История Мексики. Эпоха Санта-Аны. Часть 2

Написать комментарий

Революция Аютлы

Договор Гвадалупе-Идальго вызвал в Мексике крайнее возмущение. Война оставила страну истощенной и разоча­рованной, и в течение пяти лет не произошло ни одной «революции». Модерадос остались у власти и в июне 1848 г. восстановили Эрреру на посту президента. В 1850 г., впервые со времени установления независимости, власть была передана мирным путем, и преемником Эрреры был избран Мариано Ариста, чье поражение у Матамороса было забыто благодаря поражениям Санта-Аны. Правительства Эрреры и Аристы сократили ассигнования на армию с 10 до 3 млн. песо, договорились с английскими кредиторами о том, чтобы заложить им три четверти таможенных пошлин, и намеревались употребить уплаченные Соединенными Штатами деньги на консолидацию внутрен­него долга. Но одной экономии было недостаточно. Внут­ренний долг, размеры которого до тех пор были совершен­но неизвестны, оказался слишком велик для ресурсов каз­начейства. Начальники различных таможен начали, вопреки центральному правительству, соперничать друг с другом в понижении пошлин, которые им полагалось собирать. Гене­ралы продолжали поднимать против правительства мятежи, а все торговые пути кишели бандитами. На мексиканские территории совершали набеги индейские племена из Техаса и Аризоны и едва ли менее свирепые англо-саксонские флибустьеры. Индейцы из Сьерра Горды опустошали севе­ро-восточные области. На Юкатане все еще бушевала же­стокая расовая война, сократившая население полуострова наполовину. В то же время американские политики и жур­налисты, опьяненные теориями о провиденциальной роли Соединенных Штатов, все более настойчиво задавали во­прос, почему их страна не выполняет свой долг и не несет блага англо-саксонской цивилизации до самых границ Гва­темалы.

Однако под поверхностью зрели другие силы. На сце­ну выступило новое поколение, выросшее после установле­ния независимости и обучавшееся в светских учебных за­ведениях, организованных согласно федералистской кон­ституции 1824 г. Опору либеральной партии по-прежнему составляли метисы, жаждавшие политической власти и цер­ковных имуществ, а сильнейшими поборниками ее по-преж­нему являлись провинциальные касики, стремившие стать независимыми от центрального правительства. Новые вож­ди либералов были более умелыми политиками и решительно отказывались мириться с поражениями. Ярые патриоты, они знали, что только подчинение церкви и армии граждан­ским властям может положить конец анархии и оградить Мексику от постепенной аннексии ее Соединенными Шта­тами.

После восстановления федерализма в 1846 г. в провин­циях Мичоакане и Оахаке были созданы либеральные правительства. Губернатором Мичоакана был Мельчор Окампо, ученый и исследователь, ученик Руссо и Прудона, соче­тавший пантеистическую любовь французских романтиков к природе с их жаждой общественной справедливости. С помощью Сантоса Дегольядо, профессора права в Морелии, он упорно добивался ограничения власти церкви и занимал­ся усовершенствованием земледелия на научной основе. В Оахаке губернатором был чистокровный индеец — сапотек Бенито Хуарес, родившийся в индейской горной деревне и до 12 лет не умевший даже говорить по-испански. Хуарес приехал в город Оахаку слугой, получил образование бла­годаря одному филантропу креолу, окончил институт и открыл юридическую контору. Молчаливый и сдержанный, не отличавшийся блестящим умом и ученостью Окампо, Хуарес пользовался хорошей репутацией благодаря своей административной честности и деловитости, а также демок­ратической простоте своих манер. Когда Хуарес сделался губернатором, администрация Оахаки была продажна, а казна пуста; уходя с должности губернатора, он оставил в казначействе штата 50 тыс. песо. Будучи губернатором, он охотно принимал делегации индейских крестьян.

В Мехико перед молодыми интеллигентами открывались новые просторы для мысли и чувства. Студенты коллежа Сан-Хуан Летран основали академию для поощрения ту­земной мексиканской литературы и почетным президентом ее избрали старого борца за независимость Кинтана Роо. Академия познакомила Мексику с французскими романти­ками 30-х годов. Члены ее читали друг другу свои поэмы и критиковали их. Они впервые познали, какое наслажде­ние доставляет высмеивание традиционных убеждений. Мно­гие из них были революционерами, стремившимися своей деятельностью в качестве ораторов и журналистов способст­вовать делу либерализма. Таковы были мексиканский нацио­нальный поэт Гильермо Прието, который впоследствии пи­сал баллады во славу героев, сражавшихся за независи­мость, и сам сражался за Реформу, и блестящий, эксцент­ричный Игнасио Рамирес, ненавидевший католицизм и гордившийся своими ацтекскими предками, мексиканский Вольтер, чьи богохульные эпиграммы казались духовенст­ву и креолам почти сатанинскими.

Эти люди и их товарищи образовали группу, занимаю­щую в истории Мексики исключительное место по честности и дарованиям ее членов. Но прежде, чем они смогли до­биться власти, консерваторы сделали еще одну, последнюю, попытку создать устойчивое авторитарное правительство.

Встревоженные растущей угрозой либерализма, духовенство и генералы, креолы-землевладельцы и ахиотистас спло­тились и под руководством престарелого Лукаса Аламана, а также его друга и ученика Аро-и-Тамариса стали поду­мывать о новой военной диктатуре. Участились разговоры о необходимости призвать короля из Европы, и дипломаты начали обсуждать кандидатуры с испанским двором в Мадриде. Но прежде всего консерваторам нужно было захватить власть в Мексике. Между тем только один мексиканец обладал энергией и престижем, необходимыми для диктатора. Санта-Ана, который всегда, как только он сходил с политической сцены, приобретал ореол националь­ного героя, все еще был вождем, без которого не могла обойтись ни одна политическая комбинация. Несмотря на его тридцатилетнюю карьеру шантажа и коррупции, Аламан верил, что Санта-Ану можно обуздать серьезной поли­тической программой.

