Монтесума – последний император ацтеков. Становление империи ацтеков

Предисловие

Монтесума II, последний император ацтеков, — личность привлекательная и трагическая. Известен, главным образом, как несчастливый соперник завоевателя Мексики Эрнана Кортеса. Став жертвой вторжения европейцев в Мексику, он оказался жертвой истории.

Испанское вторжение имело результатом разрушение Мехико и уничтожение ацтекской цивилизации и в конечном итоге привело к исчезновению 9/10 индейского населения. Кортес, пытаясь оправдать захват Мексики и провозгласив себя уполномоченным короля и святейшего папы, заявлял, что несет народам, представлявшимся ему менее развитыми, более гуманную идеологию, содержавшую больше уважения к человеку и его нравам. Он предлагал индейцам более высокий уровень жизни, собирался защитить их от местных тиранов, быть беспристрастным судьей в их конфликтах, установить мир и справедливость, положить конец преступлениям против человечности, связанным с человеческими жертвоприношениями, каннибализмом и другими противоестественными обычаями. И все это он делал с глубокой верой в то, что человеческие ценности имеют универсальный характер, что люди, отвергающие эти ценности, должны быть непременно повержены в прах, что христианский порядок должен восторжествовать повсюду. С этой точки зрения конфискованное конкистадорами богатство представляло собой справедливое вознаграждение. Иными словами, Кортес мог бы быть назван инициатором нрава или даже обязанности вмешиваться в дела различных стран, руководствуясь гуманными целями.

Вторжение в Мексику превосходно вооруженных и уверенных в себе испанцев можно сравнить с нашествием представителей внеземных цивилизаций или людей, пришедших из будущего. Кортес и его немногочисленное войско, сами по себе уже непобедимые, были для индейцев только авангардом нового мира. Монтесума это понял и приспособил свое поведение к изменившимся обстоятельствам. История строго осудила Монтесуму, определяя как нерешительность то, что на самом деле представляло собой вполне оправданную осторожность, совершенно не рассматривая причины этой «нерешительности». К тому же, история подверглась манипуляции со стороны самих ацтеков. Исторической проницательности Монтесумы история предпочла запальчивость и отвагу его эфемерного преемника — юного Куаутемока, который без всякого колебания вовлек весь свой народ в чудовищное коллективное самоубийство.

История документально сохранила только последний период жизни Монтесумы — его столкновение с испанцами. Он правил с 1502 по 1520 год, однако о семнадцати годах этого царствования почти ничего не известно. Монтесума был, несомненно, самым великим и наиболее проницательным из девяти монархов Мехико, а эпоха его правления — наиболее замечательная во всей истории ацтеков. Однако эти факты подверглись очернению в результате ужасного испанского вторжения и в дальнейшем уже никогда не являлись предметом серьезного рассмотрения. Доколумбовым прошлым, как правило, занимаются не историки, а археологи или антропологи. Историки же интересуются Конкистой и тем, что за ней последовало, не уделяя внимания тому, что ей предшествовало, а также мифам, хотя они очень существенны в том периоде истории, который мы собираемся изложить, особенно в той части, где Монтесума признает в захватчиках легендарного бога Кецалькоатля с его воинством.

Правление Монтесумы очень слабо документировано. Отправной точкой этой книги является вопрос о возможности описать жизнь личности доколумбовой эпохи, дать ее подлинную историю, как мы ее себе представляем, установить факты и обстоятельства, причины и следствия, определить движущие силы, оценить намерения. Возможно ли это для той эпохи, когда передача знаний осуществлялась преимущественно устным путем, когда параллельно смене поколений происходило естественное забвение фактов и когда эти факты намеренно искажались и излагались по заданным схемам.

Конечно, у ацтеков были книги, но эти книги содержали не тексты, а рисунки — подобно современным диафильмам. И они, разумеется, не могли претендовать на исчерпывающую регистрацию событий. Хроники и летописи служили, главным образом, памятными записками. Сюда заносились даты, имена и аллюзии весьма обобщенного характера на происходившие выдающиеся события. То или иное изображение оказывалось достаточным для того, чтобы обладатель такой записи мог осуществить достаточно пространное «чтение» очевидно заранее заученного наизусть материала, воспроизведение которого ослабевало по мере того, как излагаемые факты множились и исчезали во времени. Вообразим себе такой рисуночный манускрипт, излагающий историю какого-либо города на протяжении пяти столетий. Пятьсот лет царствований, генеалогических событий, наследований, всякого рода конфликтов, побед и поражений, различных ритуалов. Сообщение о войне в такой книге заключалось лишь в условном изображении побежденного города в сочетании со знаком победы или в образе победоносного владыки, хватающего за волосы своего менее удачливого соперника. При этом — полное отсутствие информации о развитии и последствиях войны. Стоит ли удивляться тому, что в таких условиях рассказчики часто искажали события, прибегая к мифам и легендам?

Народы Центральной Америки имели циклическую концепцию развития истории, согласно которой через определенные промежутки времени события в основных своих чертах повторялись. Эта историческая концепция не могла не повлиять на хронологию. Дата переставала быть простым временным указателем, часто она приобретала символическое значение. События определенного типа должны были произойти в тот или иной год, поскольку они уже имели место в этом же году в мифическую эпоху или в предшествующем историческом цикле. Отбытие какого-либо важного лица имело место в год Кремня, голод — в год Кролика. Если это не соответствовало действительности, то в анналах производились исправления ошибок действительности.

Изменялись при этом без особого труда и даты. Отсюда возникновение у нас многочисленных трудностей, увеличивающихся к тому же в связи с существованием пятидесятидвухлетнего временного цикла. В довершение всех сложностей, один и тот же год мог называться по-разному в различных ацтекских городах. В Мехико 1519 год соответствовал 1-му году Тростника; в других же близлежащих городах, названия которых установить точно пока не удалось, этот год назывался 13-м годом Тростника или 7-м годом Тростника, б-м или 5-м годом Кремня и т. д. В результате, для одного и того же события, например, для возведения на престол первого мексиканского короля Акаманичтли, источники дают примерно семь различных датировок.

Смешение хронологии, неточность памяти, искажение фактов. В любом случае точное сохранение в памяти людей событий прошлого не было предметом особой заботы ацтекских историографов. Их роль состояла в воспевании величия престольного города, короля и его династии, восхвалении той или иной личности или рода. Они воспевали исключительно свой город — со всем этноцентризмом, доходящим до отрицания наиболее явных поражений, зависимости от других королевств, необходимости выплачивать дань соседям и до проявления непочтительности в отношении наиболее великих «иностранцев». Сообщая о торжественном вступлении Кортеса в Мехико, где, как известно, он был принят Монтесумой, летописец из Тескоко утверждает, что именно его повелитель, король Тескоко, встречал конкистадора. По словам одного хрониста колониальной эпохи, не было ни одного самого жалкого городка, который не приписывал бы себе наиболее великие деяния Монтесумы и не утверждал бы своей свободы от налогов и податей, не гордился якобы имевшимися у него гербами и особыми знаками отличия и не хвастался вроде бы одержанными победами. С другой стороны, известны случаи, когда правители подвергали уничтожению все имевшиеся в государстве книги, чтобы получить возможность переписать историю в свою пользу.

К непроизвольным искажениям добавляются, таким образом, иные, преднамеренные, исходящие из соображений шовинизма или пропаганды, иначе говоря, с целью подчинения истории мифу. Написание истории какого-либо доиспанского персонажа представляется, таким образом, весьма проблематичным. Хорошо еще, если документов мало. С возрастанием числа свидетельств увеличивается число противоречий.

Попытка создать биографию Кецалькоатля, мнимого короля и религиозного реформатора предшественников ацтеков — тольтеков, привела к недвусмысленному выводу: представленный в источниках Кецалькоатль — миф от начала до конца. Возможно, персонаж под этим именем действительно существовал, но мы ничего не знаем ни о его жизни, пи о событиях его времени. Такой вывод, впрочем, мало удивляет, поскольку Кецалькоатль принадлежит весьма далекому прошлому: он жил примерно за тысячу лет до прихода европейцев. Как, однако, обстоят дела с личностью, принадлежащей, в общем, к не так уж сильно удаленному от нас времени? Тут, конечно, приходит на ум Монтесума.

Информация, касающаяся этого правителя, представляется достаточно интересной и разнообразной. Для некоторых глав его жизни она имеет два разных источника: один — индейский, а другой, более объективный — западный, что позволяет произвести сопоставление и сверку.

Относящиеся к Конкисте индейские данные были зарегистрированы задним числом, уже в колониальную эпоху. Это побуждает отнестись к ним с некоторым недоверием, поскольку хронисты имели еще больше поводов, чем раньше, приукрашивать факты. Желая сохранить хорошие отношения с оккупантами, они постоянно подчеркивают свою радость по поводу христианизации. Однако они пытаются объяснить падение империи также в свете предшествующих мифов и в рамках ацтекских исторических концепций. Таким образом, мы получаем возможность, наблюдая процесс «мифологизирования», увидеть, как сам факт Конкисты интерпретировался и моделировался с целью подчинить его единственной в своем роде тотализирующей структуре, которая вроде бы учитывала существование циклов природы и циклов человеческой жизни, а также закономерности жизни государства и развития общества.

Суждение об индейских анналах и хрониках при их сопоставлении с соответствующими по времени отображаемой эпохи испанскими источниками может показаться иногда довольно строгим. Это не значит, конечно, что они ничего не стоят. Напротив, как свидетельство образа мышления индейцев, их понимания мира, эти документы совершенно незаменимы. Но их ценность в качестве исторических документов весьма незначительна.

Что представляют собой эти источники? Кроме нескольких украшенных рельефными фигурками памятников, все они возникли после Конкисты. Имеющиеся в нашем распоряжении изобразительные манускрипты, составленные в более или менее аутентичной традиции, содержат в большей или меньшей степени стилизованные рисунки. Это анналы, в которых в хронологическом порядке отображены важнейшие события: кодекс архиепископа реймсского ле Теллье (Tellerianus Remensis, составленный между 1548 и 1563) и Vaticanus А или Rios (между 1566 и 1589), которые восходят к утраченному общему прототипу и рисунки которых снабжены комментариями, написанными по-испански (Tellerianus) и по-итальянски (Rios). Codex Аubin (1576) содержит мало рисунков, но зато в нем имеются обобщающие тексты на языке науа. (Науа — группа племен, к которым принадлежали мешики, именуемые в русской литературе также теночками и ацтеками; язык пауа может быть назван науатльским, или, проще — науатлем). Mexicanus (конец XVI века) заключает в себе небольшие рисунки и короткую надпись — опять же на языке ацтеков; Codice еп Cruz (около 1560) — только скупые рисунки. Подобно Codex Azcatitlan и Codex Mendoza (1541), содержащим глифы (идеограммы) поверженных городов, эти документы дают возможность сопоставления или подтверждения данных, полученных из более содержательных источников.

Основная часть нашей документации идет от текстов, написанных по-испански или на языке науа — латинскими буквами. Обычно эти тексты опираются на изобразительные манускрипты, содержание которых монахи и испанские (а также и индейские) хронисты постигали с помощью специалистов по запоминанию и устному изложению исторических текстов. Таким образом, можно поставить в заслугу Испании значительные усилия, предпринятые ею для сохранения памяти о цивилизациях, которые она же разрушала.

Наиболее характерный пример этих документов — Historia de los Mexicanos рог sus pinturas (начало 40-х годов того же XVI века). На содержание документа указывает уже его название: действительно, его основу составляют «картинки», сопровождаемые краткими комментариями на испанском языке. Здесь представлена история мира с его сотворения — с мифологическими описаниями основополагающего значения, сопровождаемые рассказами о блужданиях мешиков, об основании города Мехико и о его существовании вплоть до наступления колониальной эпохи. В анналах Куаутитлана (1570) и Тлателолько (1528) также комментируются изобразительные манускрипты — но уже на ацтекском языке. В них представлены точки зрения, принадлежащие уже не столице, а подчиненным, провинциальным городам — хотя Тлателолько имел статус города-близнеца Мехико-Теночтитлана. Это относится и к анналам Чимальнахипа (начало XVII века), потомка княжеского рода Амакемекап, возглавлявшего некогда могущественную федерацию Чалько.

Один лишь источник — Chronique X — излагает историю Мексики детальным образом. Этот документ был составлен, вероятно, на языке науа и иллюстрирован неизвестным автором в 30-х годах XVI века. Его информация почерпнута в Мехико и, возможно, более точно — в семье весьма значительной фигуры XV века, Тлакаэлеля. Оригинальный текст, к сожалению, утерян, однако многие более поздние авторы успели позаимствовать из него достаточно обширный материал. Прежде всего, здесь следует упомянуть доминиканца Диего Дюрана с его Historia de las Indias de Nueva Espana e islas de tierra firme (1581), в иллюстрациях которой ощущается сильное европейское влияние. Иезуит Хуан де Товар (Relacion, Codex Ramirez) в 80-х годах XVI века резюмирует Дюрана, используя при этом другие, также впоследствии утраченные документы, среди которых — оригинал из Тескоко. И, наконец, потомок самого Монтесумы — дон Эрнандо Альварадо Тезозомок, чья написанная по-испански Cronica mexicana (около 1600) сравнима с Историей Дюрана, превосходя ее, однако, по богатству описываемых деталей, а также по числу ацтекских оборотов и выражений. Для компенсации однобокости Хроники X мы используем здесь Relations geographiques. Составленные в основном в период между 1580 и 1585 годами, они представляют собой ответы чиновников на большой ряд вопросов центрального правительства. Некоторые из вопросов имеют отношение к историческим традициям, налоговой системе и другим ацтекским институциям. Будучи различными по своей познавательной ценности, реляции чиновников предлагают интересное освещение областей, которые без знакомства с этим источником остались бы для нас неизведанными. Некоторые из Relations имеют особую важность, например, Description de Tlaxcala метиса Диего Муньоса Камарго — уникальное свидетельство о прошлом и о современном автору положении города Тласкала — великом сопернике Мехико-Теночтитлана. Другое привлекающее внимание официальное донесение (город Тескоко, Хуан Батиста Помар) не так богато историческими данными.

Позиция Тескоко — основного союзника и одновременно соперника Мехико — выявляется в объемистом труде Фернандо де Альва Иштлильхочитля, по чьему заказу были выполнены комментарии к таким первоклассным документам, как Codex Xolotl, а также Mapas Quinatzin и Tlotzin. Его Histoire chichemeque представляется весьма существенной, хотя здесь и наблюдается тенденция автора к использованию заимствованных в Европе анекдотов для подчеркивания достоинств соотечественников-ацтеков.

Последний в этом ряду — монах Хуан де Торквемада, современник Иштлильхочитля, который, кстати говоря, использовал труды Торквемады в своих сочинениях. Между 1592 и 1607 годами этот францисканец компилирует многочисленные тексты, некоторые из которых затем были утеряны — с целью создания монументальной Monarchic indienne, большая часть которой посвящена истории ацтеков.

В том, что касается испанского вторжения, то ко всем указанным здесь документам надлежит добавить книгу XII превосходной Histoire generate des choses de la Nouvelle-Espagne Бернардино Саагуна. Это местная версия событий прошлого, изложенная в 50-х годах XVI века индейцами из Тлателолько, которые не скрывают своего враждебного отношения к своим соседям — союзникам Теночтитлана. Саагун взял на себя труд изложить эту версию на науатльском (ацтекском) языке — с приданием соответствующих иллюстраций. Представленная в Codex de Florence указанная версия сопровождается переводом — местами сокращенным, по вместе с тем сообщающим иногда новые подробности.

Что касается Конкисты, то существует ряд испанских источников, коренным образом отличающихся от тех, которые мы сейчас подвергли краткому рассмотрению. Эти свидетельства отнюдь не являются отражением коллективной памяти. Легко представить себе этих авторов, их возможную роль в описываемых ими событиях, их интересы, симпатии и антипатии. Эти источники отражают недавние для того времени события и очень часто основываются на свидетельствах очевидцев. Кортес пишет свои письма — настоящие отчеты — королю Карлу V, находясь в самой гуще событий. Его слова подвергаются проверке. Начиная с 1521 года конкистадоры подают жалобы на своего бывшего командира.

С другой стороны, Андрес де Тапия, Бернардино Васкес де Тапия, Франсиско де Агилар, Бернар Диас де Кастильо пишут о пережитых ими событиях. Хронист Овьедо использует в своих описаниях свидетельства других участников событий. Гомара пользуется любой возможностью для того, чтобы расспросить обо всем Кортеса. Ко всему этому добавляются архивные документы, в которых действия ацтеков и Монтесумы II рассматриваются в общем виде, достаточно объективно и нейтрально, без какого-либо предпочтения интересов того или иного города. Позволит ли, в конечном счете, наличие указанных документов дать описание жизни Монтесумы до его контакта с европейцами? К сожалению, его личность представлена в документах лишь начиная с Конкисты, под иностранным влиянием. Возможно, однако, в общих чертах проследить с достаточной степенью вероятности — особенно при наличии европейских источников — важнейшие события эпохи. Что касается деталей, то их достоинство в создании декора и в передаче умонастроения.

