Монтесума – последний император ацтеков. Годы правления

Сражение в Теночтитлане. Эмануэль Лойце, 1848 г.
Написать комментарий

Выборы назначенного короля

Некоторое время спустя, согласно большинству источников — в 10-м году Кролика, когда Монтесума воевал в долине Толука, Ахвицотль умер. Как повествуется в наиболее достоверном источнике, он тяжело заболел по возвращении из своего похода в Хоконочко (недалеко от Айотлана), где он, возможно, был отравлен. Он иссох до такой степени, что от него остались, как говорится, кости да кожа. В уже знакомой нам более поздней версии утверждается, что он скончался от удара о поперечину в двери или в окне, пытаясь убежать от наводнения 1498 года.

Указанная дата важна для нас в том смысле, что показывает, с какой осторожностью мы должны доверять «историческим» повествованиям ацтеков. Именно в этом году умер во Франции король Карл VIII, которому также довелось удариться о дверную балку в замке д’Амбуаз. Невзирая на необычность совпадения, индейские летописцы после Конкисты вдохновились этим событием, чтобы с некоторым опозданием объяснить смерть Ахвицотля. Нам встретится еще один пример того, как события в далекой Франции послужили источником вдохновения для ацтекских историков в ряде анекдотов.

Ахвицотль спустился, таким образом, в подземный мир, Страну бешеных, к самому Миктлантекутли. Поскольку он был королем и имел значительные заслуги на этом свете, он не был приговорен к пребыванию в этом мрачном месте до полного распада. Напротив, после освобождения от материальной оболочки ему надлежало присоединиться к предкам в свете утреннего солнца в обществе Колибри-Левши, а после полудня он должен был превращаться в птицу, перелетающую с одного райского цветка на другой.

Сразу после того, как бренные останки правителя были сожжены и пепел погребен в святилище Уицилопочтли у подножия статуи покровителя народа, сердцем которого был подобный богу Ахвицотль, солнце зашло. Со смертью короля мир погрузился во мрак, анархию и хаос. Покоренные города восставали, претенденты на трон строили интриги. Нужно было как можно быстрее обеспечить преемственность власти и обуздать разбушевавшиеся адские силы. Солнце должно было вновь подняться, нужно было выбрать нового короля.

«Выбрать» — в этом случае довольно условное выражение. Раньше, действительно, все население или по крайней мере его представители выбирали наиболее подходящего по их мнению представителя королевского рода. Хвицилихвитль был выбран, по-видимому, начальниками четырех больших кварталов Мехико; однако все граждане: мужчины, женщины и дети — должны были высказать свое одобрение, «поскольку без них такое важное дело не могло совершиться. Чимальпонока также был выбран «при полном согласии всего общества мешикас», Ицкоатль — «ассамблеей мексиканцев», а Монтесума I — «господами и простым народом».

При Ахаякатле положение меняется. К моменту смерти Монтесумы I начальником города (chihuacoatl) был не кто иной, как Тлакаэлель, брат-близнец Монтесумы. Тлакаэлель собрал «начальников и господ» Мехико, которые назвали его королем от имени народа. Он отклонил это решение и предложил посоветоваться с королями союзных городов Тескоко и Тлакопан. Тогда выборщики препоручили заботу о выборе нового короля «чихуакоатлю» и союзным королям.

Введение двух союзных королей в состав выборщиков соответствовало политической реальности. Область господства Тройственного Союза многократно увеличилась, а преимущественное влияние Мехико становилось все более явственным. Таким образом, выбирали теперь уже не просто короля города, а настоящего правителя империи, и представлялось вполне естественным, чтобы с основными союзниками по крайней мере консультировались по данному вопросу. Существует документ, в котором недвусмысленно сообщается, что выбор короля Тройственного Союза должен был утверждаться его двумя коллегами.

Однако, говоря о выборе двух следующих королей, Тизока и Ахвицотля, доминиканец Дюран вновь упоминает «сеньоров и весь народ» или более развернуто: «всех сеньоров и грандов, и всех принципалов и кавалеров двора, а с ними также всех начальников и заместителей начальников кварталов, других людей, облеченных какой-либо должностью». В другом важном источнике, написанном по-ацтекски, но уже после этих событий, информаторы де Саагуна подчеркивают важную роль воинов и жрецов в выборе короля и при этом перечисляют вождей и испытанных воинов, молодых храбрецов, наставников молодежи, управляющих и жрецов. Из этого не следует делать вывод, что короли Тескоко и Тлакопана уже не имели права голоса. Дюран и де Саагун ограничиваются перечислением выборщиков одного лишь Мехико, но представляется очевидным, что с голосом великих союзников необходимо было считаться.

Таким образом, выборы представляли собой в основном теоретический смысл. Известно, что выбор ограничивался членами королевского рода, то есть братьями короля и его сыновьями; при этом преимущество отдавалось сыновьям главной супруги, мешиканке. В какую-то эпоху, границы которой определить довольно трудно, выбор сужался еще больше и ограничивался уже лишь принцами крови из совета четырех. Этот совет состоял из трех представителей знати — братьев короля или других самых близких его родственников — и одного простолюдина. Мы не располагаем достаточно точной информацией об их титулах. В некоторых источниках упоминаются, например, в определенном порядке: tlacochcalcatl, tlacatecatl, ezhuahuacatl и tlillancalqui. В принципе эти четыре высоких чиновника выбирались в то же время, что и король, но при первой удобной возможности король вводил в этот совет того из своих родственников, кого он считал своим преемником. Теперь возможность выборщиков сужалась самое большее до трех человек.

На следующий день после похорон Ахвицотля самые важные сеньоры Мехико, короли Тескоко и Тлакопана, а также городов, подчиненных империи, собрались вместе, чтобы принять решение относительно выбора наследника. Chihuacoatl вел собрание. Можно предположить, что к тому времени уже состоялась ассамблея из влиятельных представителей мешикас, на которой был «выбран» tlacochcalcatl. Теперь предстояло высказаться грандам и представителям империи.

Король Тескоко, Незауальпилли, «главный выборщик» согласно Chronique X, выступил первым. «Доблестный король Тлакопана и великие сеньоры Мехико и других провинций Чалько, Хочимилько и Горячей земли, вы собрались здесь вместе с другими сеньорами, для того чтобы ваши голоса и ваши суждения позволили выбрать светило, которое бы сияло как луч солнца, зеркало, в которое мы бы все смотрелись, мать, которая бы прижала нас к груди, отца, который бы нес нас на своих плечах, и сеньора, который бы управлял и руководил мексиканским государством, был бы защитой и опорой бедным, сиротам и вдовам и сочувствовал бы тем, кто с большим трудом пробирается по горам и долам, чтобы накормить своих чад и домочадцев…

Если бы не стало больше света в нашей империи, то могло бы приключиться, что недавно приведенные к короне подняли бы мятеж и отпали, не говоря уже о том, что мы окружены со всех сторон многочисленными врагами: такими, как тласкальтеки, тлильюквинетеки, мичоаканы и многие другие, и некоторые недружественные нам большие провинции могли бы набраться наглости и выступить против нас.

И поскольку вам, могущественные сеньоры, предстоит сделать выбор, то напрягите свой взор и посмотрите внимательно, ибо есть на что посмотреть, поскольку здесь присутствует вся мешиканская знать — драгоценные перья, упавшие с крыльев и с хвоста прекрасных индюков, какими были древние короли, драгоценные камни и украшения с их шей и запястий; достойнейшие принцы Мехико украшают своим присутствием этот двор. Укажите на того, кто вам больше по нраву.

Ахаякатль, доблестный король, оставил после себя сыновей. Его брат Тизок также оставил сыновей. Все это благородные принцы отменных душевных качеств. Но если они вам не подходят, то присмотритесь к другим грандам, поскольку среди них вы обнаружите внуков и правнуков, племянников и кузенов наших древних королей-основателей этого города. Некоторые из них стали певцами, другие cuachicme, третьи отоми [особые отряды воинов — выходцев из народа того же наименования, столь же неустрашимые, как отмеченные выше бритоголовые cuachicme], а иные заимствуют у вас ваши имена и прозвища tlacatecatl, tlacochcalcatl, ticociahuacatl, acolnahuacatl, eshuahuacatl, иные же, еще более молодые, заседают в calmecac… Нет смысла искать за пределами этой комнаты и этого двора. Протяните руку, укажите среди присутствующих того, кто вам более по сердцу, и вы не ошибетесь — каждый будет верным щитом и мечом против наших врагов».

Chihuacoatl поблагодарил короля Тескоко, но высказал пожелание, чтобы присутствующие остереглись выбирать слишком молодого, о котором пришлось бы беспокоиться, вместо того чтобы он беспокоился о других, или слишком пожилого, дабы не пришлось вскоре начинать новые выборы. Затем он перешел к краткой характеристике основных кандидатов: шести или девяти сыновей Ахаякатля, семерых — Тизока и троих — Ахвицотля.

После короткой дискуссии Монтесума был выбран единогласно.

Хронист Иштлильхочитль дает понять, что по всей справедливости следовало выбрать старшего сына Ахаякатля, Маквилмалипалли (Пятую Траву), и что предпочтение было оказано Монтесуме лишь благодаря беспристрастному вмешательству короля Тескоко Незауальпилли, тестя Маквилмалипалли. Впоследствии Незауальпилли не раз пожалеет об этом своем жесте. «В 1508 году, — рассказывает Иштлильхочитль, — Монтесума сговорился с королем Ат-лиско об убийстве Маквилмалипалли в сражении против этого города. Возможный соперник действительно погиб в этом сражении, вместе с еще одним мешикским принцем и 2800 воинами».

Этим сведениям не следует доверять полностью. Действительно, их автор, принадлежащий к королевскому дому Тескоко, желает лишь внушить нам мысль, что Монтесума получил свой трои только благодаря его предку Незауальпилли. Принцип, согласно которому старший сын должен наследовать власть, противоречит самой идее выбора. Этот принцип действовал в Тескоко и, конечно, в странах Европы. В Мехико, однако, мог быть выбран любой брат или сын короля. Монтесума не имел, таким образом, особых причин для устранения злополучной Пятой Травы, к тому же через столько времени после своего воцарения. Конечно, он мог счесть необходимым устранить некоторых из своих братьев или кузенов сразу после вступления на престол, и об этом имеются намеки в некоторых источниках. Но в 1508 году опасности указанного рода уже не существовало. Хронист, пожалуй, и сам не слишком верит в излагаемую им версию о мрачном заговоре. В другом тексте он дает другое изложение событий: у Ахаякатля было два законных сына: Тлакауэпан и Маквильмалиналли. Огорченные своей неудачей на выборах, они приняли решение погибнуть в войне против Тласкалы…

Коронация государя

Государь был выбран, и следовало без промедления приступить к его коронации. В начале истории Мехико обряды коронации были довольно простыми. Кандидат устраивался на троне, представлявшем собой большое плетеное кресло с высокой спинкой, покрытое дорогими звериными шкурами. Его увенчивали бирюзовой диадемой, имевшей спереди треугольную пластину, отличительный знак (xiuhuitzolli) сеньора (tekuhtli — главы рода или благородного дома), и приступали к божественному миропомазанию. Его тело полностью окрашивалось в черный цвет краской, которая должна была сделать его неутомимым и неустрашимым. Жрецы готовили эту сложную краску на основе пепла от пауков, скорпионов, сороконожек, гекконов, гадюк и т. д., смешанного с табаком, размолотыми скорпионами, пауками, ядовитыми гусеницами и семенами вызывающих галлюцинации растений. В правую руку ему вкладывали деревянный меч с обсидиановыми лезвиями, в левую — круглый щит, затем его облачали в одежды божества, которое он желал представлять на этом свете. Такой вид короля явно указывал на его готовность умереть, защищая город.

По мере разрастания империи, церемонии становились все более сложными и впечатляющими. Мы располагаем несколькими описаниями, которые, к сожалению, плохо согласуются между собой в деталях.

Наиболее полная версия обряда содержится в Chronique X. Как только император утвержден, он скрывается от глаз людских. Видя, что все высказались в его пользу, он удаляется в святилище орла рядом с главной пирамидой Мехико, где он имеет обыкновение молиться и совершать покаяние. Тем временем в избирательном зале зажигают очаг и раскладывают вокруг него королевские одежды и знаки отличия, кадильницу с фимиамом, кости ягуара, орла и пумы, а также тыквенный сосуд с табаком.

Роль огня или, точнее, бога огня, Сеньора бирюзы, была существенной. Огонь, по сути дела, — это начало и конец всего на свете. В начале эры Венера, первый луч света, есть лишь клубок огня, пригодный для кухонного очага. Солнце рождается с жертвоприношением огня. В конце тольтекского Солнца и сам Кецалькоатль, светило этой эры, заходящее солнце, погибает на костре. Лишь зажигая огонь, люди все пятьдесят два года обеспечивают возвращение солнца. Люди возникают от искр, производимых в заоблачных далях верховной божественной парой. Когда они рождаются, их очищают с помощью воды и огня возле зажженного очага. Они сочетаются браком только в присутствии огня. А когда они умирают, то их сжигают в огне. И наконец, именно бог огня начинает и заканчивает цикл праздников солнечного года.

Присутствие огня в начале правления, таким образом, не должно казаться удивительным. Было известно к тому же, что короли, избранные в 1-й день Собаки, — день, посвященный огню, Ксиутекутли, Сеньору бирюзы, — имели счастливое правление. Празднества происходили тремя днями позже, в 4-й день Тростника, который был днем годовщины и названием календаря бога огня. Связь между огнем и королем обусловлена также тем фактом, что Ксиутекутли был одним из богов, которых называли tecuhtli, сеньор, и к тому же он носил бирюзовую диадему. А бирюза, как известно, — главный королевский цвет.

