История Мексики. Индейская Мексика

Предисловие

История одной из крупных латиноамериканских стран, Мексики, — это история угнетенного народа, на протяже­нии столетий боровшегося за землю и свободу, против угнетателей внутри страны и отстаивавшего свою незави­симость от различных иностранных поработителей.

В начале XVI в. Мексика была завоевана испанцами, и в течение трехсот лет вся социальная, экономическая и культурная жизнь страны была подчинена господству фео­дальной Испании. От испанского гнета мексиканский на­род освободился лишь в результате национально-освободи­тельной борьбы в начале XIX в. Но и после этого Мекси­ка не стала фактически независимой и свободной страной, превратившись в яблоко раздора между США и Велико­британией, в объект игры капиталистических держав.

Насколько нагло и бесцеремонно вели себя американ­ские капиталисты по отношению к мексиканскому народу на протяжении XIX и XX вв., можно судить по тому, что еще в 1848 г., в начале своих агрессивных действий против слабой и беззащитной страны, американские правители и стоявший за их спиной молодой, поднимавшийся в те дни хищник — американский капитализм — после «победонос­ной» интервенции в Мексику отторгли 40% территории этой страны, площадью свыше 1300 тыс. кв. км., а в 1853 г. по так называемому «договору Гадсдена» захватили еще 140 тыс. кв. км., уплатив за это жалкую сумму в 10 млн. долл. В результате разбойничьей войны и последующих «законных» приобретений США захватили огромные про­странства, а Мексика потеряла почти половину своей терри­тории. Американо-мексиканская война 1846—1848 гг. была достойным прологом к дальнейшей захватнической полити­ке США по отношению к Мексике. За ней последовало финансовое и экономическое закабаление Мексики и не­однократные военные интервенции, целью которых было установление политического господства США в Мексике и превращение ее в колонию США.

Вот почему в мексиканском народе живет неукротимая ненависть к американским капиталистам, и ни один подлин­ный мексиканский патриот не может верить ни в какие разглагольствования идеологов американского империализ­ма о благих намерениях США по отношению к другим странам и народам. Мексиканцы в праве презирать фари­сейские речи политиков США о мире, демократии, равен­стве и т. п., ибо они знают на примере своей страны, ка­кую участь готовит американский капитализм слабым и беззащитным народам в угоду своим преступным целям.

Предлагаемая советскому читателю «История Мексики» Г. Б. Паркса дает на большом материале обстоятельное и подробное изложение истории мексиканского народа, начи­ная с времен, предшествовавших испанскому завоеванию, и кончая новейшим периодом. Автор книги, правда, стоит на буржуазных позициях, что, естественно, кладет печать не­последовательности и противоречивости на весь его труд, и в особенности на те его части, которые посвящены описа­нию решающих этапов классовой борьбы в Мексике. Бур­жуазное мировоззрение автора приводит к тому, что он переоценивает роль отдельных личностей в истории мекси­канского общества и недооценивает значение борьбы народ­ных масс, роль классов и политических партий. Но вместе с тем Паркс не может пройти мимо вопросов материаль­ной культуры страны, развития ее экономики и описания тяжелого положения рабочих и крестьян в различные пе­риоды истории Мексики. Большой материал, использован­ный им при освещении этих вопросов, представляет несом­ненный интерес; он дает читателю возможность совершен­но отчетливо видеть противоречие между этим большим фактическим материалом, собранным с тщательностью и знанием дела, и буржуазно-объективистскими выводами автора.

В книге Паркса читатель, конечно, не найдет исчерпы­вающего анализа процесса закабаления страны различными иностранными поработителями. В силу своей буржуазной ограниченности Паркс не в состоянии также до конца вскрыть империалистическую сущность американской поли­тики в Мексике в конце XIX и в начале XX в. Но и то, что дает автор в своей книге по этим вопросам, начиная с испанского нашествия и кончая борьбой между английски­ми и американскими империалистами за нефть и другие богатства Мексики, показывает, в каких исклю­чительно тяжелых условиях протекала не закончившаяся и поныне борьба мексиканского народа за свою свободу и независимость.

Правдиво описывая тяжелое положение индейского кре­стьянства и появившегося в конце XIX в. мексиканского рабочего класса, выражая сочувствие вековой борьбе кре­стьянства за землю и борьбе пролетариата за улучшение своего экономического положения, Паркс как буржуаз­ный историк не идет дальше либеральных пожеланий. Он отрицательно относится к решительным методам борьбы угнетенных классов за осуществление своих прав и сужает рамки этой борьбы, не допуская и мысли о возможности победоносной народной революции, которая выдвинула бы Мексику в ряды свободных народов, идущих по пути прог­ресса и демократии.

* * *

Паркс довольно подробно излагает историю индейских племен, населявших Мексику до прихода испанцев. Однако характеризуя отдельные племенные образования, в частно­сти, ацтекское государство, господствовавшее до прихода испанцев над значительной частью территории нынешней Мексики, автор уделяет мало внимания кастовому устрой­ству этого общества, не подчеркивая в достаточной мере, что касты жрецов и военной аристократии, составлявшие по сути дела рабовладельческий класс, выступали в роли эксплуататоров низших каст — ремесленников, мелких земле­владельцев и огромной массы рабов.

Описывая испанское завоевание, Паркс приводит много­численные примеры безграничной жестокости завоевателей по отношению к индейцам, боровшимся за свою свободу и независимость. В книге Паркса показана коварная политика завоевателей, сеявших раздоры между племенами и нередко использовавших для своих захватнических целей верхушку ацтекского общества. Вместе с тем, подразделяя завоева­телей на «плохих» и «хороших», автор крайне преувеличи­вает историческую роль Кортеса, сравнивая его с Цезарем и Александром Македонским, и изображает в сочувствен­ных тонах этого беззастенчивого конкистадора, прославив­шегося массовым истреблением мирного безоружного насе­ления, разрушением мексиканских городов и уничтожением ценнейших памятников индейской культуры.

Еще более серьезные ошибки допускает автор в оценке политики испанских королей в Мексике на первых этапах после ее завоевания. Говоря о проводившейся испанской короной политике защиты мексиканских индейцев от за­крепощения их конкистадорами, автор пишет: «Испанские короли понимали, что со свободных индейцев корона смо­жет получать дань, а индейцы порабощенные приносят пользу, главным образом, своим владельцам. Однако… они верили также, что завоевание Америки будет законным лишь в том случае, если окажется благодетельным для по­коренных народов».

Паркс лишь частично раскрывает действительную при­чину «забот» испанской короны о мексиканских индейцах. Конечно, ограничивая произвол испанцев-завоевателей и их потомков в Мексике, испанские короли меньше всего заботились о «законности» и «благодетельности» своих дей­ствий в Америке. Захват лучших плодородных земель ис­панскими дворянами-завоевателями и следовавшим за ними по пятам католическим духовенством приводил не только к закрепощению индейцев. Под натиском захватчиков ин­дейцы целыми племенами уходили в наиболее глухие гор­ные и лесные районы страны. Это привело к катастрофи­ческому снижению численности населения Мексики. Уже вскоре после завоевания Мексики испанцами ее туземное население сократилось на 80%.

Угроза прямого физического истребления индейского населения, поставлявшего рабочую силу на рудники, где добывалось золото, медь и серебро, и в поместья (энкомиенды), пугала не только наиболее дальновидных представи­телей испанской администрации в Мексике, но и, глав­ным образом, испанскую корону. Сокращение численности новых подданных испанского короля прямо затрагивало ин­тересы мадридской казны. Доход короля от одной только Новой Испании(1) в течение колониального периода в сред­нем достигал 14 млн. песо в год и в 1804 г., например, со­ставил около 2/3 всего дохода Испании. Основными статьями этого дохода были подушная подать, которую казна взимала с каждого взрослого мексиканца, сборы с различных монополий и выручка с рудников. Боязнь со­кращения доходов казны заставила Карла V издать так называемые «новые законы» (1542 г.) о возвращении ин­дейцам земли и восстановлении индейских поселков. Одна­ко эта политика испанских королей не имела успеха, ибо основная масса государственных чиновников, чувствовав­ших себя в Мексике временщиками, заинтересованных в эксплуатации и ограблении индейского крестьянства не менее, чем помещики-энкомендерос, действовала в тесном союзе с последними и находила средства, чтобы уклонить­ся от выполнения предписаний короны, ограничивающих эксплуатацию и закрепощение индейцев. Фактически испанские короли, несмотря на предпринятые ими попытки предохранить индейцев от истребления, сами проводили ту же политику закрепощения. Ими был издан ряд законов, закреплявших индейцев за определенными селениями и за­прещавших их переход из одного селения в другое. Один из законов Филиппа III, изданный в 1618 г., гласил: «Повелеваем, чтобы ни в одном индейском поселке не бы­ло ни одного человека, принадлежащего к другому посел­ку». Закрепленные за поселками индейцы должны были работать на испанских дворян-помещиков, которые счита­лись их «опекунами». Таким образом, в Мексике насажда­лось крепостное право. В конечном итоге огромное количе­ство обрабатываемых земель сосредоточивалось в руках креолов(2) — помещиков и духовенства, а индейское кресть­янство в значительной своей массе было закрепощено.

