Образ Катрины – как Мексика говорит со смертью
В мексиканском воображении есть образы, которые невозможно стереть ни временем, ни политическими переменами, ни сменой поколений. Одним из таких образов является Ла Катрина — скелетообразная дама в шляпе с перьями, с ухмылкой, в платье эпохи Порфирио Диаса, вызывающе элегантная даже в своей мертвенности. Ла Катрина давно вышла за пределы изначальной карикатуры, став символом мексиканского Дня мертвых, частью туристического фольклора, элементом поп-культуры и — что особенно интересно — зеркалом общественных трансформаций. На фоне суеты современного Мехико, за блестящими витринами магазинов, уличной едой и ежедневными маршрутами, Катрина продолжает шагать вместе с народом, сохраняющая при этом свою насмешливую философию.
Ее история начинается с кисти Хосе Гуадалупе Посады — мексиканского гравера и иллюстратора, работавшего в конце XIX и начале XX века. Его кость в кость изображенные «калаверас» (черепа и скелеты) появились не на стенах галерей, а на страницах дешевых брошюр, листовок и сатирических изданий. Посада рисовал смерть в шляпах, на велосипедах, с гитарой и бутылкой мескаля — смерть веселилась, пела, любила, страдала и жила почти так же, как живые. В этом был вызов — демократизация смерти, уравнивание всех в финальном акте человеческого бытия. Но среди всех его калаверас, одна особенно зацепила — изящная женская фигура в европейской шляпе (La Calavera de la Catrina). Однако, сам он не называл ее Катриной. Это имя появилось позже, и его приписал Диего Ривера, поместив фигуру на свою фреску «Сон о воскресном утре в Центральном парке» в 1947 году.
Ривера не просто дал имя. Он интерпретировал. «Катрина» — слово с саркастическим оттенком. Оно происходит от «катрин», что на мексиканском жаргоне означало франтоватого мужчину или женщину, желающего казаться выше своего социального положения. В этом слове — ирония по отношению к буржуазии, к людям, подражающим европейскому стилю, игнорируя свою культурную идентичность. Ла Катрина стала манифестацией того, как смерть смеется над притворством. Богатый ты или бедный — конец один.
Загружается
Почему Катрина стала популярна? Потому что она универсальна. Она одновременно пугает и развлекает. В ней — сочетание двух начал: мексиканского культа смерти, старого, доколумбового, и саркастической игры нового времени. Посада начал этот разговор, Ривера его продлил, а народ сделал Катрину своей. Она перешла с гравюр на ткань, с уличных карикатур — в дома. Сегодня Катрина появляется в виде кукол, фигурок из папье-маше, расписных черепов, картин и даже шоколадных изделий. Ее образ — это комментарий, народная философия, где смерть — не трагедия, а продолжение.
Есть в этом мексиканская особенность: способность говорить со смертью без страха, как с соседкой по улице. День мертвых — не траур, а праздник памяти. Умершие приходят в гости, и им накрывают стол. Их ждут. Им улыбаются. Катрина — как хозяйка этого торжества, как гостья из другого мира, которая знает: все проходит, и ничего не страшно. Этот праздник пережил конкисту, католицизм, глобализацию, потому что в нем нет конфликта — в нем принятие.
Раскрашивание лиц под Катрину стало модным относительно недавно, но идея стара как мир: с помощью маски показать внутреннее. На улицах городов в начале ноября можно увидеть тысячи лиц с аккуратно вырисованными черепами. Черные глазницы, белая основа, цветы, сердечки, паутинки — все это превращается в игру, в акт признания бренности и красоты. Раскрашенное лицо — это уже не просто грим, это форма диалога с образом. Человек становится Катриной, он входит в роль, проживает ее философию. Здесь нет желания напугать, как в Хэллоуине. Здесь — ритуал, маска смерти, под которой все еще жив человек, но уже не тот, каким был утром. Люди делают селфи, участвуют в парадах, но в глубине этого веселья есть кое-что большее: признание неизбежности и ее эстетизация.
