История Мексики. Революция

Написать комментарий

Мадеро

То, что де ла Барра был принят в качестве временного президента, означало, что первоначальный натиск револю­ционного движения был остановлен. Де ла Барру отож­дествляли с режимом Диаса; действительно, допустив в кабинет некоторых из руководителей революции, а именно Франсиско Васкеса Гомеса и его брата Эмилио, он сохра­нил прежнюю бюрократию и армию и использовал их для наведения «порядка». Революционные войска и партиза­ны были распущены, а против тех, кто отказывался сло­жить оружие, высылались федеральные войска. Мексика должна была ждать избрания нового президента и мед­ленного процесса реформ. В Пуэбле генерал Бланкет рас­стрелял группу революционеров; генерал Викториано Уэр­та, покоритель майя, был послан в Морелос, чтобы пода­вить восстание пеонов, шедших за Сапатой.

Мадеро приехал в Мехико в июне. Его встретили бу­рей восторга, далеко превзошедшей все овации, какими приветствовали в прошлом военных вождей. Избрание его на пост президента было решенным делом, но относи­тельно кандидатуры вице-президента возникли разногла­сия. Братья Васкес Гомес с полным основанием не дове­ряли способностям Мадеро. Они использовали должности в правительстве для распределения оружия и денег сре­ди сторонников революции, намереваясь предотвратить ре­акционный переворот и одновременно создать партию своих личных приверженцев. Результатом этого был раскол ре­волюционного движения. На новом съезде партии против­ников переизбрания, где руководящее влияние принадле­жало Густдво Мадеро, Франсиско Васкеса Гомеса заме­нил в качестве помощника Мадеро юкатанский журналист Пино Суарес. Тем временем была создана независимая католическая партия, которая без энтузиазма согласилась принять Мадеро, но поддерживала кандидатуру де ла Барры в вице-президенты. В октябре были избраны Ма­деро и Пино Суарес, а конгресс и посты губернаторов штатов заполнили люди, сочувствовавшие революции или делавшие вид, что они ей сочувствуют. Мадеро вступил в должность 6 ноября, и мексиканский народ приготовил­ся ждать чудес; но скоро ему пришлось разочароваться.

Мадеро никогда не понимал событий, которые сделали его героем Мексики. Его правительство было национали­стическим. Он стал урезывать привилегии иностранного капитала. Но он не понимал экономических бед­ствий Мексики. В плане Сан-Луис-Потоси имелся пункт, обещавший возвращение индейским деревням неза­конно отнятых у них земель; но за этим исключением в плане говорилось только о действительном избирательном праве и о запрещении переизбрания. Программа Мадеро была не экономической, а политической. Народ, заявил он в одной из своих речей, не просит хлеба — он просит свободы. Мадеро намеревался только восстановить кон­ституцию 1857 г. и выполнить обещания, данные Диасом в Тустепекском плане. Революция Мадеро была революци­ей против Диаса. Но массы были охвачены надеждой, ко­торая вскоре выразилась в революционном лозунге «Тьерра и либертад» (1) — надежда на свержение креольских зем­левладельцев и сиентификос, на избавление Мексики как от потомков испанских конкистадоров, так и от новых ка­питалистических конкистадоров из Европы и Соединенных Штатов. Медленно, с большими трудностями, на протя­жении целых десяти лет хаотической гражданской войны, формулировалась программа национального освобождения, целью которой было завершить дело, начатое войной за независимость и войной за Реформу. Но Мадеро не пони­мал необходимости такой программы.

Семья его переехала вместе с ним в Национальный дворец. Мадеро дал нескольким своим родственникам должности в кабинете и объяснил тем, кто обвинял его в семейственности, что назначил их, так как знал, что они честные люди. Пока он проповедовал свободу, его брат Густаво сделался главой администрации и начал за­правлять конгрессом и вмешиваться в выборы, а его дядя Эрнесто и двоюродный брат Рафаэль Эрнандес возгла­вили министерство финансов и фоменто, где проводили ин­спирированную сиентификос политику.

Таким образом, правительство Мадеро не было ни подлинно бескорыстным, ни подлинно диктаторским. Как только обнаружилось, что Мадеро не имеет программы, он сразу утратил свою популярность.

