Культура колониальной Мексики
Высадка конкистадоров Эрнана Кортеса в устье р. Табаско в марте 1519 г. и последовавшее за этим стремительное завоевание древних индейских государств, располагавшихся на территории современной Мексики, означало столкновение самобытных индейских культур с одним из вариантов европейской гуманистической культуры XVI в.— с окрашенной религиозной мистикой испанской культурой. «Поразительное зрелище процветающей культуры… неведомой прежде и столь многим отличавшейся от привычного облика культуры западноевропейской, оказалось выше понимания испанского конкистадора и миссионера. И конкистадор, и миссионер увидели в представших им чудесах несомненное проявление злой воли некоего сверхъестественного существа, демона, заклятого врага рода человеческого. Уничтожение плодов дьяволова промысла явилось логическим результатом таких представлений: люди креста и меча принялись громить все и вся с усердием, достойным лучшего применения. Индейские цивилизации были умерщвлены. Когда самые рассудительные задумались о содеянном и осознали совершенную ими ошибку, ущерб оказался уже невосполнимым. Тогда попытались спасти из руин хоть что-нибудь и собрать у переживших разрушение то, что осталось из познаний, навыков, сокровищ духа, чтобы использовать эти осколки при организации нового общества, которое укоренилось бы на древних землях, но примыкало бы к христианскому миру. Так обстояло с делом образования, когда оно находилось в руках миссионеров».
Итак, вслед за колонизацией физической, территориальной, насильственно проводившейся конкистадорами в Новой Испании — так назвали обширные земли, куда первым вторгся Эрнан Кортес.— следовала колонизация в сфере духовной жизни, культуры. Коль скоро в официальной Испании той эпохи она развивалась прежде всего в русле христианско-католической доктрины, то, естественно, и в колониях по следам вооруженных завоевателей шли миссионеры-монахи католических орденов, хорошо организованные, прекрасно владевшие традиционными видами идеологического оружия, но использовавшие и индейские элементы культуры. К концу XVI в. в вице-королевсгве Новая Испания действовали около 1000 францисканцев, 600 доминиканцев, 800 августинцев, 400 иезуитов и 450 монахов других орденов; за 75 лет колонизации ими было учреждено около 400 монастырей, являвшихся опорными пунктами миссионерской работы католической церкви.
Конечно, наиболее дальновидные представители духовенства, действовавшие в Новой Испании, понимали, что эффективным средством распространения и закрепления норм христианства среди местного населения стало бы систематическое расширение сети церковных школ, где учились бы будущие поколения подданных испанской короны, исповедующие римско-католическую веру. Так, одной из основных форм культурной жизни в первые десятилетия существования вице-королевства Новая Испания стала организация образования для индейцев: в XVI в. школы были почти столь же многочисленны, как и монастыри.
Другим примечательным учебным заведением для индейцев был организованный в 1536 г. вице-королем Антонио де Мендоса и епископом Сумаррагой в Мехико колледж «Санта Крус де Тлателолько». Некоторые мексиканские исследователи считают этот колледж самым выдающимся из образовательных учреждений, созданных для индейцев. Главной его задачей, по замыслу основателей, было формирование послушной испанцам индейской «элиты», которая проводила бы в массах местного населения угодную завоевателям политику: в колледж принимались сыновья касиков и других представителей индейской знати, с тем чтобы аристократия аборигенов смогла принять участие в «цивилизаторской деятельности», проводившейся метрополией. Индейские мальчики, принимавшиеся в колледж «Санта Крус де Тлателолько» в возрасте 10—12 лет, изучали не только основы христианского учения, чтение и письмо на испанском языке, но также предметы, которые в соответствии со средневековой традицией относились к высшему образованию (латынь, риторика, музыка, логика, философия); преподавалась также индейская медицина. Руководство и преподавание в колледже осуществляли виднейшие представители науки той эпохи: историк и гуманист Бернардино де Саагун (1500—1590), миссионер-полиглот Гарсиа де Сиснерос (ум. 1537), выпускники Парижского университета Жуан де Гаона (1507—1560) и Жуан де Фоше (ум. 1556) и др. Колледж просуществовал до последних десятилетий XVI в. и в значительной мере выполнил задачу, поставленную перед ним его основателями: из стен этого учебного заведения вышло немало индейских губернаторов, алькальдов, педагогов, помощников миссионеров, которые активно помогали испанцам в их «цивилизаторской деятельности». Для тех же целей в 1586 г. иезуитами был создан колледж «Сан Грегорио Магно», куда принимались сыновья индейской знати, но масштабы его деятельности оказались гораздо более скромными.