Загружается
Парад Катрин, который теперь ежегодно проходит в Мехико, — сравнительно новое явление. Его придумали не жители, а Голливуд. После фильма о Джеймсе Бонде «Спектр» с открывающей сценой в Мехико, в стилизованном шествии с Катринами и скелетами, правительство решило превратить вымысел в реальность. И получилось. Первое официальное шествие прошло в 2016 году, и с тех пор стало традицией. Толпы людей, сотни костюмов, оркестры, инсталляции, уличные художники — праздник вышел на новый уровень. Катрина получила новый, грандиозный антураж. Коммерциализация? Безусловно. Но вместе с тем и массовая визуализация того, что всегда жило в культурной ткани Мексики. Катрина стала туристическим брендом, но осталась философским символом.
Сегодня сувенирные лавки Мехико, Оахаки, Сан-Мигель-де-Альенде полны Катрин. Маленькие, большие, глиняные, деревянные, стеклянные, из сахара и керамики. Они на открытках, магнитах, футболках, масках и серьгах. Есть Катрины-фолклорные, с корзинкой, в пончо. Есть Катрины-светские дамы, с веерами и маникюром. Есть даже рокерские, панковские, феминистские версии. И это не упрощение, а расширение. Образ позволяет интерпретации. Он подвижен, как и сама смерть в мексиканском сознании — то она смеется, то грустит, то пляшет, то смотрит в глаза.
Катрина говорит о классовой и социальной реальности. Изначально — как упрек буржуазии. Сейчас — как напоминание о том, что смерть не делает исключений. В Мексике, где социальное неравенство по-прежнему острое, Катрина остается напоминанием о равенстве хотя бы в одном. Ирония судьбы: богатые коллекционируют дорогостоящие фигурки Катрины, сделанные вручную, в то время как бедные празднуют ее в уличных костюмах из картона и краски. Но обе группы подчиняются одной философии. Она соединяет — как фольклор и современность, как скелет и шляпка, как жизнь и смерть.
Интересно, что в Катрине нет злобы. Ее ухмылка — не злая, а ироничная. Она не злодей, а свидетель. Она не убивает, она просто ждет. Это и делает ее мексиканской. Здесь нет трагедии как в европейском восприятии смерти. Нет обреченности. Есть принятие. И в этом — антидепрессивная сила образа. Катрина не отрицает боль, но предлагает с ней выпить чашку горячего шоколада и посмеяться над тщеславием.
Загружается
Стоит сказать и о женственности этого образа. Катрина — женщина. И не просто женщина, а элегантная, сильная, спокойная. Это не ведьма, не сирена, не богиня, а именно дама. С воспитанием. Это придает ей особый вес. Она не страдает и не мстит — она наблюдает. В культуре, где женская фигура все чаще становится полем битвы (за права, за свободу, за уважение), Катрина вдруг оказывается ролью, в которой женственность обретает новую форму — спокойную, сильную и непоколебимую.
Мексика в XX и XXI веке менялась стремительно. Переход от аграрного общества к урбанистическому, от авторитаризма к демократии, от бедности к глобализации и обратно. Катрина же осталась — как некий культурный магнит, сохраняющий баланс. Она впитывает в себя и моду, и политику, и экономику. Она иконографически может быть кем угодно, но по сути остается одной и той же: смертью, которая не пугает.
Возможно, именно поэтому Ла Катрина сегодня переживает не просто новый виток популярности, а перерождение. Она стала героиней мультфильмов («Тайна Коко»), дизайна, стрит-арта, модных коллекций. Она в граффити и в эмодзи. Но за всей этой внешней мишурой сохраняется главное: она говорит о том, что смерть — не враг. А значит, и жизнь — не враг себе.
Потому так важно, чтобы образ Катрины не стал только сувениром. Чтобы не превратился в декоративную вещицу без смысла. И чтобы каждый, кто рисует на лице череп, понимал, что он не просто развлекается, а вступает в диалог с культурой, в которой смерть — часть жизни. Настоящая Катрина не в витрине, а в том взгляде, с которым ты встречаешь вечер, зная, что он не вечен, и все же улыбаешься.