Хронология

Доклассический период (1700 до н. э. — 200 гг.)

1400-400 Расцвет ольмекской культуры.

400 до н. э. — 200 гг. Эпиольмекские культуры; образование 200 гг. цивилизаций майя, Центральной Мексики (Теотиуакан, Чолула), побережья Мексиканского залива, Оахаки, Запада.

Классический период (200–900 гг.)

200–700 Расцвет городов майя; апогей Теотиуакана и запотекских цивилизаций Монте Альбано.

700–900 Апогей майя и их упадок; подъем Эль Тахина на побережье Мексиканского залива, а также Какастлы, Хочикалько и Толлана в Центральной Мексике.

Постклассический период (900-1521)

900-1200 Империя тольтеков Толлана; подъем миштеков.

1063 Мифическое рождение пятого Солнца.

1168 Исход мешиков из Астлана.

около 1200 Вторжения чичимеков в Центральную Мексику.

1325 Мнимо условное основание Мехико-Теночтитлана.

1375 Приход к власти первого короля Мехико Акамапичтли.

1395 Приход к власти Хвицилихвитля.

1414 Приход к власти Чимальпопоки.

1418 Завоевание Тескоко тепанеками.

1428 Поражение тепанеков; приход к власти Ицкоатля, образование Тройственного Союза (Мехико-Тескоко-Тлакопан), начало ацтекской империи.

1440 Приход к власти Монтесумы I.

1450–1454Голодные годы, учреждение «цветочных» войн.

1469 Приход к власти Ахаякатля, отца Монтесумы II.

1473 Завоевание Тлателолько.

1481–1486 Правление Тизока.

1486 Воцарение Ахвицотля и инаугурация Главной пирамиды Мехико.

1492 Колумб в Америке.

1498 Внезапное нападение на Пуэблу; несколько позже — гражданская война в Хуэксоцинко.

1502–1506 Голодные годы; политические и религиозные реформы Монтесумы.

1502 Смерть Ахвицотля, воцарение Монтесумы II; Колумб встречает месоамериканских купцов.

1503 Походы на Хальтепек и Ачиотлан (Оахака).

1504 Большое наступление на долину Пуэбла.

1505 Поход на Кецальтепек и Тототепек (Оахака).

1505–1507 Война с Януэтланом, Зозолланом, Теуктепеком (Оахака).

1507 Праздник Связывания годов и Нового Огня; поражение при Атлиско.

1508–1509 Походы на Теуктепек, Миауатлан (Оахака), поражения в войне против долины Пуэбла.

1510 Предзнаменования падения империи.

1511 Крушение испанского корабля на рейде Юкатана. Среди спасшихся — Гонсало Эррера и Херонимо де Агулар.

1511–1512 Походы на Нопаллан, Икпатепек, Тлахиако (Оахака).

1515 Смерть Незауальпилли, короля Тескоко; мятеж Иштлильхочитля. Война с Тласкалой и Хуэксоцинко; хуэксоцинки укрываются в Мехико.

1517 Экспедиция Франсиско Эрнандеса де Кордовы.

1517–1518 Возобновление войны между Мехико и Хуэксоцинко.

1518 Экспедиция Хуана де Грихальвы.

1519 Экспедиция Эрнана Кортеса.

*25 марта Сражение при Синтле.

*21 апреля Прибытие Кортеса в Сан-Хуан де Улуа.

*16 августа Испанцы покидают Чемпоалу.

*1-10 сентября Война испанцев с Тласкалой.

*16–18 октября Резня в Чолуле.

*8 ноября Вступление испанцев в Мехико.

1520

*10 мая Кортес идет на Чемпоалу.

*24 июня Кортес возвращается в Мехико.

*27 июня Смерть Монтесумы.

*30 июня «Ночь печали», бегство испанцев.

1521

*13 августа Капитуляция Мехико-Теночтитлана.

Созидающая двойственность

Исторические повествования древних мексиканцев упираются своими корнями в мифологию. Часто они восходят к самому зарождению мира, и тогда на сцене возникают боги, один из которых — Кецалькоатль (Змей в перьях птицы Коатль) — будет играть главную роль в конце правления Монтесумы. Некоторые из этих мифов кажутся нам странно знакомыми. Они, безусловно, напоминают нам повествования Ветхого завета.

В начале ацтекской мифологии существует не один бог, а два, образующие единую пару. Когда эта пара представляется в виде неразрывной сущности, то используется общее наименование Ометеотль (Двойное божество), в других случаях применяются раздельные имена: Ометекутли и Омечихуатль (Владыка бог, Владычица богиня). Все в Месоамерике дуалистично, все представляется в терминах равновесия, противоположности и добавочности. Ометеотль — это одновременно мужское и женское начало, содержащее в себе все противоположности добавочности мира: в мужском они ассоциируются с небом, светом, солнцем, жизнью, воином, племенем, активностью; в женском — с земной жизнью, тьмой, лунным блеском, смертью, неподвижностью, пассивностью.

В начале времен Ометеотль решает создать мир одним своим дыханием. Или произведя четырех сыновей: красного Тецкатлипоку, черного Тецкатлипоку, Кецалькоатля и Маквицкоатля. Особо следует выделить двух братьев-антагонистов. Это Кецалькоатль и Тецкатлипока. Первый из них, Змей в перьях птицы Коатль, посылает на землю дневной свет. Второй, Дымящееся Зеркало, отождествляется с ночным небом — темным, подобным ацтекским обсидиановым зеркалам. Именно этим четырем сыновьям Ометекутли доверяет сотворить небеса, землю, подземный мир, солнце, воду и деления времени. Они производят на свет Миктлантекутли и Миктланчихуатль — владыку и владычицу местопребывания смерти, а также Тлалока — бога земли и дождевой воды, и Чальчиутликуэ — богиню текущих вод.

Запретное райское древо

Сообразно некоторым повествованиям, верховная божественная пара поместила созданные ими божества в чудесный рай Тамоанчан, где они существовали вечно в совершенной гармонии со своими родителями. В Тамоанчане произрастало символизировавшее это согласие дерево, прикасаться к которому было строго запрещено. К несчастью, одна из богинь, именуемая по-разному: Хочикецаль, Ицпаналотль или Чихуакоатль — поддалась искушению и сорвала с дерева цветок (или лист). По другой версии, боги срезали с дерева несколько цветов (или, возможно, веток). Как только это случилось, дерево раскололось, что должно было означать разрыв между создателями и их созданиями. Преступные боги были изгнаны из рая под землю, в царство теней, где они стали добычей смерти.

Для древних месоамериканцев, так же как и для нас, срывание цветка образно означало сексуальные отношения. Различные варианты мифа дают нам понять, что богиня была совращена Тецкатлипокой или одним из его перевоплощений. Под снисходительными взорами других небожителей она соединилась с ним, и так появился на свет Синтеотль, Бог Кукурузы, который стал первым предварительно зачатым существом, первым человеком, кукурузным растением, планетой Венерой и огнем для приготовления пищи. Миф делает попытку объяснить такую связь между Венерой, огнем, маисом и человеком путем аналогии.

Прежде всего, человек и основное питание человека — маис. Между ними имеется тесная связь. Существовало представление, что первый человек был слеплен на основе кукурузной муки. Кроме того, подобно зерну человек умирает, бывает погребен и возрождается. Высевая маис, люди покрывают его землей, а восемью днями позже из нее появляется молодой росток.

После этого маисовое зерно становится сравнимым с Венерой. При наступлении сумерек «вечерняя звезда» постепенно приближается к горизонту, а затем полностью погружается в него. В течение восьми дней она остается невидимой, как бы зарытой в землю. В астрономии это называется периодом нижнего совпадения. Затем планета возникает на западе — в качестве «утренней звезды»; при этом создается впечатление некоего вырастания из земли — нечто аналогичное движению молодого ростка.

Звезда — огонь в небе. Огонь можно представить себе как начальную искру жизни, стало быть — как семя. В начале всякой жизни присутствует некая искра, высеченная Ометеотлем в горных высотах, — маленькое пламя, проникающее в женщину в момент зачатия. Миф о первоначальной трансгрессии (нарушении запрета) восходит к очень древним временам. Существуют многочисленные варианты этого мифа, некоторые из них являются весьма древними и явно более примитивными. Так, повествуется, что Кецалькоатль и Тецкатлипока разрубили надвое гигантского каймана по имени Тлальтеотль. Этот кайман, который обитал в первичных водах, был богиней земли. Из одной половины разрубленного каймана братья создали землю, из другой — небо. Возмущенные таким неадекватным поведением другие боги — с целью утешить Тлальтеотль — поручили ей с тех пор производить в достаточном количестве всевозможные необходимые для пропитания людей плоды; взамен богиня потребовала в качестве нищи для себя человеческую кровь и человеческие сердца. Как в мифе о рае (нарушение запрета), здесь преступное нападение на Тлальтеотль вызывает появление Земли и полезных растений и обусловливает неотвратимость смерти. К этому добавляется существенный для месоамериканского менталитета пример: в смерти зиждется жизнь.

Вернемся к мифу, который весьма сильно напоминает повествование об Адаме и Еве. Отличие в том, что в мифе грех носит явно сексуальный характер, в Библии этого нет. Однако в мифе, так же как и в Книге Бытия, настоящий грех — это гордыня, желание сравняться с Создателем. Тедкатлипока и Хочикецаль создавали новые субстанции. Однако их создание — привилегия верховной божественной пары, а эти два бога действовали без ее благословения.

Раньше в раю было все. Теперь же все надо было завоевывать. Изгнанники потеряли свет, богатство, дружбу родных. Они должны умереть. Бесповоротно. Как бы взамен этого они живут в мире, слабо освещенном утренней звездой — Венерой. В их руках находятся также основные инструменты цивилизации: главное в их жизни растение — маис и огонь для приготовления нищи. А бесконечная жизнь отныне заменена бесконечной сменой поколений.

Сотворение Солнца и Луны в Теотиуакане

Теперь нужно попытаться обрести вновь то, что было утрачено, особенно бесконечную жизнь. Именно в этот момент на сцену выходят такие великие мифические герои, как Близнецы майя киче, о деяниях которых рассказывается в священной книге майя Popol Vuh. Они спускаются в подземный мир, чтобы победить смерть. Странствуя под землей, они жертвуют собой, бросаясь в костер и избавляя себя таким образом от тела, которое им мешало вернуться на небо. Они погибают и воскресают, одерживая победу над адскими силами, смертью и мраком, и возносятся затем, преобразившись в Солнце и Луну.

Теотиуакан расположен в пятидесяти километрах на северо-запад от современного Мехико. И поныне там находятся следы величественной столицы, обретшей беспримерную славу к середине первого тысячелетия нашей эры. Три сооружения были и остаются до сих нор особенно внушительными. Это пирамиды, посвященные Солнцу, Луне и Кецалькоатлю. Город почти полностью обезлюдел в VIII столетии. В эпоху ацтеков он стоял в руинах, сохранив при этом свой громадный престиж, поскольку считалось, что именно здесь произошло сотворение Солнца и Луны.

Мексиканский миф об этом сотворении можно считать вариантом центрального эпизода из Popol Vuh. На двух богов, а именно: на Кецалькоатля-Нанауатля и на 4-й год Кремня — наложена энитимия. Богатый 4-й год Кремня предлагает в знак раскаяния драгоценные перья и золото, нефритовые изделия и кораллы. Бедный же Кецалькоатль-Нанауатль (Змей с зелеными перьями) может отдать лишь рубцы со своих ран и свою кровь. В полночь оба бога должны прыгнуть в громадную печь. 4-й год Кремня приближается первым, но жар печи заставляет его отступить, Кецалькоатль, однако, не испытывает колебаний. Сопровождаемый орлом, существом от Солнца, он устремляется в огонь, умирает, спускается в ад, где одерживает победу над смертью, и совершает жертвоприношение, убив для этого повелителей ночи. Затем, преобразившись в Тонатиу, Солнце, он возносится к небу, где его ставит на царство верховная божественная пара Ометеотль.

Захваченный примером Кецалькоатля, 4-й год Кремня отваживается на вторую попытку: за ним следует ягуар — ночное животное. Но то ли по недостатку своего собственного ныла, то ли из-за уменьшения пламени в печи, он превратился в небесное тело с существенно меньшим сиянием. Некоторые хроникеры утверждают, что это сияние уменьшилось из-за того, что Папацтак, бог опьянения, разбил в драке лицо 4-го года Кремня чашей, украшенной изображением кролика: от этого удара возникли напоминающие кролика пятна, которые обитатели Месоамерики, подобно жителям Индии, видят на Луне.

Разорванная на части богиня Тлальтеотль требует жертвы в виде сердец и крови; Солнце, впервые вознесшись на небо, в свою очередь, требует человеческих жертв. Оно согласно вращаться по небосклону лишь в том случае, если его будут кормить органами движения, то есть сердцами, создает четыреста пять чудовищ, именуемых мишкоатлями или мимиксоас, для того, чтобы те устраивали войны, и, так же как и Земля, поставляли ему сердца и кровь. Четыреста из мишкоатлей предпочли военным действиям пьянство и разврат. Тогда Солнце обратилось к пяти оставшимся: Мишкоатлю — Облачному Змею, его трем братьям и сестре, и те истребили четыреста своих собратьев — пьяниц и развратников.

Солнце при своем появлении устанавливает промежуточную систему между вечным светом первоначального рая и вечной тьмой изгнания на Землю. Потерянный рай обретается вновь лишь частично, так как если Солнце и поднимается к эмпиреям божественной пары Ометеотль, то затем оно все же опускается и погружается в ночную тьму. Это компромиссная система чередований: дня и ночи, сухого времени года, ассоциируемого с днем, и сезона дождей, сравниваемого с ночью.

Миф о Теотиуакане — прототип всякой человеческой жертвы. Сознательно идя на смерть, сжигая бренную оболочку, которая удерживает в себе изначальную небесную искру и не дает ей оторваться от земли, боги побеждают в конце концов смерть и делают возможной загробную жизнь. Более того, они отчасти возвращают утраченный рай с его бесконечной жизнью. До их жертвы каждый смертный спускался в страну смерти и уже никогда не возвращался. Превратившись в Солнце и Луну, Кецалькоатль и 4-й год Кремня создали счастливые загробные обители для всех достойных людей. Отныне для того чтобы выйти из царства мертвых и обрести жизнь за гробом, будет достаточно по примеру этих двух богов увеличить свой внутренний огонь за счет своей телесной оболочки и добровольно разрушить бренное тело, удерживающее людей в изгнании на земле. Отсюда столь характерные для месоамериканских религий посты, воздержание от сексуального общения, кровопускания из различных частей тела с помощью игл агавы, всякого рода умерщвления плоти. Ацтеки видели во всем этом возможность, освободившись от всего ненужного, увеличить свой внутренний огонь жизни. Отсюда также их желание умереть на поле боя или на жертвенном камне.

Кецалькоатль и Луна создают, таким образом, две известные ацтекам обители счастья. Дом Солнца предназначен для героических воинов, сопровождающих в виде блестящего кортежа дневное светило в его восхождении в зенит. В полдень их сменяют умершие в родах героические женщины-матери, чья вахта длится до заката. В то же время рай Тлалока принимает избранников бога и воинов, которые, преобразившись в птиц и бабочек, порхают по цветам и собирают нектар все послеполуденное время.

Этот миф поучителен с социологической точки зрения. Кецалькоатль-Нанауатль отважен, но беден, и поэтому он выглядит неважно по сравнению с 4-м годом Кремня. Именно этот последний должен был как будто бы стать Солнцем. Вытеснение на второе место богатого домоседа, землевладельца, местного жителя бедным, но отважным пришельцем и захватчиком является постоянным мотивом в месоамериканских мифах. Взаимоотношения в этих мифах могут быть определены в терминах родства, в астральных терминах, в терминах сезонных превращений или в зоологических терминах. Вновь прибывший, действительно, часто оказывается младшим, «солнечным», уподобленным орлу и связанным с сухим сезоном, тогда как его соперник, старший, «лунный» и «ночной» уподобляется ягуару и ассоциируется с сезоном дождей.

Существует некоторое внешнее сходство мифа о Кецалькоатле с Книгой Бытия. Действительно, как и в книге, здесь идет речь о первоначальном грехе, но в еще большей мере — о соответствующем искуплении. В Ветхом завете мир также — в символическом смысле — погружен во мрак. Христос, как и Кецалькоатль, в каком-то смысле вновь обретает потерянный рай и славную вечную жизнь после жертвенной смерти и после победы над смертью. При этом, согласно христианскому учению, между первородным грехом и искуплением Христа проходит несколько тысячелетий. В мексиканской мифологии только двадцать пять лет разделяют по времени изгнание из рая и самопожертвование бога-героя. Ничто не указывает на какие бы то ни было влияния Старого света на Новый.

Религия ацтеков и их видение мира, времени, истории оказываются в тесной взаимосвязи. Фазы создания мира приходят в сцепление с особой структурой, возникшей при наблюдении ежедневного солнечного кругооборота.