Тем временем мексиканский народ, впервые со вре­мени Тустепекского плана, получил возможность выра­жать свои подлинные чувства. Рабочий класс мог сво­бодно организоваться. Быстро росли профсоюзы, а в Ме­хико был основан центр социалистической пропаганды «Каса дель обреро мундиаль». В Морелосе Сапата снова взялся за оружие. В августе Мадеро виделся с ним в Куэрнаваке и обещал устранить Уэрту. Сапата согласил­ся подождать проведения в жизнь плана Сан-Луис-Пото­си. Но когда Мадеро стал президентом, ничего сделано не было. В конце ноября Сапата изложил группе привер­женцев план Айялы и под звуки исполненного оркестром мексиканского национального гимна развернул мексикан­ский флаг. План Айялы, написанный школьным учителем из Куаутлы, Отилио Монтаньо, призывал к немедленно­му возвращению незаконно украденных у деревень зе­мель и к захвату одной трети помещичьих земель. Сапата не верил в обещания и предложения столичных политиков. Крестьяне должны взять землю и охранять ее с оружием в руках. Мадеро послал в Куэрнаваку ряд генералов, из которых одни сражались с Сапатой, а другие вели с ним переговоры. Но Сапата остался неприступным и непре­клонным в горах, окружающих Морелос, а одетые в хлоп­чатобумажные ткани пеоны с плантаций сахарного трост­ника стекались под его знамя. В конгрессе стали разда­ваться требования аграрной реформы. Руководителем блока, призывавшего не ограничиваться простым восста­новлением конституции, стал Луис Кабрера. Медленно — слишком медленно, чтобы спастись, — Мадеро начал со­знавать, что задача его еще вся впереди, и намечать пе­рестройку своего правительства.

Такой поворот событий сильно обеспокоил землевла­дельцев, правительственных подрядчиков и иностранных капиталистов. Руководит ли Мадеро пробуждением масс или только терпит его — в том и в другом случае его надо свергнуть. Однако еще более года правительство проявляло силу, удивлявшую всех тех, кто считал, что Мексикой можно управлять только методами дона Пор­фирио.

Первым мятежником был Бернардо Рейес. Вызванный из Парижа Лимантуром для подавления восстания, он приехал в Мексику после того, как восстание победило, и быстро решил примкнуть к нему. Предполагалось, что он сделается военным министром в правительстве Мадеро, но Густаво отверг это предложение. Густаво имел свою сви­ту, «порру» из наемников по образцу брави Ромеро Ру­био, и когда генерал посетил столицу, порра освистала его и забросала камнями. Тогда Рейес удалился в Техас и стал ждать подходящего момента для пронунсиаменто. Вы­нужденный под давлением правительства Соединенных Штатов выступить ранее намеченного срока, он в декаб­ре перешел границу, но, не завербовав ни одного сто­ронника, сдался властям и был отправлен в тюрьму Тлателолько.

Через несколько недель возникло более грозное дви­жение, возглавленное бывшим командующим армией ре­волюции Паскуалем Ороско. Мадеро уже дал ему 50 тыс. песо и чин генерала федеральных войск, но Ороско этого было мало. Он поддался уговорам скотоводческих баро­нов Чиуауа, семейства Террасас, и в феврале 1912 г. восстал против Мадеро, выступив в роли борца за рево­люционные чаяния, которым, как он заявил, изменил Ма­деро. Против него выступил генерал Салас и, потерпев тяжелое поражение, покончил с собой. Тогда против Ороско был послан Викториано Уэрта. Мадеро сначала не хотел дать Уэрте это назначение — не потому что Уэрта был генералом Диаса, а потому, что он был горький пьяница. Но когда один из членов правительства заметил, что тот же недостаток не помешал Линкольну доверять генералу Гранту, Мадеро нашел этот аргумент убедительным. Уэрта подавил восстание, заставил Ороско покинуть Мексику и скрыться в Аризону, а затем вернулся в столицу. Он отказался дать отчет в использовании врученного ему миллиона песо из средств военного мини­стерства и был уволен в отставку.

В октябре с еще большей легкостью было подавлено третье восстание, возглавленное Феликсом Диасом, пле­мянником Порфирио и бывшим начальником полиции в его правительстве. Диас поднял мятеж в Веракрус, но через неделю был взят в плен и присужден военным су­дом к смертной казни. Мадеро отказался дать свое со­гласие на его расстрел, и Диас, подобно Рейесу, был привезен в столицу и заключен в тюрьму. Оба генерала жили в своих камерах комфортабельно и даже принимали посетителей.

Тем временем Мадеро навлек на себя более грозную вражду — со стороны правительства Соединенных Штатов. Президент Тафт, вначале относившийся к нему благожела­тельно, вскоре обнаружил, что Мадеро не собирается пре­доставлять льгот американскому капиталу и что ему нель­зя доверить охрану порядка и защиту американского иму­щества. Посол Соединенных Штатов в Мексике Генри Лейн Уилсон был тесно связан с Гуггенхеймами, конкури­ровавшими с семейством Мадеро, и стал фанатичным врагом правительства, при котором был аккредитован. Еще в январе 1912 г. Уилсон сообщил в Вашингтон, что Мексика «бурлит недовольством». В феврале, по совету Уилсона, у границы было сосредоточено 100 тыс. амери­канских солдат, а Уилсону было разрешено предупредить американцев в Мексике, чтобы они оставили те районы страны, которые он считает небезопасными. Началось паническое бегство тысяч американских граждан обратно в Соединенные Штаты, а в американском посольстве был устроен склад оружия для подготовки к осаде. Эти меры, принятые в то время, когда на девяти десятых мекси­канской территории царил еще мир, нанесли непоправимый ущерб престижу правительства Мадеро. Тем временем американские граждане, слепые ко всему, кроме своей ненависти к Мадеро, посылали оружие Сапате. В течение 1912 г. Вильсон выступил с рядом энергичных протестов против беспорядков, заявил Мадеро, что «правительство Мексики должно зашевелиться», и пригрозил интервенцией. В сентябре од предъявил список тринадцати американцев, которые якобы лишились жизни вследствие неспособности правительства поддерживать порядок. Министр иностран­ных дел правительства Мадеро Педро Ласкураин назвал в ответ восемь мексиканцев, которые за тот же период подверглись линчеванию или были убиты в Соединенных Штатах. Но правительство Соединенных Штатов нашло этот аргумент неуместным. Нельзя сравнивать смерть мексиканского рабочего со смертью американского соб­ственника.