Ариста был свергнут в январе 1853 г. К власти при­шли консерваторы. Санта-Ана вновь был избран диктато­ром на один год. Он жил в то время в Венесуэле, где купил себе асиенду. Впрочем, он был готов снова «пожертвовать» собой для блага родины. 1 апреля он высадился в Веракрус, где его приветствовала знакомая толпа генералов, охотников за должностями и ахиотистас. Побывав несколь­ко раз на банкетах и на бое быков, он проследовал в сто­лицу, где 20 апреля был формально провозглашен пре­зидентом.

Клерикалы и ахиотистас, соперничая друг с другом, старались приобрести влияние на диктатора. Свита Санта-Аны кишела шпионами Лукаса Аламана. Но в Веракрус Санта-Ану встретил Эскандон, самый богатый из ахиоти­стас, и, не успев доехать до столицы, диктатор уже принял от него заем на обычных непомерно тяжелых условиях. Од­нако он не совсем разочаровал своих консервативных сто­ронников. Аламан, возглавивший его кабинет, сделал ему целый ряд предостережений и представил разработанную программу. Санта-Ана пренебрег предостережениями, но согласился принять те части программы, которые были со­вместимы с его престижем. Новое министерство «фоменто» («поощрения» — министерство народного просвещения, зем­леделия, торговли и промышленности) намечало экономи­ческие усовершенствования — строительство дорог и теле­графа и колонизацию незанятых земель. Армия была уве­личена до 90 тыс. чел., и для ее обучения были ввезены испанские и прусские офицеры. Правительство было цен­трализовано, либеральные губернаторы были устранены военной силой, а газеты, отказавшиеся восхвалять духо­венство и диктатора, прекратили свое существование. В Но­вом Орлеане возникла быстрорастущая колония изгнан­ников. Подобными методами консерваторы рассчитывали раз навсегда искоренить либеральную заразу и установить в Мексике самодержавное правительство по старому испан­скому образцу.

Со смертью Аламана в июне 1853 г. консерваторы ут­ратили своего самого способного государственного деятеля. Лишившись единственного человека, который оказывал на него сдерживающее влияние, Санта-Ана вскоре забыл свои серьезные намерения и снова превратился в демагога, за­ботящегося только о добыче и аплодисментах. Ахиотистас и охотники за концессиями помогали ему грабить казну, а подарки и лесть богатых землевладельцев, благодарных за защиту от либералов, вскружили бы голову и гораздо более трезвому диктатору. В ноябре был восстановлен созданный когда-то Итурбиде орден Гвадалупе, и Санта-Ана проводил целые часы, серьезно обдумывая, какого рода форма больше всего подойдет для членов этого ордена. Форма была вве­дена также для государственных чиновников, которым по-прежнему не выплачивали в срок жалованья, но которые тем не менее были вынуждены покупать себе мундиры на собственный счет. Министры — члены кабинета должны бы­ли ездить в желтых каретах, с лакеями в зеленых ливреях. А самого Санта-Ану сопровождали в поездках уланы прави­тельственной гвардии в красных мундирах с золотыми эпо­летами и серебряными пуговицами и в остроконечных шле­мах с гребнями. В декабре было внесено ставшее неизбеж­ным предложение сделать диктатуру постоянной. Санта-Ана не собирался быть временным заместителем до при­бытия принца из Габсбургского или Бурбонского дома. Он размышлял над различными титулами, которые предлагали ему льстецы. Вспомнив судьбу Итурбиде, он отверг титул императора и решил в конце концов называться «Его Верховное Высочество». Между тем, бюджет, несмотря на уменье Санта-Аны собирать налоги, был по-прежнему не­сбалансирован, а духовенство, несмотря на расточаемые им щедрые похвалы по адресу диктатора, не желало дать ему заем.

Конец диктатуры был подобен концу многих других мексиканских правительств. Генералы и чиновники начали выступать против нее, как только истощились ресурсы каз­ны. Новым был лишь характер революционного движения. Крепостью его был штат Герреро, где жила еще память о Морелосе, а главарем — старый спутник Морелоса Хуан Альварес, являвшийся руководителем всех либеральных вос­станий в течение сорока лет. С Альваресом был связан Игна­сио Комонфорт, креол, которого Санта-Ана незадолго до то­го уволил с должности сборщика таможенных пошлин в пор­ту Акапулько. В марте 1854 г. они опубликовали «план Аютлы», призывавший установить временную диктатуру начальника революционных войск, а затем созвать съезд, который разработает новую конституцию. Санта-Ана от­правился на юг, чтобы подавить восстание, но партизаны Альвареса не принимали боя и отступали в горы, ожидая, чтобы климат сделал свое дело. А когда Санта-Ана дошел до Акапулько, ему не удалось ни подкупом, ни атаками заставить Комонфорта сдаться. Его верховному высочест­ву пришлось удовольствоваться сжиганием индейских дере­вень и расстрелом либералов, которых удавалось поймать. Объявив, что восстание подавлено, Санта-Ана вернулся в Мехико, где его почитатели устроили празднество в честь победы и воздвигли триумфальную арку, на которой выби­лась статуя диктатора с мексиканским флагом в руке. Но Санта-Ана был достаточно опытен в мексиканской полити­ке, чтобы почувствовать близость конца. Готовясь к новому изгнанию, он стал переводить деньги в заграничные банки.

Помощь пришла из неожиданного источника. Прави­тельство Соединенных Штатов, провозглашавшее себя дру­гом мексиканских либералов, готово было за территориаль­ные уступки поддержать тиранию. По так называемому Гадсденскому договору Санта-Ана продал Соединенным Шта­там долину Месийя, составляющую теперь часть Южной Аризоны. В казну Санта-Аны влилось 10 млн. долларов, и верность армии была обеспечена еще на один год. До­полнительные средства были добыты путем продажи юкатанских индейцев на кубинские плантации по 25 песо за голову. В декабре Санта-Ана в подражание Наполеону устроил плебисцит, но превзошел своего героя тем, что не создал даже видимости тайного голосования. Каждому гражданину было предложено указать, считает ли он нуж­ным продлить диктатуру, и соответственно подписаться под словами «да» или «нет».