Автор идеализирует роль католического духовенства в Мексике в период, непосредственно следующий за завоева­нием. Пользуясь слабостью испанской монархии и опи­раясь на поддержку папы, духовенство приобрело в стране огромное влияние. Стремясь заманить в лоно церкви как можно больше паствы, католические монахи нередко выступали в качестве защитников индейцев от чрезмерной эксплуатации со стороны энкомендерос. Эта сторона дея­тельности духовенства в Мексике была, конечно, второсте­пенной. Основное же в деятельности католической церкви в период колонизации сводится к тому, что духовенство вы­ступало в роли одного из главных эксплуататоров и пора­ботителей мексиканского народа. Замена старых языческих верований новой католической религией очень дорого обош­лась мексиканскому народу. Крестьян-индейцев толпами сгоняли на постройку церквей и монастырей. За время ко­лониального господства испанцев в Мексике было построе­но свыше 12 тыс. церквей. Кроме подати, которую кресть­янин платил казне, он должен был платить также и деся­тину в пользу католической церкви. Чтобы представить се­бе, во что обходилась церковная десятина мексиканскому народу, нужно сказать, что к концу XVIII в. она давала церкви свыше двух миллионов песо годового дохода, что по тому времени составляло огромную сумму. А ведь деся­тина являлась лишь частью доходов церкви! В результате этой деятельности церковные корпорации к началу XIX в. скопили в своих руках огромные богатства. Церкви принад­лежало больше половины обрабатываемых земель в стране и большая часть недвижимого городского имущества. В это время церковь была единственным и притом весьма могущественным банкиром в стране, дававшим ссуды, главным образом, под землю и недвижимую собственность. Политическое влияние церкви в Мексике было огромно. В последующей истории Мексики католическая церковь всег­да была надежным оплотом реакции в стране.

Подробно излагая ход войны за независимость, автор правильно отмечает социальный характер этого движения, которое было не только борьбой мексиканцев за незави­симость от Испании, но являлось по существу и великой войной индейского крестьянства Мексики за землю. Говоря о деятельности вождей национально-освободительной вой­ны — Идальго и Морелоса, автор показывает, что именно социальный характер их программы, стремление вернуть крестьянам отнятые у них земли, оттолкнули от движения креольскую верхушку. Однако автор объясняет это движе­ние со своей, буржуазной, точки зрения, утверждая, что «Идальго и Морелос потерпели неудачу потому, что по­ставили перед собой слишком большие задачи. Они сра­жались не только за изгнание гачупинов, но также за ра­венство рас, за отмену привилегий духовенства и офицер­ства и за возвращение индейцам земли. Результатом это­го была разрушительная гражданская война, которая не только не принесла Мексике независимости, но, может быть, даже замедлила ее завоевание» (стр. 157). Подобное объяснение лишь свидетельствует о буржуазной ограничен­ности автора. Широкое революционное движение мексикан­ского крестьянства под руководством Идальго и Морелоса, носившее характер аграрной революции, было первым эта­пом войны за независимость (1810—1816 гг.). Оно носило ярко выраженный социальный характер, поскольку нацио­нально-освободительные идеи тесно переплелись в нем с борьбой крестьянства за землю. Именно социальный харак­тер этого движения и сообщил ему ту силу, под ударами которой были значительно расшатаны устои испанского колониального господства в Мексике. Таким образом, глубо­чайшее революционное движение индейских крестьянских масс, которое автор называет «разрушительной гражданской войной», не «замедлило завоевание независимости Мексики, а, наоборот, создало предпосылки для этого завоевания.

Причины поражения мексиканского крестьянства в его борьбе за землю заключались в том, что оно было одиноко в этой борьбе. В начале XIX в. Мексика была отсталой колониальной страной, где не было не только пролетариа­та — гегемона трудящихся масс в их борьбе за свое осво­бождение, — но и поднимающегося революционного клас­са — буржуазии, способной поддержать на первых порах стремление крестьян к переделу земли. Движение Идальго и Морелоса носило все черты «стихийного возмущения угнетенных классов, стихийного восстания крестьянства про­тив феодального гнета»(3).

Война за национальную независимость не облегчила по­ложения не только мексиканского крестьянства, но и ос­новной массы креольства, представлявшего преимуществен­но средние слои населения. Земля и почти все богатства страны по-прежнему оставались в руках церкви и неболь­шой кучки крупных помещиков. Недовольство креолов сво­им положением и их стремление к перераспределению бо­гатств страны и было той базой, которая питала происхо­дившие в Мексике в 1830—1840 гг. военные перевороты, частую смену президентов, — всю ту борьбу клик и партий внутри господствующего класса Мексики, которая известна под названием борьбы между централистами и федералистами.

Во второй половине XIX и в начале XX в. Мексика — отсталая в экономическом и политическом отношении стра­на, обремененная тяжким наследием феодально-крепостни­ческих отношений, страна, где господствовали крупные по­мещики, реакционные генералы и высокопоставленные чи­новники, — оказалась одним из объектов эксплуатации со стороны крупнейших капиталистических стран — Соединен­ных Штатов Америки, Англии и отчасти Франции.

Паркс показывает пагубные для народного хозяйства Мексики последствия проникновения в страну англо-саксон­ского капитала; но он не дает достаточно глубокого анализа результатов этого проникновения и способствовавшей ему внутренней и внешней политики президента Диаса. Паркс пытается доказать, что политика реакционного президента диктатора Мексики Порфирио Диаса (1876—1911 гг.), направленная на поощрение притока иностранного капита­ла и раздачу природных богатств страны иностранным компаниям, была отчасти продиктована какими-то выс­шими соображениями, стремлением Диаса развить эконо­мику страны и повысить благосостояние народа. Подробно останавливаясь на истории захвата иностранными капитали­стическими монополиями командных высот в важнейших отраслях народного хозяйства страны, Паркс не решился сделать вывод, что в результате политики Порфирио Диаса к концу его правления экономика Мексики оказа­лась закабаленной американскими и английскими капита­листами и приобрела все те уродливые формы, которые свойственны экономике зависимых стран. Паркс не пока­зал, что Диас проводил эту политику потому, что неизме­римо больше боялся своего народа, чем капиталистов США и Англии; между тем, именно поэтому Диас привлекал иностранных дельцов в Мексику, преследуя антидемокра­тическую, антинациональную политику, отражавшую страх реакционных мексиканских помещиков и окружавшей Диаса бюрократической клики перед народной революцией, в ко­торой крестьяне стали бы добиваться решения аграрного вопроса, а рабочие — улучшения своего материального по­ложения и демократизации страны. Реакционная внутрен­няя и внешняя политика Диаса отражала интересы круп­ных мексиканских помещиков и иностранной буржуазии.

В начале XX в. перед крестьянством и рабочим клас­сом Мексики встала неотложная задача разрешения аграр­ного вопроса и избавления от иностранного гнета — в пер­вую очередь от гнета американских капиталистов. Не слу­чайно наряду с борьбой крестьян в деревне первые круп­ные забастовки мексиканских рабочих имели место на ино­странных и, в частности, американских предприятиях. В 1906 г. одна из таких забастовок вспыхнула в штате Со­нора, на медных рудниках Кананеа, принадлежавших аме­риканцу Грину. В Кананеа забастовало около 10 тыс. шахтеров-мексиканцев, подвергавшихся жестокой эксплуатации и издевательствам со стороны американской администрации на шахтах. Шахтеры потребовали увеличения заработной платы и сокращения рабочего дня. Правительство Диаса, верное тактике удушения рабочего движения, спровоциро­вало совместно с Грином забастовщиков на выступление. В результате забастовки была уничтожена часть зданий ком­пании и сожжено несколько складов. С прибытием прави­тельственных войск схватка превратилась в массовое избие­ние безоружных рабочих. Не довольствуясь этим, прави­тельство США пыталось использовать забастовку в каче­стве предлога к новому покушению на политическую неза­висимость соседней страны. К границе Мексики в Аризоне была подтянута одна из кавалерийских пограничных частей американской армии. А 2 июня посол США Томпсон в беседе с Диасом заявил, по поручению государственного секретаря Рута, что США готовы оказать ему любое со­действие для «наведения порядка», вплоть до введения в Мексику американских войск.

Забастовка в Кананеа и связанные с ней события поло­жили начало массовому антиамериканскому и антиимпериа­листическому движению среди мексиканских трудящихся масс. Антипатии к американцам были сильны не только на принадлежавших американцам промышленных предприя­тиях и мексиканских железных дорогах, но и среди широких масс мексиканского крестьянства, ибо американцы-план­таторы относились к пеонам (4) в Мексике не лучше, чем их соотечественники, плантаторы юга США — к рабам-неграм. Вот что говорит об этом один из американских пи­сателей, побывавший в Мексике: «Американцы используют труд рабов — покупают, угнетают, запирают их на ночь, бьют, убивают их — точно так же, как это делают другие предприниматели в Мексике… В тропической части Мекси­ки, на плантациях каучука, сахарного тростника, тропиче­ских фруктов — повсюду вы найдете американцев, покупаю­щих рабов, заключающих их в тюрьмы и убивающих».

