История Мексики. Война за независимость

Рост либерализма

Почти триста лет Мексика оставалась феодальной и ка­толической страной, где земельная аристократия господ­ствовала над крестьянским населением и где культура могла развиваться лишь в узких рамках, отведенных ей ду­ховенством. Испанское правительство стремилось предот­вратить всякое заражение мексиканского общества чуже­земными идеями. Иммиграция иностранцев была запре­щена. Еретики, осмелившиеся нарушить это запрещение, передавались в распоряжение инквизиции. Литература подвергалась цензуре. Мексика жила в почти столь же полной изоляции, как и до путешествия Колумба.

Но тем временем в других частях мира формировались новые идеи, а войны и революции порождали новые фор­мы общества. Из идей Возрождения, из подъема проте­стантизма и религиозных войн, из того роста торговли, промышленности и финансов, который был отчасти вызван серебром Сакатекаса и Гуанахуато, развилась новая вера, лозунгами которой были — свобода и равенство, разум и права человека. Над людьми, заявляли философы либера­лизма, не должна больше господствовать троица из короля, священника и аристократа-помещика. Правительство долж­но основываться на согласии управляемых. Религия долж­на стать частным делом. Общество, не разделенное более на сословия, должно дать личности возможность подняться до той высоты, до какой вознесут ее собственные таланты.

Какое влияние оказали эти новые идеи на Мексику? Их атмосфера, их возвышенный и благородный характер производили опьяняющее действие. Креольские и метисские интеллигенты, читавшие полученные контрабандным путем изложения Вольтера и декларации Джефферсона, мечтали о свержении испанской тирании и о создании свободной республики, основанной на справедливости и равенстве: гачупинов нужно изгнать, инквизицию и цен­зуру печати отменить, образование освободить от контроля духовенства. Все отрицательные задачи были ясны. Но положительные следствия либеральной философии были не столь очевидны. В Мексике едва ли имелись само­стоятельные предприниматели. Коммерческая деятельность, поскольку она существовала, была монополизирована гачупинами. В феодальной Мексике было в основном два класса: владельцы рудников и асиенд, высшие чиновники и духовенство, с одной стороны, и индейские крестья­не — с другой. Сильной и честолюбивой буржуазии, вроде той, которая свергла Стюартов и Бурбонов, не было. Роль среднего класса приняли на себя ранчерос, приход­ские священники, мелкие чиновники и адвокаты. Эти группы обладали энергией и честолюбием. Они посте­пенно прониклись либеральными идеями и в XIX в. по­вели мексиканскую нацию к независимости, к республике и к свержению католической церкви. Но воспринятая ими идеология была иностранной. Свобода рынка не имела никакого значения для индейских масс с их общинными традициями и привычками, созданными веками угнетения. Она имела мало значения даже для командовавших рево­люционными армиями метисов, честолюбиво стремившихся к завоеванию политической власти и военного престижа. Попытки мексиканских якобинцев создать нацию мелких собственников не принесли освобождения индейцам. Един­ственным результатом этих попыток было то, что они со­здали возможность отнять у индейцев те земли, которые им еще принадлежали. Победа либерализма в Мексике создала такую общественную структуру, которая не дала преимущества самим мексиканцам и от которой в конце концов получила выгоду буржуазия других стран. Только в XX в. мексиканские интеллигенты начнут думать по-мексикански и приводить свои идеалы в соответствие с нуждами своего народа(1).

Впервые попытался применить в Мексике новые идеи, как это ни парадоксально, король. Вторая половина XVIII в. была эпохой просвещенного абсолютизма. Карл III, третий из испанских Бурбонов, царствовавший с 1759 по 1788 г., был увлечен теориями физиократов и антиклерикализмом французских философов. В начале его царствования в Мексику в качестве виситадора был послан Хосе де Гальвес. Произведенное им длительное и тщатель­ное расследование открыло бесчисленные злоупотребления, укоренившиеся за два столетия административного упадка. Впоследствии Гальвес стал министром по делам Индий с полномочиями проводить реформы, какие он сочтет жела­тельными. Система коррехидоров и старших алькальдов была уничтожена. Они были заменены двенадцатью «ин­тендантами», которые отбирались более тщательно и были более честными и деятельными. Торговые правила были смягчены. Мексике было разрешено торговать со всеми испанскими портами, тарифы были почти отменены, а еже­годный флот более не посылался. Монополия богатых гачупинов, скупавших товары, привозившиеся флотом, была сломлена, и менее крупные торговцы также получи­ли возможность торговать с Испанией. В результате по­следовал быстрый рост внешней торговли Мексики и ко­ролевских доходов, а также улучшение всего экономиче­ского положения страны. Стали поощряться науки и ис­кусства, были организованы новые культурные учреж­дения, а именно школа горного дела и академия Сан-Карлос.

