История Мексики. Господство Диаса
Хуарес и Лердо
Из людей, свергнувших Санта-Ану и добившихся победы либералов в трехлетней войне, мало кто остался с Хуаресом. Окампо, Дегольядо и Комонфорт были убиты, Альварес, Добладо и Мигель Лердо де Техада умерли своей смертью, Прието, ставший на сторону Гонсалеса Ортеги, впал в немилость. Рамирес вскоре порвал с Хуаресом, объявив его диктатором. Ближайшим товарищем Хуареса, которому президент доверял больше, чем кому-либо иному из своего окружения, сделался Себастьян Лердо де Техада. Но и сам Хуарес действовал более решительно, чем в 1861 г. Он по-прежнему верил в демократию, но в то же время стремился усилить исполнительную власть и дать Мексике сильное правительство. Он смотрел на эту задачу без иллюзий, зная, что выполнение ее будет медленным и трудным. Когда общество, подобно нашему, заявлял он, имело несчастье пройти через годы сильных потрясений, оно насквозь проникнуто пороками, глубокие корни которых нельзя уничтожить сразу за один день.
Хуарес не достиг своей конечной цели. Он отказался от попытки превратить индейцев в крестьян-собственников. Пока он оставался президентом, эхидос индейских крестьян, несмотря на закон Лердо и конституцию 1857 г., оставались в безопасности.
Хуарес был переизбран президентом в 1867 г. В течение его пребывания у власти ему мешала раскольническая оппозиция в конгрессе. Не желая нарушать свободу конгресса, он вое же был вынужден вмешиваться в выборы. За это противники называли его диктатором. Но вопрос заключался не в том, будет ли голосование свободным, а в том, будет ли его контролировать федеральное правительство или местные касики и правительства штатов. Пока в центральном правительстве господствовали реакционеры, местные касики представляли элемент демократии. Теперь, когда Мексикой правили либералы, касикизм был анахронизмом, грозившим стране распадом и гражданской войной. Отныне президент становился национальным касиком. Мексика жила в мире, когда президент господствовал над местными главарями.
Хуарес поручил казначейство Матиасу Ромеро, бывшему послу в Вашингтоне. Сбалансировать бюджет было, однако, невозможно. Интервенция дала повод для неуплаты иностранного долга; внутренний долг, накоплявшийся со времени «Грито де Долорес», дошел до 300 млн. песо.
Постепенно начали развиваться промышленность и торговля, хотя контроль над ними по-прежнему большей частью принадлежал иностранцам. Наряду с другими пережитками средневековья законы Реформы смели гильдейскую систему, душившую промышленное развитие устарелой регламентацией. Церковные капиталы находились в обращении, как и оставленные французскими захватчиками 300 млн. франков. Хуарес строил железные дороги. Английские инженеры довели до конца железнодорожную линию Веракрус — Мехико, строительство которой было задумано еще в 1837 г. Эта дорога, поднимающаяся на 9 тыс. футов с прибрежной равнины на высокий горный кряж, охраняющий плоскогорье, пересекающая ущелья и огибающая пропасти, — одно из наиболее сложных и эффектных достижений мирового железнодорожного строительства, — была открыта для движения в 1873 г. Наибольшее внимание Хуарес уделял делу просвещения индейцев, в чем, быть может, и заключалась главная причина его антиклерикализма. После падения империи Хуарес занялся составлением проекта системы светского образования, в надежде, что оно когда-нибудь станет всеобщим. Детали проекта было поручено разработать комитету под руководством Габино Барреды, ученого, побывавшего в Париже и познакомившегося там с Огюстом Контом. Иезуитский коллеж Сан-Ильдефонсо был преобразован в Национальную подготовительную школу, предназначенную для подготовки учителей, а городским советам и владельцам асиенд приказали строить начальные школы, Успехи все же были медленными. К 1874 г. в Мексике насчитывалось только около 8 тыс. школ, где обучалось до 350 тыс. учеников, тогда как в стране имелось почти 2 млн. детей школьного возраста. Благодаря Барреде позитивизм Конта стал официальной доктриной, лежащей в основе школьной системы. Хуарес ничего не знал о духовном развитии Европы. Он полагался на Барреду, а тот заверял его, что система Огюста Конта представляет лучшее, что может дать Европа. Так сухая позитивистская вера была навязана юному поколению Мексики. Учение Конта о иерархии и авторитете имело пагубные последствия. В среде интеллигенции, которой следовало бороться за свободу, оно послужило оправданием диктатуры Порфирио Диаса. Однако большое значение, которое позитивисты придавали точным наукам, научило, быть может, мексиканцев меньше полагаться на красноречие и больше уважать факты.