Ненависть к американским империалистам в Мексике росла с каждым годом и вскоре выразилась в открытых антиамериканских выступлениях мексиканского народа. На­кануне буржуазной революции Мадеро 8—11 ноября 1910 г., в Техасе, Мехико и других городах страны в ответ на линчевание американцами мексиканца вспыхнули массо­вые антиамериканские демонстрации. В г. Мехико народ на­чал бить стекла в окнах американских магазинов и разгромил редакцию американской газеты «Геральд». В другом круп­ном городе Мексики, Гвадалахаре, события приняли еще бо­лее бурный характер и демонстрации превратились по су­ществу в антиамериканское восстание. Мексиканцы забра­сывали камнями принадлежащие американцам дома, требуя, чтобы американцы убирались из Мексики. В Мехико, Гва­далахаре и других городах страны это движение проходило под лозунгами: «Да здравствует Мадеро!» и «Смерть грингос!»(5). Русский посланник в Мехико писал в своем донесе­нии в Петербург о глубокой ненависти к американцам, ко­торая коренится в мексиканском народе, отмечая, что эта ненависть является результатом не только того, что мекси­канцы не могут простить американцам 1847 года, но и того, что «живущие здесь в значительном количестве американцы своим грубым и вызывающим обращением с здешними жителями не могли завоевать их симпатии». Характерно, что уже в то время проживающие в Мексике американцы вели себя, как настоящие колонизаторы. Посол США в Мек­сике Генри Уилсон хвастливо отмечал, что во время собы­тий 8—11 ноября они «вели себя воинственно». В эти дни наемники американских империалистов несколько раз об­стреливали с провокационными целями толпы безоружных мексиканцев, в результате чего в Мехико и Гвадалахаре было убито 4 мексиканца, в то время как ни один амери­канец не пострадал.

Выступление пролетариата и усиление борьбы крестьян­ства за разрешение аграрного вопроса были предвестника­ми буржуазно-демократической революции 1910—1917 гг., когда в ходе революционного движения народными масса­ми была сброшена ненавистная диктатура Диаса и страна вступила на путь демократических преобразований. Особен­ностью этой народной революции в Мексике был ее ярко выраженный антиимпериалистический характер.

Размах и глубина мексиканской революции испугали даже наиболее оголтелых американских империалистов, ко­торые вынуждены были на время спрятать свои открыто интервенционистские планы. Мексиканская политика прези­дента США Вудро Вильсона, захватнический дух которой так старательно затушевывает Паркс, отражала одновре­менно страх американских империалистических кругов за свои капиталы в Мексике и их желание воспользоваться «анархией» в Мексике для осуществления своих интервен­ционистских целей. Паркс пытается внушить читателю, что правительство США в лице Вудро Вильсона преследовало мирные цели по отношению к Мексике, но в этом ему ме­шали американские капиталисты, стремившиеся к господст­ву в этой стране.

Какой же была в действительности политика Вильсона в Мексике? В 1913 г. Вудро Вильсон, выступая против политики своего предшественника Тафта, заявил, что 85% мексиканского народа угнетаются и эксплуатируются мек­сиканскими помещиками и иностранными капиталистами. Это заявление было вызвано тем, что наглая интервенцио­нистская политика предшественников Вильсона была край­не непопулярна в странах Латинской Америки, и продол­жение ее могло иметь опасные последствия для США.

Основные цели политики Вильсона в Мексике заключались в том, чтобы, опираясь на уже завоеванные в этой стране американским капиталом экономические пози­ции, навязать ей свою волю, лишить ее не только экономи­ческой, но и политической независимости. Для достижения этих целей Вильсон не гнушался никакими средствами, на­чиная от политических интриг, шантажа, подкупа и кончая вооруженной интервенцией. Им была дважды спровоциро­вана интервенция в Мексику (в 1914 и в 1916 гг.). Обе интервенции позорно провалились. Вильсон и его кли­ка недооценили антиимпериалистические настроения мекси­канского народа. Сила и единодушие, с которыми мекси­канцы выступили против захватчиков, оказались неожи­данными как для американских империалистов, так и для их политических марионеток.

Кульминационным пунктом мексиканской революции 1910—1917 гг. было принятие в феврале 1917 г. новой буржуазно-демократической конституции. Конституция 1917 г. явилась значительным политическим завоеванием мексиканского народа. В ней был записан ряд требований, ставших программой борьбы мексиканских крестьян и ра­бочих в течение ближайших десятилетий. Большое значе­ние имел тот факт, что в конституцию были включены антиимпериалистические требования мексиканского народа. Конституция 1917 г. фактически ставила вопрос о конфи­скации захваченных иностранцами нефтяных источников Мексики, что вызвало большую тревогу в империалистиче­ских кругах США и Англии. Антиимпериалистическая внешняя политика президента Мексики Каррансы стала возможной в это время лишь благодаря тому, что, осуще­ствляя вначале прогрессивные мероприятия, мексиканская буржуазия опиралась на широкое массовое народное дви­жение внутри страны, направленное своим острием против помещичьей реакции и американских империалистов. Паркс разоблачает реакционную внутреннюю политику Каррансы, но по своему обыкновению почти ничего не говорит о роли народных масс в решающих событиях этого периода, о противодействии трудящихся попыткам реакции бросить все свои силы против неугодных ей реформ.

В обстановке величайших революционных событий того времени, самым важным из которых была победа Великой Октябрьской Социалистической революции в России, мек­сиканский народ шел в передовых шеренгах борцов за мир я демократию, вдохновляемый величественными победами рабочих и крестьян над помещиками и капиталистами в России. Передовая часть рабочего класса Мексики стала сплачиваться вокруг коммунистической партии, зародив­шейся в 1919 г.

Паркс почти ничего не пишет о размахе и значении массового движения рабочих и крестьян Мексики в период 1920—1930 гг. Между тем, борьба крестьянства за землю и рабочего класса за свои права становятся в это время одним из самых существенных факторов в политической жизни Мексики. Первостепенное значение приобретают также задачи антиимпериалистической борьбы вообще и борьбы с американским империализмом в частности, по­скольку соперничество между основными империалистиче­скими державами за захват богатств Мексики и оконча­тельное закабаление этой страны с течением времени все усиливались. Паркс не показывает, как отразились все эти процессы на политике буржуазных правительств Мек­сики. Он не показывает также, что инициатива в борьбе с американским империализмом в этот период, как и в са­мом начале революции (1910 г.), принадлежала трудящим­ся маюсам Мексики, что эта борьба всей своей тяжестью ложилась на плечи трудящихся масс, в то время как мек­сиканская буржуазия, и в особенности наиболее реакцион­ная ее часть, при каждом обострении политической ситуа­ции в стране старалась спрятаться за спину американских империалистов.

Непродолжительное президентство Обрегона, опиравше­гося в основном на реакционно настроенных мексиканских помещиков и кулачество, не ослабило боевого духа народ­ных масс Мексики. Президент Кальес, пришедший к вла­сти в 1924 г., под давлением демократических сил внутри страны проводил вначале прогрессивную политику. В 1925—1926 гг. начала проводиться в жизнь 27 ст. кон­ституции 1917 г. Иностранным капиталистам, ранее владев­шим запасами нефти на правах собственников, отныне пред­лагалось арендовать эти запасы на 50 лет. Иностранцы, не соглашавшиеся принять эти условия, подлежали привле­чению к суду и высылке из Мексики. Это настолько встревожило Белый дом, что в 1926—1927 гг. президент Кулидж и государственный секретарь США Келлог грозили Мексике интервенцией, требуя немедленного изменения конституции страны. Когда же тактика прямых угроз по­терпела поражение, столкнувшись с массовым движением рабочих и крестьян Мексики против захватнической поли­тики империалистов, Белый дом изменил свои методы. В Мексике появился новый американский посол — Морроу, который стал проводить курс «дружелюбной» политики по отношению к Мексике. Все усилия Морроу были направ­лены, по сути дела, на то, чтобы расколоть антиимпериа­листический лагерь в стране. Он стремился привлечь на свою сторону наиболее реакционную часть мексиканской буржуазии. Не случайно начало провокационной дея­тельности Морроу в Мексике совпало с открытой изменой Кальеса народу. Страх перед народными массами, среди которых все больше нарастало недовольство его внешней и внутренней политикой, бросил Кальеса в объятия реак­ционных кругов внутри страны и побудил его пойти на сговор с иностранными империалистами. С 1927—1928 гг. Кальес становится выразителем самых консервативных и профашистски настроенных элементов мексиканского обще­ства. Он признал претензии к Мексике со стороны импе­риалистов по долгам, фактически приостановил действие конституции и перешел в наступление против левых эле­ментов в стране. Под влиянием реакционных империали­стических кругов США и Англии Кальес порвал диплома­тические отношения с Советским Союзом (1930 г.). Каза­лось, что реакция вновь намеревается надолго упрочить свои позиции в Мексике и, опираясь на поддержку амери­канских империалистов, наголову разгромить демократи­ческие силы народа. Но этого не произошло. Мировой экономический кризис 1929—1933 гг. сильно задел и Мек­сику. Положение в стране обострилось. Реакция вынуждена была вновь отсрочить генеральное сражение с силами демократии. Это ясно обозначилось в период президентства Карденаса (1934—1940 гг.). В книге Паркса, доводящей описание истории Мексики лишь до 1938 г., события этого периода изложены бегло, и на них следует остано­виться более подробно.

