Империя ацтеков. Таинственные ритуалы древних, страница 2

Дальнейшее повествование в идее эпох примечательно тем, что миф в ряде случаев переплетается с реальной историей, а именно, история четвертого Солнца связывается с историей знаменитых тольтеков. Именно в данную эпоху погибла эта культура, оставшаяся в памяти народов древней Мексики идеальной, достойной подражания и ревностно почитаемой. Тем не менее четвертая эпоха, в которой имело место разрушение тольтеков, погибла якобы по причине «неразумности жителей». Эта «неразумность» состояла в том, что люди стали предаваться праздности. Именно поэтому индейский рисунок из «Ватиканского кодекса» показывает людей, занятых танцами. В результате всеобщего безделья очень сильный голод охватил землю тольтеков, и по причине этого она погибла. В этой версии утверждается, что голод продолжался 5042 года. К голоду добавился кроме того «кровавый дождь», вызвавший у людей такой страх и ужас, что многие из них, жившие при четвертом Солнце, умерли от этого и земля сильно обезлюдела. На представленной здесь странице из «Ватиканского кодекса» в качестве традиционного покровителя эпохи изображена богиня цветов Шочикетсаль. Ее связь с этим периодом в данном варианте вполне оправдана, ибо, согласно одной из легенд, она была матерью последнего правителя народа тольтеков (он носил имя Топильтцин) .

В отличие от предыдущих Солнц, способ появления которых обычно описывается коротко, история рождения пятого Солнца обсуждается в источниках достаточно подробно. Это объясняется тем, что в рамках этих мифологических событий было возможным изложить многие принципиальные положения духовной жизни, религиозно-идеологических устремлений и действий ими вызванных.

Древнеацтекские мифы о происхождении пятого Солнца, а вместе с ним и Луны демонстрируют, что вполне понятно, определяющую роль богов в этом процессе. Согласно одной из версий, великий бог Кетсалькоатль захотел, чтобы его сын стал пятым Солнцем а бог дождя Тлалок пожелал сделать Луной своего сына от богини вод Чальчиуитликуэ. Совершив необходимые в таком случае магические действия, боги приступили к осуществлению своих намерений. Они сделали огромный костер, в который Кетсалькоатль бросил своего сына. Из пламени вышло Солнце, которое и стало освещать землю. После того как огонь погас, бог дождя Тлалок бросил в пепел своего сына, он превратился в Луну, которая по понятным причинам менее яркая, чем Солнце.

Представляет интерес миф о появлении этих двух небесных светил, который сообщает в своей работе итальянский автор XVII в. Дж. Карери. Согласно ему, когда боги решили рассеять тьму, которая покрывала мир, двое из них бросились в огонь вулкана, сгорели и через некоторое время возродились на востоке как Солнце и Луна. Они вначале находились в состоянии покоя, но затем ветер по команде богов начал их двигать, правда с неодинаковой силой, поэтому когда Солнце было уже на западе, только через тринадцать дней на востоке появилась Луна.

Как видим, эти два мифа очень похожи, только во втором вместо специально приготовленного костра упоминается вулкан.

Идея самопожертвования великих богов с некоторыми вариациями передана и в других мифах, но с обязательным сохранением главного смысла: современное Солнце возникло и существует благодаря великой жертве со стороны богов, и это же требуется от человека в его отношении к богам.

Любопытно наблюдать, как эта уже понятная версия мифа обрастает новыми подробностями, в которых отражалось мировосприятие, духовная атмосфера древнеацтекского общества.

В XVII в. монах-францисканец X. Мендиета записал в своей работе вариант, в котором сообщается, что боги, решившие создать Солнце, сначала сделали большой костер. Самый отважный из них бросился в огонь и «спустился в подземный мир».

Оставшиеся боги заспорили с перепелами, саранчой, бабочками и змеями о том, с какой стороны света появится Солнце. Так как никто из этих существ не угадал, то боги принесли их в жертву. С тех пор якобы у ацтеков идет обычай приносить в жертву бабочек, змей и пр. Между тем Солнце появилось на востоке, но не двигалось. Боги послали к нему ястреба с приказом продолжать предназначенный ему путь. Солнце ответило, что не начнет движение до тех пор, пока они не умрут. Боги рассердились, и один из них взял лук и попытался пронзить Солнце. Однако оно, направив эту стрелу обратно на землю, убило дерзкого. Увидев все это, боги потеряли мужество и поняли, что против воли Солнца нельзя выступать. Выполняя волю Солнца, один из них совершил кровавое жертвоприношение богов, а затем убил и себя. Солнце же, удовлетворенное и успокоенное, начало наконец свой путь.

Любопытно отметить, что действия богов в данной версии менее добровольны и безропотны, чем в предыдущей. Кроме того, в этом повествовании дается объяснение кровавого ритуала — обычая вынимать из груди жертвы сердца, поскольку именно таким образом боги были принесены в жертву. Люди обязаны богам не только самим Солнцем, но и тем, что оно получило движение, а значит должны действовать аналогично богам, принесшим себя в жертву.

К числу необычных, специфических сюжетов относится и миф о превращении в пятое Солнце бога, все тело которого покрыто язвами. Примечательно, что он известен по целому ряду источников. В одном из таких мифов рассказывается, что, когда перед богами возникла необходимость осветить землю светом, они собрались в Теотиуакане, священном городе древних мексиканцев, и стали обсуждать, кто из них, бросившись в огонь священного костра, превратится в Солнце. Оказалось, что только двое из них отважились на это — бог по имени Текукистекатль и бог-прокаженный, больной, отталкивающего вида, по имени Нанауатцин.

Превращение в светила — очень ответственное дело, поэтому оба избранных бога приступили к совершению особого ритуала, который длился четыре дня в специально построенном для этого храме. Во время этого обряда бог Текукистекатль принес в жертву очень ценные предметы — драгоценные перья птицы кетсаль, вместо обычно принятых в таком случае цветов, золотые шарики вместо особых шариков из соломы, пропитанных приятной богам ароматической смолой, вместо колючек агавы, покрытых кровью, показателем ритуального самоистязания, пожертвовал иглы, сделанные из драгоценных камней. Напротив, больной бог Нанауатцин принес в жертву стебли тростника, колючки агавы, покрытые его кровью, соломенные шарики, пропитанные не смолами, а содержимым его ран. На внимающих содержанию мифа индейцев особое впечатление должно было произвести то, что Нанауатцин был настолько самоотвержен в исполнении ритуала, что не пожалел своих болезненных ран, хотя, конечно, для современного человека эта составляющая часть ритуала представляется весьма необычной.

Как бы то ни было, на пятую ночь началась заключительная часть церемонии. Для нее в соответствии с жертвами, принесенными каждым, были облачены боги: Текукистекатля одели в пышный наряд, украшенный перьями кетсаля, а Нанауатцина, принесшего скромные дары, облачили в весьма скромные одежды. В полночь боги выстроились в два ряда по обе стороны костра, а Текукистекатль и Нанауатцин между ними и лицом к огню костра. Затем участники этого священного действа стали ободрять Текукистекатля, призывая его первым броситься в костер. Но огонь пылал так сильно, что Текукистекатль не решился броситься в него, использовав все положенные попытки. Когда же наступил черед Нанауатцина, он бесстрашно бросился в пылающий костер. Лишь после этого осмелевший Текукистекатль последовал его примеру. Миф сообщает, что в тот же костер попал орел и с тех пор у всех орлов темные крылья с подпалиной. Туда же заскочил и ягуар, опалил себе шкуру, поэтому у ягуаров пятнистая шкура.

Боги стали ждать дальнейшего развития событий, и их ожидания оправдались. Небо вокруг озарилось, предвещая появление Солнца. Так как это было впервые и боги не знали, с какой стороны оно взойдет, среди них возникли споры: одни указывали на юг, другие на восток и т. п. Наконец именно на востоке, как и должно быть, появилось ослепительно сияющее Солнце-Нанауатцин, а вскоре и Луна — Текукистекатль. Оба светила сияли одинаково ярко, хотя должны были светить по-разному, ибо Текукистекатль, ставший Луной, бросился в огонь уже после Нанауатцина. Боги возмутились дерзостью Луны-Текукистекатля, и один из них, бросив в сторону Луны кролика, ударил ее. С тех пор, сообщает миф, Луна светит не так ярко, как Солнце, а на ее лике осталось пятно, напоминающее кролика.

Появившиеся на небе Солнце и Луна оставались неподвижными, и боги поняли, что светила отправятся в путь только в том случае, если они принесут себя в жертву. «Налетел ветер, и боги умерли». Только один из них по имени Шолотль не хотел умирать и плакал так, что у него вытекли глаза. Когда ветер, принесший богов в жертву, приблизился к Шолотлю, тот бросился бежать, спрятался в кукурузном поле и превратился в двойной початок кукурузы. С тех пор земледельцы такие початки называют «шолотль». Когда ветер там его обнаружил, Шолотль опять ускользнул и превратился в растение агаву, затем обернулся рыбой. Однако ветер в конце концов настиг его и убил. После завершения жертвоприношения богов ветер подул так сильно, что Солнце начало свое движение. Что касается Луны, то она начала свой путь только тогда, когда Солнце зашло на западе. С тех пор Солнце светит днем, а Луна — ночью. Любопытна концовка мифа: оказывается, если бы Текукистекатль бросился в огонь первым, то он стал бы Солнцем, ибо боги именно ему пророчили стать им, потому что он принес в жертву наиболее ценные дары, однако Солнцем стал более отважный бог, хотя и отталкивающего (по причине болезни) внешнего вида.

В варианте, который сохранился в «Легенде о Солнцах», претенденты на то, чтобы стать Солнцем, названы несколько иначе: болезненный бог назывался Нанауатль, а второй, более привлекательный, на которого как раз боги и рассчитывали, носил имя Науитекпатль. Четыре дня они совершали специальный ритуал, причем Науитекпатль, как и в предыдущей версии мифа, жертвовал дорогие вещи. По истечении этих дней ритуала первым в божественный костер бросился больной Нанауатль, а Науитекпатль — только после него в пепел костра. Когда первый бог бросился в костер, то орел подхватил его и унес на небо, что касается второго, то за ним бросились ягуар, ястреб и койот, однако подняться в небо не смогли, только подпалили себе шерсть и перья. Не смогли же они сделать это потому, что он бросился в костер не первым, а вторым. Между тем когда Нанауатль оказался на небе, ему немедленно выказала всякое уважение верховная божественная пара в лице Тонакатекутли и Тонакасиуатль: они усадили его на трон, украшенный драгоценными перьями, повязали ему голову красной лентой. Нанауатль, признанный, таким образом, Солнцем, задержался на небе четыре дня, то есть четыре дня оставался неподвижным. Это озадачило и даже рассердило богов. Они послали так называемого обсидианового ястреба к Солнцу, чтобы спросить его, почему оно не движется по небу как положено. Солнце ответило, что желает их крови. Боги стали советоваться, как им поступить. Один из них по имени Тлауискальпантекутли (ассоциировавшийся со звездой Венерой) предложил выпустить в сторону Солнца стрелы и таким образом заставить его двигаться. Он выстрелил в Солнце, но не попал. Тогда Солнце направило свои лучи на Тлауискальпантекутли, и сразу же он стал невидимым (звезда действительно становится невидимой с восходом Солнца).

Что касается Науитекпатля, то поскольку он решился броситься только в затухающий костер, а также потому, что ягуар, ястреб и койот не смогли поднять его высоко в небо, ему суждено было стать Луной. Он оказался лишь «на краю неба», там его встретили «демоны»., которые облачили его не в богатые одежды, а в лохмотья.

Наконец после четырех дней пребывания на небе в неподвижном состоянии Солнце начало уготованный ему путь движения по небу.

Анализируя данный вариант мифа, можно предполагать относительно смысла странного, необычного образа бога отталкивающего внешнего вида, однако наиболее вероятным могут быть два значения. Очевидно, во-первых, что представление о боге-Солнце с довольно отталкивающими внешними признаками возникло путем трансформации образа ацтекского жреца со следами обычной формы жертвоприношения — ритуального самоистязания. При усердном и даже особенно усердном выполнении этого обряда, когда человек, дабы получить жертвенную кровь, колет разные части тела (от ушей и губ до бедер и половых органов), он не только выглядит окровавленным, но и несет на своем теле следы незаживающих (и даже гноящихся) ран от прежних истязаний. Но именно это служит знаком его чрезвычайной преданности богам и сигналом для окружающих оказывать ему особое почтение.

Логическим продолжением такого поведения должно стать вознаграждение. Неслучайно поэтому в одном из источников, сообщающих очередную версию мифа о рождении, появлении Солнца, говорится о больном боге, который, храбро бросившись первым в костер, очистился, освободился от недугов и язв; кроме того, он искупался после этого в водоеме с чистой водой, также приготовленном для испытания. После этого здоровый и прекрасный бог отправился на небо, чтобы стать Солнцем. Во-вторых, если связать эти версии с мифом о мировых эпохах и катастрофах, то законно предположить, что прокаженный представляет собой Солнце предыдущего, четвертого мирового периода, которое возрождается к деятельности в пятой эпохе. Иными словами, он олицетворяет собой воскресающего бога, сохранившего следы тления.

С этим же логически связано представление о Солнце, которое каждый вечер уходит в мрак ночи и смерти на западе, чтобы утром появиться на востоке. Очевидно, отголоском этого мифа является ритуал, в соответствии с которым ацтеки во время праздника, называвшегося «Подкрепление Солнца», приносили в жертву пленников-«прокаженных» (видимо, имеются в виду люди с тяжелыми незаживающими ранами), тела которых затем сжигали. Правда, данный ритуал связывался и с божеством маиса Сентеотлем, что означает, таким образом, тесную связь солярного и земледельческого культов, — явление вполне обычное и даже закономерное в древней религии.

Так появилось Солнце пятого мирового периода. Дата его рождения, а следовательно, и дата отсчета длительности существования пятой эпохи по древнеацтекскому календарю называется то «1.кролик», то «13.тростник». Вероятнее всего, официальной была последняя дата, поскольку именно она высечена в верхней части «Камня Солнца». С большей определенностью можно говорить относительно смысла даты-символа пятого мирового периода, «4.движение» (или «4.землетерясение»). Это Солнце, как и предыдущее, называется по дню своей гибели «4.движение»: «Называется так потому, что движется, следует своим путем, и, как говорят старики, при нем будет землетрясение, будет голод и в результате этого мир погибнет».

Для полноты картины необходимо, представить и версию (или толкование) солярного мифа, которую сообщает автор XVI в. Ф. Л. Гомара (духовник и личный секретарь самого Э. Кортеса). Согласно ей, начало современного ацтекам Солнца, или мирового периода относится к 694 г. по христианскому летоисчислению и дню «1.кролик» по древнеацтекскому календарю. Но, утверждал Ф. Л. Гомара, аборигены не придавали этим и другим датам особого значения, поскольку с новым Солнцем являлся новый мир, а прошлый уходил навсегда. Более того, через три дня после появления пятого Солнца умерли все боги, которые были ранее, и появились новые, те, которых они, то есть индейцы, почитают ныне.

Если говорить о чисто внешней стороне описываемых катастроф, то совершенно определенно можно утверждать, что в них отражены прежде всего картины конкретных природных бедствий, подобные тем, какие нередко можно встретить в индейских хрониках: «В году «9.тростник» было такое землетрясение, что многие горы обрушились и многие дома разрушились»; «в этом году («7.кремниевый нож». — Б. В.) каменный поток был такой силы, что, казалось, поднимался до небес».

Целая система поведения, отработанная вековыми традициями, имелась у древних мексиканцев в связи с землетрясениями. Так, у ацтеков, когда случалось землетрясение, был обычай поднимать своих детей над землей, обхватив руками голову у висков. Они полагали, что в противном случае дети либо перестанут расти, либо землетрясение унесет их с собой. Они также опрыскивали водой (изо рта) все ценные вещи, запирали палками ворота и дома, поскольку думали, что, если не сделать этого, землетрясением будет все это унесено. Когда случалось землетрясение, а женщины были беременными, то в таком случае они «закрывали» или «разбивали» горшки, чтобы они «не двигались». Они верили, что землетрясение было очень плохим знаком, знаком того, что исчезнет маис в житницах. Существовал обычай поднимать крики и шум во время этого стихийного бедствия. Прибегая к крикам и шуму, индейцы таким образом пытались отогнать силы, угрожающие земле, Солнцу, Луне, что, в свою очередь, представляет собой обычай, широко распространенный у других древних народов мира.

Так, индейцы бассейна Ориноко в Южной Америке, во время затмения Луны зарывали зажженные головешки в землю: они верили, если Луна погаснет, вместе с ней погаснет весь огонь на земле, за исключением того, что был от нее скрыт. В ряду примеров магического управления Луной и Солнцем можно назвать и другое. Из-за боязни, что во время затмения Солнце угаснет, в его сторону направляли стрелы (Солнце борется с противником, мраком, и стрелы могут помочь убить врага светила). Помочь Солнцу и свету можно, если жарче поддерживать огонь или даже просто развести его. В Древнем Египте Солнцу предлагали «солнечный посох»: опираясь на него, светило легче преодолеет свой путь. В Древней Греции в жертву Солнцу приносили упряжку лошадей в горах или в море (Солнце с ее помощью преодолеет эти преграды). Движение участников ритуалов по кругу (традиция, широко распространенная у разных народов) означает стремление помочь Солнцу в его движении. Стремление удержать Солнце находит отражение в обычае индейцев Перу растягивать сети между двух башен или игра в бильбоке у эскимосов.

Возвращаясь к ацтекскому материалу, отметим, что природные катастрофы, столь частые и обычные для этого района Америки — ветры, ураганы, наводнения, засухи, землетрясения и извержения вулканов, затмение Солнца и Луны и т. п., прежде всего и выстроены в определенной последовательности в этих мифах. Кроме того, как и всякое религиозно-мифологическое повествование, они полны и фантастических образов и существ.

Однако было бы ошибочным сводить эти эпохи только к описанию картин природных бедствий или к религиозно-мифологическому воображению. Идея Солнц несла в себе гораздо больший смысл. В первую очередь следует обратить внимание на теснейшую связь представления о мировых периодах с таким важнейшим компонентом древнемексиканского мира, как календарь. В самом деле, источники, имеющие отношение к рассмотренному мифологическому материалу, указывают даты, хотя и различные, тех событий в идее эпох, которые, являясь для современного человека безусловно мифическими, для ацтекских мудрецов имели значение непреложного, достоверного факта: «Небеса были созданы в день «один. землетрясение», «животные — в день «один. кремниевый нож», а земля — в день «один. кролик» — так сообщается в одном из кодексов. Совершенно очевидно, что подобное соединение мифа с календарем было как бы первой пробой и попыткой древнемексиканских мудрецов закрепиться в непрерывном потоке времени и найти в нем место событиям такого глобального масштаба, как названные выше.

Далее, сама система религиозных праздников в древнеацтекском календаре, как видели, учитывала и отражала события, связанные с мировыми эпохами. К уже названным можно прибавить и то, что определенным религиозным ритуалом отмечалась одна из мировых катастроф — потоп.

Но самой впечатляющей реализацией идеи мировых эпох в ацтекском государстве был связанный с календарем знаменитый праздник «Нового огня», который происходил каждое 52-летие и воспроизводился во многих из сохранившихся кодексов. Значение данного события, которое не всякому поколению суждено наблюдать, было исключительно велико, ибо именно в дни, когда завершалось очередное 52-летие, древние мексиканцы ожидали конец пятого Солнца. Считалось, что если в день «4.землетрясение» («4.движение») случится землетрясение или затмение Солнца, то миру придет конец. Поэтому на протяжении четырех дней (по другим данным, двенадцати), предшествующих главному церемониалу, ацтеки совершали различного рода ограничительные посты и ритуалы. В это время все огни и очаги в домах гасили, даже во дворце правителя. Поэтому питались лишь сырым маисом и водой все, вплоть до правителя. Дома тщательно убирали, выбрасывая в специальные ямы самые разные старые вещи, даже фигурки идолов. Большие монументы и скульптуры оставались нетронутыми, однако и им вскоре предстояло претерпеть реконструкцию и обновление. Люди в эти дни старались больше находиться в помещении. Все женщины в эти дни накладывали на лицо особую маску из зелени, она должна была символизировать маис, который ожидает новое время для нового расцвета. Женщины боялись, что дети, которые рождались в означенные дни ожидания конца Солнца, могут превратиться в мышей. Для того чтобы этого не случилось, беременные женщины и младенцы прятались в большие плетеные коробы, где обычно хранили маис. Мужчины в эти дни организовывали круглосуточную охрану каждого дома, ибо боялись напасти со стороны духов тьмы, которые в это время бродили по земле. Чтобы их задобрить, они совершали ритуальные самоистязания — прокалывали уши, губы, бедра и др., а полученную кровь, обмакнув в бумагу, сжигали как пожертвование. Никто не веселился в это время и не носил украшений. В эти дни индейцы исполняли печальные, даже скорбные молитвы о конце мира.

О том, каким было поведение людей в этот критический момент, сообщал историк и путешественник XVII в. Дж. Карери: «…Поскольку древние мексиканцы думали, что мир закончится с их циклом, в последний день цикла они садились на крыши своих домов, повернув лицо в сторону востока, чтобы видеть, возобновит ли Солнце свой путь». Согласно одним сообщениям, индейцы верили, что если бы случился этот «конец мира»., то наряду с прочими бедствиями, которые обрушатся на людей, спустятся с небес и будут их пожирать женщины-чудовища; согласно другим — мексиканцы не ведали, каким образом закончится пятое Солнце, поскольку лишь со слов жрецов знали, как заканчивались предыдущие миры.

Поскольку тем не менее завершение каждого 52-летия мир благополучно переживал и Солнце вновь появлялось на горизонте, на востоке, то начало нового 52-летнего цикла отмечали тщательно разработанной церемонией. В полночь процессия жрецов, одетых как главные боги ацтеков и являющихся, таким образом, их имперсонаторами, шла из Теночтитлана-Мехико на «Холм звезды». Так назывался невысокий вулканического происхождения холм Уишачтекатль, который находился между Истапалапой и Куитлауакой. Свое название «Холм звезды» он получил потому, что на нем совершался ритуал, включавший наряду с прочими наблюдение за появлением на небосклоне Утренней звезды, Венеры, — предвестницы восхода Солнца. И когда она появлялась, жрецам и всем остальным становилось ясно, что конца мира не будет и на этот раз. Жрецы зажигали новый огонь с помощью трения, в сопровождении торжественной процессии доставляли его в храм и уже затем от него зажигали новый огонь в домах жителей.

Почему именно в эти дни, в этот год каждое 52-летие ждали гибели? Зажжение «Нового огня» имело место тогда, когда совпадали два календаря, ритуальный и солнечный, что как раз случалось один раз в 52 года.

В самом деле, поскольку ацтеки одновременно использовали солнечный, аграрный 365-дневный (точнее 360 + 5 добавочных дней) календарь и ритуальный 260-дневный, то из-за разной их длительности дни в том и в другом не совпадали (даже называясь одинаково). Только один раз в 52 года (солнечных) два разных календаря сходились. Это совпадение называлось «связывание лет».

Дети, родившиеся в этот период, получали специфические имена: мальчиков называли Молпилли («завязывание узлом»), а девочек Точиумолпилли («завязывание наших лет»), В процедуру имянаречения в таком случае входило сжигание специальной вязанки тростника, количество хворостин в которой соответствовало цифре «52». Кстати, до наших дней сохранился памятник древнеацтекского искусства — каменный цилиндр, представляющий вязанку тростника с датой на боковой поверхности «2.тростник»-, означающей завершение 52-летнего цикла, зажжение «Нового огня», и начало очередного 52-летия.

Последний праздник зажжения «Нового огня»- ацтеки отмечали при Мотекусоме II Младшем. Есть мнение, что памятник, известный как «Храм священной войны»-, обнаруженный в 1926 г. на месте, где когда-то располагался дворец этого правителя, был высечен скульпторами и каменотесами именно по этому случаю. На нем видны две даты — «1.кролик» (конец одного 52-летия) и «2.тростник»- (начало другого).

Но мировые Солнца, или эпохи, праздники «Нового огня» и 52-летия были не только религиозными символами древнеацтекского общества. Идея мировых эпох получала еще значение своего рода «практической науки», становилась тем материалом, куда проектировались своеобразно разработанные хронологические познания древних мексиканцев, их календарь, и в частности все тот же 52-летний цикл. Например, нельзя считать случайным утверждение одного из ацтекских мифов, что после очередной мировой катастрофы, закончившейся потопом, вода покрывала землю в течение 52 лет, то есть ровно один хронологический цикл. Далее, в приводимых версиях и вариантах можно постоянно видеть не только указание даты гибели Солнц, но даже продолжительность их, хотя и различную, причем она чаще всего находится в прямом отношении опять-таки к 52-летнему циклу. Например, согласно Легенде о Солнцах», третий мировой период продолжался 312 лет, что составляет шесть 52-летних циклов. Однако если эта, в сущности своей научная, астрономическая категория привлечена и используется в мифологическом материале, не является ли она показателем того, что кроме чисто мифологического содержания идея мировых Солнц, или эпох уже несет в себе рациональную мысль, облаченную вместе с тем в мифологические одежды?

Следует сказать, что представление о мировых эпохах, или Солнцах по сути не является характерным только для древних мексиканцев. Идея неустойчивости мира была широко распространена во всем мире, ибо сама природа толкала человеческий ум на подобного рода творчество. Природная «карусель», ее непрерывный процесс зарождения и гибели, оказывала во многом решающее влияние на формирование идеи циклического характера эпох, что отмечали еще первые европейцы, попавшие в Мексику. Так, один из них, уже упоминавшийся Дж. Карери, писал, что индейцы воспринимали как неизбежное обновление мира, которое происходило: все следовало естественным порядком, заставлявшим, например, ежегодно обновляться природу, деревья менять листву. Этот процесс обновления и смены был столь всеобъемлющим, что затрагивал даже богов: вместе с завершением той или иной эпохи устранялся и главный ее принцип — божество-покровитель данного мирового периода. Как сообщается в ацтекском мифе, переданном Ф. Л. Гомарой, через три дня после того как появилось пятое Солнце, боги умерли и через некоторое время появились те, которых индейцы имели и поклонялись.

Однако почему же у древних мексиканцев и особенно ацтеков идея изменчивости мира стала одной из важных идеологических установок, несущей в себе даже зачатки исторической теории и системы, как будет показано ниже? Видимо, этот природный фактор дополнялся еще более важными моментами жизни народов, которые способствовали культивированию и многообразному использованию идеи эпох, и в частности использованию ее в качестве модели для исторических построений древних мудрецов. И действительно, условия жизни древних мексиканцев способствовали сохранению и развитию представления о мировых эпохах как исторической модели.

Известно, что историю Центральной Америки составляет постоянная смена культурных центров и цивилизаций. Этот «центральноамериканский котел» создавал и поглощал высокие культуры, которые сменяли друг друга как в калейдоскопе. Погибая, они вместе с тем передавали свои достижения пришедшим им на смену культурам. В результате этого процесса создавалась почти непрерывная линия культурного и исторического развития. Именно благодаря последнему обстоятельству стало возможным сравнительно быстрое превращение, например ацтеков, представителей одной из поздних высоких культур древней Мексики, из варварского племени в государственно образованный народ.

Само собой разумеется, что вся эта далекая и близкая история не могла не оставить своего следа в памяти более поздних народов, хотя и сохранялась она, порой обрастая мифами и легендами. Несомненно, что и ацтеки, одни из самых поздних поселенцев древней Мексики, не могли не иметь некоторого представления об этой исторической картине. О том, что она ими как раз учитывалась, и свидетельствует рассматриваемое представление о мировых эпохах. В сущности, в идее миров отражено стремление древних мексиканцев найти место этому смутному прошлому. И то, что все было осуществлено в форме представлений о Солнцах, или мировых эрах решающим образом зависело от календаря. Последний не исчерпывался 260-дневным ритуальным и 365-дневным солнечным годом. Учитывался при астрономических вычислениях и год обращения Венеры, составляющий 584 дня. Эти исходные данные служили основой для различных циклических вычислений: 5-, 13-, 52- и 104-летние солнечные циклы, 76-, 146-летние циклы ритуального 260-дневного года. Как раз по истечении названных выше лет эти три календаря, действующие самостоятельно, определенным образом соотносились. Впрочем, не исключается, что и другие звезды принимались во внимание древнеацтекской астрономией и астрологией.

Поскольку, как видно, роль и значение календарных подсчетов были исключительно велики, они не могли не оказать влияния на формирование представлений древнемексиканских народов о прошлом и настоящем как человеческого рода, так и мира вообще. Эта календарная «решетка» накладывалась на историю, закрепляя тот или иной исторический факт за тем или иным историческим циклом. Однако ввиду того, что в реальной жизни и практике древнемексиканские жрецы обходились, как известно, 52-летним циклом, по истечении которого счет начинался заново, история прошедшего 52-летия и еще более ранних циклов ускользала за рамки строго исторического следования событий, ибо следующий цикл был почти абсолютным близнецом предыдущего. В результате всего этого получались самостоятельные островки 52-летних историй, которые чем дальше в глубь веков, тем легче можно было переставить местами и, следовательно, спутать исторические события. Таким образом, несовершенство календаря для потребностей хронологии, несмотря на самый тщательный уход за ним мексиканских жрецов, совершенно очевидно, однако именно оно приводило к тому, что в своих исторических построениях мудрецы были вынуждены, сохраняя идею цикличности, характерную для их календаря, представлять себе прошлое и настоящее мира в виде периодов, насчитывающих сотни и тысячи лет.

В результате всего изложенного получалось, что поздние древнемексиканские народы могли иметь более или менее определенные представления о собственной истории, тогда как прошлое народов, им предшествовавших, отдавалось в значительной степени на откуп представлений мифологического уровня и составило содержание четырех доисторических эпох, или Солнц. Поэтому повествования о жизни и делах последних, даже таких близко к ним живших как тольтеки, представляют собой самую невероятную смесь мифологии и реальных исторических событий. Так из сплава мифологии и реальных исторических событий формировалась развитая мифологизированная история, выступавшая важным элементом духовной жизни древнемексиканских обществ. Эта легендарная история существовала не просто как устное предание, но, напротив, тщательно записывалась иероглифическим способом во множестве индейских исторических хроник, к сожалению уничтоженных руками фанатиков еще в первые десятилетия испанского владычества и известных только в копиях и переложениях послеколумбового периода. Представление о Солнцах, умело направляемое в сторону рациональной обработки, приобретало смысл и значение первой исторической теории и системы, вокруг которой консолидировались бесконечно ценные элементы науки. Оно было одним из первых обобщений древнемексиканских мудрецов относительно прошлого, настоящего и будущего мира. Можно сказать, что это была своеобразная примитивная «философия истории», в которой человеческое прошлое представлялось в виде последовательной смены Солнц.

Почему этих мировых эпох было пять, считая текущую? Возможно, древние мексиканцы сохранили воспоминание именно о таком количестве праздников «Нового огня», отмечавшихся каждое 52-летие. Почему каждая из эпох имела своего бога-покровителя? Потому что по правилам древнемексиканского календаря его имел даже час, день, неделя и месяц года.

И все же описанный выше календарь и хронология использовались и другими народами, да и сама идея мировых Солнц не является собственно ацтекской, поскольку связывается с их предшественниками тольтеками. Тем не менее в наиболее тщательно разработанном виде она стала известна науке именно благодаря ацтекам. Во-первых, потому что ко времени Конкисты они были носителями наиболее высокоорганизованных общественных форм и традиций в древней Мексике. Во-вторых, потому что идея мировых эпох была созвучна экспансионистским настроениям и культу ацтеков, оправдывала любое кровавое действие как необходимое для поддержания жизни пятого Солнца.

Солнцепоклонничество занимало у ацтеков столь большое место, что их не зря называли «народом Солнца». Неслучайно поэтому солярные мотивы накладываются и на образ главного, племенного бога ацтеков Уитсилопочтли. Для того чтобы проследить и подтвердить это, следует обратиться к одному из наиболее знаменитых древнеацтекских мифов, связанных с изложением обстоятельств рождения этого бога.

Действие его, как и положено, разворачивается в предысторические времена, во времена богов. Тогда бог Тескатлипока, один из самых могущественных древнеацтекских богов, создал пять женщин. Это были конечно же не обычные женщины, а божественные: путешествуя по земле, они осуществляли ритуальные самоистязания, пуская кровь из собственных языков и ушей, что было, по представлениям древних ацтеков, как уже говорилось, особым проявлением святости и набожности.

Одна из этих женщин по имени Коатликуэ обосновалась близ Толлана, одного из древнемексиканских центров, на горе Коатепек («Гора змей»). У Коатликуэ было 400 сыновей, которые имели общее имя Сенцонуицнауа и дочь по имени Койольшаушки.