Мадеро избегал расстрелов, что сделало неизбежным новый мятеж, а присутствие в столице Бернардо Рейеса и Феликса Диаса облегчило подготовку этого мятежа. Главными инициаторами мятежа были Родольфо Рейес, ко­торый еще мечтал о «диктатуре Рейеса» и ее политике ре­форм, и хищный, продажный Мигель Мондрагон, нажив­ший огромные барыши на посту начальника артиллерийско­го управления при доне Порфирио. Весь январь 1913 г. энергично велась подготовка к восстанию. Почти все офи­церы войск федерального округа были подкуплены, и все знали, что близится государственный переворот. Единст­венным человеком, который не желал думать о нем, был президент Мадеро. Густаво предупредил его, что генералы замышляют его свергнуть, но Мадеро не верил этим све­дениям, считая, что подобное предательство невозможно.

День восстания был назначен на воскресенье 9 февра­ля. В 2 часа ночи войска, стоявшие в Такубайе, вышли из казарм. Они пошли в Тлалпам, чтобы завербовать кадетов военной академии, а оттуда в тюрьмы, где содержались Бернардо Рейес и Феликс Диас. Рейес принял командова­ние и в 7 часов утра повел своих солдат на площадь, пол­ную мирными жителями, отправлявшимися в собор к ран­ней обедне. Рейес надеялся овладеть Национальным двор­цом, но в этом заговорщики просчитались. Сторож Ча­пультепекского парка услышал топот ног и грохот повозок с пушками в Такубайе и предупредил Густаво Мадеро. Густаво поехал во дворец, заручился верностью рядовых дворцовой охраны и передал командование ею генералу Вильяру, которому мог доверять. Поэтому когда солдаты Рейеса приблизились к дворцу, Вильяр приказал им остановиться, а когда Рейес, не поверив, что ему может быть оказано сопротивление, продолжал продвигаться вперед, Вильяр приказал своим солдатам стрелять. По площади застрочили пулеметы. Было убито несколько человек, нап­равлявшихся в собор. Среди убитых был и Бернардо Рей­ес. В отместку его солдаты дали залп по дворцу и ранили генерала Вильяра. Затем они уныло отступили в западную часть города и брели по заполненным толпами улицам, никем не задержанные, пока не дошли до цитадели. Здесь находилась штаб-квартира Феликса Диаса, оказавше­гося теперь руководителем мятежа.

Когда в 9 часов президент приехал из Чапультепека в Национальный дворец, мятеж был подавлен, но правитель­ственные войска не имели руководителя. Подходящей заме­ной генералу Вильяру мог бы быть Фелипе Анхелес, пре­данный друг Мадеро, имевший репутацию способного про­фессионального военного. Но Анхелес был послан в Мо­релос для борьбы с сапатистами. В федеральном округе единственным пригодным генералом был Викториано Уэр­та, который, не жалея громких слов, клялся в верности правительству. Мадеро обнял его, поручил ему командова­ние, а затем отправился в Куэрнаваку, чтобы вызвать Анхелеса.

В долгой и трагической истории мексиканских револю­ций не было фигуры более зловещей, чем Викториано Уэр­та. Это был злодей елизаветинского масштаба. Способный генерал, сильная и властная личность, он в то же время был пьяницей, наркоманом и человеком, совершенно лишен­ным чувства чести. С момента своего назначения генералом правительственных войск он решил обеспечить торжество мятежа и захватить руководство им. Он задумал не только предать Мадеро, но и провести Феликса Диаса и Родоль­фо Рейеса. В течение «трагических десяти дней» 9—18 февраля Уэрта в Национальном дворце и мятежники в цитадели, находившиеся на расстоянии более мили друг от друга и разделенные главным деловым кварталом горо­да, обстреливали друг друга из орудий. Было два попада­ния в Национальный дворец и одно в цитадель. Цель этого трагического фарса заключалась в том, чтобы, нанеся городу как можно больший ущерб, заставить его население принять любой способ восстановления мира. Лежавшие на улицах трупы мирных жителей были свалены в кучу, обли­ты керосином и сожжены. Верные Мадеро полки посыла­лись без прикрытия на штурм цитадели, чтобы мятеж­ники могли расстрелять их. Когда из Куэрнаваки прибыл Анхелес, он предложил бомбардировать цитадель с запа­да; но близ избранного им места находилось американское посольство, и Генри Лейн Уилсон выразил протест, зая­вив, что шум мешает ему работать. Анхелес двинулся на север, на вокзал Колония, и там обнаружил, что с его пу­шек сняты прицелы.