Полный поворот Солнца

В Центральной Америке больше чем где-либо действительным движителем Вселенной представляется Солнце. Светило, которое руководит сменой дня и ночи, сменой времен года. «Мужское» светило, проникающее ночью в лоно богини Земли и оплодотворяющее его. Светило, которое, наконец, определяет некоторые идеи о противоположностях и добавочностях, основополагающих для месоамериканского менталитета — день и ночь, восхождение к небесам и спуск в подземное царство, жизнь и смерть — и которое, главное, обеспечивает посредничество между ними. У месоамериканцев было довольно своеобразное представление о круговращении Солнца. Согласно этому представлению Солнце, достигнув в полдень своей кульминационной точки, возвращается на восток, и то, что тогда видят люди, на самом деле является отражением светила в черном обсидиановом зеркале, представляющем собой символ ночи и Земли. Таким образом, послеполуденное светило — это мнимое солнце, отражающее чужой свет. Солнце является единением противоположностей и опосредования, поскольку в нем перемешиваются день и ночь, блеск солнца и отблеск черного зеркала.

Описание такого солнца, которое в полдень поворачивает в обратный путь, является, конечно, совершенно исключительным в анналах человечества. Оно ни на чем не основано, оно полностью отвергает очевидность, являясь плодом совершенно необузданного воображения. Но в глазах ацтеков оно обладает чрезвычайно важной «объяснительной» ценностью. В нем они видели парадигму цикла любого существования. Любой год или даже эра, именуемая Солнцем, уподоблялись одному дню: тот же подход применялся и к жизни любого человеческого существа, в частности — к жизни правителя, а также к истории города или государства.

Рассмотрим, например, миф о грехопадении Тамоанчана. Изгнание из рая — это конец целой эпохи, отождествляемый с угасанием, закатом Солнца; тем более что наказываемые персонажи оказываются во мраке ночи. Если конец райской эры — это закат Солнца, то эта эра, в сущности говоря, соответствует послеполуденному времени. В месоамериканской модели дня время после полудня — это период единения противоположностей. Это в точности райский век: период полной гармонии во вселенной — между создателями и их созданиями, а также между самими созданиями. В начале же, в кульминационной точке, то есть в самый полдень, действует верховная божественная пара, созидающая рай. Райской эре, моменту падения и схождению с небес на землю соответствуют, таким образом, время после полудня, закат Солнца и наступление ночи. Грехопадение выражается в соитии одного из богов с одной из богинь земли: Хочикецаль или Чихуакоатль. А что представляет собой закат Солнца? Начало его вступления в царство смерти, это гак; но, кроме того, это еще и оплодотворение: Солнце входит в Землю и оплодотворяет ее: оно умирает и совокупляется одновременно. Для ацтеков умереть означало «переспать с богиней Земли». Каков результат этого совокупления? Ночь и рождение первой звезды.

Первородный грех кладет конец одной эре и подготавливает приход другой. В результате возникает необходимость в искупительной жертве. Жертвоприношение состоялось в Теотиуакане, как указывает миф — в полночь. Именно тогда Кецалькоатль-Нанауатль бросается в костер, и именно тогда рождается Солнце. Оно рождается в глубоких сумерках, точно так же, как ночь рождается в полдень, при появлении в небесах черного зеркала; противоположности зарождаются во взаимозависимости. Как жизнь и смерть. Затем восходит Солнце, и это начало дня, сухого сезона и нового века.

Мировые эпохи или «солнца»

Эры называли «солнцами». Эпоха мыслилась как громадный день, состоящий из нескольких веков. Сначала шла ночь, затем пробуждение и подъем светила, далее апогей, послеполуденное время и закат. Считалось, что пять или шесть эр такого рода уже сменили одна другую. Особенно верилось в то, что эти солнца (т. е. эры!) были вовлечены в постоянную борьбу между собой братьев Тецкатлипоки и Кецалькоатля. Сначала Тецкатлипока был Солнцем, но не смог удержаться в своем ранге, соединился с Хочикецаль и был изгнан в царство сумерек. Кецалькоатль сменил Тецкатлипоку, но затем снова наступила эра Тецкатлипоки. Наконец, четвертая эра стала опять-таки эрой Кецалькоатля. Таким образом:

1-е Солнце — Тецкатлипока

2-е Солнце — Кецалькоатль

3-е Солнце — Тецкатлипока

4-е Солнце — Кецалькоатль

Получив власть над центральной Мексикой, ацтеки представили свой приход как начало пятого, нового Солнца, установленного Тецкатлипокой, принявшим облик Уицилопочтли — бога, опекавшего жителей Мексики. Итак,

5-е Солнце — Тецкатлипока-Уицилопочтли

Модель дня — парадигма всякой жизни, всякого царства и любой эры — оказывает влияние и на мексиканскую историческую концепцию. При этом мы лучше понимаем полезность послеполуденного «лунного солнца».

Приключения божественных героев — это по сути приключения избранных и опекаемых ими пародов. Один из таких народов может считать себя коренным населением какого-то определенного острова, где его жизнь протекает в спокойном согласии с другими людьми. Затем происходит конфликт. Правитель данного народа не признает власти над собой со стороны более сильных соседей. В результате возникает необходимость покинуть родную землю и отправиться в путь, в неизведанную тьму и опасность, чтобы в конечном счете обрести утраченное. Лишенные своих очагов люди стремятся достичь земли, обещанной им их божественным покровителем, — страны, являющейся отражением их родины.

Солнце Кецалькоатля

История тольтеков, существенная для продолжения этого рассказа, прекрасно все это иллюстрирует. Тольтеки считают себя коренными жителями отдаленного острова Хвехветланаллана, где они живут в добром согласии с другими пародами. Случилось, однако, так, что их начальники восстали против законного короля. Ведомые Мишкоатлем, вместе с четырьмястами мимиксоас, они бродят в поисках подходящей земли. Случилось однажды так, что все четыреста мимиксоас были поглощены богиней земли Ицпапалотль, но, сумев победить Ицпапалотль, они продолжили свой путь. Затем Мишкоатль встречает женщину по имени Чимальман и соединяется с ней. Брат Мишкоагля, Апаиекатль, и четыреста мимиксоас, пользуясь тем, что Мишкоатль утратил свой воинственный пыл, убивают его. После смерти Мишкоагля появляется на свет его сын Кецалькоатль, Змей, покрытый зелеными перьями.

Будучи еще совсем молодым, Пернатый Змей узнает о том, что произошло с его отцом. Он отправляется на поиски его костей, находит их и закапывает в Мишкоатенеке («Гора Мишкоагля»), близ Кольхуакаиа. Именно здесь будут происходить позднее центральные события тольтекской миграции.

Узнав, что Кецалькоатль собирается открыть святилище на Мишкоатенеке и зажечь там жертвенный огонь, его дядья, убившие его отца, Мишкоатля, стремятся его опередить. Кецалькоатль, однако, первым добирается до вершины горы и приступает к возведению ритуального огня. Охваченные яростью дядья спешат забраться на гору, чтобы убить племянника. Однако и племянник не дремлет. Как только дядья появляются на вершине, он умерщвляет их и устраивает из них же жертвоприношение.

Данный эпизод на Мишкоатенеке представляет собой лишь ритуализованную трансформацию мифа о Теотиуакане, поскольку создание Солнца приобретает здесь вид возведения нового огня. Поддерживая этот огонь в течение всего «векового» периода в 52 года, ацтеки обеспечивали таким образом возвращение светила. Мы еще будем иметь возможность вернуться к этому предмету.

Несколько позднее Кецалькоатль и тольтеки добираются до назначенного места и основывают город Толлаи. В непрестанном взаимном соперничестве они создают свою империю. Солнце поднялось и достигло зенита.

Затем источники описывают Кецалькоатля уже в период упадка Толлана — постаревшего, совершенно не похожего на того, каким он был в юности. Раньше он был воинственным, бедным, всегда в движении; теперь он король-жрец, живет в полном достатке и никогда не выходит из своего роскошного дворца. Совершая ритуал искупления грехов, он приносит в жертву не свою собственную кровь, а драгоценные перья, золото и кораллы, то есть он поступает здесь точно так, как его соперник из Теотиуакана — Луна. «Кецалькоатль же обладал всеми сокровищами света — в золоте и серебре, в зеленых камнях чалчиюгль и в иных драгоценностях». Страна стала подобной раю, початки маиса огромны, стебли свеклы поднимаются ввысь как деревья; имеется даже какао, хлопок и птицы с красочным оперением — как в жарких странах. Повсюду царит изобилие.

Тольтеки приобрели культурные традиции. Они занимаются всевозможными искусствами и живут в полном достатке. Кроме того, они искрении и честны, трудолюбивы и счастливы. Смерть им неведома, человеческие жертвоприношения прекратились. Это послеполуденное время — соединение противоположностей. Приближаются сумерки. Солнце — Кецалькоатль — теперь лишь отражение того, чем оно было раньше. Он постоянно чувствует; себя нездоровым. Становясь все более грузным, он как бы вязнет в земле, постепенно смешиваясь с ней, и огонь его угасает. Кетцалькоатль становится странным образом похожим одновременно на бога земли Тлалока и на старого бога богов.

Свершившееся в конце тольтекской эры грехопадение открыло эру Тамоанчаиа. Появляется Тецкатлипока, который хочет ниспровергнуть своего вечного противника и завладеть нарождающейся эрой. Согласно некоторым версиям мифа Тецкатлипока предлагает Кецалькоатлю сыграть в мяч и побеждает его. Согласно другим — приняв образ старика-лекаря, он приходит с визитом вежливости к Кецалькоатлю и сообщает ему о своем способе лечения разных болезней. Он показывает Кецалькоатлю зеркало, в котором клонящееся к упадку светило с ужасом узнает, что у пего есть тело. Тогда Тецкатлипока предлагает ему лекарство. Кецалькоатль соглашается принять его, не замечая, что это пульке — напиток, которым опьяняют себя ацтеки. Он выпил целых пять чашек пульке и опьянел. Тогда он зовет свою сестру Кецальхоч, или Хочикецаль, и проводит с ней ночь. Вдруг «дерево раскалывается» и Кецалькоатль понимает, что пора Толлана прошла и надо уходить. Уэмак, «вице-король» Толлана. предстающий перед людьми то как двойник Кецалькоатля, то в образе Тецкатлипоки, оказывается вместе со своей дочерью обвиненным в излишествах сексуального порядка. Дымящееся Зеркало и его ацтекский приспешник Уицилопочтли договариваются впустить в Толлан болезни, беспорядок, войну, человеческие жертвоприношения и смерть.

Однажды Тецкатлипока устраивает представление на рыночной площади. На его ладони танцует живая кукла. Это, конечно, не кто иной, как его пособник Уицилопочтли. Привлеченные необычным зрелищем тольтеки устраивают давку, и многие погибают в ней. Тогда озлобленные зрители забрасывают камнями кукловода вместе с его куклой и забивают их насмерть. От одного из трупов поднимается такой удушающий запах, что многие тольтеки валятся замертво. Люди пытаются убрать труп с площади, по он столь тяжел, что его никак не удается сдвинуть с места. Попытка многотысячной «команды» уволочь тело также остается безрезультатной. Веревки не выдерживают нагрузки и лопаются, а тольтеки снова падают и давят один другого. И в этот раз также — тысячи трупов. В другой раз град камней падает с неба на землю, и среди этих камней — жертвенный камень. Многие тольтеки, охваченные безумной паникой, распластываются на этом камне и находят там смерть.

Наконец, оставшиеся в живых решают бежать из города. Настойчиво преследуемый своим братом, Кецалькоатль отправляется на восток. По дороге он основывает город и дает ему название Чолула. Добравшись до моря, он садится в лодку и бесследно исчезает. Согласно иной версии он сжигает себя на костре. В этот раз, однако, он не становится Солнцем. Его сердце появляется на небе в виде утренней звезды — первого луча новой эры. Что касается Уэмака, то он забирается в пещеру, где, по одной версии, он вешается, а по другой — погибает от рук восставших подданных.

Миф о пребывании Кецалькоатля в Толлане скрывает в себе некую историческую правду. В нем выражено в астральных терминах восхождение и закат последней великой империи центральной Мексики — до прихода на сцену ацтекского народа мешикас. (Автор употребляет испанскую форму, которой в русском контексте может соответствовать форма мешики. Кроме этого, в русской литературе для того же значения применяются наименования теночки и ацтеки). Мешикас считали себя наследниками этой великой империи. Кецалькоатль был четвертым Солнцем. Тецкатлипока и Уицилопочтли, боги народа мешикас, положили конец этому обстоятельству и открыли новую, пятую, их собственную эру.

Возвышение мешикас

В эпоху Монтесумы ацтекская империя была еще достаточно молода. Ей не было и ста лет. А самому городу Мехико, если верить преданиям, менее двухсот.

Все началось за несколько веков до этого, на отдаленном острове Ацтлан, в стране-прародине ацтеков. Мешики, которые в то время назывались также «мехитинс», жили в полном согласии с другими ацтекскими племенами. Король острова прозывался Монтесумой. (Уже!) Он разделил королевство между своими сыновьями. Старший стал королем нескольких народов, среди которых наиболее значительным были уастеки. (Автор употребляет здесь такие наименования, как король, императору принц и пр., заранее признавая их условность). Младший стал королем народа мехитинс, иначе говоря, — мешиков. Такой удел показался ему слишком незначительным, и он решил покинуть Астлан.

Это произошло в 1064 или в 1168 году нашей эры. Точная дата не имеет значения, поскольку все здесь является плодом фантазии. Астлан — остров в лагуне, являющийся лишь отдаленным образом более позднего Мехико. Этот первый король носит то же имя, что и другой король в середине этой династии, а также последний, наш великий Монтесума. Повсеместно распространенный сюжет о младшем брате, желающем возвыситься над старшим. В данном случае — над всеми людьми и народами, как последний Монтесума. Это повествование — сплошной миф, пропаганда, подтасовка в политических целях. Здесь нет ничего от подлинной истории. Поэтому было бы бесполезно устанавливать на карте местонахождение Астлана.

Оба упомянутых года 1064 и 1168 — называются одинаково: 1-й год Кремня. Для мексиканцев важно именно символическое значение этой даты. 1-й год Кремня — это год рождения их бога, и вообще год всяческих начинаний. В 1-м году Кремня, следовательно, мехитипс отправляются в путь, оставляя райскую землю, где они жили счастливо до того момента, когда гордость их короля привела к распре. Отныне все будет другим: шипы будут колоть, травы будут резать, камни на дороге будут ранить ноги, дикие звери будут набрасываться. Окончилась райская жизнь!

Начинаются бесконечные странствия в поисках земли, обещанной им их богом. Этот весьма грозный бог более известен под именем Колибри-Левши, или Уицилопочтли. Колибри — потому что эта птица является воплощением души усопшего воина. Левша — потому что воин-левша особенно опасен, а также потому что левая рука соответствует югу и полудню для солнца, когда оно движется с востока на запад. Уицилопочтли, воплощение парода мешикас и грозный воин, тесно ассоциируется с дневным светилом. Он Солнце людей мешикас. Его жизнь и существование их империи переплетены. Они поднимутся, достигнут зенита и упадут вместе. Бог и избранный им народ связаны договором. Народ будет почитать своего бога и вести войны, чтобы кормить Солнце и Землю. Это будет священной миссией народа. Уицилопочтли, со своей стороны, будет покровительствовать народу и приведет его в страну изобилия, откуда мешики будут править всем миром. Так говорил Уицилопочтли: «Я сделаю вас сеньорами и королями всего, что есть в этом мире. А когда вы будете королями, вы будете иметь в своем подчинении безмерное, бессчетное, бесконечное количество подвластных вам людей. Они будут платить вам дань, они дадут вам превосходные драгоценные камни, золото, перья кецаля, нефриты, кораллы, аметисты, которыми вы великолепно украсите себя. И вы получите от покоренных народов всякого рода драгоценные перья: розовой колпицы, котинги и птицы Тципицкан, бобы какао, а также хлопок самой различной окраски. Все это сбудется, поскольку такова моя миссия, мое предназначение».

Договор скреплен жертвами мимиксоас, которых странники иногда обнаруживают в результате чудесного стечения обстоятельств спящими на кактусах с разъятой грудью. Это исконные жители обетованной земли, которых мешики убили для того, чтобы накормить своего бога и Землю. Колибри-Левша появляется в виде орла, вручает людям мехитиис лук и стрелы и именно тогда дарует им новое имя: мешикас, мешики.

Присутствие в этом эпизоде мимиксоас, а также Мишкоатля, Ананекатля и Чимальмап, а также наличие многих других деталей показывает нам, как много здесь заимствований из других мифов, и в частности — из тольтекских. Поздней подделкой является, конечно, и приписываемая Уицилопочтли речь, в которой восхваляется империя в нору своего расцвета.