Тем временем начала расцветать национальная литература, освобожденная от борьбы политических партий. Игнасио Альтимирано, некогда один из непреклонных борцов за либерализм и депутат конгресса, стал главой мексиканских писателей, которых он собирал вокруг себя. Рива Паласио, внук Висенте Герреро, командовавший отрядами в войне с французами, стал лучшим из исторических романистов Мексики, а Ороско-и-Берра, величайший из ее историков, начал писать свое классическое исследование истории Мексики до Кортеса.
Но Мексике еще не было суждено достигнуть мира. Либералы окончили войну с армией в 90 тыс. чел. Хуарес распустил две трети солдат по домам без пенсий и без единого слова благодарности. Во время правления Хуареса бывшие солдаты несколько раз поднимали мятежи, которые были беспощадно подавлены генералом Состенесом Роча.
Недовольство бывших солдат разделяли фанатики-якобинцы, считавшие Хуареса изменником делу свободы, провинциальные касики, которым не нравилось централизованное правительство, и остатки разгромленных клерикалов. Руководителем этих разнородных и разноголосых мятежных элементов стал Порфирио Диас. Диас сражался за дело либералов в надежде, что его заслуги будут вознаграждены. В отличие от Окампо или Дегольядо., он не был способен на преданность. В июле 1867 г., когда Хуарес вступал в Мехико, Диас, потратив большие суммы на цветы и знамена для украшения города, выехал навстречу ему в Тлалнепантлу. Хуарес встретил его холодным поклоном и поехал в город один. Только Лердо, ехавший в следующей карете, предложил Диасу место рядом с собой. Хуарес не дал Диасу ничего, кроме генеральского чина, и Диас, отказавшись вести войска на усмирение своих бывших солдат, вышел в отставку и вернулся в Оахаку. Осенью он выставил свою кандидатуру в президенты против Хуареса. Потерпев поражение, он посвятил ближайшие четыре года выращиванию сахарного тростника, так как рассчитывал, что, обнаружив отсутствие честолюбия, он повысит свой престиж. Тем временем его друзья энергично организовывали партию его сторонников — «порфиристас».
В 1871 г. должны были состояться очередные выборы президента. Хуарес добивался переизбрания на четвертый срок, и крики о диктатуре усилились. Хуарес, говорили в Мексике, так долго был символом конституции, что стал считать ее своей собственностью. Против него выдвинули свои кандидатуры Диас и Лердо. Последний в течение восьми лет был неразлучным спутником президента, и либеральная партия раскололась на группы хуаристов, порфиристов и лердистов. Лердо создал группу своих приверженцев среди чиновничества и губернаторов штатов, а представителем его в конгрессе стал Ромеро Рубио, который когда-то был самым крайним из радикалов, а теперь разбогател на скупке церковных имуществ. На выборах не получил большинства «и один из трех кандидатов. В Мичоакане запугивание избирателей вызвало восстание, но виновные чиновники были лердистами, а восставшие граждане хотели голосовать за Хуареса. Выбор был предоставлен конгрессу, который избрал Хуареса президентом, а Лердо стал председателем верховного суда.
Избрание Хуареса послужило сигналом к мятежу. Порфиристы попытались произвести государственный переворот в Мехико. Брат Порфирио Феликс, губернатор Оахаки, организовал восстание на юге, а касики областей, расположенных вдоль горной цепи от Соноры до Теуантепека, высказались за Диаса; но Состенес Роча быстро навел порядок: расстреляв в столице 200 повстанцев, он покорил Оахаку, где был убит Феликс Диас, и прогнал касиков обратно в горы. Порфирио Диас потерял все. Переодевшись священником, он бежал на север к Лосаде, вождю полунезависимых племен в горах Найярит. К весне 1872 г. мятеж Диаса был подавлен, и вся область подчинилась Хуаресу. Казалось бы, Мексике предстояло насладиться периодом мира и реформ. Но вечером 18 июля Хуарес умер от разрыва сердца.
Президентом стал Лердо, который осенью был единогласно избран на полный четырехлетний президентский срок. Сторонники Хуареса перешли на его сторону. Либералы, порвавшие с Хуаресом, поддерживали Лердо, а консерваторы были довольны, что президентом стал креол. Лердо объявил амнистию порфиристам, и Диас, тщетно пытавшийся поднять новый мятеж, вернулся на свои сахарные плантации.