Однако восстание медленно накапливало силы. Комонфорт побывал в Соединенных Штатах и вернулся в Ака­пулько с партией оружия. К нему начали присоединяться изгнанники из Нового Орлеана. Сантос Дегольядо органи­зовывал партизанские отряды в Халиско. Влиятельные ка­сики, как Мануэле Добладо в Гуанахуато и Сант-Яго Видаурри в Нуэво-Леоне, изгнали чиновников Санта-Аны и примкнули к повстанцам. К весне 1855 г. за план Аютлы высказалась большая часть Северной Мексики, и движение начало распространяться по восточному побережью. Сраже­ний было мало. Санта-Ана дважды выступал на подавле­ние мятежа и дважды поспешно возвращался, так как не мог пойти на риск поражения. Он надеялся продать еще часть мексиканской территории Соединенным Штатам, но переговоры шли медленно, а когда в провинции Веракрус начались выступления против его власти, он решил бежать, пока это еще было возможно. В августе он тайком выбрался из Мехико и, доехав до Пероте, опубликовал свое отречение. Население города немедленно высказалось за план Аютлы. Оно демонстрировало в Аламеде, выкрикивая при­ветствия Альваресу и Комонфорту, разграбило дома бога­тых приверженцев Санта-Аны и устроило костер из его карет. 17 августа бывший диктатор сел в Веракрус на пароход «Итурбиде» и вернулся на свою асиенду в Вене­суэлу.

Несколько недель страна была в смятении. Консерва­торы назначили нового президента и надеялись избежать более решительных реформ, сделав Санта-Ану козлом от­пущения. Касики северных провинций не хотели подчи­ниться руководству южан, но Игнасио Комонфорт настаи­вал на том, чтобы всеми был принят план Аютлы. Видаурри и Добладо признали в конце концов Хуана Альвареса вождем революции. В Куэрнаваке собралась хунта под председательством Гомеса Фариаса, который был избран президентом республики. Альварес организовал правительство в Куэрнаваке, а затем двинулся на столицу. 14 нояб­ря в сопровождении личной охраны из индейских воинов — горцев из южных провинций — он въехал в Мехико. Через несколько дней его министр юстиции Бенито Хуарес повел наступление на силы реакции, декретировав отмену фуэрос духовенства и офицерства. Снова вставала задача, осуществление которой было прервано, когда Идальго, после Монте де лас Крусес, отступал от столицы, и вторич­но — когда Агустин де Итурбиде нанес Морелосу пораже­ние у Вальядолида. И либералы и консерваторы понимали, что начинается новая эпоха. Санта-Ана с его мишурным великолепием, напыщенными речами, ловкими политическими комбинациями и бесстыдными перебежками из одного политического лагеря в другой не будет больше ослеплять и изумлять мексиканский народ. Отныне Мексикой будут управлять более суровые и серьезные люди(1).

——

(1) Санта-Ана имел несчастье прожить еще двадцать лет. Во время французской интервенции он предложил свои услуги Максимилиану, высадился в Веракрус и был немедленно выслан французами. Два года спустя он выступил против Хуареса, надеясь на поддержку правительства Соединенных Штатов. Но авантюристы, уверявшие, что могут оказать влияние на американский государственный де­партамент, выманили у него большую часть средств, а когда он снова высадился в Мексике, Хуарес арестовал и выслал его. Полу­чив, наконец, в 1872 г. разрешение вернуться на родину, он умер в Мехико в 1876 г.

Правительство Комонфорта

После падения Санта-Аны в Мексике более десяти лет продолжалась социальная революция, известная в мекси­канской истории под названием Реформы. Подобно фран­цузской революции, Реформа ставила своей первой целью уничтожение феодализма. Вдохновлявшая ее идеология ис­ходила от философов французского либерализма, а ее дви­жущей силой были метисы. Сторонники Реформы намере­вались создать конституционное правительство, уничтожить независимую власть духовенства и генералов и ускорить экономический прогресс, используя конфискованное иму­щество церкви. Некоторые, как, например, экономист Ми­гель Лердо де Техада, стремились создать современное ка­питалистическое государство, а более радикальные, особен­но Мельчор Окампо, — нацию мелких собственников. Но Реформа ни в одной области не имела полного успеха. Феодализм был уничтожен лишь частично. Правительства оставались по-прежнему диктаторскими. Собственность не была перераспределена коренным образом, пеонаж индейцев сохранился. Таким образом Реформа оказалась мексикан­ской буржуазной революцией, которая привела к власти новый класс, но не смягчила угнетение масс. Однако, хотя надежды наиболее благородных деятелей не сбылись, Ре­форма ознаменовала решающий поворотный пункт в исто­рии Мексики. Она поставила у власти метисов, которые стали управлять так энергично и успешно, как ни одно прежнее креольское правительство. Она сделала возможным мощное развитие экономики, которое, несмотря на сопро­вождавшие его несправедливости, могло послужить необхо­димой предварительной ступенью к социальному преобра­зованию. После Реформы Мексике уже перестала грозить опасность распада или поглощения ее Соединенными Штата­ми. Она начала превращаться в нацию.

Подобно многим другим революциям, Реформа началась с попытки добиться умеренных перемен и лишь постепен­но, в результате непримиримой враждебности реакции, при­няла более радикальный характер. На первых стадиях ее руководителем был Игнасио Комонфорт. Он главным обра­зом и добился свержения Санта-Аны. Все считали его тем сильным человеком, который выведет Мексику из кризи­са. Его тяжелая коренастая фигура, честность и нелюбовь к распрям внушали доверие, и все модерадос стали требо­вать, чтобы президентом стал именно он. Хуана Альваре­са модерадос не только презирали за необразованность и индейско-негритянское происхождение, но и боялись, ибо он воплощал в их глазах ненависть угнетенных рас к угне­тателям. Когда он ввел своих индейских воинов в Мехико, имущие классы перепугались, ожидая восстаний пеонов, резни креолов и разрушения того, что они называли циви­лизованным обществом. В декабре 1855 г. представителя радикальной интеллигенции Мельчора Окампо заставили уйти из кабинета, и через несколько дней Альварес передал пост президента Комонфорту. Альварес сознавал, что он непригоден для задач государственного руководства. Сфе­рой его деятельности было руководство партизанами. И когда Мануэль Добладо пригрозил восстанием в пользу Комонфорта, Альварес предпочел вернуться без борьбы в горы провинции Герреро.

