История Мексики. Эпоха Санта-Аны. Часть 2
Революция Аютлы
Договор Гвадалупе-Идальго вызвал в Мексике крайнее возмущение. Война оставила страну истощенной и разочарованной, и в течение пяти лет не произошло ни одной «революции». Модерадос остались у власти и в июне 1848 г. восстановили Эрреру на посту президента. В 1850 г., впервые со времени установления независимости, власть была передана мирным путем, и преемником Эрреры был избран Мариано Ариста, чье поражение у Матамороса было забыто благодаря поражениям Санта-Аны. Правительства Эрреры и Аристы сократили ассигнования на армию с 10 до 3 млн. песо, договорились с английскими кредиторами о том, чтобы заложить им три четверти таможенных пошлин, и намеревались употребить уплаченные Соединенными Штатами деньги на консолидацию внутреннего долга. Но одной экономии было недостаточно. Внутренний долг, размеры которого до тех пор были совершенно неизвестны, оказался слишком велик для ресурсов казначейства. Начальники различных таможен начали, вопреки центральному правительству, соперничать друг с другом в понижении пошлин, которые им полагалось собирать. Генералы продолжали поднимать против правительства мятежи, а все торговые пути кишели бандитами. На мексиканские территории совершали набеги индейские племена из Техаса и Аризоны и едва ли менее свирепые англо-саксонские флибустьеры. Индейцы из Сьерра Горды опустошали северо-восточные области. На Юкатане все еще бушевала жестокая расовая война, сократившая население полуострова наполовину. В то же время американские политики и журналисты, опьяненные теориями о провиденциальной роли Соединенных Штатов, все более настойчиво задавали вопрос, почему их страна не выполняет свой долг и не несет блага англо-саксонской цивилизации до самых границ Гватемалы.
Однако под поверхностью зрели другие силы. На сцену выступило новое поколение, выросшее после установления независимости и обучавшееся в светских учебных заведениях, организованных согласно федералистской конституции 1824 г. Опору либеральной партии по-прежнему составляли метисы, жаждавшие политической власти и церковных имуществ, а сильнейшими поборниками ее по-прежнему являлись провинциальные касики, стремившие стать независимыми от центрального правительства. Новые вожди либералов были более умелыми политиками и решительно отказывались мириться с поражениями. Ярые патриоты, они знали, что только подчинение церкви и армии гражданским властям может положить конец анархии и оградить Мексику от постепенной аннексии ее Соединенными Штатами.
После восстановления федерализма в 1846 г. в провинциях Мичоакане и Оахаке были созданы либеральные правительства. Губернатором Мичоакана был Мельчор Окампо, ученый и исследователь, ученик Руссо и Прудона, сочетавший пантеистическую любовь французских романтиков к природе с их жаждой общественной справедливости. С помощью Сантоса Дегольядо, профессора права в Морелии, он упорно добивался ограничения власти церкви и занимался усовершенствованием земледелия на научной основе. В Оахаке губернатором был чистокровный индеец — сапотек Бенито Хуарес, родившийся в индейской горной деревне и до 12 лет не умевший даже говорить по-испански. Хуарес приехал в город Оахаку слугой, получил образование благодаря одному филантропу креолу, окончил институт и открыл юридическую контору. Молчаливый и сдержанный, не отличавшийся блестящим умом и ученостью Окампо, Хуарес пользовался хорошей репутацией благодаря своей административной честности и деловитости, а также демократической простоте своих манер. Когда Хуарес сделался губернатором, администрация Оахаки была продажна, а казна пуста; уходя с должности губернатора, он оставил в казначействе штата 50 тыс. песо. Будучи губернатором, он охотно принимал делегации индейских крестьян.
В Мехико перед молодыми интеллигентами открывались новые просторы для мысли и чувства. Студенты коллежа Сан-Хуан Летран основали академию для поощрения туземной мексиканской литературы и почетным президентом ее избрали старого борца за независимость Кинтана Роо. Академия познакомила Мексику с французскими романтиками 30-х годов. Члены ее читали друг другу свои поэмы и критиковали их. Они впервые познали, какое наслаждение доставляет высмеивание традиционных убеждений. Многие из них были революционерами, стремившимися своей деятельностью в качестве ораторов и журналистов способствовать делу либерализма. Таковы были мексиканский национальный поэт Гильермо Прието, который впоследствии писал баллады во славу героев, сражавшихся за независимость, и сам сражался за Реформу, и блестящий, эксцентричный Игнасио Рамирес, ненавидевший католицизм и гордившийся своими ацтекскими предками, мексиканский Вольтер, чьи богохульные эпиграммы казались духовенству и креолам почти сатанинскими.
Эти люди и их товарищи образовали группу, занимающую в истории Мексики исключительное место по честности и дарованиям ее членов. Но прежде, чем они смогли добиться власти, консерваторы сделали еще одну, последнюю, попытку создать устойчивое авторитарное правительство.
Встревоженные растущей угрозой либерализма, духовенство и генералы, креолы-землевладельцы и ахиотистас сплотились и под руководством престарелого Лукаса Аламана, а также его друга и ученика Аро-и-Тамариса стали подумывать о новой военной диктатуре. Участились разговоры о необходимости призвать короля из Европы, и дипломаты начали обсуждать кандидатуры с испанским двором в Мадриде. Но прежде всего консерваторам нужно было захватить власть в Мексике. Между тем только один мексиканец обладал энергией и престижем, необходимыми для диктатора. Санта-Ана, который всегда, как только он сходил с политической сцены, приобретал ореол национального героя, все еще был вождем, без которого не могла обойтись ни одна политическая комбинация. Несмотря на его тридцатилетнюю карьеру шантажа и коррупции, Аламан верил, что Санта-Ану можно обуздать серьезной политической программой.