Однако Лердо скоро лишился почти всей своей популярности. Ни один президент Мексики не проявил столь глубокого непонимания методов управления страной. Человек широко образованный, одаренный быстрым и тонким умом, превосходной памятью и выдающимся ораторским талантом, Лердо в то же время был ленив, высокомерен и самонадеян.
В 1876 г. Лердо объявил, что намерен добиваться переизбрания на второй срок. Тогда Диас решил больше не ждать, тем более что благодаря контролю над администрацией Лердо мог без труда получить законное большинство голосов. В январе порфиристы провозгласили так называемый Тустепекский план с лозунгами «действительное избирательное право» и «никакого переизбрания». Во многих штатах выступили отставные солдаты — участники войны за Реформу, — недовольные либералы и воспрянувшие духом охотники за чинами. Диас собрал деньги и людей в Соединенных Штатах, причем американское правительство не чинило ему препятствий, Лердо восстановил против себя американских дельцов, не разрешив владельцам американских железных дорог продолжать свои линии по территории Мексики. Между силой и слабостью, заявил он, должна лежать пустыня. Отныне позиция Соединенных Штатов стала решающим фактором всех мексиканских революций. Со времени Тустепекского плана ни одно восстание в Мексике не терпело неудачи, если имело возможность использовать в качестве операционной базы территорию Соединенных Штатов, и ни одно не одерживало победы если ему не сочувствовало правительство США.
Армия Лердо была, по-видимому, способна сокрушить порфиристов. Когда Диас захватил Матаморос, Эскобедо отогнал его в Техас. Переодевшись доктором-кубинцем, Диас сел на пароход, отправлявшийся в Веракрус, а там сумел прокрасться на берег и добраться до Оахаки. Потерпев поражение, он финансировал свою армию посредством конфискаций. Внезапно одно неожиданное событие изменило все положение. В то время когда ряд штатов находился еще в состоянии мятежа, Лердо провел выборы и объявил себя переизбранным. Председатель верховного суда Иглесиас признал выборы недействительными и сам стал претендовать на пост президента. Ряд лердистов поддержал Иглесиаса. В октябре Диас и Мануэль Гонсалес нанесли поражение лердистскому генералу Альяторре в сражении у Текоака, и дорога на столицу была открыта. 21 ноября Лердо отказался от борьбы. Он выехал из Мехико в Акапулько, а оттуда в Соединенные Штаты. В тот же день Диас торжественно вступил в город и, отстранив Иглесиаса, объявил себя временным президентом. В декабре Иглесиас, разбитый у Керетаро, последовал за Лердо в изгнание.
Создание диктатуры
Авторы Тустепекского плана утверждали, что целью его была защита конституционного правления. Этот план поддерживали такие интеллигенты, как Игнасио Рамирес и Рива Паласио, в глазах которых Диас был воплощением мексиканской демократии. Однако этот план дал Мексике такого могущественного владыку, какого она еще никогда не знала. Порфирио Диас правил страной в течение последующих 34 лет — если не считать перерыва в четыре года — и заменил конституцию личной диктатурой.
Реформа имела две цели: установить демократическую форму правления и дать толчок экономическому развитию Мексики. При Хуаресе сочетались обе эти цели. Во времена Диаса первая была принесен в жертву второй. По мнению защитников режима Диаса, демократия была в Мексике невозможна, ибо на практике она означала бы анархию и господство провинциальных касиков. Диас повел борьбу со всеми оппозиционными элементами, превратившись в национального касика и связав воедино разнородные элементы мексиканского населения принципом верности президенту. Только диктатор, говорили апологеты Диаса, может установить мир, а без мира нельзя развивать богатства Мексики. Без экономического же развития невозможны просвещение, социальные реформы и защита национального суверенитета от посягательств со стороны Соединенных Штатов.
Диас легко убедил себя, что Мексике нужен владыка. Даже Хуаресу случалось вмешиваться в выборы. Но Диас не обладал таким кругозором, как руководители Реформы. Индеец-мистек с небольшой примесью испанской крови, полуграмотный — до конца жизни он не умел правильно писать по-испански,— с грубыми манерами, он дал волю обуревавшей его жажде власти.