Тем временем между Уэртой и Диасом велись тайные переговоры, причем их доверенным был Генри Лейн Уил­сон. 18 февраля Уэрта решил, что его час пробил. Он на­меревался обеспечить свою безопасность, не принимая от­крытого участия в перевороте, пока не будет гарантирован успех. Генерал Бланкет, завоевавший себе славу тем, что 46 лет тому назад лично участвовал в расстреле Максими­лиана, отправился во дворец, чтобы захватить президента, вице-президента и генерала Анхелеса. Когда до Уэрты дошла весть об успехе переворота, он арестовал Густаво Мадеро и передал его мятежникам в цитадель, где его пытали и затем расстреляли. Уэрта обратился к толпе, стоявшей перед Национальным дворцом, и объявил, что канонады больше не будет и что наступил мир. Вечером он встретился с Феликсом Диасом в американском посольстве. Рейисты не хотели принять руководство Уэрты, но Генри Лейн Уилсон убедил их согласиться. Согласно заключенно­му в посольстве пакту, Уэрта становился временным прези­дентом, Феликс Диас должен был сменить его, как только можно будет устроить выборы, и назначался рейистский кабинет. После окончания переговоров Уилсон созвал соб­рание иностранных дипломатов и убеждал их признать новый режим, а когда в комнату вошел Уэрта, Уилсон первый зааплодировал «спасителю Мексики». Вашингтон­скому правительству посол разъяснил, что «безнравствен­ный деспотизм пал».

Мадеро был еще нужен Уэрте. Прежде чем умереть, он должен был дать узурпатору возможность законно оформить свой захват власти. Мадеро и Пино Суареса убедили по­дать в отставку. Президентом оказался Педро Ласкураин. Его уговорили назначить Уэрту министром иностранных дел, а самому уйти в отставку. Прежде чем сделать это, Ласкураин просил Уэрту обещать, что он пощадит жизнь Мадеро. Уэрта дал торжественную клятву, что Мадеро получит возможность покинуть Мексику. Тогда заявление Ласкураина об отставке было передано в конгресс, и кон­гресс, ошеломленный тем, что Уэрта неожиданно оказался законным президентом и запуганный его войсками, почти единогласно утвердил его президентом.

Мадеро и Пино Суарес думали, что их отправят в Веракрус, но Уэрта продолжал держать их обоих в заключении в Национальном дворце, выпустив только Анхелеса. Ино­странные дипломаты и члены семьи Мадеро просили Ген­ри Лейна Уилсона ходатайствовать за них перед Уэртой, но вдохновитель пакта в посольстве ответил только, что не может вмешиваться во внутренние дела Мексики. Он сказал Уэрте, чтобы тот делал все, что нужно для водво­рения мира в стране, а своим друзьям заметил, что подхо­дящим местом для Мадеро был бы сумасшедший дом и что Пино Суарес — преступник, заслуживающий расстре­ла. Вечером 22 февраля Мадеро и Суареса увезли из двор­ца и по пути в тюрьму вытащили из автомобилей и рас­стреляли. Официально было объявлено, что их пытался спасти вооруженный отряд и что в схватке они были слу­чайно убиты.

——

(1) Tierra у libertad (исп.) — земля и свобода.

Свержение Уэрты

Вечером 18 февраля Уэрта разослал по телеграфу крат­кие извещения о том, что принял пост президента, и почти все губернаторы штатов, не зная, как совершилась эта пе­ремена, приняли ее. Уэрта быстро заменил многих губер­наторов генералами федеральных войск, так что прежде, чем стало широко известно, что Мадеро убит, вся страна, кроме крайнего севера, оказалась под властью Уэрты. Имея возможность опереться на богатых землевладельцев, феде­ральную армию, диасовскую бюрократию и католическую церковь, он намеревался насладиться плодами своего пре­ступления. Рейисты, замышлявшие установить новый, бо­лее просвещенный порфиризм, оказались в результате смер­ти своего руководителя и вмешательства Генри Лейна Уил­сона под властью одной из самых чудовищных тира­ний в истории Мексики. Президент был вечно пьян, и ми­нистры зачастую не могли найти его. Нередко можно было видеть процессии автомобилей, полных высшими чиновни­ками, разъезжавшими по федеральному округу в поисках трактира, завсегдатаем которого, по слухам, являлся Уэрта. Некоторые из членов кабинета стремились провести социальные и аграрные реформы, но Уэрта имел в конгрес­се клику личных приверженцев, при помощи которых рас­страивал планы своих подчиненных. Убеждаясь в своем бессилии, они один за другим выходили в отставку, а Уэрта заменял их военными из своего окружения. Врагов нового режима, не успевших бежать из столицы, убивали головорезы Уэрты, а его друзья грабили казначейство. Осенью один сенатор, доктор Белисарио Домингес, попы­тался спасти честь конгресса, сказав правду о президенте. Через две недели после этой речи его труп был найден в канаве. Когда другие члены конгресса нашли в себе му­жество протестовать против убийства своего коллеги, 110 человек из них было заключено в тюрьму. На свобо­де остались только члены католической партии. Затем Уэрта назначил новый конгресс — сборище офицеров, в котором федеральный округ был представлен его личным штабом, — и стал подготавливать свое избрание в прези­денты. Феликс Диас, которому когда-то была обещана эта честь, был отправлен в Японию с поручением военного характера.