В тот же период создаются учебные заведения для новой социально-этнической прослойки — метисов. Наиболее известен основанный в 1547 г. по инициативе вице-короля Мендосы и епископа Сумарраги колледж «Сан Хуан де Летран», «где учились многие мальчики — сыновья испанцев и индеанок, оставшиеся сиротами».
Впрочем, интерес колониальной светской и церковной администрации к организации и деятельности специальных учебных заведений для индейцев и метисов в конце XVI в. заметно падает, а затем и пропадает вовсе. Дело здесь, по-видимому, в том, что эти школы выполнили свое назначение и надобность в них миновала. Ценой огромных жертв со стороны индейского населения и почти полного уничтожения их культуры «крестом и мечом» задачи колонизации на рубеже XVI и XVII вв. были в основном достигнуты: в Новой Испании сложилась специфическая экономическая и социально-политическая организация, обеспечивавшая беспощадную эксплуатацию метрополией обращенных в христианскую веру индейцев. Что касается политики испанской короны по отношению к касикам и другим представителям туземной аристократии, то ее лучше всего характеризуют многочисленные законодательные акты, направленные на ограничение полномочий индейских старшин.
Определенную роль в сохранении остатков индейской культуры сыграли наиболее просвещенные, а значит, и дальновидные представители католической церкви. Они выступали как защитники индейцев — носителей этой культуры — от полного физического истребления их конкистадорами. Правда, па наш взгляд, действия известного миссионера-францисканца Бартоломе де Лас Касас и его единомышленников в защиту индейцев были продиктованы не неким «чистым» или «идеальным» гуманизмом: эти действия свидетельствовали о понимании того, что массовое истребление индейского населения подрывало сами основы колониального режима, противоречило его главным целям, коль скоро в условиях господства феодальной земельной собственности она имела ценность лишь тогда, когда землевладелец располагал необходимой для ее обработки зависимой рабочей силой. Однако, подчеркивают исследователи из ГДР В. Марков и М. Коссок, «даже те жестокие обвинения, которые Лас Касас бросил в адрес конкистадоров и их потомков в своем «Кратком рассказе о гибели Индий», не были в действительности отрицанием колониализма. Вся концепция Лас Касаса в конечном счете представляла собой лишь один из методов теоретического обоснования необходимости колониальной экспансии Испании».
Вице-королевство Новая Испания постепенно сформировалось в новое, специфическое в этническом и культурном отношении колониальное общество, вобравшее в себя как навязанные испанцами черты западноевропейской культуры, так и неистребленные наиболее стойкие черты культуры аборигенов. В итоге взаимопроникновения, ассимиляции сложилась принципиально новая — мексиканская культура, в которой присутствие богатой и самобытной индейской традиции обусловливает ее неповторимость.
Как это ни кажется парадоксальным, в какой-то мере сохранению индейской традиции способствовали и католические миссионеры, ибо для успеха своего дела они волей-неволей вынуждены были приспосабливаться к местным условиям. Необходимо было преодолеть языковый барьер — и миссионеры терпеливо изучают индейские языки, чтобы затем на этих языках проповедовать христианскую доктрину. Необходимо было преодолеть барьер разницы представлений о мироздании — и миссионеры приспосабливаются к индейскому пантеизму, к устоявшемуся в индейской среде понятию о мироздании. И по сей день сохраняются составленные миссионерами грамматики и словари индейских языков, по сей день католические обряды в Мексике сохраняют яркие черты древнеиндейского пантеизма. Как пишет видный советский исследователь В. Н. Кутейщикова, «на всем континенте едва ли найдется другая страна, где участие коренных обитателей в формировании нации началось бы так рано и сыграло бы такую громадную, неуклонно возраставшую роль, как в Мексике».
