Майя. Загадка исчезнувшей цивилизации

Автор: Чарльз Галленкамп

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ОТКРЫТИЕ И ЗАВОЕВАНИЕ

На рассвете 3 марта 1517 г. индеец одного из сторожевых постов на северном побережье Юкатана увидел далеко в море, у самой линии горизонта, три темные точки, размеры которых быстро увеличивались. Вскоре точки превратились в настоящие плавучие горы под белой шапкой «облаков» (парусов). Часовой тут же бросился в город за вождем и жителями, чтобы рассказать им об этом чудесном зрелище. А на борту парусных кораблей бородатые люди с воспаленными усталыми глазами громко выражали свою радость при виде земли. Еще бы, ведь они благополучно перенесли жестокий тропический шторм, отбросивший их далеко в сторону от намеченного курса. Это была экспедиция, снаряженная для охоты за рабами на вновь открытых островах Гуанахес, лежащих между Кубой и Гондурасом. Экспедиция отправилась из порта Ахаруко по повелению Диего Веласкеса — губернатора Кубы — под командой благородного идальго Эрнандеса де Кордобы. Когда в белом утреннем тумане возникли очертания незнакомого побережья, матросы в нетерпении сгрудились у бортов кораблей. Вскоре им удалось рассмотреть низкий усеянный обломками скал берег, который постепенно переходил в бесконечную голую равнину. Земля была им совершенно неизвестна. Существовавшие тогда карты ничего не говорили о ее местонахождении в этих водах. Вдалеке открывался изумительный вид: вздымаясь ввысь, словно гребень естественной известняковой скалы, стояла высокая стена, окружавшая ряды ступенчатых пирамид и каменных зданий, напоминающих дворцы. А может быть, это просто галлюцинация — следствие их усталости? Великолепный город, окруженный стеной, на побережье Нового Света, где до этого испанцам встречались лишь полуголые «дикари»!

Две небольшие каравеллы в поисках безопасной стоянки подошли ближе к берегу, и реальность «видения» стала бесспорной.

Перед ними, в двух лигах (Лига (исп.) — старинная испанская мера длины, равная 1,83 км.) от побережья, раскинулся прекрасный город. На расстоянии казалось, что ого постройки вздымаются ввысь подобно мусульманским минаретам, и поэтому испанцы назвали его Большим Каиром. Когда над безмятежным морем занялась новая заря, на берегу показалась странная процессия, которая направилась к кораблям на десяти больших лодках, вмещающих по сорок человек каждая. На корме самой большой лодки под навесом из пальмовых листьев, сидела группа вождей. Их сопровождали воины, вооруженные копьями и щитами. И вот они уже совсем рядом. Кордоба сделал несколько дружеских жестов, принятых у индейцев, и через несколько минут туземцы вскарабкались на борт флагманского судна. На них были опрятные одежды в виде рубашек и набедренных повязок из хлопчатобумажной ткани. Индейцы держались довольно уверенно и говорили на языке, незнакомом испанцам. Последние пытались знаками выразить свой интерес ко вновь открытой стране. Но вскоре индейцы дали понять, что хотят уйти. Хозяева одарили их на прощание связками стеклянных бус. На следующее утро индейцы появились вновь, приведя с собой несколько пустых лодок. Вожди знаками пригласили испанцев следовать за ними. Любопытство Кордобы было столь велико, что победило все доводы рассудка. Он приказал спустить на воду собственные шлюпки. Матросы, вооруженные арбалетами и мушкетами, уселись в них и поплыли вслед за быстро удалявшимися пирогами индейцев.

Весь берег был усеян индейцами, вышедшими из города посмотреть па пришельцев. Ободренные мирным приемом испанцы последовали за вождями в глубь побережья, через холмистую местность, покрытую кустарником. Внезапно воздух огласили громкие крики, и воины, скрывавшиеся в засаде, осыпали испуганных чужеземцев тучей стрел. После первого же нападения пятнадцать испанцев было ранено. Увидев, что неприятель захвачен врасплох, толпы индейцев с дикими криками выскочили из своих укрытий и врезались в расстроенные ряды испанцев. На них были устрашающие боевые наряды: шлемы с перьями и панцири из толстой хлопчатобумажной ткани, доходившие до колен. Они были вооружены ярко раскрашенными щитами, копьями и пращами. Испанцы укрылись за холмами и скалами и пустили в ход свои мушкеты. Множество атакующих пало наземь на глазах изумленных воинов, которые никогда не видели прежде такого мгновенного и массового истребления людей. Не демоны ли они — эти белые, как мел, чужеземцы, которые мчатся по морю на плавучих горах и чьи дымящиеся палки сеют внезапную смерть? И индейцы, бросив свои последние дротики, в ужасе бежали с поля боя. На какое-то время превосходство в вооружении спасло отряд Кордобы от уничтожения. Однако следовало ожидать нового нападения. Испанцы же, увидев таинственный языческий город с его зданиями, богато украшенными большими статуями змей, ягуаров и неведомых чудовищ, выглядывающих из джунглей, не могли побороть соблазна пойти дальше. Они вступили на небольшую площадь, окруженную тремя каменными храмами с крышами из пальмовых листьев. Здания были покинуты всего несколько минут назад, и внутри их еще чувствовался острый аромат благовоний. Войдя в узкие двери одного из храмов, конкистадоры замерли, пораженные зрелищен, открывшимся их взорам. Их окружало варварское великолепие, которое они не могли представить себе даже в самых смелых своих мечтах о богатстве языческих стран. До сих пор на территории Нового Света не встречалось подобных чудес.

У задней стены храма стоял каменный алтарь с причудливым рельефным резным орнаментом. Одни фигуры изображали пышно одетых вождей или жрецов, восседавших на тронах. Другие — животных или змей с человеческими головами, отдаленно похожих на кентавров. Повсюду по стенам вились змеи с головами драконов и ряды непонятных письмен, которые испанцы при всем своем желании не могли бы прочесть: эти знаки не походили ни на одну из известных им систем письменности. На алтаре стояли глиняные статуи идолов с лицами демонов и женщин. Деревянные сундуки были наполнены статуэтками животных и птиц, сделанными из меди и низкопробного золота. При виде золота в испанцах проснулась алчность. Они поспешно собрали все эти предметы и унесли их с собой на корабли. Кордоба решил как можно больше узнать о стране, сулившей ему ту самую добычу, в поисках которой целое поколение его соотечественников исколесило весь земной шар. А пока эскадра вышла в море, покинув это негостеприимное место, которое было названо «мысом Каточе». Испанцев гнала в Новый Свет мечта об открытии легендарного Эль Дорадо. Ослепительные видения новых земель, таинственных стран, «где пески сверкают от изобилия драгоценных камней, а золотые самородки величиной с птичье яйцо вытаскивают из рек сетями», толкали искателей приключений из Кастилии в неведомое Западное море. Но тщетно искали они доказательств реальности своей чудесной мечты. И все же испанцам суждено было узнать о сказочных царствах гораздо больше, чем рисовалось им в их воображении. Дорога открытий привела их в страну девственных джунглей и вулканических гор, среди которых возвышались великолепные каменные города. Испанцы, проникнутые дерзким духом завоеваний, опьяненные жаждой богатства и ободренные благосклонностью короля, которую легко можно было получить в обмен на водружение его знамени на вновь завоеванных землях, разглядывали эти берега с жадным интересом. Они и не подозревали, что скоро эти поиски забросят их в самое сердце империи майя и столкнут в смертельной схватке с защитниками одной из самых блестящих цивилизаций, когда-либо появлявшихся на туманном горизонте американской доистории. Сам того не сознавая, Эрнандес де Кордоба направил ход истории в новое русло. На песчаном берегу мыса Каточе произошла, наконец, решительная схватка представителей двух различных миров.

(Легенда о «золотом человеке» Эль Дорадо, управляющем страной, где все предметы сделаны из чистого золота, родилась уже после покорения индейцев испанскими завоевателями на основе рассказов об одном из религиозных обычаев индейцев-муисков, живших когда-то на территории Колумбии. Вождь этого племени в дни особо торжественных праздников, намазав свое тело клейким веществом и осыпав себя золотым песком, бросался с восходом солнца в воды священного озера Гуатавита.)

И те и другие олицетворяли в целом судьбы, выпавшие на долю их народов. После тысячелетнего процветания необычайно высокая цивилизация, созданная майя среди безбрежного моря джунглей таинственного континента, катастрофически катилась к упадку. В то же время крепкое и растущее испанское государство установило свое господство на большей части Западного полушария. Его моряки стали странствующими рыцарями эпохи открытий, которая расшевелила все народы Европы. Королевская казна Испании переполнилась сокровищами, а ее военная мощь была несокрушимой. Настроение умов в Испании XVI в. вполне благоприятствовало открытиям и завоеваниям. Мистический ужас перед тайнами морей уничтожили первые плавания Колумба — по ту сторону океана лежал новый, зовущий мир!

В своей книге «Завоевание Мексики» Уильям Прескотт писал о соблазнах, манивших непоседливых испанцев: «Их увлекало очарование безрассудного риска… надежды на богатство и славу. В действительности богатая добыча, которой жаждало большинство из них, доставалась им не часто. Однако они были глубоко уверены, что по крайней мере завоюют себе славу — не менее привлекательную па-граду для их рыцарской души. Если авантюрист оставался в живых и возвращался домой, у него всегда имелись в запасе истории об опасных приключениях среди удивительного народа и о жаркой стране, необычайное плодородие которой и богатство растительности превосходило все, что он когда-либо видел. Эти рассказы давали пищу для соображения, и без того подогретого чтением рыцарских романов, пользовавшихся среди испанцев особым успехом.

…Таким образом, романтика и действительность взаимно дополняли друг друга. Энтузиазм испанца достиг небывалых размеров — испанец был готов смело встретить тяжкие испытания, лежавшие на пути первооткрывателя».

Сыны Испании преследовали двоякую цель: распространить любым доступным способом догматы их святой веры и в то же время обогатиться за счет своих завоеваний. Двойственность их стремлений породила и двойственный характер их действий: жажда золота прикрывалась маской благочестия, фанатическое честолюбие объявлялось высоким патриотизмом, жестокость — средством, с помощью которого язычников возвращали в семью человечества. Против племен американских индейцев был брошен весь чудовищный аппарат угнетения, который создали королевская власть и религия.

Какие ужасные картины должны были возникать перед взорами индейцев! Из морской пены, словно враждебные боги, появлялись ряды белокожих воинов, закованных в стальные доспехи. Некоторые из них сидели верхом на четвероногих существах, так что вместе лошадь и человек казались частями одного страшного чудовища. Они принесли с собой дымящиеся палки и еще более ужасные орудия уничтожения — с громоподобными голосами. И там, где проходили чужеземцы, оставались груды мертвых индейских воинов и дымились развалины городов.

Трагедия Конкисты началась! (Термин «Конкиста» (исп.—»завоевание») в научной литературе употребляется для обозначения периода завоевания Нового Света испанцами (с 1492 г. до середины XVI в.).) Среди конкистадоров почти не было людей, способных осознать эпохальное значение своих деяний и записать воспоминания. Но у одного из них — Берналя Диаса де Кастильо — ученые находятся в неоплатном долгу.

Диас родился в испанском селении Медина дель Кампо в знаменательном 1492 г. (12 октября 1492 г. Христофор Колумб открыл небольшой островок Гуанахани (современная группа Багамских островов), неподалеку от восточного побережья Американского континента, и, хотя сам великий мореплаватель не понял истинного значения своего открытия (он думал, что нашел морской путь в Азию), 1492 г. считается официальной датой открытия Америки.) Еще юношей он отправился в Америку в поисках приключений и богатства. Но богатства так и не добыл. Диас умер в Гватемале в возрасте 89 лет, будучи сравнительно бедным землевладельцем. К счастью для историков, Диас обладал феноменальной памятью. Он отчетливо и ясно помнил драматические события своей молодости — месяцы странствий вдоль бесплодного побережья Юкатана во время экспедиций Кордобы и Хуана де Грихальвы, сражения в ацтекской Мексике, где он дрался бок о бок со своим обожаемым командиром Эрнандо Кортесом против прославленных армий Монтесумы, и опасные походы, которые направили волну Конкисты в гиблые джунгли Центральной Америки. Ему было почти 80 лет, когда он начал записывать подробности бесчисленных приключений, выпавших на его долю. В предисловии к своей хронике «Открытие и завоевание Мексики» он писал: «Я стар… Я потерял и зрение и слух. Волею судьбы я не приобрел ничего ценного, что мог бы оставить своим детям и потомкам, кроме рассказа о подлинной истории своей жизни. И они вскоре убедятся, что это — история необыкновенная!» Диас пророчески предвидел огромное значение своего труда. Его хроника стала одним из немногих надежных повествований о Конкисте, бесценным документом для исследования природы двух враждебных сил, представших в боевой готовности перед беспристрастным взором истории.

В течение пятнадцати дней корабли Кордобы двигались вдоль побережья Юкатана. Поскольку запасы питьевой воды быстро уменьшались, испанцы высадились на берег вблизи еще одного большого города. Делегация вождей, облаченных в богато украшенные мантии, собралась на берегу, чтобы встретить их. Они пригласили испанцев посетить город. И снова, как и в Каточе, была разыграна вероломная сцена. Но уверенность в том, что у туземцев есть золото, еще раз толкнула испанцев на невероятный риск. Вскоре они достигли площади, обрамленной пышными храмами, и оказались окруженными со всех сторон отрядами индейских лучников и копейщиков. Вперед выступили рабы, несшие связки сухого тростника. Они разложили его на площади, а затем подожгли. Десять индейцев-жрецов, облаченных в белые хлопчатобумажные мантии, с волосами, покрытыми сгустками засохшей крови, вышли из храма и начали окуривать перепуганных испанцев дымом из жаровен. «Знаками,— писал Берналь Диас,— они дали нам понять, что мы должны покинуть их страну, прежде чем сгорят вязанки тростника на площади. В противном случае они нападут и перебьют нас». Сознавая серьезность положения, испанцы не стали противиться страшному приговору жрецов. «Ужас охватил пас,— сообщает Диас,— и мы решили отступить к берегу моря, сохраняя боевой порядок». В течение нескольких недель корабли Кордобы продолжали исследовать западное побережье Юкатана. Когда испанцам вновь понадобилась вода, они высадились близ третьего города — Чампотона. Едва конкистадоры вытащили на берег шлюпки, как их тут же окружила толпа воинов, лица которых были расписаны черно-белыми узорами. Индейцы держали в руках щиты и яркие знамена из перьев тропических птиц. Оставалась лишь надежда, что легионы майя, выстроенные в строгом порядке, панически разбегутся, когда выстрелы из мушкетов начнут сеять смерть в их рядах.

Сотни воинов образовали вокруг испанцев кольцо, оставив свободным лишь узкий проход к морю — единственный путь спасения для отряда Кордобы. Казалось, индейцы совершают какой-то зловещий ритуал, чтобы навсегда изгнать алчных пришельцев из своей страны. Индейцы, вооруженные луками и копьями, выстроились длинными рядами в боевом порядке под морем развевающихся знамен и украшенных перьями значков. Другие, находившиеся в тылу этой армии, принесли еду, воду и запасы стрел. Они разожгли костры и стали бросать в них душистую смолу, чтобы умиротворить рассвирепевших богов войны.

«Мы видели,— писал Диас,— что на каждого из нас приходится около 200 индейцев… и сказали друг другу: „Укрепим наши сердца для битвы и, вверив свою судьбу господу богу, сделаем все возможное для спасения своих жизней…»» На рассвете штурм начался. Под прикрытием тучи стрел, дротиков и пращевых камней легионы майя двинулись на поспешно возведенные укрепления испанцев. Вскоре они смяли их ряды, стреляя в упор из луков и рубя врагов деревянными мечами с острыми лезвиями из обсидиана. После второго нападения восемьдесят испанцев получили тяжелые раны, но огонь мушкетов и стальные мечи ослабили ярость атаки майя, и они отступили па более безопасное расстояние. Не видя иного выхода, Кордоба, который сам уже получил десять ранений, собрал всех уцелевших людей своего отряда и сделал отчаянную попытку пробиться к шлюпкам. Сопровождаемые громкими криками индейцев, осыпаемые ливнем стрел, испанцы добежали до берега и забрались в свои лодки. Во время бегства многие из них пали, пронзенные стрелами, других сразили индейские воины, преследовавшие врага до самой кромки моря. «Ах,— вспоминал Диас,— если бы вы только слышали вопли, свист и крики, когда противник осыпал нас градом стрел и копий, нанося нам тяжкие раны…» Среди оставшихся в живых испанцев едва ли нашелся бы хоть один человек, не имеющий серьезных ранений, а двое были схвачены и принесены в жертву богам войны, расположения которых индейцы пытались теперь добиться с еще большим рвением.