Комонфорт знал, что необходимо ограничить власть духовенства, но считал также, что мексиканский народ на­ходится под влиянием церкви и нуждается в ее услугах. Модерадо по убеждению, получивший политическое воспи­тание у Гомеса Педрасы, Комонфорт ненавидел гражданскую войну. Он мечтал о миролюбивой и гармоничной Мек­сике и поставил перед собой невыполнимую задачу добиться согласия реакционеров на проведение ре­форм.

Результатом этой несбыточной надежды на примирение явился злосчастный закон Лердо, подготовленный Мигелем Лердо де Техада, министром финансов в кабинете Комон­форта, и изданный в июне 1856 г. Целью закона было уве­личить доходы правительства и ускорить экономический прогресс. Поместья, принадлежавшие церкви, подлежали продаже; покупать их могли нынешние их арендаторы или любые лица «денонсировавшие» их, т. е. подававшие на них заявки. Церкви запрещалось иметь землю, но за свои поместья она должна была получить деньги, при­чем с каждой сделки по продаже земли взимался боль­шой налог в пользу правительства. Все руководители Реформы верили в незыблемость частной собственности, но радикалы надеялись на широкое распределение соб­ственности, а закон Лердо поощрял ее концентрацию. Раздел церковных асиенд разрешен не был. Только бо­гачи могли уплатить за землю покупную цену плюс на­лог. Духовенство убедило многих богатых мексиканцев не пользоваться выгодами антиклерикального закона, так что от закона Лердо выиграли главным образом иностранцы. Группа «новых креолов» англо-саксонского, французского и германского происхождения стала скупать церковные зем­ли и вскоре заняла влиятельное положение в мексикан­ском обществе. Передача церковных асиенд иностранным капиталистам была сама по себе отрицательным явлением, но это было не единственным следствием закона Лердо. В ложной надежде убедить духовенство, что закон не имеет антиклерикального характера, авторы не ограничили его действие церковью. Иметь поместья было запрещено всем корпорациям всякого рода. Вся земля должна была стать собственностью отдельных лиц. Таким образом, закон Лер­до декретировал продажу эхидос (общинных земель) при испанских городах и — что принесло еще большее бедст­вие — общинных земель, принадлежавших индейским де­ревням. А когда жаждавшие земли метисы нашли, что стоимость церковных асиенд превышает их финансовые воз­можности, они набросились на общинные земли и стали «де­нонсировать» их перед властями и скупать за ничтожные суммы. Непосредственным результатом этого был ряд вос­станий индейцев в центральных провинциях, и правитель­ство оказалось перед угрозой объединения индейцев с ре­акционерами. Осенью Лердо выпустил циркуляр, в котором разъяснял, что общинные земли надо не распродавать «де­нонсирующим», а делить между индейцами. Но эта попыт­ка превратить индейцев в крестьян-собственников не со­провождалась никакими мерами для защиты их от алчности метисов. Когда циркуляр был проведен в жизнь, оказалось, что новых индейцев-собственников легко заставить продать свою землю на льготных условиях, напоив их водкой агуардиенте.

Лердо и Комонфорту не удалось примириться и с ре­акционерами. Епископы и генералы не намеревались идти ни на малейшие уступки и предпочитали подвергнуть всю Мексику бедствиям гражданской войны, лишь бы не при­нимать «закон Хуареса» и «закон Лердо». В начале 1856 г. реакционеры подняли восстание в Пуэбле. Руководил им Аро-и-Тамарис, друг и ученик Лукаса Аламана, креоль­ский аристократ. Предполагалось объявить императором Мексики либо Аро, либо сына Агустина Итурбиде. В марте Комонфорт взял Пуэблу, изгнал ее епископа Лабастиду и конфисковал церковные имущества на покрытие военных издержек. Весной и летом стояло затишье, но все знали, что клерикалы что-то замышляют. Вся страна, за­таив дыхание, ждала бури. Тайная центральная консерва­тивная директория (Directoría Conservadora Central), руко­водство которой находилось в Мехико, энергично готовила восстание, а ее организационный гений Франсиско Хавьер Миранда, священник из епархии Пуэблы, переодетым пу­тешествовал по всей стране и совещался с генералами и главарями партизанских отрядов. Некоторые священники, принадлежавшие к белому духовенству, приняли закон Лердо и даже купили себе церковные поместья, но монахи отказывались покидать свои асиенды. В больших фран­цисканских и доминиканских монастырях реакционные ли­деры замышляли заговоры и устраивали потайные склады оружия. В сентябре Комонфорт приказал разрушить мо­настырь святого Франциска, основанный при Кортесе и расположенный в самом сердце Мехико. Вначале 400 ра­бочих боялись, что их поразит за святотатство божий гнев, но антиклерикальные речи и песни, а также пример одного члена городского совета, который сам схватил лом и начал разрушать стену монастыря, побудили их присту­пить к работе. Монахи вышли из монастыря между двумя рядами солдат, а через монастырские здания были проло­жены улицы. На следующий месяц в Пуэбле опять нача­лось восстание, возглавленное Мирандой и 25-летним Мигелем Мирамоном. Томас Мехиа, индейский вождь из гор Сьерра Горды, захватил Керетаро и призвал индейцев примкнуть к духовенству в борьбе против закона Лердо. Мятеж охватил Сан-Луис-Потоси, Мичоакан, Тласкалу и сельские местности провинции Веракрус. Но Ко­монфорт энергично подавил это восстание, и к марту 1857 г. волнения прекратились. Несмотря на то, что не­преклонность клерикалов была очевидна, Комонфорт на­деялся еще на примирение с ними. Он простил и освободил взятых в плен реакционеров, что дало им возможность продолжать свою заговорщическую деятельность; кроме этого он направил посла в Рим в тщетной надежде зару­читься санкцией папы на проведение реформ.

Тем временем собралось учредительное собрание. По­скольку в административном аппарате господствовали моде­радос, собрание неизбежно представляло именно их. По­добно своему предшественнику в 1823 г., оно было главным образом собранием креольских и метисских интеллиген­тов, на две трети адвокатов, исполненных веры в либераль­ную демократию и права человека. Спасение от политичес­ких недугов Мексики они видели в новых бумажных гаран­тиях конституционного правления. Но на съезде раздава­лись и более трезвые речи. «Вследствие нелепой до абсурда экономической системы наш народ не может быть ни сво­бодным, ни республиканским, ни, тем более, процветаю­щим, — заявил радикал Арриага, — хотя бы сто конститу­ций и тысячи законов провозглашали отвлеченные права, прекрасные, но неосуществимые теории». Однако модера­дос не желали радикального перераспределения имуществ. Они хотели только гарантий против клерикальной и воен­ной диктатуры и с этой целью изложили в 29 статьях длинный перечень прав личности, которые не должно на­рушать ни одно правительство.