Прогрессивная политика Карденаса вызвала бурю него­дования в лагере империалистов, усилившуюся после того, как президент провел ряд прогрессивных буржуазно-демо­кратических мероприятий — экспроприировал значительную часть крупных поместий, принадлежавших иностранным землевладельцам, национализировал мексиканские железные дороги, где господствовал англо-американский капитал, и в 1938 г. издал декрет о национализации собственности 17 американских и англо-голландских нефтяных компаний, В ответ на все эти мероприятия Карденаса последовали грозные ноты английского правительства и контрмероприятия американского правительства, снизившего цены на мексиканское серебро и предъявившего Мексике ультиматум, содержавший требование немедленной уплаты за экспроприированную мексиканским правительством соб­ственность американских землевладельцев. В усложнив­шейся международной обстановке Карденас занял реши­тельную позицию. Он порвал дипломатические отношения с английским правительством. Что же касается США, то Карденас добился того, что американское правительство отказалось от своего ультиматума и согласилось на посте­пенную выплату компенсации экспроприированным амери­канским землевладельцам.

Успехи антиимпериалистической политики мексиканского правительства Карденаса имели большое международное значение. Они показали, что буржуазные правительства зависимых стран могут успешно бороться с импе­риалистической политикой крупных капиталистических держав, если в этой борьбе они будут опираться на трудя­щиеся массы своей страны. Примеру Мексики пытались последовать и другие страны Латинской Америки (Боли­вия, Эквадор).

Прогрессивная внешняя политика Карденаса была не всегда последовательной; это выразилось, в частности, в том, что он не решился установить дипломатических отно­шений с Советским Союзом. Тем не менее Карденас откры­то выражал враждебное отношение к фашистским агрессо­рам, распустил фашистскую организацию в Мексике «зо­лотые рубашки», поддерживал Испанскую республику, по­сылал ее борцам оружие и давал приют жертвам Франко. Весьма знаменательно, что почти все важнейшие экономи­ческие и политические мероприятия президента Карденаса проводились под непосредственным давлением со стороны организаций трудящихся масс Мексики, возглавляемых мексиканской коммунистической партией. Компартия опи­ралась на Мексиканскую конфедерацию трудящихся, Конфедерацию рабочих и крестьян Мексики, Региональную конфедерацию мексиканских рабочих, насчитывавших мил­лионы членов.

Но одновременно с укреплением демократического ла­геря в Мексике сплачивались и силы реакции. К этому времени относится возникновение фашистских организаций «Аксьон насиональ» и Национального синаркистского сою­за(6). Обе эти организации наиболее реакционных элементов мексиканского общества верой и правдой служили Гитлеру и Муссолини, а с Франко они поддерживают самую тесную связь и по сей день, носясь с бредовой идеей восстанов­ления былого военного и политического могущества Испании, способной якобы «обновить» мир на фашистских началах, поскольку этого не удалось достичь немецко-фашистским разбойникам.

Это, разумеется, не мешает мексиканским синаркистам подпевать американской реакции, агентурой которой они являются вместе со своим хозяином Франко. У мексикан­ского народа нет более опасного и коварного врага, чем эти фашистские организации внутри страны, предающие и продающие международной реакции дело мексиканского народа. Под прикрытием «испанизма», восстановления бы­лого могущества Испании, мексиканские фашисты изо дня в день куют цепи мексиканскому народу и вкупе с амери­канскими империалистами идут в первых рядах в борьбе против сил прогресса и демократии. Они питают откры­тую ненависть к великому Советскому Союзу и странам новой демократии.

Накануне второй мировой войны демократические силы в Мексике были очень сильны. В ответ на угрозы импе­риалистов в стране ширилось массовое антиимпериалисти­ческое движение, передовыми бойцами которого были ме­ксиканские коммунисты. Острие борьбы направлялось против американского империализма. Об этом ярко свиде­тельствуют события 1940 г.

11 апреля 1940 г. в г. Мехико состоялась антиимпериа­листическая демонстрация, в которой участвовало более 100 тыс. чел. Пролетарский праздник Первое мая 1940 г проводился под знаком протеста против захватнической политики американских империалистов. В первомайской демонстрации в г. Мехико приняло участие около двухсот тысяч рабочих и 75 тыс. вооруженных дружинников Конфедерации труда. Демонстрация прошла под лозунгом «Защита нации и борьба против империализма».

Об успехах демократических и антиимпериалистиче­ских сил в стране свидетельствовали также и президент­ские выборы 1940 г. в Мексике. Эти выборы проходили в обстановке напряженной внутриполитической борьбы, тесно переплетавшейся с борьбой антиимпериалистической. Ставленником реакционных помещичьих кругов в Мекси­ке и американских империалистов был генерал Альмасан. Альмасан добивался установления реакционной диктату­ры и, в случае неудачи на президентских выборах, гото­вился произвести военный переворот. В этом ему активно помогали американские империалисты, перебрасывавшие в Мексику оружие для организованных Альмасаном банд. Симпатии империалистов к Альмасану были отнюдь не случайны; так, по поводу конфликта Мексики с иностран­ными нефтяными компаниями он заявил, что если Эта проблема не будет разрешена при правительстве Карде­наса и продолжать переговоры придется ему, Альмасану, то он будет стараться донести их «до полюбовного, сво­бодного и честного решения». Это заявление содержало плохо замаскированные авансы американским и англий­ским империалистам. Ставка на Альмасана была ставкой мексиканской реакции и иностранных капиталистов на установление профашистской диктатуры в Мексике.

Кандидатом прогрессивных сил был Авило Камачо. Камачо выдвигала «партия мексиканской революции», пред­ставлявшая в основном прогрессивно настроенную часть мексиканской буржуазии. Кандидатура Камачо получила поддержку компартии и Мексиканской конфедерации тру­да. Выборы проходили в обстановке ожесточенной поли­тической борьбы. Результаты их принесли победу демокра­тическому лагерю. Президентом Мексики был избран Авиле Камачо, за которого голосовало 2 136 625 избирателей. Поражение Альмасана, получившего всего 128 574 голоса, было поражением реакции и крупным успехом демократических сил в стране.

Мексика активно помогала союзникам в войне с фа­шистскими странами. 1 июня 1942 г. она официально объявила войну Германии. Большую роль в деле органи­зации сил мексиканского народа для оказания экономи­ческой помощи союзникам и в первую очередь Советскому Союзу сыграла компартия Мексики и передовые проф­союзы страны. Все силы трудящихся масс страны были направлены на выполнение общей задачи всего прогрессив­ного человечества — разгром фашизма.

Но правительство Авило Камачо (1940—1946 гг.), изображавшее себя продолжателем дела Карденаса, не оправдало надежд народа. При нем позиции американского империализма в Мексике вновь упрочились. Под влия­нием массового народного движения против фашистских агрессоров Авило Камачо вынужден был, правда, пойти на восстановление дипломатических отношений с Советским Союзом (ноябрь 1942 г.), но вся его дальнейшая полити­ка показала, что на протяжении второй мировой войны и после нее он прилагал все силы к тому, чтобы впрячь Мексику в колесницу американского империализма. Он провел через конгресс закон об удовлетворении всех пре­тензий иностранцев, пострадавших от политики Карденаса, добился новых кабальных кредитов от США, поставлял им стратегическое сырье во время войны, а в Организации Объединенных наций его представители обычно поддержи­вали американскую политику.

Активизация сил международной реакции за послево­енные годы и усилившаяся экспансия американского импе­риализма в латиноамериканские страны привели к тому, что мексиканская буржуазия пошла в фарватере американ­ского империализма. Это определенно проявляется в поли­тике правительства нынешнего президента Мексики Алемана. Весьма характерно, что кампания за избрание Але­мана президентом проводилась под лозунгами борьбы с империализмом США, что в значительной степени определило победу Алемана на выборах. Бывший министр ино­странных дел при президенте Авила Камачо, Падилья, от­крыто высказывавшийся за установление тесных экономических и политических связей с Соединенными Штатами, получил лишь незначительное число голосов. Поражение Падильи является ярким свидетельством того, что после второй мировой войны антиамериканские настроения в мексиканском народе заметно усилились. Но уже первые годы правления Алемана показывают, что его правитель­ство совершает ту же эволюцию, что и правительство Авила Камачо. Экономические мероприятия правительства Алемана фактически направлены на то, чтобы не допустить проведение в жизнь предусмотренных конституцией аграр­ных реформ 1917 г. и затормозить самостоятельное разви­тие сельского хозяйства и промышленности страны. На внутреннюю и внешнюю политику правительства Алемана большое влияние оказывают мексиканские реакционеры и американские империалисты. Мексиканские реакционеры в союзе с американскими империалистами и лидерами Аме­риканской федерации труда пытаются расколоть рабочее движение, в котором за последнее время значительно уси­лилось влияние коммунистов.