Поскольку отряд был разбит, а запасы воды и пищи подходили к концу, Кордоба приказал своим кораблям повернуть к берегам Кубы. На обратном пути раненые испытывали страшные муки от лихорадки и гноящихся ран. Воды не хватало, так как бочки бросили во время отчаянного бегства из Чампотона. «Жажда была столь велика,— жаловался Диас,— что губы и языки потрескались от сухости, и ничто не могло облегчить наши страдания. О, какие мучения испытываешь, открывая новые земли!» Эрнандес де Кордоба, появление которого впервые создало для племен майя угрозу завоевания, умер от ран, полученных в Чампотоне, вскоре после возвращения на Кубу. Но его уцелевшие спутники охотно рассказывали о языческих городах с их пышно украшенными храмами, где хранятся предметы из золота и нефрита. При этом алчность слушателей не уменьшалась даже при описании ярости сопротивления майя. Возбужденный этими рассказами, честолюбивый губернатор Кубы Диего Веласкес организовал вторую экспедицию на Юкатан, снарядив за свой счет четыре корабля. Во главе эскадры он поставил своего племянника Хуана де Грихальву. В начало апреля 1518 г. каравеллы Грихальвы с 240 солдатами па борту отправились к берегам Юкатана. Через восемнадцать дней они достигли земли. Это был неизвестный ранее остров Косу-мель, расположенный близ восточного побережья Юкатана. Его храмы и жилища опустели, видимо, совсем недавно. Их обитатели укрылись в тайных убежищах, чтобы следить оттуда за действиями странных пришельцев, которые в изумлении расхаживали среди покинутых зданий. От Косумеля эскадра направилась по старому маршруту Кордобы, вдоль северного побережья Юкатана. Грихальву не в меньшей степени, чем его предшественника, охватило волнение от сознания того, что он плывет вдоль границ таинственного царства. «Повсюду,— писал Уильям Прескотт,— ему попадались следы высокой цивилизации, особенно в архитектуре…» Его поражали размеры и прочность зданий, сложенных из камня на известковом растворе, зданий, совершенно непохожих на хрупкие тростниковые хижины обитателей островов Карибского моря; развитая система земледелия, существовавшая на Юкатане; высокое качество хлопчатобумажных тканей и изящество золотых украшений местных жителей. Грихальва был поражен также при виде огромных каменных крестов (явно служивших предметами культа), которые встречались в разных местах. Так как это напоминало ему родину, он назвал полуостров Юкатан Новой Испанией. Грихальве также суждено было испытать на себе всю силу сопротивления майя. В Чампотоне его встретил не менее яростный отпор, чем тот, который обрек экспедицию Кордобы на полный провал. После ожесточенного сражения испанцы вступили в город, покинутый жителями. На улицах царила мертвая тишина, нарушаемая лишь приглушенными голосами конкистадоров, осматривавших каменные храмы, украшенные скульптурами. Плывя от Чампотона на запад, эскадра прибыла к устью реки Табаско, которая несет свои мутные воды из болотистых внутренних районов материка в залив Кампече. Грихальва решил исследовать русло этой реки. Ведь до него ни один европеец не проникал в глубь неведомого материка более чем на несколько сот ярдов. Но туда можно было попасть только по воде. Поэтому он посадил солдат на два самых маленьких судна и двинулся вверх по течению реки. Едва они успели войти в ее устье, как медленно двигавшиеся корабли оказались окруженными лодками, в которых находились вооруженные до зубов индейские воины. Грихальва предложил им через своих переводчиков подарки в виде бус и пригласил подняться на борт судна.

«Капитан сказал им, что мы прибыли из далекой страны,— писал Диас,— и являемся подданными великого императора дона Карлоса, у которого много вассалов — Могущественных сановников и вождей — и что они тоже должны признать его своим повелителем. Им это будет выгодно. А за бусы они могут принести нам еды и домашней птицы. Два индейца ответили, что принесут пищу, которую мы просим, и обменяют свои вещи на наши. Что же касается императора, то у них уже есть повелитель, а мы, мол, только что прибыли, ничего не знаем о них, однако хотим дать им вождя. Они предостерегли нас не вступать с ними в войну, как мы это сделали в Чампотоне, потому что у них имеется в полной боевой готовности более трех „хикипилей» воинов из всех окружающих провинции (каждый „хикипиль» насчитывал 8 тысяч человек). Они сказали также, что им известно, как всего лишь несколько дней назад мы убили и ранили в Чампотоне более двухсот человек. Но они не такие слабые люди, какими были жители этого города…» Тогда Грихальва вручил их вождям связки бус и сказал, что его солдаты с вечера станут лагерем на берегу реки, ожидая возвращения делегации. «На следующий день, — продолжает Диас,— свыше тридцати индейцев во главе со своим вождем пришли на мыс к пальмовым деревьям, где мы разбили лагерь. Они принесли с собой жареную рыбу и домашнюю птицу, плоды сапоте (Плоды тропического дерева Achras sapota из семейства сапотовых (Sapotaceae) имеют округлую форму и сочную сладкую мякоть. Размеры их достигают 5—10 см в поперечнике.) и лепешки из кукурузы, а также жаровни с горячими углями и смолу, и они окуривали всех нас. Потом они расстелили на земле циновки, которые здесь называют „петатес», и положили на них ткани. Они разложили также драгоценные украшения из золота: одни из них напоминали диадемы, другие были сделаны в форме уток… или наподобие ящериц, три ожерелья (из полых бусин) и другие предметы. Они принесли несколько плащей и рубах, таких, какие они носят сами, и сказали, что мы должны без обиды принять эти вещи, так как у них больше, нет золота, чтобы дать нам. Но дальше, в глубь страны, на закат солнца, имеется много золота. И они сказали: „Колуа, Колуа. Мехико, Мехико», но мы не знали, где находится это Колуа или Мехико».

Область, о которой говорили торговцы майя, представляла собой гористую страну на севере, входившую тогда в царство ацтеков. В течение трех столетий, предшествовавших Конкисте, ацтеки превратились из полуварварского племени кочевников в создателей блестящей цивилизации. Постепенно их владения распространились далеко за пределы долины Мехико, где находилась их великолепная столица — город Теночтитлан. Могучие легионы ацтекских рыцарей, одетых в доспехи из орлиных перьев и шкур ягуаров, вооруженных щитами и копьями, шли в бой под грохот барабанов и вой труб, сделанных из раковин. Они сокрушили сопротивление племен тотонаков, тлашкаланцев и ольмеков, живших вдоль восточного побережья Мексики, и разорили великолепные города сапотеков на юге. Они взимали с подвластных им племен тяжелую дань и уводили с собой тысячи пленников для принесения их в жертву на кровавых алтарях Теночтитлана. Ацтекская империя непомерно разбогатела за счет добычи, награбленной во время многочисленных войн. К XVI столетию ее правители стояли во главе военного государства, которое по своему богатству и великолепию смело могло поспорить с любым европейским государством того времени (Автор допускает некоторое преувеличение. Ацтеки находились по уровню своего развития на начальной ступени раннерабовладельческого общества, а европейские народы переживали в XVI в. уже эпоху антифеодальных революций.). Поскольку до Грихальвы продолжали доходить слухи о богатых царствах Мексики, он решил отправиться прямо к источнику их происхождения. Отказавшись от своего первоначального плана исследовать реку Табаско, он двинулся вдоль мексиканского побережья па север. Вскоре на горизонте показались покрытые снегами горы — вулканические колоссы, которые, вздымаясь над побережьем штата Веракрус, уходили по направлению к Мексиканскому плато. Но появление испанцев в этих водах не было чем-то неожиданным. За каждым изгибом побережья стояли отряды воинов, размахивающих копьями, с развевающимися знаменами и значками из перьев. Известие о более ранней экспедиции Кордобы распространилось по всей Мексике. Сам Монтесума с тяжелым предчувствием выслушал эти вести: его оракулы предсказали приход чужеземцев за несколько месяцев до этого. Они объявили это событие исполнением древнего пророчества, которое гласило, что некое божество, изгнанное несколько веков назад из долины Мехико — Кецалькоатль, всеми почитаемый пернатый змей, вернется с востока, принеся в ацтекское царство новый порядок. Монтесума увидел в появлении странных кораблей и бородатых людей знамение судьбы — необходимость своего собственного отречения от престола в пользу воскресшего божества.

Однако утомленный Грихальва не рискнул принять грозный вызов Мексики. Обменяв у прибрежных индейцев свои товары на золото, он вернулся на Кубу. Покорение Мексики выпало на долю знаменитого завоевателя Эрнандо Кортеса, которого настолько взволновали открытия Грихальвы, что он уже в следующем — 1519 г., имея в своем отряде пушки и лошадей, двинулся в самое сердце империи ацтеков, повергнув в прах ее славу. Кортес прибыл со стороны «Восточного моря» (Имеется в виду Атлантический океан.) именно так, как и предсказали мудрецы императора ацтеков. Но он никак не походил на почитаемого индейцами Кецалькоатля; а новый порядок, который принес Кортес побежденным народам Мексики, был во многом продиктован жадной и фанатичной испанской инквизицией. В то время как набожные монахи, следовавшие по пятам военных побед Кортеса, стремились вырвать «язычников» из состояния дикости, все золото из храмов поверженных ацтекских богов подверглось разграблению, а земли были розданы испанцам. На этих землях индейцы стали работать теперь как рабы. Такова была жестокая система угнетения, которая медленно поглощала цивилизацию американских индейцев. Два десятилетия спустя, после того как Кортес завоевал Мексику и большую часть Центральной Америки, Юкатан все еще прочно удерживался майя.

Испанцы основали колонии в Чиапасе, Табаско, Гватемале и Гондурасе, но никаких серьезных вторжений на сам полуостров не производилось. Предшествующие экспедиции Кордобы и Грихальвы носили скорее разведочный, чем завоевательный характер. Однако поразительные успехи испанцев в Новом Свете делали теперь покорение Юкатана и логичным и желательным. Франсиско де Монтехо командовал во время экспедиции 1518 г. одним из кораблей Грихальвы. Позднее он оставил полную опасностей Америку и вернулся в родную Испанию. Несколько лет спустя он вручил Карлу V детальный план основания постоянной колонии на Юкатане. Ему было даровано королевское согласие на право получения соответствующей доли тех сокровищ, которые подобное предприятие могло дать королевской казне. Получив благодаря продаже имения своей жены необходимые денежные средства, Монтехо в 1527 г. отбыл из Испании на трех кораблях с отрядом своих приверженцев, окрыленных радужными надеждами. Но судьба не благоприятствовала честолюбивому Монтехо. Его первую колонию, основанную на материке напротив острова Косумель, пришлось покинуть из-за жестокой эпидемии лихорадки. Но он не принял во внимание угрозу мятежа среди своих упавших духом войск и возможность тщательно продуманного отпора индейцев, которые позволили оставшимся в живых обитателям злополучной колонии проникнуть в глубь материка и там напали на них. В конце концов, Монтехо удалось покорить нескольких вождей майя, но постоянные эпидемии страшных болезней, голод и воинственно настроенные индейцы вынудили его отказаться от добытого с таким трудом опорного пункта на полуострове. К тому времени надежды Монтехо на приобретение земли, рабов и богатства значительно потускнели. И даже осуществление его сокровенной честолюбивой мечты — объявить себя завоевателем Юкатана — было на время отложено. В 1531 г. он вновь сделал попытку включить обширные области Юкатанского полуострова в число растущих владений Новой Испании. Он собрал значительную армию, посадил ее на несколько кораблей и предпринял новую атаку на полуостров со стороны Кампече. Ему помогал его сын — Франсиско де Монтехо-младший, который немедленно отправился с большим отрядом солдат исследовать и колонизовать северную оконечность Юкатана. После трудного похода в глубь полуострова ему удалось основать колонию в Чичен-Ице — в древнем культурном центре северной части Юкатана. Однако новое рискованное предприятие Монтехо имело не больше шансов на успех, чем его предыдущая попытка. Через шесть месяцев все местные индейцы объединились и восстали против испанских завоевателей. Гарнизон Монтехо в Чичен-Ице был осажден, а остальная его армия отброшена к побережью.

К 1540 г. фактически вся Мексика, не считая огромных кусков Центральной и Южной Америки, находилась уже под владычеством испанцев. Поэтому некоторые племена майя, в частности племена Западного Юкатана, решили, что дальнейшее сопротивление бесполезно, и покорились, хотя и неохотно, испанцам в надежде завоевать расположение своих новых господ. Монтехо-младший, уполномоченный своим отцом следить за выполнением условий соглашения с королем, составил смелый план нового похода. Суть его состояла в том, чтобы проникнуть во внутренние районы Юкатана и сокрушить уцелевшие там опорные пункты индейцев. В 1541 г. он с отрядом в 400 человек, с артиллерией и конницей вторгся на полуостров. К вождям майя были направлены гонцы с призывом — мирно подчиниться испанскому королю. Некоторые провинции без сопротивления покорились, как казалось им, неотвратимой судьбе. Но северные области, особенно мятежная группа под названием Ах Кануль, отказались принять условия капитуляции. Тогда Монтехо разделил всю армию на две части и послал 160 человек под командованием своего двоюродного брата расправиться с непокорными вождями. После мучительного похода поредевший отряд испанцев, томимых жаждой и полуголодных, прибыл в город Тхо, где вожди Ах Кануль собрали значительную армию. В решительном сражении против превосходящих сил противника испанцы разгромили легионы майя и подчинили себе Ах Кануль. Как предварительный шаг для основания постоянной колонии в городе Тхо появился испанский гарнизон. Младшему Монтехо было послано в Кампече донесение с настоятельной просьбой о помощи. Тот немедленно отправился в Тхо, с тем чтобы закрепить успех своего двоюродного брата. Феноменальный триумф испанцев в Тхо нанес смертельный удар духу сопротивления майя. Многие непокорные прежде провинции отказались теперь от своей независимости, рассматривая неблагоприятный поворот судьбы, как проявление воли своих богов. Затем произошло событие, которому суждено было оказать разрушительное воздействие на единство остальных провинций. На равнине, окружавшей город Тхо, внезапно появились толпы индейцев во главе с вождем, которого они несли на носилках, украшенных перьями. Испанский гарнизон, полагая, что сейчас будет сделана попытка отбить город, приготовился к бою. Однако, когда индейские воины приблизились, их вождь поднял в знак мира руку. Он представился Монтехо как вождь Тутуль Шиу — правитель Мани, наиболее могущественной в то время провинции Северного Юкатана. Он заверил испанцев в своем уважении к ним и предоставил в их распоряжение большую армию. Монтехо необычайно повезло. При поддержке влиятельного правителя Тутуль Шиу ему удалось покорить все провинции майя, за исключением самых восточных. В 1542 г. он основал на руинах Тхо «прекрасный и верноподданнический» город, назвав его Меридой. Вскоре под пятой испанских завоевателей оказались самые отдаленные области Юкатана. С разгромом разрозненных армий майя были уничтожены последние остатки их некогда могущественной империи. (Последнее независимое государство майя в джунглях Петена (Северная Гватемала) пало под ударами испанских войск лишь в 1697 г.)

ГЛАВА ВТОРАЯ. ЗАБЫТАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

С установлением испанского господства в Новом Свете обращение индейцев в рабство практически было узаконено. В первые годы после Конкисты но существовало никаких ограничений, запрещавших испанским землевладельцам добывать себе рабов любыми доступными способами. Некоторые виды рабства (более скрытые, не столь бросающиеся в глаза) сохранились здесь вплоть до конца XIX столетия. На Юкатане тысячи людей были переселены из своих деревень в поместья «энкомендерос» захватывавших по указу далекого монарха — испанского короля — наследственные земли индейцев (Энкомендерос — испанские помещики на территории Нового Света. Система энкомьенды (исп.— «поручение») была введена Указом испанского короля в 1543 г. Формально все индейцы объявлялись свободными, а испанцы назначались «опекунами» приписанных к ним индейских общин. Испанские помещики Должны были приобщать «опекаемых» язычников к европейской цивилизации и католической религии, а в благодарность за это индейцы были обязаны содержать своих господ. Практически энкомендеро получал право на сбор дани и на безграничную эксплуатацию труда индейцев.). Майя навязали принудительную систему контрибуций. А всякое выражение непокорности влекло за собою суровое наказание, так как господа считали своих слуг «порождением дьявола». В одной индейской хронике, написанной вскоре после Конкисты (книге Чилам Балам), есть красноречивые строки о судьбе, выпавшей на долю майя: «Начались различные поборы, начались поборы в пользу церкви, началась яростная погоня за деньгами, началась пушечная пальба, началось затаптывание людей в землю, начались насильственные грабежи, началось выбивание долгов на основе ложных показаний, начались всевозможные бедствия». (Чилам Балам — название целого цикла литературных произведений, созданных индейцами в XVI—XVII вв. Все эти книги написаны на языке майя, но буквами испанского алфавита. В основу их содержания легли сведения по мифологии и истории из неизвестных нам древних иероглифических текстов либо из легенд и преданий. По-видимому, прежде каждое крупное селение индейцев имело такую книгу-летопись. Однако усилиями испанских инквизиторов большая их часть была уничтожена. Сохранившиеся экземпляры (около 16) книг Чилам Балам носят названия тех селений, где они были найдены: Чилам Балам из Чумайеля, из Мани, из Ишиль, из Набула и т. д. Книги Чилам Балам — ценнейший исторический источник по культуре и быту майя накануне и в эпоху Конкисты.)

Испанцы с ревностным фанатизмом искореняли культуру и традиции майя. Храмы, воздвигнутые в честь могущественных прежде богов, которые вызвали к жизни блестящие достижения индейской цивилизации, были снесены. Их алтари и статуи — разбиты. Всякое поклонение им было запрещено под страхом сурового наказания.