Коатепек, слава Колибри-Левши

Странствия мешиков продолжались с разного рода приключениями. Прежде всего надо было, конечно, остерегаться женщин — средоточия всякого консерватизма. Они хотят прочно устроиться на одном месте и остановить странников, которые, в свою очередь, могут заставить взойти солнце и положить конец царству женщин, являющемуся одновременно царством тьмы. Малинальхочитль, родная сестра Колибри-Левши, — ведьма, о которой известно то, что она поедает сердца людей и их конечности и даже может «перевернуть» их лица. Как могут мешики продолжать путь в присутствии такой зловредной особы? Они обращаются к своему богу и получают от него необходимую поддержку: ведьму решено бросить на дороге.

По прошествии нескольких десятилетий странники достигают горы Коатенек (Змеиная Гора), вблизи Толлаиа. Там они устраивают плотину, в результате чего возникает озеро, а Коатенек превращается в живописный остров. Место настолько привлекательно, что многие из мешиков, четыреста хвициауас и их сестра Койольхауки («С колокольчиками на лице») решают там остаться навсегда. Это чудесное место, образ потерянного рая в Астлане — разве это не то, что искали так долго мешики? «Именно здесь, — говорят они своему богу, — осуществишь ты свое предназначение, отсюда ты будешь наблюдать и встречать людей со всех концов света, и здесь ты дашь нам все, что обещал. Драгоценные камни, золото, перья кецаля, другие драгоценные перья, бобы какао, разноцветный хлопок, разные цветы, всевозможные фрукты, какие угодно богатства».

Однако обетованная земля еще далека. Хвицнауас просто поддались очарованию местности. Уицилопочтли негодует. «Что вы там говорите, — восклицает он устами своей статуи. — Разве о вашем предназначении идет речь? Может, вы значите больше, чем я? Ведь я-то знаю, что мне нужно делать». Бог решает материализоваться. В полночь он истребляет мятежников. На рассвете следующего дня мешики с ужасом видят трупы сторонников покоя и сумерек. Уицилопочтли превращает местность в пустыню, так что волей-неволей приходится возобновить путь.

Поздняя мексиканская версия утверждает, что бог материализовался, родившись чудесным образом от женщины, благочестивой Коатликуэ («Одетая в платье из змей»), матери Койольхауки и Хвицнауас. Однажды, подметая в храме на Змеиной Горе, эта женщина нашла на полу и подняла клубок перьев. Неизвестно с какой целью, она сунула этот клубок себе в юбку и тут же забеременела. Ее дети, возмущенные этим необъяснимым обстоятельством, решаются на убийство матери. Однажды ночью, в военном снаряжении, они отправляются к вершине Коатенека. Коатликуэ дрожит от страха, однако внутренний голос успокаивает ее. Как раз в гот момент, когда Койольхауки с братьями добираются до вершины, появляется на свет Уицилопочтли. Вооруженный своим «огненным змеем», он насмерть поражает свою единоутробную сестру, а потом и обезглавливает. Затем он уничтожает всех хвицнауас.

Коатенек для мешиков — это, прежде всего, победа, которую они стараются воспроизвести на поле битвы и которую они повторяют каждый год ритуально на главной пирамиде Мехико, именуемой также Змеиной Горой. Это триумф их бога, воплощенного в виде Солнца новой эры. Он рождается от Коатликуэ, богини земли. Его единоутробные братья и сестра представляют ночь и туземцев этой местности; Койольхауки — эго Луна, а четыреста хвицнауас — звезды, терпящие поражение от Солнца. Уицилопочтли — младший, пришелец, который преображает ситуацию и одерживает верх над своими старшими братьями. Подобное происходит и с мешиками: оказавшись в долине, они непременно должны победить своих «старших братьев» — благополучных домоседов.

Это основной, собственно, единственный миф мешиков, созданный ими, можно сказать, без особого усилия воображения. Они только приспособили тольтекский миф о победе Кецалькоатля на Мишкоатенеке над своими дядьями — четырьмястами мимиксоас. Действие, впрочем, происходит вблизи Толлана. Эти события должны означать, что тольтекское солнце закатилось и восходит солнце мешиков.

Долина Мехико

Продвигаясь на юг, путешественники наконец проникают в прекрасную, залитую солнечным светом долину Мехико. Расположенная в самом центре Мексики на высоте 2236 метров, что существенно снижает субтропическую жару, она окружена со всех сторон другими благодатными долинами: Пуэбла на востоке, Морелос на юге, Толука на западе и Мескитал на севере. Можно представить себе обширную чашу примерно в 8000 квадратных километров, окаймленную высокими горами, наиболее известные из которых — два покрытых снегом величественных вулкана: Попокатепетль (Дымящаяся Гора, 5286 метров) и Исгаксиуатль (Белая Дама) на юго-востоке и Тлалокан на востоке. Горные воды выливаются в целый ряд лагун и мелких озер, сообщающихся между собой. Озера Хальтокан и Тескоко, остатки которых сохранились до нашего времени, были солеными: вода располагавшихся далее к югу Хочимилько и Чалько была пресной.

Мощнейшие ресурсы этих озер прекрасно дополняли все то, что могли дать в этом благодатном климате охота и сельское хозяйство. Наличие обширного водного пространства, по берегам которого в большом множестве были рассеяны города, деревни и деревушки, обеспечивало сообщение и транспортировку грузов, что было очень важно в стране, где не существовало ни упряжных или вьючных животных, ни транспортного колеса.

Эти обстоятельства, а также некоторые другие преимущества — такие как наличие хорошей керамической глины и обсидиана, из которого изготавливались наконечники для колющего оружия и режущие инструменты, — издавна привлекали многочисленные племена. В этих условиях расцвела уже за тысячу лет до указанных событий столица Теотиуакан, с которой по своему великолепию мог потягаться лишь Мехико. Каждый из этих двух городов насчитывал более 150000 жителей. Большая плотность населения в долине, особенно в ее южной части, привела к необходимости расширения обрабатываемых площадей и к разработке эффективных методов выращивания растений. Понадобилось устроить террасы на склонах гор и холмов, оросить слишком сухие земли, дренировать переувлажненные участки, создать многочисленные чинампас по примеру тех, которые существовали уже у майя в их болотистых джунглях. Чинампас, неправильно называемые плавающими огородами, представляют собой многочисленные искусственные островки, созданные в пресных озерах на юге долины. Обильно орошаемые со всех сторон, они могли давать ежегодно многократные урожаи маиса, фасоли и разнообразных овощей, обеспечивая таким образом пропитание для сотен тысяч людей. Здесь находилась основная житница региона.

Обработка земли и строительство приводили к потере лесов в ужасающих масштабах. Обычная сельскохозяйственная практика состояла в раскорчевке леса с последующим сжиганием деревьев и кустарников перед посевом. Это был дорогостоящий метод, поскольку корчевье истощалось быстро. В области строительства для облицовки сооружений всякого рода и, в особенности, для сооружения пирамид использовались громадные количества раствора извести и штукатурки. Нужно было обжигать известняк, а для этого — сводить еще дополнительно большие массивы леса.

Оказавшись в этой столь желанной долине, вновь прибывшие должны были наткнуться на сопротивление коалиции местных племен, которой руководил Копил, сын Малинальхочитль, оставленной в нуги сестры Колибри-Левши. Встреча произошла в Чанультенеке, на берегу лагуны Мехико. Мешики были разгромлены, а их король Хвицилихвитль захвачен в плен и принесен в жертву. Копил, в свою очередь, тоже убит — жрецом Колибри-Левши или самим, в очередной раз перевоплощенным, богом. Жрец идет в то место, где стоит трон Кецалькоатля. С высоты этого трона он швыряет сердце Копила в лагуну. Именно здесь будет основан позже Мехико-Теночтитлан.

Орел, пожирающий змею

Укрывшись в Тисапапе — нездоровой местности, которую им определил король Кольхуакаи, мешики, в конце концов, начинают благоденствовать и заводят прекрасные отношения с жителями города. Все еще опасаясь, что они обленятся и успокоятся, не достигнув Земли обетованной, Уицилопочтли устами своих жрецов говорит им, что они должны просить дочь короля Кольхуакана сделаться их королевой и богиней и таким образом взять их под свое покровительство. Король дает на это свое согласие. Принцессу с большой помпой приводят в лагерь мешиков. Там ее убивают и снимают с нее кожу, которую какой-то фигурант напяливает на себя. Потом приглашают короля порадоваться вместе со всеми новому счастью его дочери. В результате происходит битва, мешики побеждены и вынуждены скрываться в зарослях лагуны. В 1325 году (2-й Дом) жрецам Уицилопочтли явилось там так долго ожидавшееся видение Земли обетованной: из сердца Копила возник куст опунции, на которую взгромоздился орел со змеей в когтях.

Орел — это Солнце, Уицилопочтли; змея — мрак; туземцы — будущая жертва мешиков. Орел, который пожирает змею — это к тому же появление дневного светила и исчезновение мрака. Странствия людей в поисках Земли обетованной можно представить как странствия в ночи; лишь после того, как избранный народ достигает этой Земли, поднимается Солнце. Как гласит поговорка, «где солнце, там и свет». Именно в этом месте, на острове в девять квадратных километров, был основан Мехико, называемый также Теночтитланом. Через некоторое время одна группа раскольников обосновалась в Тлателолько, в северной части острова.

После краха, предположительно в XII веке, империи тольтеков, о которых нам почти ничего не известно, край был захвачен варварами-чичимеками. В хрониках часто описывается грубый образ жизни этих кочевников и вместе с тем очень быстрое их приобщение к культуре. Их король Шолотль сначала обосновался возле Хальтокана, а затем в Тенайуке… Другими «иммигрантами» были: тенапеки, которые поселились в Аскапоцалько; акольхуас, которые заняли восточные берега озера и город Коатличаи; свирепые отоми… Образовалось целое множество городов-государств и их объединений, находившихся в постоянной вражде. На востоке — тройственный союз акольхуас из Коатличана, Хвексотла и Тескоко (ранее Тетцкоко). На север от Мехико — Хальтокан и Тенайука. На запад — тенапекские города Тлаконаи и Аскапоцалько. На юг — Кольхуакаи, Хочимилько с его «плавающими огородами» и Чалько. Первые пятьдесят лет существования Теночтитлана скупо отражены в исторических документах. Около 1352 года мешики участвовали, по-видимому, вместе с акольхуас и жителями Хуэксоцинко — города, расположенного в соседней долине Пуэбла, в нападении на тласкальтеков. В это время они должны были действовать в орбите влияния Аскапоцалько. Проживавшие в этом городе тенапеки значительно расширили свою власть при великом Тезозомоке, около 1370 года. Именно этот Тезозомок назначил в 1371 году первого правителя Мехико. Об Акаманичтли говорится то как о человеке из рода тепапеков, то как о сыне одного мешика и благородной женщины из Кольхуакапа. Во всяком случае, именно в Кольхуакап, завоеванный к тому времени мешиками, отправился новый король, чтобы взять себе в жены принцессу Илапкуэитль. Таким образом, была установлена еще одна связь с тольтеками, чья укрепившаяся власть постоянно рассматривалась как единственная законная власть над Центральной Мексикой. Действительно, Кольхуакап, «город тех, кто имеет предков», еще задолго до того был основан тольтеками. Позже самих мешиков часто называли «кольхуас» («колуас», «кудуас»), и под этим именем они стали известны Кортесу в 1519 году. Оставаясь данником тенапеков, король Акаманичтли завладел Тенайукой и тремя городами края «плавучих огородов»: Куитлауак, Хочимилько и Мишквик.

Власть Акаманичтли унаследовал Хвицилихвитль. Он одержал ряд побед как в краю «плавучих огородов», так и на севере долины — над городами Куаутитланом, Хальтоканом и Тескоко. Чималыюнока, третий король мешиков (huey tlatoani, Великий Оратор), был, по-видимому, успешен в столкновениях с Теквиксквиаком и Чалько.

Особенно значительным было участие Чимальпоноки в захвате Тезозомоком восточного королевства Акольхуас, в результате чего произошло полное нарушение равновесия сил в долине. Король Тескоко, Иштлильхочитль, был убит в 1418 году. Незауалькойотль (Голодный Койот), его молодой сын, вынужден был спасаться бегством. Тем временем в Аскапоцалько умирает Тезозомок, и законный наследник трона оказывается смещенным своим младшим братом Макстлой. Чимальпонока, который оказался на проигравшей стороне, был убит по приказу узурпатора.

Правители Мехико-Теночтитлана:

Акамапичтли 1375–1395
Хвицилихвитль 1395–1414
Чимальпопока 1414–1428
Ицкоатль 1428–1440
Мотекусома I 1440–1469
Ахаякатль 1469–1481
Тизок 1481–1486
Лхвицотпль 1486–1502
Монтесума 1502–1520

Создание империи и аутодафе Ицкоатля

События происходят около 1428 года. Имя нового короля — Ицкоатль. Это человек решительный и отважный. Некоторые приписывают ему убийство Чимальпоноки. Ицкоатль решает сбросить зависимость мешиков от города Асканоцалько и налаживает с этой целью необходимые связи. С помощью Голодного Койота, а также тенапекских городов Тлакоиаиа и Хуэксоцинко (долина Пуэбла) он разгромил Асканоцалько и подчинил отказывавшиеся платить ему дань тенаиекские города. Затем он основал с городами Тескоко и Тлаконап конфедерацию, которой с того времени суждено было доминировать в Мексике. Он становится сеньором кольхуас (colhiiatecuhtli), Незауалькойотль — акольхуас (acolhuatekuhtli), а Тотоквихуастли из Тлакоиаиа — тенапеков (tepanecatecuhtli). Это, можно сказать, было рождением империи ацтеков. В первое время Мехико и Тескоко находятся, в принципе, на равной ноге, тогда как Тлаконап занимает в этом союзе место бедного родственника. Очень скоро, однако, Мехико получает неоспоримый перевес, и его король становится фактически главой империи.

Первейшая забота Ицкоатля заключалась в отыскании и уничтожении всех хроник для того, чтобы иметь возможность переписать всю историю по-своему. В этом он отлично преуспел: все дошедшие до нас хроники Мехико подверглись самой тщательной переделке, что видно невооруженным глазом. Другими словами, все, что в истории мешиков предшествует воцарению Ицкоатля, особенно в части странствий, по меньшей мере вызывает подозрение. Мешики представлены здесь согласно основному мифическому стереотипу странствующего пришельца — бедного, но отважного, подобного орлу или солнцу, одерживающего верх надудобно устроившимися богатыми домоседами, привязанными к земле и к лупе.

Все же это не означает несостоятельности самого принципа странствий. Древние источники Месоамерики часто описывают случаи, когда тот или иной народ внезапно покидает свои земли и города и следует за неким выразителем божественного покровительства в поисках райской земли. Возможно, здесь кроется одно из объяснений этих воли отката из городов, которые так характерны для всей истории Месоамерики. Что бы там пи было, такие тенденции засвидетельствованы с полной очевидностью, во всяком случае, для индейцев Бразилии. За четыре столетия свидетели-европейцы собрали много рассказов о внезапных миграциях людей, взбудораженных тем или иным пророком, в поисках рая. В одном из описываемых случаев более двух тысяч индейцев предприняли путешествие через всю Южную Америку. Немногие оставшиеся в живых, добравшись до Перу, не нашли там ничего из того, на что возлагалось столько надежд…

Странствия, таким образом, весьма вероятны; что, однако, вряд ли может вызвать сомнение, так это существование какого-то города в лагуне Мехико к тому моменту, когда там оказались мешики. Именно существование этого предшественника Мехико хотел скрыть король Ицкоатль.

Археология и некоторые детали источников дают возможность предположить, что дело обстояло следующим образом. Группа людей, называющих себя мешикас, по той или иной причине покидают свой родной город, — допустим, Коль-хуакан, — и отправляется на поиски обетованной земли. После долгих бесплодных блужданий люди просят защиты у города, который называется Мехико-Теночтитлан и божественным покровителем которого является Кецалькоатль. Они встречают хороший прием, им выделяют один или несколько кварталов города — согласно традиции, глубоко укоренившейся в Месоамерике. Город становится данником тенапеков. Когда наступают события 1428 года, мешики активно подталкивают людей к мятежу, тогда как коренные жители колеблются. Заключается договор, по которому в случае успеха мешики Ицкоатля становятся хозяевами города. Одержав победу, они действительно берут власть, определяя себе важнейшие посты, и начинают формировать свою аристократию. Захваченные у побежденного противника земли пожалованы наиболее отличившимся воинам. В плане религиозном Кецалькоатль заменен на покровителя города Уицилопочтли. Система двуглавого правления, весьма распространенная в великих доколумбовых цивилизациях, позволяет коренному населению сохранить право голоса. Рядом с королем, наместником на Земле Солнца и дневного света, часто действует «вице-король» или chihuacoatl, «самка змеи» (это также имя одной великой богини), представляющий землю, ночь и автохтонов.