Однако консолидации мексиканской и англо-американ­ской реакции противостоят растущие силы свободолюбиво­го мексиканского народа, возглавляемые коммунистической партией и другими революционными организациями ра­бочего класса и крестьянства Мексики. Мексиканский на­род еще не сказал последнего слова в борьбе за свою сво­боду и независимость.

Книга Паркса, освещающая, несмотря на все свои серьезные недостатки, основные этапы истории этой борьбы, представит несомненный интерес не только для наших историков, но и для широкой массы советских читателей, интересующихся историей народов угнетенных и зависи­мых стран.

Предисловие Б. Т. Руденко.

——

(1) Мексика была ядром этой богатейшей испанской колонии.

(2) Креолы — южноамериканские испанцы, потомки первых партий завоевателей.

(3) Ленин и Сталин. Сборник к изучению истории ВКП(б). Партиздат, 1936, т. III, стр. 527.

(4) Пеоны — мелкие арендаторы-крестьяне, работавшие на землях плантаторов.

(5) Грингос — презрительная кличка американцев в Мексике.

(6) В 1946 г. Национальный синаркистский союз был преоб­разован в фашистскую партию «Народная сила».

Индейские народы

Та часть Западного полушария, которая в настоящее время известна под названием Мексики и Центральной Америки, состоит из пояса суши длиной в 2500 миль и шириной от 1000 до 50 миль. Пояс этот соединяет два больших материка Северной и Южной Америки. Главную часть его северной, более широкой половины составляет огромное плоскогорье, которое отлогими ступенями подни­мается к югу и окаймляется двумя горными цепями. За горами, вдоль берегов Тихого океана и Мексиканского за­лива, лежат полосы равнин, известные мексиканцам под названием «горячей земли» (tierra caliente), с тропическим климатом, обильными дождями и буйной растительностью. Но на склонах гор и на плоскогорье климат умеренный — дни теплые, а ночи прохладные. На севере недостаточно воды, но далее к югу в летние месяцы бывает сезон дож­дей, и земля отличается плодородием. Климат в пределах этого района самый разнообразный, и там можно встре­тить все виды растений — от тропических банановых деревьев и пальм до сосен, которые покрывают верхние скло­ны гор. Центральная часть всей этой области — долина, расположенная между двумя морями в самом сердце зоны плодородия и простирающаяся приблизительно на 40 миль с востока на запад и на 60 миль с сегера на юг. Местами на этой лишенной возвышенностей равнине, находящейся на 7 тыс. футов выше уровня моря, встречаются мелкие озера. К юго-востоку от нее высятся снежные вершины Попокатепетля и Истаксиуатля, а на юго-западе — гора Ахуско. Эта долина, прежде называвшаяся Анахуак, а те­перь — долина Мехико, с ее обширными и плодородны­ми полями, обилием воды, почти постоянным солнечным светом и превосходным климатом, свободным от резких контрастов жары и холода, была самой природой предназ­начена служить предметом алчных вожделений и добычей захватчиков. Тот, кому удавалось овладеть ею, господство­вал над всем плоскогорьем.

К югу от Анахуака пояс суши сужается. Обе горные цепи смыкаются в Оахаке, а затем внезапно обрываются на перешейке Теуантепек. После Теуантепека одна горная цепь окаймляет тихоокеанское побережье и тянется к юго-востоку до самого озера Никарагуа и далее до Панамы. Но к востоку от гор, в областях Табаско и Чиапас, рав­нина, окаймляющая побережье, расширяется и выходит в море, простираясь по направлению к Кубе в виде покры­того известняками кораллового рифа Юкатана. Значитель­ная часть этой территории представляет собой тропические джунгли, покрытые болотами и лесами, где водятся ягуары и аллигаторы и встречаются макао и попугаи с ярким опе­рением. Горы и недостаток судоходных рек затрудняют сообщение.

Народности страны, которые европейские завоеватели назвали индейцами, — первые поселенцы, владевшие ею до XVI в. н. э.,— разделялись на большое число различ­ных племен, говоривших на разных языках и независимых в политическом отношении друг от друга. На севере насе­ление было редкое; большая часть его находилась на ста­дии дикости.

В долинах Новой Мексики, в бассейнах рек Соноры и Синалоа и у озер области Халиско, жило несколько племен, которые перешли к земледелию и имели начатки циви­лизации. Но индейцы большинства племен кочевали в го­рах и пустынях внутренних областей, питались листьями кактусов или мясом диких зверей, спали в палатках из шкур и иногда занимались людоедством. На юге же было густое население, жившее земледелием; некоторые племена уже стояли на довольно высоком культурном уровне. Уро­вень их приблизительно соответствовал культурному уров­ню Египта времен фараонов и халдеев времен царей-жрецов. Общество было еще теократическим, каждое племя имело своих отдельных богов, общего культа не было, личность не была освобождена от власти жрецов.

На востоке, вдоль берегов Мексиканского залива, жили тотонаки. Богатые рыбой озера Мичоакана принадлежали тарасканам. В горах Оахаки обитали родственные между собой племена мистеков и сапотеков. За Оахакой, в обла­стях Чиапас и Юкатан, жило племя майя. Однако в XV в. все эти племенные группы в военном и культурном отно­шениях стояли ниже племени нахуа, которому принадле­жала долина Анахуак и прилежащие к ней территории. А самым сильным из племен нахуа были ацтеки, или мекси­канцы, чей город Теночтитлан был построен на острове по­среди озера, находившегося в центре долины.

Несмотря на языковые и политические различия, ин­дейские народности Мексики имели одинаковое расовое происхождение и были сходны в физическом и интеллек­туальном отношении. Они отличались коричневым цветом кожи, широкими скулами, прямыми черными волосами на голове и незначительным волосяным покровом тела.

Экономическая основа индейского общества была в выс­шей степени непрочной. Индейцы питались только маисом, который сажали на холмах при помощи остроконечных палок. Когда маис созревал, женщины размалывали его в муку, а из теста делали пироги «тамалес» или плоские ле­пешки «тортильяс», которые пекли на угольях. Они выра­щивали также бобы «фрихолес» и некоторые другие фрук­ты и овощи и приправляли пищу красным перцем. Они пили шоколад, а из сока растения маги готовили опьяня­ющий напиток, известный под названием «пульке». Рыба и некоторые животные и птицы, например индейки и пе­репелки, потреблялись как деликатесы, но в основном пища индейских племен была растительной. На одежду индейцы употребляли ткани из волокон хлопка или маги, жили большей частью в деревянных или глинобитных хижинах, крытых тем же маги. Лошади, коровы, овцы и свиньи были им неизвестны. У них не было тягловых жи­вотных, так что вся работа производилась людьми. Они не знали ни колеса, ни плуга. Они начали применять медь, олово и свинец и выделывать украшения из золота и се­ребра, но еще не знали железа.

Индейцы поклонялись различным богам, символизиро­вавшим благополучие племени или силы природы. Этим богам, которых изображали фигуры полулюдей-полуживотных, они посвящали храмы, строившиеся на плоских вершинах пирамидальных курганов. Жрецы одевались в черные или красные одежды, носили короны из перьев и никогда не стригли и не расчесывали волос. Они руководи­ли жизнью племени, «узнавая» волю богов при помощи об­рядов прорицания, содержали, школы, где детей обучали пению, пляскам и религиозным обрядам, и были храните­лями исторических и астрономических знаний. Жрецы не­которых племен почитались как воплощенные боги. Вер­ховному жрецу сапотеков было запрещено касаться ногами земли, а когда он появлялся перед народом, то все па­дали ниц, так как смотреть ему в лицо считалось опасным. Он должен был жить в целомудрии, за исключением ре­лигиозных празднеств, когда к нему приводили девушек, и они рождали ему сыновей, которые наследовали его жре­ческое звание.

Со жрецами были тесно связаны касики(1), которые водили племена на войну и власть которых по временам становилась почти монархической. У более передовых пле­мен начинал также появляться слой светской знати, часть которой владела рабами.

Масса народа обрабатывала землю. Земля не считалась частной собственностью, она принадлежала племени или группам внутри его. Однако каждой семье выделялся участок, который она самостоятельно обрабатывала. Некото­рые участки земли оставлялись на покрытие издержек уп­равления и на содержание жрецов, причем обрабатывались они простым народом. В XV в. на территориях, которыми владели ацтеки, власть знати росла: некоторые знатные люди получили господство над землями, принадлежавшими прежде покоренным племенам, и заставили их население работать на себя. Таким образом, в это время в процессе становления находилась феодальная форма общества. Кро­ме знати, крестьян и рабов были также люди, занимавшие­ся ремеслом — выделкой украшений, оружия и тканей, и купцы, ездившие на рынки в различные города.