Коатликуэ выполняла, как и другие божественные женщины, свой обет, а также каждый день убирала храм на горе Коатепек. Однажды, когда Коатликуэ подметала, маленький клубочек из перьев, похожий на клубок шерсти, упал с неба. Она сунула странную находку за пазуху, однако когда по окончании работы захотела еще раз посмотреть на клубок, его там не оказалось.

Далее миф сообщает, что вскоре Коатликуэ почувствовала, что беременна. Ее дети, узнав об этом, страшно рассердились и решили убить свою мать по причине бесчестья и позора, какие она им нанесла. Особенно непримиримой была ее дочь Койольшаушки, которая постоянно подстрекала братьев убить мать.

Когда Коатликуэ узнала об этом, она опечалилась. Но ребенок, которого она носила, вдруг заговорил в ее чреве (а это и был будущий бог ацтеков Уитсилопочтли), заверив, что все закончится благополучно.

Братья Сенцонуицнауа вооружились и, возглавляемые своей сестрой, направились к горе. Правда, один из братьев по имени Каутликак влез на гору и все, о чем договаривались братья и сестра, тотчас же передал Уитсилопочтли, который еще находился в чреве матери. В то мгновение, когда Сенцонуицнауа подошли к горе Коатепек, Уитсилопочтли появился на свет в полном вооружении: на голове он имел богатый убор из перьев, в руках держал круглый щит синего цвета, синее копье; лицо у него было раскрашено желтыми полосами, но его бедра и руки были окрашены в синий цвет, цвет неба. Хотя внешним видом он напоминал человека, левая его нога была тоньше правой и покрыта перьями: это была его божественная отметина.

Уитсилопочтли приказал человеку по имени Точанакаль-ки поджечь некую деревянную змею. Человек поджег ее, и она ранила Койольшаушки, которая от этого и умерла. После этого ее тело разрубили на куски, но голова коварной дочери Коатликуэ с тех пор и осталась лежать на горе Коатепек.

Между тем Уитсилопочтли бросился преследовать братьев и согнал их с горы и заставил трижды обежать вокруг нее. Братья были так слабы перед Уитсилопочтли, что не смогли ни защищаться, ни нападать. Так были побеждены Сенцонуицнауа, и многие из них умерли. Напрасно молили о пощаде оставшиеся в живых, так как Уитсилопочтли не желал слышать об этом: он решил, что ни один из них не должен остаться в живых. И действительно, он убил почти всех, лишь немногим удалось спастись. Они скрылись на юге (или Уитцнаме, как это направление света называлось у ацтеков), в некоем Доме колючек, который символизировал суровость пустынных районов Мексики. Что касается Уитсилопочтли, то он, завладев богатой добычей, взял себе оружие Сенцонуицнауа.

Этот немного наивный, архаичный по характеру образов миф для ацтеков был полон глубокой символики. В нем прежде всего отражена идея изначальной воинственности их племенного бога Уитсилопочтли, ибо он сразу родился воином, и даже более того, был воином еще в утробе матери. Из сюжета следует и то, что он был непобедим и мог сокрушить врага. Подобные идеи очень хорошо соответствовали официальному военному фанатизму ацтеков-завоевателей.

Существенно и то, что божественная Коатликуэ зачала Уитсилопочтли благодаря оперенному шарику (иногда называется перо), упавшему с неба. Поскольку же небо у древних ацтеков ассоциировалось с орлом, то Уитсилопочтли — небесное божество, воин-орел.

Более того. Уитсилопочтли — это Солнце, которое, для того чтобы завладеть правом освещать мир, должно победить силы мрака, символизирующиеся его братьями Сенцонуицнауа, которые есть не что иное, как бесчисленные звезды (цифра «400» соответствовала понятию «много») и Луной — Койолыиаушки.

Любопытно, что сохранившееся с доиспанских времен изображение богини Койолыиаушки — это идол, представляющий собой внушительных размеров каменную голову мертвого человека. Показательно и то, что в главном храме Уитсилопочтли в Теночтитлане был наряду с другими статуями и идол, представляющий Койолыиаушки. Возможно, что он использовался во время мистерий, разыгрываемых в честь рождения Уитсилопочтли.

Что касается богини Коатликуэ, то она символизировала землю. Каждый день на востоке из-за горизонта, по представлениям ацтеков, из-под земли поднимается Солнце. Оно каждый день как бы заново рождается, ибо каждый раз после захода на западе ведет борьбу со своими врагами, олицетворяющими ночь, звезды, Луну, и побеждает их. И в этом смысле Солнце-Уитсилопочтли, спускаясь во мрак ночи и тьмы, под землю, воспринималось как Солнце ночное, в отличие от Солнца дневного. Эта сложная для раннего сознания диалектика находила отражение и в том, что во время религиозных праздников, посвященных Солнцу, ацтеки исполняли гимны, в которых восхвалялась ежедневная и непрерывная битва Уитсилопочтли с силами мрака и где он называется «орлом с огненными стрелами» (то есть лучами).

В ацтекском ритуале был специальный обряд, имитирующий эту битву ночи и дня, Солнца и мрака. В нем участвовали наиболее выдающиеся воины, входившие в союзы так называемых орлов (вольных птиц высокого неба, символизирующих Солнце и свет) и ягуаров (представляющих силы мрака; ягуар с его темной пятнистой шкурой издревле воспринимался в Мексике как образ неба, усеянного звездами, о чем уже говорилось выше). Между прочим, мужчины, искусные в военном деле, обозначались словами «орел, который первым вошел в огонь» и «ягуар, который вошел в огонь после орла». Так смыкались две серии мифов, создавая вместе сложный солярный, Солнцепоклоннический культ.

Для того чтобы вполне понять своеобразие религиозно-идеологической доктрины ацтеков, их ярко выраженное Солнцепоклонничество, необходимо напомнить то, о чем говорилось выше, когда речь шла о рождении Солнца. Оно, как видели, появилось, согласно мифам, в результате того, что боги (вполне определенные в конкретных мифах или сюжетах) жертвовали собой. Более того, оно начало движение по небу только после того, как были принесены в жертву и другие боги. Словом, боги жертвовали собой ради того, чтобы появился на земле солнечный свет. Естественно, что равнозначная жертва требовалась и от людей. Ацтеки верили, что для того чтобы Солнце выстояло в этой непрерывной борьбе с мраком, чтобы жизнь на земле продолжалась, а не закончилась мировой катастрофой, то есть победой сил тьмы, людям необходимо постоянно заботиться о светиле и подкармливать его человеческой кровью и сердцами, то есть жертвовать человеческие жизни, как сделали это боги, пожертвовав собой.

Этими представлениями, хотя и не только ими, и объясняется специфичность древнеацтекского ритуала, предполагающего человеческие жертвоприношения. Необходимостью получения жертв ацтекская идеология объясняла высокий смысл тех войн, которые вел Теночтитлан. Именно поэтому воин, погибший в битве, считался пролившим свою кровь (пожертвовавшим ее) ради поддержания жизни Солнца. Но и женщина, умершая при родах и ее младенец также рассматривались как отдавшие свою жизнь во имя Солнца и, значит, продолжения существования мира и людей.

С солярным культом была связана и практика так называемой священной войны, или войны цветов. Согласно официальной древнеацтекской версии истории, еще в середине XV в. Теночтитлан по специальному соглашению с враждебными ему соседними городами-государствами Тлашкалой, Уэшотцинко и Чолулой устраивали особые ритуальные бои между собой, получившие название «война цветов», где «цветы» символизировали воинов, участвующих в бою. Считалось, что кровь, пролитая в этих битвах (она изображалась в пиктографических рукописях в виде стилизованного цветка), равносильна крови жертв на алтаре. Имелось для этого и специально отведенное место (поле).

Правда, если обратиться к истории, то оказывается, что непосредственным поводом для начала такой своеобразной практики как будто послужил голод, случившийся во времена правителя Мотекусомы I Старшего (гг. правл. 1440–1469). По этой версии истории, жестокий голод продолжался несколько лет, и ацтекские жрецы заявили, что это боги рассердились на людей. за то, что войны редки и у богов нет пищи (крови пленников, принесенных в жертву на алтаре). Так появилась «священная война»., или «война цветов», своеобразная замена, даже имитация войны в собственном смысле слова.

Насколько такое объяснение «войны цветов» приемлемо? Что касается чисто религиозной стороны то она вполне соответствует установкам того времени, однако даже если первоначально эти стычки имели ритуальный характер, к кануну Конкисты, когда ацтеки господствовали на одной трети территории современной Мексики и только названные выше небольшие города-государства сохраняли некоторую независимость (хотя были фактически окружены ацтеками и их союзниками), борьба приобрела военно-политический характер. Официальной же идеологии предписывалось по-прежнему представлять ее как «войну цветов», или «священную войну».

Жертвенной считалась кровь, пролитая не только во время битвы, но и во время особых ритуальных боев с пленными воинами. В силу специфики соционормативной культуры народов древней Мексики воин, взятый в плен, уже не мог возвратиться домой (например бежав из неволи), так как его просто не приняли бы: воин должен либо погибнуть, либо вернуться с победой.

Воин, взятый в плен ацтеками, не подвергался унижениям, напротив, он использовался ими для демонстрации принципов своей религиозной идеологии, системы общественных ценностей с помощью уже названных ритуальных боев. Взятого в плен привязывали короткой веревкой за одну ногу к большому камню (служившему одновременно площадкой и алтарем), установленному перед храмом бога Уитсилопочтли. У него не было никакой защитной одежды, а в руках лишь деревянный палаш (так называемая макана), из которого были вынуты обсидиановые лезвия, составлявшие его режущую часть, и заменены птичьими перьями, имитирующими эти лезвия. На такого безоружного и стесненного в движениях пленного нападали четыре прекрасно вооруженных воина (два «воина-орла» и два «воина-ягуара»).

Естественно, что исход подобного рода турнира, представлявшего собой древнеацтекский вариант гладиаторских боев, был заранее предрешен. Считается, что первое такое жертвоприношение было совершено в 1458 г. и связано с попыткой умилостивить природу, пославшую голод и неурожай, а затем стало обычным и даже популярным среди военной знати. После того как пленника побеждали, его с почестями приносили в жертву на алтаре, причем такая смерть вражеского воина не считалась позорной для него.

Для принесения в жертву пленников использовали специальные большие камни-алтари (так называемые темалакатль). Такие камни для жертвоприношений обычно украшали резьбой и орнаментом. Некоторые исследователи склонны считать алтарем и «Камень Солнца». Но все же наиболее типичным и ярким примером такого памятника считается так называемый «Камень Тисока», по имени одного из правителей ацтеков, Тисока (гг. правл. 1431–1486). На его горизонтальной поверхности высечено стилизованное изображение Солнца с лучами, расходящимися в разные стороны. Здесь также было выдолблено специальное углубление (в центре изображения), а также бороздка (от центра к краю). С их помощью кровь жертв собиралась в углубление, а затем по бороздке как по желобу стекала в особый сосуд, куаушикалли («орлиная ваза»), куда бросали и сердце.

Для ритуального камня делалась специальная платформа (высотой в человеческий рост), по сторонам которой были ступени, соответствующие своим расположением четырем направлениям света. Вообще же считалось, что чем выше платформа, тем ближе человек к Солнцу и, значит, тем быстрее жертвы и молитвы дойдут до божества.

Для снятия у жертвы естественного страха, ужаса перед смертью и страданием ей давали особый пьянящий и дурманящий напиток. Словом, это был пусть и жестокий, но именно ритуал, а не заурядное убийство людей. На страницах исторических источников сохранилось достаточно описаний и изображений этого ритуала, кровавого и отталкивающего. Они вполне достоверны, кроме одного — нет оснований верить совершенно чудовищным цифрам количества погибших под ритуальным ножом (до нескольких тысяч), которые нередко приводят источники.

В свете всего сказанного становятся понятными два полулегендарных сюжета, которые дошли до нас из древнеацтекской истории. Согласно первому, во время одной из битв противником был захвачен знатный древнеацтекский воин по имени Есуауакатль. Узнав, что Есуауакатль является близким родственником правителя ацтеков, враги решили освободить его и даже сделать своим правителем. Однако для воина это было совершенно невозможно с точки зрения военного кодекса чести: он обманул своих охранников, сбросившись с большой высоты во время участия в религиозном обряде. Героем второго популярного сюжета является воин по имени Тлауиколли из города-государства Тлашкала, соперничавшего с Теночтитланом. Он был захвачен в плен ацтеками во время одной из многочисленных военных стычек. Тлауиколли показал такое мужество в битве с ацтеками, что ацтекский правитель, восхищенный им, запретил приносить его в жертву. Дальнейшая судьба Тлауиколли излагается различно в ацтекских и тлашкальских источниках, однако его конечный жизненный итог тем не менее был одним и тем же в разных версиях. Согласно ацтекским источникам, как мы уже говорили, воин, получивший свободу, не мог возвратиться домой в Тлашкалу, так как там его могло ожидать только презрение и в конце концов смерть от рук соплеменников.

В Теночтитлане, где он находился, его также не принимали, и смелый Тлауиколли, лишившись средств к существованию, стал побираться и влачить жалкое существование. В конце концов не выдержав этих мытарств, он взобрался на вершину храмовой пирамиды, бросился вниз и погиб, таким способом принеся себя в жертву.

В тлашкальской версии его судьба излагается несколько по-другому. Захваченный в плен воин, говорится в ней, так понравился ацтекам, что они поставили его во главе своего войска, направлявшегося в ответственный поход. Тлауиколли принес ацтекам победу, и правитель Теночтитлана подарил ему свободу. Однако воин считал, что для него все кончено, поскольку он не мог больше воевать за ацтеков, ибо они были врагами Тлашкалы, и по понятным причинам не мог возвратиться домой. Поэтому он попросил правителя ацтеков разрешить ему умереть, как подобает пленному воину. Защищаясь в «гладиаторском бою», он якобы убил или ранил 28 ацтекских воинов. Но в конце концов его одолели и принесли в жертву так, как обычно делали в таком случае.

Воин, погибший в бою, становился спутником Солнца, поэтому в доиспанский период пели религиозные гимны, молитвы, в которых говорилось:

Солнце, Владыка земли,

Создатель всех вещей!

Мы благодарим тебя за честь, которую ты

Предоставил тем, кто умерли в войне.

Любопытна и молитва, которую женщина обращала к Уитсилопочтли во время военного похода мужа:

О, Господин Всех Созданных Вещей!

О, Господин Неба и Земли,

Ветра и Солнца, Воды, Ночи и Дня!

Сжалься над слугой твоим, созданием твоим,

Который идет теперь по холмам и долинам.

Служа тебе в тяжких трудах и задыхаясь,

Он — твой орел и твой ягуар!

Он работает беспрестанно, служа тебе

В этой горестной жизни.

Я умоляю тебя, Владыка, я прошу

Отпустить ему больше дней в этом мире.

Услышь меня, о, Владыка!

Воспринимая Солнце как одно из важнейших божеств или проявлений божественных сил, древние ацтеки отмечали достаточно праздников, прямо или косвенно связанных с ним. Один из них имел место ежегодно в день «4.движение» (вторая тринадцатидневка 260-дневного периода). В этот день, кроме публичных обрядов, имели место и индивидуальные ритуальные действия. В течение четырех дней, предшествующих празднику, люди соблюдали ритуальное воздержание, в том числе и в виде ограничения в пище. В день «4.движение» возжигали ароматические смолы, а также осуществляли ритуальные самоистязания — извлечение крови из ушей, губ и т. п. Делали это четырежды — на восходе Солнца, в полдень, в конце дня и на закате. Причем встречая восход Солнца и осуществляя описанный ритуал, они наблюдали за его цветом: при ясной погоде оно было кроваво-красным, а будучи закрыто облаками, приобретало «нездоровый» белесый цвет. На восходе Солнца люди говорили, что оно «начало свой путь», и неизвестно, что принесет день, а наблюдая закат, заключали, что Солнце «завершило свою работу», «свое дело».

Все приведенные выше данные показывают, что солярный культ действительно занимал огромное место в системе религиозных идей и действий народов древней Мексики, и ацтеков прежде всего. Астральные и солярные мифы вместе с другими религиозно-мифологическими представлениями, так или иначе сообщающими о происхождении Солнца, Луны, звезд, судьбе мира, демонстрируя свое разнообразие, по сути, как бы дополняли друг друга, показывая одни и те же явления природы с разных сторон и ракурсов. Эти религиозно-мифологические представления были одними из первых обобщений древних мексиканцев относительно происхождения мира и его судьбы. В них заключается то, что называется миром раннего человека, в котором фантастическое рассматривалось столь же реально, как и любое глубоко земное явление.

Космогонические представления о происхождении мира, изложенные выше, несмотря на их важное место в общей системе раннего мировоззрения, не исчерпывали собой весь круг идей, связанных с восприятием природы древними мексиканцами. Более того, хотя есть искушение утверждать, что именно в результате всех описанных выше, согласно мифам, событий и утвердился мир со всеми составляющими его структурами, явлениями, связями, поддаваться ему было бы совершенно неверно, поскольку в действительности такой прямой и непосредственной связи нет. Выше уже отмечалось, что особенностью мифологического сознания было то, что в нем из-за отсутствия единой, жесткой системы идей нередко соседствуют и параллельные и совершенно независимые сюжеты и представления. Они и составляют ту реальную и многокрасочную палитру религиозных идей, в рамках которых и под влиянием которых жили и действовали древние мексиканцы как в замкнутой личной, так и общественной сфере.Ряд идей, которые встречаются в религии и мифологии мексиканцев, прежде всего ацтеков, вместе с тем являются универсальными, то есть такими, которые отмечаются во многих других аналогичных древних системах мировоззрения. Наиболее типичными в этом отношении являются представления о вертикальном и горизонтальном строении мира. Истоки их коренятся в возможности отразить раннюю систему взглядов на окружающую природу в наиболее универсальном, простом и наглядном виде, каковыми являются представления об определенной соотнесенности «верха», «низа», «центра», а также «сзади», «спереди», «по правую руку», «по левую руку». У древних мексиканцев эти идеи, в свою очередь, обросли сложной символикой и вокруг них в значительной мере вращались как знания, так и предрассудки того времени.

Что касается вертикального строения мира, то центральными здесь были представления о земле, небесах и подземном мире. Земля — это место, где жили люди (хотя и не только они), в то время как небеса и подземный мир рассматривались как области проявления иных, неземных явлений. Небеса опирались на землю, и это видимое слияние небес и земли, горизонт, например у индейцев-миштеков называлось «нога неба» (совершенно очевидно и значение «опора неба») (примеры традиционного изображения неба, земли в пиктографических рукописях см. рис. 37, 38).

Небеса, в свою очередь, делились на слои и сферы, причем, по разным источникам, сообщающим эти представления, число их не являлось одинаковым. Есть сведения, согласно которым ацтеки верили в наличие девяти небес. Представление о девяти небесах было известно и жителям Тлашкалы, города-государства, соперничающего с Теночтитланом, и г. Тескоко, входившего в ацтекскую державу. Правитель Тескоко по имени Несауалькойотль даже построил храм с девятью уровнями, означающими девять небес.

Наряду с этим известны сообщения об одиннадцати и двенадцати небесах: у тольтеков, исторических и культурных предшественников ацтеков в Мексиканской долине, как раз и существовало представление о двенадцати небесах. Тем не менее наиболее традиционной была идея тринадцати небесных сфер. Как уже отмечалось выше, божества тринадцати небес были одновременно покровителями тринадцати частей дня.

Хотя, если можно так сказать, рациональное толкование мифологических представлений не всегда осуществимо, в данном случае некоторое объяснение возможно предложить. Дело в том, что, наблюдая за небом с целью определения наиболее оптимальных сроков проведения сельскохозяйственных работ, древнемексиканские астрологи обнаружили, что у Солнца, Луны, звезд, комет есть свои принципы движения, то есть у каждого из них есть своя дорога по небу, свой путь. Это натолкнуло на мысль, что небесных слоев, или сфер было столько, сколько необходимо для их движения. Поскольку на небесах жили и боги, то там должно предусматриваться и это.

Что касается конкретного числа небес, то оно было, как кажется, в значительной степени результатом более абстрактных выкладок древних астрологов. Например, число небес в количестве тринадцати может быть связано с идеей тринадцати месяцев 260-дневного ритуального календаря. Но не исключено, что оно зависело и от состояния зачаточных знаний, чисто эмпирических наблюдений за небом, небесными светилами, звездами: чем больше они познавали, тем большее число небес вводили в систему представлений о мире и космосе.

Небеса связывались не только с определенными светилами, к ним также были привязаны и особые боги. Иными словами, та или иная сфера считалась их «домом», хотя следует подчеркнуть, что единообразия и среди этих представлений не наблюдалось.

Первое небо рассматривалось в качестве области Луны.

Далее следовало небо, по которому двигались звезды, там же находилось жилище «бога земли» и «богини земли».

На третьем размещалось Солнце (по другим данным, «богини воды»).

На четвертом было место пребывания утренней и вечерней звезды Венеры, но согласно иной версии, «бог Солнца».

Пятое небо закреплялось за кометами, но по иному варианту это место пребывания «пяти богов различного цвета», «богини любви».

Шестое небо считалось небом ночи, или «черным небом бога смерти».

Седьмое небо рассматривалось в качестве неба дня, кроме того, здесь же находилось жилище богов-творцов Тонакатекутли и Тонакасиуатль.

Восьмое небо было местом бурь, по другим версиям, небом бога дождя Тлалока.

Девятое, десятое и одиннадцатое определяются как Теотеокан, «место, где живут боги» (белое небо бога ветра, желтое небо бога Тескатлипоки, красное небо бога жертвоприношений соответственно).

Наконец, двенадцатое и тринадцатое небо — это Омейокан, то есть «место дуальности», место пребывания верховной божественной пары Ометекутли и Омесиуатль. Правда, есть другая версия представления о структуре небес, в соответствии с которой там находились соответственно небо «бога зари» и «богини звезд».

Разночтения, несовпадения в местоположении богов, их привязки к определенным небесам объясняются не только разными версиями, но и тем, что согласно самим же источникам помимо главных богов на том или ином небе «имелось еще много других богов».

Подземный мир мертвых насчитывал девять сфер и был связан в религии и мифологии ацтеков с представлениями о последовательных испытаниях души покойного на ее пути к вечному покою. Эти представления (о них подробнее речь пойдет в следующей главе) формировали образ подземного мира как мрачной области, где Солнце не только борется с силами смерти и тьмы, но и побеждает.

Почему же небес в некоторых случаях признается тринадцать, а сфер в подземном мире только девять? По всей видимости, потому прежде всего, что в подземном мире не было «домов» некоторых богов, например верховной божественной пары.

Не исключено, что некоторое объяснение этому обстоятельству дает и ацтекская магия чисел, в которой «13» — самое большое из ряда счастливых чисел, а «9», в свою очередь, — самое большое несчастливое.

Следующим важнейшим моментом в древнемексиканских представлениях о мире была идея его горизонтальной структуры, а именно центра и четырех направлений света. Сохранившиеся данные подтверждают это. Так, у ацтеков было особое понятие центра как области, где соприкасались небеса и подземные миры и четыре основных направления света, то есть север, юг, восток, запад.

Тлашкальцы, извечные враги ацтеков, также «…имели разделение мира на четыре части».

У сапотеков, находившихся частично под контролем ацтеков, тоже были свои представления о направлениях света и специальные названия для каждого из них (Восток называется у сапотеков Соокилла (Zoocilia), запад — Соохее (Zoochee), север — Соотола (Zootola), юг — Соокауи (Zoocahui)).

Неудивительно, что и религиозный обряд нес на себе влияние этого важного религиозно-мифологического принципа. Так, у ацтеков жрец во время осуществления самых важных ритуалов, наряду с прочим, играл на флейте, поворачиваясь при этом на четыре стороны света. Во время праздника божества огня перед ритуальным потреблением легкого алкогольного напитка октли (его делали из сока растения агавы) им окропляли очаг (жертвенный огонь) с четырех сторон, и это считалось жертвоприношением огню.

Важность представления о четырех направлениях света нашла отражение и в архитектуре, в частности храмовой. Древнеацтекские храмы (например бога Уитсилопочтли) строились с таким расчетом, что имелось четыре выхода и входа на четыре основные стороны света.

Четыре кардинальных направления света, в свою очередь, ассоциировались с определенной символикой цвета, богами, календарными знаками и др..

Прежде всего, была широко распространена идея связывать каждое из четырех направлений света с определенным цветом, выступающим в качестве символа, хотя при этом следует сказать, что конкретная раскладка цветов, по разным версиям, неодинакова. Так, по одним утверждениям, восток ассоциировался с красным цветом, запад — с белым, север — с черным, юг — с голубым. По другим же, с востоком ацтеки связывали желтый цвет, с севером — белый, с западом — черный, с югом — красный.

Однако откуда вообще появилась символика цветов применительно к направлениям света? Объяснения этому давались разные, в зависимости от того, что считалось в качестве исходного принципа. Например, существует мнение, что восток связывается с желтым цветом потому, что это направление — место появления света, Солнца. Запад считался областью «священного зерна», маиса, поэтому его цвет — голубой (голубой, зеленый — цвета воды, земли, плодородия). Север связан с белым цветом, потому что ассоциировался с бесплодием, считался «страной колючек»; юг есть «место смерти», отсюда его цвет красный.

Древние ацтеки связывали также с определенными направлениями света как ориентирами местонахождение областей посмертного существования или пребывания души. Так, восток считался направлением Тамоанчана, своего рода древнеацтекского рая. Хозяином его был бог дождя Тлалок, а область, где господствовал этот бог, называлась Тлалокан; отсюда восточное направление называлось Тлапкопа.

Север рассматривался как направление, связанное с Миктланом, миром мертвых, отсюда происходит и название этого направления, Миктлампа.

Запад был направлением, где умирало Солнце, то есть заходило, чтобы, выдержав битву с силами мрака, утром появиться на востоке. Ацтеки верили, что Солнце в его движении по небу от восхода до заката сопровождает почетный эскорт из душ воинов, погибших в бою. От зенита до заката эту роль выполняли души женщин, умерших при родах. Они назывались, как уже говорилось, Сиуапипилтин, «Заслуженные женщины», «Достойные женщины», отсюда запад получил название Сиуатлампа, «Область Сиуапипилтин». Западное направление считалось по названной причине «местом смерти Солнца» или «где Солнце прячется внизу».

Юг назывался Уитцлампа, поскольку где-то в том направлении находилось «жилище богов юга», Уитцнауа.

Свойства четырех направлений света в сознании древних мексиканцев накладывались и на их представления о природе стихий, и прежде всего ветра. Ветер, который разносил дождевые тучи, был, как указывалось выше, очень почитаем в древней Мексике, хотя при этом различался по свойствам, какие ему приписывались в зависимости от того, с какого направления он дул.

С запада дул ветер, который иногда бывал холодным, неприятным. Однако в целом неопасным, хотя это место и было связано с местом заката Солнца.

Северный ветер, напротив, рассматривался как жестокий, опасный, потому что в северном направлении находилась одна из областей мертвых, Миктлан.

Ветер с юга был столь же опасен, как и с севера: подобно тому, как северный нес холод, южный — засуху и зной.

Восточный ветер, где было направление Тлалокана, области бога дождя Тлалока, считался благоприятным и желанным. Здесь, в Тлалокане, кроме собственно бога Тлалока, находились и его помощники, божества или духи меньшего ранга, называвшиеся тлалока — голубой, белый, красный и желтый тлалоки. Определенная цветовая характеристика четырех тлалоков имела свое объяснение в древнеацтекской мифологии. Как утверждает последняя, в области местопребывания бога дождя Тлалока, Тлалокане, находились четыре помещения с четырьмя большими сосудами, наполненными водой, различной по свойствам. К каждому сосуду были приставлены младшие помощники бога дождя, тлалоки с ковшами и палками в руках. Когда шел дождь, для ацтеков это означало, что тлалоки выливали воду на землю. В зависимости от того, какую из четырех видов воды эти божества черпали и лили на землю, наблюдались соответствующие дожди — одни были благоприятны для роста растений, другие нет, поскольку вызывали почернение, гниение и т. п. Время от времени тлалоки стучали палками о свои ковши, производя, таким образом, грохот грома и высекая молнии. Древние мексиканцы верили, что с помощью молний, которые тлалоки специально делали, они убивали тех, кого хотели или выбирали. Как уже отмечалось, жертвоприношение богам дождя производилось у воды (бросали с лодок в глубоких местах водоема или оставляли в пещерах, надеясь, что боги примут жертвы).

Радугу древние ацтеки воспринимали как каменную небесную твердь, окрашенную в различные цвета, и ее появление воспринималось ими как знак хорошей погоды. С радугой было связано поверье, согласно которому если какое-то растение засыхало (например обычная здесь богатая соком агава), то это означало, что радуга, прикоснувшись к нему, «выпивала» его соки.

Снег древние мексиканцы называли «лед, слабый как туман». Редкий в этих местах, он считался вестником хорошего урожая.

Несколько иным было отношение к граду. Когда на небе появлялись «белые тучи», люди опасались, что они несут опасный для посева град. Специальные колдуны, называвшиеся «препятствующие граду», прибегали к помощи особых магических действий, с тем чтобы отогнать такие тучи в пустынные районы или туда, где не было посевов. Для этого они, например, разбрасывали по участкам с насаждениями перца, фасоли и т. п. золу, чем, видимо, хотели показать тлалокам, насылавшим грозовые тучи, что в этом месте нет растений, а есть лишь пепелище. Что касается охотников, то они, напротив, радовались граду, поскольку во время него погибало немало птиц.

Как уже отмечалось, древние мексиканцы почитали высокие холмы и горы, на вершинах которых, по их мнению, находились жилища бога дождя. У ацтеков и жителей центра их государства, Мексиканской долины, особым вниманием пользовались четыре наиболее примечательные вершины — Тлалокан, Матлалкуэ, Попокатепетль и Истаксиуатль (Иштаксиуатль).

Гора Тлалокан находится в юго-восточной части Мексиканской долины. В древности она была естественной границей между ацтекским Теночтитланом и враждовавшими с ним городами-государствами Тлашкалой и Уэшотсинко. Название Тлалокан переводится как «Место Тлалока», и в связи с этим трудно сказать, что от чего произошло — гора получила название от имени бога или наоборот. На вершине Тлалокана находился храм с фигурой Тлалока, окруженный маленькими идолами, которые имели названия гор поменьше, действительно соседствующих с Тлалоканом.

Матлалкуэ — это скалистая вершина, находящаяся в пределах территории нынешнего мексиканского штата Тлашкала, также была вовлечена в орбиту религиозных представлений и ритуалов древних мексиканцев. Ныне она называется Малинче (в честь знаменитой помощницы и подруги конкистадора Э. Кортеса), а ранее ее знали именно как Матлалкуэ, «Та, у которой свежая юбка», поскольку склоны этой горы были покрыты густыми лесами. Согласно древним представлениям, Тлалокан и Матлалкуэ были мужем и женой.

Народная традиция и поверья соединяют и две другие знаменитые здесь вершины — вулканическую Истаксиуатль и Попокатепетль. Поэтическая легенда связана с ними. Согласно ей, Истаксиуатль некогда была прекрасной девушкой, дочерью могущественного правителя ацтеков. Когда ее отец стал стар и слаб, враги пошли на него войной. Правитель призвал на помощь храбрых молодых воинов из подвластных ему племен. Среди них самым бесстрашным был юноша по имени Попокатепетль. Истаксиуатль и Попокатепетль давно любили друг друга. Война была долгой, и когда воин уже должен был вернуться домой, его соперники сказали девушке, что он убит. От горя она умерла. Попокатепетль, узнав об этом, также не захотел больше жить. Он построил огромную пирамиду, положил на нее свою возлюбленную, а рядом выстроил другую пирамиду, для себя. И встал Попокатепетль рядом со своей возлюбленной, чтобы охранять ее вечный покой. Прошли годы, снега засыпали Истаксиуатль (отсюда и перевод названия горы — «Белая женщина») и отважного воина, но не сумели погасить полыхающий факел, он горит и сегодня (Попокатепетль, «Курящаяся гора»), жаркий и неугасимый, как любовь этого юноши к прекрасной Истаксиуатль.

Ацтеки отмечали особый праздник и совершали специальные церемонии в честь Истаксиуатль, которую также называли Истактепетль, «Белая гора». Он проводился в пещере этого потухшего вулкана, где были представлены также идолы всех вершин, которые окружали снежную гору Истаксиуатль-Истактепетль. Кроме того, в Теночтитлане-Мехико имелся ее идол, сделанный из дерева, украшенный одеяниями голубого цвета и головным убором-короной из белой индейской бумаги, цветом напоминающей ее снежную вершину.