Царствование Карла III было также периодом терри­ториальной экспансии, вызванной не внутренними нуждами, а внешней опасностью. Чтобы отразить французскую угрозу в Луизиане, монахи еще в 1716 г. вступили в Те­хас и основали там миссии, которые должны были рас­пространить испанское влияние среди индейцев. В 1763 г. французы были вытеснены из Северной Америки, и на со­рок лет, пока Франция вновь не заняла ее, а затем не продала Соединенным Штатам, Луизиана стала испанской, На тихоокеанском побережье для защиты против русских Гальвес организовал самое смелое из испанских колони­альных предприятий после XVI в. Группа монахов под руководством Хуниперо Серры вступила в Верхнюю Ка­лифорнию, а в 1776 г. Анса с партией колонистов совер­шил тысячемильный путь из Соноры, через пустыни Ари­зоны и территории диких апачей до бухты Сан-Францис­ко. В Калифорнии появились колонисты — креольские аристократы, имевшие огромные стада.

Между тем становилось очевидно, что Испанской импе­рии грозит непосредственная опасность распада. Если когда-нибудь креолы захотят восстать, они, вероятно, найдут помощь у Великобритании и у новой республики Соединенных Штатов в обмен на торговые привилегии и территориальные уступки. Вопрос о независимости испан­ской Америки уже обсуждался на тайных совещаниях в Лондоне и вскоре после этого возбудил интерес в Нью-Йорке. Пример Кортеса будет в 1798 г. волновать често­любивый дух Александра Гамильтона, а в 1807 г. соответ­ствующий проект трезво, с фактами и цифрами, будет раз­рабатываться будущим герцогом Веллингтоном.

Реформы Карла III встревожили умы и дали толчок мысли. Это само по себе было опасно для деспотической империи. После того как Карл III ускорил ее развитие, Мексике предстояло вынести дурное управление одного из худших испанских администраторов. Карл IV был мягок, несообразителен и во всем подчинялся своей жене, кото­рая в свою очередь во всем подчинялась Мануэлю де Годой, молодому человеку, чье единственное средство завое­вания власти заключалось в красивом лице. Годой и его подручные получили возможность управлять Испанской империей и грабить ее. Экономические реформы Карла III были постепенно оставлены, и после увольнения Ревильи Хихедо в 1794 г. мексиканские вице-короли стали такими же продажными и такими же несведущими в делах, как худшие их предшественники.

Тем «временем началась французская революция. В 1793 г. король был гильотинирован, и лозунгами новой республики стали свобода, равенство и братство. Несмотря на все усилия инквизиции и вице-королей, французские идеи начали проникать в Мексику. Французы, оказавшие­ся благодаря приобретению испанцами Луизианы испан­скими гражданами, сделались якобинскими агентами. В Мексике из рук в руки передавались часы, ящички и серебряные монеты с выгравированным на них изображе­нием женщины со знаменем в руках и надписью «Libertad Americana»(2). Однажды утром в 1794 г. на стенах обще­ственных зданий Мехико были найдены плакаты с восхва­лениями якобинского правительства. Креолы стали пони­мать, что в мире существует какая-то новая сила, которая несет тиранам смерть. В Мексике медленно зарождалась новая жизнь. Начались заговоры, сами по себе бесплод­ные, но предвещающие грозные взрывы в будущем. В 1798 г. мелкий чиновник Хуан Герреро составил заговор с целью добиться власти путем государственного переворо­та. На следующий год возник план вооружить массы горо­да Мехико тесаками «мачетес». Испанское правительство арестовало заговорщиков, но казнить их побоялось, чтобы не восстановить против себя креольское население. Они были заключены в тюрьмы или высланы. Революционный дух охватил и индейцев. В Халиско тласкаланский племен­ной вождь задумал взорвать дворец вице-королей и храм святой девы в Гвадалупе и восстановить державу ацтеков. Было арестовано 86 чел., обвинявшихся в участии в за­говоре.