Пожалуй, наиболее четко появление этой новой — мексиканской культуры засвидетельствовано в произведениях искусства, относящихся к первым десятилетиям колониальной эпохи в Мексике. Они предназначались для обращения индейских душ в христианство: это были церковные и монастырские здания, их убранство, росписи, утварь. Хотя созданием этих произведений руководили европейцы, индейские мастера в каждом ударе резца, в каждом взмахе кисти, в прикосновении пальцев оставляют легко распознаваемые отпечатки своей, индейской традиции. Как писал мексиканский исследователь Антонио Кортес, «храмы и монастыри с их фасадами, их колокольнями, их колоннами, кафедрами, исповедальнями, их порталами и лестницами; кресты с их рельефами и надписями, настенные фрески — короче, все, что было построено в первые дни конкисты, показывает руку индейского мастера, который мало-помалу изменял идею и манеру исполнения произведений, продиктованных испанцами, до тех пор, пока не запечатлел в этих произведениях нечто равнодействующее, как если бы оно произошло от смешения душ, от смешения разных кровей. Из этой равнодействующей родилось обнаруживающее бесспорную оригинальность колониальное искусство, которое уже не является испанским (или по крайней мере уже не является полностью испанским)».
Появление в Новой Испании такого важного элемента культурной жизни, как печатное дело, вначале также было обусловлено потребностями католической церкви. «Именно нужды распространения христианского учения среди новых подданных Испании заставили серьезно подумать о печатании учебников закона божьего». Будучи в Испании в 1533 г., первый епископ Мехико X. Сумаррага хлопотал о посылке в Новую Испанию печатного станка и оборудования для производства бумаги. По-видимому, он преуспел в своих хлопотах, поскольку есть сведения о напечатании в Мехико книги духовного содержания «Райская лестница» (1535). Однако достоверные данные, зафиксированные в документах Совета по делам Индий, содержат полное название другой книги, изданной в 1539 г.: «Самое краткое изложение христианского учения на языках мексиканском и кастильском, содержащее самое необходимое из нашей святой католической веры для употребления здешними уроженцами индейцами и спасения их душ.— Напечатано… по указанию дона Хуана Сумарраги, первого епископа этого великого города Теночтитлана-Мехико в Новой Испании… в доме Хуана Кронбергера в год тысяча пятьсот тридцать девятый. Двенадцать листов ин-кварто». Хуан (Иоганн) Кронбергер был немецким печатником, обосновавшимся в Севилье, и это первое, достоверно вышедшее в Мехико его издание было отпечатано «по просьбе нашего вице-короля Новой Испании и епископа Мехико» в мастерской подчиненного X. Кронбергера ломбардца Хуана Паблоса (Паоли). Последний работал в новоиспанской столице до конца своей жизни (1561).
Книгопечатание нашло в Новой Испании благодатную почву: уже в XVI в. в Мехико работали 12 печатников. Историки печатного дела в Мексике отмечают прекрасное качество книг, вышедшие из мастерской уроженца Хаэна Антонио де Эспиноса (работал в 1558—1576 гг.); тяжелая готическая печать, разнообразие литер, превосходные гравюры, виньетки и т. п.,— а также из мастерской выходца из Руана Пьера Ошара (работал в 1562— 1592 гг.). Наиболее обильны по количеству были издания мастерской француза Пьера Байи (работал в 1574—1608 гг.).
В начале XVII в. география книгопечатания в Новой Испании расширяется: уже до 1640 г. два печатника работали в Пуэ- бле. Отметим, что на пути развития печатного дела стояли многочисленные бюрократические рогатки: для напечатания любой книги необходимо было добиться лицензии епископа и специального разрешения вице-короля, если же в книге речь шла о чем- либо, касающемся американских колоний Испании, то надо было еще получить специальное постановление Совета по делам Индий, разрешающее публикацию.