Тем временем на севере, за тысячу миль от столицы, в трех штатах — Коагуиле, Чиуауа и Соноре — началось движение, ставившее своей целью отомстить за убийство Мадеро. Это движение началось только в защиту консти­туционного правительства, согласно плану Сан-Луис-Потоси, но постепенно поставило перед собой более широкие за­дачи и выдвинуло требование революционного преобразо­вания мексиканского общества.

Губернатором Коагуилы был Венустиано Карранса, по­жилой землевладелец, который, будучи в свое время членом сената Диаса, не проявил там никаких признаков идейной независимости, затем стал рейистом, а весной 1911 г. при­мкнул к Мадеро. Во время переворота Уэрты в распоряже­нии Каррансы оказался небольшой отряд войск под ко­мандой Пабло Гонсалеса. Враги Каррансы говорили, что он набрал свою частную армию, намереваясь восстать против Мадеро, и смог выступить в качестве мстителя за него толь­ко потому, что Уэрта его предупредил. 19 февраля Карран­са объявил, что не признает Уэрту президентом, и через несколько дней поднял открытое восстание. В марте он про­возгласил план Гвадалупе, в котором призывал к нацио­нальному восстанию с целью свергнуть узурпатора, и при­нял звание «первого начальника армии конституции».

Если бы судьба Мексики зависела только от Каррансы, Уэрте не стоило бы беспокоиться. Сам Карранса не претен­довал на руководство войском, а Пабло Гонсалес терпел только поражения. Но в Соноре развернулось более гроз­ное движение. Губернатор, Хосе Майторена, был склонен признать Уэрту. Однако законодательное собрание Соноры под руководством Роберто Пескьеры и Адольфо де ла Уэрты голосовало за сопротивление. 26 февраля Майторена взял отпуск и увез свои колебания в Соединенные Штаты. Временным губернатором стал Пескьера, а военное руко­водство принял молодой ранчеро, впервые взявшийся за оружие год тому назад, во время кампании против Орос­ко, — Альваро Обрегон. Обрегон собрал вокруг себя группу способных помощников — Плутарко Элиаса Кальеса, Бенджемина Хилла, Сальвадора Альварадо и Франсис­ко Серрано — и одержал одну за другой целый ряд побед. К лету конституционалисты изгнали федеральные войска со всей территории Соноры, за исключением порта Гуаймас, и начали проникать в Синалоа. После отречения Майторены в Соноре не осталось кандидата на национальное руко­водство, и в апреле ее законодательное собрание признало за Каррансой присвоенное им себе звание первого началь­ника. В сентябре Карранса оставил Пабло Гонсалеса командовать армией северо-востока, а сам прибыл в Сонору и обосновался на американской границе, в Ногалесе, где создал свое правительство.

Сначала над Чиуауа господствовал Уэрта. Организа­тор мадеристских сил в революции 1910 г. Авраам Гонса­лес, впоследствии губернатор штата, был схвачен и брошен под поезд за несколько дней до убийства Мадеро, а гене­ралом федеральных войск стал вернувшийся из изгнания Паскуаль Ороско. Руководство конституционалистами Чиуауа принял на себя Панчо Вилья. После избрания Мадеро Вилья занялся торговлей мясом в городе Чиуауа. Во время мятежа Ороско он служил в войсках Уэрты, который, стремясь избавиться от столь опасного подчи­ненного, приказал судить его военным судом и расстрелять за неповиновение. Мадеро отменил этот приговор, и Вилья был посажен в тюрьму в Мехико, откуда сумел бежать в Соединенные Штаты. В полночь 13 марта он с восемью товарищами переплыл на лошади желтые воды Рио-Гранде и начал завоевание Мексики. Благодаря своей славе самого смелого и умного из разбойничьих атаманов он без труда набрал отряды из пастухов Чиуауа. Весной и летом в шести жестоких сражениях он разбил федеральные войска и сделался хозяином всей территории штата, кроме горо­дов. Осенью он повернул на север и, узнав, что гарнизон федеральных войск в Сиудад-Хуарес ждет прибытия подкреплений с юга по железной дороге, погрузил свое войско на воинские поезда и так, наподобие троянского коня, с триумфом проник в сердце города. Затем был взят город Чиуауа. Диасовских чиновников и купцов гачупи­нов с женами и детьми без жалости прогнали в пустыню, а Вилья реорганизовал правительство штата и стал готовить­ся к походу через плоскогорье на Торреон и на юг.