Часто на месте древних языческих храмов строились церкви, обслуживаемые доминиканскими и францисканскими монахами. В обязанности последних входило восхваление добродетелей христианства перед их духовной паствой. Но искоренить древние верования было нелегко. Что же за люди эти испанцы, с неописуемой жестокостью насаждающие учение своего бога, которого они называют милосердным? И майя бежали по ночам в глубину спасительных джунглей. Они собирались там в заброшенных храмах для принесения жертв спрятанным идолам, желая навлечь гнев своих богов на головы захватчиков. Победа Монтехо окончательно установила на Юкатане новую систему угнетения. Племена майя были разгромлены, их города превращены в руины, а важнейшие завоевания их цивилизации преданы забвению. Оставалось лишь уничтожить в памяти уцелевших индейцев наследие прошлого, вычеркнуть из нее достижения и традиции, которыми жили майя в течение многих веков. Эта задача выпала в основном на долю одного человека — религиозного фанатика, которого сложность натуры сделала одновременно и безжалостным убийцей и ученым, посвятившим себя всестороннему изучению майя. В 1549 г. некий францисканский монах, по имени Диего де Ланда, прибыл из Испании на Юкатан для службы в монастыре Исамаль. Молодой священник, проникнутый духом инквизиции, был полон решимости исполнить свой долг. Повсюду, где бы он ни появлялся во время своих многократных крестовых походов в различные области полуострова, уничтожались все следы языческой религии. Он объявил, что всякий, кто будет уличен в поклонении языческим богам, подвергнется суровому наказанию и примет жестокие мучения во имя очищения, которое должны пройти все язычники.

Несмотря на все усилия Ланды, глубоко укоренившиеся древние верования по-прежнему жили среди индейцев.

Они все еще поклонялись богам солнца, дождя и плодородия (именно к ним майя тайно взывали в период сева на своих полях), поклонялись верховному богу Ицамне и могущественному Кукулькану, в чьих храмах они молили об отмщении за свою горькую участь. Диего де Ланда был взбешен упорным отказом своей паствы расстаться с древними верованиями. Он стал искать новых способов воздействия на майя, чтобы лишить их культурного наследия прошлых веков. Такая возможность представилась ему, когда он с крестом в руке вступил в город Мани, бывший прежде столицей могущественной династии Тутуль Шиу. Благодаря особому значению этого города в истории майя, там была собрана большая библиотека, состоявшая из книг, написанных индейскими жрецами до прихода испанцев. Обнаружив этот ценнейший архив, Ланда совершил акт бессмысленной жестокости, который лишил исследователей одного из важнейших источников информации, дошедших до исторических времен (Имеется в виду период американской истории, освещенный письменными источниками, т. о. период с XVI в. н. э. По мнению буржуазных исследователей, только с появлением письменности начинается подлинная история того или иного народа. Весь дописьменный период объявляется доисторией.). Он приказал снести книги на городскую площадь и публично сжечь их! В назначенный день чудовищное «аутодафе» совершилось. «Поскольку,— писал Ланда,— книги не содержали ничего, кроме суеверия и дьявольской лжи, мы сожгли их все…» На дымящихся углях этого страшного костра было уничтожено бесценное археологическое сокровище, содержавшее летопись тех веков, в течение которых культура майя на фоне других цивилизаций Нового Света достигла непревзойденного блеска.

Литература древних майя находилась на очень высокой ступени развития. Их книги, или кодексы, как их часто называют, представляют собой одну полосу бумаги, изготовленную из растительного волокна и натурального клейкого вещества. Эту бумагу покрывали с обеих сторон белой известью. На ее поверхности индейские жрецы старательно выводили сложные иероглифические знаки, раскрашивая их растительными и минеральными красками. Затем манускрипт складывали и заключали в деревянную или кожаную обложку, создавая том или кодекс, напоминающий по внешнему виду современную книгу. К сожалению, до наших дней сохранилось всего лишь три таких кодекса майя. В 1739 г. был обнаружен в Вене и приобретен позднее государственной библиотекой Дрездена так называемый «Дрезденский кодекс», который содержит в основном астрономические вычисления. Во второй половине XIX в. в Испании были найдены отрывки еще из двух манускриптов майя. Исследование показало, что это части одного и того же документа — «Кодекса Тро-Кортезианус». Он представляет собой пособие для жрецов по астрологии. Этот кодекс хранится сейчас в Музее археологии и истории в Мадриде. Третий кодекс находится в Национальной библиотеке в Париже, где он был обнаружен в 1860 г. в ящике с забытыми документами. Большие куски этого манускрипта, названного «Кодексом Пересианус», отсутствуют. Однако сохранившиеся фрагменты содержат яркое описание некоторых божеств и религиозных церемониалов. Хотя кодексы представляют большую ценность для археологов, они совершенно не освещают конкретных исторических событий (Т. е. но рассказывают о политической истории: воинах, династических распрях, смене правителей, союзах государств, восстаниях недовольных и т. д.). Какие бесценные летописи по истории цивилизации майя, от ее таинственных истоков до момента гибели, были уничтожены «аутодафе» Ланды, мы так никогда и не узнаем. Архив из Мани вполне мог бы пролить свет на многие неразрешимые загадки, с которыми столкнулись позднее археологи. Уничтоженные рукописи почти наверняка представляли огромную ценность для дешифровки иероглифической письменности майя. В настоящее время удалось прочитать примерно треть этих письмен — тех, которые содержат астрономические и календарные вычисления: знаки дня, месяца, года и символы чисел. Но подавляющее большинство надписей майя до сих пор остается загадкой для ученых. Разрушенные храмы и дворцы, развалившиеся лестницы и изъеденные временем стены, обнаруженные в руинах городов майя, также были покрыты причудливыми иероглифическими знаками, которые ревниво скрывают множество сведений, нужных археологам. Ключ к дешифровке этих письмен до сих пор не найден. Здесь не открыт еще свой Розеттский камень (Розеттский камень — обелиск из черного базальта, найденный в Египте во время похода войск Наполеона. На поверхности обелиска была высечена надпись на двух языках — египетском и греческом. При этом египетский текст повторен дважды: иероглифами и скорописью поздней эпохи. Розеттский камень послужил ключом к дешифровке древнеегипетской клинописи.), благодаря которому была разрешена загадка египетских иероглифов. Это тем более прискорбно, что майя — единственный народ доколумбовой Америки, который создал письменность более сложную, чем простые пиктографические изображения. Еще одно доказательство литературных достижений майя попало в руки ученых довольно любопытным путем. После Конкисты многие индейцы научились писать слова собственного языка испанскими буквами. Если бы все майя могли читать и писать по-испански, распространение христианского учения пошло бы гораздо быстрее. Именно с этой целью монахи терпеливо обучали свою паству. Но полученные таким образом знания индейские летописцы, которых беспокоило быстрое исчезновение древнего культурного наследия, использовали для записи интересующих их событий.

Несколько таких документов колониальной эпохи, передающих с красноречивой простотой мысли авторов о своей истории и традициях, сохранилось до наших дней. Из горной Гватемалы происходит священная книга майя-киче «Пополь-Вух» («Пополь-Вух» — название эпоса, созданного народом киче. Киче принадлежали к языковой группе майя и обитали в центральных районах горной Гватемалы. Имеется русский перевод этой книги, сделанный Р. В. Кинжаловым.). В ней излагаются мифы, космология и религия народа киче, господствовавшего прежде в южной части страны. Летописцы соседнего народа составили близкий но характеру документ, известный под названием «Анналы Какчикелей». Еще одна ценная коллекция рукописей, посвященных истории Северного Юкатана, содержится в книгах Чилам Балам, названных так в честь группы жрецов, славившихся своими пророчествами и способностью проникать в мир сверхъестественного. Но и эти документы обходили наиболее запутанные вопросы, поднятые археологическими находками.

Современные исследователи почти полностью лишены письменных источников, которые непосредственно касаются предмета научных споров,— сообщений о древних переселениях народов, основании городов, социальном и политическом развитии, войнах и торговле. И все это произошло в значительной степени по вине Диего де Ланды, деятельность которого среди майя уничтожила всякую надежду на сохранение памяти о прежней славе, ушедшей навсегда вслед за их военным разгромом. Деятельность Ланды развивалась в двух различных направлениях. Чтобы лучше подготовиться к своей миссии, он сразу же по прибытии на Юкатан погрузился в детальное изучение культуры майя. Подобное занятие не могло не пробудить в нем интереса к вопросам, лежавшим за пределами специальной цели его изысканий. Много времени проводил он в обществе сеньоров из династий Шиу и Коком, расспрашивая их об истории, фольклоре, мифологии и религии. Во время своих поездок по Юкатану он повсюду собирал подробнейшие сведения о различных сторонах жизни индейцев. В тайне от фанатичного монаха Ланды, сам того не сознавая, он благодаря этим поискам превратился в первого выдающегося исследователя тех самых древних традиций, которые стремился уничтожить. Приблизительно в 1566 г. Ланда начал писать подробную историю Юкатана, основанную на своих прежних изысканиях. Возможно, он хотел составить руководство для обучения молодых миссионеров тонкостям распространения христианства среди майя. Некоторые ученые считают, что Ланда предпринял этот шаг в надежде ослабить официальную критику его действий в Мани. Но история, написанная им, вряд ли могла заменить бесценные рукописи майя, которые он уничтожил. Какова бы ни была его действительная цель, Ланда создал документ, имеющий уникальное значение для последующих исследований.

Его манускрипт, озаглавленный «Сообщение о делах на Юкатане», содержит множество подробнейших сведений о неизвестных ранее сторонах культуры майя. Он стоит в ряду тех немногих исторических документов, с помощью которых ученым удалось пролить свет на некоторые археологические находки. Работа Ланды — произведение монументальное. В ней исследуется каждая деталь повседневной жизни, обычаев, религии и истории майя, извлеченная Ландой из еще свежих воспоминаний его духовной паствы. Страницы книги заполнены тщательными описаниями пышных зрелищ, пересказом преданий майя, которые пытались воскресить и упрочить свои древние традиции. Особенно много времени Ланда уделял поискам способа дешифровки иероглифов майя. Он записал такие важные для современных археологов вещи, как названия и обозначения иероглифов дней, месяцев и годов, на которых базировался календарь майя. Но его попытки составить «алфавит» для чтения иероглифических текстов неастрономического характера — рисунков, фигур или предметов, в произношении майя имевших звуки, сходные с буквами испанского алфавита,— оказались тщетными. Если бы не работа Ланды, то о культуре майя времен Конкисты мы не знали бы фактически ничего. В Центральной Америке, как и в Новой Испании, следы высоких цивилизаций, процветавших там несколько столетий назад, не произвели никакого впечатления на алчных испанских колонистов. Все их внимание было сосредоточено на том, чтобы расширить политические и экономические границы своих владений. Да и какую ценность могли иметь для них разрушенные города и забытые достижения «поклонников дьявола»?

Эпоха открытий и завоеваний подобно лавине обрушилась на Западное полушарие. Европейцы, распаленные воинственным честолюбием, мечтами о богатстве, религиозным фанатизмом и жаждой приключений, объединялись в отряды для похода на Запад. Они поклонялись двуликому кумиру: богу и новым техническим достижениям западной цивилизации — стальному мечу и пороху. А предшествующие события европейской истории вселили в них уверенность, что, научившись искусно владеть и тем и другим, можно изменить саму судьбу. Снаряженная таким образом горстка испанских солдат бросила вызов целому континенту и победила. Но майя были разбиты не только из-за превосходства испанцев в вооружении. Фактически исход борьбы мог быть совсем иным, если бы внутренние раздоры не ввергли майя в состояние упадка задолго до испанского вторжения. Начиная примерно с 1450 г. гражданские войны и волнения охватили всю их территорию. Юкатан стал ареной почти не прекращающейся борьбы между могущественными династиями Кокомов и Тутуль Шиу. В Гватемале киче вели постоянные войны с какчикелями за господство над горными районами. В некогда мирных владениях майя не прекращались войны и политические убийства, процветали интриги. Светская власть, принадлежавшая прежде центральному правительству, перешла теперь в жадные руки независимых индейских царьков. Милитаризм совершенно свел на нет творческие усилия минувших столетий. Уже не оставалось времени пи для созидательного труда, ни для науки. Земледельцы, призванные на военную службу, бросали свои поля. И словно кара богов, на майя обрушилось множество бедствий. Жестокий ураган опустошил обширные районы Юкатана. Вслед за этим поля майя поразила засуха, а чума уничтожила массу людей. Таких катастроф майя никогда прежде не знали. Загадочная песнь из книг Чилам Балам так повествует о событиях, возвестивших об окончании эры майя:

Ешь, ешь свой хлеб;

Пей, пей свою воду;

В этот день землю покроет пыль;

В этот день гибель придет на землю;

В этот день поднимется туча;

В этот день сильный человек захватит эту землю;

В этот день все погибнет;

В этот день ты закроешь мертвым глаза.

Извечная драма истории разыгралась вновь. Цивилизация майя — наиболее яркое выражение высоких достижений доколумбовой Америки — была уничтожена и полностью вычеркнута из истории человечества. Все, что создали в свое время майя, лежало теперь погребенным и забытым в их мертвых городах, поглощенных первобытными джунглями, из глубины которых появилась в незапамятные времена их культура. Оставшиеся в живых могли пойти по одному из двух путей: примириться с безрадостным рабским существованием или бежать от угнетения, забыть все, что знали раньше в области математики, астрономии, техники и литературы, и жить подобно первобытным людям в глуши лесов.

На долю тех, кого гнала ненасытная жажда знании, выпала почетная задача — восстановить культурные достижения майя, вырвав их из тьмы вечного забвения. Это были люди менее честолюбивые, чем их испанские предшественники, люди, для которых поиски истины казались не менее привлекательными, чем жажда золота.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ДЖОН ЛЛОЙД СТЕФЕНС — ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЬ ДРЕВНИХ ГОРОДОВ

В 1836 г. в Лондоне произошло событие, которое имело прямое отношение к загадке забытых городов майя. Американец Джон Ллойд Стефенс, юрист по образованию, оставивший свою профессию ради путешествий и изучения памятников старины, познакомился с английским художником Фредериком Казервудом. До этой встречи их жизненные пути были удивительно схожи — оба они страстно увлекались археологией Ближнего Востока. Стефенс родился в 1805 г. в Шрюсбери (штат Нью-Джерси). Он поступил па юридическое отделение Колумбийского университета, но спокойная и размеренная жизнь не удовлетворяла его беспокойную натуру. Его горячо интересовали самые отдаленные уголки земного шара, и поэтому он решил отказаться от своей карьеры ради путешествий в далекие страны.

В последующие годы Джон Ллойд Стефенс стал самым знаменитым исследователем своего времени и описал наиболее яркие страницы своих приключений в ряде весьма удачных книг.

Фредерик Казервуд долгое время серьезно изучал классическую архитектуру и скульптуру. Оп хорошо знал руины Греции и монументальные постройки Египта эпохи фараонов, побывал на горе Синай, в Петре и сделал детальные зарисовки эллинистического города Баальбека. Он великолепно воспроизводил в своих рисунках архитектуру и каменную скульптуру. В отличие от многих художников-современников, увлекавшихся романтическими выдумками, Казервуд был непогрешимо точен и как искусный художник обладал к тому же даром критического восприятия. Он считал обязательным полное соответствие каждой детали рисунка, каждой мысли мастера, работу которого он копировал, оригиналу.

Тот факт, что Стефенс в своих исследованиях руководствовался такой же высокой принципиальностью, делало их встречу в свете грядущих событий счастливой случайностью. Обоим суждено было сыграть исключительно важную роль в открытии современному человечеству достижений цивилизации древних майя. В 1836 г., после длительного путешествия по Ближнему Востоку, Стефенс возвратился в Лондон, а оттуда отправился в Нью-Йорк. Там, открыв юридическую контору, он начал писать книгу о своих приключениях и энергично включился в кампанию по предстоящим президентским выборам, выступая в поддержку кандидатуры Мартина Ван Бурена. Однако перед отъездом из Лондона он случайно наткнулся на отчет, написанный приблизительно в конце XVIII в. одним испанским офицером — капитаном Антонио дель Рио. Последний утверждал, что в джунглях Южной Мексики находится огромный разрушенный город, известный под названием Паленке. Надежда, что рассказ Антонио дель Рио соответствует истине, уже не покидала с тех пор Стефенса. Его интерес возрос еще больше, когда между 1831 и 1837 гг. появился цикл книг под общим названием «Древности Мексики» — труд всей жизни некоего лорда Кингсборо. В течение ряда лет, предшествовавших их публикации, Кингсборо неустанно изучал все, даже отрывочные сведения, известные в Европе о доколумбовой цивилизации Нового Света. В его работах содержалось детальное исследование памятников архитектуры и скульптуры, найденных к тому времени в Америке, а также великолепные репродукции уцелевших кодексов. При чтении книг лорда Кингсборо вырисовывается глубокая убежденность автора в том, что аборигены Америки — это потомки исчезнувших «племен израилевых». Однако заслуживающая восхищения попытка Кингсборо доказать свою гипотезу окончилась трагически. Он был брошен в долговую тюрьму, так как не смог оплатить колоссальных расходов, связанных с изданием книг. Несколько лет спустя приятель Стефенса показал ему папку с работам графа Жана Фредерика Вальдека — немецкого художника и искателя приключений, побывавшего в свое время в Южной Мексике и на полуострове Юкатан. В ней находились тщательно выполненные рисунки таинственных разрушенных городов, которые повсюду встречал Вальдек во время своих странствий. Странные фигуры людей и животных, вычурные архитектурные украшения на огромных зданиях взволновали Стефенса. Он стал еще внимательней изучать труды ранних историков и тех немногих путешественников, которым удалось проникнуть в эти почти неизвестные районы. Он собирал каждую крупицу сведений, содержавшую хотя бы отдаленный намек на существование археологических памятников в Америке. Его любопытство достигло предела после статьи, которая появилась в «Трудах Американского антикварного общества». В ней подтверждалось открытие в Гондурасе огромного разрушенного города Копан.