Названные четыре вершины были самыми знаменитыми, однако кроме них, в других местах почитались жителями ближайшие к ним наиболее возвышенные точки. Так, в Тлашкале, кроме уже упоминавшейся Матлалкуэ, воздавали почести и осуществляли ритуал в честь гор, известных под названием Тлаполтекатль, «Господин множества цветов», и Аматлалкуэ, «Та, у которой юбка из голубой бумаги» (эпоним, очевидно, восходит к характеру украшения идола, где голубой цвет — цвет воды, плодородия).

Были почитаемы и искусственно сооруженные холмы, и пример тому — священный холм в Чолуле, одном из важных центров древнемексиканской культуры. Местные жители считали, что его построили гиганты, чтобы достичь небес.

Ацтеки верили, что все болезни, которые появляются «из-за сырости, «холода» (кстати, сюда они включали, кроме того, подагру, паралич, онемение, судороги) также приходят с гор. Отсюда, чтобы избавиться от болезней, нужно совершить жертвоприношения богам гор, конкретно богу той горы, которая находилась ближе всех. Жертвоприношения и обряды в честь гор делали и те люди, которые находились в дороге, и их путь лежал либо в горах, либо проходил по воде. Ритуал в честь бога или богини горы отправлялся по-разному — рядом с ней, на ее вершине, в пещере, если таковая имелась, или перед идолом.

В целом такая привязка к реальным местам определенных религиозных или мифологических сюжетов и идей характерна для мировосприятия древних мексиканцев. С этим мы уже сталкивались и сможем проследить и далее.

Религия и мифология древних мексиканцев, находясь на наиболее ранней ступени развития, формирования, в большей степени отражали и обстоятельства связи человека с природой, нежели человека с обществом. Именно поэтому природа в ее самых разных проявлениях представляется в мифотворчестве, религиозных воззрениях как играющая первостепенное значение в судьбе людей. Глобальное отражение это нашло в подробно проанализированных мифах и сюжетах о мировых Солнцах, но кроме них существовала и масса других идей.

Человек обитал в природе, которая давала о себе знать запахами трав, деревьев, цветов, криками птиц, голосами животных и т. п. Из всего многообразия проявлений природы индейцы выделяли то, с чем наиболее часто сводила их повседневная жизнь. Это приводило не только к появлению зачаточных знаний, но и целой гаммы примет и суеверий, прежде всего любопытных для нас. Среди них следует назвать те, что основывались на поведении, особенностях образа жизни и т. п. животных, птиц, насекомых, растений.

Большинство этих суеверий были для древних ацтеков символами, сигналами будущих несчастий, считались дурными предзнаменованиями и предостерегали таким образом от опасности.

Так, крики ночных птиц, в частности филина, совы, были плохим знаком. Услышавшего их ожидала болезнь или рабство, а если птица, кроме того, садилась на крышу дома, где был больной, то это означало смерть для него, поскольку сова и филин считались посланниками бога смерти.

Дурным предзнаменованием было набрести на змей, скорпионов и другие подобные существа.

Если какое-нибудь животное пересекало человеку путь, это было плохим знаком.

Если в дом попадал дикий кролик, это означало скорую пропажу.

Обнаруженные в доме муравьи, лягушки, мыши также не сулили ничего хорошего.

Очень плохо было обнаружить в доме и на своем пути паука. Эта примета сулила несколько возможных неприятностей: болезнь, смерть, неблагоприятный путь, оскорбление, стыд и т. п.

Правда, не всегда встреча с пауком несла опасность — иногда она была и нейтральной. В целях выяснения этого индейцы применяли особый магический прием или своего рода гадание. Они рисовали на земле крест, помещали насекомое посреди креста и затем начинали следить за его движением. Если оно ползло в северном направлении, это означало смерть, если в другую сторону, то сулило не столь мрачную перспективу. На этом дело, однако, не заканчивалось. Они брали паука, связывали волосом, подвешивали на дереве и оставляли там до следующего дня. Если на другой день его не находили, то считали, что дела действительно плохи, а если паук оставался висеть на дереве, то успокаивались, приходя к выводу, что это — обычное насекомое, а не то, которое как-то отмечало их судьбу. В последнем случае в порядке завершения гадания плевали на паука.

Соблюдение определенных правил, диктуемых нормами древней магии, распространялось и на многие деревья, кустарники, травы, цветы. В соответствии с ними одни цветы нельзя нюхать, на другие наступать, даже случайно (поскольку в противном случае можно было заболеть геморроем), на третьи — садиться (это грозило болезнью половых органов) и т. п. Даже букеты цветов, которые, например, использовали танцоры во время ритуальных, религиозных танцев, можно было нюхать только с краю, поскольку считалось, что середина предназначалась божеству, в честь которого совершался тот или иной праздник. Некоторые растения воспринимались как вполне определенно окрашенные символы. К их числу принадлежал, например, кактус, который олицетворял север, ночь, мрак, смерть.

Некоторые суеверия строились не на основе специфического толкования реальных природных явлений, а на вере в совершенно фантастические образы, которые воспринимались как формы, в каких многочисленные боги проявляли себя. Вера в приметы, в широком смысле в суеверия сопровождала человека всю жизнь, в этом еще будет возможность убедиться. Примечательно, что когда в начале XVI в. миссионеры познакомились с такого рода суевериями, то, надо думать, не очень удивились этому, поскольку в Старом Свете можно было встретить нечто подобное.

Индейцы сообщали о том, что боги могли являться людям в форме призраков, демонов. Особенно часто таким приемом якобы пользовался Тескатлипока — один из наиболее сложных для восприятия современным человеком древних, противоречивых по характеру присущих ему качеств богов в древнемексиканском пантеоне. При описании Тескатлипоки в облике демонического существа индейцами привлекалась самая буйная религиозная фантазия. Он мог якобы превращаться в некое существо без бровей, ресниц, зрачков, белков глаз и даже «без коленных чашечек и суставов». В другом случае Тескатлипока являлся ночью в виде человека без головы, но с «дверцей на месте груди», которая, открываясь и закрываясь, производила звуки, напоминающие треск сучьев при рубке леса, хвороста (отсюда этот звук имел даже специальное название — «ночной топор»). Чаще такие звуки слышали жрецы, занятые ночами выполнением ритуала, или те, кто находился в дороге. Встреча же с самим этим демоном могла быть и благом и бедой, в зависимости от того, достойный человек или нет. Если призрак являлся храброму воину, то последний мог считать это добрым знаком. В таком случае демон якобы вручал воину три-четыре колючки агавы, что соответствовало количеству пленников, которых он захватит.

В целом все эти представления означали, что окружающая человека природа, а в его восприятии она была силой божественной, давая ему шанс, вместе с тем непрестанно напоминала о своей полной над ним власти. Постоянное пребывание на грани между добрыми, благожелательными, с одной стороны, и жестокими, свирепыми и коварными проявлениями природных сил — с другой было судьбой человека, с которой приходилось и считаться, и мириться.

По сообщению одного из ранних историков, когда отоми, одного из наименее развитых в культурном отношении народа древнеацтекского государства спрашивали, откуда пошел человеческий род, то они «ничего вразумительного по данному поводу сообщить не могли».Это, однако, вовсе не означает, что вопрос о том, как и откуда появился человек на земле, не занимал ум и воображение народов древней Мексики. И действительно, данная тема, важнейшая составная часть любой религии и мифологии, с разной степенью полноты зафиксирована у жителей разных регионов древнеацтекского государства, причем, как и в случае с космогоническими религиозно-мифологическими представлениями, выстроить все известные сюжеты в определенной последовательности или оформить в цельную систему идей представляется затруднительным.

У ацтеков зафиксировано несколько версий представлений о происхождении человеческого рода. Так, в одной из них утверждается, что боги создали мужчину и женщину, назвав их соответственно Ошомоко и Сипактональ. Они и стали первопредками. Когда же у этой пары первопредков родился сын, боги создали для него жену из волос богини Шочикетсаль.

Среди оригинальных и, безусловно, наиболее архаичных ацтекских мифологических представлений, имеющих отношение к истории становления человеческого рода, следует обратить внимание прежде всего и на сюжеты, согласно которым первые люди были сотворены из скал. В варианте мифа, сохраненного одним из раннеколониальных источников, роль демиурга, творца людей, отводится одному из наиболее древних мексиканских богов, Мишкоатлю, который взял палку, ударил ею о скалу, и в результате этого якобы появились «четыреста человек, которые и стали первыми людьми». Мишкоатль, имя которого в переводе означает «облачная змея», как уже отмечалось, есть не что иное, как обожествленная молния.

Сходный вариант представления, где причастность божественных небесных сил к сотворению человека выражается еще более четко, утверждает, что однажды в подходящее время Солнце пустило на землю стрелу. В месте ее падения образовалась яма, и из нее вышел первый мужчина, который имел тело только «вверх от подмышек», а затем оттуда вышла целая женщина. В другом варианте этого же сюжета сообщается, что при обстоятельствах, уже описанных выше, из ямы вышли мужчина и женщина, однако оба они имели тела только вверх от подмышек. Эти первые люди передвигались прыжками, «как сорока или воробей». Мужчина «зачал, положив свой язык в рот женщины».

Можно ли сказать, что эти сюжеты есть результат лишь бесконтрольного воображения раннего сознания? Думается, нет, ибо кое-что в них можно объяснить. Прежде всего вполне логично допустить, что первый из них более поздний, нежели второй, так как в нем уже отражено осознание физиологической роли женщины: она как дарующая жизнь изображается полноценно не в пример мужчине, странная физическая ущербность которого, в свою очередь, указывает на неясность для раннего человека его роли в этом процессе. Действительно, для человеческих представлений в их древнейшем периоде характерна убежденность в том, что рождение ребенка есть результат вмешательства духов. С другой стороны, нетрудно догадаться, что здесь представлена и одна из первых элементарных форм религиозно-мифологических представлений — тотемизм, утверждающий генетическое единство человека и определенных природных объектов, в данном случае скал, гор.

Вместе с тем в этих представлениях отражено то, что весьма убедительно разъяснено современным религиоведением, фольклористикой, семиотическими исследованиями. Дело в том, что в сюжете мифов разных народов мира часто встречаются персонажи (разного уровня) с телесными или умственными аномалиями (отклонение от человеческой нормы). И как оказывается, подобная аномалия воспринималась как знак либо демонического, либо сакрального, свидетельство избранничества. Персонаж или персонажи, которые имеют такие черты, как хромота, ущербность любого другого вида, не такой же, как у других, цвет кожи, волос и т. п., имели именно эти признаки как знаки сверхъестественного. Действительно, если речь идет о первых людях, то согласно религиозно-мифологическим представлениям разных народов, появившись не как все люди, они, конечно, и должны отличаться от остальных.

Возвращаясь к нашей теме, отметим, что с идеей происхождения людей из определенных природных образований при содействии божественных сил перекликаются и мифологические представления такого древнего и высококультурного народа Мексики, как сапотеки, которые считали, что ведут свое начало «от деревьев, скал и ягуаров».

Близкими к рассмотренным являются и антропогонические представления миштеков, другого не менее знаменитого народа древней Мексики, отдельные группы которого оказались в сфере политического влияния древнеацтекского государства. В хрониках, связанных с изложением истории прошлого ряда миштекских провинций, есть упоминание и об обстоятельствах рождения предков правителей ранних регионов. Из сообщений в этих хрониках следует, что некоторые из местных вождей якобы ведут свое происхождение, свою генеалогию от той или иной скалы или горы, чаще самой внушительной в контролируемом ими районе. Очевидно, посредством тотемизма это представление, ясно связывающее вождя с тем или иным районом, служило специфическим свидетельством его исконных прав на данную территорию.

В отрывочных сообщениях, сохранившихся в работах первых историков и хронистов Мексики, можно отметить наличие и двух других основных миштекских антропогонических версий. Согласно первой из них, записанной в конце XVI в., первопредки миштеков произошли, «появились» из «центра (или глубины) земли», отсюда этим народом почитались пещеры и пустоты, которые были расположены в горах, и особенно те, которые находились наиболее высоко. Подтверждение этого необычного представления дает и миштекский язык. В словаре миштекского языка XVI в. (тогда же составленного) встречается оригинальное слово, которое в переводе буквально означает «первоначальные миштеки, которые вышли из центра земли». Следовательно, определенно предполагается, что мать-земля рождает из своей утробы общих первопредков народа, которые являются в этом смысле «детьми земли».

Вполне естественно, что в древнем обществе предки рода вождя или правителя имели особое происхождение, или генеалогию. В известных нам миштекских сюжетах утверждается в связи с этим, что «начало» их «правителей» связано с некими деревьями, которые росли у реки в районе, называвшемся Апоала. Предки миштекских вождей вели свою генеалогию от людей, которые чудесным образом «откололись» от «деревьев (или «вылупились», из них). После этого родившиеся из дерева предки миштекских вождей, разделившись на четыре группы, завладели территорией, которую занимали «дети земли», и дали им вместе со своей властью «правила» и «законы» жизни.

В другом варианте миштекского мифа нет разделения между происхождением рода правителей и остальных людей. Согласно ему, два священных дерева, напоившись водами реки, произвели на свет первую человеческую пару. Это были мужчина и женщина благородных кровей. Они стали правителями земли миштеков, а от них пошел весь миштекский народ. В данном представлении несомненно отражено древнее представление о священных тотемных деревьях.

Эта общая мифологическая линия прослеживается в целом ряде изображений, сохранившихся на изделиях из кости, добытых при археологических изысканиях в районе распространения миштекской культуры (в частности в Монте Альбане, как центре ее), а также на страницах их замечательных пиктографических рукописей. На рисунке одного из них (имеется в виду так называемый «Венский кодекс») изображены два божества и дерево (поставленное вверх корнями), из ствола которого как бы вырастают (выходят) женщина, а вслед за ней мужчина. В связи с этим нельзя не вспомнить известные идеи Дж. Фрэзера, касающиеся поклонения деревьям. Как он справедливо отмечал, у разных народов мира встречается вера в то, что духи деревьев и сами деревья дают дождь, солнечный свет, способствуют плодовитости скота, женщин. В античной мифологии богиня Диана воплощалась в дереве, жрец которой поклонялся не только собственно богине, но и воплощающему ее дереву: он относился к нему как к супругу, обнимал, целовал, лил на его ствол вино. Отсюда известный обычай вступать в брак с деревьями (мужчин и женщин, зафиксированный, например, среди населения Индии и некоторых других стран).

О том, насколько сильны были у миштеков традиции вести начало человеческого рода от дерева, говорят и сохранившиеся сведения о том, что один из их вождей и после испанского завоевания держал в своем доме небольшое дерево, которое было «воплощением его рода» и к которому обращались по необходимости с соответствующими молитвами.

Рассмотренные мифологические сюжеты предполагают и подразумевают, что первопредки были несомненно необыкновенными. Выше уже приводился пример представления, согласно которому первые люди не имели полного туловища. Для традиций и законов мифотворчества это вполне нормальное явление, поскольку реальное и фантастическое в нем всегда тесно переплетены.

К числу аналогичных принадлежат и известные у народов древней Мексики, и прежде всего у ацтеков, представления о людях-гигантах, которые якобы некогда населяли эту страну.

Хотя непосредственным толчком к формированию представлений о гигантах могло послужить то, что при строительных работах древние мексиканцы встречали гигантские кости ископаемых животных, которые они приняли за кости великанов, в действительности в них отражен целый комплекс идей.

Религиозно-мифологический материал, повествующий о гигантах, сохранился в целом ряде источников раннеколониального периода. Согласно одной из версий таких представлений, изложение ведется с момента Сотворения мира. В ней говорится, что вначале, «до света и Солнца», мир пребывал в темноте, и не было ничего. Вся земля была плоской, без холмов или ущелий и со всех сторон окружена водой. Потом, когда были созданы свет и Солнце, появились люди исполинского роста, которые «вступили во владение землей». Однажды гигантам пришла в голову мысль познать тайну «рождения» и «смерти» Солнца, то есть восхода и захода. Для осуществления этой цели они разделились на две группы: одна пошла на восток, а другая на запад, но, не достигнув таким образом цели, гиганты, обуреваемые жаждой познания, построили башню, столь высокую, что она достигла неба и, следовательно, Солнца. Однако этим они разгневали «главного бога», который, послав с четырех направлений света молнии, разрушил строение. Сами же гиганты, «смущенные и наполненные страхом», разбежались во всех направлениях.

Несмотря на то что в этом мифе есть безусловно влияние христианских элементов, в частности мотив башни, аналогичной вавилонской, библейской, тем не менее можно с полным основанием считать, что древние центральноамериканские народы имели собственные представления о людях-гигантах. Об этом свидетельствуют, кроме названных письменных источников, и памятники их материальной культуры. Подтверждением тому служит и изображение предка-гиганта на одной из страниц древнеацтекской пиктографической рукописи.

Разные источники помещают великанов в разные мифические «времена», а в ряде сюжетов они утверждаются даже в качестве современников таких исторических народов, как ольмеки и тольтеки. Более того, согласно повествованиям, последние даже вели вооруженную борьбу против мифических дикарей-гигантов, с тем чтобы завладеть землей, ибо титаны были первыми жителями на территории Мексики. В ряде же случаев гигантами называются сами ольмеки и тольтеки. Иными словами, великаны изображаются источниками альтернативно: либо как древний высококультурный народ, когда отождествляются с тольтеками и ольмеками, либо, напротив, как дикое, свирепое племя варваров, достойное уничтожения. Но и в том и в другом варианте помимо чисто мифических моментов, о которых речь несколько ниже, отражено и историческое — борьба между аборигенным населением региона, отождествляемым с гигантами, и более поздними племенами и народами, среди которых были и ацтеки, появившиеся в центральной Мексике в начале — середине XII в.

Так или иначе, гиганты были поколением, непосредственно предшествовавшим, согласно мифам и легендам, подлинно историческому населению Мексики. Неслучайно поэтому ацтеки авторство сохранившихся сооружений более древних высоких культур региона приписывали богам или людям-гигантам. Это касается, к примеру, городов Чолула и Теотиуакан. Сооружения последнего были столь грандиозными, что строительство их, по представлениям ацтеков, по силе лишь великанам. Однако эпоха титанов закончилась на земле, и гиганты больше не возрождались. Сохранившийся мифологический материал объясняет их исчезновение не только проявлением ими излишнего любопытства, прослеживается и идея, что из-за своих грандиозных успехов и недюжинных способностей гиганты возомнили себя равными богам, которым вряд ли это могло понравиться. Наконец, представления о гигантах и их судьбе служили одним из мифологических оснований, на котором строилась древнемексиканская и особенно ацтекская космогония, с ее знаменитыми представлениями о мировых эпохах или Солнцах. В этих представлениях эпоха гигантов заканчивается мировой катастрофой. Судьба гигантов вплетена, таким образом, в общую судьбу мира, как ее представляли себе древние народы Мексики.

В этой космогонии, смысл которой рассмотрен выше, одновременно представлены еще ряд мифов о происхождении и судьбе человеческого рода. И, действительно, вместе с изложением картин грандиозных космических бедствий, сопровождавших конец, закат, гибель каждого Солнца или мировой эпохи, в мифах сообщается и о создании, а точнее о воссоздании человека из костей и пепла народов погибших Солнц и прежде всего гигантов. Изображение человеческой судьбы в рамках идеи Солнц — это дальнейшее развитие антропогонических идей, то есть представлений о происхождении и судьбе человеческого рода.

Согласно одному из древнеацтекских мифов, когда после очередной мировой катастрофы был восстановлен на земле естественный порядок, боги решили воскресить человеческий род. Для этого они направили бога Кетсалькоатля-Эекатля к владыке подземного мира мертвых Миктлантекутли. Эекатль спустился в подземный мир и попросил у Миктлантекутли пепел мертвых, чтобы сделать людей. Бог подземного мира сначала дал «кость величиной в один локоть», а потом «сильно раскаялся» в своей щедрости и стал преследовать Эекатля для того, чтобы забрать у него все, что дал. Однако это ему не удалось. Вместе с тем, когда Эекатль убегал от Миктлантекутли, кость упала и разбилась, поэтому человек и получился маленьким, в то время как раньше люди были большими как гиганты. Он принес остатки костей и пепла в Тамоанчан — особое место происхождения богов и человека, древнеацтекский рай — и позвал остальных богов для участия в создании первого человека. Они совершили жертвоприношение собственной кровью и принялись за сотворение первых людей. На четвертый день божественных трудов из их крови, а также костей и пепла, принесенных из мира мертвых, создали мужчину и женщину. Они не были сразу большими, во всяком случае не имели «натуральной величины». В связи с последним есть версия, что боги в этот срок сделали мальчика, а спустя еще четыре дня, благодаря их новым жертвоприношениям, появилась девочка.

Этот миф был настолько распространен, что имел и другие варианты, в которых сохранены некоторые любопытные детали, сопровождающие описанные выше действия. Так, когда Кетсалькоатль-Эекатль попросил у бога Микталнтекутли кости и пепел людей, тот потребовал, чтобы Кетсалькоатль четыре раза обошел его владения, играя на раковине (морские раковины играли роль духовых инструментов). Кетсалькоатль согласился, но эта раковина не имела дырок, поэтому он позвал на помощь червей, которые их просверлили. Помощниками бога оказались, кроме того, пчелы и шершни, которые, забравшись в раковину, заставили ее звучать. Далее, когда Кетсалькоатль-Эекатль, добившись человеческих останков, убегал от «коварного» бога подземного мира мертвых, перепела испугали его, он споткнулся, рассыпал драгоценный груз, и птицы обклевали кости.

В еще одной версии этого же мифа очень важная небесная богиня Ситлаликуэ, жившая в Тамоанчане, родила нож. Это странное создание внушило остальным ее детям страх и отвращение, и они сбросили его с неба на землю. Нож упал в районе Чикомосток, что значит «Семь пещер», и вышли оттуда «1600» богов, однако, поскольку эти боги не были никем «почитаемы и обслуживаемы», на земле, они решили обратиться к своей матери-богине за разрешением создать себе таких слуг — человеческий род. Далее по ее совету, который им доставил на землю «ястреб», один из богов отправился в подземный мир, чтобы попросить у владык подземного мира кости и пепел людей, живших в прошлые времена. Дальнейшее описание действий перекликается с тем же в других источниках: «двуличный» бог подземного мира, раскаявшийся в том, что дал кости людей, преследовал посланца. Последний споткнулся, уронил кости, и именно поэтому люди рождаются разного роста: одни больше, другие меньше.

Возникает вопрос, почему именно Кетсалькоатль-Эекатль принадлежит, согласно мифу, к числу основных творцов человеческого рода? Дело объясняется, тем, что Кетсалькоатль считался благожелательным божеством. Причастность Кетсалькоатля к созданию человека объясняется и теми жизненными принципами, которые он якобы открыл людям как бог, культурный герой (и отчасти историческая личность). Считается, что именно он открыл им правила строгой и простой жизни, нравственное поведение, неукоснительное выполнение обязательств перед богами. По представлениям древних мексиканцев, только данному персонажу может принадлежать главная роль в сотворении людей.

Вместе с тем душа, дыхание, между которыми не было разницы по представлениям древних народов, невидимые, но ощущаемые, уподоблялись ветру, дуновению. Поэтому бог ветра, который, казалось, должен почитаться лишь как божество, связанное с земледелием, поскольку ему подвластно движение по небу дождевых туч, оказывается принципиальным божеством древнемексиканского пантеона и одним из создателей человеческого рода.

Только что приведенные древнеацтекские сюжеты говорят о жертвоприношении богами своей крови: они скрепляли ею пепел или кости, с таким трудом доставленные Кетсалькоатлем из мира мертвых. Здесь содержится намек на то, что жертвоприношение богов требует того же со стороны людей. В целом же человек нужен богам как «слуга», отсюда — его создание не самоцель, а лишь необходимость.

Как видим, все эти мифы в той или иной форме вплетены в космогонические мифы, мифы о мировых эпохах или Солнцах. Но в рамках последних излагались два возможных варианта. Согласно одному, после создания Солнца воссоздается и человеческий род, причем еще более совершенный, чем ранее. Таким образом, история создания человека — это история его совершенствования от одной космической эпохи к другой. Согласно другому, не все люди погибают во время катастрофы, некоторые выживают (см. гл. 2).

Однако и в этом случае события развивались по-разному — благоприятно и неблагоприятно для людей, счастливо избежавших гибели. В одном из сохранившихся мифов говорится, что от Всемирного потопа спаслась только одна человеческая пара — мужчина и женщина по имени Тата и Нене. Из всех людей, живших под Солнцем, боги избрали их, видимо, за особое благочестие и приказали взять в свое укрытие только по одному початку маиса, чтобы питаться им все то время, пока земля будет покрыта водой. Когда через 52 года вода спала, мужчина и женщина съели последние зерна маиса, и им нечего было есть. Но тут на песке они увидели рыбу и зажарили ее. Однако дымом костра они закоптили небо, и разгневанные боги превратили их в собак.

В другом мифе о потопе говорится, что когда это, мирового масштаба несчастье, осталось позади, выжившая пара породила много детей, которые, однако, были немыми. Однажды на очень высоком дереве появился «голубь», который «дал» каждому из них способность говорить. Однако языки их оказались разными, поэтому люди совершенно не понимали друг друга. Это стало причиной того, что народы разделились и расселились по всей земле. Интересная параллель библейским сюжетам.

Согласно этому представлению, безусловно, пока наиболее позднему из всех, акт сотворения первых людей, коль скоро он имел место, есть событие достаточно древнее, современные же люди — потомки тех, кто спаслись от гибели во время периодических мировых бедствий. В данном случае те люди, которые, согласно мифу, изображаются как представители своего рода эпохи героев, поскольку именно они стояли у основания человеческого рода, населяющего нынешнюю мировую эпоху или Солнце. О том, насколько живы были эти идеи, говорит и тот факт, что в Коатлане испанцы обнаружили мумию местного вождя, которой ее владельцы сапотеки делали особые жертвоприношения, веря в то, что умерший происходил непосредственно от тех людей, что спаслись от мирового потопа. Борясь с идолопоклонничеством, католические миссионеры сожгли ее.

Таким образом, в древнемексиканской антропогонии выделяются несколько основных групп мифов. В первых из них на основе тотемических представлений начало, корни человеческого рода связываются с определенными объектами природы.

Другая группа основывается на представлениях о гигантах как предшественниках современных людей. Третья строится на идее воссоздания, воскрешения человека из останков людей, погибших в период предыдущих мировых катастроф. В четвертой группе мифологических сюжетов, служивших как бы логическим продолжением предыдущих, повествуется о преемственности поколения людей, живших во всех мировых эпохах. В данном случае боги сохраняли жизнь одной или нескольким человеческим парам и затем расселяли по всей земле. Этим утверждается сохранение человеческого рода, который, как говорится в одном из таких мифов, никогда не разрушался полностью в «различных разрушениях мира». Таким образом, мифы достаточно разнообразны и в них есть как элементы раннего мифотворчества (пример тому тотемические мифы), так и следующие более поздние представления. В связи с этим примечательно сообщение одного из раннеколониальных авторов, относящееся к XVI в., которое как бы суммирует все многообразие данных представлений: «Одни говорят, что индейцы рождены из потоков воды, другие, что из пещер или что их род был родом богов».

Мифологические представления, в которых говорится о людях, спасшихся в мировых природных катастрофах, выводят как бы на новый круг идей, господствовавших в идеологическом, общественном и индивидуальном сознании древних мексиканцев, и ацтеков в первую очередь как народа, доминировавшего в этом государстве и обществе. Этот круг идей выходит уже на уровень легендарной, мифологизированной истории, игравшей огромную роль в идеологии Мексики доиспанского периода.

Согласно целому ряду раннеколониальных источников, у древних мексиканцев существовало представление о том, что кроме одной человеческой пары, в последней мировой катастрофе спаслись еще семь человек. Эти люди пережили бедствия в некоей пещере и, когда наводнение спало, восстановили население земли, расселившись по ней. Древние мексиканцы рассматривали их не просто в качестве прародителей, но своего рода богов, особых для каждого народа и племени. Содержание, как видим, сходно с тем, что уже проанализировано выше, однако оно имеет свое дальнейшее развитие в знаменитых древнемексиканских представлениях о прародине, а также в тщательно разработанных мифологизированных преданиях и легендах.Ацтеки, создатели знаменитого государства, были одним из многочисленных народов, которые населяли древнюю Мексику накануне испанского завоевания. Однако когда первые европейцы (сначала конкистадоры, потом миссионеры и чиновники) познакомились с их прошлым, то оказалось, что ацтеки и их соседи отнюдь не являются исконными жителями Мексиканской долины, как сердца этого государства. Из чрезвычайно противоречивых древнемексиканских исторических хроник, содержащих в себе повествования порой полулегендарного, а в некоторых частях и чисто мифологического характера, вырисовывалась та картина, о которой речь пойдет ниже.

Некогда, в мифические времена (или, во всяком случае, в самом начале это было мифическое время) ацтеки вместе с другими народами жили не в Мексиканской долине, а на общей прародине, располагавшейся где-то на севере, называвшейся уже знакомым нам именем Чикомосток («Семь пещер»). Саму эту Чикомосток иногда представляли как ужасную, наполненную свирепыми дикими зверями область, иногда как райскую колыбель человеческого рода.

Как бы то ни было, согласно одному из вариантов такого мифа о Чикомосток, в ней жил некий Иланкуэитль, который от своих двух жен имел семь сыновей (ассоциация с «семью пещерами»), Именно эти семеро и стали первопредками основных народов древней Мексики: Отомитль дал начало народу отоми, Мишкоатль — миштекам, Ульмекатль — ольмекам, Теноч — теночкам (то есть ацтекам, еще одно из названий народа). Если попытаться понять смысл пещер уже в свете данного мифа, то становится ясно, что здесь отражена чрезвычайно живучая в сознании ранних народов идея рода с обязательным общим предком.

Ацтеки, как известно, были главной политической, военной и идеологической силой древней Мексики накануне испанского завоевания. Желая подчеркнуть свое особое происхождение как властителей Мексики, они сформулировали параллельную Чикомосток идею о собственной прародине, так называемом Ацтлане (Астлане). Ацтлан по одному из вариантов перевода — «Страна белой цапли». Практически каждый источник XVI–XVII вв., сообщающий ацтекскую историю, упоминает эту легендарно-мифологическую колыбель. Кстати, именно от ее имени ацтеки и получили одно из своих названий.

Этимология слова Ацтлан (Астлан, Aztlаn) дискуссионна. Известны следующие основные варианты: az-tatl — «белая цапля» или «место цапли»; aztapilli — «белый тростник»; azcatl — «муравей». Есть также версия, согласно которой в центре Ацтлана якобы находился храм бога Уитсилопочтли, где последний был представлен держащим белый цветок, называемый aztaxochitl. Еще один вариант: в Ацтлане росло очень большое и красивое растение azquauitl, откуда происходит название Az(quauitl) tlan — «рядом с деревом azquauitl». Есть, наконец, мнение, что слово «Ацтлан» непереводимо и его значение можно передать только приблизительно. Сами ацтеки предпочитали называть себя мешиками.

Известно одно из традиционных описаний предполагаемой жизни предков ацтеков в Ацтлане. Согласно ему, прародина располагалась на острове (или представляла собой остров), где была большая гора с пещерами (реминисценция концепции Чикомосток), служившими жилищем. Люди здесь жили в счастье и довольстве. Их окружали прекрасные леса, в которых водилось множество животных и птиц, а источники изобиловали рыбой. Предки ацтеков выращивали маис, перец, томаты, бобы и другие культурные растения. В одном из ацтекских источников содержится намек на то, что география Ацтлана очень напоминала то же самое ацтекской столицы, г. Теночтитлана, отсюда можно нетрудно заключить, что представление об Ацтлане строилось по образцу и подобию островной столицы. Некоторые народы, входившие в канун Конкисты в состав ацтекского государства, желая, как полагали ацтеки, приобщиться к славе их духа и оружия, пытались утверждать в своих собственных мифах и преданиях, что они также ведут свое начало из Ацтлана. Однако подобные претензии всячески разоблачались ацтеками простым и весьма остроумным способом. Располагая Ацтлан, в соответствии с религиозно-мифологическими традициями, на острове, ацтеки ближайшими своими соседями на материке называли остальные родственные им народы, говорившие, как и ацтеки, на языке науатль, а именно чалька, потомки которых позже составили население района Чалька на юге Мексиканской долины, шочимилька и т. д..

Однако ацтеки отличались от остальных родственных им этнических групп не просто особым островом-прародиной Ацтланом, но, как утверждала их религиозно-мифологическая концепция, изначальным предназначением, о чем мы уже говорили, раскрывая суть представления о мировых Солнцах и необходимости «подкармливания» мира кровью жертв. Эта руководящая идея раскрывалась и обогащалась другими, смысл которых станет ясным из дальнейшего повествования.