По стране циркулировала революционная литература, хотя тем, кто ее читал, постоянно грозила опасность доно­са в инквизицию. Среди молодых адвокатов и студентов распространялись новые идеи. Философия Декарта и Локка впервые через 100 с лишним лет после своего воз­никновения стала вытеснять схоластику в университете Мехико. В Мериде коллекция конфискованных книг, при­надлежавшая инквизитору, оказалась после его смерти в библиотеке коллежа. В 1805 г. появилась первая ежеднев­ная газета «Эль диарио де Мехико» под редакцией Карлоса Мария де Бустаманте. Ограничиваемая цензурой, га­зета избегала политических дискуссий, но ее сотрудники были сторонниками независимости и посвятили себя созданию туземной мексиканской литературы. Отказавшись от искусственного подражания испанским образцам, они впервые начали употреблять мексиканские выражения и описывать сцены из мексиканской жизни. Через несколько лет Фернандес де Лисарди, более известный под псевдони­мом «Мексиканский мыслитель», написал первый и один из величайших мексиканских романов «El Periquillo Sarmiento». Другим духовным предтечей независимости был высланный в Испанию монах Сервандо де Тереса-и-Мьер. Страстному, высокомерному и не знающему компромиссов, злейшему врагу деспотизма и суеверия, Сервандо пред­стояло пережить тридцать лет беспрерывных приключе­ний и несчастий и, бежав из разных тюрем, пробраться в возрасте 70 лет на родину, чтобы сыграть руководящую роль в создании Мексиканской республики.

В то время как Мексика поддавалась влиянию новых идей, финансовые требования испанского правительства все росли. Французская революция, за которой последо­вала наполеоновская империя, повергла всю Европу в со­стояние войны. Годой сначала сражался с французами, а потом сделался их союзником и согласился субсидировать их. Необходимые для этого средства должны были достав­ляться колониями, и от богатых мексиканцев потребовали займов. В 1804 г. были захвачены церковные средства, и церковь была вынуждена потребовать платежа по многим своим закладам. Но честолюбие Наполеона и невежество Годоя приносили Испании все новые несчастья, завершив­шиеся событием, от которого Испанская империя так никог­да и не оправилась. В 1808 г. Мексика узнала, что Карл IV отрекся от престола и что он и его сын, Фердинанд VII, завлечены во Францию их союзником-императором и исчезли во французских тюрьмах. Монархии, которой Мексика повиновалась почти триста лет, более не суще­ствовало. В Мадриде царствовал Жозеф Бонапарт. Боль­шая часть Испании была занята французскими войсками, а независимость ее была представлена лишь народной

хунтой, сохранявшей непрочную власть в Севилье, и дру­гой хунтой в Овиедо. Эта катастрофа, возбудившая от­крытую вражду между креолами и гачупинами во всей Испанской Америке, положила начало распаду империи. Колонии единогласно отказались признать Жозефа Бона­парта и присягнули королю Фердинанду. Но раз Ферди­нанд и все его родственники сидели в тюрьме, то в каче­стве его доверенного должен был действовать какой-то другой орган. Креолы считали, что теперь суверенитет перешел к народу и что колонии должны избрать свои хунты. Гачупины, боясь всего, что могло содействовать независимости колоний, утверждали, что королевская власть принадлежит испанским хунтам, несмотря на то, что в этих хунтах господствовали либералы. Началась своеобразная борьба, в которой реакционеры-гачупины поддерживали требования испанских либеральных хунт, а либералы-креолы клялись в верности реакционному королю. Каждая сторона обвиняла другую в якобинстве. Гачупины заявляли, что креолы действуют по приказу фран­цузских агентов, а креолы отвечали, что гачупины наме­рены признать бонапартистский режим в Испании.

Вице-королем Новой Испании был ставленник Годоя Итурригарай, наживший состояние путем продажи долж­ностей. Он знал, что испанская хунта, если будет признана ее власть, лишит его звания вице-короля, и стал под­держивать креолов. Он надеялся, завоевав среди них по­пулярность, удержаться в должности по крайней мере до реставрации Фердинанда VII, а может быть даже стать первым королем независимой Мексики. В августе он со­звал объединенное собрание аудиенсии и аюнтамиенто Мехико. Аюнтамиенто потребовало избрания креольской хунты. Аудиенсия, представлявшая власть гачупинов, на­стаивала на повиновении Севилье, а руководители церкви осуждали разговоры о народном суверенитете как ересь. Когда и из Севильи и из Овиедо в Мексику приехали де­легаты, претендовавшие на трои Новой Испании, Итуррига­рай нашел предлог отказать им обоим в признании. В сен­тябре он открыто встал на сторону креолов и начал разра­батывать план избрания конгресса. Но Итурригарай дей­ствовал неуверенно, ошибаясь, а гачупины решительно встали на защиту своих привилегий. Богатый гачупин Ермо, владелец сахарных плантаций в Куэрнаваке, устроил государственный переворот. В полночь 15 сентября триста «добровольцев» Фердинанда VII ворвались во дворец и схватили спящего Итурригарая. На следующий день, рано утром, пока креолы еще не узнали о случившемся, собра­лась аудиенсия и назначила новым вице-королем пожилого военного, Педро де Гарибая. Итурригарай был отправлен в Испанию, а его имущество конфисковано. Семеро креольских лидеров было арестовано. Двое из них, кото­рые наиболее решительно защищали народный суверени­тет, умерли в заключении: адвокат Вердад, очевидно, от яда, а монах Таламантес — от желтой лихорадки в сыром подземном каземате форта Сан-Хуан-де-Улоа.