Ариста был свергнут в январе 1853 г. К власти пришли консерваторы. Санта-Ана вновь был избран диктатором на один год. Он жил в то время в Венесуэле, где купил себе асиенду. Впрочем, он был готов снова «пожертвовать» собой для блага родины. 1 апреля он высадился в Веракрус, где его приветствовала знакомая толпа генералов, охотников за должностями и ахиотистас. Побывав несколько раз на банкетах и на бое быков, он проследовал в столицу, где 20 апреля был формально провозглашен президентом.
Клерикалы и ахиотистас, соперничая друг с другом, старались приобрести влияние на диктатора. Свита Санта-Аны кишела шпионами Лукаса Аламана. Но в Веракрус Санта-Ану встретил Эскандон, самый богатый из ахиотистас, и, не успев доехать до столицы, диктатор уже принял от него заем на обычных непомерно тяжелых условиях. Однако он не совсем разочаровал своих консервативных сторонников. Аламан, возглавивший его кабинет, сделал ему целый ряд предостережений и представил разработанную программу. Санта-Ана пренебрег предостережениями, но согласился принять те части программы, которые были совместимы с его престижем. Новое министерство «фоменто» («поощрения» — министерство народного просвещения, земледелия, торговли и промышленности) намечало экономические усовершенствования — строительство дорог и телеграфа и колонизацию незанятых земель. Армия была увеличена до 90 тыс. чел., и для ее обучения были ввезены испанские и прусские офицеры. Правительство было централизовано, либеральные губернаторы были устранены военной силой, а газеты, отказавшиеся восхвалять духовенство и диктатора, прекратили свое существование. В Новом Орлеане возникла быстрорастущая колония изгнанников. Подобными методами консерваторы рассчитывали раз навсегда искоренить либеральную заразу и установить в Мексике самодержавное правительство по старому испанскому образцу.
Со смертью Аламана в июне 1853 г. консерваторы утратили своего самого способного государственного деятеля. Лишившись единственного человека, который оказывал на него сдерживающее влияние, Санта-Ана вскоре забыл свои серьезные намерения и снова превратился в демагога, заботящегося только о добыче и аплодисментах. Ахиотистас и охотники за концессиями помогали ему грабить казну, а подарки и лесть богатых землевладельцев, благодарных за защиту от либералов, вскружили бы голову и гораздо более трезвому диктатору. В ноябре был восстановлен созданный когда-то Итурбиде орден Гвадалупе, и Санта-Ана проводил целые часы, серьезно обдумывая, какого рода форма больше всего подойдет для членов этого ордена. Форма была введена также для государственных чиновников, которым по-прежнему не выплачивали в срок жалованья, но которые тем не менее были вынуждены покупать себе мундиры на собственный счет. Министры — члены кабинета должны были ездить в желтых каретах, с лакеями в зеленых ливреях. А самого Санта-Ану сопровождали в поездках уланы правительственной гвардии в красных мундирах с золотыми эполетами и серебряными пуговицами и в остроконечных шлемах с гребнями. В декабре было внесено ставшее неизбежным предложение сделать диктатуру постоянной. Санта-Ана не собирался быть временным заместителем до прибытия принца из Габсбургского или Бурбонского дома. Он размышлял над различными титулами, которые предлагали ему льстецы. Вспомнив судьбу Итурбиде, он отверг титул императора и решил в конце концов называться «Его Верховное Высочество». Между тем, бюджет, несмотря на уменье Санта-Аны собирать налоги, был по-прежнему несбалансирован, а духовенство, несмотря на расточаемые им щедрые похвалы по адресу диктатора, не желало дать ему заем.
Конец диктатуры был подобен концу многих других мексиканских правительств. Генералы и чиновники начали выступать против нее, как только истощились ресурсы казны. Новым был лишь характер революционного движения. Крепостью его был штат Герреро, где жила еще память о Морелосе, а главарем — старый спутник Морелоса Хуан Альварес, являвшийся руководителем всех либеральных восстаний в течение сорока лет. С Альваресом был связан Игнасио Комонфорт, креол, которого Санта-Ана незадолго до того уволил с должности сборщика таможенных пошлин в порту Акапулько. В марте 1854 г. они опубликовали «план Аютлы», призывавший установить временную диктатуру начальника революционных войск, а затем созвать съезд, который разработает новую конституцию. Санта-Ана отправился на юг, чтобы подавить восстание, но партизаны Альвареса не принимали боя и отступали в горы, ожидая, чтобы климат сделал свое дело. А когда Санта-Ана дошел до Акапулько, ему не удалось ни подкупом, ни атаками заставить Комонфорта сдаться. Его верховному высочеству пришлось удовольствоваться сжиганием индейских деревень и расстрелом либералов, которых удавалось поймать. Объявив, что восстание подавлено, Санта-Ана вернулся в Мехико, где его почитатели устроили празднество в честь победы и воздвигли триумфальную арку, на которой выбилась статуя диктатора с мексиканским флагом в руке. Но Санта-Ана был достаточно опытен в мексиканской политике, чтобы почувствовать близость конца. Готовясь к новому изгнанию, он стал переводить деньги в заграничные банки.
Помощь пришла из неожиданного источника. Правительство Соединенных Штатов, провозглашавшее себя другом мексиканских либералов, готово было за территориальные уступки поддержать тиранию. По так называемому Гадсденскому договору Санта-Ана продал Соединенным Штатам долину Месийя, составляющую теперь часть Южной Аризоны. В казну Санта-Аны влилось 10 млн. долларов, и верность армии была обеспечена еще на один год. Дополнительные средства были добыты путем продажи юкатанских индейцев на кубинские плантации по 25 песо за голову. В декабре Санта-Ана в подражание Наполеону устроил плебисцит, но превзошел своего героя тем, что не создал даже видимости тайного голосования. Каждому гражданину было предложено указать, считает ли он нужным продлить диктатуру, и соответственно подписаться под словами «да» или «нет».