Подлинное политическое единство никогда не охваты­вало большой области. Иногда группа родственных пле­мен образовывала конфедерацию или объединялась под руководством династии мощных касиков. Мичоаканским племенем тарасканов руководили вожди, жившие у озера Пацкуаро, а племя сапотеков организовало сильное объ­единение, вождей которого хоронили в больших каменных храмах в Митле. По природе своей обитатели Мексики были мирным народом, но недостаток плодородных земель заставил некоторых из них жить войной. Особенно воин­ственными были племена нахуа; в XV в. они распростра­нили свою гегемонию на всю южную часть Мексики. Геге­мония эта не была основана на устойчивой системе орга­низации, но охватывала большую область. Она была делом трех союзных городов, расположенных в долине Анахуак — Теночтитлана, Тескоко и Такубы.

Ввиду ограниченности экономической и политической основы этого общества особенно замечательными представ­ляются его достижения в интеллектуальной и художествен­ной области.

Индейцы майя изобрели календарь, который хотя и был связан с магическими и астрологическими идеями, но отли­чался большей точностью, чем европейский календарь эпо­хи испанского завоевания. Не развив системы фонетическо­го письма, индейские народы не имели письменной литера­туры. Песни их передавались по памяти. У них было мало струнных и духовых музыкальных инструментов. Но в гончарном и текстильном деле, в резьбе по дереву и камню, в производстве золотых и нефритовых украшений их лучшие творения в своем роде не уступали художественным произведениям восточного полушария(2).

——

(1) «Касик» — кубинское слово, ввезенное в Мексику и применяв­шееся испанцами по отношению к мексиканским племенным вождям.

(2) Изображение общественного строя народов Мексики к периоду испанского завоевания неточно. О большинстве племен, живших в Мексике, нельзя сказать, что они достигли уровня, на котором стоял народ Египта в эпоху фараонов. Большинство народов Мексики стоя­ло на стадии первобытно-общинного строя, который переходил в более высокую форму рабовладельческого общества только у нахуа и майя. Культурные достижения майя не уступают достижениям нахуа и, в частности, ацтеков. При этом следует указать, что значительная доля этих культурных достижений является наследием первобытно-общин­ного строя, который, несмотря на ограниченность своих производи­тельных сил, давал возможность развития культуры свободных от эксплуатации производителей.

Майя и толтеки

Развитие мексиканской цивилизации до испанского завоевания приходится восстанавливать по археологическим раскопкам, по преданиям индейских племен, записан­ным после завоевания, и по иероглифическим и пиктогра­фическим письменам более ранних периодов, кото­рые, впрочем, удалось прочесть только частично. Среди археологов нет еще единой точки зрения на ход собы­тий и на степень возможного влияния одного племени на другое. Новые открытия могут заставить нас совершенно пересмотреть наши концепции истории древней Мексики.

Американские индейцы — по крайней мере в большин­стве — принадлежат, по-видимому, к монгольской ветви человеческого рода. В физическом и духовном отношении они напоминают обитателей Восточной Азии.

В течение 12—14 тыс. лет обитатели Америки остава­лись охотниками или собирателями плодов. Первый и ре­шающий шаг по пути цивилизации — выращивание маи­са — был сделан, вероятно, за 4 тыс. лет до н. э. где-ни­будь на Мексиканском плоскогорье или в Центральной Америке. Маис был выращен из теосинта, растения, ко­торое в диком виде произрастает только в этой области. Маису предстояло сыграть для американской культуры такую же ведущую роль, как пшенице и ячменю для куль­тур восточного полушария. Как в Египте и Месопота­мии, так и в Америке выращивание злаков по необходи­мости привело к регулированию имущественных прав на землю и воду, к наблюдению времен года и изобретению календаря, к религиозным обрядам, целью которых .было, увеличить урожай, и к созданию касты жрецов и опреде­ленных форм правления. И как долина Нила была колы­белью европейской и западно-азиатской цивилизации, так из долин Мексиканского плоскогорья или Центральной Америки потребление маиса постепенно распространилось по двум материкам. Сажать маисовые семена на холмах, вскопанных остроконечными палками; ждать появления зе­леных колосьев, развертывания зеленых листьев и роста зрелого колоса; собирать плоды в корзины; размалывать зерна в муку и печь тесто на угольях — таковы в течение, вероятно, 6 тыс. лет важнейшие занятия туземных народ­ностей Мексики, а ритмическое хлопанье рук женщин, из­готовляющих тортильяс, — самый характерный звук во всей Мексике,

Культура первых земледельцев, выращивавших маис, существовала, по-видимому, 3—4 тыс. лет, не подвергаясь решающим переменам. Она распространилась к югу — на плоскогорья Центральной Америки, в Колумбию и далее через Анды до самого Перу. В долине Мехико можно най­ти ее следы, скрытые под более поздними и более гранди­озными остатками толтекской цивилизации в Теотиуакане и Ацкапоцалько или же погребенные в Педрегале (Сан-Анхел) — под 30 футами лавы, извергнутой горой Ахуско при каком-то вулканическом катаклизме 3 тыс. лет тому назад.

Народы, выращивавшие маис, научились также изго­товлять хлопчатобумажные ткани на ткацких станках. Они делали глиняную посуду с геометрическими или гру­бо реалистическими рисунками и изготовляли глиняные и каменные фигурки мужчин и женщин. Очевидно, у них был культ плодородия, причем глиняные фигурки женщин служили амулетами для повышения урожайности маиса. По-видимому, эти народы хоронили своих мертвецов — в ожидании будущей жизни.

Кто были эти древние народы, остается тайной. По одному позднейшему преданию, первым хозяином плоско­горья было племя отомис, которое впоследствии загнали в пещеры и хижины гор Идальго и Сан-Луис-Потоси и ко­торое считалось самым отсталым из народностей Южной Мексики, — племя, говорившее на крайне примитивном языке и срезавшее маис до созревания.

Новая эра началась, вероятно, с наступлением господ­ства жрецов, которые сумели освободиться от земледель­ческих работ и заставить массы трудиться над построй­кой пирамид и храмов. Цивилизация ушла от первоначальной простоты своих истоков и создала те художественные творения, а также ту утонченную жестокость и гнет, кото­рые были первыми плодами разделения общества на клас­сы. В Андах появились таинственные народы, воздвигшие — необъясненными до сих пор способами — огромные монолитные стены и ворота Тиауанако. Продолжавшаяся здесь 2 тыс. лет смена одной культуры другой заверши­лась тщательно разработанной структурой теократии, соз­данной инками. В Мексике еще дальше ушла вперед куль­тура племен майя, родиной которых были тропические болота и джунгли Чиапаса, Гватемалы и Юкатана и горы внутренней Мексики, а поселения были рассеяны по рай­ону радиусом в 500 миль. Здесь за первые 8 веков нашей эры различные племена майя построили Паленке, Копан, Тикал, Пьедрас-Неграс и более сотни других городов(1).

Правители городов майя поклонялись всем грандиоз­ным и таинственным явлениям природы. На первобытную религию плодородия, связанную с разведением маиса, на­слоились культы новых божеств, символами которых были фигуры змей и ягуаров. В честь этих богов майя совер­шали аскетические обряды — ибо их взгляды на природу были глубоко дуалистическими, почти манихейскими — и воздвигали из земли и булыжника пирамиды, облицован­ные цементом или битым камнем, на которых строили свои храмы. Эти священные акрополи были центрами всех го­родов майя. Они возвышались над деревянными хижинами крестьян, выращивавших маис и какао или охотившихся за дичью для жрецов, а в промежутки между посевом и жат­вой трудившихся для богов. Майя приносили человеческие жертвы, хотя и не практиковали их очень широко. В Чиа­пасе, по обряду, принятому также племенами плоскогорья, жрецы вырезали сердца своих жертв обсидиановыми но­жами. На Юкатане, где рек не было и население брало воду из глубоких колодцев, лежавших в трещинах извест­ковых отложений, в эти колодцы бросали молодых деву­шек в жертву водяным богам.

Период расцвета цивилизации майя продолжался, по-видимому, с IV по IX в. (2).

Жрецы, господствовавшие у племен майя, были людьми мирными, предпочитавшими войне науку и искусства. Города соединялись, по-видимому, в свободную конфедера­цию, торговали друг с другом и с близлежащими областя­ми. Культура майя особенно отличалась достижениями в области математики и искусства. Тщательное наблюдение времен года, необходимое для выращивания маиса, привело к созданию замечательного по своей точности солнечного календаря, который дополнялся другим календарем, осно­ванным ка движении планеты Венеры, и третьим, имевшим чисто церемониальное значение, в котором продолжитель­ность года условно считалась равной 260 дням. Для этих наблюдений майя разработали систему иероглифов и циф­ровую систему, в которой — ранее, чем в восточном полу­шарии,— появился знак нуля. Счет времени приобрел тог­да своеобразное религиозное значение. Через частые проме­жутки времени в городах майя воздвигались каменные столбы, на которых записывались даты и отмечались важ­ные события. Записи на этих столбах, а также изображе­ния людей и животных на стенах храмов майя обнаружи­вают такое техническое мастерство, такое чувство равнове­сия и пропорции, которые ставят их в ряд великих худо­жественных достижений человеческого рода. Искусство рез­чиков по камню из племен майя тем более замечательно, что они не знали употребления металлов и были вынуж­дены работать нефритовыми резцами. Те же художествен­ные дарования проявляются в резьбе по дереву и в изго­товлении посуды и тканей и, может быть, — принимая во внимание богатство языка майя, имевшего 30 тыс. слов, — они же привели к развитию литературы.