Стефенс объявил о своем намерении исследовать глубинные районы центральноамериканских джунглей, чтобы подтвердить или опровергнуть существование этих пресловутых памятников древнего величия. Неудивительно, что его заявление вызвало ряд самых невероятных предположений. Общественное мнение было очаровано романтичностью миссии Стефенса, но историки и антиквары (археологи того времени) открыто выражали свой скептицизм. Сравнительно молодая в то время наука, археология, которая стала быстро развиваться с середины XIX столетия благодаря открытиям на Ближнем Востоке, еще не применялась по-настоящему на американском континенте. Вторжение Наполеона в Египет в 1789 г. (Автор ошибся. Поход Наполеона в Египет начался 19 мая 1798 г.) привлекло внимание европейских ученых к изумительным памятникам древности в долине Нила.

Шампольон начал дешифровку надписей на Розеттском камне. Поль Эмиль Ботта нашел город Ниневию. А Остин Лэйярд исследовал остатки некогда блистательной ассирийской империи. Взоры всего мира были прикованы к Средиземноморью. Все с растущим любопытством ожидали очередных открытий, которые постепенно превращали археологию в науку. Что же касается Западного полушария, то ученые единодушно и непреклонно придерживались мнения: американские индейцы никогда не выходили в своем развитии за рамки дикости. Несмотря на прямо противоположные сообщения письменных источников эпохи Конкисты, предположение о существовании в прошлом высокоразвитых цивилизаций в южной части Америки полностью отрицалось большинством историков. Было ясно — в случае успеха Стефенсу потребуется документальное подтверждение его открытий. И никто не подходил для этой цели лучше, чем его друг Казервуд, превосходные зарисовки древностей Ближнего Востока и карты которого получили всеобщее признание. Горя желанием исследовать неведомые доселе районы, Казервуд сразу же принял предложение Стефенса сопровождать его в этой необычной экспедиции.

Два человека, наделенные ненасытной любознательностью и широкими знаниями, объединились, чтобы бросить вызов непроторенной центральноамериканской глуши и отправиться на поиски исчезнувшей цивилизации. Накануне отъезда Стефенса неожиданно назначили посланником Соединенных Штатов в Центральной Америке. Пост достался ему вследствие скоропостижной смерти его предшественника. Это была редкая удача.

В странах, которые он намеревался посетить, бушевала гражданская война. За политическое господство в молодых республиках Центральной Америки боролось сразу несколько мятежных армий. Все попытки сохранить законность и порядок терпели неудачу. Главари соперничавших армий продолжали взаимную борьбу. Вся эта территория, достаточно опасная даже при нормальных условиях, кишела теперь мародерствующими шайками разбойников и контрабандистов. Подобная ситуация едва ли могла воодушевить иностранных путешественников, намеревавшихся приступить здесь к чисто научным изысканиям. Но Стефенс надеялся, что дипломатический паспорт оградит его в какой-то мере от грозящих опасностей. В октябре 1839 г. исследователи высадились в Белизе (Британский Гондурас). Оттуда они на небольшом пароходике отправились по роке Дульсе к озеру Исабаль, лежащему па некотором расстоянии от восточного побережья Гватемалы. В порту Исабаль, расположенном на южном берегу озера, можно было нанять проводников для сухопутного путешествия через зубчатый барьер горы Мико в раздираемые войнами внутренние районы Гватемалы и далее на север. Верхом на мулах они все дальше углублялись в лесистые горы, туда, где рассчитывали найти древний город Копан. Но у них не было твердой уверенности в том, что они отправились в погоню за чем-то реальным.

После того как их со всех сторон обступил глухой тропический лес, у Стефенса появились все основания усомниться в своей затее. Возможно ли, чтобы в этой враждебной для человека природной среде процветала когда-то цивилизация? Не лучше ли согласиться с общепринятой точкой зрения и прекратить бесперспективные поиски?

Перед ними раскинулась первозданная глушь, таинственная земля, населенная лишь исконными обитателями — мириадами насекомых, экзотическими птицами, обезьянами и толстыми ящерицами — игуанами, которые нервно били хвостами в кустарнике, глядя пустыми глазами на людей и вьючных животных, нарушивших вековую первобытную тишину. Стефенс ярко описал опасности, встретившие их, как только они отправились в путь: «Сразу же начался крутой подъем по странной дороге — узкому и глубокому оврагу, дно которого было испещрено следами мулов и изрезано промоинами от горных потоков. Овраг оказался настолько глубоким, что его края нависали над нашими головами, и таким узким, что мы едва могли протиснуться между его стенами. Сквозь это грязное ущелье весь наш караван двигался длинной цепочкой. Погонщики мулов, шедшие внутри каравана и наверху, по краям оврага, вытаскивали мулов, когда те увязали в грязи, поднимали их, когда они падали, приводили в порядок вьюки, ругались, кричали и подхлестывали животных. Если останавливался один мул, то весь караваи оказывался запертым внутри оврага. Любой внезапный толчок прижимал нас к стенкам, и мы легко могли получить перелом ноги. Выбравшись из этого ущелья, мы наткнулись на глубокие ямы, наполненные грязью, а запутанные корни деревьев усложняли и без того тяжелый и крутой подъем.

Недавно прошедшие ливни сделали местность почти непроходимой. Лес был таким непроницаемо густым, что мы не могли разглядеть ничего, кроме отвратительной тропинки прямо перед собой».

Наконец, они поднялись на плоскогорье и вступили в область, более благоприятную для путешествий. По природные препятствия, встретившиеся им на пути, вскоре померкли перед политическими барьерами тех времен. В Коматане, всего в нескольких милях от конечной цели их путешествия, Стефенса и его спутников арестовали и заключили в тюрьму, где они провели тревожную ночь. В течение всей этой ночи Стефенс вел переговоры со своими тюремщиками и отказался удовлетворить их необоснованные требования. И это чуть было не привело экспедицию к трагическому концу. Наконец, все удалось уладить, и они отправились в небольшое индейское селение Копан.

И здесь появление чужеземцев было встречено враждебно. Никто не мог сообщить о точном местонахождении развалин, которые описал им Стефенс. Но все сошлись на том, что единственный человек, способный помочь экспедиции,— дон Грегорио, подозрительный, со скверным характером метис, самозванный «староста» этой заброшенной деревушки. Дон Грегорио принял Стефенса с холодным безразличием. Ни дружеское обращение, ни предложение денежной награды не смогли рассеять его мрачного настроения. В конце концов, он согласился помочь в надежде поскорее избавиться от неприятных гостей. Он знал одного индейца, который мог провести их к руинам. Кроме того, исследователям было разрешено устроить в его асьенде (Асьенда (исп.) — усадьба, имение.) свой лагерь, до тех пор пока не будет заключено соответствующее соглашение об оплате его услуг. Ранним утром следующего дня Стефенс и Казервуд в сопровождении своего нового проводника отправились верхом на мулах в безбрежный лесной океан. Вскоре подлесок стал таким густым, что дальше пришлось двигаться пешком по узкой тропинке, прорубаемой мачете. Когда они выбрались, наконец, на берег реки Копан, то на противоположной ее стороне отчетливо увидели высокую каменную стену, сплошь опутанную лианами. Исследователи быстро переправились через реку и пробрались к подножью разрушенной каменной лестницы, ведущей на вершину стены. Взбежав по ней, они очутились на террасе, с которой в густых джунглях, лежащих внизу, можно было с трудом рассмотреть остатки других каменных построек. Стефенс и его спутники спустились обратно в призрачные глубины леса и замерли среди всех этих чудес, далеко превзошедших самые смелые их ожидания. Повсюду среди джунглей встречались высокие каменные колонны. Одни из них стояли вертикально, другие рухнули вниз или были разбиты. Их поверхность покрывала рельефная резьба, изображавшая фигуры людей и животных в сочетании со знаками, похожими на письмена. Почти вросшие в землю огромные каменные алтари с рельефными изображениями пышно одетых людей и звероподобных масок лежали у их ног. Пирамидальные постройки, возвышавшиеся над вершинами деревьев, едва угадывались под густым покровом растительности. Фасады зданий и лестницы, ведущие к их плоским вершинам, были разрушены корнями деревьев и лианами, проросшими в расщелинах между узорчатыми камнями.

Огромные каменные головы ягуаров и клыкастых змей — изображения богов, в честь которых воздвигались эти великолепные храмы, упали со своих первоначальных мест на фасадах зданий. Повсюду взоры исследователей наталкивались на застывшие в камне чудеса древнего Копана. Этот таинственный город был, очевидно, в древности крупным центром, местом рождения высоких культурных достижений, совершенно неизвестных наук. Открытие его имело огромное значение! Стефенс с первого же взгляда на эти руины пришел к твердому убеждению, что господствовавшая до сих пор академическая догма, сторонники которой утверждали, что американский индеец не смог подняться в своем развитии выше ступени варварства, полностью несостоятельна.

«Какой же народ построил этот город? — писал позднее Стефенс.— В разрушенных городах Египта, даже в давно заброшенной Петре, чужестранец знает в общих чертах историю того народа, следы деятельности которого он видит вокруг. Америку же, по словам историков, населяли дикари. Но дикари никогда не смогли бы воздвигнуть эти здания или покрыть резными изображениями эти камни… Архитектура, скульптура и живопись, все виды искусства, которые украшают жизнь, процветали когда-то в этом пышно разросшемся лесу. Ораторы, воины и государственные деятели; красота, честолюбие и слава жили и умирали здесь, и никто не знал о существовании подобных вещей и не мог рассказать об их прошлом…

Город был необитаем. Среди древних развалин не сохранилось никаких следов исчезнувшего народа, с его традициями, передаваемыми от отца к сыну и от поколения к поколению. Он лежал перед нами, словно корабль, потерпевший крушение посреди океана. Его мачты сломались, название стерлось, экипаж погиб. И никто не может сказать, откуда он шел, кому принадлежал, сколько времени длилось его путешествие и что послужило причиной его гибели.

О его исчезнувшем экипаже можно узнать лишь по едва заметному сходству с известными нам типами кораблей. А впрочем вполне возможно, что мы никогда ничего не узнаем о нем вообще. Все представлялось загадкой, темной и непроницаемой. И каждая деталь лишь усложняла ее. В Египте колоссальные остовы храмов стоят среди безводных песков во всей наготе запустения. Здесь же необъятное море джунглей окутывает руины, пряча их от взоров и окружая ореолом романтики». В тот момент Стефенс едва ли понимал до конца все значение своего открытия. Перед ним лежали каменные изваяния, совершенно непохожие на те, что он встречал прежде. Здесь были представлены произведения самобытного творчества, увековеченные в камне идеалы народа, происхождение которого терялось в глубине веков. Его история не имела связи ни с одной другой известной цивилизацией.

Исследование этих развалин являлось необычайно трудной задачей. На территории города нужно было проложить тропинки, очистить от кустарника каменные монументы и поднять те из них, которые упали, чтобы лучше изучить изображения, высеченные на их поверхности. Стефенс нанял среди жителей деревушки несколько землекопов, и вскоре работы по освобождению забытого города из его лесной могилы начались.

«Трудно представить себе тот интерес, с которым я изучал эти руины,— писал Стефенс о первых днях своего пребывания в городе.— Это совершенно новая область исследований. Здесь нет ни путеводителей, ни проводников. Повсюду раскинулась целина. Уже в десяти ярдах ничего не было видно. И мы никогда не знали, что ожидает нас впереди. Однажды мы остановились, чтобы обрубить ветви деревьев и лианы, скрывавшие поверхность монумента, резной угол которого едва выступал из земли. В то время как индейцы принялись за работу, я с напряженным вниманием наклонился над ним. И вот из-под земли стали появляться глаз, ухо, ступня или рука. Когда мачете со звоном ударился о резной камень, я оттолкнул индейцев и продолжал расчищать рыхлую землю руками. Красота этой древней скульптуры и торжественное безмолвие леса нарушались только возней обезьян и щебетанием попугаев. Заброшенный город и тайна, окружавшая его,— все возбуждало здесь интерес, далеко превосходящий то, что я когда-либо испытывал среди древних руин Старого Света».

Преодолевая серьезные препятствия, исследователи осмотрели все обнаруженные ими здания и попытались как можно точнее нанести на карту контуры разрушенных сооружений. Основной комплекс построек Копана располагался на вершине террасовидного «акрополя», занимавшего площадь в 12 акров. Он возвышался над окружающей местностью на 125 футов. Эту огромную искусственную платформу увенчивала массивная пирамида, которая состояла из ряда постепенно уменьшавшихся террас. У западной стороны основания пирамиды находился дворик, окруженный небольшими храмами, а к востоку от пирамиды еще одна площадь, которую окружало множество рухнувших построек. У края этого «восточного дворика» стоял храм. Его дверной проем был обрамлен сгорбленными человеческими фигурами, поддерживающими массивные гирлянды скульптурных украшений. Наиболее крупным достижением строителей Копана можно считать, вероятно, так называемую «иероглифическую лестницу». Она вела от вершины «акрополя» вниз по направлению к «главной площади» у северной границы города. Эта лестница имела 33 фута ширины и состояла из 62 крутых ступеней. Все камни, входящие в этот ансамбль, были украшены знаками, глубоко врезанными в поверхность. Всего здесь насчитывалось почти 2000 отдельных знаков.

На многих камнях разрушенных зданий и почти на каждом крупном обломке скульптуры имелись те же характерные знаки. Они появлялись в самых различных сочетаниях, но встречались постоянно. Стефенс был убежден, что это буквы, а не просто декоративные мотивы, т. е. иероглифы, с помощью которых жители Копана хотели увековечить свою историю и накопленные знания. Ему также пришла в голову мысль, что скульптурные колонны, или «идолы», разбросанные по дворику, воздвигнуты в честь конкретных исторических событий или же для того, чтобы отметить определенные циклы календаря. Исследования последующих лет подтвердили оба эти предположения. В равной степени пленяла воображение Стефенса та атмосфера, которая окутывала руины Копана. Она наводила на мысль, что этот город — произведение чародеев, а не обыкновенных людей.

Подобное впечатление создавалось не только окружавшими его джунглями, мрачными криками быстрых, как тени, обезьян и необыкновенным ощущением, что каждый находящийся здесь может перенестись в глубь веков, а чем-то более реальным. Копан не являлся, по-видимому, торговым центром. Скорее, он был городом пышных памятников, угловатых пирамид и многокомнатных храмов. С их фасадов лица безымянных богов взирали на ритуальные дворики — место встречи знати, высших жрецов и прорицателей, занимавшихся вопросами пауки, искусства, философии и религии. В целом город напоминал гигантское святилище. Стефенс заметил, что чаще всего встречались изображения черепов: «На внешней стене они образовывали длинные ряды, усиливая мрачную таинственность этого места и постоянно напоминая живым о могиле и смерти. Они наводили на мысль о священном городе — Мекке или Иерусалиме неведомого народа».

Но прежде чем начались систематические исследования, возникла серьезная дипломатическая проблема, связанная с растущим негодованием дона Грегорио. «Увлекшись своими делами,— писал Стефенс,— мы почти не думали о том, какую сенсацию произвели в деревне. Не довольствуясь тем, что он выжил нас из своего дома, дон Грегорио хотел вообще избавиться от нашего присутствия.

К несчастью, в дополнение к его инстинктивной неприязни, мы оскорбили его и тем, что, будучи иностранцами, дали рабочим слишком высокую плату. Он стал смотреть на нас, как на соперников, говоря повсюду, что мы — люди подозрительные. Именно из-за нас был нарушен покой в Копане, появились солдаты и начались военные действия в его окрестностях. В подтверждение этого два индейца, проходившие через деревушку, сообщили, будто мы бежали из-под стражи и за нами гнался до границ Гондураса отряд из двадцати пяти солдат и что, если бы нас удалось схватить, то мы были бы расстреляны.

Алькальд (Алькальд (исп.) — должностное лицо местной администрации: городской судья или городской голова.), пьяный с момента нашего прибытия, решил посетить наш лагерь для того, чтобы разрешить сомнения жителей деревни и принять какие-то моры, которых требовало присутствие таких «опасных» персон, как мы. Но его «храброе» намерение сорвалось благодаря одному забавному обстоятельству. Мы взяли за правило носить с собой на развалины города оружие. Поэтому, когда мы возвращались в свою хижину для встречи с алькальдом, каждый из нас, как обычно, имел пару пистолетов на поясе и ружье в руках. Наш вид был настолько грозен, что алькальд испугался своего дерзкого намерения устроить нам допрос и тотчас же скрылся».

Однако положение исследователей все еще оставалось опасным. Не имея друзей, они оказались в стране, раздираемой внутренними смутами и подвластной капризам безответственных политиканов. Кроме того, если бы кто-нибудь спросил у них, по какому праву они ведут работы в Копане, они не знали бы, что ответить. Необходимо было что-то предпринять в противовес нарастающей неприязни местных жителей. И Стефенс решил купить разрушенный город! Земля, на которой он стоял, принадлежала некоему дону Хосе Мария — человеку довольно терпимому. Кроме того, он не был расположен поддерживать происки дона Грегорио. Стефенс нанес визит дону Хосе. Он резко опроверг слухи, распространяемые в селении, показал дипломатические документы с внушительными красными печатями и объяснил причину своего интереса к древнему городу. «Короче говоря,— писал он,— я на простом английском языке спросил его: „Сколько вы хотите за руины?» Я думаю, это так же поразило его, как если бы я вдруг попросил продать его бедную старую жену…» После нескольких дней размышлений дон Хосе согласился на продажу. Для него эта земля не представляла никакой ценности — шесть тысяч акров болотистых джунглей с бессмысленными резными камнями и холмами мусора, а соблазн получить предложенные ему 50 долларов — почти неотразим. После торжественного показа документов и верительных грамот сделка состоялась. Мысль о том, что он — владелец разрушенного города в дебрях Центральной Америки, приводила Стефенса в восторг. В общем эта покупка, вызванная практической необходимостью, оказалась недурным предприятием.