Однако восстание медленно накапливало силы. Комонфорт побывал в Соединенных Штатах и вернулся в Акапулько с партией оружия. К нему начали присоединяться изгнанники из Нового Орлеана. Сантос Дегольядо организовывал партизанские отряды в Халиско. Влиятельные касики, как Мануэле Добладо в Гуанахуато и Сант-Яго Видаурри в Нуэво-Леоне, изгнали чиновников Санта-Аны и примкнули к повстанцам. К весне 1855 г. за план Аютлы высказалась большая часть Северной Мексики, и движение начало распространяться по восточному побережью. Сражений было мало. Санта-Ана дважды выступал на подавление мятежа и дважды поспешно возвращался, так как не мог пойти на риск поражения. Он надеялся продать еще часть мексиканской территории Соединенным Штатам, но переговоры шли медленно, а когда в провинции Веракрус начались выступления против его власти, он решил бежать, пока это еще было возможно. В августе он тайком выбрался из Мехико и, доехав до Пероте, опубликовал свое отречение. Население города немедленно высказалось за план Аютлы. Оно демонстрировало в Аламеде, выкрикивая приветствия Альваресу и Комонфорту, разграбило дома богатых приверженцев Санта-Аны и устроило костер из его карет. 17 августа бывший диктатор сел в Веракрус на пароход «Итурбиде» и вернулся на свою асиенду в Венесуэлу.
Несколько недель страна была в смятении. Консерваторы назначили нового президента и надеялись избежать более решительных реформ, сделав Санта-Ану козлом отпущения. Касики северных провинций не хотели подчиниться руководству южан, но Игнасио Комонфорт настаивал на том, чтобы всеми был принят план Аютлы. Видаурри и Добладо признали в конце концов Хуана Альвареса вождем революции. В Куэрнаваке собралась хунта под председательством Гомеса Фариаса, который был избран президентом республики. Альварес организовал правительство в Куэрнаваке, а затем двинулся на столицу. 14 ноября в сопровождении личной охраны из индейских воинов — горцев из южных провинций — он въехал в Мехико. Через несколько дней его министр юстиции Бенито Хуарес повел наступление на силы реакции, декретировав отмену фуэрос духовенства и офицерства. Снова вставала задача, осуществление которой было прервано, когда Идальго, после Монте де лас Крусес, отступал от столицы, и вторично — когда Агустин де Итурбиде нанес Морелосу поражение у Вальядолида. И либералы и консерваторы понимали, что начинается новая эпоха. Санта-Ана с его мишурным великолепием, напыщенными речами, ловкими политическими комбинациями и бесстыдными перебежками из одного политического лагеря в другой не будет больше ослеплять и изумлять мексиканский народ. Отныне Мексикой будут управлять более суровые и серьезные люди(1).
——
(1) Санта-Ана имел несчастье прожить еще двадцать лет. Во время французской интервенции он предложил свои услуги Максимилиану, высадился в Веракрус и был немедленно выслан французами. Два года спустя он выступил против Хуареса, надеясь на поддержку правительства Соединенных Штатов. Но авантюристы, уверявшие, что могут оказать влияние на американский государственный департамент, выманили у него большую часть средств, а когда он снова высадился в Мексике, Хуарес арестовал и выслал его. Получив, наконец, в 1872 г. разрешение вернуться на родину, он умер в Мехико в 1876 г.
Правительство Комонфорта
После падения Санта-Аны в Мексике более десяти лет продолжалась социальная революция, известная в мексиканской истории под названием Реформы. Подобно французской революции, Реформа ставила своей первой целью уничтожение феодализма. Вдохновлявшая ее идеология исходила от философов французского либерализма, а ее движущей силой были метисы. Сторонники Реформы намеревались создать конституционное правительство, уничтожить независимую власть духовенства и генералов и ускорить экономический прогресс, используя конфискованное имущество церкви. Некоторые, как, например, экономист Мигель Лердо де Техада, стремились создать современное капиталистическое государство, а более радикальные, особенно Мельчор Окампо, — нацию мелких собственников. Но Реформа ни в одной области не имела полного успеха. Феодализм был уничтожен лишь частично. Правительства оставались по-прежнему диктаторскими. Собственность не была перераспределена коренным образом, пеонаж индейцев сохранился. Таким образом Реформа оказалась мексиканской буржуазной революцией, которая привела к власти новый класс, но не смягчила угнетение масс. Однако, хотя надежды наиболее благородных деятелей не сбылись, Реформа ознаменовала решающий поворотный пункт в истории Мексики. Она поставила у власти метисов, которые стали управлять так энергично и успешно, как ни одно прежнее креольское правительство. Она сделала возможным мощное развитие экономики, которое, несмотря на сопровождавшие его несправедливости, могло послужить необходимой предварительной ступенью к социальному преобразованию. После Реформы Мексике уже перестала грозить опасность распада или поглощения ее Соединенными Штатами. Она начала превращаться в нацию.
Подобно многим другим революциям, Реформа началась с попытки добиться умеренных перемен и лишь постепенно, в результате непримиримой враждебности реакции, приняла более радикальный характер. На первых стадиях ее руководителем был Игнасио Комонфорт. Он главным образом и добился свержения Санта-Аны. Все считали его тем сильным человеком, который выведет Мексику из кризиса. Его тяжелая коренастая фигура, честность и нелюбовь к распрям внушали доверие, и все модерадос стали требовать, чтобы президентом стал именно он. Хуана Альвареса модерадос не только презирали за необразованность и индейско-негритянское происхождение, но и боялись, ибо он воплощал в их глазах ненависть угнетенных рас к угнетателям. Когда он ввел своих индейских воинов в Мехико, имущие классы перепугались, ожидая восстаний пеонов, резни креолов и разрушения того, что они называли цивилизованным обществом. В декабре 1855 г. представителя радикальной интеллигенции Мельчора Окампо заставили уйти из кабинета, и через несколько дней Альварес передал пост президента Комонфорту. Альварес сознавал, что он непригоден для задач государственного руководства. Сферой его деятельности было руководство партизанами. И когда Мануэль Добладо пригрозил восстанием в пользу Комонфорта, Альварес предпочел вернуться без борьбы в горы провинции Герреро.