Структура правительства устанавливалась примерно та­кая же, как в 1824 г. Деление на штаты также осталось прежнее. Однако федерализм новой конституции порази­тельным образом сочетался с чертами, заимствованными из централистических традиций французского якобинства. Фе­деральный конгресс состоял из одной палаты(1) и имел право отстранять губернаторов штатов в судебном порядке, а выборы в штатах в спорных случаях подлежали утвер­ждению федерального верховного суда. Таким образом, в правительственном аппарате преобладало влияние централь­ных властей, и хотя полномочия президента по видимости были строго ограничены, в действительности он мог полу­чить всю верховную власть. Голосование было косвенное, и выборщики, представлявшие избирательные округа и вы­биравшие членов конгресса, членов верховного суда и пре­зидента, на практике обычно являлись государственными чиновниками, а президент имел конституционное право сме­щать чиновников по своему желанию. При такой конститу­ции Порфирио Диас мог, почти не нарушая закона, под­тасовывать избрание угодных ему конгрессов, превращать губернаторов штатов в своих марионеток и сам семь раз переизбираться на пост президента. Собрание все же было уверено, что составило конституцию, при которой диктату­ра станет совершенно невозможной. Особенно большое вни­мание привлекли антиклерикальные статьи конституции. В них были записаны отмена фуэрос и запрещение кор­поративной собственности на землю. Монахам разреша­лось отрекаться от своих обетов, что было сформулирова­но в оптимистической статье, объявлявшей незаконным также и пеонаж. Вопрос о религиозной свободе вызвал долгие прения, в продолжение которых столичные жители толпились на балконах зала заседаний и шикали или апло­дировали ораторам, причем клерикалы держали в руках зелено-белые знамена со словами: «Да здравствует рели­гия — смерть терпимости!», а радикалы — желтые знаме­на с лозунгом: «Долой богачей, борющихся против сво­боды совести!». Депутаты робели. Большинство их, несмот­ря на весь свой антиклерикализм, были католиками. Един­ственным общепризнанным вольнодумцем на съезде был Игнасио Рамирес. Многие депутаты, боясь осуждения кле­рикалов или реакционного переворота, не являлись на за­седания, и было трудно составлять кворум. В конце кон­цов осторожность взяла верх. Хотя католицизм явно при­нят не был, в конституции не содержалось и открытого провозглашения религиозной свободы.

Конституция была окончательно принята в феврале 1857 г. Клерикалы объявили ей беспощадную войну. Ду­ховенство отлучало от церкви всех, кто приносил присягу конституции. Ни один человек, принимавший конституцию или приобретавший имущества церкви, не имел права на исповедь, на похороны по христианскому обряду или на другие услуги церкви. Тем не менее в течение весны 1857 г. производилась присяга конституции, и чиновники оказа­лись между двух огней. Многие, боясь отлучения, жерт­вовали своими должностями и окладами. Другие приноси­ли присягу, но в страхе и трепете перед сверхъестествен­ными силами церкви. На пасхе Комонфорта и членов его правительства не допустили в собор.

Тем временем в соответствии с новой конституцией производились выборы президента первого конгресса и членов верховного суда, председатель которого являлся также вице-президентом республики. Президентом был из­бран Комонфорт, а председателем верховного суда — Бе­нито Хуарес.

Комонфорт предоставил Учредительному собранию действовать по собственному усмотрению и не вмешивался в его решения; но результат работы собрания совершенно не удовлетворил его. Комонфорта испугал длинный перечень гарантий гражданской свободы и ограничения власти пре­зидента. Чтобы вывести Мексику из кризиса, исполни­тельная власть нуждалась, по мнению Комонфорта, в дик­таторских полномочиях. Кроме того, Комонфорт продол­жал надеяться на компромисс и совершенно не мог при­мириться с перспективой беспощадной войны между цер­ковью и государством. Мексиканский народ, считал он, испытывает потребность в церкви. Пусть же у него не будет причин обвинять президента в закрытии церквей. Наступлением на конституцию руководил архиепископ Мехико, но Комонфорт не решался его изгнать. Реакцио­неры почуяли, что президент колеблется, и попытались привлечь его на свою сторону. Но если Комонфорт не хотел бороться с духовенством, он также не хотел разно­гласий и го своими друзьями и сторонниками — либерала­ми. Он намеревался править Мексикой как президент, стоящий над партиями. В результате этого он скоро ока­зался человеком без партии.

Осенью, когда собрался новый конгресс, Комонфорт предложил приостановить действие гарантий гражданской свободы и пересмотреть конституцию. Конгресс, подозре­вая, что Комонфорт может оказаться изменником, отка­зался сделать это. Тем временем клерикалы замышляли использовать стремление Комонфорта к усилению испол­нительной власти как предлог для переворота. В декабре Феликс Сулоага, генерал, командовавший гарнизоном Такубайи, в прошлом кассир игорного дома, поднял мятеж, тре­буя диктатуры Комонфорта и нового учредительного собра­ния. Пока Комонфорт колебался, Сулоага овладел Мехико, распустил конгресс и арестовал Хуареса. Через два дня Комонфорт принял план Сулоаги. Не желая нарушать кон­ституцию, пока она была в силе, он утверждал, что теперь она перестала существовать вследствие захвата власти Сулоагой. Он надеялся предотвратить гражданскую войну, но вскоре потерпел разочарование. Архиепископ и духовен­ство высказались за Такубайский план. Однако они не думали о новой конституции, а стремились к отмене зако­нов Хуареса и Лердо. Тем временем либералы в провин­циях сплачивались на защиту конституции. В Мичоакане и Халиско Сантос Дегольядо стал формировать либераль­ную армию. В Керетаро собралось 70 депутатов конгресса, которые заявили, что Комонфорт, нарушивший присягу конституции, утратил тем самым право на пост президен­та, и провозгласили президентом республики Бенито Хуа­реса.