В течение двух недель Стефенс и Казервуд трудились, пытаясь вырвать у лесной чащи тайны Копана. Не проходило и часа без того, чтобы находки не дали новую пищу для размышлений — неуловимые вариации орнамента или едва заметные следы грандиозных сооружений. Таинственное очарование разрушенного города захватило Стефенса.

Кто его создал? Откуда пришли его обитатели? Как им удалось построить свои великолепные здания и обработать огромные каменные глыбы так, словно они из глины? Что погребено под этими развалинами? Какова судьба исчезнувших обитателей Копана?

В конце концов было решено, что Стефенс отправится в город Гватемалу для выполнения своих дипломатических обязанностей, а Казервуд будет продолжать работу в Копане. Но Стефенса больше не интересовала политика. Он терпел свои обязанности лишь потому, что пост дипломата помогал ему в исследованиях.

Теперь его интересовал таинственный город Паленке. (Истинные названия древних городов майя нам неизвестны. Те же, что существуют ныне, даны первыми исследователями этих мест и носят условный характер. Например, Бонампак — «Расписные стены» — получил свое название благодаря замечательным фрескам, найденным там; Пьедрас Неграс — «Черные камни» — из-за цвета своих руин. Тикаль — «Место, где слышны голоса духов» — по чисто романтической причине и т. д. Другие древние города майя, такие, как Паленке, Копан, Бонке, Вьехо и другие, носят названия расположенных поблизости современных селений.)

В начале весны 1840 г. Стефенс и Казервуд вновь отправились в опасное путешествие. От низин Чиапаса, где согласно сообщениям находился Паленке, их отделяло несколько сот миль гористой местности. Шаг за шагом пробивались они из горных районов Гватемалы через тропические леса и саванны Южной Мексики к деревушке Санто Доминго дель Паленке. Несколько недель спустя исследователи, спотыкаясь, брели по ее грязным улицам. У них было только одно желание — отдохнуть после чудовищного утомления, которое по крайней мере в данный момент лишило их интереса к разрушенным городам. Но мысль о древних храмах и дворцах, разбросанных в густых джунглях, скоро возродила их былую энергию. И когда их привели, наконец, в этот изумительный город, они едва смогли сдержать свой восторг. Одного взгляда на его разрушенные памятники было достаточно для того, чтобы забыть о всех трудностях на пути к нему.

«Мы увидели множество камней,— вспоминает Стефенс,— и поспешно двинулись вверх, по крутому нагромождению обломков, настолько крутому, что мулы едва смогли вскарабкаться туда. Перед нами возвышалась терраса, которая, подобно всей территории города, так густо поросла деревьями, что было немыслимо определить ее форму. Сквозь просвет между деревьями мы увидели фасад какого-то огромного здания, пышно украшенного фигурами из штука, изысканными и элегантными. Прижавшись вплотную к нему, росли деревья, ветви которых проникли через дверные проемы внутрь здания. По своему стилю и внешнему облику оно было неповторимо своеобразным и привлекало какой-то печальной красотой.

Рассказы наших читателей

Татьяна

 Отличный музей, пожалуй, самый главный/важный в Мехико-сити. Особо ценно посетить его перед поездками к пирамидам. Большой, но хорошо структурирован. Не забудьте взять карту-схему со стойки рядом с кассой. 

Читать полностью

Мы привязали наших мулов к деревьям, поднялись по каменным ступеням лестницы, сдвинутым в сторону или сброшенным вниз, и вошли во дворец. Некоторое время мы бродили по коридору и дворику. После того как ваше ненасытное любопытство было несколько утолено, мы вернулись обратно. Стоя в дверном проеме дворца, мы произвели салют из четырех залпов, „истратив последние заряды своих ружей. Если бы не этот способ выражения наших чувств, мы заставили бы загудеть крышу древнего здания от криков „ура». Наш салют мы произвели и для того, чтобы напугать индейцев, которые, возможно, никогда не слышали прежде такой пальбы. Они, как и их предки во времена Кортеса, считали наше оружие инструментами, изрыгающими молнии. Мы знали, что индейцы так расскажут об этом в своем селении, что их почтенные друзья воздержатся от ночных визитов к нам».

Большой дворец в Паленке дал Стефенсу и Казервуду первую возможность познакомиться с архитектурными достижениями майя. В отличие от Копана, здания которого лежали в руинах, наиболее внушительные сооружения Паленке стояли нетронутыми.

«Мы,— писал Стефенс,— впервые находились в здании, построенном первоначальными обитателями Америки. Оно стояло здесь еще до того, как европейцы узнали о существовании этого континента. Теперь же мы собрались устроить под его крышей свое жилище».

Это было массивное здание с множеством комнат, расположенных вокруг четырех углубленных в землю двориков. Над ним возвышалась сорокафутовая каменная башня, смутно напоминавшая восточную пагоду. Ряды удивительных рельефов из штука украшали внешние пилястры здания. Вероятно, это были «портреты» верховных жрецов в затейливых головных уборах из перьев и ритуальных одеждах. Некоторые из них держали в руках жезлы, украшенные перьями. Их окружали сидящие фигуры. Несмотря на следы разрушений, уничтоживших целые участки этих скульптур, Казервуда очаровала их выразительность, сложность деталей и красота исполнения. Он без устали работал над тем, чтобы запечатлеть их на бумаге, боясь, что большинство этих скульптур будет вскоре уничтожено дождями.

Много столетий смотрят вниз со стен дворца эти мрачные фигуры, застывшие в сурово-торжественных позах.

Другие персонажи, напротив, застыли в позах исступленного танца: их обутые в сандалии ноги взлетают над землей, тела слегка наклонены вперед, распростертые руки ласкают идолов, рты раскрыты — они в экстазе. Эти статуи святых — свидетели расцвета Паленке. Его архитекторы воздвигли высокие пирамиды, увенчанные изящными храмами, и построили каменные дамбы через овраги, отделяющие одну часть города от другой. Его жрецы изучали небесный свод и проникли в самые глубокие тайны мироздания. Его художники воплотили в камне свои бессмертные идеи. Эти безмолвные статуи видели и то, что с течением времени творения их исчезнувших создателей попали во власть всепоглощающих джунглей…

Вскоре стало ясно, что Паленке — очень большой город. Куда бы ни направлялся Стефенс в своих странствиях, повсюду ему встречались остатки зданий и монументы. У одного из углов дворца, под покровом зеленой листвы, возвышался какой-то холм, состоявший из обломков камня Стефенсу удалось рассмотреть очертания ступеней, ведущих к его вершине. В сопровождении индейцев, вооруженных мачете, он и Казервуд взобрались вверх по крутому склону и очутились у входа в храм, пышная орнаментация которого так поразила их, что они лишились дара речи. Его дверные проемы украшали лепные фигуры из штука. Верхний фасад храма представлял собой настоящий лабиринт из вычурных узоров, а крышу увенчивал продолговатый «гребень» из резного камня. «Ни одно описание, ни один рисунок не могут передать величие этого зрелища»,— вспоминает Стефенс о своем первом впечатлении от осмотра изумительного здания, названного позднее Храмом Надписей (Подобно названиям городов названия древних зданий в Мезоамерике носят условный характер и даются археологами-первооткрывателями по чисто случайным признакам: Храм Надписей, Храм Креста, Дом Карлика, Дворец Губернаторов и т. д.). Глубоко внутри пирамиды, на которой стоял храм, таилась одна из самых поразительных находок в анналах американской археологии. Прошло целое столетие, прежде чем раскопки опытных исследователей обнаружили ее. Кругом находилось множество доказательств былого величия Паленке: еще один храм с великолепным алтарем внутри и изящными барельефами; огромная скульптура, лежащая на земле лицом вниз; остатки мостов и дамб, которые когда-то связывали воедино различные районы города; разрушенные пирамиды,— все это возвышалось над безжалостным покровом тенистой листвы. На стенах дворца и на скульптурных монументах среди этих руин, как и в Копане, оказались высеченными характерные иероглифические надписи. Одна стена Храма Надписей была испещрена сотнями непонятных знаков. Превосходно выполненные мельчайшие резные рисунки — каждый состоял из причудливых фигур людей или животных — эмблемы в виде завитков и цветистые узоры покрывали поверхность трех стен последнего помещения внутри храма. Стефенс тут же определил эти надписи как иероглифы, «подобные найденным в Копане…» На основе их сходства он пришел к выводу, что «всю эту страну населял когда-то один и тот же народ, говоривший на одном языке или имевший по крайней мере общую письменность». Но Стефенс неохотно углублялся в теоретические рассуждения Относительно этнической принадлежности исчезнувших строителей Паленке. Те, кто ранее побывал на этих руинах, включая Антонио дель Рио, отчет которого так взволновал Стефенса, приписывали основание города выходцам из чужих земель — либо из Старого Света, либо с «исчезнувшего континента». Стефенс чувствовал, что все эти домыслы беспочвенны. Даже местные жители, подчеркивал он, ничего не знают об истории Паленке. «Вся страна на много миль вокруг покрыта густыми, почти непроходимыми лесами, состоящими из неизвестных нам пород деревьев и кустарников. Что скрывается в глубине лесов, на основании моих собственных знаний сказать невозможно. Без проводника мы могли бы пройти в ста футах от зданий города, не заметив ни одного из них». После почти месячного пребывания экспедиции в городе утреннее небо затянули рыхлые черные тучи. Из них хлынули на джунгли потоки дождя. Стены зданий отсырели. Тучи москитов роились в их потемневших коридорах. Исследователям редко приходилось спать более трех-четырех часов за ночь. Остальная ее часть проходила без сна из-за страха перед змеями, ящерицами и скорпионами, буквально наводнившими эти руины. К июню Стефенсу и Казервуду пришлось покинуть Паленке. Они двинулись вдоль реки Усумасинты, через Чиапас и кишевшие аллигаторами болотистые низины Табаско, туда, где ее зеленые воды впадают в залив Кампече. Оттуда путешественники на борту парохода отправились на Юкатан, намереваясь осмотреть еще один древний город — Ушмаль, расположенный близ Мериды. И снова открывшееся им зрелище превзошло их ожидания, хотя они уже привыкли к чудесам. На травянистой равнине стояло длинное здание изящных пропорций — Дворец Губернаторов. Его фасад украшала каменная мозаика в виде непрерывного и сложного узора из геометрических фигур, стилизованных масок и человеческих лиц. Позади дворца возвышались другие здания и пирамидальные холмы обломков, но их черты сгладило безжалостное время. У северной границы города находился четырехугольник из низких зданий с плоскими крышами, образовавших широкий двор. Их стены были облицованы резным камнем.

Непосредственно к востоку от так называемого Четырехугольника женского монастыря вздымалась на большую высоту, под углом в 45° к поверхности окружающей равнины, массивная пирамида. Пятьдесят четыре крутых ступени вели наверх, к великолепному храму, известному под названием Дом Карлика.

В дни своей славы Ушмаль был, несомненно, крупным культурным центром. Изучение его длилось недолго. Делая зарисовки его развалин, Казервуд, давно страдавший от острых приступов малярии, потерял сознание и в бреду был доставлен в ближайшую асьенду.

31 июля 1840 г. корабль с обоими путешественниками на борту вошел в нью-йоркскую гавань. Не теряя времени, они приступили к подготовке для печати результатов своей экспедиции. Обширный отчет Стефенса, озаглавленный «Приключения во время путешествия в Центральную Америку, Чиапас и Юкатан», появился на прилавках книжных магазинов в сентябре 1841 г. Эффект этой книги был просто потрясающим. Историки с растущим страхом читали яркие описания неизвестных руин, дополненные необычайно четкими гравюрами Казервуда. Они стали лихорадочно искать доводы в защиту своих терпящих крах гипотез.

Для распространения беспочвенных теорий, доказывающих существование таинственных городов, спешно создавались целые научные школы.

Ученые заново пересмотрели отчеты ранних путешественников и хроники времен Конкисты в поисках фактов, на которые они, возможно, прежде не обратили внимания. Рисунки Казервуда сравнивались с классическими и восточными древностями в поисках возможного сходства. Теологи ухватились за находки Стефенса, как за «доказательство» их веры в погибшие континенты и исчезнувшие народы.

Споры бушевали, а неугомонный Стефенс вместе со своим другом Казервудом вновь отправился на Юкатан. Шесть недель ушло на не законченное ими прежде обследование Ушмаля. Затем мимо величественного трехэтажного дворца Сайиль и разрушенного города Лабна они двинулись на юг, к неведомым руинам Кабаха. В марте 1842 г. они разбили свой лагерь в Чичен-Ице, наиболее величественном древнем ритуальном центре Юкатана. Этому городу суждено было стать последним памятником, который посетили оба исследователя, чей союз привел уже к стольким важным открытиям. После шестимесячного пребывания в экспедиции здоровье Казервуда вновь пошатнулось. Стефенс же, окончательно уверовав в свою правоту, с головой окунулся в кипящий котел академических дебатов. Почти два года любовался он сказочными чудесами. Перед ним мелькали воспоминания о прежних путешествиях, знакомство с древностями Египта, Персии, Аравии и Греции. Их создатели передавали затем свои достижения западной цивилизации.

Но здесь, в глубине джунглей Центральной Америки, тоже погребены памятники высокой цивилизации, которая возникла и развивалась независимо от культур Старого Света. Неужели это проявление физической и умственной энергии целого народа исчезло?

Открытия Стефенса ясно продемонстрировали всему миру богатство цивилизации майя. Теперь задача ученых состояла в том, чтобы проникнуть в глубь потрясающих достижений майя и объяснить их происхождение.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. МИФЫ И ТЕОРИИ. РОЖДЕНИЕ НАУКИ

Открытия Стефенса постепенно сломили сопротивление ученых-догматиков. Отпали все сомнения в том, что развалины, найденные в Центральной Америке, — действительно следы существования высокоразвитых цивилизаций. Но как только возникал вопрос об их происхождении, археологи упорно называли Египет, Ассирию, Индию и Китай в качестве единственных источников влияний. Тем самым исключалась всякая возможность самостоятельного развития народов Америки.

Памятники доколумбовой эпохи в Западном полушарии все еще оставались неисследованными. Немногие археологи отправлялись тогда в далекие путешествия в поисках материальных доказательств своих взглядов. Наиболее ранние отчеты Антонио дель Рио, Кингсборо и Вальдека по сути дела представляют собой описание сохранившихся памятников древности. В сущности и они были лишь отражением распространенного в то время мнения, что все достижения американской цивилизации принесены извне. Опубликованная в 1832 г. монументальная работа Уильяма Прескотта (Имеется в виду книга Уильяма Прескотта «Завоевание Мексики».), посвященная истории испанского завоевания, еще не получила тогда широкого признания. Манускрипт епископа Ланды «Сообщение о делах на Юкатане» тоже не был найден. Он лежал в архивах испанской Королевской Академии, как и множество других документов колониального периода (Колониальный период в истории Латинской Америки охватывает время от Конкисты (XVI в.) до начала национально-освободительных войн латиноамериканских народов против испанского ига (первая четверть XIX в.).), затерявшихся в европейских книгохранилищах.

В отношении же существовавших испанских хроник считалось общепризнанным, что конкистадоры все несколько преувеличивали. Древние города, через которые они проходили, индейские армии, с которыми они сражались, и сокровища, о которых они говорили, едва ли были так велики, как об этом писали очевидцы.

Стефенс знал об истории обследованных им разрушенных городов не более, чем самые известные ученые того времени. Однако он с явным скептицизмом писал о тех широко распространенных гипотезах, с помощью которых эти ученые пытались объяснить наличие местных культур в Западном полушарии: «Множество томов написано о первоначальном заселении Америки. В одних трудах обитатели этого континента рассматриваются как самостоятельная раса. В других — как древнейшая ветвь человечества па земле, ведущая свое происхождение от Ноя. Потомство сыновей Ноя было очень многочисленным, и поэтому честь заселения Америки приписывалась многим народам: иудеям, хананейцам, финикийцам, карфагенянам, грекам и скифам — в древние времена; китайцам, шведам, норвежцам, кельтам и испанцам — в наше время.

Северная и Южная Америка объединялись и разъединялись землетрясениями, из глубин океана возник легендарный остров Атлантида, и, чтобы не отстать, предприимчивый американец поместил сам Ноев ковчег на территории штата Нью-Йорк». А вскоре давно покинутые города Центральной Америки стали главной темой ожесточенных академических споров.

Таинственные остатки древних поселений на территории США, хотя и менее внушительные, чем центральноамериканские, тоже порождали всевозможные псевдонаучные теории.

«Дикие и бредовые идеи…— писал Стефенс,— возникали при вырубке лесов, открытии курганов, холмов и укреплений, протянувшихся цепочкой от Великих озер через долины рек Огайо и Миссисипи, благодаря находке мумий в одной из пещер штата Кентукки, открытию на скале в Дайтоне надписи предположительно финикийского происхождения, благодаря раскопкам разрушенных стен и великого города в Арканзасе и Висконсине. Это породило глубокое убеждение в том, что страну населяли некогда могущественные и многочисленные народы, которые впоследствии исчезли, не оставив почти никаких сведений о своей истории».