Комонфорт знал, что необходимо ограничить власть духовенства, но считал также, что мексиканский народ находится под влиянием церкви и нуждается в ее услугах. Модерадо по убеждению, получивший политическое воспитание у Гомеса Педрасы, Комонфорт ненавидел гражданскую войну. Он мечтал о миролюбивой и гармоничной Мексике и поставил перед собой невыполнимую задачу добиться согласия реакционеров на проведение реформ.
Результатом этой несбыточной надежды на примирение явился злосчастный закон Лердо, подготовленный Мигелем Лердо де Техада, министром финансов в кабинете Комонфорта, и изданный в июне 1856 г. Целью закона было увеличить доходы правительства и ускорить экономический прогресс. Поместья, принадлежавшие церкви, подлежали продаже; покупать их могли нынешние их арендаторы или любые лица «денонсировавшие» их, т. е. подававшие на них заявки. Церкви запрещалось иметь землю, но за свои поместья она должна была получить деньги, причем с каждой сделки по продаже земли взимался большой налог в пользу правительства. Все руководители Реформы верили в незыблемость частной собственности, но радикалы надеялись на широкое распределение собственности, а закон Лердо поощрял ее концентрацию. Раздел церковных асиенд разрешен не был. Только богачи могли уплатить за землю покупную цену плюс налог. Духовенство убедило многих богатых мексиканцев не пользоваться выгодами антиклерикального закона, так что от закона Лердо выиграли главным образом иностранцы. Группа «новых креолов» англо-саксонского, французского и германского происхождения стала скупать церковные земли и вскоре заняла влиятельное положение в мексиканском обществе. Передача церковных асиенд иностранным капиталистам была сама по себе отрицательным явлением, но это было не единственным следствием закона Лердо. В ложной надежде убедить духовенство, что закон не имеет антиклерикального характера, авторы не ограничили его действие церковью. Иметь поместья было запрещено всем корпорациям всякого рода. Вся земля должна была стать собственностью отдельных лиц. Таким образом, закон Лердо декретировал продажу эхидос (общинных земель) при испанских городах и — что принесло еще большее бедствие — общинных земель, принадлежавших индейским деревням. А когда жаждавшие земли метисы нашли, что стоимость церковных асиенд превышает их финансовые возможности, они набросились на общинные земли и стали «денонсировать» их перед властями и скупать за ничтожные суммы. Непосредственным результатом этого был ряд восстаний индейцев в центральных провинциях, и правительство оказалось перед угрозой объединения индейцев с реакционерами. Осенью Лердо выпустил циркуляр, в котором разъяснял, что общинные земли надо не распродавать «денонсирующим», а делить между индейцами. Но эта попытка превратить индейцев в крестьян-собственников не сопровождалась никакими мерами для защиты их от алчности метисов. Когда циркуляр был проведен в жизнь, оказалось, что новых индейцев-собственников легко заставить продать свою землю на льготных условиях, напоив их водкой агуардиенте.
Лердо и Комонфорту не удалось примириться и с реакционерами. Епископы и генералы не намеревались идти ни на малейшие уступки и предпочитали подвергнуть всю Мексику бедствиям гражданской войны, лишь бы не принимать «закон Хуареса» и «закон Лердо». В начале 1856 г. реакционеры подняли восстание в Пуэбле. Руководил им Аро-и-Тамарис, друг и ученик Лукаса Аламана, креольский аристократ. Предполагалось объявить императором Мексики либо Аро, либо сына Агустина Итурбиде. В марте Комонфорт взял Пуэблу, изгнал ее епископа Лабастиду и конфисковал церковные имущества на покрытие военных издержек. Весной и летом стояло затишье, но все знали, что клерикалы что-то замышляют. Вся страна, затаив дыхание, ждала бури. Тайная центральная консервативная директория (Directoría Conservadora Central), руководство которой находилось в Мехико, энергично готовила восстание, а ее организационный гений Франсиско Хавьер Миранда, священник из епархии Пуэблы, переодетым путешествовал по всей стране и совещался с генералами и главарями партизанских отрядов. Некоторые священники, принадлежавшие к белому духовенству, приняли закон Лердо и даже купили себе церковные поместья, но монахи отказывались покидать свои асиенды. В больших францисканских и доминиканских монастырях реакционные лидеры замышляли заговоры и устраивали потайные склады оружия. В сентябре Комонфорт приказал разрушить монастырь святого Франциска, основанный при Кортесе и расположенный в самом сердце Мехико. Вначале 400 рабочих боялись, что их поразит за святотатство божий гнев, но антиклерикальные речи и песни, а также пример одного члена городского совета, который сам схватил лом и начал разрушать стену монастыря, побудили их приступить к работе. Монахи вышли из монастыря между двумя рядами солдат, а через монастырские здания были проложены улицы. На следующий месяц в Пуэбле опять началось восстание, возглавленное Мирандой и 25-летним Мигелем Мирамоном. Томас Мехиа, индейский вождь из гор Сьерра Горды, захватил Керетаро и призвал индейцев примкнуть к духовенству в борьбе против закона Лердо. Мятеж охватил Сан-Луис-Потоси, Мичоакан, Тласкалу и сельские местности провинции Веракрус. Но Комонфорт энергично подавил это восстание, и к марту 1857 г. волнения прекратились. Несмотря на то, что непреклонность клерикалов была очевидна, Комонфорт надеялся еще на примирение с ними. Он простил и освободил взятых в плен реакционеров, что дало им возможность продолжать свою заговорщическую деятельность; кроме этого он направил посла в Рим в тщетной надежде заручиться санкцией папы на проведение реформ.