Когда избранный король входит в зал, все низко кланяются, и он отвечает тем же — с безмятежным и серьезным выражением лица. Его усаживают в кресло рядом с жаровней, и его дядя, chihuacoatl Тлильнотопкви, берет слово. «Сеньор, послушай, что я скажу тебе от имени всех этих сеньоров. Ты хорошо знаешь, что все мы присутствующие здесь — твои братья и твои ближайшие родственники. Мы выбрали тебя во имя Создателя, благодаря которому мы живем и чьим созданием мы являемся, который по одному своему разуму и по одной своей воле передвигается, не делая никаких движений, и который подобно настоящему гранильщику выбрал тебя как самый драгоценный камень и почистил тебя и отполировал, чтобы сделать из тебя браслет на руку и ожерелье на шею. Это же сделали и все присутствующие здесь сеньоры. Как настоящие гранильщики или ювелиры, знающие цену золота и драгоценных камней, они обнаружили дорогую вазу — драгоценность, выделяющуюся среди других на земле, — и все как один назвали тебя образцом добродетели. Они провозгласили тебя достойным первенства Мехико и всего его величия. И поскольку они тебя принимают, то гак тому и быть. Удача тебя назвала своим, сядь же, отбрось все ничтожное и низкое и радуйся тому, что даровал тебе Бог-Создатель».

На некоторых иллюстрациях из кодексов XVI века будущий король имеет на себе в качестве одежды только простую набедренную повязку. Перед тем, как его нарядить в одежды, которые делали из него как бы другого человека, ему присваивали новое имя. Монтесума принял имя своего деда в общей надежде, конечно, что новый король сравнится с Монтесумой I. К тому же в выбранном имени, которое означало: «Тот, который сердится как сеньор», содержался как бы намек на высокомерный характер его нового носителя. Для отличия от первого Монтесумы ему дали еще дополнительное прозвище: «Почтенный юноша» (Xocoyotzin).

Короли Тескоко и Тлакопана берут затем Монтесуму под руки и усаживают на «трон орла» или «трои ягуара» (cauhicpalli, oceloicpalli). Они остригают ему волосы так, как приличествует королю. Затем специально отточенной костью ягуара они протыкают ему носовой хрящ, что проделывалось с каждым tecuhtli, и продевают ему в нос трубочку из нефрита и золота. Его уши увешиваются большими круглыми серьгами: нижняя губа, в которой предварительно сделано отверстие, также получает свое украшение. Такого типа украшения дожили до настоящего времени. Представим себе, как выглядит, например, трубочка из полудрагоценного камня или золота, длиной около пяти сантиметров. На одном конце она снабжена плоским наконечником, который удерживает украшение во рту, а на другом — чудесной миниатюрной головой орла с тщательно выполненным оперением.

Затем те же короли надевают на Монтесуму украшенный драгоценными камнями сетчатый плащ, набедренную повязку, расшитые золотом голубые сандалии и кладут ему на спину один из атрибутов жреческого звания — тыквенный сосуд с табаком. Этот сосуд, символизирующий стойкость, рассматривается как сама плоть богини Змеи, chihuacoatl. Носить эту богиню земли и очага на спине, значит, в каком-то смысле носить свою собственную обожествленную энергию. Наконец, ему надевают на голову диадему xiuhuitzolli из нефрита и золота и вручают щит и меч (или дротики), являющиеся символом судебной власти. Затем его окуривают фимиамом и приветствуют как государя. Отныне он huey tlatoani, Великий Оратор и Сеньор кольхуас (Colhuatecuhtli).

Монтесума встает, хватает кадильницу, сыплет туда фимиам и начинает кадить перед всеми богами, и в особенности — перед богом огня. Затем он протыкает себе уши костью ягуара, голени — костью пумы, и край бедра — костью орла. Кровь постепенно сливается в очаг, куда так же постепенно бросают предварительно обезглавленных перепелок. Затем новоизбранный король снова садится в кресло. Сеньоры приподнимают этот трои, берут на плечи и несут таким образом Монтесуму на вершину главной пирамиды. Там он повторяет обряды покаяния и жертвоприношения, которым он предавался недавно — сначала перед Уицилопочтли, а затем перед «чашей орла».

Именно на этот очень функциональный и в высшей степени символический памятник возложенной на ацтеков космической миссии проливает Монтесума свою кровь и кровь большого числа перепелок в дар Солнцу и Земле. Затем он кадит ладаном во все стороны света и приносит в жертву перепелок, сначала в святилище богини Чихуакоатль, а затем в храме Юиико, воздвигнутом в честь Шине-Тотека, бога с содранной кожей.

Вселенная получает, таким образом, то, что ей положено. Прежде всего, антиподы солнце и земля или свет и мрак, с одной стороны — под видом диска и теллурического чудовища (па cuauhxicalli), с другой — под видом Уицилопочтли и Чихуакоатль (Сиуакоатль).

Если верить повествованию Chronique X, Монтесума отправляется затем в свой дворец, чтобы выслушать там речи королей империи и принять их поздравления. Здесь отсутствует упоминание о периоде поста, который обычно следует за важными церемониями, однако есть свидетельства в других текстах, где описывается инвеститура tecuhtli или интронизация короля. После совершения обрядов он проводит время в храмах.

Император удаляется в «дом сановников» (tlacatecco). Одетый в короткую тупику без рукавов (xicolli), со своей табачной калебасой на синие и с мешком фимиама в руках, закрыв лицо украшенным костями покаянным плащом, он пребывает там четыре дня в обществе членов совета четырех, прошедших избрание одновременно с ним. Все это время он сидит и размышляет о своей задаче. В полдень и в полночь он поднимается на вершину пирамиды, чтобы там возжечь фимиам; в полночь он также приносит в жертву свою кровь и совершает ритуальное омовение. Ему подают лишь очень простую постную пищу с водой. По прошествии четырех дней он принимает очистительную купель. Облаченный снова в королевскую одежду, он, преисполненный сознания серьезности момента, отправляется, сопровождаемый всеми важными особами, на главную площадь — танцевать. К вечеру он удаляется в свой дворец, где устраивает прием для королей, сановников, начальников кварталов и других значительных лиц.

Король Тескоко Незауальпилли первым обращается к спокойно внимающему императору:

«О повелитель, стоящий над всеми на земле! Тучи наконец разошлись. Мрак, в который мы были погружены, рассеялся. Солнце, наконец, поднялось, и мы снова обрели свет… Эти сумерки были вызваны смертью твоего дяди, короля. Но сегодня свеча и факел, которые должны освещать Мехико, вновь зажжены. Перед нами поставили зеркало, в которое мы должны смотреться.

Высокий и могущественный сеньор дал тебе свое царство и перстом указал тебе местоположение твоего трона. Иди же, сын мой, приступай к работе в этом поле богов… Тебе придется вставать среди ночи, чтобы наблюдать созвездия всех четырех стран света: созвездие Святого Петра (Маmalhuaztli), звезды Площадки для игры в мяч (Сitlaltlachtli), Плеяды (Tianquiztli) и созвездие Скорпиона (Colotlixayac). Корми также четыре божества, которые нас привели сюда и в данный момент наблюдают четыре страны света. Когда же займется утренняя заря, обращай особое внимание на звезду Хонеквилли — крест Святого Якова, а также на утреннюю звезду Тлауискальиантекутли так, чтобы во время ее восхождения ты совершал утреннюю церемонию, состоящую в очищающей купели, затем в умащивании тела божественной смолой, в кровопускании, в воскурении ладана и в возложении жертвы перед нашими божествами, а затем в созерцании мест, скрытых за небесами. В то же время ты должен будешь спускаться в самую пропасть, в центр земли, где находятся три дома огня.

Тебе надлежит снабжать всем необходимым мировой механизм, для которого королевство — это его корень и его сердце. Четыре страны света устремили свой взор на тебя. Они снабдили тебя мечом и щитом специально для того, чтобы ты положил свою жизнь на службу общественному благу и принял в свои руки горы, холмы, пещеры, овраги, реки и моря, ключи и родники, скалы и деревья: все, одним словом, поручено тебе, и ты должен смотреть за гем, чтобы все это не разрушилось и не исчезло.

Ты должен заботиться о горах и пустынях, куда отправляются сыновья бога, чтобы совершать покаяние и жить в одиночестве пещер. Ты должен все подготовить и все держать наготове. Настоятельно советую тебе уделять особое внимание нашему божественному культу и почитанию богов, чести наших жрецов: и сделай так, чтобы они постоянно увеличивали свое рвение в раскаянии, а для этого вдохновляй их и давай необходимую помощь».

Затем берет слово король Тлаконапа Тотоквихуастли:

«О сын мой, ты выслушал советы короля Тескоко. Существует еще много вещей, которые ты должен иметь в виду при твоей новой должности, при той нагрузке, которую ты взвалил себе на спину. Помни о стариках и старухах, которые провели свою молодость на службе отечеству и сегодня, когда их волосы поседели, не могут больше работать и умирают с голода. Принимай во внимание бедных macehuales [простолюдины], поскольку они — крылья и перья, ноги и руки городов. Следи за тем, чтобы их не обижали и не притесняли и чтобы их право сохранялось, поскольку мало кто думает о них…. И более всего ты должен угождать Создателю. Такова королевская должность, которой здесь тебя наделили. Ни питье, пи еда не должны отвлекать тебя от внимания, в которое тебе надлежит быть погруженным, имея в виду, что все на земле зависит от твоего правления».

Другие короли и гранды королевства, а также жрецы и коммерсанты высокого ранга также пришли, чтобы выразить свои пожелания. Королю надлежит еще больше поднять славу Уицилопочтли и увеличить его пирамиду. Империя должна расширяться, и нельзя допустить, чтобы ей был нанесен хоть какой-нибудь ущерб. Монтесума должен поддерживать гражданский мир, творя справедливый суд, утешая обиженных и наказывая обидчиков; ему следует укреплять город, для которого он — защита и убежище. Он одновременно отец и мать парода, он его раб: он сердце города.

Все эти разнообразные наставления хорошо показывают, в чем состояла задача короля в этом мире. Он солнце в небе и факел на земле. Такая несколько анахроничная двойственность введена здесь, по-видимому, для подтверждения ацтекского «бинома», то есть описания с использованием двух эквивалентов или двух взаимно дополняющих друг друга аспектов. Затем ораторы переходят к его роли и, в первую очередь, к его космическому долгу в деле поддержания порядка во вселенной.

Король должен в одинаковой мере присматривать за небесами, за центром земли (где находятся три очажных камня — сердце всякого жилища, а в этом случае — домом, которым является покрытая небесным сводом земля) и за девятью отделами подземного царства — где он сам может оказаться. Порядок должен царить как в пространстве, так и во времени: надо, чтобы утреннее светило будило день. Подчиняясь указанному порядку идей, Монтесума будет поддерживать окружающую природу: горы, равнины, моря, потоки, и в особенности такие места, как пещеры, источники, скалы и деревья, где так часто обнаруживается святое. Ведь эго он «заставляет солнце — передвигаться по небу, тучи — проливаться дождем, потоки воды — устремляться в разные стороны, землю — производить всевозможные плоды». Ибо Тлальтеотль производит эти плоды лишь в том случае, если ее регулярно орошают кровью и подкармливают телами жертв. Ведя войну для поддержания хода мирового механизма, Монтесума расширяет империю, увеличивая одновременно славу города. А также и славу бога-покровителя города, Уицилопочтли, которого король представляет на этом свете и с которым мешики связаны особым договором. Наиболее явный знак любви Монтесумы к Уицилопочтли — это укрупнение его пирамиды. В Месоамерике существовал обычай увеличивать объем здания, приделывая ему новый фасад или заключая его в аналогичную, но более обширную конструкцию. Проводившиеся около 1980 года раскопки на месте Большого храма Мехико позволили установить, что пирамида была объектом дюжины таких расширений. В то время, как король Тескоко перечисляет стоящие перед императором космические задачи, tlatoani наименее важного члена Тройственного Союза, Тлаконапа, напоминает новому государю об его ответственности за благополучие города. Он должен поддерживать общественное согласие и правопорядок, следить за тем, чтобы каждый на своем месте мог выполнять свой долг, защищать слабых, поступать по справедливости с оступившимися, очищая их соответствующим обрядом или накладывая на них то или иное наказание.

Монтесума смиренно говорит о своей малой пригодности и призывает богов быть милостивыми к нему. Затем ом благодарит всех присутствующих и удаляется в свои апартаменты. На этом первая фаза коронации завершена. Теперь ему нужно лишь предпринять войну, которая покажет его способность руководить войском и его личную храбрость и одновременно установит мир в провинциях и покажет со всей очевидностью, что у Мехико есть новый император. Наконец, эта война должна поставить новоизбранному достаточное количество пленных для жертвоприношения в честь его инаугурации.

Сражение при Атлиско

В Мехико было заведено, что прежде чем интронизация короля подтверждалась в империи, он должен был совершить свой первый поход. Захваченные при этом пленные приносились в жертву в завершающих коронацию церемониях. Это жертвоприношение придавало празднеству особый блеск. Оно увенчивало короля нимбом святости, а также способствовало повышению престижа Мехико, производило сильное впечатление на союзников и вселяло страх в противников.

Однако этот поход, именовавшийся «мытьем королевских ног», имел особый, мифологический смысл. Речь шла о воспроизведении первой войны эры — той, которая вспыхнула сразу с появлением Солнца.

Здесь можно вспомнить, что после своей гибели в Теотиуакане Кецалькоатль-Нанауатль возродился в виде Солнца и установил обычай священной войны. Мишкоатлю и его трем братьям было поручено вести войну с четырьмястами мимиксоас — чтобы кормить его самого и его мать, Землю. Поэтому в дальнейшем, всякий раз, когда происходило жертвоприношение, обреченные пленники представляли мимиксоас и наряжались в соответствующие одежды.