Наследуя тенапекской империи, Тройственный Союз сразу оказывается заложником своей победы. Став наиболее мощным государственным образованием в Мексиканской котловине, он, естественно, вызывает страх и ненависть у недоверчивых соседей. Ицкоатль как бы вынужден принять меры для устранения потенциальных противников. Укрепив свое положение в долине, он направляется на юг и подчиняет себе Куаунауак, а затем — в Герреро — Игуалу и Куэцаллан. Захват Куаунауака (нынешняя Куэрнавака, в долине Морелос) имеет очень большое значение. Он показывает, что ацтеки пытаются разнообразить свои ресурсы и обеспечить себе определенную экономическую независимость, контролируя различные экологические уровни. Долина Морелос, расположенная на значительно меньшей высоте, чем долина Мехико, пригодна для выращивания здесь ценных тропических культур, в частности, хлопка.

Монтесума (на языке науа — Мотекусома) I Илуикамина, который унаследовал власть от Ицкоатля в 1440 году, значительно расширил свою империю. Сначала, в результате долгой войны, он смог разрушить могущественный союз Чалько-Амакемекан. Расположенное главным образом в юго-восточной части долины Мехико, это объединение контролировало доступ к долине Пуэбла и к побережью Мексиканского залива. Многочисленные беженцы из Чалько поселяются в соседней долине, возле Хуэксоцинко и Атлиско.

«Цветочная» война

Долгое царствование Монтесумы I было омрачено страшным голодом, длительные последствия которого оказались поистине роковыми. Голод свирепствовал с 1450 по 1454 год, то есть с 10-го года Кролика до 1-го года Кролика. Снег падал густыми хлопьями, холод и болезни косили людей, а урожаи были катастрофически ничтожными. Люди пытались эмигрировать или хотя бы спасти своих детей, продавая их в рабство тотонакам, жившим на побережье залива, где царило изобилие. Напрасные надежды, поскольку тотонаки приносили их в жертву богам, для того чтобы кара божья обошла их стороной. Короли открыли все свои закрома, однако пищи все равно не хватало на всех.

Жрецам Мехико природная катастрофа представлялась как божье наказание. Чтобы умилостивить богов, надо принести им жертвы — человеческие, конечно, — и в большом количестве. И что особенно важно — жертвоприношения должны осуществляться регулярно.

В жертву приносились, как правило, военнопленные. Но войны были непостоянными, а главное — происходили довольно далеко: пленные прибывали лишь время от времени и, кроме того, совершенно ослабленными и истощенными (большинство из них умирали в пути). Чтобы исправить положение вещей, было решено организовать «цветочную войну» (xochiyaoyotl), то есть регулярные сражения между Тройственным Союзом и городами Тласкала, Хуэксоцинко и Чолула (ранее Чололлаи), находившимися в долине Пуэбла. Некоторые древние историки сообщают, что сражения должны были повторяться регулярно раз в двадцать дней. Города сражались по очереди. Допустим, в какой-то месяц Мехико и Тласкала; затем — Тескоко и Хуэксоцинко и так далее. Другие утверждают, что о поединках договаривались по необходимости — исходя из указаний жрецов или императора. Бои происходили обычно в одном и том же месте, без какого бы то ни было желания захватить новые территории. При возникновении особых трудностей в одном из сражающихся лагерей битва прекращалась, и противники оказывали друг другу необходимую помощь. Жителям соседних двух долин, в зоне которых происходили военные действия, под страхом смерти на жертвенном камне было запрещено заходить в чужую долину. В подобных случаях на рыцарское отношение не приходилось рассчитывать.

Кому пришла в голову идея установить обычай этой ритуальный войны — «веселой войны цветов»? Мешики и тескоканцы оспаривают друг у друга эту сомнительную славу. Свидетельства мешиков, восходящие к утерянной Chronique X, приписывают ее чихуакоатлю Тлакаэлелю, брату-близнецу Монтесумы I, — почти что мифическому персонажу, оказывавшему на историю Мексики мощнейшее влияние в течение полувека.

Интересный факт из этой хроники: «цветочная» война предшествует там голоду. Монтесума захватил пленных и хочет их принести в жертву по поводу торжественного открытия расширенного и обновленного храма Уицилопочтли. Тлакаэлель возражает ему в том смысле, что работы в храме еще не закончены. Это, правда, по его мнению, не должно создавать препятствий при подготовке к жертвоприношениям. Будет совершенно неправильно, если Уицилопочтли вынужден будет ожидать случая, когда он сможет подкрепиться. Наоборот, надо открыть для бога своего рода рынок, куда он смог бы отправиться со своей армией для того, чтобы приобрести съедобных воинов. Таким образом, он всегда будет иметь под рукой свой хлеб — только что вышедший из печи, теплый и вкусный.

«Рынком» послужат Тласкала, Хуэксоцинко, Чолула, Аглиско, Текоак и Тлильюквитепек — шесть городов, назначенных богом для своей обслуги. Врагов не нужно будет бесцельно уничтожать, их надо будет лишь хранить для подходящего случая, как провизию или дичь. Установление ритуальной «цветочной» войны сочетает в себе несколько преимуществ. На рынке-поле сражения делаются запасы для богов. И в то же самое время — об этом Тлакаэлель умалчивает — для «благородных», которые, в противоположность богам, будут пожирать эту провизию реально. В частности, «вице-король», тоже лакомится человечиной. В то же время можно будет добиваться славы и почестей, знать не будет сидеть сложа руки, и рядовые воины смогут упражняться в ратном деле и проявлять отвагу. Именно в этих войнах отныне храбрецы будут награждаться драгоценностями и получать повышение в чине. Что касается других врагов, таких как тараски, йопи, хуакстеки — продолжает объяснять chihuacoatl Тлакаэлель, — то в глазах Колибри-Левши они не представляют большой цепы. Эти варвары, говорящие на каком-то непонятном языке, — хлеб твердый и невкусный.

Пока мы не располагаем более существенной информацией о Тлакаэлеле — такой, какая, вероятно, существовала в Chronique X, мы не можем утверждать с достаточной определенностью, что именно он был создателем ритуальной войны, тем более что, по мнению мексиканских историков из Тескоко, им был Незауалькойотль. Иштлильхочитль, постоянно озабоченный тем, чтобы придать королевскому роду из Тескоко, к которому он сам принадлежал, больший вес, объясняет, что поначалу Незауалькойотль энергично воспротивился требованиям жрецов, которые во время голода указывали на необходимость увеличения числа жертвоприношений. Затем, когда уже было невозможно уклониться от решения, состоялся королевский совет Тройственного Союза, и остановились на том, что жертвоприношения коснутся лишь военнопленных, удел которых все равно заключался в смерти на поле брани. Шикотенкатль из Тласкалы, неизвестно зачем оказавшийся на королевском совете, выдвинул идею регулярных, совершаемых по правилам поединков. Все, однако, побуждает думать, что инициативу проявили мешикас. Город Тескоко был дружественно настроен в отношении городов Хуэксоцинко и Тласкалы, которые поддержали Незауалькойотля во время его изгнания. Мехико, напротив, враждебно относился к этим городам и преследовал при этом свои тайные политические цели. И поскольку Мехико в Тройственном Союзе имел значительный перевес, то решение в последней инстанции принадлежало именно ему. Возможно, к тому времени голод уже начался. Тесная связь между причиной зла и лекарством от него слишком очевидна. Известно, кроме того, что главный памятник царствования Монтесумы II, Теосаlli (Храм войны) воздвигнут после очередного голода по поводу установления «цветочной» войны.

Тот факт, что для обеспечения достаточного числа военнопленных было признано необходимым прибегнуть к поединкам более или менее добровольных партнеров, является достаточно существенным. Боги, как утверждали жрецы, не могут зависеть от случайностей войны. Настоящие войны были, можно сказать, делом случая, их нельзя было начать когда угодно. Иначе говоря, необходимость кормить небо и землю, космическая задача или, для мешиков, божественное предназначение — не были сами по себе достаточными для ведения обычных войн. Нужны были другие мотивы, соответствующие международному праву. Поэтому для жрецов и знатных воинов возникает необходимость обладать каким-то оборотным капиталом. Отныне войны будут делиться на две категории. Одни будут иметь целью завоевание территорий, военную добычу и дань, захват пленников с целью обращения в рабство или для жертвоприношений. Назначение других будет состоять преимущественно в приобретении жертвенного материала и для тренировки в военном деле.

«Цветочная» война не представляла собой какого-то нового изобретения. Это выражение было употреблено для обозначения конфликта между городами Чалько и Тлакочкалько еще в 1324 году. Но тогда оно использовалось, главным образом, для обозначения не настоящей войны со смертью людей, а исправительно-наказательных поединков, состязаний на копьях и кровопускания, оказывавшегося, как правило, несмертельным. «Цветочная» война между Мехико и Чалько в 1376 году относилась, по-видимому, именно к этому типу, через десять лет положение изменится. В 1387 году убивали уже всерьез, правда, только простых воинов. «На протяжении всех двенадцати лет войны погибали простые воины, а великие оставались живы, поэтому эта война и получила название «войны цветов».

Хронист Чалько, Чимальиахии, сообщает, что «война перестала быть «цветочной» или, скажем, условной, регламентированной, в 1415 году, когда знатные мешики не отпускали уже взятых в плен чальков; аналогичным образом поступали и знатные чальки в отношении взятых в плен мешиков». Другие авторы определяют всю войну против чальков (1386–1455) как «цветочную». Эта взаимная договоренность «благородных» о том, чтобы убивали только простых, просто поражает. Не они ли должны были в первую очередь обладать воинской доблестью и стремиться к славной и цветущей смерти на поле битвы или на жертвенном камне? При обряде наречения ребенок простых родителей получал знаки социального положения или ремесла своего отца. Маленькому представителю знати вручалось выполненное по его росту оружие. И как только он появлялся на свет, повитуха ему говорила: «Дом, в котором ты родился, — не твое жилище; ты солдат; ты птица по имени quecholli; ты также птица по имени gaquan; ты птица и ты солдат того, кто присутствует всюду. Твой дом — это лишь временное пристанище. Твоя истинная родина далеко; ты уйдешь в другие края. Ты принадлежишь чистому нолю, где происходят сражения. Только для них ты появился на свет; твое ремесло и твоя наука — это война; твой долг в том, чтобы поить солнце кровью твоих врагов и поставлять земле, чье имя Тлалтекугли, тела твоих противников для того, чтобы она их пожирала. Что касается твоей родины, твоего наследства и твоего счастья — ты найдешь их на небе во дворце Солнца… Для тебя будет счастьем оказаться достойным окончить свою жизнь на поле боя и получить таким образом цветущую смерть».

Местные дворяне были очень далеки от того, чтобы стремиться к подобному счастью. В рассматриваемую нами эпоху (XIV век) об этом всерьез никто уже и не думал. Дворяне, даже враги, находились в постоянном сговоре. Когда мешики организовывали большие церемонии с жертвоприношением пленных воинов, они никогда не забывали приглашать важных представителей своих главных врагов. Эти сеньоры приходили тайно, поскольку простолюдинам ничего об этом знать не полагалось, и уходили, как правило, с богатыми подарками. Город Тласкала, в свою очередь, поступал точно так же. Гибель представителей знати высокого ранга во время «цветочных» сражений воспринималась, по-видимому, как досадный эпизод.

«Цветочные» сражения, иногда довольно жестокие, дали толчок для возникновения рыцарской поэзии, отголоски которой обнаруживаются в трудах хронистов той эпохи. Тезозомок, к примеру, определяет «цветочную» войну как битву галантную и славную, поле которой усеяно цветами, драгоценными перьями и подобными красным розам телами, почившими в славе и радости, дух которых испытывает удовлетворение от общения с предками».

В современных исследованиях существует большой интерес к «цветочным» войнам и часто ставится вопрос об их истинной мотивировке. Та мотивировка, которая указывается древними авторами, уже известна: прежде всего это свежее и регулярное питание для богов; затем тренировка, почести и продвижение по службе; наконец то, что утверждается не столь решительно и определенно — дополнительное питание в виде человеческого мяса.

Первый мотив, без сомнения, наиболее важен: некоторые исследователи описывают «цветочную» войну как «осуществление религиозной концепции, составлявшей самую суть существования ацтекского народа». Следует, однако, уточнить, что реализация этой концепции осуществлялась также и в других войнах — обычных. Необходимость «цветочной» войны связывалась с более узкой задачей — обеспечить регулярный приток жертв в хорошем физическом состоянии.

Для других исследователей второй мотив — воинская тренировка — является первостепенным, поскольку такая империя, как государство ацтеков, требовала, чтобы ее военная машина была всегда в отличном рабочем состоянии. С этим можно не согласиться, поскольку прежде чем проводить регулярные воинские тренировки, надо иметь постоянную армию. Такой армии у ацтеков никогда не было, даже после десятилетий «цветочной» войны. Кроме того, мифы и поэтические произведения ацтеков достаточно хорошо показывают необычайную важность воинской мистики. К тому же, другие державы создавали очень эффективные армии, не прибегая при этом к такой убийственной тренировке, как цветочные войны. И, наконец, почему соперники Тройственного Союза принимали участие в этой смертельной игре? Ведь, как известно, ни тласкальтеки, ни хуэксоциики не отличались империалистической жаждой покорения мира…

Что касается третьего мотива, то его тоже не следует отвергать. Фактом является то, что жертвы поедались — прежде всего семьями вождей и наиболее отличившимися воинами. Американские исследователи утверждают, что практика человеческих жертвоприношений обусловлена, главным образом, нехваткой протеина, которая, в свою очередь, проистекала от отсутствия наиболее важных видов домашних животных. Получение порции человеческого мяса было важным фактором воздействия на настроение воинов. Интересен один неоспоримый факт; единственная великая цивилизация с архаичным ведением сельского хозяйства, которая не имела в этом своем хозяйстве крупных домашних животных, была именно той, которая санкционировала регулярное откармливание и поедание людей… Все же идея, распространяемая с большим публицистическим шумом, — это еще не открытие. Уже вскоре после Конкисты Карл V в надежде на искоренение каннибализма издал указ, поощряющий ввоз домашнего скота в Новую Испанию.

Рассмотренный тезис грешит чрезмерностью. Было доказано, что нехватка протеинов в организме ацтеков не была такой уж катастрофической. Кроме того, как правило, в пищу употреблялись лишь некоторые части тела. Кроме того, в широком масштабе каннибализм касался только некоторых ограниченных категорий населения и получил распространение только в Центральной Мексике. В других местах государства не были еще настолько могущественны, чтобы захватывать пленных в большом количестве. И, наконец, ничто не доказывает, что в предшествующих месоамериканских цивилизациях, где также обходились без разведения домашнего скота, существовало людоедство (если не считать возможных случайностей). При всем сказанном остается все же тот факт, что ритуальная война обеспечивала регулярную и своевременную поставку человеческого мяса.

Точка зрения Тласкалы

Не была ли «цветочная» война просто войной, но с применением более коварных методов? Испанский хронист Гомара подсказывает эту идею уже в XVI веке. «Конечно, — соглашается он, — бои велись ради упражнений и захвата жертв, по особенно потому, что люди Пуэблы не хотели подчиняться мешикам и признавать их богов». Тезозомок это подтверждает. Согласно его мнению, вице-король Тлакаэлель предлагает довести до жалкого состояния шесть городов долины Пуэбла и народ йопи и обратить их в вассалов Мехико. Он говорит об этих боях не как о рыцарских поединках, проводившихся в равных для их участников условиях, по как о рынке, куда тласкалтеки приходят продавать, а мешики запасаться провизией. Какова в этом смысле точка зрения городов долины Пуэбла? Каково было их участие в этом «рынке»? Трудно сказать. Когда историки города Тласкалы говорят о настоящей ожесточенной войне, они обращаются к ситуациям более недавнего прошлого. Однако известно, что уже перед Монтесумой II ритуальные бои не всегда были галантными. Они возбуждали у тласкальтеков столь сильную ненависть к Тройственному Союзу, что во время Конкисты жители Тласкалы стали для Кортеса наиболее верными союзниками.

Если верить Иштлильхочитлю, то система ритуальных боев была предложена Шикотепкатлем из Тласкалы. Это мнение, вероятно, заимствовано у другого хрониста Тескоко, Помара, который утверждает, что слышал от стариков из Тласкалы, будто их предки с охотой участвовали в «цветочных» войнах. Но что привлекало Тласкалу в этой войне? Нигде нет сведений о том, чтобы знаменитый голод был таким же сильным в долине Пуэбла, как в долине Мехико. При этом тласкальтеки должны были хорошо понимать, что не обладают такими резервами, какие были у их противников, и рано или поздно они проиграют.

Интересно рассмотреть версии тласкальтеков. Они ничуть не сомневаются, что война была настоящей. Кортесу они говорят о себе: «Эта провинция никогда никому не платила дани и никогда никому не подчинялась… с незапамятных времен они жили свободными и всегда успешно защищали себя от посягательств Монтесумы, его отца и других его предков, которые держали в подчинении все земли вокруг, но их, тласкальтеков, подчинить не могли несмотря на то, что постоянно держали под контролем выход из долины». По мнению одного из королей тласкальтеков, Машишкацина, которое было записано испанцами, войны с Мехико насчитывали восемьдесят, а может быть и сто лет, восходя к временам «дедушки» Монтесумы. Именно тогда мешикас хитростью захватили одного из наиболее влиятельных тласкальтекских сеньоров и замучили его до смерти, после чего его тело было обильно набальзамировано и превращено в светильник для королевских апартаментов или, несколько проще, — в факел.