Тем временем собралось учредительное собрание. Поскольку в административном аппарате господствовали модерадос, собрание неизбежно представляло именно их. Подобно своему предшественнику в 1823 г., оно было главным образом собранием креольских и метисских интеллигентов, на две трети адвокатов, исполненных веры в либеральную демократию и права человека. Спасение от политических недугов Мексики они видели в новых бумажных гарантиях конституционного правления. Но на съезде раздавались и более трезвые речи. «Вследствие нелепой до абсурда экономической системы наш народ не может быть ни свободным, ни республиканским, ни, тем более, процветающим, — заявил радикал Арриага, — хотя бы сто конституций и тысячи законов провозглашали отвлеченные права, прекрасные, но неосуществимые теории». Однако модерадос не желали радикального перераспределения имуществ. Они хотели только гарантий против клерикальной и военной диктатуры и с этой целью изложили в 29 статьях длинный перечень прав личности, которые не должно нарушать ни одно правительство.
Структура правительства устанавливалась примерно такая же, как в 1824 г. Деление на штаты также осталось прежнее. Однако федерализм новой конституции поразительным образом сочетался с чертами, заимствованными из централистических традиций французского якобинства. Федеральный конгресс состоял из одной палаты(1) и имел право отстранять губернаторов штатов в судебном порядке, а выборы в штатах в спорных случаях подлежали утверждению федерального верховного суда. Таким образом, в правительственном аппарате преобладало влияние центральных властей, и хотя полномочия президента по видимости были строго ограничены, в действительности он мог получить всю верховную власть. Голосование было косвенное, и выборщики, представлявшие избирательные округа и выбиравшие членов конгресса, членов верховного суда и президента, на практике обычно являлись государственными чиновниками, а президент имел конституционное право смещать чиновников по своему желанию. При такой конституции Порфирио Диас мог, почти не нарушая закона, подтасовывать избрание угодных ему конгрессов, превращать губернаторов штатов в своих марионеток и сам семь раз переизбираться на пост президента. Собрание все же было уверено, что составило конституцию, при которой диктатура станет совершенно невозможной. Особенно большое внимание привлекли антиклерикальные статьи конституции. В них были записаны отмена фуэрос и запрещение корпоративной собственности на землю. Монахам разрешалось отрекаться от своих обетов, что было сформулировано в оптимистической статье, объявлявшей незаконным также и пеонаж. Вопрос о религиозной свободе вызвал долгие прения, в продолжение которых столичные жители толпились на балконах зала заседаний и шикали или аплодировали ораторам, причем клерикалы держали в руках зелено-белые знамена со словами: «Да здравствует религия — смерть терпимости!», а радикалы — желтые знамена с лозунгом: «Долой богачей, борющихся против свободы совести!». Депутаты робели. Большинство их, несмотря на весь свой антиклерикализм, были католиками. Единственным общепризнанным вольнодумцем на съезде был Игнасио Рамирес. Многие депутаты, боясь осуждения клерикалов или реакционного переворота, не являлись на заседания, и было трудно составлять кворум. В конце концов осторожность взяла верх. Хотя католицизм явно принят не был, в конституции не содержалось и открытого провозглашения религиозной свободы.
Конституция была окончательно принята в феврале 1857 г. Клерикалы объявили ей беспощадную войну. Духовенство отлучало от церкви всех, кто приносил присягу конституции. Ни один человек, принимавший конституцию или приобретавший имущества церкви, не имел права на исповедь, на похороны по христианскому обряду или на другие услуги церкви. Тем не менее в течение весны 1857 г. производилась присяга конституции, и чиновники оказались между двух огней. Многие, боясь отлучения, жертвовали своими должностями и окладами. Другие приносили присягу, но в страхе и трепете перед сверхъестественными силами церкви. На пасхе Комонфорта и членов его правительства не допустили в собор.
Тем временем в соответствии с новой конституцией производились выборы президента первого конгресса и членов верховного суда, председатель которого являлся также вице-президентом республики. Президентом был избран Комонфорт, а председателем верховного суда — Бенито Хуарес.
Комонфорт предоставил Учредительному собранию действовать по собственному усмотрению и не вмешивался в его решения; но результат работы собрания совершенно не удовлетворил его. Комонфорта испугал длинный перечень гарантий гражданской свободы и ограничения власти президента. Чтобы вывести Мексику из кризиса, исполнительная власть нуждалась, по мнению Комонфорта, в диктаторских полномочиях. Кроме того, Комонфорт продолжал надеяться на компромисс и совершенно не мог примириться с перспективой беспощадной войны между церковью и государством. Мексиканский народ, считал он, испытывает потребность в церкви. Пусть же у него не будет причин обвинять президента в закрытии церквей. Наступлением на конституцию руководил архиепископ Мехико, но Комонфорт не решался его изгнать. Реакционеры почуяли, что президент колеблется, и попытались привлечь его на свою сторону. Но если Комонфорт не хотел бороться с духовенством, он также не хотел разногласий и го своими друзьями и сторонниками — либералами. Он намеревался править Мексикой как президент, стоящий над партиями. В результате этого он скоро оказался человеком без партии.
Осенью, когда собрался новый конгресс, Комонфорт предложил приостановить действие гарантий гражданской свободы и пересмотреть конституцию. Конгресс, подозревая, что Комонфорт может оказаться изменником, отказался сделать это. Тем временем клерикалы замышляли использовать стремление Комонфорта к усилению исполнительной власти как предлог для переворота. В декабре Феликс Сулоага, генерал, командовавший гарнизоном Такубайи, в прошлом кассир игорного дома, поднял мятеж, требуя диктатуры Комонфорта и нового учредительного собрания. Пока Комонфорт колебался, Сулоага овладел Мехико, распустил конгресс и арестовал Хуареса. Через два дня Комонфорт принял план Сулоаги. Не желая нарушать конституцию, пока она была в силе, он утверждал, что теперь она перестала существовать вследствие захвата власти Сулоагой. Он надеялся предотвратить гражданскую войну, но вскоре потерпел разочарование. Архиепископ и духовенство высказались за Такубайский план. Однако они не думали о новой конституции, а стремились к отмене законов Хуареса и Лердо. Тем временем либералы в провинциях сплачивались на защиту конституции. В Мичоакане и Халиско Сантос Дегольядо стал формировать либеральную армию. В Керетаро собралось 70 депутатов конгресса, которые заявили, что Комонфорт, нарушивший присягу конституции, утратил тем самым право на пост президента, и провозгласили президентом республики Бенито Хуареса.
