Культура колониальной Мексики

Высадка конкистадоров Эрнана Кортеса в устье р. Табаско в марте 1519 г. и последовавшее за этим стремительное завоева­ние древних индейских государств, располагавшихся на террито­рии современной Мексики, означало столкновение самобытных индейских культур с одним из вариантов европейской гуманисти­ческой культуры XVI в.— с окрашенной религиозной мистикой испанской культурой. «Поразительное зрелище процветающей культуры… неведомой прежде и столь многим отличавшейся от привычного облика культуры западноевропейской, оказалось вы­ше понимания испанского конкистадора и миссионера. И конки­стадор, и миссионер увидели в представших им чудесах несом­ненное проявление злой воли некоего сверхъестественного сущест­ва, демона, заклятого врага рода человеческого. Уничтожение плодов дьяволова промысла явилось логическим результатом таких представлений: люди креста и меча принялись громить все и вся с усердием, достойным лучшего применения. Индейские цивили­зации были умерщвлены. Когда самые рассудительные задума­лись о содеянном и осознали совершенную ими ошибку, ущерб оказался уже невосполнимым. Тогда попытались спасти из руин хоть что-нибудь и собрать у переживших разрушение то, что осталось из познаний, навыков, сокровищ духа, чтобы использо­вать эти осколки при организации нового общества, которое укоренилось бы на древних землях, но примыкало бы к христи­анскому миру. Так обстояло с делом образования, когда оно на­ходилось в руках миссионеров».

Итак, вслед за колонизацией физической, территориальной, насильственно проводившейся конкистадорами в Новой Испа­нии — так назвали обширные земли, куда первым вторгся Эрнан Кортес.— следовала колонизация в сфере духовной жизни, куль­туры. Коль скоро в официальной Испании той эпохи она разви­валась прежде всего в русле христианско-католической доктрины, то, естественно, и в колониях по следам вооруженных завоевате­лей шли миссионеры-монахи католических орденов, хорошо орга­низованные, прекрасно владевшие традиционными видами идеоло­гического оружия, но использовавшие и индейские элементы культуры. К концу XVI в. в вице-королевсгве Новая Испания действовали около 1000 францисканцев, 600 доминиканцев, 800 августинцев, 400 иезуитов и 450 монахов других орденов; за 75 лет колонизации ими было учреждено около 400 монастырей, являвшихся опорными пунктами миссионерской работы католи­ческой церкви.

Конечно, наиболее дальновидные представители духовенства, действовавшие в Новой Испании, понимали, что эффективным средством распространения и закрепления норм христианства среди местного населения стало бы систематическое расширение сети церковных школ, где учились бы будущие поколения под­данных испанской короны, исповедующие римско-католическую веру. Так, одной из основных форм культурной жизни в первые десятилетия существования вице-королевства Новая Испания ста­ла организация образования для индейцев: в XVI в. школы были почти столь же многочисленны, как и монастыри.

Другим примечательным учебным заведением для индейцев был организованный в 1536 г. вице-королем Антонио де Мендо­са и епископом Сумаррагой в Мехико колледж «Санта Крус де Тлателолько». Некоторые мексиканские исследователи считают этот колледж самым выдающимся из образовательных учрежде­ний, созданных для индейцев. Главной его задачей, по замыслу основателей, было формирование послушной испанцам индейской «элиты», которая проводила бы в массах местного населения угодную завоевателям политику: в колледж принимались сыновья касиков и других представителей индейской знати, с тем чтобы аристократия аборигенов смогла принять участие в «цивилиза­торской деятельности», проводившейся метрополией. Индейские мальчики, принимавшиеся в колледж «Санта Крус де Тлателолько» в возрасте 10—12 лет, изучали не только основы христиан­ского учения, чтение и письмо на испанском языке, но также предметы, которые в соответствии со средневековой традицией относились к высшему образованию (латынь, риторика, музыка, логика, философия); преподавалась также индейская медицина. Руководство и преподавание в колледже осуществляли виднейшие представители науки той эпохи: историк и гуманист Бернардино де Саагун (1500—1590), миссионер-полиглот Гарсиа де Сисне­рос (ум. 1537), выпускники Парижского университета Жуан де Гаона (1507—1560) и Жуан де Фоше (ум. 1556) и др. Колледж просуществовал до последних десятилетий XVI в. и в значитель­ной мере выполнил задачу, поставленную перед ним его основа­телями: из стен этого учебного заведения вышло немало индей­ских губернаторов, алькальдов, педагогов, помощников миссионе­ров, которые активно помогали испанцам в их «цивилизаторской деятельности». Для тех же целей в 1586 г. иезуитами был создан колледж «Сан Грегорио Магно», куда принимались сыновья ин­дейской знати, но масштабы его деятельности оказались гораздо более скромными.