По-видимому, тласкальтекский рассказчик не мог удержать слез, вспоминая о таком грубом нарушении правил хорошего топа. Его рассказ находится в полном противоречии с другими данными и наверняка представляет собой апокриф. Другой, еще более подозрительный фрагмент, носящий на себе следы христианского влияния, был подобран все тем же Иштлильхочитлем; в нем содержится эпизод, аналогичный рассказанному, но уже применительно к Чалько — партнеру Мехико по «цветочной» войне. Внешние обстоятельства и причины совпадают, поскольку и здесь природное бедствие объясняется недовольством богов, а средство от него заключалось в увеличении жертвоприношений.

Король Тескоко Незауалькойотль намерен усмирить мятеж Чалько, по терпит поражение. Жрецы объясняют ему, что это наказание за его нечестивость, выражающуюся в слишком скупых человеческих жертвоприношениях. Тогда Голодный Койот, выполняя пожелания жрецов, устраивает богатое жертвоприношение. Тем временем Тотеоцинтекутли из Чалько захватывает в плен находившихся вместе на охоте двух сыновей правителя Мехико Ахаякатля и двух сыновей Незауалькойотля. Он приносит их в жертву, оправляет их сердца в золото и носит их на шее в виде ожерелья. Что касается тел, то он разместил их по четырем углам парадного зала, дав каждому в руки наполненную диалтеей кадильницу — для освещения зала.

Конец этой истории сильно отличается от того, что нас сейчас занимает. Речь идет о короле Тескоко, которого Иштлильхочитль представляет почти как монотеиста. Незауалькойотль не только не увеличивает жертвоприношения, но и вообще запрещает их, поскольку понимает их бессмысленность. Его боги представляются ему теперь ложными, и у него возникает ощущение присутствия другого, не известного ему до той поры бога — могущественного создателя мира. После того как он совершил сорокадневный (!) пост, к его слуге пришел некий излучающий сияние юноша, повелевший передать королю, что он будет вознагражден за свое примерное поведение и, несмотря на его пожилой возраст, жена подарит ему другого сына.

Оставим в стороне анекдот и перейдем к более серьезным объяснениям. Муньос Камарго из Тласкалы утверждает, что раньше жители двух соседних долин жили в идеальном согласии. Тласкала вела торговлю с побережьем и процветала. Но гордость обуяла в конце концов мешикас, и они стали проводить политику захватов — сначала при Ахаякатле, а затем при одном из его преемников, Ахвицотле. Вскоре они подчинили себе Хуэксоцинко, Чолулу и несколько городов долины Пуэбла и поставили пограничные вехи, чтобы запереть Тласкалу в долине. Завидовавшие процветанию Тласкалы и ее гордой независимости Хуэксоцинко, Чолула и другие побежденные города настраивали мешиков против тласкальтеков, утверждая, что те хотят захватить все побережье (Куэтлакстлан, Тукстлан, Чемпоалу, Коацакоалькос, Табаско и даже гору Кампече). Недолго думая, мешики захватили всю страну тотонаков (Тотоиакаиан) и уастекские провинции. Тласкала пыталась отстаивать свою независимость, но постепенно покорилась. Когда тласкаланцы попытались узнать у мешиков о причинах такой неоправданной войны, им было сказано, что великий император Мехико является истинным повелителем мира, что никто не должен уклоняться от его власти и что попытавшегося это сделать ждет неминуемая гибель. После этого война между этими двумя городами продолжалась беспрерывно.

Автор (Муньос Камарго) совершенно не упоминает о священной войне, хотя, правда, и не отрицает ее существования. Он пытается только объяснить в выгодном для тласкальтеков смысле враждебность, существовавшую между двумя государствами. Его хронология запутанна: он помещает Ахвицотля перед Ахаякатлем — но его анализ не беспочвен. Как только Монтесума I заключил договор о «цветочной» войне с теми, кого отныне союзники будут называть «врагами дома», он поспешил окружить их со всех сторон. Сначала он принялся за Тлатлаукитеиек, Точнан и Куэчтлан, отрезав таким образом дороги из долины Пуэбла на северо-восток. Затем он перенес свои усилия на южный фланг Тласкалы. Такие города, как Тепеака на юго-восток от Тласкалы, Коишглахуака на севере края миштеков, Ахвилизаиан (Оризаба) и Куэтлакстлап (Котакстла), были покорены один за другим, и войска союзников достигли побережья залива — к югу от современного Веракрус. Тласкала обещала помощь Ахвилизанану, затем Коиштлахуаке и, наконец, Куэтлакстлану, но всякий раз либо воздерживалась от какого-либо вмешательства, либо осуществляла его тайно, скупо и безуспешно. Надо сказать, что в то время Хуэксоцинко был сильнее Тласкалы. Его подчинение Мехико, как утверждает тласкальтекский метис Муньос Камарго, осуществилось при Монтесуме II.

В результате внезапных нападений Тласкала оказалась окруженной со всех сторон и лишенной ценностей, которые теперь шли потоком в города Союза в качестве подати: какао (благородный напиток и одновременно подобие денег в меновой торговле), каучук, из которого изготавливали, кроме всего прочего, мячи для игры в пелоту, хлопок и сверкающие всеми цветами радуги перья редких птиц.

Это устремление к морскому берегу с одновременным окружением Тласкалы заставляет предположить, что политические и экономические мотивы играли одинаково важную роль. Кроме того, Мехико желал обезопасить себя от какой-либо потенциальной угрозы, в частности, от такой близкой. Однако каждое нападение было, как правило, дорогим мероприятием. Стратегия Тройственного Союза всегда заключалась в принципе использования наименьшего сопротивления. Но долина Пуэбла была плотно заселена. По оценке Кортеса, в государствах Тласкала и Хуэксоцинко насчитывалось около 150000 налогоплательщиков, стайо быть, там могло быть примерно 750 тысяч жителей. Следовательно, нужно было ожидать яростного сопротивления и тяжелых потерь — при в общем небольшой экономической и политической выгоде; долина Пуэбла не могла предложить никаких предметов роскоши. Кроме того, даже оказавшись победителями, союзники должны были бы постоянно опасаться мятежей.

В этих условиях «цветочная» война могла явиться идеальным решением проблемы. При регулярных встречах, с одинаковым личным составом с той и с другой стороны она должна была повлечь за собой примерно одинаковые потери — более ощутимые, однако, там, где население было менее многочисленным, то есть в долине Пуэбла. Все говорит о том, что эта война была навязана партнерам, которые не могли уклониться из-за страха показаться трусами и потерять престиж. Это подтверждается тем фактом, что сражения происходили всегда в долине Пуэбла или на ее границах и никогда — в долине Мехико. «Враги дома» действительно выглядели как осажденные.

Поначалу короли долины Пуэбло не очень серьезно принимали в расчет последствия ритуальных сражений. Возможно даже, они надеялись, что куртуазный альянс свяжет союзников и помешает им атаковать по-настоящему. Для Мехико и для Союза все это изначально было выгодным мероприятием. Союзники не только захватили необходимое количество пленных и прошли необходимую военную тренировку, но, кроме того, они нейтрализовали любое нападение, которое могло прийти с этой стороны. Они могли теперь спокойно окружить долину Пуэбла, отрезая ее от ресурсов любого рода, разорять ее и обескровливать, ожидая, когда государства Пуэблы развалятся сами собой. И все эго происходило при соблюдении рыцарских манер, не задевая традиционного чувства дружбы, связывавшего Тескоко с Хуэксоцинко и Тласкалой. Задуманная тактика должна была принести свои плоды: по некоторым оценкам, конечно, очень приблизительным, население долины Пуэбла с указанного времени начнет уменьшаться, тогда как везде в других местах оно будет увеличиваться.

Эра трех братьев: Ахаякатль, Тизок и Ахвицотль (1469–1502)

Если на востоке ацтекское могущество дает о себе знать до самого побережья, то на западе, наоборот, оно не выходит за границы долины.

Ахаякатль (1469–1481) пытается изменить положение. Он берет Толуку, затем захватывает мощное королевство тарасков в Мичоакане, но в конечном итоге поход оказался неудачным, и тараски сохранили свободу. Ахаякатлю повезло больше в Тлателолько, расположенном вблизи Мехико. Как ни странно, этот город-близнец Мехико все время оставался не зависимым от своего более мощного соседа. Под каким-то благовидным предлогом Ахаякатль нападает на пего. Тлателольки напрасно взывают к помощи «врагов дома». Их король гибнет в бою, они побеждены и вынуждены согласиться с навязанным им правлением военного губернатора.

В ознаменование своих побед и для увековечения славы Мехико Ахаякатль повелел вырезать из камня гигантскую чашу, предназначенную для приема сердец и крови жертв. Эта cuauhxicalli украшена по окружности одиннадцатью сценами, представляющими королей Мехико и униженных представителей основных завоеванных мешиками территорий. Чаша была обнаружена в 1988 году во дворе здания, расположенного в периметре того, что некогда было Великим Храмом Мехико.

Правление Тизока (1481–1486) было коротким и малопримечательным. Его упрекали в мягкотелости и, возможно, это послужило причиной его смещения. Он совершил несколько успешных походов против Ксиукоака — на границе уастекского края, к северу от теперешнего штата Веракрус. Однако, возвращаясь из Ксиукоака, он потерпел поражение от Мецтитлана. Его главная заслуга заключается, возможно, в продолжении строительства большой пирамиды Мехико-Теночтитлана. Пирамида была двойной, наподобие самой королевской власти или первоначального верховного божества месоамерикаицев. Это сооружение было увенчано двумя храмами: один был посвящен Уицилопочтли — непобедимому воину, восходящему Солнцу, свету и самому существу парода мешикас; другой — Тлалоку, древнему богу земли и дождя, воплощению местных верований. Тизок велел изготовить новый жертвенный камень по образцу жертвенной чаши Ахаякатля, добавив при этом несколько сцен, отображавших новые победы. Обновленная пирамида была открыта с особой пышностью преемником Тизока, Ахвицотлем. Если верить источникам, за три дня в жертву было принесено 80000 пленных. После такого обнадеживающего начала великий tlatoani (король) совершил ряд походов, в результате которых территория империи увеличилась почти вдвое. На западе Ахвицотль покорил землю между Толукой и Тулой. На юге он пересек Герреро и дошел до Тихого океана. На востоке он одержал несколько побед в Оахаке, усмирил область Теуантепека и продвинулся до гавани Хоконочко на границе Гватемалы. Кроме того, подобно своим предшественникам и своему преемнику, он не уставал усмирять мятежи.

Со стороны долины Пуэбла ритуальная война постепенно приходила в упадок. К 1498 году союзники предприняли неожиданное нападение на Атлиско, проводившееся с нарушением установленных рыцарских правил и закончившееся полной неудачей. Воинами Тройственного Союза и городов Чалько, Хочимилько, Куитлауака и Мисквика командовал племянник императора Тлакауэиан, брат будущего императора Монтесумы II. Вместе с Тлакауэианом находились два его брата. Вещие прогнозы относительно исхода операции были неблагоприятными. Перед походом Тлакауэиан сказал императору: «Великий господин, я думаю, что больше не увижу твое лицо. Я поручаю тебе своих жен и детей».

Союзники вроде бы выстроили несколько сот тысяч человек — цифра явно раздутая, — но месоамериканцы имели обычай никогда не использовать в деле весь свой численный состав одновременно. Сначала Тлакауэиан отряжает двести мешиков, которые сразу ввязываются в бой. Затем наступает очередь тласкальгеков. Но чем больше Тлакауэиан посылает людей, тем более ощутимыми становятся потери. Посланные в подкрепление тенапеки творят чудеса, тогда как тласкальтеки выходят из боя для передышки. Подходят в большом числе хуэксоцинки, и начинается настоящее побоище. Тлакауэиан понимает критичность положения. Он обнимает братьев и говорит им: «Вперед, братья! Пришло время показать нашу храбрость. Скорей на выручку к нашим воинам!» Они бросаются в гущу боя, однако противник не уступает ни пяди земли. Вскоре, увлекшись боем, Тлакауэиан оказывается в окружении сотни вражеских солдат. Непрерывно работая своим палашом, он валит на землю половину из этой сотни. Наконец, обессилев, он сдается: «Хватит, хуэксоципки, я вижу, что больше не могу сопротивляться и что победа на вашей стороне. Пусть остановят бой. Я перед вами. Поступайте со мной по своей воле». Его хотят увести живым, но он цепляется за мертвых, говоря, что заслужил того, чтобы быть принесенным в жертву здесь же, на поле боя. Уступая его настояниям, его убивают и тут же разрезают на части. Его два брата также убиты, многие знатные вожди взяты в плен. Союзники должны признать поражение и отступить. Хотя это сражение и смерть Тлакауэпапа засвидетельствованы многими авторами, многое здесь вызывает сомнение. В извлеченных из утерянной Chronique X текстах указанное событие относится к царствованию Монтесумы II. Противниками оказываются то атлиски, то хуэксоцинки, то тласкальтеки, то тлильюквитепеки. Кроме того, Тлакауэнан иногда называется сыном Монтесумы.

Наконец, смерть трех братьев-принцев представляется общим местом в описаниях сражений прошлого. Такое есть уже в описании «цветочной» битвы против чальков при Монтесуме I. Мешики попадают в окружение и с яростью защищаются. В результате — громадные потери с той и с другой стороны. Вечером после боя на поверке отсутствуют три брата: Чахуакве, Кецалькуаух и Тлакауэнан. Их обнаруживают мертвыми. Согласно другой версии, Тлакауэнана берут в плен и отводят в Чалько, чальканцы хотят его освободить и сделать своим королем. Он говорит своим товарищам по несчастью, что если их также освободят, то он примет предложение чалькаицев, если же нет, то он предпочитает умереть вместе со всеми. Когда чальканцы повторяют свое настойчивое предложение, Тлакауэнан делает вид, что принимает его, но просит, чтобы ему было позволено побыть с его товарищами, поскольку как раз в эго время отмечается праздник Созревания плодов. По этому же случаю он просит соорудить столб высотой в двадцать саженей с площадкой наверху. Чальканцы соглашаются. Мешики поют и танцуют, затем Тлакауэнан взбирается по столбу на самую площадку, танцует, а затем кричит вниз: «Чальканцы, знайте, что своей смертью я покупаю ваши жизни и что вы должны будете служить моим детям и моим внукам, так как моя королевская кровь должна быть оплачена вашей кровью». Затем он бросается вниз, падает на землю как созревший плод и разбивается на части. Других мешиков убивают стрелами.

Все происходит так, как если бы ацтекские специалисты по запоминанию исторических событий украшали свои декламации взаимозаменяемыми эпизодами. Но в данном случае смерть Тлакауэнана, близкого родственника Монтесумы II, слишком уж хорошо документирована, чтобы подвергать сомнению описанные обстоятельства. Во всяком случае, тот факт, что готовилось внезапное нападение, заставляет, по-видимому, предположить, что император Ахвицотль хотел бы избавиться от некоторых своих родственников. Его поражение, свидетелем которого был Монтесума, служит, возможно, ключом к пониманию того, почему этот последний в свою очередь набросился на анклав долины Пуэбла.

Закат Хуэксоцинкко

Вскоре после сражения при Атлиско в Хуэксоцинко произошли события, в результате которых этот город оказался на втором плане, уступив свое место в долине Пуэбла Тласкале. По-видимому, сразу после смерти короля Чияукоатля в королевстве Чияуцимко-Хуэксоцинко разразилась настоящая гражданская война, из которой Тройственный Союз, вполне естественно, постарался извлечь выгоду.

Сын Чияукоатля, Тольтекатль, был настолько отважен, что во время неожиданного нападения Тройственного Союза на Атликско, он не раздумывая, без всякого оружия, бросился в самую гущу боя. Он убил нескольких врагов и продолжал сражаться снятым с них оружием. Когда мешики отошли, он привел в Хуэксоцинко одного пленника, которого он принес в жертву, а содранную с него кожу надевал йотом в сражениях на себя. Его подвиги позволили ему стать достойным преемником своего отца на посту правителя города. Вскоре, однако, он поссорился со жрецами Хуэксоцинко. По одной версии (существуют и другие — принципиально отличные от нее), жрецы совершали неслыханные проступки: они просто заходили в дома и уносили без спросу маис и индюков. Более того, они похищали одежду купающихся женщин. Возмущенные люди не знали, что предпринять. Тольтекатль решил наказать виновных, но когда он собрался их арестовать, они взялись за оружие. Произошло столкновение, в которое вмешался главный жрец бога-хранителя города Камакстли с невиданным до тех пор оружием, магическим сосудом типа тыквы, из которого после произнесения некоторых колдовских заклинаний и особого песнопения вылетал огонь. Не имея желания быть уничтоженным с помощью этого прототипа аркебузы, вожди и воины отступили. Тольтекатль и многие его сторонники попытались скрыться у чальков, которые известили об этом императора. Помня о сокрушительном поражении при Атлиско, Ахвицотль приказал убить Тольтекатля. Есть основания полагать, что враждебная жрецам группировка в Хуэксоцинко еще долго продолжала свою борьбу.