Наконец-то Комонфорт понял, что нужно бороться. Позволив реакционерам захватить власть, он предпринял запоздалую попытку искупить свою слабость. Он освободил Хуареса и собрал пятитысячное войско, чтобы лишить Сулоагу власти в столице. Но в результате дезертирства от пяти тысяч солдат скоро осталось пятьсот, и 21 января 1858 г. Комонфорт покинул Мексику и отправился в изгнание в Соединенные Штаты. В столице президентом был объявлен Сулоага, законы о реформах были отменены, а клерикальные генералы сколачивали армии и шли на север, чтобы истребить либералов. Хуарес бежал в Керетаро, где его приветствовали как президента, и образовал там кабинет. Но оборонять Керетаро было невозможно. Преследуемый по пятам реакционной армией, Хуарес бежал в Гвадалахару. Там против него восстали войска, и он едва не был убит. Из Гвадалахары Хуарес отправился в уединенный порт Мансанильо, затем отплыл со своим правительством в Панаму, а оттуда через Гавану и Новый Орлеан в Веракрус. Этот город был еще верен конституции. Тот, кто владел им, мог постепенно задушить своих противников, лишив их таможенных доходов и поставок оружия, а желтая лихорадка «горячей земли» делала Веракрус почти неприступным для войск, набранных на плоскогорье. Хуарес провел в Веракрус около трех лет, пока власть в Мехико принадлежала клерикалам. В стране в это время происходила самая жестокая из ее гражданских войн.
——
(1) К которой в 1874 г. был добавлен сенат.
Трехлетняя война
Война за Реформу была войной провинции против Мехико, войной деревни против города. В борьбе с духовенством, генералами и богатыми креолами объединились индейцы Оахаки и Герреро и метисские ранчерос северных территорий. Подобно войне за независимость, это была партизанская война, которую вели бесчисленные местные отряды, руководимые иногда подлинными патриотами, а иногда разбойничьими атаманами, безнаказанно убивавшими и грабившими всех, кого они встречали на своем пути. Герильерос не всегда были либералами. В некоторых провинциях духовенство поднимало индейцев на борьбу за церковь. Поскольку крупные касики, претендовавшие на управление провинциями — люди вроде Видаурри в Нуэво-Леоне и Добладо в Гуанахуато, — шли с либералами, менее влиятельные касики иногда становились на сторону консерваторов. Томас Мехиа, индейский касик Сьерра Горды, и Лосада, правитель почти независимых индейских племен, живших в горах Найярит, предпочитали господство креолов в Мехико господству местных главарей метисов.
У консерваторов генералы были искуснее, а войска более дисциплинированы, чем у либералов, и в открытом бою консерваторы обычно брали верх. Они могли полагаться на помощь духовенства, которое отказалось признать закон Лердо, чтобы потратить сокровища, накопленные за три столетия господства церкви, на финансирование гражданской войны. Но у либералов были руководители, не мирившиеся с поражениями. При всех кровопролитиях и грабежах, расстрелах пленников, ограблении церквей и корыстных интригах, искажавших дело либералов, в их среде пробудились новые стремления. Эти стремления были свойственны местным руководителям вроде Порфирио Диаса, возглавлявшего партизанский отряд на далеком юге, в долине Теуантепека. В еще большей степени ими был проникнут Сантос Дегольядо, профессор права, которого Хуарес назначил командующим армиями, «герой поражений», который не выиграл ни одной битвы, но своим упорством в собирании войск и пониманием стратегии войны обеспечил конечную победу либералов.
В этом кризисе Бенито Хуарес, после того как сошел со сцены Комонфорт, стал символом конституционного правительства. В кабинете министров при нем заседали Мельчор Окампо и Гильермо Прието, к которым впоследствии присоединились Игнасио Рамирес, Мигель Лердо де Техада и его брат Себастьян. Хуарес, невысокий темнокожий индеец из гор Оахаки, пользовался их советами, не полагаясь на свои способности. Он говорил редко и нерешительно. Однако Хуарес в вышей степени обладал тем, в чем больше всего нуждалась Мексика — непреклонной честностью и неукротимой волей, которая никогда не мирилась ни с компромиссами, ни с поражениями.
В идеологию либерализма он внес индейскую простоту и упорство и то несгибаемое мужество, с которыми за три века до него Кваутемок сопротивлялся Кортесу. Он никогда не умел зажигать толпу или господствовать над кабинетом, но он мог, взволнованный глубокими проблемами, придавать своим прокламациям могучее красноречие, обладавшее тем свойством постоянного воздействия, которое отличает великие литературные произведения.
Дело, которое может вдохновить таких людей, какими были Хуарес, Окампо и Сантос Дегольядо, нельзя победить, хотя его торжество может быть очень далеким. Но и у консерваторов были свои вожди. Среди жадных и мятежных епископов и генералов, землевладельцев и эуиотистас, которые в течение нескольких десятилетий угнетали Мексику, вели ее к поражению во внешней войне и почти к потере национальной независимости, были люди, для которых лозунг «Religión у fueros» олицетворял не только личное богатство и привилегии, но также идеал крестовых походов. Старые рыцарские добродетели феодализма воплощал самый молодой и способный из консервативных генералов Мигель Мирамон. То же индейское упорство и самоотречение, которое Хуарес внес в дело либерализма, обнаруживал в борьбе за церковь Томас Мехиа. Но если Мирамон и Мехиа были самыми благородными из клерикалов, они не являлись любимыми генералами церкви. Паладином, которого восторженно чествовали духовенство и благочестивые креольские дамы, их Иисусом Навином, их Иудой Маккавеем был Леонардо Маркес — человек другого сорта. Мало генералов, даже в Мексике, так ревностно расстреливали пленников и убивали политических противников, как Маркес.