Тем не менее число изданий, осуществленных в Новой Испании в вице-королевскую эпоху, составляет свыше 11 тыс. (XVI в.-231, XVII в.- 1845, XVIII в.- 7757, 1801-1821 гг.— 2454). Тиражи, впрочем, были небольшими, и, несмотря на ввоз книг из Европы, их постоянно не хватало; книга оставалась редкой и дорогой. Порой одна-две книги служили учебным пособием целому колледжу, так что ученикам приходилось снимать рукописные копии.
Что касается содержания книг, издававшихся в Новой Испании, то уже в XVI в. оно было весьма разнообразно: азбуки для обучения чтению на языках тараско (1559), испанском, нахуатль, чучон; грамматики языков тараско (1558), латинского, чиапатеко, поке, целталь, чинантеко, нахуатль, сапотека, миштека; сборники произведений античных классиков; изложение христианского учения на испанском и многих индейских языках; философские и теологические трактаты; труды по медицине (1570) и хирургии. Многочисленными были издания литургических текстов и руководств по отправлению католических обрядов. Гораздо меньший объем составляли книги научного, исторического и литературного содержания. Зато обязательно издавались указы и постановления королей Испании и вице-королей Новой Испании. Позднее, в XVII в., заметное место среди местных изданий стали занимать большие хроники: Бургоа, Гонсалес де ла Пуэнте, Грихальва, Басаленке, Медина, Флоренсиа, Бетанкур и др. Начало периодической печати в Новой Испании относится еще к середине XVI в., когда стали печатать так называемые летучие листки (листовки), содержавшие экстренные сведения по поводу чрезвычайных событий — сражений, землетрясений, кончины монархов и т. п. Так, в 1541 г. «дом Хуана Кронбергера» выпустил 4 листка — «Известия об ужасном землетрясении, которое ныне вновь приключилось в городе Гватемале», а в 1637 г. в печатной мастерской Франсиско Сальваго вышло «Подлинное сообщение об известиях, доставленных к нашему двору из Германии, Фландрии,
Италии, Наварры и других частей королевства в течение этого года.
Уже в первые же десятилетия после водворения испанцев в Мексике обнаружилась настоятельная необходимость организации учебного центра подготовки квалифицированных кадров для разветвленного бюрократического и церковного аппарата, управлявшего Новой Испанией. Для этого в колонию был перенесен западноевропейский опыт создания университетов, сыгравших огромную роль в средневековой феодальной Европе. После настойчивых ходатайств вице-короля Антонио де Мендоса в 1551 г. король Филипп II (в качестве регента) и королева-мать подписали указ о создании университета в Мехико, даровав ему привилегии, которые имел старейший из испанских университетов в Саламанке (основан около 1230 г.). Королевский и папский университет в Мехико стал «главным университетом» Новой Испании. Он был открыт чрезвычайно торжественно. Ежегодная субсидия этому учебному центру составляла 1000 песо золотом.
Как и в современных университетах Европы, вся система образования в университете Мехико была строго регламентирована; над изучением всех предметов довлели догмы схоластики и томизма; физика изучалась в рамках доктрины Аристотеля, естественная история — Плиния, преподавание математики ограничивалось Эвклидовой геометрией. Мексиканский историк пишет: «Теология, философия и даже юриспруденция соответствовали духу средневековья, были в высшей степени схоластическими, торжествовал чистый дедуктивный метод; две первые дисциплины толковали религиозные догмы, а юриспруденция — аксиомы римского права, канонического права, законодательства Испании и Совета по делам Индий, не дозволялось проводить какой бы то ни было анализ».