Руководящий принцип диктатуры Диаса выражался фразой «pan ó palo» (хлеб или дубинка). Всем опасным элементам, даже своим заведомым личным врагам, Диас предлагал власть, престиж и возможность обогащения. Как он цинично заметил, собака с костью в зубах не кусает и не крадет. Если противники отказывались от предложения, он беспощадно уничтожал их. Диас поощрял соперничество и раздоры между различными группами, которые он приблизил к правительству, чтобы они не могли объединиться для дворцового заговора или государственного переворота; в то же время он сохранял популярность среди мексиканского народа, предоставляя своим подчиненным нести ответственность за тиранию и несправедливости. Подобная программа неизбежно означала прекращение социальных реформ.
Диасовская «политика примирения» имела целью не постоянное благополучие мексиканской нации, а контроль над тем, чтобы отдельные группировки не становились опасными для диктатуры. Различные группы, затевавшие в течение последнего полувека планы и пронунсиаментос — землевладельцы, духовенство, генералы, касики, иностранные капиталисты, жаждавшая чинов буржуазия, интеллигенция и даже разбойничьи атаманы, — все были превращены в преданных приверженцев дона Порфирио. При распределении милостей ни с чем остались только крестьянские и пролетарские массы, которые, не имея руководства, не обладали и средствами для защиты своих интересов. Смысл диктатуры заключался в том, что волчьим стаям было предложено, вместо того чтобы драться друг с другом, как они поступали с момента установления независимости, сообща напасть на овчарни. Мир, достигнутый такими средствами, едва ли мог быть постоянным. А когда одряхлевший диктатор был свергнут, накопившийся гнев масс прорвался, приняв форму социальной революции. Диас открыл формулу для прекращения гражданской войны, и впервые со времени установления республики Мексика смогла заняться своим экономическим развитием. Самые гибельные ошибки Диас совершил не столько в своей политической программе, сколько в способах стимулирования этого развития. Желая привлечь капиталы из-за границы, он роздал национальные ресурсы Мексики иностранным предпринимателям. Намереваясь превратить Мексику в капиталистическую страну, он допустил, чтобы у индейцев были отняты те земли, которыми они еще владели. Индустриализация вводилась в совершенно неподготовленной стране беспощадно и необдуманно, без всякого плана, без каких бы то ни было попыток смягчить приносимое ею зло. Национальный доход и доходы правительства увеличились в огромной степени, но преемникам Диаса пришлось взять на себя сложную и трудную задачу уничтожить многое из того, что сделал Диас. Им пришлось восстановить национальную собственность на те богатства, которые Диас раздарил иностранцам, и, освободив индейцев от пеонажа, снова превратить их в самостоятельных крестьян.
Диас умел быть терпеливым и во время своего первого президентского срока заботился о том, чтобы не оттолкнуть своих сторонников внезапной узурпацией власти. Без разбора осыпая милостями хуаристов, лердистов и порфиристов, он вновь объединил под своим руководством различные группировки расшатанной либеральной партии. Ему удалось нейтрализовать армейских генералов и провинциальных касиков, натравливая, их друг на друга. Честолюбивые генералы назначались в такие области, где у них возникали конфликты с губернаторами штатов, а недовольные губернаторы оказывались под надзором генералов, которым Диас мог доверять. Когда в 1879 г. в Веракрус был открыт лердистский заговор, Диас телеграфировал губернатору Мьер-и-Терану, требуя, чтобы заговорщики были немедленно казнены. Мьер-и-Теран тотчас же расстрелял 9 человек, не имевших никакой связи с заговором.
К концу срока президентства Диас имел возможность назначить себе преемника. Он разжег соперничество между своими наиболее видным помощникам и, поощряя в каждом из них надежду на пост президента, а затем бросил добычу Мануэлю Гонсалесу, военному, дравшемуся бок о бок с ним против французов во время тустепекской революции. Гонсалес был его другом, и Диас мог полагаться на то, что в 1884 г. Гонсалес вернет ему пост президента. Быть может, он догадывался, что даже если сам Гонсалес не устоит перед искушением во второй раз выставить свою кандидатуру, то вряд ли мексиканский народ, прожив под его управлением четыре года, отнесется к этому одобрительно.