Источники расходятся в вопросе о цели этой войны. Chronique X сообщает о мятежах в Икиатепеке и Ноналлане, тогда как монах Хуан де Торквемада говорит об Атлиско.

Икнатепек и Ноналлан представляются маловероятными в силу двух причин. Во-первых, это слишком удаленные места. Поход против этих городов означал бы для короля и его армии отсутствие в течение нескольких месяцев. Он не мог позволить себе такой риск в то время, когда его интронизация еще не была завершена и в обстановке не вполне утвердившейся власти некоторые горячие головы могли бы поднять еще и другие мятежи. Для своих первых походов предшественники Монтесумы довольствовались, как правило, более близкими объектами: находящейся рядом долиной Толука, Мецтитланом, Чалько. Другая причина, по которой Ноналлан и Икнатепек представляются маловероятными, в том, что многие согласующиеся между собой источники, и среди них рисуночные манускрипты, датируют покорение этих двух городов где-то около 1511 года.

С Атлиско тоже не все так просто. Этот город числился среди врагов по «цветочной» войне. На его полях сражения были особенно частыми. Но каким образом город мог поднять мятеж, если он еще не был покорен?

И все же факт войны против Атлиско подтверждается. Во всяком случае, отношение мешиков к долине Пуэбла изменилось. Монтесума помнил о жестоком поражении от Атлиско при Ахвицогле и о смерти своего брата Тлакауэпаиа. Ему хотелось покончить раз и навсегда с этими независимыми анклавами. Став императором, он решил начать действовать в этом направлении. До сих пор мешики держали своих врагов как бы в клетке, вроде перепелок — для воинских упражнений и для жертвоприношений. Теперь война будет направлена на их подчинение, «поскольку при одном управлении миром должна быть одна власть, одна воля, одно желание». Момент был благоприятным, так как в это время враг был разделен. Война в Хуэксоцинко позволяла Мехико вмешаться в конфликт по просьбе одной из враждовавших группировок и попытаться установить там свою власть. Но извечные противники не были расположены предоставлять мешикам «управление миром».

Таким образом, Монтесума имел достаточно оснований выбрать Атлиско в качестве мишени. Город расположен в 28 километрах на юг от Хуэксоцинко, в 20 км на юго-запад от Чолулы и в 50 км на юго-запад от Тласкалы. Находясь на расстоянии нескольких дневных переходов от Мехико, он контролирует вход в долину Пуэбла с юго-запада, в обход Попокатепетля. Нападение на этот город означало бы демонстрацию намерений, это была бы декларация на самом высоком уровне. Учитывая воинские качества противника, победа в такой войне была бы особенно почетной. Предоставлялся к тому же случай смыть нанесенный позор и отомстить за смерть Тлакауэпана и многих его соратников. Монтесума уже в самом начале своего правления нацелился на богатства долины Пуэбла. Если бы он полностью преуспел в этой стратегии, то захват Мексики оказался бы для испанцев более трудным делом.

Поход осуществлялся по всем правилам. Чтобы избежать возможного риска, император, по-видимому, взял достаточное количество воинов. Жители Атлиско и пришедшие к ним на помощь воины долины получили строгий урок. Монтесума сразу ввел в бой цвет своего рыцарства, что способствовало увеличению числа подвигов. Его братья Куитлауак, Матлацинкатль, Пииауитль и Чечепатикации, а также двое из сыновей дяди Монтесумы, покойного императора Тизока, сражались в первых рядах. Было захвачено большое количество пленных. Однако потери мешиков были также ощутимы. Был убит, среди прочих, военачальник Хвицилихвицин.

Триумфальное возвращение

Возвращение в Мехико сопровождалось большой помпой. Прежде всего в Мехико был послан гонец с доброй вестью о победе. Это был, по-видимому, какой-нибудь знатный сеньор или военачальник. Его волосы были заплетены в косу, на голове у него красовалась белая повязка. Вооруженный круглым щитом и деревянной саблей maquahuitl с обсидиановыми режущими краями, он вошел, а может быть и вбежал, в город, крича, подскакивая и изображая всеми способами выигранное сражение и воспевая подвиги воинов. Chihuacoatl вышел к нему навстречу, чтобы официально принять весть о победе. Согласно принятым правилам, чихуакоатль предложил вестнику разного рода подарки, а затем велел присматривать за ним до того момента, когда прибудет другой гонец с подтверждением радостной вести.

Когда победоносная армия вошла в город, пленники были выстроены в два ряда. Они были обязаны свистеть и петь, тогда как на вершине пирамид воины-ветераны и жрецы, которые не покидали город, дули в раковины и стучали в барабаны. Затем заслуженные ветераны, именуемые «старыми орлами», и учителя фехтования построились в две шеренги на пересекающей лагуну дамбе, чтобы принять воинов-победителей и их пленников. Все были украшены красными плетеными кожаными ленточками, подвесками из разноцветных камней и морскими ракушками. На ветеранах были надеты хлопчатобумажные доспехи, а в руках у них были круглые щиты и, вместо сабель, посохи. Жрецы, старые и молодые, выстроились согласно их рангу. На спине у каждого висела обычная калебаса с табаком, а на руке — мешочек с ладаном. Некоторые из них, продавцы огня tlenama-caque, потрясали терракотовыми курильницами, имевшими форму ковша или разливательной ложки.

По мере того как пленные входили в город, воины-ветераны и жрецы бросали им куски кукурузных лепешек, хранившихся в храме в качестве облаток. В то же время их приветствовали возгласами: «Добро пожаловать, сыновья Солнца. Наконец вы прибыли в Мехико-Теночтитлан — гуда, где вода спокойна, где пел орел и шипела змея, где летают рыбы, где по берегам растет осока и тростник; где главный начальник и судья — Уицилопочтли. Не думайте, что он привел вас сюда случайно. Он хочет, чтобы вы отдали жизнь за него. Именно поэтому вам позволено созерцать этот славный город и любоваться им. Ведь если бы вас не привели сюда в качестве пленников для жертвоприношения, то вы бы не имели возможности здесь побывать… Вы наши дорогие гости. Вас должно утешать то, что вы пришли сюда не в результате каких-либо женских козней, но в результате деяний мужчин — чтобы погибнуть здесь, оставив по себе вечную память».

Приветствия, обращенные к воинам-победителям, звучали примерно так: «Добро пожаловать, сыновья, в царство Монтесумы, которое вы прославили благодаря вашей отваге и силе ваших рук, победив и разгромив наших врагов и наказав их за непочтительность к нашему богу Уицилопочтли».

Потом пленных заставили напиться «божественного» пульке (teooctli). Таким образом они уподобились мимиксоас, которые были пьяны в тот момент, когда их принесли в жертву во время первой войны ради пропитания неба и земли. Затем пленных отвели в храм, к статуе Уицилопочтли, где их встречали гудением в раковины жрецы. Один за другим пленники опускались на колени перед богом и прикасались губами к земле, взятой из-под йог статуи. Встав с колеи, они обошли сначала вокруг большой «чаши орла», которая должна будет принять их кровь и сердца. Затем — вокруг каменного жернова temalacatl, к которому наиболее храбрые из них будут привязаны, чтобы, вооружившись бутафорским оружием, участвовать в поединке против хорошо вооруженных воинов, представлявших ягуаров и орлов. И, наконец, — вокруг tzompantli, помоста, уставленного столбами с поперечинами, на которых были нанизаны тысячи голов принесенных в жертву пленников. Сооружение выглядело как искусственный сад, где головы представлялись спелыми плодами.

Как правило, пленные отдавали затем почести императору. Возможно, что в данном случае они отправились лишь к чихуакоатлю, который повторил им, что они у себя дома, и дал им возможность поесть и одеться подобающим образом. Наиболее отличившимся вручили украшенные перьями щиты, а также цветы и сигары, и после этого они должны были танцевать под стук барабанов на рыночной площади. Наконец их заперли в клетках, установленных в помещениях, именовавшихся cuauhcalco, «дом орла». Обычно за каждым из пленников присматривал взявший его в плен воин.

Эти церемонии приема военнопленных имеют свое объяснение. К будущей нище богов следует относиться с должным уважением. Пленные должны умереть, по умереть славной смертью. Им говорят «добро пожаловать» как дорогим гостям и повторяют, что они «у себя дома» и что смерть превратит их в мимиксоас, спутников Солнца. Их окуривают ладаном, как если бы они были божественными существами, а возможно, и для того, чтобы очистить их от скверны. После всего этого их представляют всем, кого касается это жертвоприношение.

Следует при всем этом как бы включить пленных в общество мешикас, сделать так, чтобы они были «у себя дома», как это говорит «змея-женщина», «хозяйка дома» Мехико. Их представляют властям, их кормят, поят и одевают, им предоставляют кров. Иногда они получают даже временных супруг, которые делают менее тягостными их последние дни. В дальнейшем мы познакомимся с судьбой одного в прошлом прославленного военачальника, который, будучи взятым в плен, жил довольно долго в Мехико перед тем, как быть принесенным в жертву; возможно, это просто миф, но тут важен сам принцип: жертва должна быть членом данного общества. Здесь как бы продолжается та связь, которая установилась на поле боя в тот момент, когда победитель, хватая своего противника, провозгласил: «Вот мой любимый сын», а сдающийся в плен ответствовал: «Вот мой высокочтимый отец». Обычай захватывать будущих жертв в чужих краях, а затем выдавать их за соотечественников, присущ не только мешикам.

Эта интеграция-ассимиляция объясняется тем фактом, что другой значит какой-то не такой, то есть хуже и, стало быть, он может стать полноценной жертвой лишь после того, как будет принят данным обществом. Здесь уместно будет вспомнить о Рене Жираре с его теорией жертвы самосуда. Для него принесение в жертву человека или животного (животное — замена человеку), представляя собой лишь ритуализацию какого-то первоначального самосуда, призвано избавить данную группу (социум) от внутреннего насилия. Действительно, люди на определенной стадии развития могли заметить, что в кризисный момент, когда страсти разгораются и члены дайной группы готовы перейти в рукопашную схватку, самосуд над невинным человеком производит умиротворяющее воздействие. Самосуд, линчевание, может воспроизводиться в виде ритуала, как медицинская прививка, которая дает слабое инфицирование организма вместо настоящего заражения. Взять жертву из своей группы нельзя из-за риска спровоцировать цепь «насилие на насилие»; мри этом умиротворяющий эффект возникает лишь в том случае, если жертва принадлежит к группе. Чтобы удовлетворить необходимым требованиям, эту жертву выбирают где-то в маргинальной части группы (то есть среди неполноправных членов, например, среди детей) или среди иностранцев, но в последнем случае должна иметь место интеграция, когда путем каких-то процедур устанавливается принадлежность жертвы к данной группе.

После пленников и части армии Монтесума сам вошел в город. Он возвращался в свою столицу победителем и, более того, он сам захватил пленных, что считалось верхом доблести. Возможно, что его подвиги будут прославлены в эпических песнопениях. Отныне он уже настоящий король. Его пленных, его «сыновей», несли за ним в паланкинах — в богатых одеяниях и украшениях. Затем его проводили важные сановники, окуривая по дороге ладаном, до Большой площади. При его появлении зазвучали трубы и раковины. Монтесума поднялся на вершину храма Уицилопочтли и совершил ритуал покаяния, пуская себе кровь из ушей, бедер и голеней. Затем он взял кадильницу и окурил фимиамом божественную статую. Спустившись вниз, он отправился к себе во дворец, где его встретили короли Тескоко и Тлаконапа, приветствовавшие его такими словами: «Государь, дайте отдохнуть вашему телу и вашим ногам, поскольку Вы, конечно, устали. Вы исполнили свой долг перед Тлальгекутли, долг повелителя земли, лета и всего, что зелено, орла, летающего над нашими головами. И поскольку великое божество получило то, что ему положено, то отдохните, государь, и мы также пойдем к себе отдыхать. Отдыхайте, наш добрый государь и король». Затем пришли попрощаться его соратники, и Монтесума наградил главных командиров провизией и украшениями. Начальники четырех кварталов города также пришли с подарками: отрезами дорогой материи и цветами, которые Монтесума сразу же передал воевавшим с ним солдатам и бедным старушкам.

Подтверждение императорских полномочий

Чиихуакоатль Тлильнптопкви решил, что все народы должны быть заранее оповещены о предстоящем празднестве по поводу коронации. Нужно было всем дать попять раз и навсегда, что Мехико-Теночтитлан — их голова, их мать и отец. Предыдущая коронация была как бы для внутреннего употребления; теперь же осуществлялась коронация главы империи.

Приготовления к празднику шли полным ходом. Чтобы достойным образом принять именитых гостей, было собрано громадное количество цветов, приготовлены сигары, роскошная одежда, украшения. Все было организовано таким образом, чтобы в каждый день праздника несколько тысяч носильщиков доставляли в город большие количества оленей, кроликов, перепелок, индеек и прочих идущих в пищу животных и птиц, а также перец, какао, рыбу, фрукты и все съедобное, что можно было обнаружить в радиусе ста пятидесяти лье. Четырнадцать залов дворца были приведены в идеальный порядок, их обстановка: циновки, портьеры, сидения, светильники и прочее — все было полностью обновлено, украшено ветками растений и цветами. Там же были развешены художественно выполненные круглые щиты. На сидения с высокими спинками были наброшены шкуры ягуаров. Один из залов был украшен картинами, в которых отображалось величие Мехико и провинций, чьи представители присутствовали на празднике. В центре главного дворцового двора был сооружен павильон, перед которым разместились барабаны: вертикальные с натянутой мембраной и горизонтальные, полностью деревянные. Барабаны издавали два тона. Павильон был увенчан гербом Мехико, представленным в виде разноцветной бумажной аппликации. Королевский орел в золотой короне разрывал на части большую змею. Он восседал на опунции, гордо подняв голову. Тут же в павильоне были установлены клетки с живыми диковинными птицами.