Прожив много лет на своей прародине, однажды народы покинули ее и всем миром двинулись в путь. В чем же причины их исхода, что заставило их решиться на этот шаг? Сохранившиеся повествования в полном соответствии с религиозно-мифологическими и идеологическими концепциями доиспанского периода формулируют два основных ответа на этот вопрос. Поскольку прародина располагалась якобы на севере, а с этим направлением в представлениях древних мексиканцев ассоциируется холод и бесплодие, то она отнюдь не всегда воспринималась и рисовалась как место счастья и изобилия. Отсюда вполне понятным и объяснимым было желание предков древнемексиканских народов отправиться на поиски более плодородной и благодатной земли, что и явилось, согласно первому ответу, причиной исхода народов из прародины. Однако религия и мифология ацтеков отвечала на этот вопрос совершенно в духе военно-экспансионистских идей, под знаком которых ацтекское общество жило и действовало особенно активно в течение нескольких последних десятилетий накануне испанского завоевания. Согласно официальной мифологизированной версии, однажды их племенной бог Уитсилопочтли внушил ацтекам через своих жрецов, что необходимо покинуть Ацтлан и отправиться на поиски другой, более благодатной земли, в которой они будут могущественными владыками. Поскольку добиваться этой власти им придется силой, как утверждали религиозные повествования, Уитсилопочтли вручил ацтекам оружие — щит, лук, стрелы. Получают тогда же якобы ацтеки и еще одно имя — мешики (мексиканцы), поскольку во главе ацтеков стоял в то время вождь по имени Меши.

Люди не могли ослушаться приказа своего божества и отправились в путь. На протяжении всего долгого путешествия ацтеками руководил именно бог Уитсилопочтли, идол которого жрецы несли тщательно укрытым в специальном ковчеге, сделанном из тростника. Народ относился к нему со страхом и почтением, и никто кроме его служителей не мог приближаться к идолу. Бог, как оракул предсказывал своему народу через жрецов (чаще он делал это во время их сна), что в дальнейшем случится с ацтеками, а также давал советы, как следует поступать в том или ином случае. Эти жрецы назывались «те, кто несут бога», поскольку на переходах они действительно несли на своих плечах ковчег бога.

Итак, следуя приказу племенного бога Уитсилопочтли, в год «1.кремень» по древнеацтекскому календарю, ацтеки покинули свой остров, свою прародину Ацтлан и на лодках перебрались на материк. Здесь, как и следовало ожидать, они встретились с остальными народами. Последние также пожелали отправиться вместе с ацтеками на поиски лучшей страны, и те первоначально не возражали. Таким образом, начался своего рода «великий исход» народов из некоторых первоначальных мест жительства.

Сначала все шло благополучно, однако затем произошло событие, которое заставило ацтеков разлучиться со своими попутчиками. Как-то переселенцы остановились на отдых под большим деревом, в дупле которого устроили временный алтарь своего божества Уитсилопочтли. Когда народ приступил к трапезе, совершенно неожиданно оно сломалось и упало. Все были чрезвычайно напуганы этим невероятным событием и посчитали его не иначе как дурным предзнаменованием. Когда жрецы обратились к своему оракулу за советом, то получили суровый и окончательный ответ: другие народы не могут идти вместе с ацтеками, ибо у каждого из них своя судьба и свое предназначение.

Ацтекам ничего не оставалось, как подчиниться воле Уитсилопочтли и отказаться от компании нежелательных попутчиков. Тогда, оставив «богоизбранных» ацтеков у злополучного дерева, народы, отвергнутые Уитсилопочтли, самостоятельно отправились вперед на поиски желанной, благодатной земли. Отсюда понятно, почему одна из хроник сообщала, что все народы Мексики вышли из общего центра, но шли с разной скоростью и быстротой. Согласно некоторым индейским хроникам, сообщающим этот мифологизированный сюжет или предание, народы начали свое переселение в 820 г. и были в пути более 80 лет. По мере своего продвижения они делали короткие остановки.

Так продолжалось до тех пор, пока отвергнутые Уитсилопочтли народы не достигли Мексиканской долины самостоятельно и раньше ацтеков, — мотив, принципиальный для дальнейшего развития событий.

Такова была официальная религиозно-мифологическая традиция. Но каков реальный смысл этих сообщений и был ли он вообще?

При оценке исторической достоверности повествований о переселениях надо учитывать идеологический момент. Но кроме бесспорных религиозно-мифологических сюжетов, в них присутствует и исторический смысл. Мексиканская долина действительно пережила ряд волн переселений, причем многочисленные племена науа (куда входили и ацтеки) принадлежали к последней волне. В них отражена и ранняя кочевая жизнь народов, первоначально действительно бывших номадами. Что касается хронологии, то ни о какой точной дате исхода, продолжительности переселения и т. п. конечно же не может быть и речи. Хронологическая сетка как результат позднего осмысления древнеацтекскими идеологами прошлого их государства. По современным данным, хотя номады проникали в Центральную Мексику издавна (они известны по источникам под именем «чичимеки», «собачий народ», чем подчеркивалась их противоположность культурным земледельческим народам), та волна, которая в конце концов привела к образованию древнеацтекского государства, наиболее активно проявила себя с середины XI в.

К моменту прибытия (после долгих странствий, переселений) этих народов на территорию Центральной Мексики заключительный этап своего существования переживала важнейшая культура Мексики — цивилизация тольтеков с центром в Толлане. Её закат был вызван как внутренними причинами (общественное напряжение, голод, болезни), так и внешними. Имеется в виду проникновение в ее пределы все новых и новых волн переселенцев, номадов из других, преимущественно северных районов Центральной Америки. С 1047 г. Толлан теряет свое превосходство. Часть тольтеков, возглавляемая легендарным вождем по имени Топильтцин, переселилась в район майя Юкатана и на юг в горную Гватемалу, где, покорив часть местного населения, создала ряд независимых государств. Топильтцин известен, по майяским историческим анналам, под именем Кукулькана.

Около 1224 г. Толлан попал в руки варваров-чичимеков. Они же вместе с остатками тольтеков и составили основное население долины послетольтекского периода. Пришельцы заняли берега и небольшие долины вокруг трех озер — Тескоко, Шочимилько и Сумпанго (Цумпанго). Дикие пришельцы сумели перенять и сохранить некоторые элементы тольтекской культуры (в частности хозяйство, социальные традиции, искусство, календарь), остатки которой лучше всего сохранились в г. Колуакане. Освоение этой культуры упрощалось тем обстоятельством, что язык тольтеков был также из группы науа. В дальнейшем весьма важным и почитаемым считалось все, что имело тольтекские корни, особенно ценилось родство с потомками тольтеков.

Период, последовавший за падением тольтекской культуры, принес с собой политическую, экономическую нестабильность. Сочетание экономических, демографических, социальных структурных изменений привело к росту населения и, соответственно, к конфликтам на почве споров относительно границ занятых земель, поскольку номады, ранее занимавшиеся охотой и собирательством, обосновавшись в Мексиканской долине, занялись, хотя и не сразу, сельским хозяйством.

С этим заключительным этапом истории тольтеков связана одна из самых знаменитых легенд древней Мексики. Она в той или иной степени оказала влияние на восприятие индейцами несколько веков спустя прихода европейцев. В ней привычным для раннего сознания образом переплелись реальная история, география с мифом и вымыслом.

В древнемексиканском повествовании, явно тольтекского происхождения, рассказывается, что бог Камаштли (Мишкоатль) взял в жены богиню, называвшуюся Чималматль. От этого союза родилось пятеро сыновей, и среди них младший по имени Кетсалькоатль. По одной из версий, он родился в результате непорочного зачатия: его мать проглотила кусочек нефрита и из-за этого понесла. Поскольку при его рождении Чималматль умерла, то Кетсалькоатля воспитывали дед с бабкой. Когда он вырос, то возвратился к отцу.

Камаштли очень любил Кетсалькоатля, и это стало причиной ненависти к нему братьев, задумавших его убить. Чтобы это осуществить, они во время охоты заманили его на высокую скалу, оставили там и, спустившись вниз, разожгли вокруг нее огонь. Однако Кетсалькоатль укрылся в пещере, которая была в скале, и таким образом спасся.

Между тем его братья ушли, подумав, что с Кетсалькоатлем все кончено. Кетсалькоатль спустился со скалы, убил оленя и пришел домой раньше, чем братья, и отдал добычу отцу. Коварные братья были удивлены, увидев его живым, но планов своих не оставили. Во время очередной охоты они заставили его влезть на дерево, сказав, что он оттуда будет стрелять птиц, однако когда Кетсалькоатль оказался на дереве, начали в него посылать стрелы. Находчивый Кетсалькоатль упал на землю, притворившись мертвым. Братья оставили его и пошли домой, но Кетсалькоатль вновь, как и в первый раз, вернулся домой раньше своих братьев и с добычей. На этот раз отец, который уже догадался о том, что его старшие сыновья желают смерти Кетсалькоатля, спросил его, где братья. Кетсалькоатль ему ответил, что они скоро прибудут, а затем удалился.

Тем временем пришли его братья, и отец спросил их, где Кетсалькоатль, на что те ответили, что он скоро придет. Тогда Камаштли стал бранить своих злых сыновей за то, что они хотели убить своего брата. Сыновья, рассердившись, вознамерились убить также и отца. Они привели его к скале и там убили. После этого братья пошли за Кетсалькоатлем и внушили ему, что их отец якобы превратился в скалу, и стали убеждать его принести жертву этой скале ягуаров, орлов, оленей. Братья надеялись, что он не сможет найти всех этих животных, поэтому они убьют его за невыполнение жертвоприношений и обрядов. Однако Кетсалькоатль отказался подчиниться. Тогда братья решили его убить, но Кетсалькоатль ускользнул от них и, взобравшись на дерево (или скалу), расстрелял своих недругов из лука. Когда все было кончено, его «вассалы», которые очень любили Кетсалькоатля, признали в нем своего вождя, принесли головы его братьев и сделали из них чаши для питья. Напившись из них, Кетсалькоатль и его люди «направились в землю мексиканскую» и обосновались в Толлане, жителей которого обучили правилам жертвоприношений, поскольку те не знали, как это делать. Кетсалькоатля почитали здесь как бога, он обучил их многим хорошим вещам и оставался их предводителем в течение 160 лет.

Кетсалькоатль не имел ни жены, ни детей. Он был честным, скромным, обучал людей собственным примером и словом. За это они почитали его как бога, делали его идолы и поклонялись им.

Деятельность Кетсалькоатля вызвала неудовольствие у его антипода, бога Тескатлипоки, который решил расправиться с ним. Для этого Тескатлипока прежде всего «спустился с неба по веревке, сделанной из паутины». Преследуя Кетсалькоатля, всячески вредя ему, Тескатлипока проделывал самые фантастические вещи. Однажды он, Тескатлипока, играя в мяч с Кетсалькоатлем, превратился в ягуара, отчего люди, которые это наблюдали, испугались, бросились бежать, упали в пропасть и многие разбились. В другой раз Тескатлипока превращался в иных животных и чудовищ, стараясь напугать людей, он разрушал статуи Кетсалькоатля, разорял алтари. Однажды Тескатлипока вошел в храм Кетсалькоатля и нашел его служителей спящими. Между тем эти жрецы должны были круглосуточно охранять идол Кетсалькоатля и особое зеркало при нем, которое индейцы глубоко почитали, так как Кетсалькоатль внушил им, что всякий раз, как им понадобится дождь, они смогут попросить его у бога через это зеркало. Поскольку жрецы спали, то Тескатлипока, желая в очередной раз напустить страха и беспокойства, взял зеркало и спрятал его под циновкой, на которой спали охранники-служители. Пробудившись и не найдя магического зеркала на месте, служители были в отчаянии, поскольку за недосмотр им грозило наказание.

Между тем Тескатлипока приказал некоей старухе, встретившейся ему на пути, чтобы она шла в храм сказать служителям, где находится искомое зеркало, что и было сделано.

Словом, настойчивое преследование Кетсалькоатля Тескатлипокой были столь сильны и причиняли ему и его последователям столько страданий, что он решил вместе с ними покинуть Толлан и поселиться в новом месте. Он предпринял длительное переселение (в одном месте он оставался 290 лет), во время которого основал, «построил» многие древнемексиканские города, такие как Тлашкала, Уэшотцинко, Чолула, которая и стала его новой резиденцией. Здесь Кетсалькоатль продолжил ту свою деятельность, какую проводил в Толлане, и даже еще более активно, и местные жители признали его своим благодетелем. В соответствии с представлениями того времени о совершенном человеке или обожествленной личности ему приписывали навыки и умения музыканта, ткача, лекаря и др.. О нем говорили, что он обучал людей ремеслу ювелиров, о котором они до тех пор не знали. Кетсалькоатль запретил войны, не допускал краж, убийств, иных дурных действий и поступков. Он провел религиозную реформу, введя покаяние и ритуальное воздержание, также научив людей делать не кровавые жертвоприношения, но только подношения богам в виде хлебов, цветов, воскурений. Принимал участие Кетсалькоатль и в создании, совершенствовании и реформе календаря.

По причине огромных заслуг, какие Кетсалькоатль имел перед людьми Чолулы, они стали почитать его как бога, ассоциировать с божеством ветра и строить в его честь круглые в плане храмы (по форме имитирующие гибкие, плавные потоки воздуха). Его главный храм в Чолуле был такой большой и красивый, что люди позже стали считать, что его построили гиганты.

Кетсалькоатль оставался в Чолуле 160 лет, но Тескатлипока не давал ему покоя. Тогда Кетсалькоатль оставил Чолулу и отправился на восток, в Семпоалу, местность на восточном побережье Мексиканского залива, где впервые появится в свое время «Маркиз Дон Кортес», «когда он придет в эту страну» Мексику. В Семпоале Кетсалькоатль жил еще 260 лет. Но и здесь Тескатлипока не оставил его в покое. И тогда Кетсалькоатль решил покинуть Мексику на некоторое время. Сохранилось несколько версий ухода этого самого знаменитого персонажа древнемексиканской мифологизированной истории. Согласно первой, Кетсалькоатль и его ближайшие последователи достигли неких непроходимых гор (или горы) и там исчезли, причем, по одним данным, они «просверлили подземный ход» и ушли, по другим, остались внутри горы, «превратившись в камень». Согласно другой версии, Кетсалькоатль в конце путешествия оказался перед «Красным озером» (или морем), которое называлось Тлапаллан, и, войдя в него, исчез (в одной из пиктографических рукописей есть изображение этого сюжета). Согласно третьей версии, Кетсалькоатль, преследуемый Тескатлипокой, умер у этого моря, его тело сожгли и с тех пор якобы древние мексиканцы имеют обычай кремации тел умерших правителей. Душа же Кетсалькоатля превратилась в звезду. Чаще всего предполагается, что это звезда Венера. Вариантом является версия, согласно которой Кетсалькоатль убежал в пустыню и там, бросившись на воткнутую в дерево стрелу, покончил с собой, после чего его тело было сожжено. Согласно четвертой версии, «он не умер, но исчез в районе рядом с морем». В любом случае с тех пор люди больше не видели Кетсалькоатля.

Индейские предания сообщают, что перед исчезновением или удалением Кетсалькоатль призывал своих спутников «сдерживать свое горе»., крепиться и ждать его возвращения, которое должно случиться в свое определенное время. С тех пор люди стали ждать прихода Кетсалькоатля. Поскольку же он удалился на восток, то появление, высадка в свое время европейцев (испанцев во главе с Э. Кортесем) на побережье Мексиканского залива, то есть в восточных пределах древнеацтекского государства, было воспринято индейцами как возвращение Кетсалькоатля и его свиты. Правда, это заблуждение продолжалось только до тех пор, пока испанцы не раскрыли свое настоящее лицо и вполне земное происхождение через жестокость, продемонстрированную ими во время завоевания. При изображении Кетсалькоатля в кодексах его рисовали в светлых одеждах, с маской птицы (бородатой) на лице, которая указывала на связь его с божеством ветра. Это, а также то, что культ Кетсалькоатля был менее кровавым, чем традиционный древнемексиканский обряд, привело к тому, что сразу после испанского завоевания под влиянием впечатлений от контактов с европейцами, первоначального, наивного восприятия христианства, индейцы несколько переосмыслили сюжет. В результате такого переосмысления в сообщениях раннеколониальных авторов появились в связи с Кетсалькоатлем описания его в виде светлокожего человека с длинными волосами и круглой бородой. Европейские христианские миссионеры уже по своим расчетам стали воспринимать его как одного из апостолов, святого Фому, посетившего якобы индейцев в далеком прошлом, давшего им Слово Божие, от которого они, к сожалению, в дальнейшем отошли и вновь впали в грех язычества. (Примечательно, что еще в XVII в. имело хождение представление о том, что Кетсалькоатль — это апостол Фома (Томас)).

Некоторые из ученых (особенно в Исландии и Норвегии) видят в этой легенде или мифе о Кетсалькоатле отражение посещения Америки (а именно ее северо-восточного побережья) Лейфом Счастливым, случившегося за пять веков до X. Колумба. Хотя прибытие в Америку скандинава и его спутников не имело в то время дальнейших серьезных последствий (в отличие от того же в связи с X. Колумбом) как для нее, так и для Старого Света, тем не менее сам факт контактов североамериканских индейцев со светловолосыми пришельцами достиг Центральной Америки и оказал влияние на появление некоторых специфических деталей в легенде или мифе о Кетсалькоатле.

В действительности, как кажется, речь идет о синкретическом образе, где причудливо переплелись судьба тольтекского правителя-реформатора Топильтцина, оставившего г. Толлан под напором номадов, хлынувших в Мексиканскую долину, и образ бога Кетсалькоатля-Эекатля. Во всяком случае, местным реалиям и духовной атмосфере именно этот вариант соответствует в наибольшей степени.

Вместе с тем важно иметь в виду, что все описанные события, связанные с Кетсалькоатлем-Эекатлем-Топильтцином (как реальные, так и фантастические), несмотря на огромное историческое и идеологическое влияние в последующем, не касались непосредственно ацтеков, поскольку в то время, как родственные им по языку и культуре племена, вытеснив тольтеков, обосновались в Мексиканской долине, сами они продолжали вести образ жизни номадов, медленно приближаясь к ее пределам. Это был особый, порой чрезвычайно суровый путь, завершившийся, как увидим, в конце концов установлением их господствующего положения в Мексиканской долине. Однако конечная цель движения ацтеков была известна, как учила позже их религиозная идеология, только руководившему ими племенному богу Уитсилопочтли. Чтобы подготовить ацтеков к будущей нелегкой борьбе за жизненное пространство, он намеренно усложнял жизнь переселенцев, посылал всевозможные испытания.

Как и хроники других народов, ацтекские подробно описывают легендарный маршрут их переселения с указанием дат в связи с теми или иными событиями, случившимися в пути (чаще фантастическими), в связи с остановками в тех или иных местах (чаще реальных географических пунктах). Это лишний раз подтверждает положение о том, что легендарно-мифологические повествования о переселениях в том виде, в каком они дошли до нас, составлялись незадолго до испанского завоевания и отразили уровень знаний и потребностей государственной идеологии этого времени. Для ацтеков этого времени начало их исхода из Ацтлана (в год «1.тростник») было своего рода точкой отсчета времени их исторического существования в противоположность неопределенно долгой жизни в прародине. Как уже отмечалось выше, их хронология строилась на основе 52-летнего цикла, по завершении которого в год «2.тростник» начиналось новое 52-летие, отмечаемое праздником «Нового огня», означавшим новую жизнь в новом цикле. В хрониках, описывающих легендарный и даже мифологизированный период странствий ацтеков, год «2.тростник», единственный в 52-летии, отмечался специальным знаком, напоминающим изображение приема получения огня с помощью трения.

На пути ацтеков было немало подходящих мест для заселения, однако их бог Уитсилопочтли неизменно заставлял покидать их, иногда поступая при этом совершенно беспощадно по отношению к тем, кто осмеливался его ослушаться. Так случилось и тогда, когда очередным пунктом остановки ацтеков во время миграции оказался безлюдный, но чрезвычайно благоприятный для жизни район озера Патцкуаро (территория современного западного мексиканского штата Мичоакан). Поскольку в озере водилось очень много рыбы, пришельцы и дали этой области название Мичоакан, «Местность, богатая рыбой». Вполне понятно, что Мичоакан не мог не удовлетворить ацтеков, и они даже подумали, что это, должно быть, и есть обещанная божеством земля. Однако когда жрецы обратились за ответом к Уитсилопочтли, тот отверг такое предположение. Тогда жрецы осмелились предложить божеству такой план: уж если нельзя всем ацтекам поселиться здесь навсегда, то, по крайней мере, части из них следует остаться, нельзя, чтобы такая прекрасная земля не была заселена. Уитсилопочтли этот план встретил благосклонно, и для его осуществления жрецы по совету бога пошли на хитрость. Однажды, когда часть мужчин и женщин стали купаться в озере, оставшиеся взяли их одежды и ушли. Коварно покинутые, оставленные соплеменниками люди были этим так рассержены, что демонстративно не стали даже пытаться их догнать и остались жить в Мичоакане. Они намеренно изменили стиль одежды, язык и дали таким образом начало особому народу Мексики — тараскам. Так, в мифологизированных древнеацтекских исторических повествованиях ацтеки оказываются связанными вместе общими корнями с народом, с которым в действительности у них нет даже языковой общности, ибо языковая принадлежность тарасков до сих пор точно не определена. Как бы то ни было, именно тараски станут важнейшим военным и политическим противником ацтеков на их западных границах.

С Мичоаканом связаны и другие варианты мифологизированных повествований о переселениях. Согласно одному из них, когда-то во время своих странствий ацтеки взяли в плен некую Малиналыпочитль. Когда они покидали Мичоакан, то оставили ее там: именно от Малиналыпочитль якобы и пошло население Мичоакана.

Впрочем, согласно еще одной версии, Малиналыпочитль, слывшую «большой колдуньей», вопреки ее воле и желанию оставили там, где появился позднее город ее имени, Малиналько. Кстати, жители данного города, располагавшегося на юго-западе от Мексиканской долины, пользовались у древних ацтеков дурной славой колдунов.

Следует обратить внимание на этот персонаж, поскольку с ним связана еще одна важная страница в мифологизированной древнеацтекской истории.

Оставив Мичоакан, ацтеки-переселенцы прибыли к северным границам Мексиканской долины и остановились в районе древнего тольтекского города Толлана (Тула). Древнеацтекские хроники сообщают, что настроение ацтекских переселенцев, вынужденных оставить столь благоприятный для жизни Мичоакан, было таково, что в любой момент мог возникнуть бунт и открытое неповиновение богу-водителю Уитсилопочтли. Чтобы снять напряжение, по прибытии в Толлан бог Уитсилопочтли приказал ацтекам перекрыть воды местной реки таким образом, чтобы образовалось озеро. Со временем в озере выросло много тростника, оно стало богато рыбой и птицей. Как утверждали древнеацтекские хроники, последовательно придерживающиеся официальной версии и идеологии, Уитсилопочтли приказал все это сделать для того, чтобы продемонстрировать своему избранному народу, что его ожидает, если он останется верен ему и будет беспрекословно подчиняться. Но окружающие красоты и изобилие были таковы, что, когда наступило время покидать это место, идти дальше, некоторые из ацтеков не захотели уходить. Бог Уитсилопочтли, не терпевший неповиновения, страшно разгневался и жесточайшим образом их наказал.

Однажды утром ацтеки, проснувшись, увидели, что те, кто особенно активно призывал остаться здесь, были мертвы, причем грудь каждого из них рассечена и из нее вынуто сердце. Как утверждала эта легенда, с тех пор якобы у ацтеков и существует этот жестокий обычай человеческих жертвоприношений. Подобным образом наказав строптивых, Уитсилопочтли приказал (как всегда через своих жрецов) снести сооруженную дамбу и продолжить путь. Испуганные ацтеки не посмели ослушаться бога и, выполнив его приказ, покинули окрестности Толлана.

В период пребывания в Толлане, согласно древнеацтекским легендам и мифам, Уитсилопочтли напугал местных жителей: он якобы являлся перед ними «одетый в черное» и при этом «кричал из-под земли». Обеспокоенные толланцы спросили пришельцев-ацтеков, что бы это означало. Они отвечали, якобы следуя советам Уитсилопочтли, что это есть не что иное, как предзнаменование будущего господства ацтеков над всеми народами Мексики.

Покинув Толлан по приказу Уитсилопочтли, ацтеки продолжили свой путь дальше. Они сделали остановку в Сумпанго (Цумпанго) в год «2.тростник», где отметили очередной праздник «Нового огня» и начали отсчет следующего 52-летия. В год «8.тростник» они прибыли в Чапультепек, располагавшийся на западном побережье озера Тескоко, центра Мексиканской долины. Здесь находился холм и одноименный источник.

Очевидно, ацтеки поселились без разрешения тех, кому принадлежала территория, поэтому встретили враждебное к себе отношение. В такой ситуации ацтекам оставалось два пути — либо силой оружия отстаивать права на поселение, либо добиваться его, найдя покровительство, а точнее став данниками более сильных соседей. Оба эти пути были использованы ими, правда, в обратной последовательности.

В это время в Мексиканской долине шли междоусобные столкновения между разными ее центрами и этническими группами. Ацтеки стали наемниками одной из враждующих сторон и вскоре прославились как свирепые и беспощадные воины. Это обстоятельство еще более усилило ненависть к ним местных жителей, которые решили расправиться с ацтеками. Однажды, когда воины ушли в поход и в ацтекском поселении в Чапультепеке остались в основном старики, женщины и дети, они окружили их и взяли в плен. Деморализованные этим, ацтеки оказались разгромленными и фактически разделились на несколько групп. Небольшая группа ацтеков оказалась в подчинении народа, жившего в г. Колуакане. Именно с ней, сохранившей свою самобытность, и связана история этого народа. Означенное событие случилось в год «2.тростник», когда отмечался очередной праздник «Нового огня».

Для того чтобы стала понятна многозначительная символика, сопровождающая дальнейшие, во многом решающие события, необходимо вернуться к сюжету о Малинальшочитль, точнее продолжить ее. Пока ацтеки, оставив Малиналыночитль, продолжали миграцию (которая, как известно, закончилась остановкой в Чапультепеке), она якобы родила и вырастила сына по имени Копиль. Ему суждено было стать еще одной жертвой на пути утверждения ацтеков в Мексиканской долине. Повествование, связанное с образом Копиля, известно в нескольких вариантах, каждый из которых специфическими средствами мифа объясняет важные моменты в древнеацтекской истории и религиозной практике.

Согласно одному из них, когда Копилю стало известно, как дурно ацтеки поступили с его матерью, бросив ее, он решил отомстить. Узнав, что ацтеки окружены в Чапультепеке, Копиль поспешил туда, чтобы увидеть, как с ними будут расправляться их враги. Но, как учила официальная древнеацтекская религиозная идеология, ничего не происходило в судьбе ацтеков без воли и желания бога Уитсилопочтли. Он, как обычно, все предвидел и поэтому направил ацтеков прямо навстречу Копилю. Ацтеки схватили Копиля, принесли его в жертву, а извлеченное из груди сердце выбросили по совету бога далеко в озеро. Согласно мифу (или легенде), в том месте, где был убит Копиль, забили ключи, получившие название Аколпилько, «Вода Копиля».

По другой версии, не менее важной, Копиль не испытывал вражды к ацтекам, однако они захватили его в плен как вражеского воина-лазутчика. Перед тем как принести в жертву, они заставили его участвовать в ритуальном бою с ацтекскими воинами. Так у ацтеков появился еще один кровавый обряд, каким в будущем будет заканчиваться любой их военный поход — бои пленников с ацтекскими воинами.

Ацтеки, попавшие под власть г. Колуакана, по приказанию правителя или вождя последнего поселились в месте, называемом Тисапан, «У меловой воды»-. Оно оказалось, как сообщают хроники, чрезвычайно неблагоприятным для жизни, так как буквально кишело змеями.

В это время колуа, жители Колуакана, вели борьбу с шочимильками, жившими на юге Мексиканской долины, в Шочимилко. Ни одна из сторон не желала признать над собой превосходство другой. Правитель Колуакана по имени Кошкоштли решил использовать ацтеков в борьбе с шичимильками. Пообещав ацтекам свободу, он якобы потребовал взамен 8000 пленников-шочимильков. Надеясь ослабить таким образом и самих ацтеков, Кошкоштли отправил их в поход на шочимильков, даже не обеспечив оружием. Однако ацтеки оказались находчивыми: они обожгли концы больших палок и использовали их в качестве оружия. Ацтеки, отличавшиеся смелостью и военным искусством, одержали победу и взяли в плен столько врагов, что не смогли их привести с собой. Тогда они отрезали по одному уху у каждого из них и в корзинах доставили в Колуакан (в знаменитом «Кодексе Ботурини» средствами пиктографики показана эта сцена). Данное событие сильно напугало колуаканцев, увидевших в нем дурное предзнаменование, знак того, что ацтеки станут скоро грозной и опасной силой. Кошкоштли дал им свободу и разрешил обосноваться в Мешикальтцинко, располагавшемся несколько севернее Колуакана.

В Мешикальтцинко ацтеки стали строить жилища, возделывать участки маисовых полей. Они сумели даже у нового правителя г. Колуакана, Ачитомитля, добиться разрешения торговать в его городе. Ацтеки, как говорили сильно мифологизированные, пропитанные легендами исторические хроники этого народа, полагали, что наконец закончились их долгие и трудные странствия и они достигли своей «земли обетованной». В действительности, однако, настоящая истина была сокрыта от народа и известна только богу Уитсилопочтли, который между тем приготовил для них очередное испытание. Поскольку на новом месте ему был построен храм, то он приказал ацтекам, как всегда через своих жрецов, попросить у правителя Ачитомитля дочь, с тем чтобы сделать ее своей жрицей и даже богиней. Ачитомитль очень любил свою дочь, но, прельстившись перспективой для нее обладать столь большой властью над ацтеками, дал свое согласие.

Когда девушку с большими почестями доставили ацтекам, Уитсилопочтли приказал убить ее, содрать кожу и одеть на одного из ацтекских юношей. Погибшая столь ужасным образом девушка, как учила ацтекская религия, действительно стала считаться богиней плодородия, а также особой женской богиней — покровительницей ацтеков. Ее знали как Тоси, «Наша бабушка» и Тонантцин, «Наша мать», и Сиуакоатль, «Женщина-змея»; ее называли также «Сердце земли». Обычно богиню представляли в облике старой женщины. Примечательно, что после Конкисты и христианизации индейцы как бы перенесли часть своих представлений об этой языческой богине на Деву Марию.

Между тем бог Уитсилопочтли приказал пригласить ничего не подозревающего отца, чтобы он сделал жертвоприношение новой богине. Можно легко представить гнев и ужас Ачитомитля, когда он увидел, что ацтеки сделали с его дочерью. Вполне естественным желанием колуаканцев было отомстить. Так как прямая атака колуаканцев не удалась, они решили скрытно, ночью напасть на ацтеков и уничтожить их. Однако, как всегда благодаря Уитсилопочтли, ацтеки узнали о планах врага и ночью всем народом покинули свое поселение. После целого ряда безуспешных попыток обосноваться где-нибудь в другом месте на берегу, преследуемые разгневанными колуаканцами, на лодках ацтеки перебрались на болотистые острова озера Тескоко. Это было единственное место, где они могли почувствовать себя в относительной безопасности.

Древнеацтекские религиозно-мифологические повествования сообщают, что и после этого долгое время ацтеки под руководством своего вождя по имени Теноч бродили среди болот и тростниковых зарослей, не имея возможности ступить на материк, ибо их ожидала неминуемая гибель. Но эти страдания и лишения, как и все остальные в период переселения, как учила их военно-религиозная идеология, были необходимы Уитсилопочтли для того, чтобы «закалить сердца» своего народа в испытаниях, ибо на протяжении всей последующей истории ацтекам будут необходимы выносливость, смелость и безжалостность к врагам. Тем не менее в этот период люди, вконец уставшие от бесконечных странствий, испытаний и мытарств, начали роптать. Тогда Уитсилопочтли явился в очередной раз во сне жрецам, а также ацтекскому вождю Теночу и сказал, что скоро ацтеки обретут обещанную землю. Он приказал им найти на островах то место, где покоится сердце Копиля, принесенного ранее в жертву. Уитсилопочтли сказал им, что на том месте, где упало сердце, вырос кактус, он такой высокий, что на нем свил гнездо орел. Этот орел охотится на птиц с прекрасными перьями, и каждое утро он приветствует поднимающееся Солнце взмахами своих длинных мощных крыльев.

Наутро по приказу жрецов и вождя ацтеки отправились на поиски, которые, естественно, сопровождались необычными явлениями и событиями. Сначала они вышли к ручью с исключительно прозрачной водой, затем, проделав некоторый путь, вновь оказались возле источника, который поразил их и напугал: теперь вода текла двумя потоками — один был голубого, другой красного цвета, напоминая тем самым кровь. Ацтеки, пораженные этими странными превращениями, все же продолжили поиск, пока наконец не нашли то, что искали, — высокий кактус, гнездо и орла на нем. Орел держал в когтях птицу с драгоценными, сверкающими на Солнце перьями. Явившийся ацтекам орел был богом Уитсилопочтли в его ипостаси Солнца пятого мирового периода.