Правление Гонсалеса было самым скандально-продажным правлением в Мексике со времен Санта-Аны. Гонсалес был простоватым наемником, конкистадором, для которого нравственность начиналась и кончалась щедростью по отношению к друзьям и храбростью по отношению к врагам. Завоевав пост президента, он намеревался насладиться плодами победы, забирая себе и раздавая своим сообщникам асиенды, взятки и правительственные заказы. Тем временем его министр фоменто Карлос Пачеко, ранчеро из Чиуауа, принялся необдуманно и поспешно стимулировать экономическое развитие. Американцам, строившим железные дороги, щедро раздавались концессии, причем никто не заботился о том, чтобы дороги, которые они намеревались строить, приносили пользу мексиканцам, в то время как правительство обязалось платить от 6 до 9 тыс. песо за каждый километр построенного пути. Компаниям по торговле недвижимостью было разрешено обмерять общественные земли и оставлять треть обмеренной площади себе в частную собственность, остальное же на льготных условиях продавалось генералам, политическим деятелям и американским капиталистам. Это привело не только к отчуждению большей части земель, представлявших подлинную собственность правительства — 125 млн. акров, т. е. четверти всей площади республики, — но также и к постепенной экспроприации многих из тех индейских деревень, которые, несмотря на испанское завоевание, посягательства помещиков и закон Лердо, сохранили еще экономическую независимость. Некоторые из них, обрабатывавшие свою землю с незапамятных времен, еще до прихода испанцев, не имели документов на владение ею, а другие были неприкрыто ограблены компаниями по торговле недвижимостью. По новому горному кодексу от 1884 г. уголь и нефть принадлежали владельцам земли, так что, раздавая свои общественные земли, правительство раздавало и ценные залежи в их недрах. Этот кодекс изменял старые испанские законы, согласно которым все ископаемые являлись собственностью государства. Американский капитал устремился в Мексику, и доходы правительства увеличились, но расходы, разбухшие вследствие субсидий железным дорогам и взяточничества бюрократов и генералов, росли еще быстрее. Над казной нависла тень ахиотистас. Гонсалес отдавал им в залог государственное имущество и занимал деньги по высоким процентным ставкам у Мексиканского банка, контролируемого французскими финансистами. Он намеревался создать Мексике кредит за границей, признав английский долг в 91 млн. песо, который со времени интервенции страна отказывалась признавать. К концу президентского срока Гонсалеса правительство было на грани полного финансового краха, а в Мехико постоянно возникали и жестоко подавлялись мятежи. В 1884 г. президентом Мексики снова был избран Диас. Конгресс предпринял расследование финансовой деятельности правительства Гонсалеса. Диас терпел расследование достаточно долго, чтобы окончательно подорвать репутацию Гонсалеса, а потом замял дело, дав Гонсалесу доказательство дружеской преданности.
Вторично завладев властью, Диас намеревался на этот раз удержать ее в своих руках. Пришла пора забыть Тустепекский план с его обещаниями демократического избирательного права и лозунгами против переизбрания президента. Диас и его министр финансов Мануэль Дублан взялись за работу, чтобы предотвратить финансовый кризис. Они снижали жалованье служащим, аннулировали закладные на государственное имущество и консолидировали внутренний долг. Несмотря на всеобщее негодование, они подтвердили соглашение Гонсалеса с Англией, убедив английских займодержателей лишь понизить процентную ставку. В то же время они продолжали продавать общественные земли, субсидировать железные дороги и подкупать политических противников раздачей должностей, монополий и правительственных заказов. Это была долгая и опасная игра на повышение национального дохода, и успех ее был обеспечен только 10 лет спустя. Но эта политика соответствовала целям Диаса, поскольку служила оправданием диктатуры. Проводя предложения через запуганный конгресс, закрывая газеты, выступавшие против признания английского долга, Диас заявлял, что спасает Мексику от гибели.
Во время второго правления Диаса в кабинете выдвинулся новый его сторонник и обозначились новые тенденции в «политике примирения». Ромеро Рубио, бывший политический уполномоченный Лердо, эмигрировал в 1876 г., но вернулся в Мексику и примкнул к Диасу, предоставив в его распоряжение свой выдающийся талант политического интригана. Лердо, объяснил он, сошел с ума, и он боится, что эта болезнь окажется заразительной. Диас женился на дочери Ромеро Рубио, Кармен, или Кармелите. Ромеро Рубио стал при Диасе министром внутренних дел. Он заправлял конгрессом и контролировал полицию, а владение незаконными игорными домами в столице давало ему возможность содержать корпус брави, при помощи которого можно было запугивать политических противников, недосягаемых для судебной процедуры.