Конечно, на праздник были в первую очередь приглашены главные союзники — король Тескоко Незауальпилли и недавно принявший власть в Тлакопаие король Тлальтекацин, а затем и другие провинциальные короли. Монтесума настоял даже на том, чтобы по примеру его предшественника на празднество были приглашены традиционные враги — государи Тласкалы, Тлилыоквитепека, Хуэксоцинко, Чолулы, Куэтлакстлана, Мецтитлана, Йоницинко и Мичоакана. Разумеется, на время празднеств пришлось сделать передышку в «цветочной» войне, которая представлялась как «тренировка, отдых и развлечение богов». Нужно было дать возможность врагу увидеть блеск и могущество великой мексиканской империи. Долина Пуэбла, считавшаяся некоторым подобием ада, была для мешиков опасным местом, поэтому для роли гонцов были выбраны самые отважные воины и в придачу к ним — закаленные во всякого рода потасовках торговцы, именовавшиеся озомеками, которые владели различными языками и могли притвориться кем угодно и проникнуть куда угодно. В случае неудачи император брал на себя заботу о семьях этих отважных людей. Одетые как носильщики дров, эмиссары Монтесумы беспрепятственно прошли установленные на входе в долину посты, через которые, как считалось, даже птица не могла пролететь. Такая бдительность со стороны хуэксоцинков и тласкальтеков была, по мнению Дюрана, более чем оправданной, поскольку коварство Тройственного Союза было там очень хорошо известно… Люди, естественно, не хотели быть застигнутыми врасплох.

Посланцы Монтесумы, к ужасу тамошнего короля, добрались живыми и невредимыми до Хуэксоцинко. Они передали ему приглашение и получили от него согласие. Затем они таким же тайным образом отправились в Чолулу и Тласкалу, стараясь обходить места, где их могли бы увидеть, например, работающие в поле крестьяне. Так они добрались до названных городов, где они выполнили данное им поручение. Другие города также приняли приглашение. Вскоре в Мехико стали прибывать приглашенные короли и принцы. Те из приглашенных, которые не имели своего жилища в столице, были размещены в королевских комнатах, специально приготовленных для этого случая.

Самые красивые комнаты достались королям городов долины Пуэбла — без ведома простого парода, а может быть, даже и без ведома королей Тескоко и Тлаконапа. Под страхом смерти было запрещено говорить об их присутствии.

Все эти знатные гости приносят свои поздравления императору, который одаривает их великолепными одеждами, головными уборами из перьев, золотыми украшениями и драгоценными камнями. Помогающий ему в раздаче подарков chihuacoatl обращается к аудитории: «Уважаемые сеньоры, наденьте эти праздничные одежды, поскольку нас посетили наши враги, и таким образом мы как бы смотрим смерти в лицо. Завтра, возможно, придет смерть к нам или к ним. А сейчас пользуйтесь моментом отдыха, нойте и танцуйте и сохраните в памяти то, что я вам сказал».

Когда приходит очередь врагов и они должны идти с поздравлениями к императору, во дворце гасятся все огни, за исключением больших жаровен. Тласкальтеки приветствуют Монтесуму очень скромно, подчеркивая мощь и великолепие его государства. От имени своих королей они предлагают ему простой лук с несколькими стрелами и грубую одежду из волокна агавы. Блокада долины Пуэбла не позволяет им разбогатеть и отважиться на большую щедрость. Монтесума отвечает им в том же вежливом и скромном тоне, прося гостей передать их королям выражения его глубочайшего почтения с пожеланиями быстрого роста их благосостояния. Другие традиционные враги также приносят свои поздравления и вручают подарки. От имени короля Мичоакана дарятся луки и колчаны с золочеными стрелами. Выслушав ответные слова благодарности и откланявшись, они идут обедать, после чего их еще награждают одеждой, оружием и значками.

Тем временем другие короли и принцы уже начали свой танец на площади большого двора. Светильники гасятся, чтобы представители непокоренных территорий могли в полумраке присоединиться к остальным танцующим. Время от времени гости кушают грибы, вызывающие наркотическое состояние. Весь день они танцуют, и эго продолжается четыре дня. В какой-то определенный момент Монтесума в блеске своего великолепного наряда появляется во дворе и подходит к танцующим. Он окуривает ладаном музыкальные инструменты и статую бога танцев, а затем обезглавливает в их честь перепелок. Ведь танец, по сути говоря, не только удовольствие, это, прежде всего, способ привлечь к себе внимание богов, приблизиться к ним, освобождаясь от лишнего веса путем часто повторяющихся подскоков. Танец относят к macehualiztli, покаянным действиям.

На четвертый день происходит помазание и венчание на власть императора. Ритуалы в этот день сходны с ритуалами первого дня. На вершине пирамиды Уицилопочтли натирают черной мазью тело нового императора, потом окропляют его в четыре приема священной водой с помощью кропила, изготовленного из веток кедра и вербы, а затем торжественно облачают его в королевские одежды, вручают королевские инсигнии (знаки высшей власти) и надевают на голову королевскую диадему. Монтесума обещает покровительствовать культовым ритуалам, стоять на стороне богов и законов города, поддерживать войны и защищать интересы общества — если понадобится, то и ценой своей жизни.

Наконец происходит жертвенная казнь нескольких тысяч человек, взятых в плен во время последней интронизационной войны или содержавшихся в резерве с более давних времен. В предшествующую ночь они, как и полагалось, бодрствовали, каждый — в обществе того, кто взял его в плен. В полночь их «хозяин» обрезал им волосы на верхушке головы, приобретая тем самым их славу и позволяя их душам покинуть тело. С наступлением дня их наряжают в одежды мимиксоас. Их головы покрываются птичьим пухом, на их руках и ногах чертятся мелом белые полосы. Глаза очерчиваются черными кругами, губы «увеличиваются» красной краской. Имея на себе маштли (набедренную повязку) и бумажную накидку и держа в руке белый флажок, они проходят вереницей мимо большой tzompantli, площадки для демонстрации отрезанных голов. После этого пленные отправляются к храму Уицилопочтли и поднимаются наверх один за другим. По мере того как они продвигаются к вершине, у них отбирают флажки и бумажные украшения. Четыре жреца, наряженные грифами, что должно вызывать ассоциации с богом смерти, хватают человека за руки и ноги и распластывают на жертвенном камне, имеющем выпуклую верхнюю поверхность. Они прижимают конечности человека книзу, так что его тело, соответственно, выгибается вверх. Появляется жрец-сакрификатор («посвятитель»), вооруженный большим кремниевым ножом. Он погружает этот нож в грудь пленника между ребер, вводит руку в зияющее отверстие и вырывает продолжающее трепетать сердце, которое он поднимает и предлагает солнцу. Сразу после этого происходит действие в честь богини земли: ножом из черного обсидиана у бездыханной жертвы жрец отрезает голову, что вызывает новый поток крови, долженствующий кормить и удобрять землю.

Чтобы подчеркнуть это второе назначение, тело жертвы сталкивается вниз таким образом, чтобы оно скатилось по лестницам пирамиды к алтарю, изображающему разъятую на части теллурическую (земную) богиню Койольхауки. Там его разрезают на части, и «хозяин» жертвы относит все это домой, чтобы угостить своих. Монтесума принимает личное участие в первых посвящениях, поскольку речь идет о его интронизации. Затем его сменяют два союзных короля, а йотом наступает очередь великих жрецов. Потоки крови оживляют красный цвет ступеней храма, распространяя специфический запах бойни. Спрятавшись поблизости, принцы из долины Пуэбла наблюдают ужасную сцену умерщвления их подданных, испытывая при этом смешанное чувство негодования и восхищения.

Жертвенная казнь пленных воспроизводит избиение четырехсот мимиксоас на заре текущей эры. Однако в то же время она связана и с другим подобным эпизодом, в котором участвуют четыреста хвицнауас и их сестра Койольхауки, случившимся после чудесного рождения в Коатенеке Уицилопочтли, которое является одновременно и рождением, появлением солнца. Некоторые элементы ритуала обусловлены этим центральным эпизодом в странствиях мешиков.

В символическом смысле во время жертвоприношений погибают не только пленные, но и те, кто их посвящает, то есть воины, взявшие их в плен. Принесенные в жертву мимиксоас варятся в маисовом рагу и поедаются. Лучший кусок, правая ляжка, предназначается императору. «Хозяин» пленника не принимает участия в поедании своей полуобожествленной жертвы, поскольку он не должен есть свою собственную плоть. Только его близкие могут принимать участие в этой трапезе. Согласно некоторым источникам, поедающие непременно должны быть благородными. Они считали плоть принесенных в жертву действительно священной и благословенной, поэтому поедали ее с соблюдением церемоний, полагающихся небесным созданиям.

Воин, захваченный в плен самим императором, имеет право на особое обхождение. Его, облаченного в одежды бога солнечного огня Ишкозаукви, умерщвляет великий жрец. Последний вырывает у жертвы сердце и стряхивает с него кровь в направлении четырех стран света. Остаток крови собирается в чашу и подается tlatoani, который окропляет ею все статуи Большого храма. Голова выставляется на высоком столбе, а содранная кожа, набитая ватой, будет украшать некоторое время фасад дворца.

Человеческие жертвоприношения очень способствуют повышению авторитета Монтесумы, Мехико, империи и ее храбрых воинов. По окончании жертвоприношений короли и знатные вельможи принимаются есть грибы-галлюциногены, что вызывает у них, наряду с символической смертью вместе с обреченным пленником, ощущение контакта с божеством. Они находятся в состоянии опьянения и некоторые, действительно, кончают самоубийством.

Немного погодя традиционные враги наносят императору прощальный визит. Они получают подарки для своих королей: золотые митры, мухобойки, особенно ценимые тласкальтеками и хуэксоцииками, которых имперская блокада лишает большинства предметов роскоши. Благородные мешики провожают их далеко за город. В самом Мехико продолжают одаривать храбрецов различными дорогими подарками и почестями. Жрецы, мажордомы, начальники кварталов (calpulli), командиры центурий и другие должностные лица получают в подарок одежду, а старики, сироты и другие бедняки — различные необходимые им вещи. Relation de Cholula утверждает, что все короли отправились в этот священный город Кецалькоатля, чтобы исполнить там обряд повиновения богу и подтвердить при этом свою власть. В некоторых майяских текстах говорится о королях, которые должны были проделать путь до Города Змея в птичьих перьях, чтобы получить там полагающиеся им знаки власти. Ничего такого не предполагалось для мешикских государей. Они с гордым пренебрежением взирают на Чолулу. Это не должно нас удивлять — ведь по сути дела Уицилопочтли уже занял место Кецалькоатля.

Годы реформы. Первоначальная чистка

Уже перед своей интронизационной войной государь кольхуас предпринял ряд реформ, не имеющих аналогов в истории Мексики. Эти реформы тогда были плохо восприняты, и даже в наши дни они подвергаются строгому осуждению. Однако именно они являются наилучшим свидетельством прозорливости императора.

Едва лишь закончились церемонии, связанные с коронацией, и Монтесума перестал уверять людей в своей недостойности, как его охватила своего рода мания величия. Призвав к себе чихуакоатля Тлильнотонкви, он объяснил ему необходимость кадровых перемен среди сановников и чиновников — как во дворце, гак и в разных провинциях империи. Монтесума хотел иметь возможность править по своему разумению, а не только так, как это было установлено при Ахвицогле. Кроме того, зачастую это были люди низкого происхождения.

Совершенно недопустимо, чтобы королевские слова терялись в ушах низких и угодливых людей. Король же хотел иметь у себя людей, на которых можно было бы положиться и которые в случае необходимости могли бы правильно передать его слова но назначению.

Монтесума потребовал, чтобы сыновья знатных вельмож Мехико и других городов были взяты из своих школ, calтесас, и поселены во дворце. Они должны были быть законными сыновьями и находиться в таком возрасте, чтобы их можно было воспитать надлежащим образом. Отныне все пажи, камергеры, дворецкие, мажордомы, привратники, метельщики, уборщики, хранители огня — все, кто входил в персонал дворца и мог находиться в присутствии императора, должны были принадлежать к великим родам империи.

Повеление было выполнено. Персонал Ахвицотля был отозван, другими словами — уничтожен. «И это меня не удивляет, — пишет доминиканец Дюран, — поскольку с тех пор, как Монтесума начал свое правление, он оставался великим мясником — уже в силу внушаемого им страха и трепетного почтения». Чистка продолжилась и в следующем году. Повсюду поставили новых людей — даже во главе calpulli и центурий. Затем chihuacoatl, то есть «вице-король», созвал дворянских детей в возрасте от десяти до двенадцати лет и сообщил им о чести, которая выпала на их долю. «Дети мои, считайте себя счастливыми и удачливыми, так как наш государь берет вас к себе в услужение. Он хочет, чтобы вы были его руками и ногами, постоянно находились возле него и делали вместо него то, что он не должен делать сам. Он хочет также, чтобы вы научились искусству руководства и управления и общения с людьми в разных обстоятельствах».

Император собственной персоной занялся их воспитанием, обращаясь с ними по-отцовски. Каждый день он собирал их и показывал, как говорить размеренно, точно, свободно, с соблюдением правил красноречия, как вести себя в различной обстановке. Он учил их скромности, правдолюбию, уважению к старшим и стремлению к добродетели, указывая на необходимость всемерного почитания Уицилопочтли и его собственной персоны. Они должны были молиться ночью и перед рассветом, приучаться к самопожертвованию, подметать в храме и во дворце. Нарушителю порядка угрожала смертная казнь. Его могли бы забить ударами дротиков и закопать где попало. А если бы нарушение касалось женщины из дворца, то родители преступника также были бы казнены, а их жилище разрушено. Увидев проходящего Монтесуму, каждый должен был простереться ниц. Ни в коем случае не позволялось смотреть ему в лицо: это означало бы для нарушителя смерть — как если бы человек узрел божество. «Его и почитали как бога, а его дворец назывался домом бога».