Наконец-то Комонфорт понял, что нужно бороться. Позволив реакционерам захватить власть, он предпринял запоздалую попытку искупить свою слабость. Он освобо­дил Хуареса и собрал пятитысячное войско, чтобы лишить Сулоагу власти в столице. Но в результате дезертирства от пяти тысяч солдат скоро осталось пятьсот, и 21 января 1858 г. Комонфорт покинул Мексику и отправился в изгнание в Соединенные Штаты. В столице президентом был объявлен Сулоага, законы о реформах были отменены, а клерикальные генералы сколачивали армии и шли на се­вер, чтобы истребить либералов. Хуарес бежал в Керетаро, где его приветствовали как президента, и образовал там кабинет. Но оборонять Керетаро было невозможно. Преследуемый по пятам реакционной армией, Хуарес бежал в Гвадалахару. Там против него восстали войска, и он ед­ва не был убит. Из Гвадалахары Хуарес отправился в уединенный порт Мансанильо, затем отплыл со своим пра­вительством в Панаму, а оттуда через Гавану и Новый Орлеан в Веракрус. Этот город был еще верен конституции. Тот, кто владел им, мог постепенно задушить своих противников, лишив их таможенных доходов и поставок оружия, а желтая лихорадка «горячей земли» делала Веракрус почти неприступным для войск, набранных на плоско­горье. Хуарес провел в Веракрус около трех лет, пока власть в Мехико принадлежала клерикалам. В стране в это время происходила самая жестокая из ее гражданских войн.

——

(1) К которой в 1874 г. был добавлен сенат.

Трехлетняя война

Война за Реформу была войной провинции против Мехико, войной деревни против города. В борьбе с духовен­ством, генералами и богатыми креолами объединились ин­дейцы Оахаки и Герреро и метисские ранчерос северных территорий. Подобно войне за независимость, это была пар­тизанская война, которую вели бесчисленные местные от­ряды, руководимые иногда подлинными патриотами, а иног­да разбойничьими атаманами, безнаказанно убивавшими и грабившими всех, кого они встречали на своем пути. Герильерос не всегда были либералами. В некоторых про­винциях духовенство поднимало индейцев на борьбу за церковь. Поскольку крупные касики, претендовавшие на управление провинциями — люди вроде Видаурри в Нуэ­во-Леоне и Добладо в Гуанахуато, — шли с либералами, менее влиятельные касики иногда становились на сторону консерваторов. Томас Мехиа, индейский касик Сьерра Горды, и Лосада, правитель почти независимых индейских племен, живших в горах Найярит, предпочитали господство креолов в Мехико господству местных главарей метисов.

У консерваторов генералы были искуснее, а войска более дисциплинированы, чем у либералов, и в открытом бою консерваторы обычно брали верх. Они могли полагаться на помощь духовенства, которое отказалось признать закон Лердо, чтобы потратить сокровища, накопленные за три столетия господства церкви, на финансирование граждан­ской войны. Но у либералов были руководители, не мирив­шиеся с поражениями. При всех кровопролитиях и грабе­жах, расстрелах пленников, ограблении церквей и корыст­ных интригах, искажавших дело либералов, в их среде про­будились новые стремления. Эти стремления были свой­ственны местным руководителям вроде Порфирио Диаса, возглавлявшего партизанский отряд на далеком юге, в доли­не Теуантепека. В еще большей степени ими был проникнут Сантос Дегольядо, профессор права, которого Хуарес назначил командующим армиями, «герой поражений», кото­рый не выиграл ни одной битвы, но своим упорством в со­бирании войск и пониманием стратегии войны обеспечил конечную победу либералов.

В этом кризисе Бенито Хуарес, после того как сошел со сцены Комонфорт, стал символом конституционного прави­тельства. В кабинете министров при нем заседали Мельчор Окампо и Гильермо Прието, к которым впоследствии при­соединились Игнасио Рамирес, Мигель Лердо де Техада и его брат Себастьян. Хуарес, невысокий темнокожий инде­ец из гор Оахаки, пользовался их советами, не полагаясь на свои способности. Он говорил редко и нерешительно. Однако Хуарес в вышей степени обладал тем, в чем боль­ше всего нуждалась Мексика — непреклонной честностью и неукротимой волей, которая никогда не мирилась ни с ком­промиссами, ни с поражениями.

В идеологию либерализма он внес индейскую про­стоту и упорство и то несгибаемое мужество, с которы­ми за три века до него Кваутемок сопротивлялся Кор­тесу. Он никогда не умел зажигать толпу или господ­ствовать над кабинетом, но он мог, взволнованный глубо­кими проблемами, придавать своим прокламациям могу­чее красноречие, обладавшее тем свойством постоянного воздействия, которое отличает великие литературные про­изведения.

Дело, которое может вдохновить таких людей, какими были Хуарес, Окампо и Сантос Дегольядо, нельзя победить, хотя его торжество может быть очень далеким. Но и у консерваторов были свои вожди. Среди жадных и мятежных епископов и генералов, землевладельцев и эуиотистас, которые в течение нескольких десятилетий угнетали Мексику, вели ее к поражению во внешней вой­не и почти к потере национальной независимости, были люди, для которых лозунг «Religión у fueros» олицетво­рял не только личное богатство и привилегии, но так­же идеал крестовых походов. Старые рыцарские добродетели феодализма воплощал самый молодой и способный из консервативных генералов Мигель Мирамон. То же индейское упорство и самоотречение, которое Хуарес внес в дело либерализма, обнаруживал в борьбе за церковь Томас Мехиа. Но если Мирамон и Мехиа были самыми благородными из клерикалов, они не являлись любимы­ми генералами церкви. Паладином, которого восторжен­но чествовали духовенство и благочестивые креольские дамы, их Иисусом Навином, их Иудой Маккавеем был Леонардо Маркес — человек другого сорта. Мало генера­лов, даже в Мексике, так ревностно расстреливали плен­ников и убивали политических противников, как Маркес.