На время гачупины, казалось, восторжествовали. На­родные демонстрации против переворота подавлялись вой­сками. Правда, креолы города Мехико единодушно хотели самоуправления. Для пропаганды самоуправления были организованы тайные общества, например общество «Гвадалупес». В кабачках распевались корридос в защиту Итурригарая. Но никто не осмеливался действовать.

Однако переворот разрушил всякое -уважение к вице-королевскому званию. Всем стало ясно, что правительство Мексики представляет собой лишь тиранию гачупинов. И если жители столицы были запуганы превосходством вра­га, то в провинциях группы креолов вели активную заго­ворщическую деятельность. Гачупинов было так мало в сравнении с остальным населением, что свергнуть их каза­лось легко. Единодушное восстание креолов, метисов и индейцев могло бы освободить Мексику почти без борьбы. Заговорщики стали, пренебрегая расовыми различиями, называть себя американцами. Позднее им предстояло открыть, что положение сложнее, чем они думали. Не так легко было примирить наследников Кортеса с наследника­ми Кваутемока.

Гарибай оказался слишком мягким для гачупинов и был заменен архиепископом Лисаной, а в награду за услуги Ермо дал ему пенсию. В 1809 г. был подавлен за­говор креолов в Вальядолиде. Были собраны и посланы в Испанию новые займы, и экономические бедствия еще усилились. Тем временем испанские хунты уладили свои разногласия. Снова существовало испанское правитель­ство, возглавлявшееся тремя регентами, власть которых простиралась лишь на остров Леон, так как на всей тер­ритории Испании господствовали французы. Регенты по­слали в Мексику нового вице-короля, Венегеса, который принял должность 14 сентября 1810 г. Через два дня де­ревенский священник в интендантстве Гуанахуато начал войну за независимость.

——

(1) Революционный подъем в Мексике, как и в других испано-аме­риканских странах, являлся следствием глубокого кризиса испанского колониального режима. Испания не могла уже удержать под своей властью свои колонии в Америке, среди которых Мексика занимала по своему значению одно из первых мест, так как в это время в ко­лониях выросла своя национальная буржуазия и интеллигенция. В Мексике также назрел кризис испанской колониальной системы. Национальная буржуазия и интеллигенция опирались на недоволь­ство широких народных масс Мексики, земля которых была экспро­приирована испанскими помещиками и духовенством. На этой основе и выросла идеология мексиканского национально-освободительного движения, страдавшая некоторой неясностью прежде всего в силу не­достаточного размежевания классовых сил в Мексике, а не вслед­ствие того, что она была, будто бы, занесена из-за границы, как это пытается представить Паркс.

(2) Американская свобода.

Идальго

1810 год был критическим годом для всей Испанской империи. Весной креольские хунты в Южной Америке стали захватывать власть, объявив себя полномочными представителями короля Фердинанда. Когда гачупины отказались признать их, весь материк был охвачен войной, продолжавшейся четырнадцать лет. Это была война быстрых переходов, сражений в тропических джунглях и на заоблачных, покрытых снегом вершинах Анд. Первыми завоевали себе независимость аргентинские креолы. После этого армии Сан-Мартина перешли горы и стали действо­вать в Чили. Симон Боливар выгнал гачупинов из Вене­суэлы, провел свою армию через занесенный снегом пере­вал, лежащий на 13 тыс. футов выше уровня моря, и внезапно напал на изумленных испанцев в Боготе. Затем освободители с разных сторон подошли к Перу. В 1824 г. Сукре уничтожил на плоскогорьях Боливии последнюю в Южной Америке испанскую армию. Девять новых рес­публик было обязано своей независимостью этим конки­стадорам свободы.