Ахвицотль предпринял еще одну инициативу, которая оказалась столь же неудачной, как и его коварное нападение на Атлиско. В Мехико к тому времени уже существовал акведук, по которому город снабжался пресной водой от Чанультепека, но поскольку население города сильно возросло, император задумал построить еще один — от родников Койоакана. Он испросил на то согласия у короля Тцотцомы, который, разумеется, это согласие дал, но счел своим долгом предупредить императора о возможных последствиях намечаемого предприятия. Источники, от которых предполагалось вести акведук, были мощными, но иногда они били так сильно, что заливали все вокруг. Вести от них воду в Мехико было весьма рискованно, поэтому следовало, по мнению Тцотцомы, ограничиться чапуль-тепекским акведуком.

Этот ответ в высшей степени возмутил Ахвицотля. Он послал к Тцотцоме двух великих судей (одновременно — палачей), которые должны были задушить его или обезглавить. Но Тцотцома обладал необычными способностями. Увидев приближающихся палачей, он сначала принял облик гигантского орла, а затем — ягуара. Судьи-палачи в страхе бежали. На следующий день мешики появились уже в гораздо большем числе. Однако вместо короля их встретила гигантская змея. В страхе мешики попятились назад, затем все же отважились атаковать змею, но тогда животное превратилось в пылающий огонь, который заставил незваных гостей окончательно отступить. Доведенный до исступления император потребовал от сеньоров Койоакана выдать ему короля, пригрозив в противном случае разрушить их город. Тцотцома вынужден был смириться. «Вот он я, — сказал он мешикам, — отдаюсь в ваши руки, по передайте вашему королю Ахвицотлю то, что я ему предрекаю. Не пройдет и нескольких дней, как Мехико будет затоплен и разрушен, и тогда он пожалеет о том, что не захотел последовать моему совету».

Акведук был построен и торжественно открыт. Вскоре яростный поток воды хлынул в Мехико-Теночтитлан и, таким образом, пророчество Тцотцомы сбылось. Город был полностью затоплен. Некоторые источники утверждают, что Ахвицотль вынужден был бежать из своего дворца, и в этот момент он сильно ударился лбом о какую-то балку (возможно — притолоку, или дверной косяк). Умер он несколько лет спустя.

Структура ацтекской империи

К концу правления Ахвицотля империя достигла максимальных размеров. Однако расширение ее территории происходило неравномерно. В то время как на западе и на севере ее границы находились на расстоянии нескольких дневных переходов от Мехико, на юге и на востоке они были удалены на несколько сотен, а в случае, например, Хоконочко, на целую тысячу километров. Кроме того, существовал еще целый ряд самостоятельных анклавов. Прежде всего, это долина Пуэбла, а также — королевства Мецтитлан, Йоии и Тототенек, не считая множества других более или менее важных территорий. Завоевания осуществлялись по обстоятельствам и в силу необходимости, но всегда с учетом наименьшего сопротивления. Например, в отношениях с «врагами дома» из долины Пуэбла всегда существовало стремление обойти серьезные препятствия и ограничиться изоляцией и ослаблением противника.

С самого начала Мехико, конечно, должен был располагать сельскохозяйственными землями на материке, и он очень быстро подчинил там себе некоторые города. Во время войны с тенапеками Незауалькойотль вернул себе свое акольхуанское королевство, тогда как Мехико-Теночтитлан и Тлаконап разделили между собой королевство тенапеков.

В захваченных или возвращенных городах Союз стремится, насколько эго возможно, сохранить и утвердить власть местных королей, а тем королям, которые были изгнаны тенапеками, вернуть их прежнюю власть. Таким образом, в долине было восстановлено около тридцати старых династий и создано несколько новых. Лояльность всех этих зависимых от Союза королей стимулировалась и закреплялась брачными союзами, а в случае Тескоко — вынужденным обязательством правителей присылать своих детей к Незауалькойотлю для проживания при дворе.

Гегемонию Тройственного Союза нужно было, конечно, защищать, и для этого душить в зародыше любую коалицию, которая могла бы угрожать существованию этой гегемонии. Следовало также обеспечить себя средствами в виде налогов, для того чтобы иметь возможность поддерживать отвагу воинов, награждать верных вассалов шаткой империи, поощрять новые дружеские связи, повышать престиж и укреплять влияние правителей Тескоко, Тлаконапа и особенно Мехико. Государство, все более и более укрепляющее свою мощь, должно было поддерживать свой авторитет. Дух соперничества и соревновательности был у ацтеков таков, что в связи с этим иногда говорят об особом социальном явлении, именуемом словом «потлач». Так же как у индейцев северо-западной части Северной Америки, откуда было заимствовано это слово, вождь должен был как можно больше проявлять свою щедрость вплоть до того, чтобы этим самым унижать и ставить в неловкое положение своих соперников. Если они были не в состоянии отплатить той же мерой, они теряли престиж и вынуждены были признавать свое более низкое положение.

Государство должно было, таким образом, защищать себя и производить выплаты и вознаграждения. Для этого ему было необходимо по мере роста империи захватывать все больше и больше богатств. Образовывался порочный круг. Для того чтобы сохранить новые приобретения, государство нуждалось в войске, союзниках, а следовательно, и в налогах. Чтобы обеспечить себе эти средства, нужны были новые сокровища, а значит и новые войны. Уже при образовании Тройственного Союза обозначился своего, рода раздел мира. Несколько упрощая, скажем, что Апауак, то есть известный мир, был поделен на квадранты, ограниченные четырьмя линиями, направленными от Мехико к четырем странам света. Тлаконап получил в качестве стартовой площадки для своей экспансии северо-западный квадрант. Тескоко — гораздо более завидный, северо-восточный квадрант. Что касается мешиков и колуас, то они могли развернуть свой бруствер в двух южных квадрантах. Это не мешало совместным походам. В этих случаях захваченные земли, дань и приобретенная рабочая сила разделялись по определенной схеме, в которой учитывался занимаемый квадрант, численность войск и положение в Союзе.

Покоренные города наделялись различным статусом — в зависимости от их степени сопротивления, географического положения или стратегического значения. По мере возможности Союз оставлял на месте прежних королей, сеньоров или местных князьков, ограничиваясь требованием «подарков» или дани и рабочей силы, то есть вспомогательных войск во время войны. Так было, как правило, в долине и ее окрестностях, а также там, где Союз не встречал или почти не встречал сопротивления. Часто в покоренный город присылался чиновник, называвшийся calpixqui, которому вменялось наблюдение за сбором налогов и исполнением назначенных работ.

Выбор нового короля должен был утверждаться в центре. В помощь же королю назначали имперского советника, который должен был вершить правосудие и следить за тем, чтобы народ не подвергался произволу. В более сложных случаях кто-нибудь из местной знати определялся на место короля или в помощь существовавшему королю назначался еще другой, дополнительный. Так было, например, в Аскапоцалько, где к местному королю добавили другого — мешика. В более редких случаях вместо туземного монарха или монархов назначался военный губернатор (cuauhtlatoani, или tlacatecuhtli, или еще tlacochtecuhtli), но похоже, что это было лишь в переходной ситуации, в ожидании восстановления законной власти. Наконец, случалось и так, что население слишком непокорных городов, таких, скажем, которые восставали неоднократно, поголовно истреблялось и заменялось колонами из Тройственного Союза. Переплетение полномочий и обязательств отличалось крайней сложностью. Деревня, церемониальный центр или подчиненный имперской власти город могли сохранять свои предыдущие обязательства в отношении другого города. Если такой населенный пункт или город попадали под власть коалиции, то они могли заключать новые обязательства сразу в отношении нескольких городов. Населенные пункты акольхуаканского королевства Тескоко имели обязательства относительно этого города, но также и относительно Мехико. Акольхуакан, впрочем, был одной из провинций, которые платили дань центру; возможно, потому, что он был завоеван в то время, когда Мехико был союзником Аскапоцалько. Короли мешиков имели там свои земли. Зато Куаунауак (Куэрнавака, в долине Морелос) и девять других городов, принадлежавших Незауалькойотлю, выплачивали дань также и Мехико.

Существовала, таким образом, даны местные продукты в сыром или обработанном виде, иногда в необъятных количествах; работы, служба. Жители деревни или города должны были обрабатывать землю и выполнять другие работы типа барщины или поставлять продукты своего труда сеньору — тому, кто их «заслужил» своей храбростью. Но они, жители этой деревни или этого города, имели обязательства также и в отношении столицы того маленького королевства, частью которого они являлись. Маленькая столица маленького королевства могла подчиняться еще какому-то более крупному городу. В большом королевстве Акольхуа, включавшем в себя целый ряд более мелких, восемь городов, например, обязаны были содержать в порядке леса и сады короля Тескоко. Тринадцать городов должны были поддерживать поочередно дважды в течение двадцати дней два очага во дворце Тескоко. Восемь податных районов обеспечивали поставку во дворец провизии и исполнение различных служб. Другие города должны были способствовать воспитанию такого-то наследного принца…

Иногда в одном и том же городе один район (calpulli) платил своему королю дань, тогда как другой занимался выполнением в Мехико различных работ, а остальные — поставкой провизии. В определенных случаях обязательства в отношении империи ограничивались поставкой подкрепления и провизии проходящим войскам. Пограничные города, например, поставляли военную силу и содержали гарнизоны. Собранная дань накапливалась в региональных центрах, а затем отправлялась, по крайней мере, какая-то ее часть, в долину Мехико. Она обеспечивала содержание правительственных чиновников, вознаграждение отличившимся воинам, оплату различного персонала, расходы на содержание тех, кто был занят выполнением работ, помощь пострадавшим от различных бедствий… Но все это происходило, главным образом, в столице империи. Там действительно можно было говорить о перераспределении. Отдаленные провинции за уплаченную ими дань могли получить, и то не всегда, защиту союзных войск во время военных событий. Империя представляла собой переплетение связей по линии заслуг и родственных связей между государями. В остальном мало что способствовало консолидации империи. Каждый хотел получить как можно больше власти и как можно меньше брать на себя ответственности. В смысле административного деления существовали, с одной стороны, выстроенные в определенной иерархии различные города-государства, а с другой — податные провинции, где весьма важную роль играл имперский сборщик налогов, которого в более мелких городах представляли сборщики второго ранга (calpixque). Для обеспечения общей связи не существовало ни настоящей постоянной армии, ни широкой сети дорог, которая гарантировала бы быстроту военных операций. Лишь несколько особо важных в стратегическом отношении пунктов имели свои гарнизоны. Среди них: Остоман — на западе, Оахака — на юге, Точтенек — на востоке и, возможно, Ксиукоак — на севере.

Кроме того, для поддержания порядка и мира в империи расчет строился на благодеяниях (весьма скромных), которыми пользовались подчиненные города-государства; сюда можно отнести: защиту в рамках Союза; запрет, хотя и не носивший систематического характера, на войны между соседями; иногда — защиту граждан от произвола сеньоров. Но главным образом мир и порядок удерживались с помощью жесточайших репрессий.

Кроме всего прочего, империя занималась рэкетом. Три объединенные между собой банды, каждая из которых имела отведенную ей территорию, всячески запугивали население с целью получения регулярной платы за оказываемое ими «покровительство». С теми, кто отказывался играть в эту игру, обращались достаточно плохо. Против тех, кто возмущался, направлялись карательные экспедиции, целью которых было внушить благотворный ужас всякому, кто захотел бы последовать дурному примеру.

Пытался ли Союз консолидировать империю более цивилизованными способами? Известно, во всяком случае, что науатль получил широкое распространение в качестве языка общения. Кроме того, побежденным часто навязывался в качестве основного бога Уицилопочтли, а местных богов-покровителей также низводили до положения пленников.

Наиболее серьезную опасность для этой плохо структурированной империи представляли собой свободные анклавы. Именно на них следовало направить основные усилия, и император Ахвицотль это учитывал. Недавние события предоставляли в этом смысле новые возможности. После разгрома Атлиско и междоусобных распрей в Хуэксоцинко отношения этих городов с Тройственным Союзом изменились. У Хуэксоцинко теперь были иные приоритеты, нежели участие в «цветочных» войнах, и во всяком случае он уже не мог выставить все свои войска. Что касается Тройственного Союза, то он не мог не радоваться ослаблению города, представлявшего собой естественную преграду на пути в долину Пуэбла. Теперь рыцарские состязания превратились во внезапные нападения; отныне Союз всегда сможет вмешаться в дело на стороне какой-либо группировки и делать это уже без всяких цветов.

Воспитание ацтекского принца. Годы обучения

Согласно нескольким согласующимся между собой индейским источникам, Монтесума родился в 1467 году. Конкистадоры в 1519 году давали ему не более сорока лет. Не следует, однако, из этого делать вывод, что Монтесума просто выглядел молодо для своих лет. Если говорить об испанцах, то здесь мы имеем пример простого, реалистичного, беспристрастного наблюдения. Что же касается мексиканцев, го здесь дело обстоит совершенно иначе. Год рождения — это не безделица, особенно для такой судьбой отмеченной личности, как Монтесума. Этот год должен быть знаменательным, так же как и возраст Монтесумы в момент появления испанцев. Если Монтесума действительно родился в 1467 году, го в 1519 году ему должно быть ровно пятьдесят два года, что равно индейскому «веку». В конце же «века», согласно описываемым представлениям, солнце находится на закате — как в конце дня, и существует опасность, что оно не вернется на небосклон. Более того, поскольку всякий круговорот жизни и всякое царствование сравнивались с небесным движением солнца, а их конец — с его закатом, то 15.19 год был одновременно концом «века» императора, концом его фактического правления, а также концом империи и концом ацтекского «солнца». Другим важным обстоятельством является то, что в Центральной Мексике 1467 и 1519 годы соответствовали 1-му году Тростника, а это был год рождения Кецалькоатля, чьего возвращения мог опасаться Монтесума, имея для этого всяческие основания… Таким образом, все говорит нам о том, что названный в документах ацтекского происхождения возраст Монтесумы — это тот возраст, который он должен был иметь согласно действующим космологическим представлениям, а отнюдь не его реальный возраст, который в действительности был близок к сорока годам.

Монтесума, согласно некоторым источникам, родился и воспитывался в начале своей жизни в квартале Атикнак (Мехико), а не в королевском дворце; затем в силу обычая, установленного для королевских детей, ом обучался в тлилланской школе (calmecac). Эти сведения также представляются сомнительными. Вероятно, они восходят к началу Конкисты, то есть к тому времени, когда Монтесума представлялся уже как солнечный закат империи. Действительно, Атикнак был связан с женскими божествами послеполуденного времени и солнечного заката. Впрочем, год и место рождения короля редко заносилось в кодекс. До тех пор, пока принц не утверждался как король, он оставался одним из знатных людей, а человек — даже очень высокого ранга — значил немного, имела значение лишь исполняемая им функция. Монтесума был сыном императора Ахаякатля и двоюродной сестры императора, дочери короля Истаиаланана, имя которой было, вероятно, Хочиквейетль. Его предшественники, Тизок и Ахвицотль, были его дядьями, хотя их называют иногда его братьями. В одном тексте утверждается даже, что от его деда (на самом деле — прадеда) Монтесумы I его отделяет лишь одно правление — его матери. Наконец, согласно одному, единственному в своем роде, свидетельству, он был внуком девственницы, чудесным образом оплодотворенной богом Уицилопочтли. От этого брака родился Гуатезума, который погиб в войне против Тласкалы и был непосредственным предшественником Монтесумы. В общем, достоверность имеющейся у нас информации очень сомнительна.

У Монтесумы было много братьев, некоторые из которых, например, сыновья принцессы Тулы, Тлакауэпаи и Иштлильквечауак — старше него. Иштлильквечауак стал королем Тулы, Маквильмалиналли — королем Хочимилько. Монтесума был шестым, а может быть и восьмым, ребенком. По крайней мере один из братьев был моложе Монтесумы — Куитлауак, который стал королем Истапалаиа-иа и правил Мехико в течение нескольких месяцев 1520 года. Четверо братьев Монтесумы погибли в «цветочных» сражениях против городов долины Пуэбла: Тлакауэиан и Иштлильквечауак — в Хуэксоцинко, Маквильмалиналли и Тесенатик (Зазанатик) — в Атлиско.

Первые пятнадцать лет своей жизни Монтесума проводит подобно своим сверстникам — отпрыскам великих родов. В возрасте шести или семи лет родители приставили к нему нескольких пажей, которые, оставаясь его товарищами по играм, следили за его манерами и за его поведением в различных обстоятельствах. Он учится достойно и вежливо разговаривать, относиться с уважением к важным персонам и к старикам. К одиннадцати годам молодые дворяне поступают в своего рода монастырь (calmecac), где обучаются также будущие жрецы. Королевских детей определяли в calmecac Тлиллапа, расположенный, как и другие школы, на территории Большого храма. Тлиллан («Мрачное настроение») связан с храмом богини земли и войны Чихуакоатль, покровительницы территории Мехико — той самой, которая воплощает в себе второй персонаж иерархии, то есть того, кого испанцы определяли как «вице-короля» мешиков.