В тот же период создаются учебные заведения для новой со­циально-этнической прослойки — метисов. Наиболее известен ос­нованный в 1547 г. по инициативе вице-короля Мендосы и епис­копа Сумарраги колледж «Сан Хуан де Летран», «где учились многие мальчики — сыновья испанцев и индеанок, оставшиеся сиротами».

Впрочем, интерес колониальной светской и церковной админи­страции к организации и деятельности специальных учебных за­ведений для индейцев и метисов в конце XVI в. заметно падает, а затем и пропадает вовсе. Дело здесь, по-видимому, в том, что эти школы выполнили свое назначение и надобность в них мино­вала. Ценой огромных жертв со стороны индейского населения и почти полного уничтожения их культуры «крестом и мечом» за­дачи колонизации на рубеже XVI и XVII вв. были в основном достигнуты: в Новой Испании сложилась специфическая эконо­мическая и социально-политическая организация, обеспечивав­шая беспощадную эксплуатацию метрополией обращенных в хри­стианскую веру индейцев. Что касается политики испанской ко­роны по отношению к касикам и другим представителям тузем­ной аристократии, то ее лучше всего характеризуют многочис­ленные законодательные акты, направленные на ограничение полномочий индейских старшин.

Определенную роль в сохранении остатков индейской культу­ры сыграли наиболее просвещенные, а значит, и дальновидные представители католической церкви. Они выступали как защит­ники индейцев — носителей этой культуры — от полного физиче­ского истребления их конкистадорами. Правда, па наш взгляд, действия известного миссионера-францисканца Бартоломе де Лас Касас и его единомышленников в защиту индейцев были продик­тованы не неким «чистым» или «идеальным» гуманизмом: эти действия свидетельствовали о понимании того, что массовое ист­ребление индейского населения подрывало сами основы колони­ального режима, противоречило его главным целям, коль скоро в условиях господства феодальной земельной собственности она имела ценность лишь тогда, когда землевладелец располагал не­обходимой для ее обработки зависимой рабочей силой. Однако, подчеркивают исследователи из ГДР В. Марков и М. Коссок, «даже те жестокие обвинения, которые Лас Касас бросил в ад­рес конкистадоров и их потомков в своем «Кратком рассказе о гибели Индий», не были в действительности отрицанием колони­ализма. Вся концепция Лас Касаса в конечном счете представля­ла собой лишь один из методов теоретического обоснования необ­ходимости колониальной экспансии Испании».

Вице-королевство Новая Испания постепенно сформировалось в новое, специфическое в этническом и культурном отношении колониальное общество, вобравшее в себя как навязанные испан­цами черты западноевропейской культуры, так и неистребленные наиболее стойкие черты культуры аборигенов. В итоге взаимо­проникновения, ассимиляции сложилась принципиально новая — мексиканская культура, в которой присутствие богатой и само­бытной индейской традиции обусловливает ее неповторимость.

Как это ни кажется парадоксальным, в какой-то мере сохра­нению индейской традиции способствовали и католические мис­сионеры, ибо для успеха своего дела они волей-неволей вынуж­дены были приспосабливаться к местным условиям. Необходимо было преодолеть языковый барьер — и миссионеры терпеливо изучают индейские языки, чтобы затем на этих языках пропове­довать христианскую доктрину. Необходимо было преодолеть барьер разницы представлений о мироздании — и миссионеры приспосабливаются к индейскому пантеизму, к устоявшемуся в индейской среде понятию о мироздании. И по сей день сохраня­ются составленные миссионерами грамматики и словари индей­ских языков, по сей день католические обряды в Мексике сохра­няют яркие черты древнеиндейского пантеизма. Как пишет вид­ный советский исследователь В. Н. Кутейщикова, «на всем кон­тиненте едва ли найдется другая страна, где участие коренных обитателей в формировании нации началось бы так рано и сыг­рало бы такую громадную, неуклонно возраставшую роль, как в Мексике».