В Мексике обстоятельства сложились иначе. Там гачу­пины опередили своих противников. В Мексике не было креольской хунты, которая могла бы организовать осво­бодительную войну креолов; были только отдельные заго­ворщики, без оружия и без законной власти. Одна из этих заговорщических групп, вынужденная начать восста­ние до намеченного срока, обратилась с призывом к мети­сам и индейцам, ненавидевшим богатых креолов почти так же, как испанцев. В результате значительная часть кре­ольского населения оказалась на стороне гачупинов. Та­ким образом, то, что должно было стать войной за наци­ональную независимость, превратилось на 10 лет в стол­кновение более ожесточенное и имевшее более глубокое значение, — в войну классов. В конце этой войны креолы добились независимости Мексики и взяли власть в свои руки, но метисы и индейцы приобрели традиции, которых они впоследствии не забыли и которые их потомки отсто­яли в дальнейшей борьбе. Мексиканская война за незави­симость была репетицией войны за реформу и революции. Война за независимость приняла характер социальной революции почти случайно; виновник этого, человек, сде­лавшийся национальным героем будущей Мексиканской республики, умер, по-видимому, раскаиваясь в том, что сделал. В городе Керетаро группа креолов основала лите­ратурный и общественный клуб, в котором обсуждались идеи независимости. Члены этого клуба не были ни рес­публиканцами, ни противниками католической церкви. Они хотели только, чтобы креолы, продолжая признавать короля Фердинанда, не управлялись больше чиновника­ми — гачупинами. Мексика, по мнению членов клуба, дол­жна была входить в Испанскую империю на равных пра­вах с Испанией. Руководителями этой организации были коррехидор Керетаро с женой и группа армейских офице­ров, из которых самым выдающимся был молодой земле­владелец, любитель приключений и боя быков, по имени Игнасио Альенде. Альенде ввел в клуб приходского свя­щенника города Долорес, Мигеля Идальго-и-Костильо. Идальго было уже без малого 60 лет; он был очень начи­тан, причем особенно любил французскую литературу. В прошлом он занимал должность декана коллежа Сан-Николас в Вальядолиде(1) (провинция Мичоакан). Его интерес к новым идеям уже навлек на него подозрения инкви­зиции. Идальго был гуманным человеком, сочувствовал угнетенным индейцам, что было уже редкостью среди мек­сиканского духовенства, и обладал величайшим муже­ством. В Долорес он завоевал любовь своих прихожан-индейцев и, в нарушение закона, обучил их сажать олив­ковые и тутовые деревья и виноградные лозы и выделы­вать новые виды глиняной посуды и кожаных изделий. О деятельности Идальго стало известно вице-королю, и за несколько лет до описываемых событий испанские чиновники явились в Долорес, срубили деревья Идальго и уничтожили его виноградники.

Заговорщики Керетаро начали привлекать в различ­ных городах на свою сторону креолов, в особенности тех, которые служили офицерами в армии. Заговорщики надея­лись навербовать столько сторонников, чтобы изгнание гачупинов можно было осуществить почти без борьбы. Они намеревались провозгласить независимость Мексики на большой ярмарке в Сан-Хуан-де-Лос-Лагос в декабре 1810 г. На случай сопротивления военным командиром заговорщиков был назначен Альенде. Об этих планах было донесено правительству офицерами, которых пытались завербовать, и одним священником, получившим сведения о заговоре на исповеди. Сперва испанские чиновники от­неслись к заговору пренебрежительно и заявляли, что стоит показать креолам печать на пергаменте, как они не­медленно испугаются, но в конце концов решили действо­вать. 13 сентября были изданы приказы об аресте руково­дителей заговора. Жена коррехидора, участие которой в заговоре не было известно правительству, предупредила их, и Альенде с двумя-тремя товарищами поехал в Доло­рес посоветоваться с Идальго. Идальго, которого они раз­будили 16 сентября до зари, принял важное решение. Вместо того чтобы бежать или ждать ареста, лучше не­медленно восстать. Но весь план пришлось изменить. Уже нельзя было организовать восстание креолов или рассчи­тывать на привлечение армии. Не имея ни оружия, ни со­юзников, можно было только обратиться к индейцам, к возмущению, порожденному В них веками угнетения. Днем Идальго собрал нескольких своих сторонников и арестовал всех испанцев в городе. Потом он зазвонил в колокол своей церкви, как будто бы созывая индейцев к мессе. А когда его прихожане собрались, он взобрался на кафедру и сказал им, что настало время свергнуть гачупинов, кото­рые так долго угнетали их и которые, как сообщил он своим слушателям, замышляют теперь признать Жозефа Бонапарта. Вооруженные дубинками, пращами, топорами, ножами и тесаками-мачетес, индейцы вместе с Идальго и Альенде отправились освобождать Мексику.