Но кто же предки этих забытых народов? Откуда они пришли? И как сложилась в конце концов их судьба? Эти важнейшие вопросы вызывали ожесточенные споры. Сторонники Библии пытались отождествлять американских индейцев с апокрифическими «потерянными коленами израилевыми» или с людьми, уцелевшими после потопа. Эволюционную теорию Дарвина некоторые использовали как доказательство того, что в Новом Свете развитие человека шло своим собственным путем и предками его были исчезнувшие ныне разновидности антропоидов (Впервые высказал эту гипотезу и наиболее яростно защищал ее аргентинец Ф. Амехино, который четко сформулировал саму идею об автохтонности американского человека. Отголоски его взглядов можно проследить в ряде работ современных аргентинских и боливийских археологов. Так, например, боливийский исследователь Ибарра Грассо, пытаясь удревнить возраст первых обитателей Американского контингента, утверждает, что человек проник в Южную Америку еще в нижнем палеолите (100— 40 тысяч лет до н. э.).). Сторонники различных фантастических взглядов упорно утверждали, будто местом происхождения американских аборигенов был «погибший континент». Но эти бесконечные споры не давали никаких результатов. Исследования Стефенса и Казервуда явились одним из немногих исключений, которые оказали отрезвляющее действие на участников растущей полемики. Другим исключением были труды аббата Брассера де Бурбура, разыскавшего в различных архивах Европы, Мексики и Центральной Америки множество забытых документов о доколумбовых цивилизациях. Именно он обнаружил в 1863 г. в библиотеке испанской Королевской Академии историю Юкатана, написанную Ландой. Но, вообще говоря, настроение умов в XIX в. отнюдь не способствовало признанию глубоко обоснованных научных теорий. В американской археологии все еще господствовали твердолобые академики и мечтатели, которые работали, не зная ни настоящей методики раскопок, ни методов сравнительного исследования.

Вполне естественно, что загадка неизвестных народов и исчезнувших цивилизаций давала богатую пищу для всякого рода измышлений со стороны церковников, создавала благоприятную почву для их рассуждений о погибших континентах. Главной темой ожесточенных споров стал вопрос — какой из исчезнувших континентов, существование которых упорно отстаивали различные религиозные секты, был родиной цивилизации Нового Света. Особенно часто упоминались три: древнейший из мифических континентов — Атлантида, а также Лемурия и My. Атлантида, чья слава далеко превзошла славу всех остальных, появилась на свет за четыре столетия до начала христианской эры, рожденная богатым воображением греческого философа Платона. По сообщению Платона, эта часть суши лежала за Гибралтарским проливом «к западу от…Столбов Геркулеса и являлась когда-то центром великой и чудесной империи…» Столицу его воображаемой Мекки — великолепный город — окружала сеть каналов, соединявших его с океаном. Главным сооружением этого города был роскошный храм, посвященный богу Посейдону — верховному владыке Атлантиды. «Храм этот не был доступен никому. Вокруг него стояла ограда из чистого золота… Снаружи весь храм, за исключением остроконечных башенок, был покрыт серебром, а сами башенки — золотом… Внутренние своды храма были из слоновой кости и отделаны золотом, серебром и орикалкумом (металлом, неизвестным в настоящее время). Все остальные части стен, колонны, а также и иол были облицованы орикалкумом. В храме стояли золотые статуи. Там же находился и бог Посейдон на колеснице, влекомой шестеркой крылатых коней. И был он так высок, что касался головой крыши храма. Вокруг него располагались статуи ста нереид на дельфинах… А снаружи, вокруг храма, были установлены золотые статуи… и другие драгоценные дары от царей и от простых смертных, поступившие из самого города и из других городов, которые они себе подчинили… И были еще дворцы, подобные этому храму и достойные величия царства и славы храма». Вокруг этого сказочного города сама земля была раем. «Там в изобилии имелось дерево для плотничьих работ и достаточно пищи для домашних и диких животных. И было там множество слонов… и пища для разных зверей: и для тех, что жили в озерах, болотах и реках; и для тех, что обитали в горах и на равнинах… И все, что есть на земле: коренья или травы, или деревья, или нектары цветов, или плоды,— появлялось здесь и благоухало… И плоды с твердой кожурой, дающие питье, еду и масла, и множество каштанов — все, рожденное на этом священном солнечном острове, было прекрасно и удивительно в своем бесконечном изобилии».

Нам известно, что обитатели Атлантиды наслаждались этим постоянным изобилием, пока в них жил божественный дух, пока они повиновались законам и ревностно поклонялись своим богам. Но, как и все люди, атланты пресытились этими благами. Смертельный недуг подточил их силы. Само великолепие образа жизни постепенно привело их к упадку. И боги обрекли Атлантиду на гибель. По их воле огромный плавучий остров погрузился в морскую пучину. Так, уничтожая навеки созданный им самим остров, Платон считал уничтоженной и память о нем. Он создал Атлантиду для того, чтобы обосновать одну из своих философских концепций. Однако его легенда вызвала такие споры, что скоро все забыли о ее первоначальном назначении.

В XVII в. увлечение теориями об исчезнувших континентах сказалось даже на таком крупном ученом, как сэр Френсис Бэкон. В длиннейшем трактате «Новая Атлантида» он пытался отождествить Америку с давно исчезнувшим континентом, описанным Платоном. Бэкон повествует о вымышленном путешествии на один из островов только что открытых земель. Но вскоре становится ясно, что описание обитателей острова, их законов, обычаев и образа жизни — не что иное, как выражение собственной философской утопии Бэкона.

Тем не менее миф об Атлантиде в таком виде дожил вплоть до 1882 г. В этом году некий Игнатиус Донелли выпустил книгу под названием «Атлантида — допотопный мир». И невинная легенда греческого философа превратилась для многих в настоящую догму. Донелли пытался поставить «несколько новых проблем». Он был убежден, что исчезнувший остров действительно существовал когда-то «в Атлантическом океане, напротив устья Средиземного моря» и что платоновское описание Атлантиды — исторический факт, а не выдумка философа.

Кроме того, он утверждал, что переход от варварства и цивилизации совершился именно на Атлантиде. С течением времени там появился могущественный народ, который и принес цивилизацию на берега Мексиканского залива, в долину реки Миссисипи, на Амазонку, Тихоокеанское побережье Америки, в Средиземноморье, на западное побережье Европы, в Африку, на Балтику, в Северное Причерноморье и на Каспий. Идя в своих выводах гораздо дальше предшественников, Донелли наряду с другими предположениями выдвинул теорию о том, что «боги и богини древних греков, финикийцев, индусов и скандинавов были попросту королями, королевами и героями Атлантиды…»

Он считал Египет «древнейшей колонией, основанной атлантами, и старался доказать, что финикийский алфавит зародился на Атлантиде, а затем распространился в Европе и Центральной Америке; что этот таинственный остров — колыбель арийской или индо-европейской семьи народов, а также семитов и, возможно, туранцев»; что катастрофа, приведшая к гибели острова, и была в действительности библейским потопом.

«Если бы эти положения удалось доказать,— писал он,— то они… подкрепили бы во многих отношениях высказывания о неизвестных нам этапах генезиса. Они объяснили бы то замечательное сходство, которое существует между древними цивилизациями, созданными на двух противоположных берегах Атлантического океана… Помогли бы нам выявить прародителей нашей цивилизации и наших основных идей…» Вслед за работой Донелли вышла в свет книга французского историка Огюста Ле-Плонжона, в основу которой легли впечатления от его путешествия по Центральной Америке и результаты раскопок в Чичен-Ице на Юкатане.

Ее длинное название «Священные таинства у майя и киче, их связь с таинствами Египта, Греции, Халдеи и Индии» свидетельствует о глубоком убеждении Ле-Плонжона, что культура майя так же, как и другие древние цивилизации Европы и Азии, имеет один и тот же источник происхождения — Атлантиду. Излагая подобную точку зрения, Ле-Плонжон говорил от имени всех приверженцев религии.

Еще один мифический райский уголок некогда существовал, по слухам, в Индийском океане. Он известен среди тех, кто верит в его существование, под названием Лемурия, на нем как будто бы жили странные чудовища, от которых произошли первые человеческие расы.

Третий таинственный континент — My — простирался от Ост-Индии до Гавайских островов. Его населяли одновременно и динозавры и «сверхчеловеки», каким-то образом попавшие затем в Америку. (Абсурдную идею о существовании в Тихом океане фантастического континента My выдвинул впервые англичанин Джеймс Чорчвард. По его словам, этот огромный кусок суши находился в центральной части океана между Америкой и Азией и ныне остатками его являются острова Полинезии. Не утруждая себя доказательствами, Черчвард заявил, что континент My — родина всех древних цивилизаций человечества — погиб в 12-м тысячелетии до н. э. в результате таинственной катастрофы, а его жители переселились в Мексику, где возникли их многочисленные и процветающие колонии. Однако открытия последних лет ясно показали, что в 12-м тысячелетии до н. э. на территории Мексики обитали лишь первобытные охотники на мамонтов с довольно примитивной культурой. Никаких следов «цивилизованных» пришельцев с континента My, как и следовало ожидать, там не оказалось.)

Некогда модная версия об исчезнувшем континенте стала серьезным препятствием на пути научного решения проблемы происхождения американских индейцев. К началу нашего столетия археологи все еще искали ответ на вопрос о появлении человека в Западном полушарии. Некоторые ученые заходили в своих предположениях так далеко, что искали предков индейцев среди обитателей Европы, проникших в Америку через Исландию и Гренландию. Другие объявляли их прямыми потомками норвежцев и викингов. Но поскольку общая картина развития аборигенных культур все более и более прояснялась, ученые, чья любознательность не была утолена взлетами фантазии, постепенно начали пересматривать основные положения американской археологии. В итоге своих исследований Джон Ллойд Стефенс пришел к заключению, что развалины, которые он открыл,— это остатки великих туземных цивилизаций, появившихся самостоятельно как выражение народного таланта, а не под влиянием каких-либо известных уже достижений подобного рода. Стефенс категорически отрицал внешние истоки происхождения цивилизации майя. «Я не считаю их циклопами,— писал он,— а их сооружения непохожи на постройки греков или римлян; в Европе нет ничего подобного». В Азии Стефенс также не находит убедительных аналогий. Он подчеркивает, что в Центральной Америке полностью отсутствуют искусственно созданные пещеры и высеченные в скалах храмы, типичные для древнеиндийской архитектуры. Он считает также, что между индийской скульптурой и скульптурой создателей Копана и Паленке существует лишь внешнее сходство. Египет давал гораздо больше возможностей для всякого рода измышлений. Огромное значение придавалось тому факту, что возведение пирамид свойственно и Египту, и Центральной Америке; факту, который для многих ученых служил доказательством культурных связей между этими странами. Возражения Стефенса на этот счет основывались на следующем: «Пирамидальная форма,— писал он,— привлекает к себе внимание строителя любой страны, как простейший и наиболее надежный вид высокой постройки на прочном фундаменте.

Следовательно, ее нельзя рассматривать в качестве доказательства единого источника происхождения всех тех народов, на родине которых найдены сооружения подобного типа, если только это сходство не проявляется в наиболее специфических чертах пирамид». Он обращал внимание на то, что египетские пирамиды однотипны по внешней конструкции. Они предназначались исключительно для погребений. Американские же — разнообразны по форме и декоративной отделке. Они поддерживали на своих плоских вершинах храмы и святилища. Кроме того, колонны — «отличительная черта египетской архитектуры» — не встречаются среди исследованных им развалин. Не было там и дромосов — длинных ходов, ведущих к гробнице, и портиков, или преддверий египетских храмов. Существовали заметные различия и в методах строительства: мелкие камни, примененные при строительстве Копана и близлежащих городов, египтяне, по словам Стефенса, едва ли стали бы использовать для возведения своих храмов. Стефенс настаивал, что летописи эпохи Конкисты, принадлежавшие перу Эрреры, Берналя Диаса и других авторов, которые непосредственно сталкивались с индейцами Центральной Америки, заслуживают большего доверия.

Он прочел их, уделяя огромное внимание подробностям описания городов, встретившихся на пути армий испанских завоевателей, и, сравнив со своими личными наблюдениями, нашел вполне достоверными.

Наконец, копии иероглифических надписей, опубликованные лордом Кингсборо (в основном из Дрезденского кодекса), были, безусловно, известны Стефенсу. «Мы глубоко уверены,— заявлял он,— что эти иероглифы совершенно аналогичны тем, которые найдены на монументах и табличках в Копане и Паленке». Опираясь на результаты своих исследований, Стефенс тщательно избегал археологических догматов, вокруг которых вращались академические споры того времени. Его ответ на загадку о происхождении американских культур был смелым и пророческим. Стефенс категорически отвергал старую общепринятую теорию о связи американских цивилизаций с цивилизациями Старого Света. «Творчество индейцев,— писал он,— в корне отличается от творчества любого другого известного нам народа. Это — нечто совершенно новое и оригинальное». Затем Стефенс продолжал: «Я считаю, что нет достаточных оснований относить американские развалины к глубокой древности, как обычно делают ученые. Это не следы деятельности какого-то исчезнувшего народа, история которого нам неизвестна. Моя идея в корне противоположна прежним теориям, поскольку я склонен считать, что упомянутые руины оставлены племенами, населявшими страну во время вторжения, испанцев. Может быть, их оставили ближайшие предки этих племен. Я хочу подчеркнуть, что наши исследования начаты отнюдь не с целью подтверждения какой-то теории. Мы просто стремились прийти к истокам древней культуры. В течение большей части нашего путешествия мы шли как бы наощупь, в абсолютной тьме, полные сомнений и неуверенности. И только когда мы попали в Ушмаль, у нас окончательно сложилось впечатление о сравнительно небольшом возрасте этих зданий. Одни из них — самые древние, другие, как известно, были обитаемы во время испанского завоевания, тогда как остальные лежали уже в развалинах задолго до этого момента. Между ними существуют различия, которые пока не поддаются объяснению… Но что касается Ушмаля, то упадок и последующее разрушение города легко объяснимы. С приходом испанцев власть индейцев кончилась. В городе Мехико разрушался до основания каждый дом. По всей стране общественные здания и крепости были уничтожены, общины рассеяны, высокие храмы низвергнуты, а идолы сожжены, дворцы касиков (Касик (исп.) — начальник, вождь.) были сравнены с землей, а сами касики обращены в рабов. Следуя той же жестокой политике, которая с незапамятных времен проводилась в каждой побежденной стране, все следы былого величия индейцев и их независимости уничтожались или осквернялись. Возможно, что, приписав этим развалинам сравнительно поздний возраст, мы развеем ореол романтики, окружающий их. Но мы живем в эпоху, духом которой является стремление к уничтожению иллюзий и выявлению истины. Поэтому интерес, утраченный в одном случае, появляется снова. Чем больше мы сможем приблизить к нашей эпохе строителей этих городов, тем больше будет шансов узнать истину. По всей стране разбросаны монастыри, в которых хранится множество манускриптов и документов, написанных первыми монахами, вступившими в страну вместе с завоевателями. Там есть также документы, написанные касиками и индейцами, быстро усвоившими искусство читать и писать по-испански. Эти документы никогда не были исследованы с интересующей нас точки зрения. И я невольно думаю, что некоторые драгоценные рукописи, способные пролить свет на историю многих разрушенных городов, тлеют сейчас в библиотеке соседнего монастыря. Кроме того, я глубоко уверен, что таблички с иероглифами будут все-таки прочитаны. Правда, никто еще не был достаточно любопытен, чтобы сделать это. Иероглифическая письменность Египта тоже веками оставалась загадкой, но я верю, что ключ к дешифровке письменности майя, еще более надежный, чем Розеттский камень, будет когда-нибудь найден. Если в каждом из этих неизвестных городов еще три столетия назад кипела жизнь, то жившее в нем племя не могло исчезнуть бесследно. Его потомки, распавшиеся на мелкие группы и отступившие, как наши североамериканские индейцы, в дикие и недоступные места, куда не проник еще белый человек, быть может, все еще здесь в стране».

Таким образом, еще за 50 лет до того, как археология начала расчищать завалы нелепых теорий, Стефенс сумел пробиться сквозь густую пелену тайны, окружавшей древних майя, и увидеть далекие горизонты подлинной науки.

В 1881 г. английский ученый Альфред Моудсли начал исследования, которые ознаменовали собой рождение археологии майя (Альфред Персифаль Моудсли (1850—1931) — известный английский археолог, специалист по древним памятникам Мексики и Центральной Америки. Его многократные экспедиции в этот район Нового Света в конце XIX в. фактически положили начало изучению цивилизации майя. Огромная коллекция древностей, собранная Моудсли во время его путешествий, хранится ныне в Британском музее в Лондоне.). 13 лет провел он в джунглях Центральной Америки, занимаясь изучением весьма важных проблем. Где проходили точные географические границы цивилизации майя? Какие существуют данные о пограничных контактах между культурой майя и другими доколумбовыми цивилизациями Америки? И нет ли там, как и в других частях древнего мира, указаний на причины зигзагообразного хода истории: внезапный блестящий расцвет, упадок и новое возрождение, ненадолго отделившее период пышного великолепия цивилизации от ее окончательной гибели. Моудсли, энергичный и любознательный исследователь, побывал во многих уголках обширной территории Центральной Америки, описал и нанес на карту ряд неизвестных до него развалин. Он делал гипсовые слепки с каменных скульптур и впервые использовал для документирования своих находок только что появившееся искусство фотографии. Он усердно копировал иероглифические надписи с том, чтобы сравнить их с сохранившимися рукописями майя. Наконец-то исследователи получили в свое распоряжение какой-то комплекс фактических данных, который мог быть противопоставлен прежним нелепым теориям (Работа Моудсли, в которой излагаются результаты его экспедиций в Центральную Америку, сохранила свое значение до сих пор. Многие памятники древности, опубликованные этим ученым (особенно стелы и иероглифические надписи), были впоследствии разрушены, и сведения о них можно почерпнуть только из его книги. ). Наконец-то появилась прочная база для систематических исследований.