Все это, впрочем, вовсе не значит, что университет в Мехико был цитаделью косности и невежества. По всем основным показателям он находился в основном на уровне европейских университетских центров, сыграл большую роль в развитии духовной жизни новоиспанского колониального общества, концентрируя в своих стенах научные силы. Несмотря на засилье католической церкви и господство ортодоксально-религиозного мировоззрения, в университете исподволь развивались передовые для своего времени идейные и научные направления. Уже в XVII в. в стенах университета велась полезная работа, прежде всего в части изучения индейских языков, практической медицины с применением древнеиндейских методов врачевания и т. д.
В 1630 г. число студентов в университете составляло (по факультетам):
- риторики — 129
- искусств — 187
- теологии — 42
- канонического права — 65
- гражданского права — 10
- медицины — 14
- Всего — 447
Мы видим резкое преобладание специализаций, связанных с обслуживанием нужд церкви, над гражданскими специальностями, что, впрочем, было совершенно в порядке вещей эпохи и вполне соответствовало основным задачам этого учебного центра.
Насколько успешно университет в Мехико за 222 года работы в колониальный период выполнял эти свои основные задачи, свидетельствуют такие данные. Университет окончили около 30 тыс. человек. Из этого числа 84 человека стали епископами и архиепископами; другие — высшими чиновниками Королевских аудиенсий в Мехико, Гватемале, Санто-Доминго и Маниле, членами Высшего совета обеих Кастилий и Совета по делам Индий, инквизиторами; многие занимали высокие посты в церковной иерархии, возглавляли университетские кафедры — и не только в Америке, но и в Европе (в Саламанке, Алькала, Севилье, Вальядолиде и Гранаде).
Университет, однако, не мог полностью удовлетворить потребности вице-королевства в новых кадрах чиновников и духовенства. Основную массу таких кадров готовили колледжи и семинарии, число которых было весьма значительно. Многочисленные колледжи организовывали ордена доминиканцев, францисканцев, мерседариев, ораторианцев, но прежде всего иезуитов. Последние в начале XVIII в. имели 22 колледжа в разных городах Новой Испании. По объему и уровню образования в те времена между университетами и колледжами резкой грани не существовало, и некоторые из колледжей Новой Испании пользовались высоким авторитетом. Особенно это относится к иезуитскому «главному колледжу» Св. Петра и Павла в Мехико, приближавшемуся по числу своих кафедр к университету (не было кафедр медицины и гражданского права). Число студентов здесь (в 1599 г.) составило около 700 человек. Из стен его вышли видные представители мексиканской культуры — Сигуэнса-и-Гонгора, Бартолаче, Эгиара-и-Эгурен, Альсате, Леон-и-Гама, писатели — Фагоага, Игнасио Альдама, Хосе Мариа Боканегра.
Поскольку образование, как мы видели, находилось под контролем церкви, сфера собственно гражданского образования (частные начальные школы) была в Новой Испании очень узкой. Немногочисленные учителя — «Мастера благородного искусства чтения, письма и счета» — имели свой замкнутый цех и подчинялись его правилам.
Очень рано в Новой Испании появляются учебные заведения для девочек: уже в 1529 г. в Тескоко была основана школа «для дочерей сеньоров и принципалов». Вскоре после этого епископ Сумаррага организовал в Мехико учебное заведение для девочек, цели которого были изложены так: «с пяти лет воспитывать дочерей принципалов с тем, чтобы они, выходя оттуда замуж, учили своих мужей и домашних основам нашей святой веры, благородным манерам и доброму образу жизни». Впрочем, учебные заведения такого рода были весьма немногочисленны и предназначались для воспитания исключительно девочек из семей испанской и креольской знати.
Уже в конце XVI в. г. Мехико называли Афинами Нового Света. И хотя обзор развития литературы и искусства выходит за рамки нашего очерка, нельзя обойти молчанием «первого истинно американского поэта» Бернардо де Бальбуэну (1568—1627), автора поэмы «Великолепие Мексики» (1604), удивительную Хуану Инес де ла Крус (1651—1695) — «Десятую музу Мексики, несравненную поэтессу», как ее называли в Мадриде, личность феноменальной и разносторонней одаренности. Нельзя не упомянуть и архитектурные школы Мехико и Пуэблы, оказавшие мощное влияние на формирование архитектурных форм в других американских владениях Испании, ибо именно такие крупнейшие проявления культурной жизни, получившие широкую известность еще у современников, дали основание назвать Мехико «Афинами Нового Света», тем более что «новоиспанская» культура этим не ограничивалась.