В течение нескольких дней восстание было настоящим триумфальным шествием. Испанцы были захвачены совер­шенно врасплох. Увеличиваясь по мере движения вперед, освободительная армия прошла через равнину Гуанахуато, захватывая на асиендах кукурузу и скот и вербуя в свои ряды пастухов и батраков. Она заняла Сан-Мигель, где к ней присоединился полк Альенде, и пошла к Селайе. Монахи монастыря Кармен вооружились пистолетами и распятиями и разъезжали по городу, умоляя его жителей не переходить на сторону повстанцев. Но и здесь повстан­цы не встретили сопротивления, и армия Идальго, раз­росшаяся уже до 50 тыс. чел., завладела городом. В Сан-Мигеле и в Селайе приход Идальго сопровождался мяте­жами среди босяков — «леперос» — и пролетариата. Мятеж­ники взламывали двери домов гачупинов и богатых крео­лов и грабили их имущество. Альенде беспорядки приве­ли в ужас. Он ожидал военного восстания и видел себя самого в роли генерала, ведущего свою армию к победе: в действительности же происходила социальная революция. Альенде разъезжал среди мятежников, пытаясь разогнать их. Но внезапное решение Идальго разбудило такие глу­бокие и мощные силы, что справиться с ними было не­возможно. Гачупины расплачивались за преступления Альварадо Нуньо де Гусмана и десяти поколений поме­щиков — энкомендерос и асендадос,— коррехидоров и владельцев рудников. Идальго, принявший на себя руко­водство восстанием и звание капитан-генерала Америки, знал, что задумал, но не предвидел того, что произошло в действительности. Однако теперь, когда все шлюзы были открыты, он понял, что бороться с потоком бесполезно. Желая достигнуть цели — освобождения Мексики, — он принял средство для ее достижения — устрашение испан­цев и массовые восстания.

Из Селайи повстанцы отправились В столицу интен­дантства Гуанахуато. Интендант Рианьо нашел невозмож­ным защищать город, где было слишком много сторонников Идальго. Но Рианьо собрал гачупинов и некоторых креольских богачей в «Алондига де Гранадитас», большом каменном здании, использовавшемся правительством для хранения зерна. Рабочие серебряных рудников примкнули к Идальго. Другие собрались на возвышавшихся над Алондигой скалистых террасах, чтобы наблюдать за сра­жением. Артиллерия интенданта косила индейцев Идальго сотнями, но они продолжали бомбардировать здание из своих пращей с отчаянной храбростью, напоминавшей ац­теков. Рианьо был убит одним из солдат Альенде. Пока помощники еще спорили о том, кто будет его преемником, один гуанахуатский горняк подкрался к деревянной двери здания и поджег ее. Индейцы ворвались в дом и убили большинство тех, кто в нем находился. Потом они несколь­ко часов в неистовстве носились по городу, грабя дома гачупинов, магазины и таверны и ломая машины на рудниках. Когда порядок был восстановлен, Идальго возло­жил на нескольких креолов ответственность за управление городом, запер оставшихся в живых гачупинов в Алондиге в качестве пленников и пошел на Вальядолид. Услышав о его приближении, испанцы поспешно бежали, и он всту­пил в город без сопротивления, а местный полк присоеди­нился к повстанцам.

Тем временем восстание ширилось. Импровизирован­ный призыв Идальго к массам, не намеченный и не подготовленный заранее, зажег всю Северную Мексику. Не­которые местности были подняты агентами, разосланными Идальго, но в других было достаточно одной только вести о кличе Долорес — «Грито де Долорес». Большинство пов­станцев едва знало, за что сражается; но все знали., что угнетатели должны быть свергнуты. Повстанцы продолжа­ли кричать «viva» в честь короля Фердинанда, но они арестовывали гачупинов, бросали их в тюрьмы и захваты­вали их имущество. Быстро организовывались партизан­ские отряды, которыми руководили деревенские священни­ки, погонщики мулов и ранчерос, контрабандисты и бан­диты. По горным хребтам, сьеррам, разъезжали отряды всадников, совершавших набеги на асиенды и нападавших на поезда с серебром и на караваны купцов-гачупинов. Некоторые из них были патриотами, другие — просто раз­бойниками. Города были изолированы, и вскоре также стали попадать в руки повстанцев. В Сакатекасе население восстало стихийно. Город Сан-Луис-Потоси был захвачен сторонником Идальго, монахом Эррерой, почти без всякой организованной помощи, а затем в город вступил главарь бандитов Рафаэль Ириарте, называвший себя представите­лем Идальго, и вырезал гачупинов. В провинции Халиско командование принял на себя крестьянин Торрес, который пробился к Гвадалахаре, а епископ и «оидоры» бежали к тихоокеанскому побережью. Один из офицеров — товари­щей Альенде, Хименес, посланный Идальго на север, занял. Сальтильо. После таких успехов власти провинций Нуэво-Леон и Техас встали на сторону восставших. Через не­сколько недель во всей Северной Мексике испанские вла­сти, казалось, были уничтожены. Правда, на юге агенты, посланные Идальго организовать восстание в провинции Оахака, были арестованы и расстреляны. Но сельский священник Хосе Мария Морелос, ученик Идальго по кол­лежу Сан Николас, примкнувший к восстанию еще в Вальядолиде, собирал новых повстанцев в холмах над Акапулько.