Появление Солнца-орла-Уитсилопочтли стало еще одним этапом в судьбе ацтеков. Как учила ацтекская военно-религиозная идеология, этим событием как бы подтверждался заключенный ранее союз между народом и его племенным богом Уитсилопочтли. Ацтеки превращались в «народ Солнца», особый по сравнению с другими народами, от деятельности которого зависела судьба ныне существующего мира. Отсюда — жестокие войны и кровавый ритуал оправдывались этой глобальной целью — накормить, напоить Солнце кровью, чтобы поддержать существование пятого Солнца.

Такими или приблизительно такими могли быть рассуждения ацтекских жрецов на тему, которая образовывала основу их военно-религиозной доктрины, призванной оправдать практику человеческих жертвоприношений. Хотя кровавые жертвы, как видели, мексиканцы приносили не только Солнцу, но и другим богам, которых было множество, однако в древнеацтекском обществе кануна Конкисты первенство в этой практике принадлежало культу Солнца, который теснейшим образом смыкался с их военно-экспансионистскими идеями и устремлениями. Именно отталкиваясь от идеи «спасения», «укрепления» Солнца пятого мирового периода, действовала военная машина ацтеков. Но за всеми этими идеями нельзя не видеть того, что они были также политическим- оружием в руках власти. Несчастные, гибнувшие на алтаре, служили показателем, знаком политической ситуации: положение завоевателей заставляло ацтеков быть не только жестокими, но и находить для этого оправдание в виде идеи Солнц. Малооригинальная идея — оправдать законность притязаний на особое положение среди других народов, положение «богоизбранного народа», обосновывалась тем, что оно было санкционировано и обещано их племенным богом Уитсилопочтли.

Как бы то ни было, но именно такое место в мировой истории отводило себе древнеацтекское государство в период наивысшего расцвета, соответствующего кануну Конкисты. Эта поздняя идеологическая установка была обратным порядком наложена на более ранний период истории ацтеков, период их появления в Мексиканской долине. Именно поэтому появилась героическая легенда о божественном орле, которого якобы их предки обнаружили на одном из безлюдных островов озера Тескоко, который им таким образом и указал, где нужно строить свой город.

По приказанию бога Уитсилопочтли ацтеки прежде всего возвели храм в его честь, первый в ряду многих, строившихся позднее. Строительство храма и означало основание города.

Вновь основанный город известен под двумя названиями — Мехико и Теночтитлан. Название Теночтитлан наиболее часто связывают с одним из этнонимов, самоназваний ацтеков — теночки (ведущего свое происхождение, в свою очередь, от имени их вождя Теноча или Тенуча, при котором имело место основание города, «город Теноча»), хотя известна иная этимология слова — «Место, где на камне растет кактус».

Что касается названия Мехико, то оно означает «Место мешиков», или «Земля мешиков» (как уже отмечалось, мешики, или мексиканцы получили свое название от имени Меши, вождя, возглавившего их исход из Ацтлана). Правда, такая трактовка некоторыми исследователями оспаривается. Происхождение названия Мехико связывают и с названием дикой настурции (ацт. Мешитин), которая во множестве произрастает в этом районе, и со словом «меситли», означающим «многочисленные заячьи шкуры». Дело в том, что, являясь номадами, в период переселений ацтеки одевались в том числе и в заячьи шкуры. В некоторых исследованиях дается и такое толкование — «в центре Луны». Если справедливо последнее, то почему «народ Солнца», как называют ацтеков, основал свою столицу с таким названием? Предполагается, что до прихода ацтеков на этом месте уже жили земледельцы, почитавшие Луну, как покровительницу плодородия. Этими поселенцами были отоми. Последние называли это место на своем языке Амадетсана, «В месте Луны». Очень возможно, что ацтеки, прибыв в Мексиканскую долину, только перевели на свой язык готовый топоним, как они поступали часто в других случаях, отсюда и получилось отмеченное выше смысловое содержание названия Мехико.

Тем не менее официальным, общепризнанным названием ацтекской столицы в доиспанский период было Теночтитлан. Неслучайно, что в то время как в пиктографических рукописях иероглиф «Теночтитлан» (кактус, вырастающий на камне с сидящим на нем орлом) встречается много раз, для «Мехико» подобной пиктограммы нет. Кстати, именно древний иероглиф топонима «Теночтитлан» стал основой и государственной символики Мексики (правда с добавлением змеи в клюве).

Мифологизированным повествованием об основании столицы, Теночтитлана, завершается история, описывающая обстоятельства окончательного поселения ацтеков в Мексиканской долине. Идея переселения — это смесь правды и вымысла, мифа и легенды. История странствий не является просто устным преданием. Напротив, большие и малые события, иногда реальные, но чаще являющиеся плодом поздней религиозной и идеологической обработки, в доиспанский период тщательно записывались в особые рукописи, которые ацтеки называли «божественные книги о происхождении». Легендарно-мифологические представления о прародине, исходе из нее играли огромную роль в древнемексиканской идеологии, ибо по-своему определяли место и роль каждого народа в судьбе древней Мексики.

В религиозно-мифологических представлениях древних мексиканцев делалось различие между общим началом людей и приходом в жизнь любого конкретного человека. В этом можно убедиться, обратившись к системе разнообразных идей и стоящих за ними ритуалов, которые характеризуют и сопровождают появление на свет всякого человека и его дальнейшую земную судьбу. В них каждый этап земной жизни с момента рождения как бы расписан по определенным богам и связан с использованием ритуалов и обрядов почти исключительно религиозного смысла и содержания.Одно из важнейших положений в системе идей народов древней Мексики о смысле и сущности появления человека на свет заключается в том, что рождение — результат безусловного влияния и участия божественных сил.

Так, у ацтеков рождение любого человека связывалось прежде всего с верховной божественной парой, которую они называли Ометекутли и Омесиуатль. Именно в их божественном доме якобы и создается, в подлинном смысле проектируется будущее человеческое существо. Важная роль в этом деле отводится и богу, культурному герою Кецалькоатлю, в его ипостаси бога ветра Эекатля, ибо он одновременно является носителем и творцом человеческой души. Ацтеки верили, что эти боги создают младенца прежде, чем он уходит в плоть, утробу матери, земные родители только «приглашают» ребенка.

Эти идеи находили отражение в особом древнеацтекском ритуале. Так, как только становилось известно, что молодая женщина ждет ребенка, родственники устраивали специальное торжество. На нем гости, родители и будущая мать произносили особые речи, скорее даже молитвы, в которых и говорилось, что все люди обязаны своим появлением богу Эекатлю, а также божественной паре Ометекутли и Омесиуатль. Все участники пиршества смиренно просили, чтобы ребенок благополучно увидел свет.

С самим процессом деторождения, как видели выше, анализируя пантеон, был связан ряд богов, по крайней мере у ацтеков. Это прежде всего богиня Луны — древнейший образ и символическое воплощение женского начала; древние художники обычно рисовали на ее голове раковину, морскую улитку, служившую аллегорией материнской утробы, из которой появлялся ребенок. Покровительницей деторождения была и богиня, которую называли Сиуакоатль Килатцтли, воспринимавшаяся как «первая женщина, которая родила»: это именно ее после принятия христианства индейцы сравнивали с ветхозаветной Евой. Наконец, покровительницей беременных женщин у ацтеков была и богиня цветов Шочикетсаль, принадлежащая к многочисленным божествам плодородия.

Прежде чем ребенок рождался, будущая мать соблюдала ряд правил и запретов, являющих собой смесь гигиенических и магических приемов, основанных на традиционных представлениях. Особенно хорошо в них просматривается охранительная магия, а также имитативная, основанная на принципе подобия, широко известная у многих древних народов. К сожалению, нам известен более или менее подробно, как и во многих других случаях, ацтекский материал, а аналогичные сведения других народов лишь отрывочно.

Беременной женщине запрещалось днем спать, чтобы лицо будущего ребенка не было уродливым, опухшим. Ей было нежелательно испытывать стыд, раздражение или страх, ибо это, как полагали древние ацтеки, может плохо отразиться на здоровье младенца.

Практиковались и определенные пищевые запреты и предписания. Так, матери не разрешалось жевать местную индейскую жвачку, (она состояла из смолы и особых растительных добавок), так как в противном случае у ребенка якобы может возникнуть болезнь десен, по причине которой он не будет в состоянии есть и умрет голодной смертью. Женщина должна хорошо питаться, чтобы дитя в ее чреве не испытывало голода. Индейцы верили также, что женщина, которая ела подгоревшую кашу, якобы никогда хорошо не родит или не родит вообще, так как ребенок «пригорит» внутри ее утробы.

Среди других привлекает внимание правило, согласно которому беременной, а также ее мужу не рекомендовалось по ночам находиться вне пределов дома, ибо им якобы могло встретиться привидение, что было очень дурным знаком: ребенок родится болезненным и плаксивым. Для предотвращения влияния недобрых сил будущие отец и мать носили немного золы из своего домашнего очага или особое растение, обладающее лечебными и магическими свойствами.

Если случалось затмение Солнца, то, по представлениям ацтеков, была опасность, что у беременных женщин родятся некрасивые, «щербатые», толстогубые младенцы. Во избежание этого будущие матери носили за пазухой, у самого тела, небольшой нож из «черного камня». Когда же случалось затмение Луны, женщины боялись преждевременных родов, а также опасались, что в результате у них могут родиться не дети, а мыши. Они также брали в рот или прятали за пояс кусочек камня, чтобы дети не родились безносыми, тонкогубыми, косоглазыми и косоротыми, то есть уродливыми.

Во время землетрясения, если в доме были беременные женщины, все имеющиеся сосуды и чашки закрывали или разбивали.

Важная роль в предродовой период отводилась баням. Паровые бани имели, с одной стороны, гигиеническое назначение, с другой — были носителями и религиозного смысла. Как уже говорилось — бани были своего рода «архитектурной персонификацией», аналогом тепла, влаги, чрева матери. Отсюда, имелись особые богини бань, среди которых важнейшей считалась ацтекская Темаскальтекатль. Эта богиня, в свою очередь, была одним из воплощений Тоси, «матери богов», богини колдунов, знахарей и беременных женщин. Предполагалось, что благодаря посещению бань тело ребенка крепнет, а значит, будущие роды будут успешными. Правда, сама банная процедура имела ряд ограничений для беременной. Ей нельзя было, например, мыться слишком горячей водой или париться с использованием листьев маиса (как было принято у индейцев), поскольку считалось, что это плохо и для матери, и для ребенка. В то же время будущую мать обрабатывала повитуха, которая массажировала ее и старалась выпрямить плод, если его положение казалось неправильным.

Когда приближалось время родов, женщина опять-таки под руководством повитухи принимала баню и пила специальные напитки из особой травы. В том случае, если женщина-роженица была знатной, то роды принимали сразу несколько повитух в особом изолированном месте, то есть в гораздо более благоприятной обстановке, чем у простолюдинов.

Когда ребенок рождался, ацтекская повитуха издавала клич, напоминающий военный, и он означал, что роженица «победила» и ребенок «взят в плен».. Смысл этого возгласа понятен, так как у ацтеков всякая женщина, родившая младенца, считалась равной воину, захватившему в бою кого-нибудь из врагов. Поскольку всякий человек, согласно древнеацтекским религиозно-мифологическим представлениям, так или иначе символизировал будущую жертву богам, должен служить богам, в том числе ценой собственной жизни, то момент рождения назывался «часом смерти».. Повитуха, приняв новорожденного, обращалась к нему с речью, где давала довольно мрачную характеристику мира, в который он пришел, называя его миром страданий.

Сразу после появления ребенка его оберегали от соприкосновения с землей, возможно потому, что опасались нежелательного влияния ее сил. На теле младенца повитуха изображала специальные знаки, вероятно, предохранительного, магического характера и трижды его обмывала. В этом ритуале воздавали благодарение богине воды Чальчиуитликуэ. Есть сообщение о том, что ребенка обтирали вином из сока агавы. Повитуха при этом сохраняла плаценту и пуповину (высушенные), поскольку они использовались в дальнейшем ритуале.

Если к началу родов ребенок был мертв, то, дабы спасти мать, повитуха вынимала его тело по кускам специальным инструментом.

У ацтеков, когда имели место роды, приходили не только повитуха, но и другие женщины, чтобы убедиться, что они являются настоящими, а не «вымышленными». Кстати, в городе-государстве Тлашкала родители также были обязаны сообщать о рождении ребенка, чтобы все об этом знали. Во всем этом, возможно, отражено стремление удостовериться в том, что появление ребенка совершается обычным образом и, следовательно, он не может быть воплощением и олицетворением каких-то злых сил.

Рассказы наших читателей

Татьяна

 Отличный музей, пожалуй, самый главный/важный в Мехико-сити. Особо ценно посетить его перед поездками к пирамидам. Большой, но хорошо структурирован. Не забудьте взять карту-схему со стойки рядом с кассой. 

Читать полностью

У ацтеков, если навестить роженицу приходила мать с детьми, то, войдя в дом, она смазывала золой из очага их виски и суставы с целью предотвращения заболевания тела в этих местах.

Выше уже говорилось, что ацтеки воспринимали жизнь в этом мирте как тяжелое дело выполнения обязательств перед богами, которым они обязаны всем. Поэтому когда родственники и гости, приходившие в дом новорожденного, чтобы поздравить родителей, обращались к младенцу, то (как в свое время и повитуха) говорили, что он пришел в мир страдать и терпеть. В довершение этих слов каждый посыпал немного извести на его колено. Это означало, что он будет жить, много трудиться, страдать, а затем превратится в пыль, подобно известковому порошку.

В доме роженицы в течение четырех дней непрерывно горел огонь. Он строго охранялся, чтобы никто посторонний не взял огонь, ибо в противном случае удача не будет сопутствовать новорожденному.

Через пять-шесть дней после родов в течение двадцати дней роженица должна была вновь принять сеансы парной бани.

Примечательно, что эта практика была распространена фактически у всех древнемексиканских народов, пережила Конкисту, колониализм и дошла до наших дней. Во всяком случае, у народа миштеков (район Миштека-Альта) она широко применялась, по сообщению исследователей, еще в 40-х годах XX в. Для умилостивления богини бань женщина ставила по углам бани пожертвования, а через двадцать дней после окончания ритуала устраивали праздник, во время которого не только жертвовали богине, но и сами веселились, ели, танцевали.

Индейцы, в частности ацтеки, испытывали сильный страх перед двойней, поскольку верили, что первая женщина, которая родила двойню, называлась «Коатль», «Змея». Отсюда, они называли близнецов «змеями» и думали, что они должны будут съесть отца и мать, если одного из них не убить. Поэтому если у женщины рождалась двойня, которую они называли «кокуа», «змеи», то, по утверждению некоторых авторов и хроник, одного из младенцев убивали. Действительно ли так было? Возможно, что раньше один из младенцев на самом деле погибал, однако в период, предшествующий приходу испанцев, отношение к ним было уже терпимым, о чем свидетельствует существование особых правил обращения с младенцами. Так, ацтеки верили, что если какой-нибудь из близнецов находился у парной бани, то вода и пар якобы мгновенно остывали. Чтобы этого не случилось, нужно было опрыскать баню внутри водой в четырех направлениях. Если близнец входил в дом, где варилась еда, то, чтобы не сглазить ее, он сам обязан был подложить дрова в очаг.

Богом-покровителем всего двойного у ацтеков, как уже говорилось, был бог по имени Шолотль. Это неслучайно, если вспомнить о том, что во время появления Солнца современного, по представлениям индейцев, мирового периода этот бог отказался принять смерть во имя того, чтобы светила начали свой путь по небу. Убегая от ветра, исполнителя ритуала жертвоприношения богов, Шолотль превращался поочередно в початок кукурузы, цветок агавы и т. п. Иными словами, он пристраивался к основным, естественным плодам и цветкам растений, и в результате получался неестественный, двойной плод или цветок. Отсюда, когда ацтекам случалось столкнуться с чем-нибудь двойным, они боялись, что одна из половинок двойни — это обязательно Шолотль.

Эти представления и действия, связанные с близнецами, являются мексиканским вариантом широко известной у многих древних народов боязни близнецов. Еще Дж. Фрэзер, анализируя данные поверья, отмечал, что близнецам в них приписывалась особая власть над природой, например якобы их способность вызывать дождь (причем как благоприятный, так и бурю, ураган); известны случаи, когда поливали могилу близнецов с целью вызывания дождя.

Народы древней Мексики, например сапотеки, с опасением относились и к уродству, в частности к карликам. Это естественно — всякое необычное, непохожее в раннем сознании порождало чувство опасности. Поэтому когда, например, происходило затмение Солнца, сапотекские жрецы приносили в жертву этих несчастных, полагая, что это приятно светилу и именно в них оно нуждается.

У ацтеков, как и в Старом Свете, несчастные калеки использовались для развлечения или забав. Так, во дворце правителя имелся зверинец, в котором наряду с дикими зверями выставлялись люди с явными проявлениями человеческого уродства. Правда, они же иногда выполняли при дворе и роль «пажей», «колдунов», «гадателей».

Важнейший этап в жизни новорожденного — наречение имени или «крещение», который, в свою очередь, состоял из ряда ритуалов, предлагал соблюдение и учет ряда обстоятельств. Важнейшая роль здесь принадлежала жрецам, которые, по сути, как бы вычисляли судьбу человека, обратившись к гадательному календарю. Древние ацтеки верили, что магическая сила в соответствии с законами гомеопатической (имитативной) магии (основанной на принципе подобное вызывает подобное) проистекает не только от людей, вещей, но и времени, поэтому они и обращались к календарю, полагая, что он дает раскладку человеческой судьбы.

Судьба новорожденного зависела прежде всего от особенностей года, в котором он появился на свет. Как уже указывалось, у ацтеков, в соответствии с религиозно-мифологическими представлениями, каждое из четырех 13-летий, составляющих 52-летний цикл, было связано с определенными сторонами света и свойствами.

Тринадцатилетие, начинающееся годом «1.тростник», было связано с востоком, олицетворяло жизнь и сулило благополучие.

Годы, которые открывал «1.кремень», соответствовали северу, направлению света, которое несло с собой «сухость», «смерть» и, следовательно, считалось недостаточно удачным.

Почти столь же неблагоприятным считалось тринадцатилетие, начинающееся знаком «1.дом». Оно ассоциировалось с западом, местом захода, «смерти» Солнца. Эти годы, символизируя «закат», «упадок», также рассматривались как несчастливые для человеческой судьбы.

Наконец, год «1.кролик», связанный с югом, отсчитывал годы, которые считались индифферентными.

Как бы то ни было, поскольку в 52-летнем цикле каждый год приходился на определенное тринадцатилетие, то в результате имела место система благоприятных и нейтральных для судьбы лет.

Далее, жизнь человека и его имя зависели от календарного символа, знака дня, в который он родился. Поскольку одни из двадцати знаков дней считались счастливыми, другие нейтральными (то есть могли быть и хорошими, и плохими в зависимости от других факторов), третьи — несчастливыми, то соответственной предполагалась и человеческая судьба. Например, в древнеацтекском календаре знаки «крокодил», «дом», «ящерица», «гриф» (или «индюк»), «собака» были благоприятными. Они обещали преуспевание для тех, кто под ними родился. Но «кролик», «тростник», «орел», «ягуар», «обезьяна», «цветок», «движение» были нейтральными. Знаки «ветер», «змей», «смерть», «вода», «трава», «кремень», «дождь» считались для новорожденных очень плохими.

Судьба человека зависела от числа дня, в котором он родился. Так, в древнеацтекском календаре, как было показано выше, знак «ветер» считался неблагоприятным, однако если новорожденный появился на свет в день «9.ветер», то он мог рассчитывать на то, что будет свободным в своих делах и добьется высоких чинов, несмотря даже на возможное низкое социальное происхождение. И нейтральные знаки, такие как «орел», «тростник» в сочетании с определенным числом, превращались в плохие или хорошие. Например, девочкам, родившимся в день «1.орел», была уготована якобы судьба заниматься проституцией. Однако день «13.орел» обещал родившемуся под этим знаком мальчику такое качество характера, как смелость. День «1.тростник» сулил человеку занятие музыканта, знахаря, ткача и вообще предрекал даже стать важной персоной. Напротив, родившиеся в день «1.смерть» обречены были судьбой стать колдунами, чем подтверждался в общем плохой смысл знака этого дня.

Все эти превращения двадцати календарных знаков объясняются тем, что в древнеацтекской магии чисел 3, 7, 10, 11, 12, 13 рассматривались как счастливые цифры, 4, 5, 6, 8, 9 — как несчастливые, а 1 и 2 были, видимо, нейтрального свойства. Счастливое и несчастливое число зависело от того божества, с которым оно было связано. Так, счастливое число 7 обязано своим свойством богине продуктов питания (пищи) Чикомекоатль («Семь змей»), а несчастливое число 9 — богине Тласольтеотль, богине греха и нечистых вещей. Отсюда, тому, кто рождается, например, вдень «9.крокодил» («9.аллигатор»), суждено было быть сплетником, хотя сам знак «крокодил», («аллигатор») благоприятный.

По ритуальному календарю будущее новорожденного зависело также от пола. Например, знак «движение» («землетрясение») был благоприятным для мужчин, предрекал достижение высокого положения: они будут в своей жизни «блистать подобно Солнцу»., символом которого отчасти является этот знак. Однако для девочек и женщин данный символ был не совсем хорош: так, жрецы предсказывали, что девочкам, родившимся под этим знаком, грозит вырасти глупыми, упрямыми, безрассудными, хотя, возможно, и богатыми.

Важное значение для человека имел бог-покровитель дня, в котором он родился. Так, древнеацтекский календарный знак «кремень» считался несчастливым, но в сочетании с числом «1» он рассматривался как удачный, так как этому дню «1.кремень» покровительствовал племенной бог Уитсилопочтли. Поэтому мальчику, родившемуся в этот день, предрекали удачи в охоте и военном деле. Знак «смерть», как видели, нес в себе удачные для человека последствия, однако если в день «1.смерть», которому покровительствовал один из древних богов Тескатлипока, рождался мальчик, то для последнего это было большой удачей. Считалось, что никто не мог навредить человеку, покровителем которого являлся он, один из самых могущественных богов древнеацтекского пантеона, напротив, зло и вред, что замышлялись недругом, оборачивались против него самого.

Судьба человека зависела и от того, что сулило сочетание одновременных влияний бога-покровителя, знака дня, его числа. В соответствии с этим дни «10.кролик», «12.собака», «13.обезьяна» (седьмая тринадцатидневка), которым покровительствовали соответственно боги Тлауискальпантекутли, Ситлаликуэ, Тонатиу, Тонакатекутли, считались хорошими, при том, что, например, знак «вода» был неблагоприятным, но числа 10, 12, 13 счастливыми. Однако дни «1.тростник», «2.ягуар», «3. орел», «4.гриф», «5.движение» («5.землетрясение»), «6.кремень» («6. кремниевый нож») пятой тринадцатидневки считались плохого свойства. В данном случае дело было именно в боге-покровителе всей этой тринадцатидневки, каким был бог ветра Эекатль, так как в принципе, например, день «3.орел» складывался из нейтрального знака и счастливого числа, а значит по схеме как будто не мог нести в себе ничего дурного.

Словом, в календаре каждый день имел свои свойства, и они влияли на человеческую судьбу. В зависимости от дня рождения предполагалась и судьба. Определяя ее, жрецы тем самым сразу организовывали детей по занятиям (профессиям) и ориентировали родителей на соответствующее воспитание. Жрец при этом всегда уточнял час, время суток, когда рождался ребенок. Когда он появлялся на свет до полуночи, то на него распространялись свойства, которые соответствовали знаку данного дня, если за полночь, то уже следующего. Наконец, если человек рождался ровно в полночь, то свойства обоих дней.

Следует заметить, что плохой знак календаря был опасен не только для судьбы новорожденного. Если знак был неблагоприятный, то он был плох для всякой человеческой деятельности. В этот период было необходимо есть даже определенную пищу.

В свое время уже отмечалось, что у древних мексиканцев широкое распространение имел нагуализм, вера в существование взаимосвязи между судьбами человека и определенного животного, птицы и т. п.: такая связь устанавливалась как раз в момент рождения. Люди верили, что в зависимости от того, как складывается судьба двойника-нагуала, вершится и их собственный жизненный путь. С нагуалом поддерживался незримый контакт в течение всей жизни. Так, когда у человека начинало учащенно биться сердце или он терял сознание, это означало, что его нагуал, к примеру животное, убегает от опасности. Когда же человек умирал, та же судьба постигала нагуала и наоборот. Характер нагуала родившегося младенца определял также жрец по одному ему известным признакам и показателям жизни новорожденного.

Хотя надежды в корне изменить судьбу, предначертанную днем рождения, в частности знаком дня, были в общем тщетны, однако в системе древнеацтекских представлений нашли отражение и попытки несколько смягчить предполагаемую несчастную жизнь. Если день рождения был несчастливым, то процедура имянаречения производилась в ближайший более благоприятный день в надежде, что дурные свойства дня можно как-то нейтрализовать. Так, в приведенном выше примере с неблагоприятным влиянием бога Эекатля в дни от «1. тростник» до «6.кремень» («6.кремниевый нож»), ребенку, родившемуся в один из названных несчастливых дней, имянаречение осуществляли в ближайший благоприятный день, которым оказывался день «7.дождь». Кроме того, судьбу можно было несколько смягчить усиленными молитвами и жертвоприношениями.

Имело место, однако, и обратное, а именно то, что благосклонности судьбы можно было лишиться из-за недостойного образа жизни. В этом отношении признавалась некоторая ответственность человека за судьбу, о чем, впрочем, подробнее речь пойдет несколько ниже.

В целом жрецы и прорицатели сулили мало хорошего новорожденному, призывали к смирению, укреплению духа, говоря, что человек несет на себе знак той судьбы, с какой он появился на свет.

Имя чаще всего давали созвучным знаку дня рождения, особенно если он был благоприятным. У ацтеков, если, например, младенец рождался в день «сипактли» («аллигатор») со счастливым номером, то его называли Сипак. В некоторых случаях ребенку давали имя, тем или иным образом связанное с богом-покровителем дня его рождения. Так, мальчиков, родившихся в день «1.кремень», называли Микис, Яаотль, Сеяаотль, Некок Яаотль, Чикояаотль, Яамауитль. Все эти имена ассоциировались с богом-покровителем этого дня Тескатлипокой.

Иногда, для того чтобы улучшить судьбу, давали имя кого-нибудь из предков.

Имя давали не только под влиянием характера дня календаря, но и природного явления.

Имена часто ассоциировались, как и у многих других народов мира, также с названиями животных, птиц и т. п.

Если младенец появлялся на свет в течение пяти несчастливых дней, то судьба его однозначно определялась несчастливой, независимо от того, мальчик это или девочка. Примечательно, что такие дети получали и соответствующие имена, которые в переводе с языка ацтеков означали «не имеющий никакой цены» или «бесполезный», «бесполезная».

Жрец-гадатель, к которому приносили ребенка, определял, обрисовывал не только его судьбу, но и назначал день, наиболее подходящий для «крещения», точнее наречения имени. Европейские хронисты в своих отчетах и исторических трудах проводили аналогию между христианским крещением и древнемексиканским церемониалом наречения имени. Действительно, нечто общее здесь было, ибо, как и в христианстве, имянаречение здесь символизировало факт приобщения к господствующим в обществе ценностям и представлениям, прежде всего религиозным. Наиболее подробно ритуал имянаречения зафиксирован у древних ацтеков, с которым во многом перекликался и аналогичный миштекский обряд.

Говоря о ритуале «крещения» мальчиков и девочек, следует отметить, что существовало как сходство, так и отличие между ними, что объяснялось гендерным фактором. Общее заключалось в том, что основную часть церемониала осуществляла повитуха. К нему тщательно готовились, и проходил он в доме родителей младенца. «Крещение» начиналось незадолго перед восходом Солнца. Для ритуала заранее готовили особые предметы, среди которых важнейший — устанавливаемая посреди двора новая лохань (корыто) с чистой, свежей водой. Все время, пока продолжался ритуал, горел внушительных размеров пальмовый факел.

Для осуществления «крещения» мальчика повитуха помещала рядом с лоханью небольшой щит и такие же лук и стрелы, по сути, игрушки. Она размещала их так, чтобы они соответствовали и указывали на четыре направления света. Рано утром, еще до восхода Солнца, все родственники и приглашенные собирались в доме родителей новорожденного. Когда Солнце поднималось на некоторую высоту, начиналась сама процедура. Во время исполнения ритуала повитуха укладывала ребенка поочередно лицом к четырем сторонам света, также поднимала его вверх к небу, произнося при этом благодарение всем основным древнеацтекским богам. Мальчика она называла «орел», «ягуар», отмечая тем самым его будущее назначение быть воином. Особая роль в ритуале отводилась воде: повитуха брызгала ею изо рта, смазывала, смачивала в определенной последовательности различные части тела младенца. Давала пробовать с пальца, приговаривая при этом, что вода — высшее благо, которое люди имеют здесь, на земле. Повитуха обращалась к ребенку, торжественно заявляя, что богиня воды Чальчиуитликуэ соединяет его с родителями. Она говорила, что с помощью воды он очищается от всего «плохого», что несет с собой человеческий род «с начала мира». Во время этой церемонии ребенку официально давалось имя, то есть называлось то, что в свое время было определено жрецом в соответствии с древнемексиканским календарем. Процедура заканчивалась тем, что мальчику давали в руки стрелу и щит. Младенцам из семей простых людей иногда вручали орудия их будущей работы. Затем миниатюрное оружие, побывавшее в руках новорожденного, связывали сохраненной специально для этого его пуповиной и отдавали воинам, чтобы они унесли с собой в поход и захоронили на поле брани: это должно было способствовать тому, что из него вырастет хороший воин, боец. Младенцу прокалывали уши, жертвовали его кровь богам, а также совершали обряд, напоминающий обрезание. Правда, последнюю процедуру, в которой мало ясного, проделывали якобы главным образом с детьми правителей и знати.

Во время церемонии юноши со всего городского квартала или общины, к которым принадлежала данная семья, собирались у дома родителей новорожденного. По завершении ритуала они входили в дом и принимались за угощение, которое называлось символически «пуповина мальчика». Они произносили здравицы в честь младенца, величали его «слугой», «воином Солнца». Этим и завершалась основная часть церемонии.

«Крещение» девочек происходило почти так же, как и мальчиков. Отличие заключалось только в том, что по завершении ритуала младенцу вкладывали в руку крошечные орудия женского труда. Затем складывали в сосуд и закапывали вместе с пуповиной у домашнего очага. Последним подчеркивалось основное предназначение женщины быть мастерицей и умелой хозяйкой.

Девочку, как и мальчика, при «крещении», как уже говорилось, окропляли водой. Окропление водой различных частей тела имело свой глубокий смысл: оно сопровождалось определенными молитвами и заклинаниями. Желая подчеркнуть то обстоятельство, что вода — первейшая, божественная «драгоценность», благодаря которой все люди живут на земле, повитуха давала ее ребенку с пальца. Для того чтобы младенец получил покровительство богини вод Чальчиуитликуэ, она капала ему на голову несколько капель. Дабы девочка «не выросла воровкой», повитуха смачивала ей пальцы; чтобы не была излишне чувственной — пах и другие части тела; чтобы хорошо росла — грудь. Все пожелания полагалось говорить тихо, поэтому их почти никто не слышал.

Указания на необходимость омовения ребенка водой есть и у других народов древней Мексики, хотя не сохранилось столь детальное описание процедуры, как у ацтеков. Так, миштекская повитуха «крестила» младенца водой из некоего источника, считавшегося священным. У жителей Тлашкалы, соперничающей с Теночтитланом, также был особо почитаемый источник, куда приходили омывать новорожденных, надеясь оградить их таким образом от угрозы несчастий.

Хотя в описанном выше ацтекском примере важнейшая часть «крещения» протекала где-то в течение одного дня, это не значит, что так все и завершалось. Напротив, ритуал, возможно уже менее многолюдный, продолжался перед «идолом» в течение четырех дней. Сами торжества проходили в зависимости от достатка семьи в течение 10–20 дней. Еще более продолжительными были они у тлашкальцев: рождение ребенка у них сопровождалось праздничными мероприятиями, религиозными обрядами и ритуалами до 50 дней.