Различные документы из Chronique X совпадают в своих описаниях этих событий за тем исключением, что, согласно Тезозомоку, менее враждебно настроенному по отношению к императору, последний представляется не таким жестоким. Вынужденная отставка функционеров императора Ахвицотля подается как предоставление им заслуженного отдыха. Педагоги и компаньонки были не казнены, а только заменены другими кандидатурами.

Иштлильхочитль из Тескоко датирует указанные события 1508 годом — после сражения против Атлиско, в котором якобы погиб Маквильмалиналли, старший брат Монтесумы, который, по мнению хрониста, имел больше прав на престол. Именно в этом году Монтесума «стал проявлять высокомерие». Для того чтобы стать абсолютным монархом, он заменил всех членов своих советов, заседавших там со времен его отца, на своих людей; подобным образом он поступил также в провинциях и в армии. Отныне он, движимый своим самомнением, решил также не советоваться с вождями из простонародья, которые стали командирами исключительно благодаря своей храбрости. Одни были убиты, другие удалены от двора.

Наконец, мы располагаем описаниями Овьедо, которые относятся к самым старым и самым путанным. По сути, он не говорит о реформах, но его информация указывает в любом случае на то, что восхождение Монтесумы не было гладким. Были казни, коснувшиеся, однако, не функционеров, а прежде всего — большинства братьев Монтесумы, поскольку у отца Монтесумы было около ста пятидесяти детей. И, наконец, — дворянства Тлателолько. Монтесуму должны были выбрать постольку, поскольку он мог освободить Мехико-Теночтитлан от угрозы, которую представлял для города его строптивый сосед. Выдав свою дочь за короля Тлателолько, Монтесума якобы пригласил своего зятя на пиршество вместе с его родными и с элитой города. Там их напоили, связали и принесли в жертву — всех, то есть более тысячи человек. Их имущество, а также имущество четырех тысяч высланных из Тлателолько жителей было конфисковано и отдано надежным людям.

Похоже, что Овьедо или его информатор перепутали события, которые произошли в Тлателолько значительно раньше, с теми, которые действительно имели место в начале императорского правления Монтесумы. Известно, что город Тлателолько был разрушен Ахаякатлем (1469–1481) — правда, без убийственного банкета, у которого были мифические прецеденты, вдохновившие, по-видимому, информатора Овьедо. Действительно, существовало расхожее мнение, что населявшие долину Пуэбла гиганты были уничтожены именно таким образом. В первые годы правления, однако, Монтесума действительно будет иметь столкновения с городом-близнецом.

Грех гордыни

Существует достаточно причин, побуждающих усомниться в реформах Монтесумы. Обратимся к версии Иштлильхочитля. Если верить в нее, то император сразу же отбросил маску смирения и открыл свое подлинное лицо, то есть лицо великого гордеца. Согласно ацтекскому образу мыслей, гордость была главной отличительной чертой плохого короля. Когда в адрес Тецкатлипоки посылались молитвы о помощи новоизбранному королю в правильном выполнении им своих обязанностей, то говорилось обычно: «Сделай, Создатель, так, чтобы он осуществлял здесь твой образ, и не дай ему возгордиться и стать высокомерным лишь оттого, что он занимает твой трон и твои державные подмостки… Не позволяй, Создатель, чтобы он обижал и оскорблял своих подданных или кого бы то ни было казнил без причины… и пусть его украшения и королевские знаки отличия не станут для него предметом гордости и высокомерия; сделай, напротив, чтобы он служил тебе, соблюдая скромность и простоту».

Гордость представлялась основным грехом. Именно из-за нее в незапамятные времена старшие дети почитаемой народом майя верховной божественной пары были брошены в ад: они хотели создавать, то есть заниматься делом своих родителей, без их на то позволения; они посягнули, таким образом, на чужие привилегии. А их младшие братья обратились к родителям с униженной просьбой и получили соответствующее разрешение.

Сходный по содержанию рассказ существует и в миштекской мифологии. Сыновья изначальной божественной пары 1-й Олень-Змей Льва и 1-й Олень-Змей Тигра постоянно стремились продемонстрировать свое подчиненное по отношению к родителям положение, всячески их почитая и воскуривая перед ними фимиам. Обращаясь к Создателям Всего, чтобы те дали появиться Земле, они в качестве покаяния изранили себе язык и уши. Таким образом они положили начало обрядам кровавого умерщвления плоти, которые выполнялись регулярно королями майя и ацтеков для признания своего долга перед богами, которые наделили их королевской властью. Бесчисленные памятники свидетельствуют об этих королевских обрядах. У майя — восходящие к началу нашей эры, украшенные рельефами стелы и балки, у ацтеков — разнообразные ларцы и фризы.

Таким образом, воцарение последнего Монтесумы соответствует заре новой эры. Вскоре ацтекское «солнце» закатится и на горизонт выйдет испанское. Для ацтеков представлялось существенным объяснить это крушение, эту потерю рая; нужно было найти одного ответчика — кого-нибудь, кто бы своим преступным поведением, своим нарушением установленных правил вызвал, как в мифах, конец эры. Виновным оказался несчастный император, которого стали изображать гордецом, вознамерившимся сравняться с богами.

У легенды была сложная жизнь. Еще в прошлом веке индейцы рассказывали историю о славном Монтесуме — короле, который кончил тем, что рассердил бога своей гордостью. В наказание бог послал против него испанцев, свергших его. В настоящее время Монтесума совершает покаяние где-то на востоке, но он должен вернуться, чтобы прогнать испанцев и восстановить свою империю.

Иными словами, здесь вполне закономерно возникает вопрос о подлинности «реформ» Монтесумы, тем более что реформы упоминаются только в двух не зависимых друг от друга источниках: это утерянная Chronique X, заимствования из которой имеются у Дюрана, Тезозомока и отца Товара, и Иштлильхочитль. Ни в одном из тех изобразительных кодексов, которые вобрали в себя доиспанские элементы, не существует, по-видимому, и намека на реформы. Кроме того, именно Chronique X с яростной убежденностью связывает падение империи с гордостью короля. Мы увидим это в нескольких эпизодах конца его царствования, представляющих своего рода отклик на его реформы.

Удивительнейшим образом, благодаря письму Кортеса Карлу V, которое датируется 30 октября 1520 года, то есть до поражения ацтеков, мы можем проанализировать высказывания хронистов колониальной эпохи по меньшей мере по двум пунктам. Конкистадор описывает события, произошедшие к моменту написания письма. В описании империи он сообщает: «Наиболее важные особы из провинций, особенно из пограничных, пребывали значительную часть года в столице, и все они, или почти все, определяли своих старших сыновей на службу к Монтесуме». Затем Кортес рассказывает о своей первой встрече с Монтесумой, состоявшейся 9 ноября 1519 года. Император ему сказал: «Я знаю обо всем, что с вами приключилось, от находящегося здесь Потуичана; я знаю, что люди из Чемпоалы и Тласкалы наговорили вам много плохого обо мне; верьте только своим глазам и особенно не доверяйте россказням моих врагов, многие из которых были моими вассалами, которые воспользовались вашим прибытием для того, чтобы восстать против меня и, с целью снискать ваше расположение, оклеветать меня. Эти люди говорили вам также, что степы моего дворца сделаны из золота, что циновки в моих залах и другие предметы обычного пользования тоже из золота, что я заставляю людей почитать меня как бога и прочие глупости. Что касается дворцов, так вы их видите; они сделаны из земли, камня и соломы». Затем, рассказывает Кортес, приподняв свою мантию, он указал на свое тело, говоря: «Вы видите, что я состою из мяса и костей, так же, как и вы», и руками ощупывая свое тело, продолжал: «Вы видите, что меня можно пощупать, и, следовательно, я смертен; поэтому вам должно быть понятно, как сильно эти люди налгали».

Таким образом, даже из признаний самого императора следует, что его недруги ставили ему в вину то, что он якобы провозгласил себя богом, и к тому же in tempore non suspecto (в неожиданный момент). Chronique X лишь передает более ранние обвинения, которые будут обобщены после Конкисты. Они возникали в связи с появившимися в то время дурными знамениями, пророчествами и неясными, но устрашающими слухами о странных существах, виденных на далеком Востоке… Ожидался конец света, и нужен был подходящий виновник катастрофы. Кто-нибудь, кто бы представлял нацию, поскольку она вся должна была подвергнуться наказанию, и этим человеком мог быть только король. По-видимому, главной ролью государей повсюду и во все времена была роль главного ответчика, иначе говоря, — козла отпущения в последней инстанции.

Реформа империи

Возможно, что слухи явились лишь преувеличением реальных событий, и это предположение можно отнести к административным реформам. Действительно, в их существовании нет ничего невероятного, даже если хронисты и преувеличили некоторые их аспекты. Большинство современных авторов признают реальность этих реформ, даже если они по примеру самих ацтеков и демократов XX века подвергают их жестокой критике.

«Возможно, — предполагает Жак Сустель, — эта эволюция привела бы в конце концов к формированию чисто наследственного дворянского сословия».

Английский историк Найджел Дейвис также усматривает здесь своего рода «контрреволюционный мятеж против сановников скромного происхождения», которым покровительствовал «прогрессивный» император Ахвицогль. Для этого императора характерными были вроде бы простые товарищеские отношения военного лагеря. Чтобы найти способного кандидата на высокую должность, он искал талант там, где он мог его найти, не отворачиваясь при этом от людей из простонародья. Его популярность наносила ущерб Монтесуме, который постарался убрать всех чиновников и придворных, которые могли быть заподозрены в проведении нежелательных сравнений методов правления его, Монтесумы, и его предшественника. Впрочем, Монтесума якобы фанатично верил в божественное право дворян управлять делами государства. Пожалуй, это выглядит парадоксом, но Дейвис добавляет, что император при всем том стремился к абсолютной монархии… Откуда же эта безумная страсть к реформам? Чтобы избежать размывания иерархии и распада дворянства в условиях расширяющейся империи. Возможно также, что Монтесума противодействовал поднимающимся классам в своем желании покровительствовать консерваторам, благодаря которым он, возможно, был избран. Американец Брандейдж идет еще дальше, называя «беспрецедентной и наглой акцией» и «катастрофой» эту «войну против бастардов и плебеев». Но это «очищение государства» лишь сделало более заметными старые, общепризнанные ценности.

Для Эмили Умбергер Монтесума был всего лишь «выразителем психологии элиты, ставящим себя на равную ногу с богами». Наконец, Рохас считает, что если Монтесума защищал интересы дворянства, то лишь для того, чтобы иметь возможность действовать в духе восточной деспотии, таким образом император лишился поддержки масс, что подтверждается событиями Конкисты. Итак, мы имеем мифические модели для придания структуры нашим интерпретациям.

Монтесума, по сути говоря, не будучи демократом, отнюдь не был и монархом, проводившим реакционную политику. Так что же ему ставится в вину? Считается, непростительным, что он был проводником реакции. Ему ставится в вину стремление к абсолютной монархии, покровительство дворянам, пренебрежение талантом простых людей, притеснение народа и избиение дворянских бастардов, а также те методы, которыми он избавлялся от дворцового персонала, доставшегося ему от Ахвицотля.

Рассмотрим сначала последний пункт, принципиально отличающийся от других, поскольку здесь дворяне также оказались под ударом. Нигде не говорится, что Монтесума ликвидирует только простолюдинов, находившихся на службе Ахвицотля: напротив, как утверждает Иштлильхочитль, ликвидации подлежат все, в том числе «все члены его советов, служившие там со времени правления его отца». Даже это высказанное вскользь утверждение Иштлильхочитля позволяет критически подойти к версии, согласно которой император был одержим своими представлениями об особой роли дворянства, которому он хотел покровительствовать любой ценой.

Предположение Дейвиса основывается на фрагменте, сообразно с которым chihuacoatl предупреждает Монтесуму о том, что это мероприятие может быть плохо воспринято народом, который может усмотреть в нем желание уничтожить созданное его предшественниками. Однако эго осторожное — и вполне законное — предостережение вовсе не говорит о том, что таково было на самом деле намерение императора; оно говорит лишь о том, что в обществе могут прозвучать сомневающиеся или недоброжелательные голоса.

При ближайшем рассмотрении выдвинутые самим императором соображения оказываются вполне приемлемыми. Он хочет иметь администрацию, которая бы ему беспрекословно подчинялась и не противопоставляла бы ему на каждом шагу Ахвицотля. Разве не об этом мечтают многие европейские министры, жалуясь на то, что их администрация действует лишь по собственному разумению, в духе установившихся традиций. У Монтесумы были грандиозные планы. Он желал всесторонней и полной поддержки.

С самого начала XV века в ацтекском обществе постоянно нарастала тенденция к расслоению и к установлению иерархии. Усиливающие социальные различия законы издавались уже в начале образования империи, при Ицкоатле. Последний даровал чипы и отобранные у противника земли воинам, особо отличившимся в войне против тепапеков. Кроме того, им воздвигли статуи, память о которых была увековечена в книгах. А ведь все эти храбрецы были большими сеньорами.