Рубио, подобно многим своим товарищам, был либералом, пока желал поживиться церковным имуществом. Но богатство и власть вознесли его теперь в сферу креольской аристократии. Кармелита была воспитана в католическом духе, и после свадьбы ее духовник устроил Диасу встречу с архиепископом Лабастидой. Была достигнута тайная договоренность о том, что назначения на церковные должности будет представляться на одобрение Диаса, но зато законы Реформы не будут проводиться в жизнь. Были вновь открыты женские и мужские монастыри и — посредством всевозможных юридических фикций — церковь снова начала накапливать, имущество. От этой сделки выиграл главным образом Диас. Благодарное духовенство использовало свое влияние, чтобы проповедовать повиновение диктатору. Оно знало, что антиклерикальные законы остаются в силе, и Диас, если пожелает, может провести их в жизнь. Когда в начале XX в. небольшая часть мексиканского духовенства стала выступать за социальные реформы, католическая верхушка позаботилась о том, чтобы церковь не делала ничего такого, что могло бы восстановить против нее правительство. Таким образом, духовенство отказалось от возможности присоединиться к народному делу и опять, как во времена испанских королей, стало орудием деспотизма. Для мексиканской церкви эта сделка оказалась гибельной.
Во время вторичного пребывания на посту президента Диас настолько усилил свою власть над страной, что оппозиция стала невозможной. Уроком его соперникам послужила судьба генерала Гарсиа де ла Кадена, который замышлял мятеж и был убит в Сакатекасе местными чиновниками. Других честолюбивых главарей рано или поздно также постигла внезапная смерть. Корона, один из героев войны с французами, был убит каким-то сумасшедшим. Доказательств участия Диаса во всех этих делах не было г но начали поговаривать, что стремление стать президентом — болезнь со смертельным исходом. Приближенным, которые обнаруживали желание получить пост президента, даже собственному тестю, Диас намекал на преждевременную смерть Гарсиа де ла Кадена. В то же время верность Диасу была выгодна. Количество должностей и торговых монополий, находившихся в распоряжении президента, непрестанно росло. Оппозиция же, если и не кончалась роковым образом, всегда обходилась дорого. Диас умел строить налоговые таблицы таким образом, чтобы врагам его режима приходилось платить огромные суммы.
Губернаторы штатов стали орудиями диктатуры. Натравливание их на генералов по-прежнему давало требуемые результаты. На северо-востоке, где когда-то Сант-Яго Видаурри правил почти независимым княжеством, генерал Бернардо Рейес держал в узде генералов Тревино и Наранхо, получивших при Гонсалесе посты губернаторов. Впоследствии, когда Рейес получил пост губернатора Нуэво-Леона и стал приобретать популярность, Диас нажал на противоположную чашу весов и стал восстанавливать влияние генерала Тревино. Там, где нельзя было применить этот способ, выборы губернатора штата объявлялись незаконными и подвергались ревизии федерального конгресса, подчинявшегося Диасу. Так все губернаторы штатов оказались ставленниками президента. Многие из них переизбирались почти с тем же постоянством, как и диктатор, а другие передавали свой пост родственникам. В награду за верность им позволяли тиранить подчиненных, убивать политических противников и приобретать асиенды, питейные монополии и незаконные игорные дома. Таким образом, Реформа, вместо того чтобы уничтожить старый феодализм, закончилась созданием нового. Наряду с креольскими асендадос выросла новая метисская знать из бывших либеральных главарей. Все 27 губернаторов штатов подражали Диасу, а им, в свою очередь, подражали 300 политических главарей, «хефес политикос», и 1800 председателей муниципалитетов, господствовавших над местной администрацией. Их непопулярность служила для диктатуры дополнительной гарантией безопасности. На фоне большинства местных чиновников Диас казался образцом честности и гуманности. Никто не захотел бы заменить Диаса кем-нибудь из его губернаторов.
Контроль Диаса над правительствами штатов был настолько всепроникающим, что выборы превратились в пустую формальность, и члены конгресса всегда были ставленниками Диаса. Он лично подготовлял список лиц, которых желал наградить местами в конгрессе, и рассылал этот список чиновникам на места. В список включались все, кому случалось заслужить милость президента. Депутатское место было предоставлено, например, зубному врачу, которого Диас однажды вызвал, чтобы лечить больной зуб. Особое предпочтение оказывалось уроженцам родного штата Диаса Оахаки. Все, кто не угодил диктатору, на следующих выборах исключались из списка членов конгресса. Иногда происходили ошибки, и в список вносились имена лиц, которых уже не было в живых. Но, несмотря на все это, внешние формы избирательного права всегда тщательно соблюдались. Впрочем, многие избиратели скоро перестали принимать участие в голосовании, так как имена избранных были известны еще до выборов. В одном штате, чтобы сохранить видимость энтузиазма избирателей, заполнять бюллетени было поручено заключенным, сидевшим в тюрьме штата.