В 1892 г. Гарвардский университет организовал, главным образом под руководством исследователя и фотографа Теоберта Малера (Теоберт Малер (1840—1917), австриец по национальности, прибыл в Мексику как офицер экспедиционного корпуса эрцгерцога Максимиллиана Габсбурга — непрошеного претендента на мексиканский престол. После разгрома интервентов Теоберт Малер остался в стране, посвятив себя изучению культуры майя. Благодаря его экспедициям было найдено множество неизвестных до этого древних городов в бассейне реки Усумасинты и в северном Петене.), ряд экспедиций в Центральную Америку. Этот ученый открыл для науки совершенно неизвестные ранее области культуры майя, особенно в южной части полуострова Юкатан и в долине реки Усумасинты. Через двадцать лет быстро развивающаяся археология майя поднялась на новую ступень. Институт Карнеги в Вашингтоне выделил постоянный штат специалистов для изучения разнообразных проблем, связанных с Центральной Америкой. Под их умелым руководством работало несколько экспедиций, занимавшихся исследованием особо важных вопросов, необходимых для общего понимания истории майя. Благодаря отдельным изысканиям других научных учреждений, как американских, так и европейских, был сделан важный вклад в решение этой задачи. А затем начались настоящие раскопки. Лопаты взломали печать времени и проникли в немое царство земли и каменных обломков. Некоторые труппы исследователей сосредоточили свои усилия на том, чтобы проследить развитие архитектуры и каменной скульптуры. Они тщательно отмечали малейшие изменения в их стилях, фиксировали внешние влияния и устанавливали традиции, связанные с определенными хронологическими периодами истории майя. Другие классифицировали десятки тысяч фрагментов керамики, и безмолвные доселе обломки древней посуды превращались в руках опытных археологов в полноценный, исторический источник. Были установлены связи между определенными типами глиняных сосудов и их географическим местонахождением, а также их точный возраст.

Путем тщательного анализа керамики, найденной среди развалин, постепенно удалось определить древние торговые пути и культурные связи между различными городами и областями. В то же время третьи занимались дешифровкой и сопоставлением календаря майя с нашим календарем. Они стремились найти способ, при помощи которого можно было бы точно определить майяские календарные надписи, исходя из европейского летосчисления. Для майя сам ход времени имел глубокое значение. Он превратился в навязчивую идею, вокруг которой вращалась вся их повседневная жизнь. Фактически они стали рабами своего календаря (В этом разделе автор несколько преувеличивает роль календаря в жизни майя. Повышенный интерес к вопросам календаря и астрономии майя у большинства буржуазных ученых объясняется тем, что их попытки раскрыть тайну чтения иероглифических текстов некалендарного характера потерпели неудачу.). Историю, философию или религию майя невозможно понять, не имея ключа к календарю. Даже архитектура была связана с астрономией. В науке о времени майя намного опередили все остальные цивилизации древнего мира. Но как пробиться сквозь многовековое молчание календаря майя и прочитать его загадочные письмена? Решение этой проблемы представлялось крайне необходимым для дальнейших исследований. Хотя епископу Ланде не удалось создать настоящий алфавит, он сделал множество подробнейших записей о структуре календаря майя. Он установил, что некоторые знаки соответствуют определенным периодам времени — дню, месяцу, году или более длительным календарным циклам. Каждая группа таких иероглифических знаков сопровождается числами, которые обозначают количество связанных между собой циклов, истекших с начала указанного времени. Вот и все, что Ланда смог получить от своих индейских переводчиков; но дальше этого дело не пошло. В 1887 г. немецкий ученый Эрнст Ферстеманн вновь вернулся к наблюдениям Ланды и успешно использовал их в работе над текстом Дрезденского кодекса — одной из трех сохранившихся рукописей майя. Он разработал последовательность связанных между собой календарных циклов, порядок их расшифровки и достиг больших успехов на пути сопоставления их с соответствующими датами григорианского календаря. Почти одновременно к аналогичным выводам, подтверждающим открытие Ферстемаина, пришел американский эпиграфист Гудмсн. Правда, в то время проблема была еще далека от своего окончательного решения. Но благодаря этому другие ученые смогли впоследствии полностью расшифровать календарь майя. Сделанное открытие во многом определило изучение культуры майя. Полного согласия о соотношении дат григорианского и майяского календарей между учеными не существовало никогда. Попытки найти приемлемую систему корреляции основывались главным образом на сопоставлении событий из иероглифических текстов майя с событиями, датированными в документах колониального периода по григорианскому календарю. Двигаясь от этих недавних, отправных пунктов в глубь веков, можно определить некоторые даты истории майя в соответствии с европейским летосчислением. Совершенно случайно удалось сделать открытия, которые археологически подтвердили эту параллельную хронологию. Так, например, было известно, что определенные астрономические явления можно наблюдать и фиксировать как в Европе, так и в Центральной Америке. Даты этих событий отмечались соответственно в каждом из календарей. Понимая потенциальную ценность сопоставления дат, записанных в различные календари независимо друг от друга, с определенными событиями, некоторые ученые пытались использовать эти даты для установления точной хронологии. И действительно, информация подобного рода создавала отправной пункт для календарных сопоставлений. Но эпиграфисты, считая данные, использованные в этих вычислениях, сомнительными, обратились к более надежным историческим фактам, почерпнутым из туземных и испанских рукописей. Однако даже в этой области разногласия, возникшие по поводу ряда важных моментов, привели к тому, что вопрос о надежном методе корреляции все еще остается нерешенным. Из двух систем, которые используются сейчас для определения взаимосвязи майяских и европейских дат, одна была предложена Гербертом Спинденом, а другая — Гудменом, Мартинесом и Томпсоном. Несмотря на то, что вторая система, получившая за последние годы широкое признание, взята в качестве основы хронологии событий, изложенных в этой книге, следует отметить, что новые данные, полученные при помощи радиокарбонного метода датировки, подтверждают систему корреляции Спиндена (Речь идет о первых радиокарбонных анализах деревянных балок из храмов Тикаля, производившихся в лаборатории Либби. Как показали дальнейшие события, анализы Либби были ошибочными. Повторное изучение розных деревянных балок из Тикаля подтвердило систему корреляции Гудмена — Томпсона — Мартинеса). Вскоре после начала атомных исследований было обнаружено, что в атмосфере содержатся наряду с другими элементами частицы радиоактивного углерода, названного Карбон14 (С14). Он откладывается во всех живых организмах пропорционально количеству С14 в воздухе. Сразу же после гибели организма это естественное равновесие нарушается, и С14, находящийся в мертвом организме, начинает распадаться с определенной скоростью. Сравнивая количество радиоактивного углерода, которое осталось в погибшем организме, найденном при раскопках, с первоначальной его пропорцией, можно довольно точно определить время, прошедшее со дня его гибели. Резные деревянные притолоки, найденные в городе Тикале, на севере Центральной Гватемалы, были изучены при помощи этого метода, и их возраст полностью совпал с возрастом, установленным по хронологии Спиндена. Таким образом, вполне возможно, что дальнейшие исследования вынудят нас пересмотреть все датировки, на чем упорно настаивает Спинден. Его даты на 260 лет древнее, чем по корреляции Гудмена — Мартинеса — Томпсона. Для изучения культуры майя были использованы самые различные науки. Этнографы отправились к индейцам, обитающим в горах и джунглях Центральной Америки (жалкие остатки племен, уцелевших после испанского завоевания), физический облик, фольклор и язык которых сохранили еще осязаемые связи с прошлым. Геологи начали исследование строения земли, биологи — растительного и животного мира для выяснения влияний окружающей среды на развитие цивилизации майя. Перевод и толкование исторических документов и кодексов составляли самостоятельную и очень важную область, где можно было сопоставить данные этих источников с материальными находками археологов. Сведения о культуре майя проникли в популярную литературу в виде ряда романтических произведений, созданных как искателями приключений, так и археологами, очарованными тайнами погибшей цивилизации. В своей книге «Происхождение и история майя» Джейкман писал: «Успешная реконструкция истории майя создаст необычайно удобную возможность для доказательства теории параллельного развития человечества. Развитие цивилизации майя, которая, очевидно, не была связана с великими цивилизациями Старого Света, наводит на мысль о том, что если удастся восстановить ее историю, то это поможет найти главные причины появления и гибели народов, поможет определить законы прогресса человечества». Но еще много трудностей преграждало ученым путь к познанию этой культуры. Как нам напоминает доктор Джейкман, до сих пор точно неизвестно, кто были сами майя, когда они пришли в Центральную Америку или как долго длился период их процветания? Особый интерес представляет неразрешимая пока загадка: как могла культура майя развиваться в столь неблагоприятных климатических условиях? Даже в наши дни ливневые дожди, расслабляющая жара и тропические болезни отпугивают от низменных районов Центральной Америки почти всех путешественников, за исключением самых выносливых.

Однако майя на многие столетия обосновались в самом центре этих негостеприимных джунглей. «Каким образом,— спрашивает Джейкман,— смогли майя сохранять высокий уровень своей цивилизации, которая была уже вполне зрелой с момента своего рождения? Где искать зачатки их архитектуры и скульптуры? Где те примитивные представления, которые легли в основу более совершенных изобретений в области астрономии и математики? Где грубые схемы, переросшие затем в их чрезвычайно сложный календарь, способный отсчитывать миллионы лет ушедшего и будущего времени? И где те простейшие знаки, на основе которых жрецы майя создали иероглифическую письменность? Практически не удалось найти никаких фактов, которые указывали бы на постепенное развитие в этих областях, развитие, предшествующее их расцвету. По-видимому, цивилизация майя возникла из какого-то неведомого источника». Археологи, столкнувшись со столь загадочными и неразрешенными на вид проблемами, как эти, искали истоки культуры майя всеми способами, но до сих пор их попытки не увенчались успехом. По этой причине археология майя — лишь одна из многих областей исследования, рожденных в результате все более широко проводимых раскопок. Два огромных континента, на которых обнаружено множество следов доисторической жизни на всех стадиях се развития, остаются совершенно неисследованными. Система государственного управления, традиции искусства, религиозные концепции, короче говоря, огромная кладовая человеческих знаний ожидает пытливого взгляда людей, занимающихся изучением прошлого. Взаимосвязи истории уже давно установлены, и здесь мы имеем очень богатую область для сравнительных исследований. Происхождение же индейской культуры и влияние передовых цивилизаций на остальную Америку все еще окутаны глубочайшей археологической тайной. Однако то тут, то там эта завеса приподнимается учеными; причем теперь их спутником стал элемент случайных открытий.

ГЛАВА ПЯТАЯ. АМЕРИКАНСКИЕ ИНДЕЙЦЫ. ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ

Случайное открытие часто называют служанкой археологии. Ученый крайне редко выезжает в поле с уверенностью в том, что трудоемкий процесс раскопок заранее выбранного объекта приведет к решению намеченной проблемы. Обычно все происходит наоборот — случайное открытие пытливых любителей древности прокладывает путь археологам-профессионалам. Не удивительно поэтому, что именно случайная «находка» пробила первую брешь в стене, окружающей загадку происхождения человека в Западном полушарии.

В течение многих лет внимание исследователей привлекал довольно необычный тип кремневого наконечника дротика, встречавшийся в различных местах на западе США. Это так называемые «желобчатые» наконечники. Они различаются по форме и по величине, но имеют одну общую характерную черту; на них вдоль обеих сторон лезвия сделаны глубокие продольные выемки, идущие от основания почти до кончика острия.

В 1926 г. один такой наконечник, найденный близ городка Фолсом в штате Нью-Мексико, привлек внимание археологов из денверского Музея естественной истории. По слухам, он был найден вместе с костями древних животных. Полагая, что это открытие имеет гораздо большее значение, чем кажется на первый взгляд, группа специалистов из различных научных учреждений отправилась в Фолсом для более тщательного обследования древней стоянки. Они сразу же приступили к раскопкам, стремясь воссоздать ту историческую картину, которая соответствовала условиям жизни на этой засушливой равнине много столетий назад. Наряду с характерными желобчатыми наконечниками ученые нашли ряд расчлененных скелетов. Эти кости принадлежали разновидности бизона — животному с могучими рогами,— представители которой бродили когда-то огромными стадами так же, как и их более поздние родичи — американские буйволы, водившиеся здесь ещё сто лет назад. Множество догадок вызвал тот факт, что упомянутый тип бизона исчез по меньшей мере 10—15 тысяч лет назад! Но ведь тут же находились и орудия, сделанные руками человека! Причем вперемешку с костями давно вымерших животных. Один из наконечников торчал между истлевших ребер своей жертвы — явное подтверждение того, что люди выслеживали и убивали животных на этом самом месте около 10 тысяч лет назад.

Специалисты собрали и тщательно изучили все материалы с Фолсомской стоянки. По сути дела она представляла собой огромное кладбище животных, которое оставили доисторические охотники. То, что лишь за несколько месяцев до этого казалось никому ненужной грудой истлевших костей, вымытых дождями из сухого русла реки, стало настоящим археологическим сокровищем.

Наши знания об истории Нового Света неизмеримо обогатились. Теперь можно было с уверенностью сказать, что люди, возможно прямые предки американских индейцев, жили и охотились на этом континенте по крайней мере в течение 10 тысяч лет. Это открытие имело далеко идущие последствия. Благодаря ему удалось установить, что человек в Западном полушарии появился гораздо раньше, чем предполагали многие серьезные ученые. До фолсомской находки почти ни один антрополог не допускал и мысли о том, что в Америке жили когда-то люди, питавшиеся мясом ныне вымерших животных. Располагая фактами, ученые могли теперь успешно бороться с небылицами относительно происхождения аборигенов Нового Света.

Если индейцы происходят от создателей какой-то суперцивилизации, то как же объяснить тогда наличие в этом полушарии находок, соответствующих по возрасту палеолиту (каменному веку) Европы и Азии?

Подобные факты говорят о постепенном развитии человечества, а не о внезапном и ярком вступлении в стадию цивилизации. Вскоре еще одно поразительное открытие подтвердило, что в эпоху, предшествовавшую появлению фолсомских охотников, па этой территории действительно обитали племена с примитивной культурой.

Высоко в горах Сандиа, окружающих город Альбукерк (штат Нью-Мексико), в 1937 г. была обнаружена пещера, привлекшая внимание археологов из университета Нью-Мексико. Помня археологический закон о том, что древнейшие остатки всегда находятся в нижней части культурного слоя, археологи под руководством Фрэнка Хиббена — специалиста по первобытной истории — начали раскопки нижних слоев пещеры. Под верхним напластованием из сравнительно поздних предметов они обнаружили фолсомские наконечники, перемешанные с обожженными костями животных и углями древних бивуачных костров. Копая дальше, они под этим скоплением фолсомского материала встретили стерильный слой желтой охры. Под ним находился еще один слой со следами деятельности человека. Хиббен установил, что по всему нижнему горизонту пещеры разбросаны кости животных, угли, грубые кремневые скребки и ножи. Однако наконечники копий из этого слоя резко отличались от фолсомских. Они почти овальны по форме, грубо обиты и имеют па одной из сторон основания выемку. Геологическая стратиграфия пещеры отчетливо показала, что какой бы народ ни создал наконечники «Сандиа», он жил здесь гораздо раньше, чем ее фолсомские обитатели. Каждому ясно — для накопления таких мощных слоев, разделенных прослойкой стерильной земли, требуется огромный отрезок времени.

Логично предположить, что фолсомские охотники — создатели прекрасных желобчатых наконечников — не могли одновременно изготовлять грубые и плохо обитые наконечники «Сандиа». Во всяком случае это произошло не в одно и то же время. Пещера Сандиа, бесспорно, была местом обитания представителей двух различных культур, разделенных тысячелетиями. Хиббен установил также, что за исключением наконечников находки из обоих слоев очень близки друг другу. И фолсомские охотники, и их предшественники из Сандиа жили в этой пещере длительное время. В свое убежище они притаскивали туши убитых животных, снимали с них шкуры, жарили мясо и разбрасывали кости на полу пещеры. Среди этих отбросов они ели, спали, изготовляли свои немудреные орудия. После того как они покинули свой дом в горах, оставленный ими мусор постепенно покрылся пылью и наносной землей.

А когда несколько столетий спустя в пещере появились новые обитатели, они, вероятно, и не подозревали о том, что здесь кто-то жил до них. Таким образом, сама природа сохранила последовательную летопись событий. Вычислив время, необходимое для накопления каждого слоя, археологи часто могут прочесть и объяснить историю жизни человечества, записанную в чередующихся слоях земли, и довольно точно определить их возраст. На основе такой геологической стратиграфии Хиббен пришел к выводу, что древнейшие обитатели пещеры Сандиа жили в ней 20 тысяч лет назад! В других пещерах вместо С костями ископаемых животных также были найдены следы человеческой деятельности, хотя и не столь древние, как находка из Сандиа. На одной из стоянок в Неваде, известной под названием Джипсем, ученые обнаружили каменные орудия и угли, смешанные с костями лошадей, верблюдов и ленивцев, возраст которых, согласно радиокарбонным анализам, составлял 8—10 тысяч лет. Аналогичные находки встречаются в штатах Аризона, Ута и далее на восток, вплоть до Алабамы, где глубокий грот Рассел Кейв содержал доказательства длительного пребывания человека, начиная с VII тысячелетия до н. э.

Стоянки, найденные совсем недавно близ Тьюл Спрингс (Невада), Санта Роса Айленд (Калифорния) и Льюисвилль (Техас), дали радиокарбонные даты, доказывающие, что человек появился в Америке, по-видимому, еще 30 тысяч лет назад, а может быть, и значительно раньше. То, что известно до сих пор о материальной культуре и образе жизни этих первых обитателей Нового Света, похвальный пример археологического анализа.

Невразумительная летопись событий прошлого составлена из очень разрозненных данных, основанных главным образом на исследовании взаимосвязи костей ископаемых животных с орудиями, сделанными человеком. Едва ли приходится удивляться тому, что многое нам еще неизвестно.