Пожалуй, наиболее четко появление этой новой — мексикан­ской культуры засвидетельствовано в произведениях искусства, относящихся к первым десятилетиям колониальной эпохи в Мексике. Они предназначались для обращения индейских душ в христианство: это были церковные и монастырские здания, их убранство, росписи, утварь. Хотя созданием этих произведений руководили европейцы, индейские мастера в каждом ударе рез­ца, в каждом взмахе кисти, в прикосновении пальцев оставляют легко распознаваемые отпечатки своей, индейской традиции. Как писал мексиканский исследователь Антонио Кортес, «храмы и монастыри с их фасадами, их колокольнями, их колоннами, ка­федрами, исповедальнями, их порталами и лестницами; кресты с их рельефами и надписями, настенные фрески — короче, все, что было построено в первые дни конкисты, показывает руку индей­ского мастера, который мало-помалу изменял идею и манеру ис­полнения произведений, продиктованных испанцами, до тех пор, пока не запечатлел в этих произведениях нечто равнодействую­щее, как если бы оно произошло от смешения душ, от смешения разных кровей. Из этой равнодействующей родилось обнаружива­ющее бесспорную оригинальность колониальное искусство, кото­рое уже не является испанским (или по крайней мере уже не является полностью испанским)».

Появление в Новой Испании такого важного элемента куль­турной жизни, как печатное дело, вначале также было обуслов­лено потребностями католической церкви. «Именно нужды рас­пространения христианского учения среди новых подданных Испании заставили серьезно подумать о печатании учебников закона божьего». Будучи в Испании в 1533 г., первый епископ Мехико X. Сумаррага хлопотал о посылке в Новую Испанию пе­чатного станка и оборудования для производства бумаги. По-ви­димому, он преуспел в своих хлопотах, поскольку есть сведения о напечатании в Мехико книги духовного содержания «Райская лестница» (1535). Однако достоверные данные, зафиксированные в документах Совета по делам Индий, содержат полное название другой книги, изданной в 1539 г.: «Самое краткое изложение христианского учения на языках мексиканском и кастильском, содержащее самое необходимое из нашей святой католической веры для употребления здешними уроженцами индейцами и спа­сения их душ.— Напечатано… по указанию дона Хуана Сумарраги, первого епископа этого великого города Теночтитлана-Мехико в Новой Испании… в доме Хуана Кронбергера в год тысяча пятьсот тридцать девятый. Двенадцать листов ин-кварто». Хуан (Иоганн) Кронбергер был немецким печатником, обосновавшимся в Севилье, и это первое, достоверно вышедшее в Мехико его из­дание было отпечатано «по просьбе нашего вице-короля Новой Испании и епископа Мехико» в мастерской подчиненного X. Кронбергера ломбардца Хуана Паблоса (Паоли). Последний работал в новоиспанской столице до конца своей жизни (1561).

Книгопечатание нашло в Новой Испании благодатную почву: уже в XVI в. в Мехико работали 12 печатников. Историки печат­ного дела в Мексике отмечают прекрасное качество книг, вышед­шие из мастерской уроженца Хаэна Антонио де Эспиноса (ра­ботал в 1558—1576 гг.); тяжелая готическая печать, разнообразие литер, превосходные гравюры, виньетки и т. п.,— а также из мастерской выходца из Руана Пьера Ошара (работал в 1562— 1592 гг.). Наиболее обильны по количеству были издания мастер­ской француза Пьера Байи (работал в 1574—1608 гг.).

В начале XVII в. география книгопечатания в Новой Испа­нии расширяется: уже до 1640 г. два печатника работали в Пуэ- бле. Отметим, что на пути развития печатного дела стояли много­численные бюрократические рогатки: для напечатания любой книги необходимо было добиться лицензии епископа и специаль­ного разрешения вице-короля, если же в книге речь шла о чем- либо, касающемся американских колоний Испании, то надо было еще получить специальное постановление Совета по делам Ин­дий, разрешающее публикацию.