Какое влияние могла оказать культура майя на другие племена — вопрос спорный. Когда-то в древности одни я те же обряды и верования были распространены на огром­ных просторах Северной Америки. Иногда высказывают­ся предположения, что они возникли у племени майя. Однако поклонение богу-змею, постройка курганов и пира­мид, дуалистический взгляд на природу, религиозное значе­ние, предававшееся четырем странам света, — все эти черты можно проследить не только среди майя и племен, живших на Мексиканском плоскогорье, но также у племен, насе­лявших великие равнины, долину Миссисипи и область далее на север до самых Великих озер. Племена, не имев­шие понятия о календаре майя и об искусстве их резчиков по камню, разделяли свои деревни по четырем странам света и повторяли легенды о борьбе между добрым богом-змеем и богами смерти и разрушения.

В IX в., когда цивилизация майя была еще в зените, когда искусство ее достигло вершин утонченности, а ее архитектурная техника — вершин мастерства, развитие ее было внезапно прервано какой-то неизвестной катастрофой. Для объяснения исчезновения этой культуры выдвигались самые разнообразные гипотезы: высказывались предполо­жения, что изменился климат — внезапно усилились дожди и климат сделался более жарким; что применявшийся майя способ земледелия, — при котором на земле, подлежавшей обработке, сжигался подлесок, затем ее на 3—4 года остав­ляли под паром, а после снова сжигали подлесок, — исто­щил почву; что майя постигла эпидемия малярии или жел­той лихорадки; что разразились опустошительные граж­данские войны. Но если не будут когда-нибудь расшифро­ваны иероглифы, вырезанные на столбах майя, причины катастрофы останутся загадкой. Невидимому, за каких-нибудь 50 лет все строительство в городах майя внезапно прекратилось, но неизвестно, значит ли это, что сами го­рода были покинуты. Может быть, жрецы нашли себе убе­жище на Юкатане, где в конце X в. началось возрождение культуры майя, которое по своим достижениям могло по­спорить с первым ее расцветом. Но в Чиапасе и Гватема­ле цивилизация так и не была восстановлена, храмы и пи­рамиды были покинуты и заросли джунглями. И хотя жи­тели Чиапаса до нынешнего дня говорят на наречии майя и временами прокрадываются в разрушенные храмы, что­бы воскурить фимиам богам майя, они позабыли учение своих предков.

Тем временем на Мексиканском плоскогорье появились другие цивилизации. В южной Оахаке возникла культура сапотеков, остатки которой погребены в Монте Албане. В горах северной Оахаки и Пуэблы расцветала культура мистеков и ольмеков. А в долине Мехико жил народ, из­вестный под именем толтеков. Толтеки были, по-видимому, авангардом нахуа, народа охотников и воинов, чья родина была на тихоокеанском побережье за тысячи миль к северу, и которые некогда двинулись на юг, в Мексику. Их глав­ным городом был Теотиуакан в долине Мехико, к северо-востоку от озера Тескоко. В Теотиуакане и в Чолуле они построили пирамиды — Чолульская пирамида превосходит по размерам великую египетскую — и приносили челове­ческие жертвы. Они уступали майя в изобразительном искусстве и архитектуре и, по-видимому, были более воинст­венным народом. В IX или X в. Теотиуакан стал столицей объединения, которое, по некоторым предположениям, за­нимало большую часть Южной Мексики. К концу толтекского периода в Мексику стало проникать из южных об­ластей употребление металлов.

Наиболее характерной чертой толтеков было их по­клонение новому божеству — Кецалкоатлу, пернатому змею. Был ли Кецалкоатл всегда богом или это был обожест­вленный человек, возник ли его культ у нахуа или у юка­танских майя, — это и многое другое остается во мраке. Кецалкоатл был богом воздуха и воды, кажется, в особен­ности, ряби, вызываемой ветром на поверхности онера. Эта рябь символизировала одушевляющее и творческое начало природы. Он был также богом утренней звезды Венеры и олицетворялся фигурой змея, покрытого перьями птицы кецал, которая жила в горах Гватемалы и почита­лась у племен майя священной. Жрецы Кецалкоатла были врагами человеческих жертвоприношений, проповедниками новых форм аскетизма и покровителями культуры. В честь его в Теотиуакане был построен храм, украшенный фигу­рами пернатых змей и обсидиановых бабочек, а внутри храмовой территории была площадка для обрядовой игры «тлачтли». По позднейшим легендам, у нового бога была белая кожа и длинная белая борода, и он прибыл в Ме­ксику с востока, по морю(3).

Предание связывает культ Кецалкоатла с падением могущества толтеков. Поклонники его соперника, бога Тескатлипоки, который продолжал требовать человеческих жертв, восстали против гуманного культа Кецалкоатла. Народы, подвластные толтекам, воспользовались случаем для восстановления своей независимости. Эпидемии и голод сильно сократили население. В какой-то период до XIII в. Теотиуакан был оставлен, и долина Анахуак ста­ла добычей новых захватчиков — варваров нахуа, явив­шихся с северных гор. Это событие стало связываться так­же со сказаниями о развращенных правителях, оскорблявших богов своей чувственностью и любовью к роскоши, а особенно с употреблением опьяняющего напитка пульке, который толтеки научились делать из сока растения ма­ги. Память о крушении толтекской цивилизации сохра­нилась в легенде об уходе Кецалкоатла. Он вернулся на свою родину на востоке. Предание утверждало, что он остается законным правителем Анахуака и когда-нибудь вернется за своим достоянием.

В это время в городах северного Юкатана, часть ко­торых была основана за 500—600 лет до того, возрож­дается культура майя. Сюда прибыли иммигранты-толтеки, принесшие с собой культ Кецалкоатла, известного у майя под именем Кукулкана. Центром толтекского влия­ния и новой религии стал Чичен-Ица, город со священ­ными площадками для игры в мяч и храмами, украшен­ными изображениями пернатых змей. Долгое время три города—Майяпан, Чичен-Ица и Ушмал—были объеди­нены в лигу, которая установила на своей территории мир и процветание. В течение последующего периода над полуостровом Юкатан господствовал с помощью наемни­ков из племени нахуа Майяпан. В конце концов, правив­шие в Майяпане жрецы, кок-омы, превратились в тиранов, и племя ица из Чичен-Ица, а также племя шиус из Ушмала восстали. Эти гражданские войны положили конец цивилизации майя. Майяпан был разрушен в начале XV в., но мир восстановлен не был, так как теперь пле­мена ица и шиус воевали друг с другом, а страну опус­тошали ураганы и эпидемии. Последний установленный майя столб, отмечавший эту дату, согласно обычаю, насчи­тывавшему уже 1200-летнюю давность, был воздвигнут в 1516 г. в Тулуме, городе, построенном на скалах, возвы­шающихся над Караибским морем, и, по мнению моряков случайно зашедшего туда испанского судна, напоминав­шем Севилыо. Тем временем племя ица ушло на юг, в джунгли, и обосновалось на островах озера Петен. Вскоре страна была завоевана чужеземцами, которые разрушили последние остатки этой цивилизации.

——

(1) Поскольку индейцев, говорящих на языке майя, можно найти также в краю уастеков, некоторые ученые предполагают, что майя иммигрировали в Чиапас с севера по прибрежной равнине. Не менее противоречив и вопрос о том, являлись ли наиболее высокие формы культуры мексиканских индейцев созданием самих майя или других племен, живших где-то между областью майя и долиной Мехико.

(2) Этой датировки придерживается большинство археологов.

(3) Если легенда о Кецалкоатле передана испанскими хронистами правильно, мы не можем ее разъяснить. Со времени испанского за­воевания часто предполагалось, что Мексику посетил какой-то хри­стианский миссионер, но никто не находил доказательств в подтвер­ждение подобной теории. Единственными европейцами, способными пе­ресечь Атлантический океан в то время, были викинги. Но они при­няли христианство только в XI в. Кроме того, характер и поведение, приписываемые Кецалкоатлу, не напоминают ни одного из вождей викингов, будь он язычник или христианин. Возможно, впрочем, что Кецалкоатл приобрел бороду и белую кожу только после испанского завоевания.