Между двумя главарями конституционалистов, Карран­сой и Вильей, существовали взаимные подозрения и не­приязнь; тем не менее, целый год они избегали открытой ссоры. Летом Вилья формально признал руководство Каррансы, и они договорились, что сражаются не только за свержение Уэрты, но также за уничтожение трех тради­ционных язв Мексики — плутократии, военщины и клери­кализма. Начинали вырисовываться цели мексиканской революции. Всю весну и лето 1913 г. люди, служившие Мадеро или видевшие в его мягком правлении возможность национального возрождения, бежали из Мехико или возвращались из изгнания, чтобы предложить свои услуги конституционалистским армиям. Города Ногалес и Чигуа­гуа стали центрами, куда стекались интеллигенты и иде­алисты, мечтавшие о свободе, демократии, социальных и аграрных реформах. Однако, хотя революционные изъяв­ления любви к пеону и рабочему стали обычным явлением среди генералов конституционалистов, в конституциона­листском движении было больше расчета, чем бескорыстия. Оно было не только крестовым походом, но также борьбой за власть.

Завоеванием республики занимались северяне, жители сурового и безлюдного края, родины упорной породы стяжателей. Веками пустыни Северной Мексики, населен­ные индейцами, недалеко ушедшими от стадии дикости, и испанцами, позабывшими искусства и дары цивилизации, служили границей между культурой и варварством, а затем нейтральной зоной между мексиканцами и англо-саксами. Армии Вильи и Обрегона набирались в горняцких посел­ках, на скотоводческих фермах, в окаймлявших американ­скую границу городишках с игорными притонами и крас­ными фонарями, полных скрипа автоматов и звуков механи­ческих фортепиано, доносившихся из дешевых танцевальных зал. Лозунгами северян были свобода и демократия, свер­жение помещиков и сиентификос.

Из северных лидеров пригодным для роли главы госу­дарства представлялся один только Обрегон. Этот молодой ранчеро, в прошлом механик на заводе, быстро выдвинулся, как самый одаренный генерал в истории Мексики — гене­рал, который выигрывал сражения по заранее продуман­ному плану, а не благодаря силе натиска, как Вилья.

Но вождем конституционалистов стал Карранса, а с таким руководителем мексиканская революция казалась обреченной на неминуемую неудачу. По странной иронии судьбы этот речистый и самоуверенный помещик оказался представителем революционного подъема мексиканских масс. Председательствуя в конституционалистическом пра­вительстве в Ногалесе, откуда было рукой подать до аме­риканской границы — в связи с этим вспоминая о пребы­вании Хуареса в Пасо дель Норте — Карранса собрал вокруг себя в качестве своих избранных советников изне­женных молодых людей, аплодировавших его бесконечным монологам. Он относился враждебно ко всем, кто проявлял способности и самостоятельность. Исправить какую-нибудь его ошибку было равносильно личному оскорблению. Кар­ранса терпел Обрегона, без помощи которого не мог и надеяться вступить в Национальный дворец, но любимым его генералом был Пабло Гонсалес, превосходивший всех других в страсти к грабежу и убийствам, но сохранявший расположение своего завистливого хозяина благодаря тому обстоятельству, что ни разу не выиграл ни одного сра­жения.

Противоположностью Каррансе был Вилья. Первый стре­мился к новому порфиризму с большинством его пороков; второй был неграмотным вчерашним пеоном, умевшим водворять справедливость только винтовкой. Те, кому надоедала обстановка угодничества и своекорыстия в Ногалесе, уходили на штаб-квартиру Вильи в Чиуауа. Вилья, при всех своих слабостях, был, по крайней мере, человеком из народа; он никогда не был ни землевладель­цем, ни сенатором Диаса. В старом испанском городе с его белыми, сохранившимися от колониального периода церква­ми, возвышавшимися на фоне коричневой пустыни и коричневой зубчатой линии гор, он проводил грубую программу реформ, заставляя своих солдат чистить улицы и работать на электростанции, раздавая пеонам землю, строя школы и печатая огромное количество бумажных денег, обеспеченных лишь его подписью и раздававшихся всем, кому придется. Вилья действительно мечтал о Мекси­ке, свободной от тирании и классового угнетения. В его сердце, заявлял он, запечатлены великие видения.

Карранса и Вилья стали для примкнувших к револю­ции интеллигентов двумя крайностями неразрешимой дилеммы. Некоторые из них, подобно Луису Кабрере, предпочли остаться с Каррансой. Другие, подобно Хосе Васконселосу и Антонио Вильяреалю, стали замышлять устранение обоих. Но остальные предпочли примкнуть к Вилье, надеясь как-нибудь приручить его и подчинить своему руководству. В начале 1914 г. в Чиуауа приехал Фелипе Анхелес и стал помощником Панчо Вильи, пре­доставив в его распоряжение свои познания в области во­енного искусства.