Тем не менее число изданий, осуществленных в Новой Испа­нии в вице-королевскую эпоху, составляет свыше 11 тыс. (XVI в.-231, XVII в.- 1845, XVIII в.- 7757, 1801-1821 гг.— 2454). Тиражи, впрочем, были небольшими, и, несмотря на ввоз книг из Европы, их постоянно не хватало; книга оставалась ред­кой и дорогой. Порой одна-две книги служили учебным пособием целому колледжу, так что ученикам приходилось снимать руко­писные копии.

Что касается содержания книг, издававшихся в Новой Испа­нии, то уже в XVI в. оно было весьма разнообразно: азбуки для обучения чтению на языках тараско (1559), испанском, нахуатль, чучон; грамматики языков тараско (1558), латинского, чиапатеко, поке, целталь, чинантеко, нахуатль, сапотека, миштека; сборники произведений античных классиков; изложение христианского учения на испанском и многих индейских языках; философские и теологические трактаты; труды по медицине (1570) и хирур­гии. Многочисленными были издания литургических текстов и руководств по отправлению католических обрядов. Гораздо мень­ший объем составляли книги научного, исторического и литера­турного содержания. Зато обязательно издавались указы и по­становления королей Испании и вице-королей Новой Испании. Позднее, в XVII в., заметное место среди местных изданий стали занимать большие хроники: Бургоа, Гонсалес де ла Пуэнте, Грихальва, Басаленке, Медина, Флоренсиа, Бетанкур и др. На­чало периодической печати в Новой Испании относится еще к середине XVI в., когда стали печатать так называемые летучие листки (листовки), содержавшие экстренные сведения по поводу чрезвычайных событий — сражений, землетрясений, кончины мо­нархов и т. п. Так, в 1541 г. «дом Хуана Кронбергера» выпустил 4 листка — «Известия об ужасном землетрясении, которое ныне вновь приключилось в городе Гватемале», а в 1637 г. в печатной мастерской Франсиско Сальваго вышло «Подлинное сообщение об известиях, доставленных к нашему двору из Германии, Фландрии,

Италии, Наварры и других частей королевства в течение этого года.

Уже в первые же десятилетия после водворения испанцев в Мексике обнаружилась настоятельная необходимость организации учебного центра подготовки квалифицированных кадров для раз­ветвленного бюрократического и церковного аппарата, управляв­шего Новой Испанией. Для этого в колонию был перенесен за­падноевропейский опыт создания университетов, сыгравших огромную роль в средневековой феодальной Европе. После на­стойчивых ходатайств вице-короля Антонио де Мендоса в 1551 г. король Филипп II (в качестве регента) и королева-мать подписа­ли указ о создании университета в Мехико, даровав ему приви­легии, которые имел старейший из испанских университетов в Саламанке (основан около 1230 г.). Королевский и папский уни­верситет в Мехико стал «главным университетом» Новой Испа­нии. Он был открыт чрезвычайно торжественно. Ежегодная суб­сидия этому учебному центру составляла 1000 песо золотом.

Как и в современных университетах Европы, вся система об­разования в университете Мехико была строго регламентирована; над изучением всех предметов довлели догмы схоластики и томиз­ма; физика изучалась в рамках доктрины Аристотеля, естествен­ная история — Плиния, преподавание математики ограничивалось Эвклидовой геометрией. Мексиканский историк пишет: «Теоло­гия, философия и даже юриспруденция соответствовали духу средневековья, были в высшей степени схоластическими, торже­ствовал чистый дедуктивный метод; две первые дисциплины тол­ковали религиозные догмы, а юриспруденция — аксиомы римского права, канонического права, законодательства Испании и Совета по делам Индий, не дозволялось проводить какой бы то ни было анализ».