Весь 1858 г. консерваторы одерживали победы. Мира­мон и Маркес заняли Сан-Луис-Потоси и отогнали Видаурри обратно в его княжество Нуэво-Леон. Они повернули на запад против Дегольядо, и Маркес без труда взял Гвадалахару, а Мирамон покорил тихоокеан­ское побережье. Вожди либералов бежали в горы. Однако в этой войне, когда повсюду сражались партизанские от­ряды, консерваторы не имели возможности прочно овла­деть территорией. Они владели городами, но деревни обычно шли за либералами. Либеральные герильерос действовали даже в горах, господствующих над долиной Мехико. В октябре Бланко совершил из Мичоакана на­бег на столицу и был отбит только у Тлальпамских ворот.

В конце концов произошел новый государственный пе­реворот. Во время революции Аютлы Сулоага сражался в рядах либералов. Он получил пост президента благодаря измене, но не пользовался доверием духовенства. В дека­бре столичные войска обратились против него, и прези­дентом был объявлен Мирамон. Сулоага, не отказавшийся от претензий на пост президента, бежал из столицы и скрылся в горах Пуэблы. Мирамон намеревался взять Веракрус и в феврале 1859 г. отправился из Мехико к побе­режью. Он нашел Веракрус неприступным для атаки, а когда его солдаты стали умирать от желтой лихорадки, он снял осаду и бесславно вернулся на плоскогорье. Тем вре­менем Дегольядо совершил набег на Мехико. С большой армией и внушительным обозом боеприпасов он пошел на столицу из Мичоакана, причем Маркес из Гвадалахары преследовал его по пятам. Дегольядо ожидал восстания либералов в столице. Вместо того чтобы штурмовать Ме­хико, он ждал в Такубайе и Чапультепеке, где 11 апреля был атакован Маркесом. Последний одержал победу, и остатки разбитой армии либералов в смятении бежали в горы. Мирамон, вернувшийся в Мехико во время сраже­ния, отдал приказ расстрелять пленных офицеров. Маркес расстрелял не только пленников, но также многих студентов-медиков, не принимавших участия в бою, но вышед­ших на место сражения после боя, чтобы оказать помощь раненым либералам. Этим поступком он заслужил прозви­ще «такубайского тигра». После бойни духовенство от­праздновало победу пением «Те Deum», а Мирамон и Маркес проехали по улицам города в открытой карете, приветствуемые духовенством. На Маркесе красовался поднесенный ему городскими дамами шарф с надписью «Добродетели и доблести». Затем Маркес вернулся в Гвадалахару, где креольские дамы приняли его под триум­фальной аркой и увенчали золотой короной. Там он рас­стрелял ряд сторонников либералов и захватил их имуще­ство.

В июле Хуарес издал новые, гораздо более суровые декреты против духовенства. Священники добровольно от­давали свои сокровища консерваторам, вынося из церквей все, кроме священных сосудов, и либеральные генералы поняли, что только захватив эти сокровища в подвластных им районах, они смогут заплатить своим войскам и лишить оппозицию ее финансовых ресурсов. Видаурри послал ра­дикального депутата конгресса Ромеро Рубио в Веракрус, а Дегольядо сам посетил город, чтобы убедить Хуареса принять соответствующие меры. Хуарес видел в войне прежде всего борьбу за конституцию 1857 г. Как и Лин­кольн в американской гражданской войне, он считал, что на карту поставлена демократическая форма правления. И подобно тому, как Линкольн уничтожил рабство, чтобы спасти союз, Хуарес согласился лишить духовенство его имуществ, чтобы спасти конституцию. По закону Лердо (июль 1859 г.) все церковное имущество, за исключением церковных зданий, подлежало безвозмездной конфиска­ции. Мужские монастыри закрывались немедленно, а жен­ские — после смерти монахинь, находившихся там к мо­менту издания закона. Кладбища объявлялись националь­ной собственностью, брак превращался в гражданский договор, чем отменялась обязанность платить священникам за похороны и свадьбы. По совету Окампо законы были составлены так, чтобы поощрять мелких собственников. Церковные поместья подлежали разделу на мелкие участ­ки и продаже в кредит на льготных условиях. Но создать на развалинах церкви нацию крестьян-собственников было поздно. Многие церковные поместья были уже приобрете­ны богачами по закону Лердо. Оставшееся было большей частью захвачено в ходе войны и продано провинциальны­ми касиками по сходной цене. Там, где проходили либеральные армии, церкви оставались опустошенными и раз­грабленными. Военачальники, доведенные в пылу борьбы до крайности, расстреливали священников и монахов, отказывавшихся служить в либеральных армиях. Они хватали священные реликвии и иконы из церквей и бро­сали их в костры. Это была спасительная жестокость, очищавшая страну от миазмов, накопившихся в ней за три века власти церкви. Она ослабляла влияние религиозных суеверий и показывала мексиканскому народу, что можно наложить руку на духовенство, не навлекая на себя небес­ного гнева. А поскольку эти меры снабжали либералов доходами и привлекали на их сторону всех, кто хотел полу­чить долю в добыче, они обеспечили их победу. Но они не разрешили основных экономических проблем Земли духо­венства, серебро, золото и драгоценные камни, которыми благочестие испанцев — помещиков и владельцев рудни­ков — наполнило соборы и помещения капитулов, стали соб­ственностью радикальных военных и политиков. Но ни один из руководителей либеральной партии не нажился на конфискациях. Несмотря на все свои возможности, Хуарес и его товарищи были после окончания конфликта так же бедны, как и в начале его. Все же в военной сумятице хуаристы не могли внушить всем своим сторонникам ту же строгость. В результате ограбления духовенства создалась не нация мелких собственников, а новый правящий класс, которому предстояло господствовать над Мексикой в тече­ние следующего полувека.