Но в Мексике имелось и третье течение, с подлинно революционными целями, течение, которое впоследствии было признано чистейшим воплощением чаяний мексикан­ских масс, Это была Освободительная армия юга, гене­ралом и организационным гением которой был Эмилиано Сапата. Из своей штаб-квартиры в холмах над Куэрнава­кой Сапата постепенно распространил операции по направ­лению к побережью — за южные горы, а также в Пуэблу, штат Мехико и долину самого федерального округа. Всю­ду, куда приходили сапатисты, они жгли асиенды, убивали управляющих, а земли делили между пеонами. Они никог­да не были настоящей армией, ибо занимались запашкой вновь завоеванных земель и сбором с них урожая и брались за оружие только для того, чтобы отразить втор­жение врагов. Это был восставший народ. Пока земля была у них в руках, они не особенно заботились о том, кто си­дит в Национальном дворце и называет себя президен­том. Они хранили верность не Мексике, а маленькой ро­дине («чика патриа») индейских племен. Спасавшиеся от них богачи считали их воплощением самого слепого ниги­лизма и сравнивали их вождя с Аттилой. Но жестокости сапатизма имели определенную цель. Они были намерен­ной хирургической операцией, предпринятой для избавления индейцев от рабства, которое они терпели со времен испанского завоевания. Мало кто из городских интелли­гентов понимал смысл сапатизма. К Сапате примкнул со­циалист Диас Сото-и-Гама, величайший оратор революции. Но большинство интеллигентов видело в сапатизме движе­ние, которое сделает хозяином страны пеона во всем его грубом невежестве. Они издевались над десятками генералов-пеонов, командовавших сапатистскими армиями, и их пугал подчеркнутый индианизм сапатистов, которые видели врага в каждом креоле, а на территориях, находившихся под властью Сапаты, заставляли всех носить только хлопчато­бумажные брюки и широкополые сомбреро индейских крестьян. Являясь уравнительным движением, сапатизм не осложнялся ни личной алчностью, ни честолюбием. Сапата, неграмотный фермер-арендатор из метисов, един­ственный из всех вождей революции ничего не хотел и ничего не брал для самого себя, а подписанные им прок­ламации не имели себе равных по ясности и проницатель­ности. Один Сапата искренне разоблачал личный харак­тер стремлений Каррансы и искренне требовал не просто смены обитателя Национального дворца, а социальной революции.

Федералисты терпели одно поражение за другим. Пламя революции охватывало всю страну. В третий раз в истории Мексики все здание закона и порядка рушилось, начина­лась анархия, и мексиканский народ делал новое судорож­ное усилие, чтобы избавиться от недугов, терзавших его со времен испанского завоевания. Снова появились местные главари, собиравшие крестьян в свои отряды, убивавшие помещиков и хефес политикос и, захватывавшие их владе­ния. Молодые пеоны и ранчерос брались за оружие, едва ли зная, зачем или против кого, движимые только нена­вистью к какому-нибудь местному тирану и сознанием, что вся Мексика охвачена пожаром. Вскоре они оказывались во главе вооруженных отрядов и захватывали несколь­ко квадратных миль территории. Они называли себя генералами. Некоторые из них были просто бандитами, но других с самого начала воодушевляли благородные идеалы. Однако они редко обладали ясным пониманием нужд Мексики. Они намеревались только отнимать у своих вра­гов, чтобы давать своим друзьям. К ним присоединялись нищие адвокаты или студенты, которые служили у них личными секретарями и сочиняли им прокламации. Многие из этих революционных генералов погибли в бою или были расстреляны, другие завершили круг и кончили свою карьеру владельцами асиенд и хозяевами провинций, образовав столь же тираническую правящую касту, как те люди, которых они свергали. Казалось, что борьба Мек­сики за освобождение от деспотизма снова окончится про­стой сменой правителей.

Тем временем по ту сторону границы Соединенные Штаты с фарисейским изумлением взирали на переживаю­щую глубокое потрясение нацию. Железные дороги, пред­назначавшиеся для того, чтобы обеспечивать американских акционеров дивидендами, теперь не перевозили ничего, кроме воинских составов, а рабочие принадлежавших аме­риканцам рудников и плантаций вступали в революцион­ные армии. Несмотря на деятельность Генри Лейна Уилсона, в Соединенных Штатах к Уэрте относились холодно. Уэрта был не только кровавым тираном, но и продолжателем диасовской политики потворства евро­пейским интересом. Лорд Каудрей был у диктатора в боль­шой милости, а английский посол поддерживал его самым усердным образом. Все апостолы учения о провиденциаль­ной роли США и все магнаты, владевшие в Мексике имуществом — собственники скотоводческих ферм, вроде Уильяма Рэндольфа Херста, представители нефтяной промышленности, вроде Олберта Б. Фолла, — стали провозглашать обязанности англо-саксонской расы, как носительницы цивилизации. К счастью для Мексики, в марте 1913 г. президента Тафта сменил Вудро Вильсон. Вильсон был против вооруженной интервенции и друже­любно относился к целям конституционалистов, но он боялся предоставить Мексике самой разрешить свои про­блемы, ибо знал, что если война затянется на слишком долгий срок, преодолеть нажим интервенционалистов будет невозможно.