Все это, впрочем, вовсе не значит, что университет в Мехико был цитаделью косности и невежества. По всем основным пока­зателям он находился в основном на уровне европейских уни­верситетских центров, сыграл большую роль в развитии духовной жизни новоиспанского колониального общества, концентрируя в своих стенах научные силы. Несмотря на засилье католической церкви и господство ортодоксально-религиозного мировоззрения, в университете исподволь развивались передовые для своего вре­мени идейные и научные направления. Уже в XVII в. в стенах университета велась полезная работа, прежде всего в части из­учения индейских языков, практической медицины с применени­ем древнеиндейских методов врачевания и т. д.

В 1630 г. число студентов в университете составляло (по факультетам):

• риторики — 129
• искусств — 187
• теологии — 42
• канонического права — 65
• гражданского права — 10
• медицины — 14
• Всего — 447

Мы видим резкое преобладание специализаций, связанных с обслуживанием нужд церкви, над гражданскими специальностя­ми, что, впрочем, было совершенно в порядке вещей эпохи и вполне соответствовало основным задачам этого учебного центра.

Насколько успешно университет в Мехико за 222 года работы в колониальный период выполнял эти свои основные задачи, сви­детельствуют такие данные. Университет окончили около 30 тыс. человек. Из этого числа 84 человека стали епископами и архиепископами; другие — высшими чиновниками Королевских аудиенсий в Мехико, Гватемале, Санто-Доминго и Маниле, чле­нами Высшего совета обеих Кастилий и Совета по делам Индий, инквизиторами; многие занимали высокие посты в церковной иерархии, возглавляли университетские кафедры — и не только в Америке, но и в Европе (в Саламанке, Алькала, Севилье, Валь­ядолиде и Гранаде).

Университет, однако, не мог полностью удовлетворить потреб­ности вице-королевства в новых кадрах чиновников и духовенст­ва. Основную массу таких кадров готовили колледжи и семина­рии, число которых было весьма значительно. Многочисленные колледжи организовывали ордена доминиканцев, францисканцев, мерседариев, ораторианцев, но прежде всего иезуитов. Последние в начале XVIII в. имели 22 колледжа в разных городах Новой Испании. По объему и уровню образования в те времена между университетами и колледжами резкой грани не существовало, и некоторые из колледжей Новой Испании пользовались высоким авторитетом. Особенно это относится к иезуитскому «главному колледжу» Св. Петра и Павла в Мехико, приближавшемуся по числу своих кафедр к университету (не было кафедр медицины и гражданского права). Число студентов здесь (в 1599 г.) соста­вило около 700 человек. Из стен его вышли видные представители мексиканской культуры — Сигуэнса-и-Гонгора, Бартолаче, Эгиара-и-Эгурен, Альсате, Леон-и-Гама, писатели — Фагоага, Игнасио Альдама, Хосе Мариа Боканегра.

Поскольку образование, как мы видели, находилось под конт­ролем церкви, сфера собственно гражданского образования (частные начальные школы) была в Новой Испании очень узкой. Не­многочисленные учителя — «Мастера благородного искусства чтения, письма и счета» — имели свой замкнутый цех и подчиня­лись его правилам.

Очень рано в Новой Испании появляются учебные заведения для девочек: уже в 1529 г. в Тескоко была основана школа «для дочерей сеньоров и принципалов». Вскоре после этого епископ Сумаррага организовал в Мехико учебное заведение для девочек, цели которого были изложены так: «с пяти лет воспитывать до­черей принципалов с тем, чтобы они, выходя оттуда замуж, учили своих мужей и домашних основам нашей святой веры, благород­ным манерам и доброму образу жизни». Впрочем, учебные за­ведения такого рода были весьма немногочисленны и предназна­чались для воспитания исключительно девочек из семей испан­ской и креольской знати.

Уже в конце XVI в. г. Мехико называли Афинами Нового Света. И хотя обзор развития литературы и искусства выходит за рамки нашего очерка, нель­зя обойти молчанием «первого истинно американского поэта» Бернардо де Бальбуэну (1568—1627), автора поэмы «Великоле­пие Мексики» (1604), удивительную Хуану Инес де ла Крус (1651—1695) — «Десятую музу Мексики, несравненную поэтес­су», как ее называли в Мадриде, личность феноменальной и раз­носторонней одаренности. Нельзя не упомянуть и архитектурные школы Мехико и Пуэблы, оказавшие мощное влияние на форми­рование архитектурных форм в других американских владениях Испании, ибо именно такие крупнейшие проявления культурной жизни, получившие широкую известность еще у современников, дали основание назвать Мехико «Афинами Нового Света», тем более что «новоиспанская» культура этим не ограничивалась.