Собственно наречение имени не было единовременным актом. По сути, оно проводилось неоднократно в течение жизни. Связано это было, видимо, с изменением возрастного и социального положения человека. Как можно было убедиться только что, у ацтеков так называемое «первое имя» давали на четвертый, а по некоторым сведениям на седьмой день после рождения, и ритуал «крещения», описанный выше, как раз и имеет к нему отношение. Через три месяца родители вновь приносили ребенка в храм, где ему давали, как утверждает раннеколониальный христианский источник, «имя демона», что, видимо, равнозначно получению бога-покровителя. Сыновья вождей и знати приобретали еще третье имя, обозначающее по сути чин, который они наследовали после смерти главы семьи, ранее носившего его и выполнявшего соответствующую службу в государстве.

Разнообразными обрядами и ритуалами преимущественно религиозного характера отмечались и основные этапы социализации личности, совпадающие с наиболее важными периодами ее жизни. Определенные религиозно-мифологические представления, а также вытекающие из этого поведение и действия связаны с ростом, воспитанием и обучением детей.

Большую заботу вызывало у родителей обеспечение здоровья детей, состояние которого они, естественно, ставили в зависимость от благосклонности многочисленных и могущественных богов. Так, у ацтеков непосредственно с детскими болезнями были связаны небесные богини Сиуатетео, которые, как уже говорилось, пополнялись за счет душ женщин, умерших при родах. Чтобы навести порчу на детей, Сиуатетео спускались на землю, причем не все, а только молодые (точнее даже души недавно умерших женщин), которые были как раз наиболее опасные. Определенные дни года, такие как «1.орел», «1.дождь», «1.обезьяна» по древнеацтекскому календарю, считались в этом отношении особенно неблагоприятными. Все болезни, которые случались у детей в эти дни, и прежде всего слабость, связывались с богинями Сиуатетео. Родители, конечно, предпринимали меры главным образом религиозно-магического характера, для того чтобы оградить детей. Они не разрешали им в эти дни покидать дом, делали богиням различные пожертвования, дабы умилостивить их.

Если все же случалось, что ребенок заболевал, то родители, наряду с прочим, связывали надежды с богом здоровья Иштлилтон («Маленькое черное лицо»). В святилище, храме этого бога находились особые закрытые чаши и сосуды с лечебной или заговоренной водой. Ацтеки называли ее «черная вода». Если какой-нибудь ребенок заболевал, родители приходили в храм, брали соответствующую воду и давали ее пить ребенку, надеясь таким образом вылечить его. Иногда, когда ребенок особенно опасно заболевал, родители обращались с горячими молитвами к тому или иному богу, обещая ему в случае выздоровления больного по достижении последним определенного возраста отдать на некоторое время в услужение в храм данного бога.

Многочисленные поверья, приметы, суеверия были связаны у тех же ацтеков с детьми, причем они порой удивительным образом перекликаются с соответствующим слоем представлений у других народов. Так, у ацтеков, если кто-нибудь переступал через стоящего или лежащего ребенка, то тем самым обрекал его навсегда остаться маленьким. Для того чтобы этого не случилось, необходимо было совершить обратную процедуру. К этому близко и следующее суеверие. Когда два брата пили и младший пытался опередить старшего, то последний не советовал торопиться, напоминая известное поверье, что он в противном случае перестанет расти и навсегда останется маленьким. Если у ребенка выпадал зуб, то мать бросала его в норку мыши с надеждой, что скоро вырастет новый и такой же крепкий, как у этого грызуна. Родители, обрезая детям ногти, бросали их в воду некоему животному, которое якобы поедает их, а это способствует росту других крепких и здоровых ногтей. Прежде чем начать есть и пить в присутствии маленького ребенка, нужно дать ему немного еды и питья. Это делалось с той целью, чтобы у младенца не случилась икота. Нельзя было облизывать камень, которым растирали зерно, так как через это якобы можно было лишиться зубов. Некоторые суеверия выглядят несколько странно. Например, детям не рекомендовалось прислоняться к столбам, так как от этого они могли якобы вырасти «лживыми».

Многие из приведенных примеров демонстрируют универсальность веры в симпатическую (или контагиозную) магию по терминологии Дж. Фрэзера, которая основана на законе соприкосновения, воздействия или заражения. Данная древнейшая система представлений исходит из того, что вещи, единожды находившиеся в соприкосновении, должны, даже будучи разъеденными, остаются в симпатическом отношении. Что бы ни произошло с одной из них, то должно произойти и с другой (например между человеком и частями его тела — ногти, волосы и т. п.). Так же можно видеть проявление и гомеопатической (имитативной) магии по его же терминологии. Основанная на принципе подобия, она предполагает веру в то, что следствие похоже на причину.

Взросление ребенка, особенно в семье рядовых общинников, было ранним. Уже с 6–7 лет они обладали элементарными трудовыми навыками и начинали постигать занятия своих родителей. Это было, так сказать, домашнее воспитание. Кроме того, существовала и государственная, общественная программа обучения как мальчиков, так и девочек в одной из двух специальных школ — так называемых мужских и женских телпочкалли («дом юношей») и калмекак («ряд домов»). С пребыванием детей в этих заведениях также сложились свои традиции, обряды, поверья.

О времени, когда начиналось такое воспитание и обучение, среди сохранившихся данных единодушия, согласия нет. По одним сообщениям, это случалось между 6 и 9 годами, согласно другим — лет с 15 (по крайней мере мальчиков). Но, скорее всего, в том и в другом случае речь идет о двух разных по времени событиях — в первом случае родители через определенный обряд провозглашали принадлежность ребенка к той или иной школе, а во втором — о непосредственном вступлении мальчика или юноши на обучение в ней.

В первом случае родители устраивали пир и приглашали главу храмовой школы, будущих наставников из этого заведения (соответственно мужского или женского). Во время торжества родители и приглашенные обменивались речами, в которых наряду с прочим излагались традиционные древнеацтекские религиозно-идеологические представления, и прежде всего идея необходимости смирения перед судьбой, предначертанной богами. Родители должны были вручить этим наставникам подарки (одежды, цветы и пр.) в знак признательности, уважения к ним, а также закрепления связи ребенка с данным храмом. После этого глава храмовой школы брал в руки ребенка и подтверждал, что последний будет отныне подчинен храму до тех пор, пока не станет взрослым (то есть женится). В ознаменование этого ребенку прокалывали нижнюю губу и вставляли губное украшение из дорогого камня.

Когда же были торжества по случаю определения девочки в телпочкалли, то описанный выше ритуал совершался при участии воспитательницы из женского телпочкалли.

Непосредственное же вступление в это заведение случалось значительно позже, причем мальчики и девочки находились не только в разных телпочкалли, мужском и женском соответственно, но и с разного возраста. Так, по сообщению источников, юноши находились там 18–20 лет, а девочки — 12–13 лет. Обычный срок пребывания в таких школах — один год.

Телпочкалли («дом юношей») — тип школ, которые во множестве существовали при храмах местных, общинных, а также центральных (их было по 10–15 в «каждой округе»).

Главное телпочкалли было при храме общенационального бога ацтеков Уитсилопочтли в г. Теночтитлапе-Мехико. Хотя название этого типа школ и переводится обычно как «дом юношей», правильнее, видимо, будет понимать смысл перевода как «дом молодежи», так как них обучались и девочки и мальчики — каждые в своем. В телпочкалли проводилось обучение главным образом детей простолюдинов и тех детей знати, которые не отличались большими способностями, интеллектуальным талантом. Их наставниками выступали жрецы (у девочек — также и жрицы), опытные воины.

Мальчики или юноши, попавшие в телпочкалли, должны были освоить основы воинского искусства (их обучали этому старые и опытные воины), эпическую и религиозную традицию, но чаще в самых общих формах, какие необходимы для того, чтобы разбираться и следовать основным обрядам, а также идеалам этого общества. Во время пребывания в телпочкалли они участвовали и в решении хозяйственных задач того храма, при котором эта школа находилась. Из сочетания таких занятий, обязанностей и складывалась жизнь в телпочкалли.

Юноши, оказавшись в телпочкалли, выполняли прежде всего определенные поручения по храму. Они поддерживали огонь, следили за чистотой, ходили в горы за хворостом и дровами для очага телпочкалли, расчищали и строили оросительные каналы, обрабатывали храмовые поля, занимались строительством, в том числе и обработкой камня. В их обязанности входил сбор пожертвований, и если получали их недостаточно, то могли идти в поле и брать то, в чем нуждались, так как жили, в том числе, за счет подаяния.

Жрецы обучали юношей общепринятым нормам морали и прежде всего уважительному отношению к старшему поколению, скромности, сдержанности. Юноши, пребывавшие в телпочкалли, появляясь на публике, не смели поднимать глаз. Пьянство среди них считалось страшным преступлением и в некоторых случаях наказывалось смертью.

Обучение правилам религиозной жизни проходило через выполнение определенных ритуалов, главным образом вечером, поскольку днем они были заняты хозяйственными делами или военными тренировками. Незадолго перед заходом Солнца юноши шли домой, где, умывшись, очистившись от дневной пыли и грязи, раскрашивали тело специальной краской и надевали свои украшения. На заходе Солнца они собирались в телпочкалли, где «до полуночи» принимали участие в совместных ритуальных танцах, занимаясь самоистязанием, прокалывали до крови мягкие части тела, а капавшую кровь уже известным нам способом жертвовали божеству. Незадолго до полуночи они вновь мылись. Юноши из телпочкалли г. Теночтитлана проделывали это в определенном месте озера Тескоко, которое получило по понятным причинам название «кровавая вода», «окровавленная вода». После этого юноши отправлялись спать в телпочкалли. Взрослые юноши могли тайно отправиться к любовницам, но это не поощрялось и даже иногда наказывалось. Кстати, хотя основная часть жизни юношей в этот период проходила в телпочкалли, питались они в основном у себя дома.

Свои телпочкалли имели и девочки. По одним данным, они, в отличие от юношей, жили дома, являясь в храмовую школу только на определенное время, по другим — находились в ней круглые сутки. Известно описание такого рода женского заведения при храме Уитсилопочтли в г. Теночтитлане-Мехико.

Девочки назывались «девами покаяния» или «сестрами Уитсилопочтли», и их жизнь была столь же регламентирована, как и юношей. Девочки убирали храм, готовили пищу для жрецов и для «идола». Пища для идола конечно же считалась ритуальной. Например, она могла состоять (в духе направленности древнеацтекского культа) из маленьких булочек в виде человеческих рук и ног, но также из особых медовых коврижек и жаркого; все это в конце концов поедали жрецы.

Под контролем и присмотром специальных наставниц девочки занимались ткачеством, таким образом частично удовлетворяя потребности храма в изделиях этого вида ремесла и одновременно осваивая его, а также некоторые другие ремесла (например плетение).

Девочкам, так же как и юношам, давались основные сведения по традиционной истории, религии, много времени, главным образом вечером, отводилось ритуалу. Как и юноши, они принимали участие в обрядовых танцах, пении религиозных гимнов, исполнении ритуальных самоистязаний (извлеченной из различных частей тела кровью они смазывали лицо, по окончании ритуала ее смывали).

Соблюдение правил жизни в телпочкалли было обязательным. В противном случае виновницу ожидало наказание, иногда самое суровое. Не является удивительным, что нередко в определении должного и недостойного выполнения этих правил наставницы руководствовались столь обычными здесь приметами. Так, если мышь что-нибудь портила, прогрызала в храме, то считалось, что в телпочкалли, вероятно, совершено что-то нехорошее, неподобающее. Самым большим преступлением считалась связь юноши и девушки в период их пребывания в телпочкалли: если она раскрывалась, то виновных предавали смерти. Одежду девочки носили белую, без украшений. Волосы при поступлении в телпочкалли стригли («чтобы отличаться от наставниц и жрецов, которые носили длинные»), но потом постепенно отпускали.

Главным образом после года пребывания в храмовой школе девочки покидали телпочкалли навсегда, могли выходить замуж.

Хотя некоторые раннеколониальные авторы, сообщающие информацию о данных школах, пытаются проводить параллель между телпочкалли и христианскими монастырями, в действительности такой аналогии между этими общественными институтами нет.

Установлено, что женщины-«монахини» не поступали туда навсегда, наряду с тем что среди них действительно могли быть старые женщины. Пребывание женщин при храмах (именно они выполняли обязанности наставниц) было временным (чаще это 1–3 года) и диктовалось разными причинами — болезнью, нуждой, желанием «быть хорошими» (очевидно достичь религиозного благочестия или чистоты морального облика), стремлением вымолить у богов потомство и др.

Несколько иным было положение жрецов. Кроме того что их социальный состав не был однородным (простолюдины могли занимать лишь нижние этажи этого сословия), среди них существовало своего рода черное и белое жречество.

Жрецы первой группы не женились, соблюдая целибат (потому и наказывались жестоко, если уличались в связях с женщинами). Об этих жрецах сообщается, что они никогда не обрезали волос и не причесывались, имели неопрятный внешний вид. Их считали если не своего рода юродивыми, то во всяком случае как бы избранными богами, отмеченными ими.

Представители второй группы жрецов (кстати, они были в большинстве) следили за собой, имели семьи и ничем не напоминали первых. Они жили в семьях и приходили в храмы только для выполнения обрядов. Но и черное и белое жречество участвовало в обучении молодого поколения.

В целом обучение за время пребывания в телпочкалли давало минимум знаний и навыков. Для юношей, в частности, уровень подготовки в этом заведении да и социальное происхождение не давали возможности занять значительное положение в светской, военной или религиозной сферах жизни и управления.

Иное дело другой вид школ — так называемые калмекак («ряд домов»), которые существовали при храме Кетсалькоатля, великого бога и культурного героя древнемексиканских народов. В калмекак проходили обучение дети из более состоятельных семей, знати, причем имели место как мужские, так и женские заведения подобного рода. Юноши, вышедшие оттуда, могли рассчитывать на высокие светские, военные и жреческие должности, ибо обучение там было гораздо более серьезным и продолжительным. Дети там обычно находились с раннего детства и до того времени, пока не наступала пора жениться.

Как и в случае с телпочкалли, факт поступления, например, мальчика для обучения в калмекак родители отмечали специальным пиром, угощением. На него обязательно приглашались жрецы из калмекак, а также старейшины общины, к которой принадлежали родители ребенка. На пиру произносились длинные речи, главный смысл которых состоял в том, что мальчик будет служить богу Кетсалькоатлю. По завершении угощения родители несли мальчика в калмекак. С собой они брали подарки — куски индейской ткани (накидки), золотые бусы, драгоценные перья и камни. Все это нужно было положить перед статуей Кетсалькоатля, покровителя калмекак, в качестве пожертвования.

По прибытии в калмекак тело и лицо ребенка раскрашивали специальной ритуальной краской и надевали на него особые деревянные четки. Если мальчик был из менее состоятельной семьи, то ему на шею вместо четок вешали тонкую хлопковую нить. После этого ребенку прокалывали уши, извлекали кровь и жертвовали ее идолу Кетсалькоатля.

Если ребенок был еще мал, родители, пройдя весь этот ритуал, возвращались с ним домой, однако четки родители снимали и оставляли в калмекак, так как верили, что поскольку отчасти душа мальчика находится в них, то он тем самым как бы остается привязанным к этому заведению. Дома мальчик оставался до возраста, подходящего к вступлению в калмекак (обычно это 7–8 лет).

Как и в телпочкалли, воспитанники калмекак делали разную, в том числе и тяжелую работу. Однако главная цель пребывания мальчика, юноши в калмекак состояла в том, чтобы подготовить его к деятельности, которая соответствовала бы его склонностям. Например, если юноше хотелось быть воином, ему давали выполнение таких поручений, чтобы он привыкал к суровой и опасной солдатской жизни. Те же, кто проявлял склонность к жреческой службе, больше занимались религией, имели специальные помещения и учителей-жрецов, обучавших их.

В калмекак больше внимания уделялось индивидуальному ритуалу. Ежедневно около 11 часов вечера ученики-послушники уединялись «в горах», «на холмах» и «реках» для выполнения полагавшегося обряда. Возвращались они также поодиночке, возвещая о себе с помощью звуков трубы, сделанной из панциря морской раковины. В калмекак особенно часто использовался пост как одна из наиболее распространенных форм религиозного воздержания. Пищу, причем вполне определенную, в таком случае принимали один раз в день. Любопытно, что в других случаях ученики калмекак, как правило, питались пищей, принесенной из дома. Общаться с женщинами им было категорически запрещено (в противоположность относительно более свободным нравам в телпочкалли). Один из самых значительных праздников имел место в калмекак в день «1.тростник», считавшийся днем бога Кетсалькоатля.

Если в калмекак определяли девочку из состоятельной семьи, то по этому поводу также организовывали специальное празднество, на которое приглашали главную воспитательницу, «старшую монахиню» (перевод ее официального титула — «та, у которой волосы обрезаны определенным образом). После пира она брала девочку в калмекак. Там ее обмывали и совершали специальный ритуал перед идолом бога Кетсалькоатля, во время которого объявляли, что она передается в его руки и под его контроль и покровительство. После этого, если девочка была уже достаточно взрослой, ей делали специальные надрезы на спине и груди в знак того, что она становится «монахиней», а если еще маленькой, надевали на шею бусы. С этими бусами она жила с родителями, а когда вырастала, отправлялись в калмекак. Там девочка обучалась и жила в строгости, «избегая порочных желаний». Так продолжалось до тех пор, пока не приходило время замужества.

Сыновья и дочери правителей воспитывались особо. Когда сын правителя достигал пяти лет, его отправляли в храм обучаться у самых знающих жрецов. Он оставался там до тех пор, пока не становился взрослым.

Дочери правителя чаще имели домашнее воспитание, но некоторые отправлялись на обучение в храм, особенно если матери обещали это богам при рождении дочерей или их тяжелой болезни. При домашнем по преимуществу воспитании дочери правителя только периодически посещали храмы в сопровождении воспитательниц.

Таким образом, дети правителей и знати проходили обучение в калмекак, а простолюдинов — в телпочкалли. Завершение пребывания юноши в телпочкалли, так же как и вступление в него, сопровождалось определенным ритуалом с участием родителей, наставников и наперсников. Во время него юноше вручали топор, который означал его взросление. По окончании ритуала юношу вместе с этим топором торжественно провожали в дом родителей. Если ко времени завершения пребывания в храмовой школе приурочивали женитьбу (хотя это было не всегда), то юноша должен был получить благословение жрецов и наставников, его обучавших. В том случае, если он был беден, то храм нередко помогал ему, если богат, то родители, напротив, давали храму подарки в знак благодарности за обучение и воспитание сына.

Сватовство, женитьба и замужество — следующий важный этап социализации личности также протекал по строго определенным правилам, преимущественно религиозного характера и содержания, хотя, конечно, в них нашли отражение и народные бытовые традиции, выработанные в течение жизни многих поколений. Не последнюю роль играли и традиционные поверья. Так, девушкам не полагалось есть стоя, так как в противном случае им якобы уготована судьба выйти замуж в семью, живущую далеко от ее родного дома.

Хотя родители сами оговаривали возможные кандидатуры соответственно жены или мужа для своего сына или дочери, сватовство проводила специальная, профессиональная сваха, которой в дальнейшем отводилась очень важная роль. Еще до совершения свадебного обряда невеста должна была соблюдать определенные правила поведения, нарушение которых, по поверьям, нехорошо отразится на ее судьбе. День свадьбы выбирали так, чтобы он был счастливым в соответствии с ритуальным календарем. Такими считались дни со знаками «тростник» «обезьяна», «крокодил» («аллигатор»), «орел».

В назначенный день начинался брачный праздник со многими характерными обрядами. Прежде всего все приглашенные на него дарили подарки. Процедура проходила у очага, что было связано с культом божества огня и домашнего очага Шиутекутли. Позже в этот день невесту купали и украшали настолько богато, насколько позволяли средства. Затем девушку усаживали на циновку у огня, где она выслушивала многочисленные советы мудрых стариков и старух. Ближе к вечеру, на закате, прибывали родители жениха в сопровождении своих родственников и друзей. Невеста усаживалась (поджав ноги) на большой кусок прочной ткани, который потом вместе с ней, взвалив на плечи, процессия с зажженными пальмовыми факелами доставляла в дом жениха (если семья была богатой, то для этого использовали и носилки). Жених, встречая невесту на пороге своего дома, окуривал ее дымом от подожженных особых ритуальных ароматических шариков (из смеси смол и пахучих растений). Невесту усаживали у очага слева от жениха, и родители с той и другой стороны обменивались взаимными подарками (форма приданого или брачных даров). После этого сваха, жрец, а по другим данным, так называемая исполнительница брака брала юношу и девушку за руки и спрашивала их взаимного согласия на брак. Если таковое было, то связывала узлом край плаща жениха и покрывала на голове невесты. Затем молодоженов заставляли семь раз обойти вокруг очага. После этого новобрачных отправляли в отдельное помещение, где они оставались вдвоем три-четыре дня (по другим данным, даже до 20 дней), не прикасаясь друг к другу, ибо в это время совершали «покаяния». Все это время сваха охраняла их убежище.

По истечении этого срока жрецы делали специальное ложе из двух, положенных рядом новых циновок, посреди которых клали магические предметы — дорогие перья птицы кетсаль и драгоценный камень, а также кусок шкуры ягуара; затем на все это помещали постель из хлопковых одеял и тканей и окуривали благовониями. Только после этого следовала собственно первая ночь новобрачных. Утром собирали покрытые кровью простыни и уносили в храм.

В это же время жрецы совершали завершающую часть брачного церемониала. Они окропляли водой новобрачных, четырежды в честь бога дождя Тлалока и четырежды — в честь бога вина Ометочтли. Затем облачали их в новые одежды, при этом украшали голову новобрачной белым пером, руки и ноги специальными браслетами из разноцветных перьев, а новобрачному давали в руки курильницу, с помощью которой он окуривал жилище. После этого начиналось веселье.

Разумеется, описанный ритуал от начала до конца совершался только очень богатыми — вождями или правителями. Обычным было выполнение лишь части его; в семьях простых людей все ограничивалось получением согласия невесты.

У основных древнемексиканских народов было много общего в брачном церемониале. Это касается, например, миштеков, относительно которых известно, что при определении будущих жениха и невесты жрецы ориентировались на магию чисел. Например, если ее имя в соответствии с календарным днем в переводе означало «4.цветок», а его — «4.ягуар», то они не могли жениться, так как для удачного брака требовалось, чтобы число в имени жениха было большим, чем в имени невесты. От миштеков сохранилось и объяснение обычая нести невесту в дом жениха: этим как бы демонстрировалось, что ее силой выдают замуж, сама она не имеет такого желания, как и стремления иметь детей. Очевидно, это было примером магического приема, имевшего целью показать семейным, родовым покровителям рода мужа, что она против своей воли нарушает пределы родовой территории (она происходит из другого рода).

В городе-государстве Тлашкала, да и во многих других местах жених стриг волосы, чем как бы отмечался переход его в положение семейного человека. Женились здесь, как правило, не позже 22 лет, и наказывались презрением те, кто оставался без семьи.

Семейная жизнь древнемексиканских народов строилась на идее супружеской верности. Относительно нарушения супружеской верности у них сложился специфический круг примет и суеверий, иногда странных. Так, если в доме погибали только что вылупившиеся цыплята, то считалось, что в нем совершено прелюбодеяние. Много примет связано и с мышами. Когда у нижней юбки женщины не совпадали края, это свидетельствовало якобы о том, что она нечестна. Если мыши портили, прогрызая, вещи в доме, то это означало, что кто-то из супругов неверен. Еще более красноречивая примета: если они прогрызали одежду кого-то из супругов, то он неверен. Не рекомендовалось есть пищу, которую уже грызли мыши: тот, кто игнорирует это, с одной стороны, признавал свою виновность в прелюбодеянии, с другой — мог быть заподозрен в склонности к лжесвидетельству при выяснении дел о краже. Что касается наказания за неверность, то оно (в том случае если не прощалось) сводилось главным образом к смерти (обычно забивали камнями). Разводы случались редко, но, что примечательно, у ацтеков, например, они были в ведении судей и к религиозному ритуалу отношения уже не имели.

Жизнь в обществе очень просто распределяла роли между мужчинами и женщинами. Всю последующую после женитьбы или свадьбы жизнь они делили по преимуществу между тяжким ежедневным трудом, воспитанием детей и выполнением религиозных обрядов. Мужчины, кроме того, были воинами и в случае необходимости входили в ополчение или армию. В связи с военным делом, обычным для проводившего активную завоевательную политику Теночтитлана, сформировались свои религиозные идеи. Кроме получивших военно-религиозную окраску представлений о мировых Солнцах и солярном культе вообще, связанных с ним обрядов типа ритуальных боев («гладиаторские» бои с пленниками «воинов-орлов» и «воинов-ягуаров»., друг с другом и т. д.), выработался и свой круг примет, которые были хорошо известны любому воину. Например, было опасно класть ноги на камни очага, так как в этом случае человек якобы терял способность хорошо бегать и поэтому мог стать легкой добычей врагов. Тот, кто съедал подгоревшую пищу, не будет хорошо стрелять из лука. Если кто-нибудь из воинов во время еды «брал кашу руками»(?), то ему говорили, что он никогда не возьмет пленников.

В древнемексиканском обществе сложились и свои правила объявления войны, освещенные традициями и религиозным культом. Послы, присланные в лагерь противника для объявления войны, вручали его руководителю или вождю щит, стрелы, меч, а также специальный головной убор из перьев и ритуальную черного цвета мазь, которую обычно использовали при погребальном обряде. Этот древний обычай символизировал войну и смерть.

Представляет интерес и тщательно разработанный, известный всякой женщине ритуал, который исполнялся в период пребывания воина в военном походе. Когда это случалось, то жена не мыла лица и волос до тех пор, пока воины не возвращались. Кроме того, перед рассветом и на закате она мела дорогу у дома, чем как бы расчищала воину путь домой. Целый ряд ритуальных действий женщина совершала перед фигурками идолов в домашнем алтаре. Она зажигала в определенное время очаг, жгла фимиам, пекла особые хлебцы из маисовой муки и др. Сопровождалось все это молитвой-обращением к богу войны Уитсилопочтли как к «Господину Всех созданных Вещей, Небес, Земли, Ветра и Солнца» о благополучном возвращении воина-мужа, которого называла при этом «орлом» и «ягуаром»:

О, Господин Всех Созданных Вещей!

О, Господин Неба и Земли,

Ветра и Солнца, Воды, Ночи и Дня!

Сжалься над слугой твоим, созданием твоим,

Который идет теперь по холмам и долинам,

Служа тебе в тяжких трудах и задыхаясь.

Он — твой орел и твой ягуар!

Он трудится беспрестанно, служа тебе

В этой горестной жизни.

Я умоляю тебя, Владыка, я прошу

Отпустить ему больше дней в этом мире.

Услышь меня, о, Владыка!

Одна из наиболее впечатляющих и тщательно разработанных церемоний у ацтеков, пусть и касающаяся только одного человека как главного действующего лица, связана с интронизацией нового правителя, носившего у ацтеков название тлатоани (от ацтекск. «тлатоа» — «говорить», «приказывать»). Поскольку они верили, что правитель является воплощением, земной ипостасью божества (чаще всего имелся в виду их племенной бог Уитсилопочтли), то церемония имела характер ярко выраженного религиозного ритуала и церемониала.

Обычно на четвертый день после смерти предыдущего правителя становилось официально известно имя наследника. После этого начиналась длительная процедура интронизации, утверждения тлатоани у власти, состоящая из целого ряда действий, ритуалов, мероприятий, в которых он участвовал. Интронизация — это совокупность процедур светских, военных, религиозных, посредством которых он мог продемонстрировать свои качества и способности.

Вновь избранный тлатоани поднимался в храм племенного бога Уитсилопочтли, где ему вручали одежды и украшения, соответствующие его новому статусу, и жрец смазывал его тело священным бальзамом. Одновременно жрец Уитсилопочтли обращался к новому тлатоани с напутственной речью, пожеланиями.

По завершении этой части ритуала тлатоани выражал благодарность за полученные добрые советы и затем спускался вниз, где его ждали представители высшей знати, и принимал от них знаки внимания, которые были как словесные, так и вещественные в виде преподносимых ему богатых украшений и одежд.

После этого тлатоани направлялся в специальное помещение здесь, на территории храма. Тлалоани находился в нем неотлучно в течение четырех дней. Его пребывание там опять-таки проходило по строго разработанной процедуре. В течение всего этого времени он соблюдал воздержание, пост, сопровождаемый молитвами, обращенными к богам. Он ел один раз в день, два раза в сутки (днем и ночью) совершал омовение в специальном бассейне, поэтому ритуал получил название «омовение ног». Обряд имел определенный магический смысл, скорее всего связанный с аграрным культом, поскольку тлатоани совершал одновременно жертвоприношение богу дождя Тлалоку.

В течение этих дней новый тлатоани не имел права спать, поэтому находившаяся при нем охрана тормошила его (могла даже покалывать острыми колючками агавы), если видела, что он готов уснуть. Такие действия имели несколько наивное объяснение: бодрствование означало, что в будущем тлатоани должен быть бдительным, всегда бодрствовать на посту, следя за своей страной и подданными.

По завершении четырех дней тлатоани покидал свое убежище и в сопровождении пышной процессии из знати направлялся во дворец. По пути, однако, он подвергался новому испытанию: его всячески «порицали», «хулили», награждали тумаками. Так испытывали его терпение, качество характера, крайне необходимое для тлатоани. Примечательно, что он не должен был поднимать глаз, не оглядываться на обидчика, чтобы позднее не иметь повода мстить.

После этого наступала еще одна часть ритуала — облачение нового тлатоани. На него надевали специальные одежды и украшения: на голову помещали золотую диадему, украшенную нефритом, священным камнем, особо почитаемым у центральноамериканских народов, символизирующим своим зеленым цветом цвет воды и растительности, то есть плодородие; кусочек нефрита вдевали в специальное отверстие в носовом хряще; в уши вдевали серьги из золота, также украшенные нефритом; на ноги и руки — золотые браслеты с бубенчиками; надевали обувь, сделанную из шкуры ягуара, украшенный золотом плащ из волокон агавы (обычно тлатоани носил дорогую одежду из хлопка, однако здесь ритуал требовал облачаться в плащ, изготовленный из материала, используемого обычно бедняками).

Во время этой церемонии облачения нового тлатоани произносились речи (по некоторым данным, их было восемь), в которых отражалась вся философия жизни и управления древнеацтекским обществом. Их произносили верховный жрец, старейшина знати и старейшина судей. Это были речи-наставления, речи-поучения. Кроме того, произносились верноподданнические речи от имени общинников и граждан Теночтитлана, столицы государства. На все происходящее новый тлатоани реагировал благосклонно.

Затем правителя усаживали на специальное возвышение, называвшееся «трон правителя» или «трон орла и ягуара». Знатные брали его на плечи и несли на вершину храмовой пирамиды, где ставили рядом с изображением бога Уитсилопочтли. Затем вручали тлатоани острую кость ягуара, с помощью которой он, проколов икры и уши, жертвовал божеству свою кровь. Когда эта часть ритуала завершалась, они переносили его к «Камню Солнца».. Здесь новый правитель ацтеков опять-таки совершал ритуальное самоистязание, а также приносил в жертву (обезглавливая) перепелов. Затем он зажигал фимиам и окуривал им пространство во всех четырех направлениях света. В процедуру входило и посещение особой темной комнаты, помещения, где содержался идол богини Сиуакоатль, а также многих других богов. Здесь он опять жертвовал свою кровь и после этого окуривал все помещение и святилище фимиамом.

По завершении этих важнейших частей ритуала тлатоани становился в собственном смысле слова священной особой, хотя, если следовать за данными некоторых источников, и после этого ритуал интронизации не заканчивался. По одним сообщениям, новый тлатоани находился при храме в течение 80 дней, по другим — даже до двух лет. Неким завершением многодневного ритуала был праздник, для проведения которого астрологи выбирали специальный день с благоприятным знаком. На нем присутствовали вожди подконтрольных городов и районов, а также гости из независимых территорий и государств.

Свое восхождение на престол новый тлатоани обязательно должен был отметить успешным военным походом, часть богатой добычи которого жертвовалась богам. Особенно это касалось бога Уитсилопочтли, поскольку, вступая на престол, новый тлатоани особо клялся в том, что будет способствовать процветанию этого храма. Так религиозная идеология прямо смыкалась с тактическими и стратегическими военно-политическими делами и проблемами общества.

Все представленные выше обряды и ритуалы являлись не только религиозными, но и отмечали основные этапы социализации, становления личности. Этим фактически заканчивался процесс включения человека в жизнь общества, и весь оставшийся отрезок жизни он, усвоивший ее правила, обязан был выполнять. Семья, община, город, государство, боги — всем им в той или иной степени он обязан был соответствовать, в противном случае безжалостно отторгался.