Монтесума I развил введенную Ицкоатлем систему раздачи чипов и издал законы против роскоши и чрезмерных расходов. Одному лишь государю предоставлялось право носить золотую корону в городе; только он и chihuacoatl могли ходить во дворце обутыми; сандалии предназначались только для аристократии. Простые люди не должны были одеваться в одежду из хлопка; их плащам полагалось быть не ниже колена (отступление от этого правила могло быть сделано лишь в том случае, если надо было прикрыть полученную в бою рану). Само собой разумеется, что простолюдины не могли навешивать на свои одежды никакие украшения. Роскошные, украшенные сложными рисунками разноцветные ткани, образцы которых представлены в нескольких старинных кодексах, были привилегией знатных особ — так же, как нагубники из золота и горного хрусталя, нагрудные пластины, колокольчики, золотые ожерелья и браслеты из нефрита и других полудрагоценных камней, ленты с девизами и плюмажи. Дворяне, не относящиеся по своему происхождению к высшей знати, должны были ограничиться обычными гирляндами, украшениями из простых перьев, ожерельями из костей, раковин или простых камней. В королевском дворце представители определенных классов собирались в специально для них предназначенных помещениях. Под страхом смерти было запрещено простому люду смешиваться с грандами. По-видимому, простолюдины могли проникнуть во дворец лишь в том случае, когда их присутствие было необходимо для выполнения каких-либо работ.

Намеренно увеличивался разрыв между простолюдинами, «храбрыми» и «благородными», и особенно сильно — между «благородными» (дворянами) и самим королем. Дворянин, пришедший во дворец обутый в свои сандалии, подвергался смертной казни. Даже благочестивый император Тизок способствовал усилению общественного расслоения, а Ахвицотль не предпринял никаких тормозящих этот процесс действий. Потрясение, таким образом, не было столь радикальным, каким оно представляется в Chronique X. Добавим к тому же, что уже в незапамятные времена соблюдение четкого различия между наследственной знатью и простонародьем являлось правилом в Центральной Америке, даже вне территорий, подвластных Тройственному Союзу. И с очень давнего времени управление королевством было по существу делом сеньоров высокого происхождения. Можно ли сказать в таком случае, что Монтесума закрыл своим подданным возможность преодоления общественной иерархии с риском оттолкнуть от себя простонародье? Нет. Все свидетельства, указывающие на то, что простолюдины имели возможность перейти в более высокий класс, собраны в XVI веке, и в них указываются случаи, имевшие место после реформ. Главным результатом этих реформ было торможение восхождения к особо ответственным должностям.

Таким образом, с «контрреволюцией» все ясно. Нет вопросов и относительно заигрывания с дворянством. Ведь если подумать, откуда могла прийти самая большая угроза для «абсолютной монархии», к которой действительно стремился Монтесума, как не от дворянства, в особенности из недавно покоренных или не совсем покоренных городов. Необходимо было одновременно успокаивать их и строго их контролировать. В этом и заключалась тактика Монтесумы. Конечно, он дает им почти исключительное право на занятие высоких должностей. Но с другой стороны, он подчиняет их себе и унижает.

Правители провинций оказываются настоящими заложниками. Каждый король обязан был иметь дом в Мехико и ежегодно проживать там в течение нескольких месяцев. Когда он возвращался домой, его заменял кто-нибудь из близких родственников: браг или сын. Наложение таких обязанностей на дворян и вельмож давало дополнительную возможность подрыва их экономического благополучия.

И все же отношения с покоренными городами все меньше и меньше основываются просто на грубой силе, и роль дипломатии должна возрасти в этой сильно разросшейся империи, где следует остерегаться всеобщего возмущения.

Монтесума нуждался в более воспитанных и образованных людях. В частности, ему нужен корпус дипломатов, достаточно сообразительных и владеющих всеми нюансами речи. Он берет этих специалистов в calmecac, который посещают дети дворян. Поэтому последние должны заменить по всей империи функционеров Ахвицотля. Потребность в молодых кадрах — эго также одна из причин, по которой Монтесума привлекает к себе юных дворян, которым он старается привить глубокий смысл общественного долга и понятие империи, которые будут питать к нему сыновние чувства и окажутся компетентными, надежными и лояльными помощниками.

Более того, империя должна быть по-настоящему объединена и укреплена. Естественно, император начинает сверху, с тех самых дворян, которые, каково бы ни было их происхождение, стоят друг к другу ближе, чем обычные горожане, язык и обычаи которых зачастую различны. Они образуют своего рода интернационал, который корона привлекает к себе любым способом в убеждении, что «заслуженные» дворяне будут верно служить ей и в дальнейшем. «Интернационал», сущность которого прекрасно выражается в приглашениях на большие праздники, направляемых друг другу руководителями государств-противников.

Берутся заложники, к которым относятся с уважением, наделяют обязанностями при дворе и дают утонченное воспитание, соответствующее их высокой ответственности в будущем. Этот очень эффективный метод применялся христианскими миссионерами и колониальными империями, и он же по настоящее время применяется западными демократиями к странам третьего мира.

И все же Монтесума действительно оставлял без дела целое множество народных талантов. Однако в том обществе, которое он имел перед глазами, уже один класс дворян мог выдвинуть из своей среды достаточное для администрации и для представительства число кандидатов. Только тогда, когда государственный механизм становится более сложным, а должностные функции более разнообразными, когда отрасли знания специализируются, когда производство требует все большего числа рук, — только тогда возникает необходимость в постепенном распространении образования на все большее число людей.

Речь, таким образом, шла о том, чтобы улучшить администрацию городов и повысить сплоченность империи, повысить контроль над дворянством, чтобы использовать его в качестве связующего элемента, о том, чтобы увеличить вес и престиж центральной власти. Империя должна иметь прочное основание и нерушимые стены. Вся деятельность Монтесумы преследовала одни и те же цели: объединение и укрепление. Вместо того чтобы стремиться к завоеванию все более отдаленных территорий, которое осуществлялось каждый раз ценой все больших усилий и со все меньшей выгодой, он попытался укрепить то, что уже было приобретено, и ликвидировать независимый статус анклавов. То же и в политическом плане: мы видим его строящим общий дом для всех богов империи, объединившихся вокруг Уицилопочтли так, как должно объединиться дворянство провинций вокруг императора.

Следует ли из всего этого, что он стремился к «абсолютной монархии»? Здесь опять допускается анахронизм, во всяком случае, если понимать данное выражение в привычном для него значении. Учитывая, что ацтекская империя — мозаика государств с нечеткой иерархией, с разной степенью подчинения центральной власти, ограничивавшихся выплатой кое-каких налогов или, при необходимости, поставкой военной силы; некоторое число провинций, управлявшихся непосредственно губернаторами; несколько переполненных и вдобавок колонизованных верными центру людьми городов, и все это увенчивается союзом грех городов и трех королей, вопрос можно рассмотреть и с другой точки зрения. Для того чтобы стать абсолютным монархом, Монтесуме пришлось бы пройти очень долгий путь! Укрепить свое положение в Мехико, в частности — по отношению к чихуакоатлю, вес которого, правда, к этому времени значительно уменьшился; подтвердить свое превосходство над Тескоко; всегда быть готовым к непосредственному вмешательству во внутренние дела других государств, — все это представляло собой грандиозную задачу, для осуществления которой у императора средств было в обрез.

Наконец, противники священной войны, бунтари и страдальцы всех мастей выдавали тот факт, что Монтесума провозгласил себя всемирным монархом, усматривая в этом непомерную гордость. Надо помнить, однако, что некоторые его предшественники, начиная с Ицкоатля, уже присваивали себе этот титул, который, таким образом, ни в коей мере не является изобретением великого tlatoani.

Священная королевская власть

Укрепление императорского престижа получило высокую оценку у Дюрана, для которого это было свидетельством того, что индейцы вполне были готовы к самостоятельности. С другой стороны, испанскому хронисту приходится не по нраву то, что он называет обожествлением Монтесумы. И в этом пункте некоторые современные авторы также солидарны с противниками императора.

Обвинение основывается на том обстоятельстве, что запрещено было смотреть императору в лицо, что надо было падать перед ним ниц, что его дом назывался домом бога… Короче, заключает Дюран, его почитали как бога. Однако, принимая Кортеса, Монтесума сам отрицает свою божественность и делает это публично. И пока он ведет долгую беседу с человеком, воплощающим божество, в его словах мы не находим никакого упоминания о божественной королевской власти. Таким образом, можно считать, что приписываемый императору процесс собственного обоготворения является преувеличением. Ведь известно, что начиная с Монтесумы I Илуикамины, всякий, кто входил в императорский дворец в обуви, будь он простолюдин или дворянин, подвергался смертной казни. Согласно изданным им законам государь выходил на публику только тогда, когда это было совершенно необходимо, и всегда, согласно Дюрану, который здесь достаточно близок к истине, его почитали как бога.

Известно, что престиж Монтесумы I в памятниках оценивается чрезвычайно высоко. Ведь он, подобно Кецалькоатлю, был зачат чудесным образом от героических близнецов из Popol Vuh, от Уицилопочтли. Его отец Хвицилихвитль без памяти влюбился в Миахваксихвитль, внимания которой усиленно домогался король Куаунауака. Отец красавицы, Озоматцинтекутли, был nahualli, то есть обладал способностью превращаться в животных. Отличавшийся к тому же недоверчивостью, он определил к своей дочери охрану из пауков, сороконожек, змей, летучих мышей и скорпионов. Хвицилихвитль лишен был возможности встречаться с Миахваксихвитль. Тогда он послал ей по воздуху чудесную стрелу, украшенную нефритовым камнем. Девушка увидела этот камень, взяла, поднесла ко рту и проглотила. Через некоторое время оказалось, что она беременна Монтесумой I. Последний издал законы, которые сравнивались с «искрами, вылетевшими из огня и посеянными в груди великого короля Монтесумы». Он смог, кроме того, возобновить контакт с прародиной, Астланом, посылая туда своих вестников.

Монтесума I Илуикамина, «тот, который пускает в небо стрелы», представляет, таким образом, особый случай. Если рассуждать с позиций времени после Конкисты, то он действительно был пятым королем в ряду девяти, то есть относился к самому центру, к апогею, к полуденному солнцу — месту, наиболее близкому к богу. Другие государи, даже самый первый, жили более обычной жизнью и, в противоположность, например, инкам, не претендовали на то, чтобы быть сыновьями бога или вообще на какое бы то ни было божественное происхождение. Когда, обращаясь к тому или иному монарху, Уицилопочтли называет его своим сыном, он делает это в качестве метафоры или просто потому, что, опять же метафорически, все люди — дети бога.

В речах, произносимых по поводу интронизации Монтесумы II, император сравнивается с солнцем, дарующим свет, но и здесь это лишь метафора, относящаяся к любому монаршему правлению. Не выходя из того же круга представлений, его называют также свечой и факелом, зеркалом народа и сердцем парода, который он представляет и воплощает подобно Уицилопочтли или любому другому богу-покровителю. Именно бог назначает короля, который становится на некоторое время его наместником. Эти мотивы восходят, очевидно, к первым королям, и они часто повторяются.

Являясь образом, наместником бога, король попадает в обширную категорию ixiptla. Этот термин можно перевести как «его кожа», «его оболочка». Он используется для обозначения заменителей, заместителей или воплощений всякого рода. Таким образом, король является ixiptla своих предшественников. В области религиозных представлений, ixiptla представляют божества и делают их более или менее видимыми здесь в различной степени святости. Это могут быть изображения на плоскости, статуи, домашние статуэтки, жрецы, одетые подобно богу, которому они служат, прошедшие ритуальное омовение жертвы, постоянные персонификаторы, реликвии. Один бог может быть заместителем другого: например, Пайиаль — заместитель Уицилопочтли, — или заместителем какой-то вещи. Чальчиутликуэ, «Одетая в нефритовую юбку», богиня воды — ixtipla воды, Чикомекоатль — ixtipla маиса, Ксиутекутли — ixtipla огня. Тот факт, что у божества имеется на этом свете ixtipla, не мешает ему в случае необходимости материализовываться и превращаться в человека для того, чтобы иметь возможность физически вмешиваться в людские дела. Уицилопочтли «рождается» в Коатенеке во время странствований мешиков — для того, чтобы истребить мятежных хвицпауас, а позже — победить своего племянника Копила; Тецкатлипока является по ночам в самых разнообразных личинах; Чихуакоагль иногда отправляется на рынок, чтобы потребовать там кровавых жертв.

Но «заместитель и образ бога» все же остается человеком. «Теперь, — говорят новоизбранному, — ты стал богом (otiteut); хотя ты и человеческое существо, как мы, хотя ты наш сын и наш старший брат, и наш младший брат, ты уже не просто человек вроде пас, мы уже не смотрим на тебя как на человека. Теперь ты представляешь и замещаешь кого-то иного».

Государь, рассматриваемый как человек, сохраняет более низкое по сравнению с богом положение. Он инструмент Тецкатлипоки, его macehualli, его «заслуженный представитель». Сразу после избрания он входит целиком в распоряжение бога, обещая во всем исполнять его волю. Но, тем не менее, он сохраняет свободу действий. Он может не повиноваться, протестовать, быть опрометчивым, импульсивным, рискуя быть сброшенным в грязь и уничтоженным Тецкатлипокой.

Существует мнение, что некоторые короли действительно обладали сверхъестественными способностями, делавшими из них, так сказать, «боголюдей». Таким был Тцомиантекутли, отравленный по приказанию Ахвицотля, таким, возможно, был также Незауальпилли. Однако не все короли были такими и, с другой стороны, не требовалось быть королем, чтобы стать богочеловеком. Что касается Монтесумы, то он лишь утверждал, что «находится в постоянном общении с богом, который является ему в ужасающем виде». Пожалуй, не так уж и плохо. Чем же становился образ бога после своей смерти? Если он был достоин похвалы, а он имел такую возможность благодаря тому, что постоянно умерщвлял свою плоть и довольно часто символически умирал — во время реальных человеческих жертвоприношений, то он становился божеством низшего ранга, спутником утреннего солнца. После полудня он резвился в цветущем райском саду — в виде птицы с роскошным опереньем или красивой бабочки. Ночью он был звездой в небе, огнем, удерживавшим на расстоянии диких зверей и духов, которые только и ждали часа, когда они смогут овладеть землей. В то же время он был держателем небесного свода, приравниваемым к божествам четырех стран света, в одежды которых его облекали после смерти. Его судьба на том свете была, таким образом, в основном такой же, как у «храбрецов», или чуть получше. Возможно, они устраивали воинские забавы, чтобы развлечь Солнце. Что бы об этом ни говорил брат Хуан де Торквемада, из покойных королей не делали идолов, помещая их рядом с богами.