Уже в первые десятилетия пребывания испанцев в этой стране было положено начало исследованию ее природы: заметный вклад в изучение ее географии и флоры внесли экспедиции У. Мендосы, Н. де Гусмана, П. де Леона и др. Ученые монахи еще в XVI в. предприняли массовое изучение индейских языков, создали этнографию и исследовали историю народов-аборигенов. Наибольшей славой пользуется принадлежащее перу отца Бернардино де Саа- гун (1500—1590) описание цивилизации ацтеков — «Всеобщая история о делах Новой Испании». Автор не только собрал предания индейцев, но изучил манеру, в которой они описывали прибытие испанцев. Посвятив этому замечательному труду всю свою долгую жизнь, Саагун отдал в нем должное памяти индейских героев. Тот немаловажный факт, что труд Саагуна написан автором параллельно на языках нахуатль и испанском, свидетельствует о начале принципиально новой — мексиканской культурной традиции.
Лишь в обстановке общего высокого уровня научных знаний могла появиться столь внушительная фигура, как Карлос Сигуэнса-и-Гонгора (1645—1700), королевский космограф и один из ведущих преподавателей университета в Мехико, библиофил-эрудит, историк, один из выдающихся поэтов Новой Испании того времени. При помощи вполне обычных математических инструментов и небольшой зрительной трубы, привезенных из Европы, он производил астрономические наблюдения, создавшие ему широкую известность далеко за пределами страны: в течение 30 лет (1671 —1701) он публиковал свои «Лунарии», провел расчеты и описание кометы 1680—1681 гг., вел оживленную научную переписку с Лимой, Кантоном, Пекином, Севильей, Мадридом, Сарагосой, Парижем, Лондоном, Болоньей, Миланом и Римом. Когда в 1691 —1692 гг. неизвестная болезнь поразила посевы пшеницы в Новой Испании, Сигуэнса-и-Гонгора проводил с помощью микроскопа исследования, чтобы определить и обезвредить возбудителя этой болезни. А накануне своей смерти ученый распорядился «для блага общества и в назидание медикам» вскрыть свое тело для изучения причины болезни, оборвавшей его жизнь.
Несомненно, Сигуэнса-и-Гонгора, знавший труды Декарта и преподававший в университете космографию и астрономию в соответствии с теорией Коперника, был не единственным представителем передовой, смелой и активной научной мысли в колониальном Мехико XVII в. Известно, например, что в том же университете новоиспанской столицы постоянно проводились изыскания в области практической и экспериментальной медицины с использованием опыта аборигенов. Установления университета по преподаванию медицины предписывали, «чтобы каждые четыре месяца производилась анатомия в Королевском госпитале нашего города, на коей должно присутствовать всем преподавателям и студентам медицины». Еще в XVI в. доктор Алонсо Лопес де Инохосо вместе с протомедиком Франсиско Эрнандесом проводил исследования по установлению причин и средств лечения болезни «коколицтли», опустошавшей Новую Испанию в 1576 г.
Показателем роста образованности в Новой Испании были многочисленные и богатые по тем временам библиотеки, или «либрериас», как их тогда называли. Большая часть книг ввозилась из Европы. Так, одна из первых библиотек в Новой Испании возникла на основе книг, привезенных из метрополии монахом Алонсо де Веракрус в 60 сундуках специально для колледжа Св. Петра и Павла. Библиотека университета в Мехико состояла из 10 тыс. томов. По 6—10 тыс. томов имели библиотеки наиболее крупных городских монастырей (особенно иезуитских), колледжей и семинарий. Из частных книжных собраний наиболее известны библиотека К. Сигуэнсы-и-Гонгоры, где были индейские манускрипты и книги, изданные в Америке, а также библиотека Хуаны Инес де ла Крус, насчитывавшая более 4 тыс. томов.