Огромную роль в жизни и благополучном развитии современного общества играет знание и адекватное представление и отражение (в том числе и в средствах массовой информации) традиций народов мира. Средства массовой информации, добросовестно выполняющие свои обязанности, делают мир «тесным» — даже живущие далеко друг от друга народы благодаря этому становятся ближе. Напротив, непрофессионализм, однобокость, сознательная погоня за сенсациями нередко воспитывают у людей (особенно в обывательском сознании) невежество и как возможное следствие агрессивное неприятие чужой культуры. И хотя это напрямую не порождает политических и военных конфликтов, некорректная работа современных средств информации может создать для этого благоприятную почву.Адекватность информационного потока в культурном процессе важна также (и даже прежде всего) с точки зрения науки. Неверно отраженная информация порождает ошибки, которые как «компьютерный вирус» проникают в систему современных знаний, и исправить подобные искажения и ошибки часто бывает нелегко. Неверная информация, используемая в учебном процессе, умножает ошибки и тем самым снижает значимость его позитивной научной составляющей.

Подобного рода неадекватность особенно заметна профессионалу, в частности специалисту в области культуры, если речь заходит о ней. Благоприятную почву для такого рода фантазий дает такая дисциплина, как «Этнография», преподаваемая в том числе студентам вузов культуры и искусств. Как специалисту в области истории, культуры и искусства индейских народов доколониальной Мексики нередко приходится встречаться с подобными случаями, тем более что богатейшая и в высшей степени самобытная культура коренных этносов Центральной Мексики предоставляет этому благоприятную возможность.

В одной из недавних передач Российского телевидения, посвященных традициям народов мира, в интригующей форме был представлен так называемый «Праздник мертвых», ежегодно отмечаемый жителями современной Мексики. Совершенно безосновательно там утверждалось, что праздник возник под влиянием европейского по истокам, известного североамериканского «Праздника всех святых» (другое его название — хелоуин).

На самом деле «Праздник мертвых» (день поминовения умерших в его католическом варианте) имеет глубокие традиционные корни. Более того, этот праздник называют самым мексиканским из всех праздников в Мексике. Заметим, это противоречит утверждению о том, что «Праздник мертвых» восходит к хелоуину. В самом деле, во время этого праздника христианский аскетизм и скорбь, ассоциирующиеся с обычаями поминовения умерших, совершенно затмеваются его доколониальными истоками и порождают абсолютно неожиданные настроения и атмосферу. С. Эйзенштейн, имевший возможность воочию наблюдать его, отмечал, что во время праздника люди «объедаются черепами, сделанными из сахара, и шоколадом в форме гробиков и развлекаются игрушками в виде скелета».

Это странное поведение людей имеет глубокие языческие корни, которые живы в традициях мексиканских народов, несмотря на пятьсот лет, прошедших со времени начала испанской колонизации и христианского миссионерства. Основой такого поведения была центральная идея, религиозно-идеологический постулат, согласно которому жизнь и смерть стоят рядом и фактически переходят друг в друга — смерть порождает жизнь, а та, в свою очередь, уступает дорогу смерти.

Реализация этой центральной идеи оформлялась с помощью основной системы мировоззрения древности — религии и проявлялась в ее специфических ритуалах. Она же пустила глубочайшие корни в доколониальном искусстве Мексики, которое невозможно понять и оценить, не зная сути данной идеи.

Наиболее ярким и всеобъемлющим проявлением идеи жизни и смерти было уже проанализированное нами представление о мировых эпохах (Солнцах) у ацтеков. Мир, согласно ему, переживал периодические, вселенского характера катастрофы, предотвратить которые (а значит спасти и людей, живущих на земле) можно только «подкармливая Солнце» (божество) кровью людей. Как учила их религиозная традиция, когда-то боги себя принесли в жертву, чтобы появилось и Солнце, и в конце концов жизнь, и человек на земле. Поведение людей, таким образом, должно быть подобным поведению богов: как и последние, они должны жертвовать самым дорогим, что у них было, жизнью, дабы не прекратилась жизнь Солнца, а значит и жизнь всего живого на земле.

Подобный взгляд на диалектику жизни и смерти породил в массовом сознании жителей доколониальных цивилизаций Мексики стоическое, невозмутимое и терпимое отношение к смерти, оно, в свою очередь, диктовало особенности их более частной ритуальной практики. К примеру, родители могли отдать своих детей для принесения в жертву богине воды и богу дождя — и чем горше плакали несчастные, тем больше, в соответствии с магическими представлениями, ожидалось влаги, необходимой для посевов.

Порождением этой же идеи был и ритуальный каннибализм, практиковавшийся в цивилизациях доколумбовой Мексики, особенно у ацтеков. В соответствии с особенностями древнего религиозного сознания вкушение части тела принесенного в жертву (особенно если несчастным был смелый вражеский воин) означало приобщение к тем его свойствам, которые представлялись значимыми для участников ритуального каннибальского пиршества. Правда, в доколониальный период во многих случаях во время ритуальной трапезы вместо настоящей человеческой плоти поедали изготовленные (на основе прежде всего кукурузной муки) «головы», «руки», «ноги» и т. д. Подобные заменители настоящей человеческой плоти были также частью богатых подношений, которые ежедневно жертвовали на алтари многочисленным божествам разного ранга. Раннеколониальные авторы, описывавшие традиции народов доколумбовой Мексики, многократно упоминали об этой практике. В свете только что отмеченного становятся понятными необычные составляющие анализируемого «Праздника мертвых» — сладости, маски и различная другая атрибутика, наполненная инфернальной символикой.

С учетом всего сказанного выше следует заключить, что важно быть осторожными в обращении с той информацией, которую может преподнести нам богатый информационный поток современного мира.

Ацтеки представляли себе человеческую жизнь, напоминающей движение в гору и спуск с нее. В детстве человек стоит у ее подножия, к середине жизни достигает вершины, а к концу жизни вновь оказывается у основания — символа конца жизни. Жизнь человеческую они также представляли как поток, который в конце концов уносит всех в мир иной.

Одно из расхожих мнений, касающихся древних мексиканцев, заключается в том, что они якобы не боялись смерти. Конечно, предельно суровая, беспощадная борьба за существование, которая была и внутри общества, и вне его, когда дело касалось вопросов выживания, сказывалась и на формировании определенного типа мировоззрения, и вытекающего из него поведения. Вместе с тем это не снимает вопроса о том, каковы же были воззрения древних мексиканцев на проблемы смерти.

Как и во многих других случаях, древнемексиканская религиозно-мифологическая система представлений не дает и на этот вопрос однозначного ответа. Некоторые, менее цивилизованные народы древней Мексики, например отоми, думали, что «вместе с прекращением жизни тела завершалось и существование души». Однако представители более высоких культур региона выработали представления о посмертном существовании души и даже ее бессмертии. Подавляющая часть древнемексиканских народов считали, что душа не умирала, но, через рот покидая тело, уходила в иные посмертные сферы.

Один из важнейших моментов в системе рассматриваемых идей заключается в том, что посмертное местопребывание души определялось характером смерти, а не каким-нибудь другим фактором. Именно это настойчиво проводится в дошедших до нее религиозно-мифологических сюжетах. Однако, как увидим ниже, все оказывается не столь однозначно в системе представлений древних мексиканцев о смерти и посмертном существовании души.

Как бы то ни было, древние ацтеки, соответствующие представления которых известны наиболее полно, полагали, что души умерших людей делились в основном на две группы — «хорошие», которые шли к Солнцу, и «плохие», которые «оставались на земле». В последнем случае души направлялись в «различные места»: предполагалось, что души детей шли в одну область, умерших от старости и болезней — в другую, скончавшихся «внезапно и быстро» — в третью, умерших от «ран» и «заразных болезней» — в четвертую и т. д..

Первой важнейшей и наилучшей сферой местопребывания души покойного был «Дом Солнца». На небо, к божественному Солнцу направлялись души умерших вождей, погибших воинов, а также принесенных в жертву богам, в том числе и врагов. Они направлялись в тот «Дом Солнца», который располагался в восточной части неба, для того чтобы стать свитой бога Солнца. «Дому Солнца» предназначались и души женщин, умерших при родах, особенно первых. Души этих женщин, как уже говорилось, становились богинями, которые известны в древнеацтекском пантеоне как Сиуапипилтин. Однако в то время, как души воинов располагались на востоке, Сиуапипилтин пребывали в западной части или стороне неба. Как уже говорилось, всякая роженица считалась воином, идущим на битву: если женщина выдерживала свою битву успешно и появлялся ребенок, то ей доставалась слава материнства, если же умирала, то такая кончина приравнивалась к благородной смерти воина в бою или при жертвоприношении. Поэтому умершую роженицу называли «храбрая женщина».. В целом же представление о том, что к Солнцу шли души перечисленных выше покойников, строились на уже хорошо известной идее, что их кровь служила пищей Солнцу, которое, в свою очередь, освещало и обогревало людей пятого мирового периода, озабоченных проблемой предотвращения его гибели.

Изображая жизнь этих душ при Солнце, древние ацтеки говорили, что утром, когда Солнце всходило, души погибших воинов восторженно приветствовали его, имитируя бои друг с другом, издавая воинственные кличи, ударяя мечами о щиты. При этом те из солдат, которые имели в щитах повреждения, могли смотреть сквозь них на Солнце, те же, у кого отсутствовали подобные боевые повреждения в щитах, были лишены такой возможности. Так, довольно необычно, но вместе с тем с наивной простотой и прямотой, а именно наличием или отсутствием повреждений в щите определялась степень боевых заслуг и ратных дел воинов.

Души мужчин сопровождали Солнце таким торжественным кортежем до зенита, где их уже ожидали Сиуапипилтин. Оставив Солнце на попечение последних, души воинов оказывались свободными до следующего дня до очередного восхода Солнца. Поскольку «на небе была роща» и «лес из различных деревьев», цветов, то души воинов отправлялись кормиться нектаром; на небо поступали и обильные жертвоприношения, которые делали им люди, живущие на земле. Словом, души погибших воинов пребывали в состоянии полного удовольствия и не знали печали и забот.

Между тем души женщин сопровождали Солнце от зенита до заката. Они несли его на носилках, украшенных разноцветными перьями птиц, услаждали взор и слух те, что имитировали, как и воины, битву, бой. Когда кортеж достигал места захода Солнца, то они несли его дальше в «преисподнюю», с тем чтобы оно осветило ее. Отсюда, у ацтеков было представление о том, что, когда наступала ночь, Солнце начинало светить в преисподней и тогда «пробуждались» и «поднимались от сна» мертвые, души которых в ней обитали. Что касается душ женщин, то они, освободившись до следующего дня, ночью спускались на землю и могли в это время причинить людям, особенно детям, зло.

Души новорожденных и детей, не достигших разумного возраста, отправлялись, согласно древнеацтекским представлениям, в «Дом Тонакатекутли», дом верховной божественной пары, в Тамоанчан («место нашего происхождения»), область, где имели свое начало боги и где были возрождены из пепла люди, составившие население пятого Солнца, или мирового периода. Там души питались молоком, которое капало с ветвей священного дерева, называвшегося Чичиуакуако («дерево-кормилица»). Иконография его, согласно древнеацтекским представлениям, отражена на одной из страниц пиктографического кодекса.

Души тех, кого убивала молния, утопленников, всех тех, кто умирал в связи с водой или сопутствующими ей явлениями и обстоятельствами (например от подагры, водянки), отправлялись в Тлалокан, область бога дождя Тлалока.

Тлалокан определяется как «земной рай», где всегда лето, где в изобилии растут маис, тыквы, томаты и т. п.. Жизнь в Тлалокане можно считать счастливой: души людей пребывают в радости и беззаботности, они играют друг с другом и с прекрасными бабочками, поют песни и гимны. Одна из прекрасных фресок, относящихся к Теотиуакану, знаменитой культуре древней Мексики классического периода, отражает в удивительно светлой манере это представление о посмертном существовании души в Тлалокане.

Души всех остальных, умерших естественной смертью или погибших при каких-то иных обстоятельствах, направлялись, согласно древнеацтекским представлениям, в Миктлан, область бога смерти Миктлантекутли. Древнеацтекский Миктлан, считавшийся наихудшим из всех посмертных миров, имел девять сфер, или преисподних, где души последовательно проходили испытание. Согласно одной из ацтекских пиктографических рукописей, в которой показаны эти испытания, душам нужно было пересечь широкую реку, которая называлась Чиконауапан («девятая река»?), пройти между двух гор, которые периодически сдвигались, перейти гору, покрытую острыми, как бритва ножами, преодолеть чрезвычайно сильный «ветер из ножей», который получил свое название оттого, что «нес камни и кусочки ножей», подвергнуться испытанию кремниевыми ножами, летящими стрелами, преодолеть место, где сердца пожирают койоты (волки), наконец, пройти через узкий проход между двумя камнями. По другой версии представлений об испытаниях души в Миктлане, они должны были пройти отрезки пути, охраняемые змеей, ящерицей, преодолеть «восемь голых степей» и «восемь гор».

Вынеся все эти тяжкие, опасные испытания и мытарства в течение четырех лет, души попадали в девятую, последнюю область, которая называлась Чиконаумиктлан, «Девятое место мертвых», где и завершали свой путь: «мертвые гибли и исчезали», ибо это было «место мрака, где нет ни света, ни окон», и нельзя «ни выйти, ни возвратиться оттуда». В свете всего сказанного понятно, почему в связи с Миктланом в древнеацтекских религиозно-мифологических представлениях встречаются определения типа «наш общий дом», «общее место, где мы пропадаем навсегда»., область «без выхода», «место, куда все уходят», «где находятся останки» лишенных плоти.

Поскольку подземный мир мертвых, как следует из его названия, находился под землей, то возникал вопрос о том, где же находился вход в него. Выше уже говорилось, что у древнемексиканских народов почитались пещеры, которые рассматривались в том числе и как вход в подземный мир. Так считали, например, тотонаки, народ, населявший восточные районы Мексики и частично подчинявшийся ацтекам. В некоторых случаях нахождение входа в преисподнюю связывали со вполне определенным географическим районом. Например, по представлениям сапотеков, такой вход находился на территории их позднего религиозного центра Уооба (Лиобаа — «центр спуска»). Неудивительно, что именно здесь было место погребения сапотекских вождей. Наконец, один из наиболее значительных в культурном отношении народов древней Мексики, миштеки, сообщали, что высокогорные пещеры были «воротами в рай», в мир мертвых, который они называли Сандайя (Андайя, «место мертвых»). Именно поэтому они нередко хоронили там умерших, чтобы тем самым облегчить последним путь в мир вечности.

Весьма принципиален вопрос о том, существовало ли представление о воздаянии за грехи в потустороннем мире (или мирах) у древних мексиканцев? С одной стороны, вышеизложенный материал заставляет делать вывод о том, что души направлялись в тот мир мертвых, какой соответствовал характеру смерти. Подобно тому, как рождением в определенный день предопределялась будущая жизнь, посмертное существование служило в качестве вознаграждения или наказания за соответствующую жизнь на земле, а полностью определялось тем, каким образом человек уходил в мир иной, будь он «сеньор», «вождь» или «простой человек». С другой стороны, существуют высказывания, что, например, в представлениях ацтеков, «души страдали или наслаждались» в соответствии с тем, как жили люди и «вся религия к этому направлялась». Поэтому, когда хоронили человека, душа которого, по предположению, должна была направляться в Миктлан, говорили, что «он идет в ад из-за его плохой жизни». В Тлашкале также думали, что должна быть в потустороннем мире «слава и вознаграждение для хороших и наказание для плохих».

Какова же, однако, была природа этой греховности? Судя по сохранившимся сообщениям, один из главных грехов людей — это недостаточная почтительность к богам, невыполнение или нарушение установленного богами порядка на земле, нарушения общепринятых социальных норм поведения. Среди грехов перед обществом, которые обычно в связи с этим упоминаются, была кража, человекоубийство, плотский грех, лжесвидетельство. Для того чтобы очиститься, необходимо было просить «отпущение грехов» — практика, к которой довольно часто прибегали жители древней Мексики. Кстати, христианские миссионеры, да и европейцы вообще, впервые узнав об этом обычае «просить отпущение грехов», были чрезвычайно удивлены схожестью его с их собственной традицией. Этот факт послужил одной из причин, почему в раннеколониальный период получила распространение идея, что «слово божие» здесь ранее уже проповедовалось (обычно говорят об имевшем якобы месте посещении Америки апостолом Фомой), однако индейцы затем забыли его, отошли от него, вновь обратившись к язычеству.

Как бы то ни было, факты «покаяний» и «отпущения грехов» в древнемексиканской религиозной практике и идеологии зафиксированы, а среди наиболее осуждаемых был грех плотский, прелюбодеяние, от которого нужно избавиться, в случае, если оно имело место. Для женщин, виновных в плотском грехе, наиболее подходящим для покаяния был день под календарным знаком «1.дом». Он считался несчастливым, поскольку «демоны» в облике женщин (имеются в виду Сиуапипилтин) спускались с неба, чтобы причинять людям зло. Но именно в это время, ночью, кающиеся женщины уединялись «без покрывал» (очевидно без одежды) и совершали ритуалы жертвования собственной крови, вступали в контакт с «демонами», которые им содействовали в этом покаянии.

Но обычно согрешивший обращал свои мольбы к богине плотского греха Тласольтеотль, «Пожирательнице грязи». Сначала он шел к астрологу, который по календарю определял день, наиболее подходящий, благоприятный для покаяния. Затем грешник запасался новой циновкой и ароматической смолой для возжиганий. Когда день покаяния наступал, кающийся грешник шел к жрецу. Иногда, если он был знатен и богат, жрец сам приходил в его дом. Но и в том и другом случае ритуал покаяния проходил с соблюдением мер предосторожности: помещение, где это происходило, закрывалось или огораживалось, чтобы никто посторонний не видел и не слышал всего, что происходило. Ритуал был сложен и включал среди прочего специальные заклинания, а также «поедание земли» (в знак того, что искренне раскаивается, грешник брал на палец немного земли и облизывал ее). Он также сжигал смолу-фимиам, что было еще одним подтверждением покаяния. Жрец, который принимал покаяние, должен был держать услышанное в секрете, поскольку считалось, что о грехе должен знать только бог или богиня, перед которым преступление раскрывалось. По завершении обряда выдавалось специальное «удостоверение», точнее знак, что обряд состоялся и грех прелюбодеяния отпущен. Если следовать сообщениям, то оно было необходимо для предъявления судьям и старейшинам, чтобы те, в случае нечаянного раскрытия плотского греха, не приговорили бы провинившегося к смерти. Важно отметить, что ритуал покаяния в прелюбодеянии наиболее часто совершали старики. И хотя у них было много грехов с молодости, они не исповедовались до самой старости, так как считалось, что такое покаяние повторять нельзя. Отсюда можно заключить, что старики боялись не только наказания здесь, на земле, но и незавидного посмертного существования души.

Кроме греха прелюбодеяния, предполагалось воздаяние после смерти убийцам, погубившим своих родителей, жен, детей, а также «сеньоров» и «жрецов». Поскольку убийство — это наиболее опасное преступление, то его определение как греховного деяния едва ли удивительно.

Во время болезней вспоминали о своих грехах и миштеки. Так же как и названные выше народы, они исповедовались жрецу в собственных заблуждениях, ошибках, преступлениях. Те, в свою очередь, приказывали им не только совершать определенные религиозные обряды, но и самым естественным образом восстановить честь своего имени: оплатить долги (и даже с процентами, если таковые предполагались), возвратить украденное, открыться в обманных действиях и т. п.. В последнем особенно ясно видно, что грех имел смысл не только как нарушение общечеловеческих норм, но и тех правил, которые были выработаны в соответствии с потребностями раннеклассового общества.

Древние мексиканцы верили, что человек лишь до поры может скрывать свои нечистые дела и поступки, рано или поздно они становятся известными. Так, ацтеки считали, что истинное лицо грешного виновного может раскрыться во время особого праздника и ритуала, устраиваемого на дому в честь бога Иштлилтона. Во время обряда специальный жрец одевался в одежды этого божества и совершал ряд церемоний, среди которых было и гадание по воде. В доме, где проводился церемониал, за четыре дня до него ставили особые закрытые чаши или сосуды с так называемой черной водой, которую брали, видимо, в храме Иштлилтона. Что из себя в деталях представлял ритуал, сказать трудно, но в конце него жрец, изображавший бога Иштлилтона, открывал сосуды с «черной водой». Если там находили какую-нибудь «нечистоту» вроде соломинки, волоса, сажи и т. п., то считалось, что хозяин, в доме которого проходил этот обряд, вел недостойный образ жизни (например был вором или замеченным в прелюбодеянии). Гости, выражая свое негодование, публично стыдили его. После этого разоблаченному грешнику ничего не оставалось, как обращаться к жрецам, чтобы они помогли ему избавиться от грехов, которые в нем обнаружились.

Однако было не только индивидуальное отпущение грехов, но и как бы массовое, во всяком случае, в древнеацтекском календаре имелись специальные праздники, когда совершалось такое всеобщее отпущение грехов. Например, во время одного из празднеств в честь бога Тескатлипоки раз в четыре года совершалась эта процедура массового очищения от скверны греха.

Таким образом, в высказанное ранее утверждение, что посмертное существование определялось характером смерти, следует внести некоторое уточнение. Представление о различных мирах мертвых не исключало идеи о грехе и посмертном воздаянии. Скорее всего, в зависимости от того, как жил человек, так божество-покровитель мира мертвых его и принимало к себе. Следовательно, еще при жизни человек обращал на себя внимание богов своим поведением и образом жизни. Если было вознаграждение за воинскую доблесть (когда души шли в «Дом Солнца»), то таким же воздаянием и было тусклое невнятное пребывание души в Миктлане. В сущности, Миктлан и представлял собой наказание за незаметную, а также грешную, в соответствии с уже указанными представлениями, жизнь. Способ, каким человек уходил из жизни, — лишь показатель того, каков окончательный приговор богов. Именно они выбирали характер смерти и, следовательно, область, куда направлялась душа умершего. Поэтому древнемексиканские жрецы могли устрашать людей немилостью богов не только во время жизни на земле, но и за пребывание души в потустороннем мире. Актуальность воздаяния повышалась с возрастом: как отмечалось выше, в грехах особо каялись в старческом возрасте.

Характер представлений о загробном мире находил свое отражение в погребальном обряде. Он в одних случаях обладал спецификой и своеобразием, но в других напоминал основными чертами практику, распространенную у многих народов, находящихся на той же стадии развития. Действительно, цивилизации доколумбовой Мексики основными показателями и характерными чертами соответствовали этапу раннеклассового общества, где первобытные верования (соответствующие так называемому экоадаптивному обществу) сочетались с теми представлениями, которые несло с собой уже новое время. Погребальный обряд, совершаемый в зависимости от характера смерти и социальной принадлежности покойного, был показателем этого.

Изучение сохранившихся данных показывает, что у различных древнемексиканских народов была известна прежде всего практика мумификации. Она органично проистекала из культа предков, но, что важно, мумификации подвергались тела не всех умерших, а только правителей и вождей. Эта практика зафиксирована, например, у отоми. Сохранилось сообщение о почитании мумии одного из их вождей. Они держали ее в пещере, где обычно устраивали свои алтари, и как божеству приносили жертвы, в том числе и человеческие.

Пример мумификации известен и у ацтеков. Одним из самых знаменитых деятелей древнеацтекской истории XV в. был полководец по имени Тлакаэлель. Он считался, по сути, вторым человеком в государстве ацтеков после правителя. Именно при нем заложены основы будущего могущества древнеацтекского государства. При похоронах этого легендарного деятеля, по одной версии, тело сожгли и прах похоронили рядом с прахом ранее умерших правителей, по другой — забальзамировали и усадили на специальные носилки, предварительно обрядив и вооружив. Его мумия служила реликвией, вдохновлявшей ацтеков в бою и приносившей им якобы ряд побед. И все же у ацтеков, судя по сообщениям, такие случаи были редки.

Мумификацию знали и сапотеки. Так, в 1570 г. уже при испанцах, сапотеки района Оселотепек тайно совершали обряд перед забальзамированным телом касика (вождя), умершего за 10–12 лет до этого.

Практика мумификации была известна и у миштеков. Культ умерших вождей, деификация покойных правителей находила отражение и в том факте, что они имели обычай ежегодно в их честь совершать жертвоприношения (включая человеческие), однако не в день смерти, а в день рождения умерших. Кроме того, в один из месяцев года миштеки и сапотеки совершали специальный ритуал в честь покойников.

Кроме мумификации, которая применялась только в особых случаях, народы древней Мексики практиковали два основных способа захоронений — кремацию (которая заканчивалась погребением пепла) и предание тела покойного земле.

Основные места захоронений — внутренние дворы храмов и жилищ, поле, гроты (святилища в горах), специальные ниши в стенах храмов. Иногда могилы делали в виде деревянной гробницы или обкладывали камнем, но чаще это была просто яма. Многое при этом зависело от общественных заслуг, а также материального достатка покойного или его родственников.

Разумеется, погребальный ритуал организовывался и проходил в том числе и в соответствии с теми представлениями о посмертном существовании души, которые были рассмотрены выше.

Так, у ацтеков, когда женщина умирала во время родов и предполагалось, что ее душа шла к Солнцу, то покойную прежде всего обмывали и одевали, причем в новые и самые лучшие одежды, какие могли позволить себе родственники. Муж нес тело на своих плечах в храм богинь Сиуапипилтин. Он шел в сопровождении специальной процессии из повитух и других женщин. Женщины были с оружием в руках и, сопровождая покойную, выкрикивали воинственные угрозы, подобные тем, какие издают воины в бою. Такое внешне странное поведение имело свое оправдание и объяснение, поскольку по пути в храм им необходимо было выдержать настоящую охоту за телом покойной, отбить попытки завладеть телом. Опасность исходила от молодых воинов. Если бы юноши завладели телом, то они отрезали бы пальцы с левой руки и волосы покойной, которые, по их представлениям, обладали магическим свойством. Идя в бой, воины прикрепляли эти волосы или палец к щиту: считалось, что таким образом они становились сильнее, избавлялись от страха и имели больше шансов взять пленников. Они верили также, что эти реликвии «ослепляют» врагов во время сражения. Украсть тело покойной стремились также и «колдуньи», чтобы отрезать ее левую руку, обладающую якобы сверхъестественными свойствами и потому необходимую для совершения их колдовских действий и дел.

Как бы то ни было, тело доставляли в храм богини Сиуапипилтин и укладывали во дворе на землю. Вдовец с друзьями и родственниками в течение последующих четырех дней непрерывно охраняли его, чтобы никто не украл. Хотя покойную оплакивали повитуха, родители, тем не менее якобы и радовались, ибо ее душа шла не в «преисподнюю», а в «Дом Солнца». Тело хоронили во дворе храма в час заката, что вполне понятно, ибо это было время, когда ее душа могла присоединиться к Сиуапипилтин, сопровождавшим Солнце.

Хорошо известна и похоронная церемония ацтеков по поводу гибели воинов в бою, души которых, как уже отмечалось, по их представлениям, также направлялись к Солнцу. Сначала командиры или жрецы ходили по домам, сообщая о смерти их родных и призывая не печалиться. Основные мероприятия разворачивались на центральной площади. Начинали его плакальщики-жрецы. Они пели традиционные гимны о тех, кто достойно умер в бою. Затем на площади появлялись вдовы, неся на плечах одежды своих погибших мужей. Плача, с низко опущенными головами, они начинали свой скорбный ритуальный танец. Здесь же были дети, сироты убитых воинов. Они несли на своих плечах небольшие ящички или коробки, содержащие наиболее ценные вещи своих погибших отцов и, как и матери, горько плакали. Их печаль, горе разделяли все родственники погибших. Здесь же в суровом молчании стояли воины в полном вооружении и военном порядке. Через некоторое время старейшины отдавали приказ прекратить стенания и плач и обращались со словами благодарности к Солнцу за то, что оно приняло к себе души воинов. Поскольку во время длительных походов тела погибших не доставляли домой, то для продолжения погребального обряда через четыре дня после описанной выше церемонии родственники делали из дерева («лучинок») специальные, особые изображения погибших и одевали в атрибуты их патрона, бога войны Уитсилопочтли. На плечи этих фигур прикрепляли крылья, сделанные из орлиных перьев, так как полагали, что именно с их помощью воины летят рядом с Солнцем каждый день, сопровождая его до зенита.

Эти статуи или манекены устанавливали в специальном помещении, которое называлось «Дом покоя». Затем сюда приходили вдовы и помещали перед фигурой-двойником своего погибшего мужа особые ритуальные блюда. Перед статуями опять произносились речи и молитвы, а жрецы пели гимны, которые назывались весьма необычно — «Песни грязи» (их смысл будет понятен несколько ниже). Эти жрецы-гимнопевцы были одеты в нечистые, покрытые пятнами грязи накидки, их волосы были стянуты грязными кожаными лентами и обмазаны составом из коры дерева, который использовался обычно для борьбы со вшами. Каждый из этих жрецов нес небольшой тыквенный сосуд с «белым вином», который они ставили перед манекеном (сосуды назывались «божественные тыквы»). Туда же в качестве пожертвования помещали и табак. Некоторое время спустя жрецы-гимнопевцы брали тыквенные сосуды с напитком, поднимали их 2–3 раза над статуями-двойниками и затем выливали вино вокруг них в четырех направлениях света.

В качестве вознаграждения за проведенный жрецами ритуал вдовы преподносили им недорогие подарки, чаще накидки из хлопка. Затем старейшины собирали все вещи погибших, которые были принесены их семьями, и, сопровождаемые плачем вдов, бросали их в огонь. Здесь, должно быть, сгорали и деревянные изображения покойных. Начиная с этого дня в течение 80 дней вдовы соблюдали траур. Наряду с прочим, они не мыли лица, в результате чего на щеках накапливался толстый слой грязи.

Через 80 дней старейшины общины, к которой принадлежали вдовы, посылали особых людей снимать эту траурную грязь с лиц женщин. Ее собирали, заворачивали в бумагу и относили жрецам, которые, в свою очередь, уносили все в особое место, называемое «круглое место», обычно находившееся за пределами города или селения. Поскольку грязь была символом скорби, освободившись от нее, родственники прекращали траур. И действительно, одарив подарками жрецов, «унесших печаль» за пределы их жилища, вдовы в последний раз делали жертвоприношения в храмах, и траур по погибшим воинам прекращался.

К Солнцу направлялись и души умерших ацтекских правителей. Разумеется, этот заупокойный обряд обставлялся с еще большей пышностью и торжественностью. При погребальном обряде покойному правителю ацтеки обряжали тело в украшения и одежды, связанные с их главными божествами — Кетсалькоатлем, Уитсилопочтли, Тлалоком и др., однако наиболее общий эпитет, с которым обращались к покойному правителю, звучал как «подобный богу Уитсилопочтли».

В ритуале, кроме тела покойного, использовалось и его изображение-двойник, статуя, сделанная из «деревянных лучинок», связанных вместе, для которой делали специальный навес или помещение, называемое «Дом покоя».

После того как тело и статуя-двойник были готовы, певцы запевали заупокойные гимны. В одном из таких печальных, скорбных гимнов говорится:

Ты уходишь к Господину Всех Созданных Вещей,

Дня и Ночи,

Ветра и Огня

И присоединяешься к своим предкам.

Теперь ты достиг страны наших предков,

Ты живешь, ты отдыхаешь

В тени темных областей девяти входов смерти

С твоими предками.

Здесь ты летаешь

В сияющем доме огня Солнца,

Дай теперь обрести покой твоему телу,

О, мой сын!

Жены покойного правителя с распущенными волосами выносили сосуды и вазы с едой и питьем и ставили перед изображением покойного. За ними появлялись знатные люди, которые приносили цветы, табак и также ставили их перед статуей, а жрецы окуривали ароматическими веществами. После этого статую и тело поднимала особая группа знатных лиц и, пронеся ее перед идолом Уитсилопочтли, ставила на костер.

Обряд кремации, следовавший за этим, совершали жрецы, которые по описаниям были почти обнаженными: на них были надеты лишь небольшие набедренные повязки из бумаги. Они несли большие жерди, окрашенные красной охрой, которыми толкали тело в огонь.

Затем появлялся жрец, олицетворявший бога подземного мира мертвых Миктлантекутли. Он был одет подобно «свирепому демону»: на его лице была отвратительная маска со светящимися зеркалами вместо глаз и огромным, оскаленным ртом (пастью). На плечах, локтях, коленях, животе он также нес по маске с зеркальными глазами, которые означали, что «он видит во все стороны». На голове было специальное сооружение — убор из двух «отвратительных рогов», с закрученными вокруг них волосами. Словом, вид его был отталкивающим и угрожающим одновременно, поэтому никто не осмеливался смотреть на него без страха. Жрец, который олицетворял Миктлантекутли, нес жезл, также окрашенный охрой. Он командовал кремацией, иногда даже покалывая нерасторопных помощников этим жезлом.

На церемонии был и другой жрец, олицетворявший богиню вод Чальчиуитликуэ. В руках у него был тыквенный сосуд, окрашенный в зеленый цвет, с особым раствором. С помощью специального веника из листьев он опрыскивал лица знати, воинов, вдов, то есть всех тех, кто касался покойника, совершая тем самым своего рода очистительный обряд.