В общем, ацтекское королевство не было божественным, и ничто не указывает на то, что Монтесума хотел бы сделать его таким.

Купцы, судьи и рыцари

Поскольку некоторые исследователи видят в Монтесуме реакционера, который пытался затормозить подъем народных масс, то параллельно этому, естественно, возникает убежденность в том, что он также старался препятствовать появлению купеческих корпораций, pochteca. Этот последний тезис имеет мало подтверждений в источниках. Он основывается на приводившемся выше отрывке, где говорится о том, что Монтесума строго наказывал негоциантов, выставлявших напоказ свои богатства. Но это ничего не доказывает. Богатство купцов внушало опасение воинам. Они, чтобы добиться престижа, постоянно рисковали своей жизнью, и считали, что их соперники, купцы, добивались гораздо большего, почти ничем не рискуя. Мешикская этика, прославлявшая неимущих воинов в ущерб богачам, была на их стороне. Монтесума должен был, исполняя роль арбитра, устранять возможность конфликта, в которой побежденной стороной оказались бы pochteca, а в них он, безусловно, нуждался. Отсюда его забота о том, чтобы купцы не похвалялись своим добром. В отрывке подчеркивается, впрочем, что Монтесума любил купцов (явное преувеличение!) и покровительствовал им. В других текстах отмечается большой расцвет торговли в данную эпоху.

Оставаясь в рамках тех же экономических реформ, Монтесума без всяких колебаний повысил налоги. Существуют сведения и о других реформах. Например, Монтесума отменил наследственную форму рабства — не характерную для Центральной Мексики. Собственно говоря, известно, что король Тескоко Незауальпилли первым провел это мероприятие уже в 1505 году, а Монтесума лишь расширил его действие на всю империю. Утверждается также, что при его правлении возросло социальное неравенство. Это очень вероятно, но конечно же это неравенство не было столь разительным, просто беспримерным в истории человечества, которое наблюдается в нашем обществе.

Другой пример реформ — усиление наказаний за различные преступления. Взятому с поличным вору полагалось достаточно оригинальное наказание: провинившегося секли связками заостренного тростника, наполненного песком, затем его сажали в лодку и, наконец, пронзали множеством стрел. Император лично следил за выполнением законов и распоряжений, а иногда даже специально переодевался, чтобы на месте проверить, все ли происходит так, как положено. В некоторых источниках утверждается также, что он расставлял всякого рода ловушки на судей с целью проверить их честность. Кроме всего прочего, он установил иерархию среди особо отличившихся воинов и превратил Кольхуакан в место отдыха для военных ветеранов и инвалидов.

Религиозные реформы и календарь

Для создания настоящей империи недостаточно было подчинить себе других государей Тройственного Союза, укрепить императорскую власть и создать компетентную администрацию. Необходимо было также обосновать свои претензии на мировое господство и придать этому духовную окраску. Для этого нужно было приспособить идеологию, пересмотреть историю, еще больше повысить роль Уицилопочтли и Тецкатлипоки, подчеркнуть особенность эры мешикас и усилить разрыв с прошлым. Уже Ицкоатль повелел сжечь все книги и заново переписать историю; теперь Монтесума решил незамедлительно разделаться с прошлым.

Его религиозные реформы коснулись, прежде всего, исчисления времени и календарей. Месоамериканцы использовали три разных, и при этом входящих один в другой, временных календарных цикла: ритуальный — из 260 дней, солнечный — из 365 дней и венерианский — из 584 дней. В каждом из них использовался ряд из двадцати дней, носящих имена некоторых животных, растений, метеорологических явлений, химических элементов: Кайман, Ветер, Дом, Ящерица, Змея, Смерть, Олень, Кролик, Вода, Собака, Обезьяна, Трава, Тростник, Ягуар, Орел, Подземный Толчок (или Движение), Кремниевый нож (Кремень), Дождь, Цветок. Каждое название сопровождалось определенным числом из ряда от 1 до 13. Названия и цифры сменялись в заданной последовательности, так что требовалось отсчитать двадцать раз по тринадцать дней, то есть 260 дней, чтобы повторилось то же название с тем же числом. Такой ряд из 260 дней образовывал ритуальный цикл, и такие циклы также бесконечно следовали один за другим.

Заклинание ежевековых голодных лет

Правление Монтесумы имело безрадостное начало. В J v первый же год, то есть в 10-й год Кролика, наступила засуха, которая продолжалась несколько лет. 10-й год Кролика вызывал грустные воспоминания. Ровно пятьдесят два года назад разразился печально знаменитый голод, явившийся толчком к возникновению «цветочной» войны. Он закончился лишь через четыре года, в 1-м году Кролика, то есть в 1454 году нашей эры. На протяжении двухсот лет все 1-е годы Кролика были голодными годами. Должен ли был повториться голод и в этот раз? 1-й год Кролика был началом нового пятидесятидвухлетнего цикла. Начнется ли этот цикл в 1506 году под тем же неблагосклонным небом?

Переход от одного века к другому отмечался очень важными ритуалами, утверждавшими возрождение мира. Символически воссоздавалась утренняя звезда, нарождавшаяся в 1-м году Кролика. Венера была первым лучом света и залогом солнечного восхода; ее появление заставило когда-то Землю выйти из первоначальных вод. Ровно в полночь, после того как гасились все огни и кругом воцарялся мрак, торжественно зажигался новый свет, для чего применялась особая процедура: горизонтально укладывавшаяся деревянная палка, на которой уже имелся ряд выдолбленных углублений, просверливалась с помощью деревянного же «сверла», вращение которого обеспечивалось быстрым возвратпо-носту нательным движением ладоней. Если операция удавалась, то восход утренней звезды был гарантирован, и мир мог жить без особых неприятностей в течение ближайших пятидесяти двух лет. «Связь годов» была осуществлена. В связи с необходимостью заклинания бед, выпадавших на годы Кролика, и их возможных последствий для всего «века», Монтесума решил впредь отмечать праздник Нового Огня и возрождать мир не в 1-м году Кролика, как раньше, а в следующем году, во 2-м году Тростника.

Существенная информация по данному вопросу содержится лишь в одном источнике — в части «Анналы» Codex Tellerianus Remensis, сочетающей в себе выполненные в доиспанской традиции рисунки с комментариями, сделанными по-испански. Собственно, эта информация обнаруживается лишь в одной небольшой фразе: «В том году (1-й год Кролика, 1506) предстояло, как обычно, связать годы согласно их исчислению, и поскольку этот год всегда оказывался плохим, Монтесума перенес связывание годов на следующий год — 2-й год Тростника».

Возникает вопрос: является ли упомянутый Монтесума именно Монтесумой II, а не его предком Монтесумой I Илуикаминой? Но если бы реформа состоялась пятьюдесятью двумя годами раньше, то Codex зафиксировал бы это событие тогда же. Кроме того, если судить по особенностям художественного стиля, то все скульптуры, выполненные по поводу «связывания годов» во 2-м году Тростника, относятся к правлению Монтесумы II. Эти памятники являются для нас тем более существенными, что среди них нет ни одного памятника ацтекского периода, о котором можно было бы с уверенностью сказать, что он имеет отношение к «Связыванию годов» до 1507 года. Лишь обратившись к классической эпохе, мы обнаруживаем в Хочикалько рельеф, представляющий возжигание нового огня в 1-й год Кролика. Монтесума явно придавал большое значение своей реформе календаря и желал, чтобы память об этом событии сохранилась в будущем.

Представляется, что император якобы был озабочен лишь тем, чтобы новый «век» получил, наконец, благоприятное начало. В действительности, его на первый взгляд незаметная реформа вызвала настоящий переворот, одним из результатов которого явилось дальнейшее усиление в ацтекском пантеоне роли Уицилопочтли-Тецкатлипоки и солнца.

Действительно, «Связывание годов» было перенесено не только с 1-го года Кролика на 2-й год Тростника, но также с «месяца», именовавшегося Ochpaniztli (Подметание) на Panquetzaliztli (Поднятие флагов). В месяце Ochpaniztli происходило ритуальное празднество в честь создания земли и рождения Синтеотля — Утренней Звезды, уподобляемой также Кецалькоатлю, тогда как в Panquetzaliztli торжественно отмечалось рождение Уицилопочтли-Солнца… Отныне при зажжении нового огня будет воссоздаваться не утренняя планета Венера, а дневное светило. Выбор именно 2-го года Тростника имеет особый смысл. Речь идет, как и в случае 1-го года Смерти, об одном из имен календаря Тецкатлипоки, повелителя ацтекского солнца, одним из перевоплощений которого был Уицилопочтли. В исчислении дней 2-й год Тростника помещался почти посредине между 1-м годом Смерти и 2-м годом Кремня, точно разделявшимися периодом в пятьдесят два дня. Итак, 1-й год Смерти оказывался также годом смерти Колибри-Левши, а 1-й год Кремня — годом его рождения. И, наконец, что особенно важно, в один из двух годов Тростника, приходящихся на странствия мешиков, в Коатенеке родился Уицилопочтли, победивший тьму, воплощенную в его сестре Койольхауки и в его братьях, четырехстах хвицнауас.

Поскольку большинство ацтекских ритуалов основано на мифических прототипах, то были созданы мифы, обосновывавшие перенесение Нового Огня из 1-го года Кролика во 2- й год Тростника.

В Легенде о Солнцах рассказывается, что одна человеческая пара, Тата и Непе, спасаясь от потопа, который положил конец предшествующей эре, нашла убежище в выдолбленном стволе кипариса и выжила. Им было позволено кормиться только одной кукурузой. Но когда воды начали спадать, а было это в 1-й год Кролика, они вышли из своего убежища, наловили рыбы и зажгли огонь. Дым поднялся к небу, где его заметили боги-создатели. Ослушание вызвало гнев богов. Тецкатлипока сурово наказал провинившихся: у каждого сняли голову с шеи и приделали к ягодицам. Так они превратились в собак.

Огонь, зажженный Татой и Нене, заставляет отступить волны и делает землю пригодной для жизни. Но этот огонь объявляется незаконным, и Тецкатлипока зажигает новый; тут же нарождается новый год — 2-й год Тростника. В одном близком по времени к Легенде документе нет даже упоминания о зажигании огня в 1-й год Кролика. В этом году боги приподнимают обрушившийся небесный свод и оживляют землю. Во 2-й год Тростника Тецкатлипока чествует богов зажиганием огня. Именно Тецкатлипока в обоих случаях приводит в движение новую эру, внося в нее самую основу жизни — огонь. Нарождающаяся эра — это его эра. В мифах об этом говорится достаточно ясно, и дело доходит уже до переписывания истории возникновения мира. Оба текста, в которых рассказывается история мира и особенно история народа ацтеков с его зарождения, явно были составлены после реформы Монтесумы и, очевидно, по его приказанию.

Этот факт переписывания истории не был единичным. Монтесума, по-видимому, заставил перебрать изрядную часть составленных в Центральной Мексике книг. Мы уже говорили об аутодафе Ицкоатля, желавшего переписать историю. И вот при Монтесуме II мы обнаруживаем другой, весьма впечатляющий пример такой манипуляции.

Выравнивание праздников солнечного года

Перенос ежевекового праздника с одного года на другой не затронул в общем самой структуры календаря 365-дневного года. Такой год имеет исключительное значение преимущественно для земледельческого населения. С его помощью регулируются полевые работы, а следовательно, и вся жизнь общества. Очень важно было знать, например, когда начнется сезон дождей. Месоамериканцам не посчастливилось в той мере, как древним египтянам, для которых восхождение Сириуса неизменно означало приносящие плодородие разливы Нила. Им приходилось заниматься вычислениями и уже на их основе давать прогнозы. Уже перед первыми дождями все должно было быть готово для посева. Но посевы не должны были проводиться слишком рано, поскольку в таком случае последние заморозки могли бы уничтожить молодые ростки кукурузы.

Первые дожди выпадали примерно через сорок дней после весеннего равноденствия или за пятнадцать до первого прохождения солнца через зенит над Мехико. Оставалось, таким образом, определить эти моменты. Для этого существовали различные простые средства. Для солнцестояний и равноденствий достаточно было систематически отмечать длины самых коротких и самых длинных теней, отбрасываемых в полдень определенным зданием, колонной или специально для этого установленным столбом, и получать средние значения этих длин. Для наблюдения над солнцем в зените устраивались специальные подземные каморки, имевшие выход наружу по вертикальному колодцу. Лучи солнца достигали дна колодца только тогда, когда солнце в полдень находилось на оси канала.

Монтесума понимал важное значение всего того, что касалось календаря. Об этом свидетельствует его реформа «Связывания годов». Церемония зажжения Нового Огня была увязана с праздником флагов, Панквецалицтли. Но этот праздник был соотнесен также с одним точным астрономическим событием — кульминацией Плеяд в полночь. Именно в этот момент должен был зажечься огонь в разверстой груди приносимого в жертву воина.

Есть еще одно свидетельство интереса императора к данным вопросам и его желания связать праздничные дни месяцев с астрономическим годом. Известно его намерение снести главную пирамиду Мехико, а затем восстановить ее таким образом, чтобы во время праздника «Сдирания кожи с человека» (Tlacaxipehualiztli), в момент весеннего равноденствия, солнце оказывалось точно на его оси.