Новая Испания была той частью колониальной империи, которая поддерживала наиболее оживленные сношения со своей европейской метрополией как в силу того, что она подвергалась наиболее интенсивной — среди крупных американских колоний — эксплуатации, так и из-за ее относительной географической близости. Кроме того, Новая Испания была перевалочным пунктом для товаров, шедших в Испанию с Филиппин, так называемым «Манильским галеоном».
Поэтому неудивительно, что отголоски исторических перемен, происходивших в Европе в XVIII в. (промышленная революция, «век просвещения» в развитии общественной, научной, экономической мысли и т. д.), ранее других американских колоний Испании ощущались именно здесь и очень скоро в той или иной мере и форме отразились в культурной жизни новоиспанского общества.
Самым важным явлением стало возникновение в передовой части этого общества серьезного идеологического движения, связанного с европейским «веком Просвещения», что в кругах интеллигенции и в учебных заведениях выразилось прежде всего в активном наступлении на схоластическую систему исследования и обучения, в пропаганде научных идей Декарта, Ньютона, Лейбница, французских энциклопедистов, Руссо и других великих мыслителей XVIII в. Хуан Бенито Диас де Гамарра (1745— 1783) опубликовал в 1781 г. «Заблуждения человеческого разума», бичующие схоластику и развивавшие современные ему революционные идеи. С преподавательской кафедры он пропагандировал Лейбница и Декарта, за что предстал перед трибуналом инквизиции
Характерной чертой идеологической борьбы, происходившей в Новой Испании в XVIII в., отмечает В. Н. Кутейщикова, было ожесточенное развитие этой борьбы в лоне католической церкви, поскольку в силу изложенных выше особенностей культурной жизни в колонии именно священники и монахи представляли по преимуществу интеллектуальную элиту. Поэтому протест против католической схоластики зарождается прежде всего в этой среде и «новые, по сути материалистические», принципы выступают в религиозном облачении. Мыслители, не порывая с церковью, пытаются примирить стремление к трезвому познанию действительности с верой в божественное откровение. Под знаменем католицизма развертывается борьба за освобождение от обветшалых религиозных догм, оказывающая влияние на все области духовной жизни, борьба за самоутверждение Мексики и в конечном счете за независимость страны.
Типичным представителем такого «по сути материалистического» крыла в среде мексиканского духовенства был Хосеф Антонио де Альсате-и-Рамирес (1737—1799) — один из виднейших ученых Новой Испании, избранный членом-корреспондентом Парижской Академии наук и Королевского ботанического сада в Мадриде. Он работал не только в области астрономии, метеорологии, географии и минералогии. Его занимали прежде всего проблемы, связанные с экономическим развитием страны: продуктивность шелковичного червя и кошенили, выращивание льна, научно-технические аспекты горного дела. Альсате был одним из первых в стране популяризаторов научных знаний — издателем специально предназначавшихся для этой цели журналов и газет: «Диарио литерарио де Мехико» (1768) и «Гасета де литература» (1790—1791). Этот выдающийся просветитель, мыслитель-гуманист исповедовал и пропагандировал идеи национального самосознания, отражающие стремления широких слоев новоиспанского общества к освобождению от колониального ига.
Для европейских монархий XVIII в. характерно такое явление, как просвещенный абсолютизм, представляющий собой совокупность политических, экономических и идеологических мер, которые были в сущности попыткой правящего феодального класса подстроиться к ускорявшемуся ритму новых, революционных процессов в обществе, быть в русле этих процессов. Испанским Бурбонам в XVIII в. этот просвещенный абсолютизм был присущ в полной мере. Сфера его действия распространялась на американские колонии и более всего — на Новую Испанию, вице-короли которой, особенно второй граф Ревильяхихедо Хуан Висенте де Гуэмес Пачеко, широко проводили реформы и преобразования в соответствии с этой новой политикой.