Уже в первые десятилетия пребывания испанцев в этой стране было положено начало исследованию ее природы: заметный вклад в изучение ее географии и флоры внесли экспедиции У. Мендосы, Н. де Гусмана, П. де Леона и др. Ученые монахи еще в XVI в. предприняли массовое изучение индейских языков, создали этно­графию и исследовали историю народов-аборигенов. Наибольшей славой пользуется принадлежащее перу отца Бернардино де Саа- гун (1500—1590) описание цивилизации ацтеков — «Всеобщая история о делах Новой Испании». Автор не только собрал преда­ния индейцев, но изучил манеру, в которой они описывали при­бытие испанцев. Посвятив этому замечательному труду всю свою долгую жизнь, Саагун отдал в нем должное памяти индейских ге­роев. Тот немаловажный факт, что труд Саагуна написан автором параллельно на языках нахуатль и испанском, свидетельствует о начале принципиально новой — мексиканской культурной тра­диции.

Лишь в обстановке общего высокого уровня научных знаний могла появиться столь внушительная фигура, как Карлос Сигуэнса-и-Гонгора (1645—1700), королевский космограф и один из ведущих преподавателей университета в Мехико, библиофил-эрудит, историк, один из выдающихся поэтов Новой Испании того времени. При помощи вполне обычных математических инстру­ментов и небольшой зрительной трубы, привезенных из Европы, он производил астрономические наблюдения, создавшие ему ши­рокую известность далеко за пределами страны: в течение 30 лет (1671 —1701) он публиковал свои «Лунарии», провел расчеты и описание кометы 1680—1681 гг., вел оживленную научную пере­писку с Лимой, Кантоном, Пекином, Севильей, Мадридом, Сара­госой, Парижем, Лондоном, Болоньей, Миланом и Римом. Когда в 1691 —1692 гг. неизвестная болезнь поразила посевы пшеницы в Новой Испании, Сигуэнса-и-Гонгора проводил с помощью мик­роскопа исследования, чтобы определить и обезвредить возбуди­теля этой болезни. А накануне своей смерти ученый распорядил­ся «для блага общества и в назидание медикам» вскрыть свое тело для изучения причины болезни, оборвавшей его жизнь.

Несомненно, Сигуэнса-и-Гонгора, знавший труды Декарта и преподававший в университете космографию и астрономию в со­ответствии с теорией Коперника, был не единственным представи­телем передовой, смелой и активной научной мысли в колониаль­ном Мехико XVII в. Известно, например, что в том же универси­тете новоиспанской столицы постоянно проводились изыскания в области практической и экспериментальной медицины с исполь­зованием опыта аборигенов. Установления университета по пре­подаванию медицины предписывали, «чтобы каждые четыре ме­сяца производилась анатомия в Королевском госпитале нашего города, на коей должно присутствовать всем преподавателям и студентам медицины». Еще в XVI в. доктор Алонсо Лопес де Инохосо вместе с протомедиком Франсиско Эрнандесом проводил исследования по установлению причин и средств лечения болез­ни «коколицтли», опустошавшей Новую Испанию в 1576 г.

Показателем роста образованности в Новой Испании были многочисленные и богатые по тем временам библиотеки, или «либрериас», как их тогда называли. Большая часть книг ввози­лась из Европы. Так, одна из первых библиотек в Новой Испании возникла на основе книг, привезенных из метрополии монахом Алонсо де Веракрус в 60 сундуках специально для колледжа Св. Петра и Павла. Библиотека университета в Мехико состояла из 10 тыс. томов. По 6—10 тыс. томов имели библиотеки наиболее крупных городских монастырей (особенно иезуитских), коллед­жей и семинарий. Из частных книжных собраний наиболее изве­стны библиотека К. Сигуэнсы-и-Гонгоры, где были индейские манускрипты и книги, изданные в Америке, а также библиотека Хуаны Инес де ла Крус, насчитывавшая более 4 тыс. томов.