На долю Идальго выпала грандиозная задача — руко­водить революцией и не допустить ее вырождения в про­стую анархию. Альенде и его товарищи, офицеры Алдама, Абасола и Хименес, завидовавшие Идальго, потому что он был руководителем, и не сочувствовавшие его целям, мало помогали ему. Они все еще надеялись, что революция каким-нибудь образом перестанет быть революцией и превратится в военный мятеж. Идальго пытался заручить­ся поддержкой креолов, предлагая им генеральские долж­ности в своей армии и посты в правительстве. Он борется, заявлял он, за выборный конгресс, который будет управ­лять Мексикой от имени короля Фердинанда. Но незави­симость Мексики не была единственной целью Идальго. Он продолжал призывать к восстанию индейцев. На тер­риториях, находившихся в его власти, он отменил взимав­шуюся с индейцев дань и приказал вернуть индейским деревням незаконно отнятые у них земли. Подобная про­грамма, продиктованная отчасти стремлением к социальной справедливости, отчасти сознанием, что раз пушки нахо­дятся в руках правительства, то революция может востор­жествовать только если ее силы будут обладать подавляю­щим численным превосходством, отдалила от Идальго боль­шинство креолов. Они помнили, что произошло на Гаити, где негры под влиянием якобинской пропаганды свергли французское господство и перебили своих прежних хозяев. Молодые интеллигенты, охваченные либеральными идеями, сочувствовали Идальго, а тайные общества Мехико дей­ствовали в его пользу. Но большинство землевладельцев, чиновников и офицеров поддерживало правительство. Вла­дельцы сахарных плантаций Куэрнаваки и богатые поме­щики мобилизовали своих пеонов и послали их сражаться за Испанию. Церковь отлучила Идальго и использовала все свое огромное влияние, чтобы проповедовать верность Испании. Креольские офицеры, верные своим генералам-гачупинам, охотно убивали повстанцев, а метисы и мулаты, т. е. рядовой состав армии, слепо повиновались им. Это была гражданская война, в которой почти все силы обеих сторон состояли из уроженцев Мексики. Но в то время как правительство располагало дисциплинированной арми­ей в 28 тыс. солдат, вооруженных ружьями и артиллерией, Идальго не имел ни генералов, ни солдат, за исключением Альенде и его товарищей, да еще полков Селайи и Валья­долида. Он всемерно старался снабдить своих сторонников пушками и установить среди них хоть какую-то дисципли­ну, но быстро превратить индейские орды в армию было невозможно. Сражаясь с испанцами, некоторые индейцы пытались вывести испанские пушки из боя, кидая свой сомбреро на их дула.

В конце октября Идальго пошел на Мехико. Цвет испанской армии во главе с самым способным ее генера­лом Кальехой был занят покорением Сан-Луис-Потоси, и для защиты столицы вице-король смог собрать только 7 тыс. чел., которых поставил под командование Трухильо. Этот последний занял горный перевал между долиной Ме­хико и долиной Толуки, у Монте-де-лас-Крусес. Револю­ционеры, которых было 80 тыс. чел., прибыли туда 30 ок­тября, и Альенде повел их в бой. Они взобрались на холмы с обеих сторон перевала и окружили армию Трухильо. С наступлением темноты Трухильо с несколькими спутника­ми прорвался через окружение, вернулся в Мехико и сооб­щил вице-королю, что одержал великую победу. Узнав исти­ну, вице-король в отчаянии перестал надеяться на земную помощь. Кальеха шел ему на выручку, но пока город был беззащитен. Однако штурма, которого так боялись, не про­изошло. Идальго, очевидно, решил, что его импровизиро­ванная армия, получив в Мехико свободу рук, утратит всякое подобие дисциплины и станет легкой добычей для Кальехи. Вопреки совету Альенде и всех его военных помощ­ников, он повернул от столицы и повел своих людей обратно к Гуанахуато. Встретившись в Акулько с Кальехой, он избежал боя, но был вынужден пожертвовать своим обозом и артиллерией, и лоялисты заявили, что одержали победу. Изменение плана ознаменовало начало поворота в ходе восстания. Разочарованные индейцы дезертировали из армии повстанцев тысячами, а чиновники-креолы, выска­завшиеся прежде за независимость, быстро раскаялись в своей опрометчивости и пошли на соглашение с прави­тельством.