Весь 1858 г. консерваторы одерживали победы. Мирамон и Маркес заняли Сан-Луис-Потоси и отогнали Видаурри обратно в его княжество Нуэво-Леон. Они повернули на запад против Дегольядо, и Маркес без труда взял Гвадалахару, а Мирамон покорил тихоокеанское побережье. Вожди либералов бежали в горы. Однако в этой войне, когда повсюду сражались партизанские отряды, консерваторы не имели возможности прочно овладеть территорией. Они владели городами, но деревни обычно шли за либералами. Либеральные герильерос действовали даже в горах, господствующих над долиной Мехико. В октябре Бланко совершил из Мичоакана набег на столицу и был отбит только у Тлальпамских ворот.
В конце концов произошел новый государственный переворот. Во время революции Аютлы Сулоага сражался в рядах либералов. Он получил пост президента благодаря измене, но не пользовался доверием духовенства. В декабре столичные войска обратились против него, и президентом был объявлен Мирамон. Сулоага, не отказавшийся от претензий на пост президента, бежал из столицы и скрылся в горах Пуэблы. Мирамон намеревался взять Веракрус и в феврале 1859 г. отправился из Мехико к побережью. Он нашел Веракрус неприступным для атаки, а когда его солдаты стали умирать от желтой лихорадки, он снял осаду и бесславно вернулся на плоскогорье. Тем временем Дегольядо совершил набег на Мехико. С большой армией и внушительным обозом боеприпасов он пошел на столицу из Мичоакана, причем Маркес из Гвадалахары преследовал его по пятам. Дегольядо ожидал восстания либералов в столице. Вместо того чтобы штурмовать Мехико, он ждал в Такубайе и Чапультепеке, где 11 апреля был атакован Маркесом. Последний одержал победу, и остатки разбитой армии либералов в смятении бежали в горы. Мирамон, вернувшийся в Мехико во время сражения, отдал приказ расстрелять пленных офицеров. Маркес расстрелял не только пленников, но также многих студентов-медиков, не принимавших участия в бою, но вышедших на место сражения после боя, чтобы оказать помощь раненым либералам. Этим поступком он заслужил прозвище «такубайского тигра». После бойни духовенство отпраздновало победу пением «Те Deum», а Мирамон и Маркес проехали по улицам города в открытой карете, приветствуемые духовенством. На Маркесе красовался поднесенный ему городскими дамами шарф с надписью «Добродетели и доблести». Затем Маркес вернулся в Гвадалахару, где креольские дамы приняли его под триумфальной аркой и увенчали золотой короной. Там он расстрелял ряд сторонников либералов и захватил их имущество.
В июле Хуарес издал новые, гораздо более суровые декреты против духовенства. Священники добровольно отдавали свои сокровища консерваторам, вынося из церквей все, кроме священных сосудов, и либеральные генералы поняли, что только захватив эти сокровища в подвластных им районах, они смогут заплатить своим войскам и лишить оппозицию ее финансовых ресурсов. Видаурри послал радикального депутата конгресса Ромеро Рубио в Веракрус, а Дегольядо сам посетил город, чтобы убедить Хуареса принять соответствующие меры. Хуарес видел в войне прежде всего борьбу за конституцию 1857 г. Как и Линкольн в американской гражданской войне, он считал, что на карту поставлена демократическая форма правления. И подобно тому, как Линкольн уничтожил рабство, чтобы спасти союз, Хуарес согласился лишить духовенство его имуществ, чтобы спасти конституцию. По закону Лердо (июль 1859 г.) все церковное имущество, за исключением церковных зданий, подлежало безвозмездной конфискации. Мужские монастыри закрывались немедленно, а женские — после смерти монахинь, находившихся там к моменту издания закона. Кладбища объявлялись национальной собственностью, брак превращался в гражданский договор, чем отменялась обязанность платить священникам за похороны и свадьбы. По совету Окампо законы были составлены так, чтобы поощрять мелких собственников. Церковные поместья подлежали разделу на мелкие участки и продаже в кредит на льготных условиях. Но создать на развалинах церкви нацию крестьян-собственников было поздно. Многие церковные поместья были уже приобретены богачами по закону Лердо. Оставшееся было большей частью захвачено в ходе войны и продано провинциальными касиками по сходной цене. Там, где проходили либеральные армии, церкви оставались опустошенными и разграбленными. Военачальники, доведенные в пылу борьбы до крайности, расстреливали священников и монахов, отказывавшихся служить в либеральных армиях. Они хватали священные реликвии и иконы из церквей и бросали их в костры. Это была спасительная жестокость, очищавшая страну от миазмов, накопившихся в ней за три века власти церкви. Она ослабляла влияние религиозных суеверий и показывала мексиканскому народу, что можно наложить руку на духовенство, не навлекая на себя небесного гнева. А поскольку эти меры снабжали либералов доходами и привлекали на их сторону всех, кто хотел получить долю в добыче, они обеспечили их победу. Но они не разрешили основных экономических проблем Земли духовенства, серебро, золото и драгоценные камни, которыми благочестие испанцев — помещиков и владельцев рудников — наполнило соборы и помещения капитулов, стали собственностью радикальных военных и политиков. Но ни один из руководителей либеральной партии не нажился на конфискациях. Несмотря на все свои возможности, Хуарес и его товарищи были после окончания конфликта так же бедны, как и в начале его. Все же в военной сумятице хуаристы не могли внушить всем своим сторонникам ту же строгость. В результате ограбления духовенства создалась не нация мелких собственников, а новый правящий класс, которому предстояло господствовать над Мексикой в течение следующего полувека.