Реформы и преобразования, однако, диктовались отнюдь не интересами мексиканцев, а меняющимися интересами метрополии, поскольку в эту эпоху ценность колониальных владений стала определяться не только взносом в королевскую казну драгоценных металлов, но также и значением их как потенциального рынка для развивающейся испанской промышленности и поставщика сырья. С постановкой этих новых задач связано возникновение в Новой Испании ряда учебных и научных центров, ориентированных на практическую деятельность. В 1783 г. король Карл III подцисал указ об основании р Мехико Королевской семинарии горного дела (Горный колледж), занятия в котором начались в 1792 г. Такое высшее специальное учебное заведение было одним из первых на Американском континенте, и уже со своих начальных шагов оно стало не только важным учебным, но и научным центром: в лабораториях колледжа работал А. Гумбольдт, инструменты астрономической обсерватории колледжа он попользовал при измерениях в 74 географических пунктах Новой Испании. Профессорами Горного колледжа были в ту пору такие известные ученые, как выходец из Испании минералог Фаусто Элуйар (1757—1833), натуралист и химик Андрес дель Рио (1765—1849), некогда учившийся вместе с Гумбольдтом в классе знаменитого профессора Варнера; мексиканец Антонио Леон-и-Гама (1735—1802) — астроном, участник знаменитой экспедиции Александра Маласпины, заведовавший в колледже кафедрой механики, и др.
Среди первых выпускников были выдающиеся горные инженеры Касимиро Човель и Висенте Валенсиа, павшие в сражениях войны за независимость Мексики.
Другими учреждениями, имевшими значение для развития культурной жизни Мексики, стали Королевская школа хирургии (1778), Ботанический сад (1788), «дабы коллекционировать в нем произрастающие в этой стране растения и производить опыты по их использованию в медицине и в науках»; были организованы курсы, занятия которых вели натуралисты Мартин Сесе и Висенте Сервантес.
В 1773 г. основана Королевская Академия изящных искусств; к ее открытию король Карл III послал обширную коллекцию копий античных скульптур. К тому же периоду мексиканские исследователи относят начало истории Национального музея, основываясь на направленном вице-королем Букарели университету указании о создании в нем «архива или музея»; вскоре следующий вице-король — Ревильяхихедо приказал передать университету коллекцию собранных и описанных па предмет работы пад историей Новой Испании «древностей» (в основном древние изваяния, стелы, фрагменты сооружений и т. п.), принадлежавших приезжавшему в страну итальянцу Лоренцо Ботурини.
«Никакой из городов континента,— писал А. Гумбольдт в 1803 г.,— не исключая и Соединенные Штаты, не располагает столь большими и солидными научными учреждениями, как Мехико. Назову Горную школу, руководимую ученым Элухтаром, Ботанический сад и Академию живописи и скульптуры, известную под названием Академии изящных искусств». Это свидетельство великого ученого, которому мексиканская наука обязана включением ее в систему мирового естествознания, представляется нам очень важным и убедительным доказательством того, что культурная жизнь Новой Испании в конце XVIII в. находилась на европейском уровне.
Этого и добивались чиновники испанской просвещенно-абсолютистской монархии. Но, как часто бывает, усилия метрополии по укреплению испанского влияния привели в конечном счете к результату, обратному желаемому. Происшедший в Новой Испании подъем общественной, научной мысли, духовных сил зреющей новой нации приводил к ясному осознанию безграничных возможностей развития своей огромной и богатой страны. На эти выводы наталкивали передовых представителей общества Новой Испании и перемены, происходившие в XVIII в.,— веке, который «пропитан таким динамизмом, столь подвижен, в нем возникает столь заметно духовное обновление, что оно решительно — без завес, без пут, без оков — свидетельствует о скором и повсеместном наступлении независимости. В этом столетии человек Новой Испании созревает для того великого открытия, что хотя официальный язык его страны — испанский, хотя основы его культурной жизни даны Западом, однако эта страна имеет свои, особые контуры, придающие ей новый, неповторимый облик».
* * *
Селиванов В.Н. Из сборника «Культура Мексики».— М.: Наука, 1980.