Споры между Идальго и Альенде стали такими ожесто­ченными, что они расстались. Идальго почти в одиночестве вернулся в Вальядолид, а затем обосновался в Гвадалаха­ре. Креолы и духовенство города нашли уместным тор­жественно приветствовать его. В его честь в соборе пели «Те Deum», а Идальго сидел под балдахином, предназ­наченным для вице-королей и других высших властей. Идальго издавал газету и стал организовывать правитель­ство. Министром юстиции этого правительства стал Чико, а министром иностранных дел — Игнасио Район. Тем вре­менем Кальеха шел на Гуанахуато, где командование при­нял Альенде. Защищать окруженный холмами город каза­лось невозможным, и Альенде бежал из него с остатками своей армии, пока город еще не был окончательно окружен, предоставив жителей их участи. Население Гуанахуато, зная, чего следует ожидать от Кальехи, схватило оставлен­ных в Алондиге пленников-гачупинов и убило их. Вступив в город, Кальеха сперва уничтожал жителей без разбора, а затем построил на главных перекрестках виселицы, куда несколько дней подряд граждан группами приводили на казнь. Война принимала кровопролитный характер. Вице-король приказал расстреливать в течение 15 минут всех повстанцев, взятых с оружием в руках. Кальеха объя­вил, что во всех городах, где убивали гачупинов, за каждого убитого заплатят жизнью четыре гражданина города. Идальго принял те же методы. В Вальядолиде и Гвадалахаре он осудил на смерть целые группы гачу­пинов.

Альенде пошел сначала в Сакатекас. Но, несмотря на свою зависть к Идальго и на недовольство тем оборотом, какой приняло все движение, ему оставалось лишь присое­диниться к Идальго в Гвадалахаре и сражаться за рево­люцию. Кальеха прибыл туда в середине января. У него было 6 тыс. чел., а у Идальго — опять 80 тыс. Снова отвергнув совет Альенде, Идальго решил поставить все на карту. Он вывел всю свою армию из Гвадалахары и стал ждать Кальеху на мосту Кальдерон, на берегах Дер­мы. Революционеры выдерживали атаки лоялистов, пока не загорелись боеприпасы у них в тылу. Ветер понес пла­мя по сухой траве в войска повстанцев. Ослепленных ды­мом и испуганных блеском огня, их рубили направо и на­лево. Руководители повстанцев бежали на север, в Сакатекас, а Кальеха занял Гвадалахару, где креолы, приветст­вовавшие Идальго, поспешили объяснить ему, что сделали это только по принуждению.

Битва у моста Кальдерон была последней битвой под руководством Идальго. Группа креольских офицеров, примкнувших к движению с самого начала и ставших ге­нералами повстанческой армии, требовала, чтобы военным командиром сделался Альенде. Идальго, номинально воз­главлявшего правительство повстанцев, держали почти в плену. Альенде решил покинуть центральную Мексику, соединиться в Сальтильо с Хименесом и искать помощи у Соединенных Штатов. Он знал, что пограничное население долины Миссисипи ненавидит испанцев и стремится к экспансии в Техас. Остатки революционной армии отсту­пили на север, а Кальеха занял Сакатекас. В Сальтильо во главе большей части армии был оставлен Игнасио Рай­он, а Альенде, Идальго и большинство их помощников-креолов отправились на границу, взяв с собой тысячу человек, четырнадцать повозок и все сокровища, захвачен­ные из королевской казны и у гачупинов. Гутьерреса де Аару послали вперед, чтобы добиться помощи в Кентукки и Вашингтоне, но Альенде и Идальго не пришлось встре­титься с ним. Один креольский офицер, командовавший в Коагуиле, по имени Элисондо, примкнул было к революции, но отказ Альенде назначить его генерал-лейтенантом рас­сердил его. Элисондо решил предать руководителей вос­стания. Он подкараулил их у родников Бахана, на месте, где дорога в Техас огибает склон холма, так что путники не могут видеть того, что впереди них. Войско Альенде разбросанными отрядами, не приняв мер предосторож­ности, брело по дороге; и каждый отряд, как только огибал холм, попадал в руки войск Элисондо. Офицеров расстреляли, солдат осудили на работы на асиендах, а руководителей отослали к высшим испанским властям в Чигуагуа.

В течение мая, июня и июля их одного за другим осуждали и расстреливали. Альенде и его товарищей офи­церов приговорили к смерти, почти не соблюдая формаль­ностей, но Идальго нужно было сперва лишить священни­ческого сана. Он переносил заключение без жалоб и оста­вил на стенах своей камеры стихи, в которых благодарит тюремщиков за их учтивость. Испанское правительство опубликовало отречение, подписанное будто бы им самим, и, хотя авторство Идальго недостоверно, документ, пожалуй, действительно носит отпечаток его развитого и сильного ума. Мексика, говорится там, не готова к независимости, которая привела бы только к деспотизму и анархии. Го­лова Идальго, а также головы Альенде, Хименеса и Алдамы были посланы в Гуанахуато и (выставлены на стенах Алондиги, где оставались до 1821 г.

——

(1) Современная Морелия