После этого приносили в жертву рабов, «разных домочадцев, вплоть до домашнего жреца», чтобы они служили правителю в загробном мире. Жертвы опрокидывали спиной на особый ритуальный каменный барабан и вырывали их сердца, которые затем бросали на горящее тело умершего правителя. Кровь собирали в особые сосуды и выливали туда же в огонь.

Тело горело целую ночь, пока не превращалось в пепел. Пепел, а также остатки оплавившихся украшений (например золотых) собирали в особую урну, которую хоронили в храме у «Камня Солнце».

Более скромными по сравнению с предыдущими по масштабам и пышности были обычаи при погребении правителя города-государства Тлашкала. Когда он умирал, тело обряжали, богато украшая. Волосы тщательно причесывали и помещали на голову пышный убор из перьев. Покойного, лицо которого оставалось открытым, усаживали в сидячем положении на носилки. Носилки несли к месту кремации наиболее знатные люди, которых сопровождали рыдающие жены, дети, подданные, в особых речах-плачах, причитаниях сообщавшие о подвигах покойного. Когда тело сжигали, в жертву приносили наиболее «жаждущих» (смерти) женщин», некоторое количество рабов и рабынь, а также карликов и горбунов. Все они, как полагали, шли служить усопшему в иной жизни. Жертвовали также большое количество еды и различных других ценных вещей и предметов.

У миштеков в связи с похоронами вождя кремация, видимо, не была распространена. Когда вождь умирал, его, как полагалось, обряжали. Затем выбирали одного из рабов, наряжали его как усопшего, и он становился живым воплощением покойного, которому отдавали всевозможные почести. Этот персонаж, должно быть, выполнял те же функции, что и деревянные манекены (статуи) в древнеацтекском погребальном обряде. В полночь четыре жреца хоронили покойного в одном месте — «в горах, полях или особой пещере». Хоронили в гробнице и, как говорит один из источников, описывающих обряд, «сверху могилы землю не бросали», что означает, должно быть, погребение в склепе. Имперсонатора, который представлял мертвого, а также еще двух рабов и трех женщин предавали смерти через удушение, предварительно напоив. Цель этих человеческих жертвоприношений та же — жертвы должны были идти за своим господином, чтобы служить ему на том свете.

У миштеков места погребений правителей превращались в святилища. Такими были захоронения миштекских вождей в районе Чалькатонго, раскрытые в раннеколониальный период одним из католических священников. Последний обнаружил целый пантеон, который почитали миштеки. Он находился в пещере, располагавшейся на самой высокой вершине в данном районе. Внутри пещеры была исключительная чистота и обилие цветов. Сверху она освещалась естественным светом, поступающим через небольшое отверстие. По сторонам подземного святилища находились ряды каменных урн с телами покойных вождей. В соседнем помещении были небольшие алтари в виде ниш, в которых помещалось множество фигурок божеств различной формы из золота, камня, дерева.

Как уже говорилось, при погребении вождей, правителей убивали людей, которые должны были, по традиционным представлениям, служить ему в загробном мире. Естественно, возникает вопрос о числе таких жертв. Миштеки, сапотеки, по данным письменных источников и археологии, хоронили от трех до девяти человек. Более противоречивы данные относительно числа жертв у ацтеков: с одной стороны, упоминаются цифры в 50–60 человек или в «20 рабов и 20 рабынь», а с другой — фигурирует и число в 200 человек (столько несчастных было якобы принесено в жертву во время погребения правителя Ауитсотля, умершего в 1502 г.). При всем том, что вопрос о достоверности этих цифр очень важен, категорического, однозначного ответа на него нет. Как кажется, ориентироваться следует на самую минимальную цифру. Такой вывод проистекает из общего подхода к оценке места и роли человеческих жертвоприношений в древнеацтекском обществе, о чем уже говорилось в свое время.

Специфический обряд выполнялся тогда, когда считалось, что душа умершего направлялась в Тлалокан. В этом случае покойников при выполнении погребального ритуала одевали в одежды, характерные для бога дождя Тлалока. Их не сжигали при погребении, а хоронили. «Они вкладывали в рот умершего семена петушиного гребешка, на лоб полоски бумаги, окрашенные в голубой цвет, цвет воды, дождя, в руку давали палку». На могиле оставляли сухую ветку, и считалось, что она зазеленеет тогда, когда душа покойного, призванного Тлалоком, достигала Тлалокана.

Выше рассматривался ритуал, сопровождавший погребение людей, души которых предназначались, во всяком случае, для приятной загробной жизни. Однако была своя специфика и в обряде, который сопровождал покойников, чьи души, по предположению, направлялись в наихудший подземный мир мертвых. Сохранилось подробное описание ацтекского ритуала погребения покойного, душа которого определенно направлялась в Миктлан. Обряд был сложным и включал среди прочего особые речи, обращенные к покойному и его близким. Ему говорили, что путь его здесь, на земле, закончился и он призван богом подземных миров Миктлантекутли, а родственников призывали набраться мужества, ибо усопшего они больше никогда не увидят.

«Особые старики» крепко пеленали покойного индейской бумагой и не жалели ее, ибо она должна была защитить душу во время тех испытаний в Миктлане, о которых говорилось выше. Кроме того, покойному клали оружие, воинские трофеи, если таковые были, некоторые личные вещи. Когда умирала женщина, то с ней полагалось хоронить ее одежду, а также женские орудия труда и инструменты. Затем брали немного воды и выливали ее на голову покойного, приговаривая, что она самое ценное, что он имел здесь, на земле, кроме того, небольшой сосуд с водой помещали среди бумаг, которыми было укутано тело. В рот покойному вместо «сердца» клали кусочек нефрита (или недорогой камень, если при жизни был бедным). По предположению, эти камни предназначались для койотов, которые пожирали души по пути в мир мертвых. Считалось, что если этого не сделать, то душа прежде всего будет «сильно страдать на пути в Миктлан». Кроме того, явившись перед Миктлантекутли, она не сможет сделать ему необходимые в таком случае подарки.

Одно из препятствий на пути души в Миктлан — подземная река. Для того чтобы душа благополучно перебралась через нее, вместе с покойником хоронили собачку (предварительно проколов горло стрелой), красноватой масти, на шею которой привязывали тонкую веревку из хлопка. Иногда это была керамическая фигурка собаки, но обязательно такого же цвета. Индейцы верили, что когда душа покойного появлялась на берегу реки, собака, которая находилась вместе с другими, себе подобными на противоположной стороне, узнав душу своего хозяина, бросалась в воду и перевозила ее на своей спине. Веревка служила, должно быть, либо в качестве отметины, чтобы душа покойного узнала собственную собаку, либо своего рода уздечкой. Известен ряд вариантов, объясняющих, почему только рыжая собачка могла помочь душе в преодолении воды. Так, некоторые индейцы считали, что собаки любой другой масти (например белой или черной) из-за боязни испачкать шерсть откажутся исполнить свою обязанность, и только рыжая собачка не побоится броситься на помощь хозяину. Вместе с тем некоторые исследователи объясняют предпочтение собак этой масти другим тем, что их окраска напоминает красноватый цвет священного огня. Есть и другие объяснения, почему именно собака должна сопровождать покойного. Согласно одному из них, древние мексиканцы проводили аналогию между собакой, животным с острыми зубами, и огнем, который сопровождал гром, то есть с молнией (изображения последней в виде собаки, бросающейся вниз с высоты небес, встречается, к примеру, в рукописях майя). Согласно этому предположению, молния, падая на землю, раскалывала ее и таким образом открывала путь в подземный мир. Согласно другому предположению, собака олицетворяла Венеру, утреннюю и вечернюю звезду. Она сопровождала Солнце в мир мрака, а также охраняла души мертвых, чтобы они ни под каким видом не смогли вернуться из преисподней к живым, на землю.

После того как заканчивалось приготовление покойного к погребению, его вместе с вещами и мертвой собачкой (или глиняной фигуркой) уносили в особое место, где все сжигали. Двое старцев специально следили за сожжением, а остальные пели особые гимны. После того как все сгорало, они собирали пепел и поливали водой, приговаривая: «Умойся!» Затем пепел помещали в глиняный сосуд и хоронили в круглой могиле, специально вырытой в помещении, и «каждый день» совершали пожертвования. Наиболее крупные и значительные жертвоприношения делали на 80-й день, затем ежегодно в течение четырех лет, после чего прекращали. Считалось, что все эти пожертвования идут Миктлантекутли, а в конечном счете на благо покойного. Описанный ритуал совершался при похоронах как знати, так и простых людей.

По другим сведениям, у ацтеков похоронная церемония организовывалась следующим образом. После того как человек умирал, по зову родственников приходили специальные мужчины и женщины, которые были «призваны народом» выполнять погребальный ритуал, включавший многократное обмывание и переодевание усопшего. Они обмывали покойного, одевали его в белые одежды, усаживали на специальный стул и оставляли в таком положении на один-два часа. Затем еще дважды через каждые два часа новые группы мужчин и женщин заново обмывали и обряжали покойного. После этого тело вместе с одеждами приносили в храм и сжигали. Пепел собирали и хоронили в могиле вместе с различными вещами, которые жертвовали родственники.

Приведенные выше описания ритуала заканчивались кремацией. Но есть сообщения и о захоронении тел. Покойного хоронили в сидячем положении на специальном «стуле». Если усопший был мужчиной, то рядом помещали его меч и щит, если женщиной, то оставляли женские орудия и предметы, полагая, что там, куда они направлялись, будут заниматься своим обычным делом. Клали в могилу также еду и питье на несколько дней. Считалось, что эта пища необходима для того, чтобы душа питалась в пути. Если усопший был богат, то в качестве пожертвования хоронили с ним драгоценности, в частности золото. По данным одного из источников, на сумму до «трех тысяч кастельянос».

В том случае, когда больной человек умирал естественной смертью, его тело заворачивали в толстую ткань, сделанную из волокон агавы, и хоронили лицом к северу. Это делалось потому, что, согласно поверьям, он идет в «ад из-за его дурной жизни», и так как там было холодно, то заворачивали в толстую ткань. Наконец, поскольку там не было пищи, с ним вместе хоронили еду.

Должно быть, имела свою специфику и погребальная практика в связи с занятием человека. Так, когда миштекский жрец становился больным, за ним заботливо ухаживали, а когда умирал, то хоронили во дворе храма, завернув тело в «сеть»(?). Правда, неизвестно, относилось ли это ко всем жрецам или только к некоторым из них.

У сапотеков погребение жрецов также было в храмах. Через десять дней после погребения делали специальные пожертвования.

Показателен погребальный обряд ацтекских купцов, торговцев. Если купец погибал от рук врагов, то, узнав это, родственники делали его изображение (манекен, куклу) из пальмовых листьев, связанных вместе, и наряжали его в одежды и украшения покойного, как если бы он умер дома. Манекен несли в храм общины торговцев и оставляли там на день. Перед статуей умершего оплакивали, а в полночь несли ее во двор храма и там хоронили. Если торговец умирал в пути от болезни, то старые и уважаемые купцы первыми сообщали об этом родственникам, чтобы те «оплакали» и отдали покойному обычные почести и совершили панихиду. Делали, как и в первом случае, манекен, но сжигали во дворе дома покойного при заходе Солнца. В течение четырех дней родственники совершали необходимый ритуал, а затем «мыли лицо и волосы», что служило знаком того, что они «снимают» печаль.

Относительно погребального ритуала есть и другие, более общие указания, которые вместе с тем могут в целом обрисовать картину. В них сообщается, что ацтеки покойников из простолюдинов главным образом закапывали в землю, тела «сеньоров» и богатых людей сжигали и затем пепел хоронили. В «саванах» было большое различие, но бедных хоронили в том, в чем ходили будучи живыми. Мужчинам, женщинам, детям надевали разные саваны. Тех, кто умирал, точнее бывал убит из-за нарушения супружеской верности, облачали в одежды богини сладострастия и плотского греха Тласольтеотль. Кроме того, при похоронах наряжали: утонувшего — как бога дождя Тлалока, пьяниц — бога вина и веселья Ометочтли, воина — бога Уитсилопочтли. Каждому умершему служителю храма надевали одежду и украшения того идола, какому он служил при жизни.

Словом, реальная жизнь вносила коррективы в ту схему представлений о посмертной судьбе, которая была рассмотрена выше. И действительно, как и у ацтеков, у миштеков, например, простые земледельцы не делали богатых погребальных церемоний из-за отсутствия средств, но «купцы и богатые люди» тратили на них значительные средства.

Все приведенные выше описания погребальных обрядов показывают, что, с одной стороны, при их реализации учитывали характер смерти человека, но с другой — вступали в действие и иные принципы. Действительно, сложность и пышность погребального обряда у знати и скромность его у простолюдинов, особые захоронения для правителей, зачатки представлений о загробном воздаянии — все это позволяет заключить, что определяющие факторы жизни земной переносились на представления о жизни загробной. Это выводило древнемексиканские представления с уровня первобытных верований на ступень выше, ступень, соответствующую верованиям раннеклассового общества.

Анализируя сохранившиеся данные, связанные с религиозными представлениями древнемексиканских народов о посмертном воздаянии, следует обратить внимание на то, что наряду с этим существовали и представления о перевоплощении или переселении души, хотя и понимаемые весьма специфически.

Так, у ацтеков души воинов, сопровождавших Солнце, по прошествии четырех лет, освобождая место душам вновь погибших воинов, превращались в колибри — маленьких птичек с пышным, богато окрашенным опереньем. Они кормились, извлекая нектар из цветов, растущих в божественном саду на небесах и на земле. Души перевоплощались также и в орлов. В том числе и по этой причине колибри и орлы почитались и считались у ацтеков и родственных им народов священными.

В городе-государстве Тлашкала имели место представления о том, что души «сеньоров» и «вождей» в конце концов превращались в «туман» или «тучи», в различных птиц с богатым опереньем, в «драгоценные камни». Души простых людей поселялись в ласках, навозных жуках, в животных, которые «выпускают зловонную мочу», и других «низких животных».

Доиспанские индейские представления сапотеков о посмертном существовании души можно в какой-то степени представить, познакомившись с данными, записанными уже в наше время, в которых причудливо переплетены дохристианские и христианские верования. Так, у сапотеков, живущих на территории современного штата Оахака, существует поверье, что один раз в год покойник посещает дом, в котором жил и умер. О его приходе живые узнают по «звукам шагов»., движению (перемещению) предметов в домашнем алтаре, но, главное, по черной мыши, которая якобы пробегает по нему. Дело в том, что человеческая сущность, согласно этим представлениям, складывается из трех важнейших частей — души, тела и способа существования души. Человеческая душа может отделиться от тела и иметь иной, вне тела способ существования. Душа живого человека приобретает при этом облик белой мыши, а мертвого — черной. Когда человек спит, то его душа в виде белой мыши покидает тело и бродит, забавляясь с душами других людей (людям снятся различные сны). Не рекомендуется, чтобы рядом со спящим человеком находилась кошка, потому что она может съесть белую мышь, и человек в результате этого умрет. Когда человек умирал и тело его предавали земле, то душа, уже в виде черной мыши, присоединялась к другим душам в подземном мире, мире мертвых.

Как видели, основные места посмертного существования души, по крайней мере у древних ацтеков и родственных им по культуре народов, — это Дом Солнца, Тлалокан, Тамоанчан и Миктлан. Но кроме представлений об этих традиционных посмертных областях пребывания души, дошедшие до нас с до-испанских времен сведения сообщают о том, что существовала якобы еще одна область в потустороннем мире, так называемая Тлиллан-Тлапаллан, «Страна Красного и Черного». Там пребывал Кетсалькоатль — бог и культурный герой древнемексиканских народов, которому люди обязаны своим сотворением и приобщением к основным достижениям цивилизованной жизни. «Красное и черное» по древнеацтекской символике есть не что иное, как синоним мудрости, ибо означает краски, с помощью которых художники-жрецы создавали рисунки и знаки пиктографических кодексов. Поэтому в эту область якобы попадали души тех, кто создавал книги, вырабатывал мысли, содержащиеся в них, то есть души жрецов и мудрецов, являвшихся последовательными проводниками наставлений божественного Кетсалькоатля.

Дошедшие до нас тексты древнеацтекских гимнов рисуют Тлиллан-Тлапаллан как область, где душа не испытывает обычных физических, земных потребностей. Это неудивительно, поскольку сам Кетсалькоатль, хотя и не всегда, но в подавляющем большинстве связанных с ним идей олицетворял аскетизм, воздержание, разумность.

Представление о Тлиллан-Тлапаллан, если сравнить его с очень живыми, наивными, наполненными конкретными, нередко архаическими образами Тлалокана, Миктлана, Тамоанчана и Дома Солнца, выглядит крайне абстрактно, поэтому его с полным основанием можно считать плодом отвлеченной мысли того времени, «мистико-жреческим созданием, инспирированным последователями Кетсалькоатля», то есть жрецами-мудрецами храмов этого бога.

Но если сама область Тлиллан-Тлапаллан выглядит несколько искусственным плодом размышлений древнеацтекских мудрецов, какие-то их мысли, касающиеся смысла человеческого существования, вызывают в памяти некоторые из знаменитых древневавилонских и древнеегипетских памятников литературы. В дошедших до нас с доиспанских времен гимнах, собранных в раннеколониальный период в группу так называемых «Мексиканских песен», древнеацтекский автор (мудрец, поэт) задает своему оппоненту проникнутый скептицизмом вечный вопрос о смысле жизни:

…Ты отдаешь свое сердце всякой вещи

и ведешь его неизвестно куда:

ты разрушаешь свое сердце.

На земле разве можешь ты за чем-либо угнаться?

И ответ на него дается в том же духе глубокого пессимизма:

Вещи даются нам лишь на время, о друзья,

На земле мы лишь мимоходом:

Завтра или послезавтра,

как пожелает твое сердце, Даритель жизни,

пойдем, друзья, в его дом…

Идеи, противоположные этому глубоко пессимистическому взгляду рефлексирующего мудреца-жреца относительно сущности и предназначения человека, отражены в гимнах, которые могут быть отнесены к его оппоненту:

…Лишь здесь, на земле,

сохраняются благоухающие цветы, и песни,

составляющие наше счастье.

Наслаждайтесь же ими!

Плачу, чувствую себя в отчаянии:

Вспоминаю, что мы должны покинуть прекрасные

Цветы и песни.

Насладимся же тогда и споем, раз мы навсегда уходим и гибнем.

Пусть не огорчаются ваши сердца, друзья мои!

Так же как и я, они знают:

Лишь один раз уходит наша жизнь.

В наслаждении поэтому проведем жизнь,

Приходите и насладимся!

Пусть не приходят живущие во злобе,

Земля очень велика.

Ах, если бы всегда жить,

Если бы никогда не умирать!

Существование этих двух групп противоположных идей, пусть и достаточно абстрактных для основной массы населения, доказывает, что доколумбовая древняя Мексика, при всей порой архаической жестокости ее нравов и норм жизни, в некоторых случаях смогла подняться до уровня формулировки и обсуждения столь сложного вопроса, каким является вопрос о сущности, смысле человеческого существования. И удивительно, что два противоположных по смыслу ответа на него, несмотря на факт изолированного, самостоятельного развития древнемексиканских народов, напоминают то же в традициях древнего Старого Света, где в мировоззрении в целом также боролись две тенденции, одна из которых видела смысл в самоценности человеческого земного существования, а другая, напротив, в его никчемности. Формулировка столь универсальной проблемы и древними самобытными народами Нового Света еще раз доказывает общность духовной природы человечества, сколь бы разными не были его первые шаги в разных районах ойкумены.

Древние ацтеки, воспринимая человеческую жизнь в целом, изображали ее три основные стадии (молодость, зрелость и старость) традиционными средствами пиктографики в образе человека, поднимающегося в гору и спускающегося с нее. Представленный выше анализ религиозно-мифологических воззрений и культовой практики был, по существу, построен с опорой на этот образ и содержащуюся в ней идею о последовательных этапах человеческого существования. Проследив ее, можно в итоге прийти к тому выводу, что в представлениях древних мексиканцев о природе человека, его земной и посмертной судьбе уживались самые разные идеи — от возвышенных, идеальных до наивных и примитивных. Живая жизнь древней поры человечества в ее древнемексиканской версии воплотилась в этих идеях, оставив за последующей эпохой право объективной оценки.

В середине 1519 г. солдаты Э. Кортеса вступили на территорию древнеацтекского государства, открывая тем самым заключительную страницу истории его доиспанского периода и начало испанского завоевания. Однако известиям о приходе неожиданных пришельцев — посланцев Старого Света в лице испанских конкистадоров предшествовали еще более ранние сообщения о первых контактах Старого и Нового Света. Их отголоски сохранились в раннеколониальных документах и хрониках в форме так называемых предзнаменований. Последние представляли собой целую серию необычных, сверхъестественных явлений, событий, которые якобы имели место незадолго перед приходом испанцев. Наиболее часто в исторических сочинениях и хрониках, в рисунках пиктографических рукописей сообщается о восьми таких предзнаменованиях.Первое предзнаменование случилось за 10–12 лет до прихода испанцев. Оно представляло собой небесное знамение — гигантский огненный столб, появившийся на восточной половине неба сразу после полуночи. Этот столб держался на небе до первых проблесков зари, освещая все вокруг своим светом, и с восходом Солнца исчезал, чтобы на следующую ночь вновь появиться. Так продолжалось якобы в течение целого года или даже четырех лет. Иногда как вариант вместо огненного столба называется столб дыма, который особенно хорошо виден был над морем.

Второе и третье знамение связывалось с беспричинным пожаром якобы вспыхнувшим в храме бога Уитсилопочтли, а также пожаром, случившимся в храме Шиутекутли по причине попадания в его крышу очень странной молнии, которая не сопровождалась привычными в таком случае громом и дождем.

Четвертым предзнаменованием было появление среди бела дня кометы, состоящей сразу «из трех звезд». Она двигалась на восток, разбрасывая во все стороны искры. По другому варианту, комета появилась ночью. Ее видел Мотекусома II Младший, правитель ацтеков, который был крайне испуган этим необычным явлением. Ему было растолковано, что это небесное знамение — знак скорой гибели ацтеков.

Пятое предзнаменование заключалось в том, что при полном отсутствии ветра на озере Тескоко поднялись высокие волны, которые причинили много вреда.

Шестым дурным предзнаменованием был якобы звучавший ночами таинственный женский голос, горестно причитавший, что мексиканские народы ждет скорая гибель и разрушение.

Седьмым знаком явилась странная черная птица величиной с журавля. Она была необычна тем, что имела на голове круглое зеркало. Поймавшие ее охотники принесли диковину Мотекусоме II Младшему. Тот сначала увидел в зеркале небо, звезды, а затем корабельные мачты в море и вооруженных людей на лошадях. Мотекусома обратился за толкованием смысла к своим мудрецам, но те ничего не смогли сказать, а сама птица таинственным образом исчезла.

Наконец, восьмым предзнаменованием, которое якобы предшествовало приходу испанцев, было непонятное появление монстров — людей с уродливыми телами, двумя головами и т. п., которые, после того как их доставляли Мотекусоме, неожиданно и бесследно исчезли.

В эту же систему сообщений о дурных предзнаменованиях укладывается и сюжет с фантастическим содержанием, согласно которому некий крестьянин, простолюдин-земледелец обрабатывавший поле, неожиданно был схвачен огромным орлом и унесен в пещеру на высокой горе. Направляемый таинственным голосом, земледелец увидел в ней спящего или находящегося в бессознательном состоянии своего правителя Мотекусому. Крестьянину было приказано все тем же таинственным голосом сесть рядом со спящим, принять угощение и выкурить трубку. После этого голос стал вещать, что Мотекусома — это человек, «опьяненный гордыней, тщеславием и высокомерием», человек, не чувствующий надвигающейся беды. Чтобы убедиться в «бесчувственности» Мотекусомы, крестьянину было приказано приложить горящую трубку к бедру правителя. Не смея ослушаться, напуганный крестьянин выполнил то, что от него требовалось, однако Мотекусома даже не отреагировал на боль. После этого все тот же таинственный голос приказал крестьянину, чтобы он, когда вернется домой, пришел к Мотекусоме и рассказал все, что видел. Он должен передать этому ослепленному гордыней человеку, что ацтеков в скором будущем ждет гибель. Затем орел вновь перенес крестьянина на поле. Явившись, как ему было приказано во дворец Мотекусомы, он рассказал о том, что с ним случилось, а в подтверждение того, что говорит правду, упомянул о том, как обжег его трубкой. В ответ на это правитель рассердился, приказал бросить крестьянина в тюрьму и предать голодной смерти. Однако тотчас после такого приказа Мотекусома почувствовал страшную боль в бедре, которую лекари смогли снять только через несколько дней.

Близки к этим повествованиям и сообщения о так называемых вещих снах, которые снились различным людям в Мексике в это время. Мотекусома, прослышав о таких снах, приказал якобы главам общин и семей собирать сведения о снах и, расшифровывая, сообщать ему, причем даже если они имели неблагоприятный смысл. Выполняя его приказ, они доложили ему, что одному старику якобы приснился сон, что сгорел храм бога Уитсилопочтли, а некоей женщине — что воды реки ворвались в его дворец и все разрушили.

Мотекусома, якобы поняв, что их сны подтверждают более ранние, дурные предзнаменования, решил действовать, но не нашел ничего лучше, как посадить видевших эти нерадостные сны в тюрьму, что и было сделано. Несчастные умерли голодной смертью, но после этого уже никто не делился своими снами.

Тогда Мотекусома решил разузнать о снах людей из более дальних мест, однако те тоже не стали ничего рассказывать. В ответ Мотекусома приказал и их посадить в тюрьму и предать голодной смерти, но эти пленники неожиданно и таинственным образом исчезли из тюрьмы. В наказание Мотекусома приказал разрушить все города и селения, где жили люди, видевшие все эти дурные сны.

Еще один сюжет (правда со значительным христианским влиянием) рассказывает о том, как одному из пленников, которого должны были принести в жертву, якобы явился ангел и сообщил, что жертвоприношения скоро прекратятся, так как ацтекам придет конец. Пленник рассказал обо всем этом своим охранникам, но они ему не поверили и все равно принесли в жертву.

Приведенные сюжеты — только часть повествований о предзнаменованиях, предшествующих приходу испанцев, которые сохранили раннеколониальные источники. Хотя в некоторых из них видно последующее христианское влияние (особенно если излагал миссионер), однако это не означает, что подобные повествования чужды были традиции древнемексиканских народов. Напротив, как видели, сама грандиозная идея пяти мировых Солнц, на которой строилась идеология Теночтитлана, содержала эсхатологические идеи, а в ее оригинальности усомниться невозможно. Подобного рода пророческая традиция вообще характерна для древнего общества. В древнемексиканском обществе жизнь была проста, сурова, иногда просто жестока по отношению к человеку, поэтому жрецы и авгуры Теночтитлана чаще предрекали людям голод, страдания, болезни и смерть, чем радость и благополучие. Христианская эсхатология нашла здесь весьма подходящую почву, и ее идеология в сочетании с древнемексиканскими представлениями о мире позже была перенесена на годы, непосредственно предшествующие приходу испанцев, создавая, таким образом, атмосферу трагизма, безысходности и предопределенности.

Как бы то ни было, в 1518 г. (год «13.кролик» по древнеацтекскому календарю) Мотекусома II Младший впервые получил более или менее определенные сведения о появлении таинственных пришельцев. Преодолев страх и растерянность, он отправил к ним послов, по возвращении которых приказал художникам изобразить со слов последних внешний вид незнакомцев. Когда рисунки были готовы, его жрецы долго не могли в своих кодексах найти ответ на вопрос, что могло бы означать появление странных пришельцев. Наконец было решено, что предводитель пришельцев (имелся в виду Э. Кортес) — это якобы бог и культурный герой Кетсалькоатль, покинувший Мексику после гибели тольтекской культуры (предшественницы ацтекской) и обещавший вернуться назад в страну в известное только ему время. Однако события в дальнейшем развивались столь стремительно, что Э. Кортес довольно скоро потерял в глазах индейцев ореол божественности, с каким вступил на землю ацтекского государства.

8 ноября 1519 г. Э. Кортес вошел в Теночтитлан через южную дамбу и южные ворота островного города. За время пребывания в городе двух с половиной сотен испанцев дружелюбие и любопытство, с каким сначала их встретили индейцы, сменились гневом и ненавистью к жадным до золота и коварным европейцам. Потеряли они уважение и к своему правителю Мотекусоме, оказавшемуся в руках жестоких и расчетливых испанцев. Подвергнутый моральным и физическим истязаниям и унижениям, он призвал ацтеков смириться, признать власть испанцев. Согласно наиболее распространенной версии, разгневанные жители Теночтитлана забросали его камнями, и он умер от полученных ран. Это случилось в июне 1520 г., и было Мотекусоме 53 года. После этого ацтеки, лишившись своего правителя, решили атаковать испанцев, превратившихся за время пребывания в Теночтитлане в незваных гостей и врагов. Испанцы, зная об этих планах, решили покинуть город.

Э. Кортес раздал солдатам золото, полученное от индейцев за эти несколько месяцев. Ночью 1 июля 1520 г., которую один из очевидцев не без основания назвал «ночью печали», испанцы покинули город, намереваясь пройти на материк по одной из западных дамб. Однако индейцы разрушили ее в нескольких местах, и испанцам приходилось переправляться вплавь.

Под тяжестью груза, а также града ацтекских стрел две трети войска Э. Кортеса погибло.

Ацтеки, изгнавшие испанцев из Теночтитлана, утвердили, в соответствии с правилами, нового правителя по имени Куитлауак (приходившегося братом покойному Мотекусоме), однако он находился у власти недолго (по некоторым данным, всего четыре месяца), поскольку умер от оспы, занесенной испанцами. Новым и последним независимым ацтекским правителем стал Куаутемок, сын предшественника покойного Мотекусомы II Младшего, знаменитого древнеацтекского правителя и полководца Ауитсотля (правившего в 1486–1502 гг.). Ему было в это время всего около восемнадцати лет, но именно он продолжил борьбу ацтеков с чужеземцами.

Между тем Э. Кортес пополнил свое сильно поредевшее после «ночи печали» войско, с тем чтобы предпринять новую атаку на Теночтитлан. Опирался он также на предательство, соглашательство и союзничество отдельных индейских врагов и соперников ацтеков. В начале июня 1521 г. (по некоторым данным, в конце мая) Э. Кортес предпринял новую атаку на Теночтитлан. Штурм продолжался почти три месяца и сопровождался систематическим разрушением захваченных кварталов города. К середине августа 1521 г. Теночтитлан пал. Куаутемок, организовавший сопротивление ацтеков, был захвачен в плен. Он готов был принять смерть, однако испанцы по-прежнему жаждали золота и под пытками хотели выведать у ацтекского вождя, где оно спрятано, но эти усилия не увенчались успехом. Позже, обвинив в попытке вновь поднять восстание, испанцы казнили Куаутемока, а его тело сожгли. Через много лет благодарная Мексика, освободившаяся от испанской колониальной зависимости, поставила в лучшем районе столицы памятник Куаутемоку, провозгласив его национальным героем.

Началась эпоха колониальной зависимости и христианизации Мексики, переход ее многочисленных народов в новое социальное и культурное измерение, а их доиспанских ценностей — в ранг достояния истории.

В свое время знаменитый французский историк, философ и правовед Ш. Монтескье удивительно спокойно воспринял и трезво оценил древнемексиканское общество, включая и некоторые отталкивающие стороны его жизни. Он писал, что в различных религиях содержится много местных традиций, которые могут быть понятны только с учетом таких традиций. Доказывая это, Ш. Монтескье ссылался на слова последнего из доиспанских правителей ацтеков, Мотекусомы II Младшего, который, находясь в руках испанцев, защищая ценности своего общества, прежде всего религиозные, от обвинений в чрезмерной жестокости, говорил, что «религия испанцев хороша для испанцев, а мексиканская хороша для Мексики». Мотекусома был прав: хороша или плоха с современной точки зрения система мировоззрения, в соответствии с которой древние мексиканцы жили и действовали, но она являлась законным плодом своего времени и места. Эта система мировоззрения являет собой и прогресс человеческой мысли и исторически оправданное заблуждение, в ней есть и мистика, и элементы зачаточной науки, наивная, грубая, примитивная логика и отсутствие всякой логики. И именно такой ее следует понимать и принимать.

Сокращения

ЭО — Этнографическое обозрение, Москва.АА — Anales de Antropologia, Mexico.

AmAn — American Antiquity, Washington.

BAE — Bureau of American Ethnology, Washington. ECN — Estudios de cultura nahuatl, Mexico.

JLAL — Journal of Latin American Lore, London.

JSA — Journal de la societe des americanistes. N.S., Paris. M — Man, London.

NH — Natural History, New York.