Воспитание в таких школах было строгим. Дети одеваются очень просто и снят на грубых простынях. Их спартанская нища — маисовая лепешка, которую жрецы бросают им словно собакам. Они учатся обращению с оружием и выполняют различные мелкие обязанности: ходят за дровами, поддерживают огонь, подметают пол в храме. В то же время они упражняются в обрядах покаяния, в пении и танцах в честь богов. Они поднимаются среди ночи и купаются в ледяной воде: старшие бодрствуют до рассвета. Им преподают также религию и культовые обряды, основы управления королевством и право, историю и легенды, которые следует запоминать при помощи своеобразных конспектов, которыми являлись идеографические кодексы.

Всякое отклонение от установленных правил поведения жестоко каралось и подавлялось. Для молодых людей простого звания самое обычное наказание — удары розгами или пучком крапивы и уколы шипами агавы. Нередки случаи, когда ребенок подвешивался вверх ногами над очагом, в который для аромата заложено изрядное количество перца, или, если у него, к примеру, обнаруживается пристрастие к вранью, ему могли подрезать губу. Обнаруженному в состоянии опьянения грозила смерть. Возможно, к королевским детям относились более милостиво, хотя рассказывавшиеся в то время поучительные истории должны были внушать окружающим мысль, что закон одинаков для всех.

«Знайте, — говорит король своим детям, — что тот, кто плачет, скорбит, вздыхает, молится и созерцает, и тот, кто по своей охоте бодрствует ночью и поднимается на рассвете, чтобы подметать на улицах и дорогах, убирать в своих жилищах, приводить в порядок циновки и кресла и подготавливать места, где боги принимают жертвы и подношения, не забыв с раннего утра зажечь фимиам… — все они оказываются в присутствии бога, становятся его друзьями и получают его милости. Он открывает им свое сердце, чтобы одарить их почестями, процветанием и богатством при условии, что это отважные люди, пригодные для военных предприятий».

Что касается почестей, то не следует их домогаться. Всякое воспитание направлено на привитие скромности, покорности, сдержанности, чувства меры. Это прекрасно подтверждается в мифах: заносчивость, гордость, тщеславие, упрямство всегда наказываются. С момента создания Солнца в Теотиуакане побеждала не Луна — тщеславная и богатая, побеждал Кецалькоатль-Нанауатль — скромный, бедный и больной. Поэтому король призывает своего сына не быть гордым, высокомерным или тщеславным. Если тот или иной родственник отмечен высокой должностью, то это лишь потому, что он был скромен и услужлив, бодрствовал по ночам в раскаянии и молитве, по утрам быстро хватал метлу и бежал подметать в храме. И потом, несмотря на все почести, он не изменился: «Слышал ли ты когда-либо, чтобы он говорил: «Я господин, я король!» И сейчас он бодрствует по ночам, подметает в храме и подносит ладан — все точно так же, как раньше». «Скромность, склонение тела и смирение души, рыдания, слезы и вздохи — вот настоящее благородство, заслуга и честь. Хорошо запомни, сын мой: ни один гордец, честолюбец, самохвал или пустослов не стал королем». «Честь быть королем зависит не от меня, не от моих заслуг, не от моих желаний; я ведь никогда не сказал: я хочу быть тем-то, я хочу занимать такую-то должность. Это наш Бог так захотел: это случилось лишь по его милости… никто не волей выбирать по своему желанию…». Поскольку ничто не дается раз и навсегда, то следует готовить себя к разного рода превратностям судьбы: «Старайтесь изучить какое-нибудь честное ремесло, например, изготовление предметов из птичьих перьев; ручной груд может помочь вам продержаться в случае нужды. Особое внимание уделяйте всему, что имеет отношение к сельскому хозяйству».

В calmecac целомудрие было обязательным. Всякого переспавшего с женщиной могли, по-видимому, сжечь живьем, задушить или пронзить стрелой. Подросток должен был жить «чисто». Практиковалось опасное и мучительное испытание, состоявшее в том, что в половой орган испытуемого продевалась толстая веревка. Считалось, что только тот, кто сохранил чистоту, не потеряет сознание при этой процедуре.

Цитируемые выше советы, извлеченные из различных сохранившихся до наших дней «Наставлений отца сыну», были обращены к молодым дворянам из calmecac. Молодой человек должен терпеливо ожидать того возраста, когда он соединится с определенной ему судьбой женщиной. Конечно, земля должна быть заселена, поэтому секс необходим: однако не нужно набрасываться на женщин со звериной яростью; не следует стремиться к сексуальным отношениям в слишком юном возрасте, потому что в этом случае возникает риск полового истощения с соответствующими последствиями в семейной жизни.

Излишества в половой жизни портят кровь и семя. «Даже если у тебя есть влечение к женщине, — продолжает наставлять отец, — сопротивляйся ему пока не станешь настоящим, сильным мужчиной; подумай: если разрезают слишком молодую агаву, пытаясь извлечь из нее сок, то лишь губят при этом растение».

Даже будучи женатым, человек должен сохранять умеренность в своих сексуальных стремлениях — так же, впрочем, как и во всем остальном. По улице надлежит ходить спокойно, важно, чинно, не оглядываясь по сторонам. В разговоре и в одежде также должна присутствовать сдержанность. Пить и есть следует не спеша: тогда легче будет уберечь себя от отравления ядом. Женщины в этом смысле особенно опасны, поскольку они самым бессовестным образом подсовывают мужчинам возбуждающие средства, а «тот, кто попробует этого, приходит в исступление и может тут же умереть». Поэтому, если кто-нибудь из предлагающих тебе еду или питье не внушает тебе доверия, то ешь и пей не иначе как после того, как сам он попробует от всего». Ацтекские короли не пришли еще к тому, чтобы учредить специальную должность дегустатора блюд. И напрасно, как показывает трагическая судьба Тизока.

Строгость воспитания в calmecac не исключала игру. В одном из источников Монтесума уже в ранней юности представлен таким, каким он останется и в более зрелом возрасте: великим воином и смелым вождем. Когда он играет в войну со своими сверстниками, он, естественно, — генерал. Увидев однажды малыша, плачущего от полученных ударов, он велел одеть плаксу в женское платье и временно запретил ему участвовать в сражениях. Придет, однако, день, когда его самого обвинят в недостатке мужества, в нерешительности…

Храбрец, не отступающий никогда

В возрасте четырнадцати лег будущий король начинает готовиться к военному ремеслу, а пятью годами позже он впервые вступает на поле сражения. Принца поручают тщательно подобранным, закаленным в боях воинам, которых его отец приглашает к своему столу и одаривает великолепными одеяниями. Именно они должны будут следить за будущим королем во время сражения, формировать его воинское мастерство и учить приемам захвата в плен воинов противника.

Очень скоро он проявляет себя как грозный воин. При покорении Ахвицотлем Куаутлы он проявляет блестящую храбрость и сам захватывает пленных. В результате он удостаивается чести быть представленным Ахвицотлю, от которого получает богато украшенную одежду: плащ и набедренную повязку — с разрешением их носить. Его раскрашивают цветами огня: тело — желтым, голову — красным. Его пленные принесены в жертву, что существенно для благосклонного внимания богов.

Монтесума участвует в нескольких других кампаниях. Он настолько хорошо себя зарекомендовал, что удостаивается высокого звания cuachic, которое присуждалось в исключительных случаях — храбрецам, проявившим неоднократно свое мужество и никогда не отступавшим. Cuachic («бритая голова» — шевелюра у воинов такого ранга имела вид гривы, идущей от лба к затылку, тогда как по бокам голова была пострижена) взял в плен солдат из провинции Хуэксоципко, воины которой имели очень славную репутацию.

Воспитание молодого человека завершено. Если судить по результатам, то оно было замечательным. Монтесума обладает всеми добродетелями, которыми должен обладать мешикский принц. Именно так, потому что мы можем судить о его характере не только по индейским стереотипам, которые приписывают ему либо все качества хорошего короля, либо все недостатки плохого. Мы располагаем свидетельствами испанцев, которые видели его в деле и которые присоединяются к доброжелательным характеристикам местных хронистов. Говоря о поведении Монтесумы в конце его карьеры нельзя не вспомнить гот факт, что уже в юности будущий император проявляет себя как бесстрашный воин, наделенный притом мудростью опытного вождя. Если верить источникам, он одержал на поле боя восемнадцать побед. Его сдержанность и рассудительность проявляются во всяком деле. Будучи исключительно набожным, он проводит долгие часы в храме Уицилопочтли, беседуя со статуей бога.

Монтесума со всей серьезностью относился к существующим законам. В одном из источников рассказывается, как однажды во время охоты на птиц он забрел на крестьянское поле и, увидев особенно понравившийся ему початок маиса, сорвал его. Все же, уходя с поля, он хочет увидеть хозяина плантации и спросить у пего разрешения на то, чтобы унести с собой полюбившийся ему початок. Как раз в этот момент появился этот самый хозяин и, увидев Монтесуму с сорванным початком в руках, стал его отчитывать: «Как же ты, такой знатный и могущественный сеньор, осмеливаешься воровать у меня маис? Разве не ты издал указ, запрещающий под страхом смерти воровать маис и другие плоды земли?» Император хочет вернуть крестьянину початок, по тот говорит ему: «Господин, ничего подобного не было в моих мыслях, поскольку все мы: я сам, моя жена и мои дети — принадлежим тебе. Я хотел лишь пошутить». Тогда Монтесума дал крестьянину взамен початка роскошный плащ со своего плеча.

На следующий день шутника призвали во дворец. Придя в испуг, он хочет бежать, но его останавливают и успокаивают. Император при виде крестьянина говорит стоящим возле него вождям: «Это тот человек, который украл у меня мой плащ». Придворные негодуют. Монтесума сразу их успокаивает и, отплатив шутнику его же монетой, продолжает: «У этого несчастного больше храбрости и твердости, чем у нас всех. Он имел смелость сказать мне, что я нарушаю свои же законы, и он был прав. Я действительно хочу, чтобы мне говорили правду, а не просто красивые слова». Таким образом, заключает рассказчик, крестьянин сделался сеньором Хочимилько, и Монтесума питал к нему дружеское расположение.

Строгий, но справедливый, он суров и к себе, и к другим, так что многие считают его жестоким. Испанец, потерявший двух своих слуг-индейцев, обращается к королю с просьбой помочь ему их разыскать. Император-пленник обещает. Через два дня беглецы все еще не вернулись, и испанец возвращается к своему делу, используя при этом бранные слова. Оказавшийся неподалеку Кортес приговаривает своего солдата к наказанию плетьми. Напрасно просят Монтесуму вступиться. «Кортес, — говорит он, — действует как и положено командиру, а солдат заслужил казни».

Конкистадоры, знавшие Монтесуму, считали его добрым, приветливым и щедрым, чему можно легко поверить, если помнить о том, что Монтесума был их пленником и осыпал их подарками. У некоего Охеды был удобный солдатский мешок с несколькими карманами. Императору понравился этот мешок, и Охеда ему его подарил. Тогда Монтесума вытащил сигнальный свисток, позвал своих придворных и велел им выдать Охеде двух красивых индианок, отрез дорогой материи, меру (55,5 литра) какао и несколько драгоценных камней. Некоторые усмотрели в этом поступке больше хитрости, нежели настоящей щедрости. Но что бы там ни было, а месоамериканский государь должен был проявлять щедрость: ведь он был главным распределителем богатств, которые стекались в город.

Его иногда считают гордым и заносчивым. Факты, однако, не подтверждают этого, если не считать его стремления обеспечить единство и величие империи. Его усилия в этом направлении, как мы увидим несколько позже, не всегда воспринимались должным образом. Наконец, официальный испанский летописец Эррера называет его непостоянным, однако это суждение может относиться лишь к поведению Монтесумы во время Конкисты.

При всей своей сдержанности Монтесума — прирожденный оратор, и его речи подкупают своим изяществом, глубиной и проницательностью. Культура его велика, он сведущ во всех видах искусства и отличается хорошим знанием календаря и дней, оказывающих влияние на человеческую судьбу. Некоторая его суровость не мешает ему любить праздники, танцы, развлечения, игры и, в частности, игру в мяч — пелоту.

Монтесума хорошо развит физически, он прекрасный пловец и лучник, искусен во владении всяким оружием. Берналь Диас дель Кастильо описывает его как «человека хорошего роста, пропорционально сложенного, худощавого. Цвет лица был у него обычным для индейцев — не очень темным. Он носил довольно короткие волосы, спадавшие ему на уши; борода у пего была редкая, черная, хорошо очерченная. Его продолговатое лицо было обычно веселым. Взгляд, исполненный достоинства, говорил обычно о его доброжелательности, но когда этого требовала ситуация, он становился серьезным. Он хорошо одевался и любил чистоту: ежедневно после обеда он купался». Гомара, которого старый конкистадор Диас использует для оживления своей памяти, говорит об очень темном цвете лица Монтесумы и обращает особое внимание на подбородок, украшенный всего шестью волосками длиной с два вершка.

Вскоре император Ахвицотль счел молодого Монтесуму достойным получить должность tlacochcalcatl («того, кто из дома дротиков») — высокий пост, гражданский и военный одновременно, благодаря которому его обладатель становился членом высшего государственного совета. Никакое серьезное дело не должно было предприниматься без рекомендации этого «совета четырех», из которого выбирался новый король. Назначение Монтесумы в совет говорило о нем как о будущем наследнике трона.

Поход на Айотланп

Тем временем караван купцов (pochteca) из Мехико, V отважившихся проникнуть в район Айотлан, на границе Мексики и Гватемалы, подвергся нападению войск, пришедших из Теуантепека и из некоторых других городов.

Торговые экспедиции, иногда очень значительные, привлекали к себе тысячи людей со всеми их богатствами. Они не могли не возбуждать в людях зависти и даже ненависти, тем более что их задачей была, кроме всего другого, разведка в пользу Тройственного Союза. Коммерсанты отыскивали особенно прибыльные края и оценивали их экономические и военные ресурсы. Затем они делали отчет, и если дело казалось стоящим, посылались войска для захвата разведанной земли. Поэтому появление мексиканского каравана всегда вызывало подозрение.

Атакованный большим войском караван все же сумел постоять за себя. Pochteca добрались до города Куаутеиапко и там заняли оборону. Их осаждали в течение четырех лет. Произошло несколько сражений. Приобретшие боевой опыт негоцианты и их люди мужественно оборонялись и даже захватили в плен нескольких знатных вождей.

Когда известие об осаде достигло Мехико, Ахвицотль быстро организовал экспедицию под командой тлакочкалькатля Монтесумы. Однако это мероприятие оказалось несколько запоздалым. В пути к Монтесуме поступило донесение о том, что враг разбит и город Айотлан взят. «Господин тлакочкалькатль, — говорилось в донесении, — будьте благословенны и добро пожаловать: нет, однако, необходимости в том, чтобы вы продвигались дальше, поскольку мятежный край усмирен и в вашей помощи уже нет надобности. Наш господь Уицилопочтли держит победу в своей власти, так что мексиканские купцы справились со своей задачей как положено». Такое завершение дела не могло радовать Монтесуму, который считал, что у него как бы отняли славную победу. Он не только мог спасти караван: он мог бы еще и навсегда открыть дорогу в Гватемалу, к драгоценным перьям птицы кецаль. А теперь дело окончено, но уже без него. Он скрыл свое недовольство, но обиды не забыл. Послушаем в связи с этим событием информаторов монаха Бернардино де Саагуна: «Король Мехико любил купцов и откупщиков как своих детей. (Действительно, они были ему совершенно необходимы.) Поэтому, когда он замечал, что они кичатся и упиваются своей удачей, он печалился, переставал их любить и даже старался найти какой-нибудь благовидный предлог для того, чтобы унизить и погубить их — просто потому, что такая гордость внушала ему отвращение. Тогда он отдавал их добро ветеранам своей гвардии, именовавшимся quaquachictin (множественное число от quae hie; Монтесума сам носил такое звание), и другим людям, способствовавшим возвеличению его авторитета». Таким образом, в интересах купцов было соблюдать скромность и стараться скрыть свое богатство, в большинстве случаев возбуждавшее жгучую зависть воинов, считавших, что это богатство доставалось купцам слишком дешево. Злопамятность Монтесумы удачно дополняла в данном случае его политический интерес.

Как раз в это время Монтесума в возрасте, возможно, двадцати пяти лет сочетался законным браком с дочерью короля расположенного несколько севернее Мехико города Экатеиека, а затем в качестве tlatoani этого города унаследовал власть своего тестя.

Продолжение

Из книги Мишель Гролиш «Монтесума» («Montezuma»), из-во «Феникс», 1998