Между тем стране угрожала иностранная интервенция. Английские владельцы рудников и держатели мексикан­ских займов имели в Мексике крупные экономические интересы. В Мексике жили купцы из Англии, Франции, Испании и Соединенных Штатов. Партизанские отряды нанесли им имущественный ущерб; иногда и сами купцы оказывались жертвами насилия. Европейские державы признали Мирамона президентом Мексики, и испанское правительство активно помогало ему. Клерикалы, особен­но Миранда, снова замышляли сокрушить либерализм, призвав из Европы короля с европейскими войсками, и их представители продолжали вести переговоры при испан­ском дворе. Либеральные герильерос мстили, выдвигая старый лозунг «смерть гачупинам», и осуществляли его, расстреливая испанских граждан. Соединенные Штаты пред­почитали поддерживать Хуареса, но в правительстве об­суждался вопрос о том, не следует ли предупредить евро­пейскую интервенцию, введя в Мексику свои войска. Уг­роза американского вмешательства исторгла у либералов договор Маклейн — Окампо от декабря 1859 г. Соединен­ные Штаты, стремившиеся соединить торговым путем атлантическое побережье с Калифорнией, получили по­стоянное право транзита через перешеек Теуантепек и разрешение ввести в Мексику войска «для защиты соб­ственности и наведения порядка». Они должны были за­платить либеральному правительству два миллиона долла­ров и еще двумя миллионами компенсировать американ­ских граждан, имевших претензии к мексиканскому пра­вительству. Этот договор, энергично и справедливо осуж­давшийся в Мексике как принесение в жертву националь­ного суверенитета, был отвергнут сенатом Соединенных Штатов. Быстро надвигалась гражданская война в США, последствия которой для Мексики уступают по важности лишь тем последствиям, которые она имела для Соединен­ных Штатов. Договор Маклейн — Окампо, по мнению се­верных штатов, был выгоден южанам.

Консерваторы продолжали одерживать победы. В ноябре Дегольядо был опять разбит в сражении у Селайи. В течение следующей зимы Мирамон вторично пытался захватить Веракрус. Испанские корабли, прибывшие с Кубы, выбросили мексиканский флаг и стали блокировать город с моря, но американский военный корабль захва­тил их под предлогом, будто они принадлежат пира­там, и помог либералам. Хуарес получал из Соединенных Штатов оружие, и Мирамон опять нашел Веракрус не­приступным. После недели осады он вернулся на плоско­горье, а в мае вновь атаковал либералов провинции Халис­ко. Но в военных действиях уже начинался перелом в пользу либералов. Консерваторы были лишены таможен­ных сборов, ресурсы церкви почти истощились. Армии консерваторов таяли. Либералы завоевывали численное превосходство. Их солдаты на горьком опыте учились дис­циплине, а ранчерос и погонщики мулов, адвокаты и ин­теллигенты, сделавшиеся генералами, учились водить ар­мии. Либералы находили новых руководителей. В Халиско командовали два молодых человека, Игнасио Сарагоса и Леандро Валье, не уступавшие по благородству Дегольядо. Сакатекас и Дуранго оказались под властью Гонсалеса Ор­теги, честолюбивого, жадного и бессовестного авантюриста, прирожденного демагога, наслаждавшегося поклонением толпы, но оказавшегося также способным генералом. В августе 1860 г. Мирамон впервые потерпел поражение. Ортега, Сарагоса и Добладо, располагавшие втрое боль­шим количеством войск, разгромили его у Силао. Они захватили две тысячи пленных и освободили их, тем са­мым установив новый прецедент, свидетельствовавший об их растущей уверенности в своих силах. Мирамон был от­брошен назад, в долину Мехико. В том же месяце парти­заны гор юга, руководимые Маркосом Пересом, взяли го­род Оахаку, а затем повернули на север, чтобы соединить­ся с главными силами армии либералов.

Недостаток денег вынуждал обе партии к отчаянным мерам. В Сан-Луис-Потоси Мануэль Добладо конфиско­вал поезд с серебром на сумму свыше миллиона песо, со­ставлявший собственность англичан — владельцев рудников. Дегольядо, вынужденный санкционировать этот захват, пообещал англичанам вернуть деньги. Мирамон сознавал свое отчаянное положение и потому действовал более ре­шительно. Из здания английского посольства в Мехико он взял 700 тыс. песо, ассигнованных на выплату англичанам по займам, и заключил сделку со швейцарским банкиром и владельцем рудников Жеккером. Подучив от него 750 тыс. песо наличными, Мирамон дал ему обязатель­ства правительства на номинальную сумму в 15 млн. Через год Мексике пришлось снова услышать об этих обязательствах; Жеккер имел в Европе влиятельных друзей.

Теперь, когда либералы были накануне победы, Де­гольядо пришел в отчаяние. Встревоженный захватом ан­глийского имущества, боясь интервенции, он предложил принять иностранное посредничество. В ответ Хуарес от­странил его от командования и назначил на его место Ортегу, на долю которого и выпала честь окончить войну. В октябре Ортега взял Гвадалахару, а в ноябре разбил Маркеса у Кальдерона и пошел на долину Мехико. Сто­лицу постепенно окружали стекавшиеся отовсюду парти­занские отряды. Мирамон пробился через них и 22 де­кабря в Сан-Мигель Кальпулальпане встретился с Орте­гой. Последняя армия консерваторов была разбита наго­лову, и либералы одержали победу. Мирамон бежал в столицу. Пока он размышлял, удастся ли ему выдержать осаду, Ортега заявил, что примет только безоговорочную капитуляцию, и Мирамон решил бежать. Он и главные его помощники собрались в цитадели, поделили между собой 140 тыс. песо, оставшиеся из денег английских дер­жателей займов, и по одиночке выехали из города по Толукской дороге. Мирамон отправился в Халапу и скрывал­ся там, пока не был подобран французским военным ко­раблем и увезен в Европу. 1 января Гонсалес Ортега во главе 25-тысячного войска въехал в столицу. Город ока­зал ему восторженный прием. Дегольядо наблюдал триум­фальное шествие из окна гостиницы Итурбиде на Платерос, и Ортега демонстративно остановился, чтобы обнять своего предшественника и увенчать его лавровым венком.

11 января, когда из Веракрус прибыл Хуарес, торжеств не было. В отличие от других президентов, въезжавших на площадь в пурпурных с золотом мундирах и в сопро­вождении войск, Хуарес приехал в карете, в темном ко­стюме, молчаливый и спокойный. Впервые правителем Мек­сики сделался штатский.

Ваш комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован, на него вы получите уведомление об ответе. Не забывайте проверять папку со спамом.

Другие публикации рубрики
Спросите по WhatsApp
Отправьте нам сообщение
Напишите, пожалуйста, ваш вопрос.

В личной переписке мы консультируем только по вопросам предоставления наших услуг.

На все остальные вопросы мы отвечаем на страницах нашего сайта. Задайте ваш вопрос в комментариях под любой публикацией на близкую тему. Мы обязательно ответим!