Новая Испания была той частью колониальной империи, кото­рая поддерживала наиболее оживленные сношения со своей евро­пейской метрополией как в силу того, что она подвергалась наи­более интенсивной — среди крупных американских колоний — эксплуатации, так и из-за ее относительной географической бли­зости. Кроме того, Новая Испания была перевалочным пунктом для товаров, шедших в Испанию с Филиппин, так называемым «Манильским галеоном».

Поэтому неудивительно, что отголоски исторических перемен, происходивших в Европе в XVIII в. (промышленная революция, «век просвещения» в развитии общественной, научной, экономи­ческой мысли и т. д.), ранее других американских колоний Испа­нии ощущались именно здесь и очень скоро в той или иной мере и форме отразились в культурной жизни новоиспанского обще­ства.

Самым важным явлением стало возникновение в передовой ча­сти этого общества серьезного идеологического движения, связан­ного с европейским «веком Просвещения», что в кругах интелли­генции и в учебных заведениях выразилось прежде всего в ак­тивном наступлении на схоластическую систему исследования и обучения, в пропаганде научных идей Декарта, Ньютона, Лейб­ница, французских энциклопедистов, Руссо и других великих мыслителей XVIII в. Хуан Бенито Диас де Гамарра (1745— 1783) опубликовал в 1781 г. «Заблуждения человеческого разу­ма», бичующие схоластику и развивавшие современные ему ре­волюционные идеи. С преподавательской кафедры он пропаганди­ровал Лейбница и Декарта, за что предстал перед трибуналом инквизиции

Характерной чертой идеологической борьбы, происходившей в Новой Испании в XVIII в., отмечает В. Н. Кутейщикова, было ожесточенное развитие этой борьбы в лоне католической церкви, поскольку в силу изложенных выше особенностей культурной жизни в колонии именно священники и монахи представляли по преимуществу интеллектуальную элиту. Поэтому протест против католической схоластики зарождается прежде всего в этой среде и «новые, по сути материалистические», принципы высту­пают в религиозном облачении. Мыслители, не порывая с церко­вью, пытаются примирить стремление к трезвому познанию дей­ствительности с верой в божественное откровение. Под знаменем католицизма развертывается борьба за освобождение от обветша­лых религиозных догм, оказывающая влияние на все области ду­ховной жизни, борьба за самоутверждение Мексики и в конечном счете за независимость страны.

Типичным представителем такого «по сути материалистиче­ского» крыла в среде мексиканского духовенства был Хосеф Антонио де Альсате-и-Рамирес (1737—1799) — один из видней­ших ученых Новой Испании, избранный членом-корреспондентом Парижской Академии наук и Королевского ботанического сада в Мадриде. Он работал не только в области астрономии, метеороло­гии, географии и минералогии. Его занимали прежде всего проб­лемы, связанные с экономическим развитием страны: продуктив­ность шелковичного червя и кошенили, выращивание льна, науч­но-технические аспекты горного дела. Альсате был одним из первых в стране популяризаторов научных знаний — издателем специально предназначавшихся для этой цели журналов и газет: «Диарио литерарио де Мехико» (1768) и «Гасета де литература» (1790—1791). Этот выдающийся просветитель, мыслитель-гума­нист исповедовал и пропагандировал идеи национального само­сознания, отражающие стремления широких слоев новоиспанского общества к освобождению от колониального ига.

Для европейских монархий XVIII в. характерно такое явле­ние, как просвещенный абсолютизм, представляющий собой сово­купность политических, экономических и идеологических мер, ко­торые были в сущности попыткой правящего феодального класса подстроиться к ускорявшемуся ритму новых, революционных про­цессов в обществе, быть в русле этих процессов. Испанским Бур­бонам в XVIII в. этот просвещенный абсолютизм был присущ в полной мере. Сфера его действия распространялась на американ­ские колонии и более всего — на Новую Испанию, вице-короли которой, особенно второй граф Ревильяхихедо Хуан Висенте де Гуэмес Пачеко, широко проводили реформы и преобразования в соответствии с этой новой политикой.