Летом 1913 г. президент Вильсон отозвал Генри Лейна Уилсона из Мексики, установил эмбарго на продажу Мекси­ке оружия и послал в Мехико Джона Линда с инструкциями убедить Уэрту не выставлять свою кандидатуру на предстоящих выборах. И когда в октябре состоялись выбо­ры, кандидатура Уэрты выставлена не была. Тем не ме­нее, было объявлено, что большинство избирателей желает голосовать за Уэрту. Фарс был совершенно очевиден. Уэрта в конце концов объявил выборы недействительными и продолжал действовать в качестве временного президен­та. Когда Линд снова попытался видеть его, Уэрта укло­нился от этой встречи. Не сумев заставить Уэрту уйти с миром, Вильсон объявил, что его нужно свергнуть силой, и в феврале 1914 г. эмбарго на ввоз оружия конституцио­налистам было снято.

Но Вильсон не мог ждать победы конституционали­стов. Он потерял терпение и искал повода для конфликта с самим Уэртой. Предлог нашелся, когда федералисты арестовали команду американского военного судна, выса­дившуюся в запретной зоне у Тампико, продержали ее полтора часа под арестом, а потом с извинениями освобо­дили. Американский командир потребовал салюта из 21 орудия американскому флагу, а когда Уэрта отказался удовлетворить это требование, Вильсон послал американ­ский флот в Мексиканский залив. 21 апреля, узнав, что в Веракрус направляется германский торговый пароход «Ипиранга» с грузом оружия, он приказал захватить Веракрус. При выполнении этого распоряжения было убито почти 200 мексиканцев, пытавшихся защитить территорию своей родины. Карранса поспешил осудить вмешательство своего непрошенного союзника, тем более, что продажный капитан «Ипиранги» доставил оружие Уэрте, а последний с восторгом ухватился за возможность выступить в каче­стве поборника независимости Мексики. В Мехико толпы людей громили дома американцев, а Уэрта в неистовстве клялся, что вторгнется в Техас, вооружит южных негров и водворит на вашингтонском Капитолии мексикан­ского орла.

Однако Вилья и Обрегон, укрепившиеся благодаря по­току оружия из-за границы, были теперь непобедимы. Всю тяжесть боев приняли на себя Вилья и северная армия, атаковавшая железную дорогу, которая на протяжении 800 миль шла по плоскогорью из Чиуауа к столице и находилась под охраной длинного ряда федеральных гар­низонов. Вилья подготовил отряды легкой кавалерии — «дорадос», не обремененные «солдатками», которыми ки­шела северная армия и которые придавали ей вид бродя­чего племени. Он захватил тысячи голов скота, принадлежавшего Херсту и Террасасам, и продал их за границу в обмен на оружие. В марте северная армия под пение «Кукарачи» в десяти длинных воинских составах приблизилась к Торреону. После двенадцати дней яростных атак Торреон капитулировал, а Вилья повернул на восток, чтобы сокру­шить федеральные войска в Коагуиле. Затем он по­шел на Сакатекас. Тем временем Обрегон прогнал фе­дералов из Синалоа и пробивался по тихоокеанскому по­бережью в Халиско. Война превращалась в состязание за столицу.

На этой стадии произошел открытый разрыв между Вильей и Каррансой. После долгого ряда столкновений Вилья отказался подчиняться первому начальнику. В ответ Карранса наложил эмбарго на oтправку Вилье угля. В то время как Обрегон занимал Гвадалахару и объединялся с войсками Пабло Гонсалеса в Керетаро, Вилья был вынуж­ден ждать в Сакатекасе. Дорога на столицу была открыта, а война фактически закончена. В июле Уэрта, который за полтора года своего пребывания на посту президента ни разу не осмелился выехать на передовые позиции, сел на поезд, отправлявшийся в Веракрус. 10 августа федераль­ный гарнизон Мехико добровольно сдался, а через пять дней Обрегон с триумфом вступил в столицу.

Ваш комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован, на него вы получите уведомление об ответе. Не забывайте проверять папку со спамом.

Другие публикации рубрики
Спросите по WhatsApp
Отправьте нам сообщение
Напишите, пожалуйста, ваш вопрос.

В личной переписке мы консультируем только по вопросам предоставления наших услуг.

На все остальные вопросы мы отвечаем на страницах нашего сайта. Задайте ваш вопрос в комментариях под любой публикацией на близкую тему. Мы обязательно ответим!