Согласно конституции, судьи назначались верховным судом, а верховный суд избирался таким же образом, как и президент. Такой порядок облегчал Диасу господство над судебной системой. Общее правило, установленное Диасом, заключалось в том, чтобы по судебным процессам иностранцев, особенно американцев, всегда выносились благоприятные приговоры, а богатые и чиновные мексиканцы выигрывали тяжбы, пока пользовались благосклонностью диктатора. Для крестьян и пролетариата правосудия не существовало. Армия комплектовалась путем принудительных наборов, и человек из низшего сословия, которому на свою беду случалось обидеть какого-либо крупного чиновника, сразу же зачислялся на военную службу. Уголовные преступники, — а эта категория охватывала всех, кто противился тирании местных хефес политикос или алчности местных землевладельцев, — высылались в Кинтана Роо или в Национальную долину в Оахаке, где их продавали плантаторам и где, работая на каторге от зари до зари под тропическим солнцем, они обычно умирали в течение года. Волнения в сельских местностях Мексики были прекращены очень простым приемом — превращением бандитов в полицейских. Знаменитые руралес, сельская полиция Диаса, с украшенными серебром седлами, в широкополых фетровых шляпах, серых мундирах с красными галстуками и серебряными пуговицами, превратили Мексику в одну из самых безопасных стран мира — для всех, кроме мексиканцев. Впервые в истории Мексики бандитизм почти совершенно исчез, но бывшие бандиты, щеголявшие теперь в мундирах государственной полиции, могли совершенствовать свои старые профессиональные наклонности за счет крестьян. По обычаю «лей фуга» (закона о бегстве) этим бандитам было разрешено расстреливать заключенных, а потом заявлять, что они были убиты при попытке к бегству. При режиме Диаса «лей фуга» применялся более 10 тыс. раз.
Правило «хлеб или дубинка», позволило Диасу завоевать поддержку интеллигенции. Бюрократический аппарат непрерывно расширялся. С 1876 по 1910 г. фонд жалованья, уплачивавшегося правительством, возрос на 900%. Мексиканская буржуазия с радостью соглашалась служить диктатору за изрядные регулярно выплачиваемые оклады. Ни один интеллигент не был независим от правительства. Образование, если не считать нескольких католических школ и семинарий, контролировалось государством. Диас субсидировал всю прессу, даже оппозиционную, которую он использовал, чтобы подрывать положение тех членов правительства, которые становились чересчур популярными. Несколько редакторов осмелилось напасть на самого диктатора, но поплатилось за это тюремным заключением. Установленное конституцией право передавать дела об оскорблении в печати в суд присяжных было отменено еще Гонсалесом. Отныне журналистов можно было осуждать за клевету и пропаганду решением одного судьи. За пределами Федерального округа ничья жизнь не была в безопасности, и несколько журналистов было убито губернаторами штатов. Как только журналисты становились опасными, Диас отправлял их в зараженную тифом Белемскую тюрьму или в затопленные водой темницы Сан-Хуан де Улоа. Филомено Мата, поддерживавший Тустепекскую революцию, сидел в тюрьме 34 раза. В результате в стране не было серьезной идеологической оппозиции диктатуре, а следовательно, не велось идеологической подготовки к революции.
Тем временем дело завоевания, начатое некогда Кортесом, быстро приближалось к концу. Началось покорение индейских племен, которые при вице-королях и при республике фактически были независимы. Их земли стали собственностью креольских и метисских помещиков или американских капиталистов, а сами индейцы были низведены до положения пеонов. На этот раз завоевание оправдывали кс на языке религии, а на языке экономических законов. Теперь его требовал не христианский бог, а новое божество, чье имя было прогресс и чьи апостолы не проявляли и сотой доли того благоволения и милосердия, какие иногда обнаруживали францисканцы и иезуиты. Экспроприация тех индейских деревень, которые устояли против посягательств компаний по торговле недвижимостью, совершилась при помощи закона Лердо, который было приказано проводить в жизнь в 1888 г., а затем в 1902 г. Как и в 1856 г., раздробление индейских «эхидос» на частновладельческие участки позволило креолам и метисам разворовать их или скупить на льготных условиях. Сопротивлявшихся этому индейцев высылали или расстреливали. В Идальго некоторых из них закопали по горло в землю, которую они пытались защитить, а потом по ним галопом проскакал отряд руралес. В нескольких местностях началась открытая война. Лосадо, племенной вождь Найярита, который призывал к истреблению белых и восстановлению ацтекской державы, был устранен еще в правление Лердо.