Ацтеки

Племена нахуа, овладевшие Анахуаком после падения толтеков, были известны под именем «чичимеков» — слово, первоначально означавшее «варвары». По преданиям, у них было семь племен, из которых одно двинулось ка восток и осело в Тласкале, а остальные шесть поселились в долине у озер, грабя и порабощая прежних обитателей. Вскоре долина оказалась перенаселенной, и в течение нескольких столетий в Анахуаке велись мелкие племен­ные войны. Первым установило свое верховенство над другими народностями долины племя аколуа, жившее в Тескоко. Вожди аколуа стали господами Анахуака. Они построили для себя дворцы, бани и сады и покровитель­ствовали культуре, тщательно сохраняя все, что осталось от науки толтеков. Впоследствии, с ростом могущества тепанекского города Ацкапоцалько, аколуа отошли на второй план. В начале XV в. Тескоко был вынужден пла­тить дань тепанекам, а его вождь Несауалкойотл был изгнан. Но тепанеки оказались такими тиранами, что другие племена нахуа объединились против них, и в 1431 г. Ацкапоцалько был разрушен. На месте города был устроен рынок рабов, а Несауалкойотл вернулся и властвовал сорок лет в качестве касика Тескоко. Он отличался справедливостью, верой в божественное един­ство, враждебным отношением к человеческим жертвоприношениям и любовью к науке. Сам он был поэт; сохрани­лись его размышления о превратности человеческой судь­бы. Он оставил после себя славу мудрейшего из мекси­канских .правителей.

Во время войны с тепанеками Несауалкойотл был вы­нужден вступить в союз на равных условиях с другим племенем нахуа — племенем, которому вскоре предстояло стать сильнее аколуа и далеко превзойти другие мексикан­ские народности в отношении человеческих жертвоприно­шений и жажды власти. Это были ацтеки. Последние из семи племен, вступивших в Анахуак, они долгое время бродили, как отверженные, в юго-западной части долины, нанимаясь на службу к вождям различных племен. Небла­гоприятные условия лишь усилили их честолюбие и вер­ность своему племени. Военная доблесть стала главным смыслом их существования. Под руководством жрецов своего племенного божества Уицилопочтли, которые по­велели им селиться там, где они увидят орла, стоящего на кактусе и подпирающего змея, они осели и построили свой город Теночтитлан на двух маленьких и непривле­кательных островках посреди озера Тескоко. Это про­изошло, вероятно, в 1325 г.; в течение последующих 100 лет ацтеки по-прежнему были отверженными, платили дань Тескоко или Ацкапоцалько и питались жившими в воде пресмыкающимися и отбросами, скоплявшимися на поверхности озера. Войны между аколуа и тепанеками позволили им завоевать независимость. Три города — Тес­коко, Теночтитлан и Такуба — образовали союз, в котором Теночтитлан вскоре занял господствующее положение.

Под руководством даровитых вождей — Ицкоатла, Монтесумы I, «небесного стрелка», Ахайякатла, Тисока и Ауицотла — ацтеки завоевали господство над другими народами долины, а затем перешли через горы и стали совершать захваты далеко во всех направлениях. Ацтек­ские войска покорили племена отоми и тотонаков, оже­сточенно сражались с тарасканами и тласкаланами и через страну сапотеков проникли на 500 миль к югу до самого перешейка Теуантепек. Побежденные племена сохранили своих вождей, хотя часто им приходилось держать у себя ацтекские гарнизоны и давать земли ацтекским вель­можам. Ацтеки даже предпочитали, чтобы эти племена периодически восставали, а они, ацтеки, имели возмож­ность вновь покорять их. Но от покоренных племен тре­бовали, чтобы они поставляли людей для жертвоприноше­ний во славу Уицилопочтли и платили дань натурой — маисом и рыбой, золотыми украшениями и черепахами, диковинными птицами и животными — для потехи ацтек­ских вельмож и украшения ацтекской столицы.

Обогащенный добычей, награбленной в многочислен­ных победоносных войнах, Теночтитлан стал великолепным городом, с которым едва ли могли равняться столицы Европы. К концу XV в. его население составляло при­мерно 100 тыс. чел. Благодаря изобретению плавучих садов и вбиванию свай в дно мелководного озера, острова постепенно расширялись, между домами стали проходить каналы. Два каменных акведука снабжали город питьевой водой из Чапультепека. С сушей его соединяли три бетон­ных дамбы в 30 футов шириной, а к востоку от островов, через озеро Тескоко, была построена плотина длиной в 7 миль, которая разрезала озеро надвое и защищала Теночтитлан от наводнения в случае внезапного подъема воды. В южной части города была построена широкая на­бережная, освещавшаяся по ночам пылающими жаровня­ми. Туда на флотилиях челноков приезжали крестьяне Анахуака, привозя дань маисом, плодами и цветами. Ацтекские вельможи жили в домах из красного или белено­го камня, построенных вокруг открытых внутренних дво­ров, с фонтанами и цветниками, с садами на кры­шах. В северной части города, Тлателолько, имелся боль­шой мощеный рынок, окруженный каменной колоннадой; там ацтекские купцы выставляли на продажу все продук­ты разных народностей Мексики. Здесь были медь и ва­ниль, каучук и кошениль, глиняная посуда и ткани, рабы и звери, мозаика из птичьих перьев, которую делали тарасканы, и выгравированные на золоте и нефрите украшения из страны сапотеков.

На пересечении трех дамб была расположена храмо­вая территория, окруженная стеной в 8 футов высотой и украшенная сверху каменными изображениями змей. На этой территории было сорок храмов, построенных не только в честь Уицилопочтли и его брата, толтекского бога Тескатлипоки, но также в честь богов покоренных племен, которые были допущены в ацтекский пантеон на второстепенные места. Ацтеки не знали еще религиозной нетерпимости, и даже Кецалкоатл, несмотря на то, что он покинул Мексику и оказался не в состоянии отменить че­ловеческие жертвоприношения, имел свой храм и своих жрецов. Над храмовой территорией господствовала пирамида вышиной почти в 100 футов, занимавшая площадь более двух акров. На ней был построен храм Уицилопочтли. Освящение этого храма в 1487 г. ознаменовало вершину могущества ацтеков. Длинные ряды жертв — по преда­ниям 20 тыс. — тянулись по ступеням пирамиды, по ули­цам города и по дамбам, и несколько смен облаченных в красные одежды жрецов в течение многих часов труди­лось над ними.

По мере роста мощи ацтеков их касик, избиравшийся комитетом вельмож из членов правящей семьи, постепен­но приобрел полу-монархическую власть и стал объектом религиозного поклонения. Между касиком и жрецами Уицилопочтли всегда существовало полное согласие. Касик назначал жрецов, а верховный жрец обычно на­следовал его власть и был главнокомандующим ацтекски­ми войсками. Ко расстояние между касиком и рядовыми членами племени все более увеличивалось. После избра­ния касик следовал в храм Уицилопочтли, где жрецы умащали его с ног до головы черными благовонными мас­лами, а толпы людей у подножия пирамиды пели гимны и приветствовали нового вождя. После этого он четыре дня проводил в молитвах и посте, часто купаясь и пуская кровь из своих ушей и языка. Затем его короновали вен­цом из золота и перьев, а Уицилопочтли приносились в жертву гекатомбы пленников. С этих пор к касику относи­лись как к воплощенному богу. Никто не смел взглянуть ему в лицо, и в его присутствии все должны были ходить босыми. Он жил в большом каменном дворце, где имелось три площади и сто комнат, а воздух был насыщен благо­вониями от горящих курильниц. Он ел в одиночестве, обслуживаемый вельможами, которые поддерживали над­лежащую температуру его пищи при помощи жаровен, наполненных раскаленными угольями. Когда он покидал дворец, его несли в паланкине или он шел, опираясь на плечи членов своей семьи. Для его развлечения имелся гарем, коллекции диковинных зверей, птичник с образца­ми всех птиц Мексики и большие цветники с фонтанами под сенью кипарисов в Чапультепеке и Уастепеке.

Эта быстро выросшая держава погибла столь же вне­запно. К концу XV в. она уже миновала свой кульмина­ционный пункт. Племя тараскан из Мичоакана и энергич­ные горцы нахуа из Тласкалы сопротивлялись всем по­пыткам завоевать их. Сапотеки уже добились независи­мости. Ацтекские войска, шедшие к Теуантепеку, потерпели поражение от сапотекского вождя, который ждал их в засаде на вершинах гор, господствовавших над перевала­ми, ведущими к югу. Тескоко начинал возмущаться против верховенства своего союзника, а народ чалько на юго-востоке долины ждал первого повода, чтобы восстать. Тем не менее, Уицилопочтли всегда торжествовал, и, ка­залось бы, не было причин сомневаться, что все угрозы господству ацтеков будут отражены. Когда ацтекский касик взирал с вершины пирамиды Уицилопочтли на го­род, так быстро и блистательно вознесшийся из вод озе­ра Тескоко, на долину Анахуак, окаймленную горами, с ее 50 цветущими городами, и думал, что на востоке, за дымящимся конусом горы Попокатепетль, и на юге за вершиной горы Ахуско — от моря до моря и от пустырь севера до джунглей Чиапаса — ни одно известное ему племя не может сравниться с ацтеками, он вполне мог быть уверен в том, что людей ему бояться нечего. Если держава ацтеков будет уничтожена, то уничтожат ее не люди, а чужие боги, наделившие своих почитателей сверхъестественными силами.

Из книги Генри Бэмфорд Паркс, История Мексики (History of Mexico, 1940). Перевод с английского Ш. А. Богиной. Предисловие Б. Т. Руденко. Москва: Издательство иностранной литературы, 1949