Реформы и преобразования, однако, диктовались отнюдь не интересами мексиканцев, а меняющимися интересами метропо­лии, поскольку в эту эпоху ценность колониальных владений стала определяться не только взносом в королевскую казну дра­гоценных металлов, но также и значением их как потенциального рынка для развивающейся испанской промышленности и поставщика сырья. С постановкой этих новых задач связано возникно­вение в Новой Испании ряда учебных и научных центров, ориен­тированных на практическую деятельность. В 1783 г. король Карл III подцисал указ об основании р Мехико Королевской се­минарии горного дела (Горный колледж), занятия в котором на­чались в 1792 г. Такое высшее специальное учебное заведение было одним из первых на Американском континенте, и уже со своих начальных шагов оно стало не только важным учебным, но и научным центром: в лабораториях колледжа работал А. Гум­больдт, инструменты астрономической обсерватории колледжа он попользовал при измерениях в 74 географических пунктах Новой Испании. Профессорами Горного колледжа были в ту пору такие известные ученые, как выходец из Испании минералог Фаусто Элуйар (1757—1833), натуралист и химик Андрес дель Рио (1765—1849), некогда учившийся вместе с Гумбольдтом в классе знаменитого профессора Варнера; мексиканец Антонио Леон-и-Гама (1735—1802) — астроном, участник знаменитой экспедиции Александра Маласпины, заведовавший в колледже кафедрой ме­ханики, и др.

Среди первых выпускников были выдающиеся горные инже­неры Касимиро Човель и Висенте Валенсиа, павшие в сражениях войны за независимость Мексики.

Другими учреждениями, имевшими значение для развития культурной жизни Мексики, стали Королевская школа хирургии (1778), Ботанический сад (1788), «дабы коллекционировать в нем произрастающие в этой стране растения и производить опыты по их использованию в медицине и в науках»; были организо­ваны курсы, занятия которых вели натуралисты Мартин Сесе и Висенте Сервантес.

В 1773 г. основана Королевская Академия изящных искусств; к ее открытию король Карл III послал обширную коллекцию копий античных скульптур. К тому же периоду мексиканские ис­следователи относят начало истории Национального музея, осно­вываясь на направленном вице-королем Букарели университету указании о создании в нем «архива или музея»; вскоре следую­щий вице-король — Ревильяхихедо приказал передать универси­тету коллекцию собранных и описанных па предмет работы пад историей Новой Испании «древностей» (в основном древние из­ваяния, стелы, фрагменты сооружений и т. п.), принадлежавших приезжавшему в страну итальянцу Лоренцо Ботурини.

«Никакой из городов континента,— писал А. Гумбольдт в 1803 г.,— не исключая и Соединенные Штаты, не располагает столь большими и солидными научными учреждениями, как Ме­хико. Назову Горную школу, руководимую ученым Элухтаром, Ботанический сад и Академию живописи и скульптуры, извест­ную под названием Академии изящных искусств». Это свиде­тельство великого ученого, которому мексиканская наука обяза­на включением ее в систему мирового естествознания, представ­ляется нам очень важным и убедительным доказательством того, что культурная жизнь Новой Испании в конце XVIII в. находи­лась на европейском уровне.

Этого и добивались чиновники испанской просвещенно-абсо­лютистской монархии. Но, как часто бывает, усилия метрополии по укреплению испанского влияния привели в конечном счете к результату, обратному желаемому. Происшедший в Новой Испа­нии подъем общественной, научной мысли, духовных сил зрею­щей новой нации приводил к ясному осознанию безграничных возможностей развития своей огромной и богатой страны. На эти выводы наталкивали передовых представителей общества Новой Испании и перемены, происходившие в XVIII в.,— веке, который «пропитан таким динамизмом, столь подвижен, в нем возникает столь заметно духовное обновление, что оно решительно — без завес, без пут, без оков — свидетельствует о скором и повсемест­ном наступлении независимости. В этом столетии человек Новой Испании созревает для того великого открытия, что хотя офи­циальный язык его страны — испанский, хотя основы его куль­турной жизни даны Западом, однако эта страна имеет свои, осо­бые контуры, придающие ей новый, неповторимый облик».

* * *
Селиванов В.Н. Из сборника «Культура Мексики».— М.: Наука, 1980.