Солнечный календарь имел ту особенность, что смещался относительно времен года примерно на один день в четыре года. Такой год условно насчитывал 365 дней, тогда как на самом деле это число равно 365,2426. На Западе пришлось ждать появления Юлия Цезаря и введения в обиход високосного года — с добавлением еще одного дня в феврале через каждые четыре года — для того, чтобы проблема смещения была решена с достаточно хорошим приближением. Однако индейцы Мексики и Гватемалы никогда не включали дополнительных дней. Не потому, что они не имели представления о фактической протяженности тропического года, а просто потому, что такая процедура нарушила бы чудесную гармонию, объединявшую циклы из 365, 260 и 584 дней.

Таким образом, введение дополнительных дней оказывалось невозможным, потому что оно нарушило бы согласованность трех циклов. Год смещался, распределенные по «месяцам» праздники — также. Чтобы в этом убедиться, достаточно восстановить идеальную схему года, где календарные праздники и сезонные события точно совпадают.

Эта операция оказывается возможной благодаря тому, что некоторые имена месяцев представляют собой явный намек на сезонные явления. В XVI веке праздник богов дождя (Atltahualo, «Остановка воды»), например, отмечался в конце влажного сезона. Достаточно, однако, переставить «Остановку воды» на ее нормальное место, то есть в конец сезона дождей, как другие двадцатидневки, имена которых являются одновременно обозначением сезонов — в частности, «Падение воды» (Atemoztli) и «Засуха» (Toxcatl) — разом оказываются на своем первоначальном месте.

Легко можно подсчитать разность дней между первоначальным положением праздников до какого бы то ни было смещения и их положением в XVI веке, в момент появления испанцев (1519). Эта разность составляет 209 дней. В связи с добавлением одного дня через каждые четыре года понадобилось 4 х 209, то есть 836 дней, для того, чтобы праздники оказались там, где они находились в эпоху Конкисты.

В 1519 году эти праздники, следовательно, происходили за 209 дней до отмечаемых в них сезонных событий. Праздник посева заканчивался перед самой жатвой, праздник жатвы — перед посевом, праздник летнего солнцестояния — в разгар зимы и т. д. Это выглядело гак, как если бы Пасха пришлась на сентябрь, Рождество — на май, а летние каникулы — на самую зиму… Однако ритуалы сохранили в основном свой первоначальный смысл, хотя в них и были внесены некоторые важные в религиозном отношении изменения. Так, мешики систематически заменяли в цикле праздников солнечного бога Кецалькоатля богом Уицилопочтли.

Смещение праздников представляло собой лишь неудобства. Жрецы очень скоро поняли, что исключительное обладание тайной смещений укрепляло их престиж и власть. Сдвигаясь каждые четыре года на один день и постоянно опережая реальный год, цикл двадцатидневок обрисовывал ритуальный, изотерический год, который как бы воскрешал путем выполнения обрядов все сезонные события. Более того, праздники становились все менее понятными для простых людей, которые должны были непрерывно обращаться к жрецам с целью определения благоприятного момента для посева, прополки, обработки междурядий, пикирования агавы, начала жатвы и т. д. Что же касается жрецов, то им было достаточно учитывать число пройденных после начала смещения дней для того, чтобы точно знать положение праздников в реальном году.

Монтесума не только переносит праздник зажжения Нового Огня в Панквецалицтли, что имеет лишь ритуальное и символическое значение, но и связывает этот праздник с кульминацией Плеяд в полночь! Сразу же двадцатидиевка Флагов оказывается привязанной к точному астрономическому событию, как если бы ей уже не нужно было смещаться! Оставаясь в том же круге идей, Монтесума, по-видимому, желает, чтобы праздник Tlacaxipehualiztli совпадал с равноденствием и чтобы это совпадение было длительным, поскольку он задумал перестроить главную пирамиду Мехико так, чтобы ее ось точно указывала на место восхождения солнца в период весеннего равноденствия.

Таким образом, можно сказать с уверенностью: мешики сделали попытку придать некоторым праздникам новые значения и, более того, значения, связываемые с тем положением, которое занимали эти праздники в XVI веке.

Первый праздник, подвергшийся такой трансформации, — это как раз Panquetzaliztli, «Подъем флагов». В нем воспроизводился прыжок Кецалькоатля в костер и превращение его в Солнце, а также его победа в аду над силами тьмы. В давние времена этот праздник начинался во время летнего солнцестояния, в самый сезон дождей, то есть согласно представлениям месоамериканцев — в середине ночи, и прыжок Кецалькоатля имел место, действительно, в полночь. Появление Солнца, его восход, осуществились лишь через сто дней, в начале сухого сезона и, следовательно, в день Tlacaxipehualiztli.

В первое время мешики, изменив содержание этого праздника, воспроизводили в нем приход их Солнца, Уицилопочтли. Этот миф возвращает пас к странствиям мешиков, которые осуществлялись, предположительно, ночью, то есть в сезон дождей и в подземном царстве. Однажды ночью, в самый разгар этого путешествия, Уицилопочтли материализуется (каким способом — не уточняется) и подавляет мятеж сил тьмы, бездеятельности и смерти, воплощенных в его единоутробной сестре Койольхауки и четырехстах братьях хвицпауас. На следующее утро мешики обнаружили их тела и покинули лагерь.

Уицилопочтли одерживает свою победу ночью, что означает также — в сезон дождей. С тех нор воспроизводящий этот миф праздник прочно занял свое место в середине дождливого сезона, особенно в связи с гем, что в мифе особо подчеркивается время этого события — сезон дождей. Прибыв на место, путешественники превращают бесплодный край в цветущий рай. Затем наступает ночь и победа. Назавтра, когда солнце встает, все сохнет, и нужно идти дальше.

В эпоху Монтесумы разыгрывается уже не этот вариант мифа, а другой, новый, краткое содержание которого приводится в первой главе. Уицилопочтли материализуется в этот раз, войдя в грудь Коатликуэ, откуда он нарождается в полном вооружении. Поскольку Коатликуэ — Земля, то on становится Солнцем, которое, встав поутру, прогоняет Луну и звезды, и теперь он уже не совершает свои победы в полночь.

Итак, главная перемена заключается в том, что из праздника ночной победы солнца Panquetzaliztli превращается в праздник победы на заре. Таким образом, в XVI веке праздник Panquetzaliztli приходился как раз на зимнее солнцестояние, то есть на время, когда дни начинают удлиняться, — момент, с которым часто связывается возрождение солнца и начало дня. Можно провести параллель с нашим Рождеством: не случайно именно в это время празднуют рождение Христа, который выводит мир из мрака, куда он был определен после грехопадения Адама и Евы. Представляется естественным, что мешики захотели истолковать праздник по-новому, в соответствии с его новым местоположением и, возможно, оставить его там окончательно.

Манипуляции с другим праздником, Atlcahualo, подтверждают, по-видимому, это желание пересмотреть весь цикл праздников и интерпретировать его совершенно по-новому относительно того, что существовало уже к тому времени более тысячи лет. «Остановка воды» приходилась вначале на конец сезона дождей, а именно — на сентябрь. Суть ритуалов состояла в благодарении Тлалоков за благодеяния, оказанные ими на протяжении завершившегося сезона. В 1519 году конец двадцатидневки оказался в феврале-марте, когда до наступления сезона дождей оставалось уже немного времени. Мешики отметили праздник с особой пышностью, и существует свидетельство, что Монтесума и Незауальпилли принимали в нем активное участие. Однако ритуалы, в которых принимали участие государи, знаменовали уже не окончание, а наоборот, начало дождливого сезона.

Как правило, воспроизводился один эпизод из странствий, в котором зритель мог увидеть передачу полномочий от тольтеков к мешикам. История рассказана в Leyenda de los Soles — еще одной фальсификации, восходящей к эпохе Монтесумы.

Описывается конец Толлана. Уэмак играет в мяч против богов дождя, Тлалоков. Ставка игры — самые большие драгоценности: нефрит и длинные зеленые перья кецаля. Уэмак одерживает победу, и Тлалоки должны платить. Однако вместо того чтобы примести то, о чем был договор, они предлагают в качестве приза початки кукурузы вместе с листьями. Уэмак взбешен, он требует выигранный приз: нефрит и перья кецаля. Тлалоки подчиняются, но чтобы наказать Уэмака, который отказался от настоящей ценности — маиса, они лишают Уэмака этой ценности навсегда. Ужасный голод опустошает страну в течение четырех лет.

В конце этого периода времени Тлалоки заявляют Уэмаку о своем желании получить в жертву дочь короля мешиков Тоцквеквекса. Вместе с тем они предрекают: власть тольтеков должна перейти к мешикам. Тоцквеквекс ведет свою дочь Кецальхоч на место жертвоприношений, Пантитлан, к водовороту в лагуне Мехико. Принцессу убивают и вырывают у нее из груди сердце. Затем Тлалоки кладут сердце в сумку короля, повторяя при этом, что судьба тольтеков предрешена. Сразу возобновляются дожди и возвращается изобилие, но только к мешикам. Тольтеки же погибают.

В Атлкуахало воспроизводилось это жертвоприношение Кецальхоч в Пантитлане. В виде исключения жертва должна была быть «дочерью мешиков», и поскольку в мифе она принадлежала к королевскому роду, то Монтесума, король Тескоко Незауальпилли, другие государи и даже правители государств-противников участвовали в церемонии.

Совершенно очевидно, что заклание Кецальхоч вместе с другими жертвоприношениями должно было означать конец засухи и начало сезона дождей — как в мифе. Праздник трактуется в зависимости от его положения в начале XVI века, го есть в начале марта, перед началом сезона дождей. Здесь так же, как в случае Панквецалицтли, мы имеем дело с адаптацией к создавшимся в XVI веке реальным сезонным условиям.

Возможно, что Монтесума приступил к пересмотру и новой интерпретации праздников, но, очевидно, в какой-то определенный момент он должен был остановиться, поскольку, по всей видимости, даже не коснулся других двадцатидневок. Дошел ли он в своей реформе праздников до ее логического следствия, то есть до введения високосного года? С уверенностью утверждать этого нельзя. Безусловно, это дало бы существенные преимущества: приведенный в порядок календарь, ставшие понятными для простых смертных праздники, снижение влияния консервативного жречества. Кроме того, произошел бы еще один разрыв с прошлым, тогда как присутствие мешиков и их богов в мифах и обрядах возросло бы чрезвычайно.

Первые походы

Военные действия при правлении Монтесумы велись постоянно. Походы происходили часто и были, как правило, непродолжительными ввиду огромных проблем организации тыла и снабжения, возникавших в стране, где передвижение масс людей осуществлялось пешим ходом, а транспортировка грузов производилась опять же на людских спинах: и все это — в условиях плохих дорог или просто бездорожья.

В источниках сообщается о большом числе покоренных городов. Император имел полную возможность послать одновременно несколько армий по разным направлениям. Эти войны плохо документированы. В большинстве случаев приходится довольствоваться простой констатацией события. Причем датировка зачастую остается неточной и сомнительной. Это несколько удивляет, поскольку военные события регистрировались в анналах год за годом. Кроме того, после 1507 года все существенные исторические документы были по распоряжению властей переписаны. Возможно, одной из главных причин неточностей в датировке можно считать разницу в летосчислении. Кроме того, иногда в случае возникновения мятежа на покоренной территории походы приходилось повторять. Наконец, источники, в зависимости от их происхождения и от интересов заказчика, могли выделить какое-то определенное событие. Например, хронист, находящийся на службе у Тескоко, подчеркивает те победы, которые представляют интерес, в первую очередь, для его города.

Теоретически, война велась по причинам религиозного характера: потому что надо было кормить небо и землю, потому что Уицилопочтли велел им завоевать мир, потому что только героическая смерть на ноле боя или на жертвенном камне могла обеспечить славную жизнь в Доме Солнца. Жрецы с изображениями богов на спинах шли впереди армий с опережением в один день. Перед началом сражения их главные усилия были направлены на то, чтобы разжечь огонь быстрым, при помощи ладоней, вращением деревянного «сверла», вставленного в углубление другой деревянной палки. Как только огонь загорался, жрецы громкими криками давали сигнал к атаке. Первых пленников без промедления убивали перед изображениями богов. Полная победа знаменовалась поджогом храма местного бога-покровителя, а иногда и пленением бога. Таким образом, побежденные лишались обычной сверхъестественной поддержки: разрушался храм — свидетель их славы и плод усилий многих поколений; сжигались сохранявшиеся в святилище книги, чтобы уничтожить одновременно и память побежденного народа. Наконец, захваченные в плен воины противника уводились в города Тройственного Союза, чтобы послужить там пищей богов и победителей.

К религиозным соображениям добавлялась, особенно после Монтесумы, претензия на мировое господство. На практике, однако, религиозные и идеологические соображения оказывались для мешиков недостаточным аргументом агрессии. Поэтому выставлялись обычно какие-то конкретные мотивы, иногда — просто формальные предлоги: отказ от свободной торговли; нападение на купеческий караван; убийство послов; отказ от «справедливого» распределения даров природы с целью сохранения монополии на тот или иной продукт. Подобно действовавшим немного позже испанцам и некоторым современным державам, они сражались, взывая к богу и к международному праву и выставляя всякого рода практические аргументы для оправдания своих действий. Доводы, едва скрывавшие такие истинные мотивации, как страх, экономический интерес, государственный престиж, личная слава, обязанности по отношению к вассалам, поддержание порядка в империи…

Ваш комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован, на него вы получите уведомление об ответе. Не забывайте проверять папку со спамом.

Другие публикации рубрики
Спросите по WhatsApp
Отправьте нам сообщение
Напишите, пожалуйста, ваш вопрос.

В личной переписке мы консультируем только по вопросам предоставления наших услуг.

На все остальные вопросы мы отвечаем на страницах нашего сайта. Задайте ваш вопрос в комментариях под любой публикацией на близкую тему. Мы обязательно ответим!