Между тем стране угрожала иностранная интервенция. Английские владельцы рудников и держатели мексиканских займов имели в Мексике крупные экономические интересы. В Мексике жили купцы из Англии, Франции, Испании и Соединенных Штатов. Партизанские отряды нанесли им имущественный ущерб; иногда и сами купцы оказывались жертвами насилия. Европейские державы признали Мирамона президентом Мексики, и испанское правительство активно помогало ему. Клерикалы, особенно Миранда, снова замышляли сокрушить либерализм, призвав из Европы короля с европейскими войсками, и их представители продолжали вести переговоры при испанском дворе. Либеральные герильерос мстили, выдвигая старый лозунг «смерть гачупинам», и осуществляли его, расстреливая испанских граждан. Соединенные Штаты предпочитали поддерживать Хуареса, но в правительстве обсуждался вопрос о том, не следует ли предупредить европейскую интервенцию, введя в Мексику свои войска. Угроза американского вмешательства исторгла у либералов договор Маклейн — Окампо от декабря 1859 г. Соединенные Штаты, стремившиеся соединить торговым путем атлантическое побережье с Калифорнией, получили постоянное право транзита через перешеек Теуантепек и разрешение ввести в Мексику войска «для защиты собственности и наведения порядка». Они должны были заплатить либеральному правительству два миллиона долларов и еще двумя миллионами компенсировать американских граждан, имевших претензии к мексиканскому правительству. Этот договор, энергично и справедливо осуждавшийся в Мексике как принесение в жертву национального суверенитета, был отвергнут сенатом Соединенных Штатов. Быстро надвигалась гражданская война в США, последствия которой для Мексики уступают по важности лишь тем последствиям, которые она имела для Соединенных Штатов. Договор Маклейн — Окампо, по мнению северных штатов, был выгоден южанам.
Консерваторы продолжали одерживать победы. В ноябре Дегольядо был опять разбит в сражении у Селайи. В течение следующей зимы Мирамон вторично пытался захватить Веракрус. Испанские корабли, прибывшие с Кубы, выбросили мексиканский флаг и стали блокировать город с моря, но американский военный корабль захватил их под предлогом, будто они принадлежат пиратам, и помог либералам. Хуарес получал из Соединенных Штатов оружие, и Мирамон опять нашел Веракрус неприступным. После недели осады он вернулся на плоскогорье, а в мае вновь атаковал либералов провинции Халиско. Но в военных действиях уже начинался перелом в пользу либералов. Консерваторы были лишены таможенных сборов, ресурсы церкви почти истощились. Армии консерваторов таяли. Либералы завоевывали численное превосходство. Их солдаты на горьком опыте учились дисциплине, а ранчерос и погонщики мулов, адвокаты и интеллигенты, сделавшиеся генералами, учились водить армии. Либералы находили новых руководителей. В Халиско командовали два молодых человека, Игнасио Сарагоса и Леандро Валье, не уступавшие по благородству Дегольядо. Сакатекас и Дуранго оказались под властью Гонсалеса Ортеги, честолюбивого, жадного и бессовестного авантюриста, прирожденного демагога, наслаждавшегося поклонением толпы, но оказавшегося также способным генералом. В августе 1860 г. Мирамон впервые потерпел поражение. Ортега, Сарагоса и Добладо, располагавшие втрое большим количеством войск, разгромили его у Силао. Они захватили две тысячи пленных и освободили их, тем самым установив новый прецедент, свидетельствовавший об их растущей уверенности в своих силах. Мирамон был отброшен назад, в долину Мехико. В том же месяце партизаны гор юга, руководимые Маркосом Пересом, взяли город Оахаку, а затем повернули на север, чтобы соединиться с главными силами армии либералов.
Недостаток денег вынуждал обе партии к отчаянным мерам. В Сан-Луис-Потоси Мануэль Добладо конфисковал поезд с серебром на сумму свыше миллиона песо, составлявший собственность англичан — владельцев рудников. Дегольядо, вынужденный санкционировать этот захват, пообещал англичанам вернуть деньги. Мирамон сознавал свое отчаянное положение и потому действовал более решительно. Из здания английского посольства в Мехико он взял 700 тыс. песо, ассигнованных на выплату англичанам по займам, и заключил сделку со швейцарским банкиром и владельцем рудников Жеккером. Подучив от него 750 тыс. песо наличными, Мирамон дал ему обязательства правительства на номинальную сумму в 15 млн. Через год Мексике пришлось снова услышать об этих обязательствах; Жеккер имел в Европе влиятельных друзей.
Теперь, когда либералы были накануне победы, Дегольядо пришел в отчаяние. Встревоженный захватом английского имущества, боясь интервенции, он предложил принять иностранное посредничество. В ответ Хуарес отстранил его от командования и назначил на его место Ортегу, на долю которого и выпала честь окончить войну. В октябре Ортега взял Гвадалахару, а в ноябре разбил Маркеса у Кальдерона и пошел на долину Мехико. Столицу постепенно окружали стекавшиеся отовсюду партизанские отряды. Мирамон пробился через них и 22 декабря в Сан-Мигель Кальпулальпане встретился с Ортегой. Последняя армия консерваторов была разбита наголову, и либералы одержали победу. Мирамон бежал в столицу. Пока он размышлял, удастся ли ему выдержать осаду, Ортега заявил, что примет только безоговорочную капитуляцию, и Мирамон решил бежать. Он и главные его помощники собрались в цитадели, поделили между собой 140 тыс. песо, оставшиеся из денег английских держателей займов, и по одиночке выехали из города по Толукской дороге. Мирамон отправился в Халапу и скрывался там, пока не был подобран французским военным кораблем и увезен в Европу. 1 января Гонсалес Ортега во главе 25-тысячного войска въехал в столицу. Город оказал ему восторженный прием. Дегольядо наблюдал триумфальное шествие из окна гостиницы Итурбиде на Платерос, и Ортега демонстративно остановился, чтобы обнять своего предшественника и увенчать его лавровым венком.
11 января, когда из Веракрус прибыл Хуарес, торжеств не было. В отличие от других президентов, въезжавших на площадь в пурпурных с золотом мундирах и в сопровождении войск, Хуарес приехал в карете, в темном костюме, молчаливый и спокойный. Впервые правителем Мексики сделался штатский.