Однако благодаря сравнительному анализу находок, имеющихся на сегодняшний день, можно получить вполне обоснованные выводы. Несомненно, что жизнь древних обитателей Западного полушария зависела от охоты. Временами их мясной рацион дополнялся орехами, ягодами и зернами съедобных растений, хотя настоящего земледелия они не знали. Охота и собирательство — довольно ненадежная основа для существования. Поэтому первобытные люди вынуждены были все время переходить с места на место в поисках крупных стад животных и девственных лесов.

Эти кочевые племена передвигались, по-видимому, довольно быстро и с полным знанием дела. Вдоль оконечности Скалистых Гор найдено множество фолсомских наконечников. Близ Линденмейера, в Колородо, обнаружена большая стоянка, где охотники не только убивали животных, но и жарили их мясо на кострах и обрабатывали шкуры грубыми каменными скребками. В сухих руслах рек и песчаных впадинах в окрестностях Кловис (штат Нью-Мексико) встречаются доказательства того, что здесь жили и охотились в течение длительного времени другие племена, возможно, отличавшиеся от кочевых групп Фолсома. Отчетливые следы таких кочевий и охотничьей удали первых жителей Америки имеются по меньшей мере на десятке других, далеко отстоящих друг от друга стоянок в западной и центральной части США. Судя по всему, эти люди мастерски владели приемами охоты, обусловленными характером их орудий и образом жизни тех животных, на которых они охотились. У них не было лука и стрел — оружия, которое всегда ассоциируется с американскими индейцами. Лук и стрелы появились значительно позднее той эпохи, когда жили охотники за вымершими ныне животными. Исторические индейцы их уже не застали. Вместо лука древние охотники пользовались «копьеметалкой» («атлатл»), которая позволяла бросать копье дальше, чем просто рукой. Как только раненое животное падало, охотники выбегали из своих укрытий и добивали его с близкого расстояния своими копьями. Длинная вереница животных — мамонтов, гигантских ленивцев, миниатюрных лошадей, саблезубых тигров, бизонов и верблюдов — гибла под ударами их метких копий. Предметы со стоянок первобытного человека подтверждают простоту его образа жизни. Там всегда представлены орудия охоты — наконечники копий и грубые каменные ножи. Овальные кремневые пластинки, тщательно подретушированные с одной стороны, служили для выделки шкур, которые шли на одежду. Скопления углей обозначают места бивуачных костров, где люди жарили и ели мясо. Иногда кости животных заострялись или обрабатывались иным путем с тем, чтобы придать им форму шильев или скобелей. Крупные камни обивали с одного края и использовали как рубила. В других случаях они гладко шлифовались и употреблялись как терочники.

Ученые считают, что первобытные кочевники имели прирученных собак. Сандалии и циновки, обнаруженные в пещерах Уты, Орегона и Невады, доказывают, что эти люди были искусны в ремеслах. Как показали радиокарбонные анализы, упомянутые находки относятся к глубокой древности. Когда мы подходим к вопросу о физическом облике людей, с материальной культурой которых знакомимся, то антропологи дают нам очень отрывочные и неопределенные сведения.

На американском континенте найдено всего лишь несколько человеческих скелетов (часто вместе с костями ископаемых животных), которые можно отнести к первобытной эпохе. Подобные находки встречаются от Калифорнии до Флориды и в глубине Южной Америки. Но условия, при которых они сделаны, вызывают сомнения в их подлинности. В одних случаях геологические отложения, содержавшие эти останки, смещены или потревожены, что нарушает тем самым поддающуюся датировке стратиграфию. В других — скелеты принадлежат сравнительно поздним погребениям, случайно попавшим в древние слои. Среди этих находок встретилось несколько любопытных феноменов. Ряд погребений, обнаруженных в лёссовых пластах Небраски, содержал черепа, которые антрополог Алеш Грдличка — яростный противник теории о том, что человек давно появился в Новом Свете,— признал очень сходными с черепами неандертальцев Европы.

В то же время строение этих скелетов ничем не отличалось от строения скелетов современных людей.

Часто условия, при которых сделаны находки этих «примитивных» черепов, противоречат их большому возрасту.

Что касается еще двух скелетов, относящихся, по всей вероятности, к 13 тысячелетию до н. э., то они выглядят вполне современно. Эти скелеты, известные под ироническими прозвищами «Мужчина из Миннесоты» и «Мужчина из Мидленда», принадлежали женщинам. Вопрос о «примитивности» древних физических типов по сравнению с современными был основан в значительной степени на старых рассуждениях о времени появления человека в Америке. Теперь он больше не считается решающим фактором при построении подобных теорий. Х.-М. Уормингтон в своей замечательной книге «Древний человек в Северной Америке» подчеркивает: «…твердое убеждение, что скелеты, относящиеся к глубокой древности, должны резко отличаться от скелетов современных людей и быть гораздо „примитивнее», считается современными антропологами совершенно неоправданным. Существует множество доказательств, что современные типы человека представлены в Старом Свете уже в позднем плейстоцене. Поэтому североамериканские скелеты отнюдь не обязаны иметь архаические черты для того, чтобы их можно было отнести к этому периоду». Большинство специалистов считает, что древнейшие обитатели Западного полушария, которые пришли туда, возможно, еще 30 тысяч лет назад, очень незначительно отличались по внешнему виду от своих потомков — исторических индейцев.

Допуская далее, что охотники Сандиа и Фолсома — первые люди, вступившие на американский континент, мы должны ответить еще на один сложный вопрос: откуда они первоначально пришли?

По существу это самая главная загадка, связанная с проблемой происхождения человека в Новом Свете.

В бесформенном нагромождении событий, с которыми мы имеем дело, абсолютно бесспорен лишь один факт: самые ранние следы человека в Америке появляются в конце геологического периода, известного под названием плейстоцен. В течение этого периода северная половина земной поверхности периодически скрывалась под ледяным покровом.

В противоположность столь мрачному зрелищу на евроазиатском континенте из хаоса космических катастроф медленно возникали менее развитые и приспособленные формы антропоидов, давшие человечеству жизнь. Из туманных глубин плейстоцена человек медленно шел по тропе развития, пока ему не удалось встать на ноги, начать охоту с помощью орудий собственного изготовления, одеться в шкуры животных и высечь огонь из кремня. Его первые шаги отмечены неуверенными попытками применения своих пробуждающихся способностей: грубо обитые камни уступают место искусно выделанным инструментам из кремня и прекрасно отшлифованным топорам. Со временем тайны окружающей природы вдохновляют человека на создание магических рисунков и лепных глиняных идолов, с помощью которых он пытается победить свой страх перед неведомым. К концу плейстоцена люди уже вполне сложившегося физического тина, изобретательные и любознательные, расселились по всей Европе, Азии и Африке. Почему же в эту эпоху непрерывных переселений человек не мог проникнуть и в Америку? Дорога туда казалась открытой и заманчивой. Но каким же образом попал он на плодородный Западный континент? Примечательно, что следы первобытного человека ведут на Аляску и в Канаду. Остатки древних стоянок обнаружены вдоль реки Колумбия, в штате Орегон. Орудия типов «Фолсом» и «Сандиа» встречаются в Альберте и Саскатчеване. А в различных местах Аляски, включая суровое и скалистое побережье Берингова пролива, найдены фолсомские наконечники. Это особенно знаменательный факт. В данной точке берега Аляски и Сибири разделяет едва лишь 56 миль водного пространства.

Азия и Северная Америка почти в буквальном смысле слова пожимают друг другу руки через это неприветливое мэре. Судя по физическому типу большинства индейцев — прямым волосам, узким глазам и выдающимся скулам, родину их предков нужно искать в Азии.

Вот, следовательно, где существовала прямая связь между Востоком и Западом; связь, не замеченная создателями ранних теорий о происхождении индейцев. Здесь и проходила та дорога, по которой бродячие племена из Азии могли попасть на американский континент. Геологи подтвердили вероятность этой гипотезы. Они представили веские доказательства в поддержку того, что Берингов пролив был легко проходим в некоторые периоды последней четверти плейстоцена. Огромные массы морской воды застыли на суше горообразными, голубовато-белыми ледниками. Некогда бурные моря успокоились или уменьшились от потери воды. Обмелевшие участки океана, подобные Берингову проливу, замерзли или превратились в сушу, образовав тем самым естественный мост из Азии в Америку. По такому мосту предки американских индейцев из уже освоенного мира могли пройти на плодородные земли, лежавшие за его пределами, и не подозревая о том, что они переселились из одного полушария в другое. Несомненно, они пришли туда как охотники, преследуя по закованным в ледяной панцирь северным землям огромные стада лошадей, верблюдов, бизонов и мамонтов. Эти пришельцы постепенно двигались на юг из долин Юкона и Маккензи через Орегон и Неваду в Южную Калифорнию.

Другой маршрут проходил к востоку от Скалистых гор. В конце концов группы бродячих охотников отважились выйти па атлантическое побережье, проникнув в глубь Южной Америки. В Эквадоре и Бразилии вместе с костями вымерших животных обнаружены человеческие останки. А радиокарбонные ‘анализы показали, что люди жили в пещерах Южного Чили около 9 тысяч лет назад.

Всего, по-видимому, имело место несколько миграций в южном направлении, охватывавших огромный отрезок времени. В течение того периода, когда Берингов пролив был проходим, осуществлялись, вероятно, непрерывные переселения людей в обоих направлениях: из Азии в Америку и наоборот. Антропологи имеют об этих событиях самое общее представление. Многое остается неясным из-за отсутствия точных фактов. Многие выводы сделаны на основе отрывочных сведений. Однако вполне очевидно, что, когда примерно 15 тысяч лет назад стали отступать ледники, в Новом Свете находилась уже масса людей. По мере того как таяли льды, а земля постепенно согревалась, американский континент заселяли различные племена охотников и собирателей. О тысячелетиях, истекших с момента их появления до образования исторических индейских племен, мы почти ничего не знаем. То, что в действительности происходило на протяжении этой эпохи американской доистории,— сложный обмен идей и изобретений, концентрация культурных влияний — смутно отражено в разрозненных находках, на основе которых должна строиться археологическая реконструкция событий прошлого. Наконец появились первые зародыши будущих племен. На смену охоте и собирательству пришел более оседлый образ жизни, основанный на земледелии. Многочисленные этнические группы объединялись в независимые племена, преодолевая барьеры в виде различий в языке, обычаях и религиозных верованиях. По-видимому, около 5 тысяч лет назад у индейцев впервые появилось земледелие — важный стимул в развитии их культуры. Где-то в горных районах Центральной или Южной Америки местные племена проводили опыты по скрещиванию диких растений и открыли в конце концов важнейший жизненный продукт — маис, или индейскую кукурузу. Полученные однажды подобные знания быстро распространились в соседние области. В итоге индейцы стали возделывать томаты, фасоль, дыню, тыкву, хлопок, картофель и десятки других полезных растений. Благодаря этому отпала необходимость в охоте и собирательстве. Теперь появилось время и для менее прозаических занятий. (Центральноамериканское земледелие прошло в своем развитии два этапа. Первый этап — появление зачатков земледелия, когда оно было лишь одним из способов добывания пищи, подчиненным охоте и собирательству. Судя по последним работам Р. Мак-Нейша в мексиканских штатах Пуэбла и Тамаулипас, зачатки земледелия появляются в Мексике еще в 6—5 тысячелетиях до н. э. Важнейшая сельскохозяйственная культура доколумбовой Америки — маис (или кукуруза) начинает возделываться в 4 тысячелетии до н. э. (3 600 ± 350 г. до н. э.). Второй этап, который обычно называют архаическим, или доклассическим, характеризуется развитым земледелием, играющим уже решающую роль в экономике многих индейских племен. Начало его относится к 2000 г. до н. э.)

Земледелие в Новом Свете развилось, по-видимому, совершенно независимо от аналогичных достижений в Европе и Азии. Ни одно из важнейших съедобных растений, которые составляли основу питания индейцев, не было известно в Восточном полушарии до открытий Колумба. Точно так же главные продукты индоевропейской экономики — пшеница, ячмень и рис — не были известны в доколумбовой Америке. Но не исключено, что дальнейшие археологические исследования, проведенные в международном масштабе, помогут установить те пути, по которым осуществлялись в доколумбову эпоху контакты обеих частей света. Подобные открытия могли бы объяснить ряд необычайно странных параллелей, не нарушая общего убеждения в том, что крупнейшие достижения доколумбовой цивилизации были самобытными по своему происхождению.

К VII в. н. э. Новый Свет озарял яркий блеск нескольких индейских цивилизаций. В горных районах Анд доинкские племена проложили через островерхие хребты, окружающие их, сеть великолепных дорог и мостов, воздвигли циклопические постройки — храмы и крепости, сложенные из многотонных, тщательно отесанных гранитных глыб, которые удерживались на месте только благодаря законам равновесия. Задолго до этого индейцы добились больших успехов в развитии гончарного искусства и ткачества. Их керамика и ткани стоят в одном ряду с лучшими образцами, созданными представителями древнего мира. На севере, в Мексике, множество разрушенных городов свидетельствует о достижениях неизвестных создателей цивилизации, передавших свои знания в области скульптуры, календаря и архитектуры племенам всего Центрального мексиканского плоскогорья за много столетий до того, как весной 1519 г. Кортес высадился в Веракрус.

Континентальную часть США, к северу от Рио Гранде, и Канаду населяли племена, находившиеся на более низкой ступени развития. Их культура не вдохновлялась высокими достижениями далекой Мексики. Североамериканские индейцы не знали астрономии, математики, инженерного искусства и иероглифической письменности. На этой территории не было жречества, больших армий или империй. Здесь не было пышных городов с дворцами и храмами, не было вымощенных камнем дорог, по которым шествовали жрецы и двигались царские процессии. Североамериканские индейцы получили более скромное наследство, созданное бронзовыми, мускулистыми руками охотников, преследовавших дичь в горах и на бескрайних равнинах прерий, где потусторонний мир духов и демонов сливался с миром действительности. Здесь, в северной половине полушария, природа была сурова и жестока, а предоставляемый за счет земледелия досуг никогда не использовался так полно, как в Центральной Америке. Жизнь протекала в тесной связи с природой.

В Америке имелось около 160 языковых групп, распадавшихся на 1200 диалектов, т. е. больше, чем во всем остальном древнем мире. Около четырехсот крупных племенных групп, находившихся на различных ступенях развития, занимали 15 отдельных культурных областей. В Америке едва ли существует хоть одна квадратная миля территории, на которой нельзя найти следов доколумбовой эры.

За много столетий до Конкисты индейцы возделывали не менее двадцати важных съедобных растений, которые удвоили впоследствии земледельческий потенциал мира. Они приручили индейку, ламу (Лама использовалась индейцами как вьючное животное, а также для получения шерсти и мяса.), альпаку (Альпака — домашняя разновидность гуанако (дикого млекопитающего из рода лам). Основной район распространения — Андийское нагорье. Альпака используется главным образом для получения длинной и тонкой шерсти.), уток и пчел. Жители Анд достигли больших успехов в области медицины и в применении наркотиков.

Производились хирургические опыты, включая такую сложную операцию, как трепанация черепа — удаление обломков костей для того, чтобы уменьшить их давление на мозг. Изделия из золота, серебра, меди и бронзы появились в Центральной Америке и в горных районах Анд лишь в сравнительно поздний исторический период. Но металлы не уничтожили первоначальной зависимости от каменных орудий. Открытие металлов не привело здесь к переходу в железный век, аналогичный тому, который революционизировал Европу за 3 тысячи лет до рождения Христа (Данное высказывание автора не соответствует действительности. Первые вещи из железа появляются в Египте и на Переднем Востоке в XV—XIV вв. до н. э., а широкое распространение железа в Европе (а вместе с ним и начало «железного лека») начинается значительно позже — в VIII—VII вв. до н. о.). Новый Свет навечно остался в каменном веке. Металл, обнаруженный на закате эпохи самых высоких цивилизаций Америки, использовался только для украшений. В остальном древнем мире металл повсюду применялся для военных целей, и создание империй долго считалось его основной заслугой. Такой же парадокс связан с изобретением колеса. История катилась по Европе и Азии на военных колесницах — египетских, ассирийских, греческих и римских. Катапульты мавров и норманских рыцарей, пушки Карла V, Габсбургов и Наполеона двигались на колесах, превратившихся с момента их изобретения в главный стимул развития индоевропейской истории. Однако у цивилизованных обитателей Нового Света колесо так и не нашло практического применения. Правда, на Мексиканском плато встречаются хрупкие глиняные колесики, прикрепленные к игрушечным моделям повозок. Несомненно, что доколумбова цивилизация Америки достигла своего апогея без важнейших достижений древности, присущих Старому Свету,— без выплавки металлов, без колеса, вьючных животных, плуга и гончарного круга. По этой причине появление индейских культур, достигших успехов во всех других отношениях, становится еще более загадочным. Такова грандиозная панорама культур древней Америки в течение тех подернутых дымкой неизвестности тысячелетий, которые предшествовали ее открытию и завоеванию: длившиеся целые столетия переселения людей и животных ледникового периода из Азии через замерзший Берингов пролив на Аляску и далее на юг — по всему Западному полушарию; расселение первобытных охотников; появление отдельных племен, связанных единой культурой и религией; исчезновение кочевых инстинктов под натиском животворного потока земледелия, которое принесло с собой некоторый досуг и полугородской образ жизни, что способствовало в свою очередь творческим поискам и зарождению цивилизации.

Среди охотников ледникового периода находились и предки майя. Из недр пробуждающейся культуры Нового Света майя сделали внезапный скачок вперед и сыграли здесь ту же роль, что и греки для классического мира, став провозвестниками выдающихся достижений цивилизации и хранителями знаний.