При Диасе завершилась, наконец, долгая расовая война на полуострове Юкатан. Племена майя, которых не покорили Франсиско де Монтехо и испанские вице-короли и которые в 40-х годах XIX в. стали наступать на белых, были фактически обращены в рабство. В 1901 г. Викториано Уэрта окончательно покорил их. Хозяевами полуострова сделались 50 креолов-плантаторов во главе с губернатором штата Олегарио Молиной, которому принадлежало 15 млн. акров, а 100 тыс. индейцев работали на колонизаторов.
В 80-х годах велась также война с племенем яки, жившим в Соноре. Яки владели плодородными долинными землями, привлекавшими богатых креолов. Последние утверждали, что яки используют земли нерентабельно, тогда как они, креолы, могут разбить на этих землях хлопковые и рисовые плантации. Под руководством Кахеме, солдата, сражавшегося в рядах либералов во время войны за Реформу, яки взялись за оружие и ушли в горы, где одерживали победы над всеми посылавшимися против них отрядами, пока в конце концов голод не заставил их сдаться. Губернатор Соноры Рамон Корраль после разговора с пленным Кахеме к своему удивлению обнаружил, что имеет дело не с угрюмым и тупым дикарем. Кахеме получил образование и обладал талантом к военному руководству. Тем не менее, Корраль расстрелял его, а его сторонников продал по 75 песо за голову на плантации Кинтана Роо. На этом сам Корраль и его преемник Луис Торрес нажили состояние. Несмотря на то, что восстание было подавлено, продажа яки практиковалась до 1910 г. Под палящим солнцем Кинтана Роо яки быстро вымирали.
Как бы эффективны ни были политические методы Диаса, обеспечить стабильность диктатуры мог только излишек в казне. В 80-х и 90-х годах в Мексику устремился поток капиталов из Европы и Соединенных Штатов, и все отрасли экономики развивались поразительно быстро. До конца столетия было проложено более 9 тыс. миль железных дорог. Добыча рудников, увеличившаяся благодаря применению нового цианидового процесса и открытию свинцовых и медных залежей, выросла с 30, приблизительно, миллионов песо в 1880 г. до 90 с лишним миллионов в 1900 г. На новых плантациях выращивались сахар, кофе, пенька, хлопок, каучук и тропические плоды. Текстильные фабрики в Веракрус, железоделательные и сталелитейные заводы в Нуэво-Леоне положили начало промышленному перевороту в Мексике. Годовой объем мексиканской внешней торговли, составлявший в 70-х годах 50 млн. песо, к концу XIX в. превышал 200 млн. Доходы непрерывно росли, но в 80-х годах расходы росли еще быстрее. Признание английского долга дало Диасу возможность занимать деньги за границей, но по прежним высоким процентам и учетным ставкам.
В 1892 г. в результате плохого урожая и обесценения серебра на мировом рынке казна снова оказалась в затруднительном положении. Этот год был тяжелым для диктатуры Диаса, так как он был отмечен также оживлением политической оппозиции. В 1888 г. Диас переизбрал себя без соблюдения формальностей, но в 1892 г. происходили демонстрации с требованиями свободных выборов. Диас решил сделать демократический жест. Была организована новая партия — «либеральный союз», и хотя партийный съезд выполнил свою функцию, заключавшуюся в выдвижении кандидатуры Диаса для переизбрания, руководителям партии было позволено критиковать диктатуру. Хусто Сьерра произнес сенсационную речь, в которой заявил, что мексиканский народ жаждет справедливости. Либералов уговорили поддержать Диаса, убедив их, что иначе наступит анархия, но им внушали, что диктатура — только временная мера и что вскоре будет дарована свобода печати и суда. Пока же непримиримые враги диктатуры томились в тюрьме в Мехико или подвергались действию «лей фуга» в провинциях.
После того как Диас был переизбран, он забыл о свободе печати и суда и возобновил борьбу с финансовым кризисом. В 1893 г. пост министра финансов был передан молодому человеку — Хосе Ивесу Аимантуру, который теперь пожинал плоды долгой борьбы, начатой Хуаресом и Ромеро и продолженной Диасом и Дубланом. В 1894 г. Мексика впервые в истории своего независимого существования добилась сбалансированного бюджета при расходах в 41 млн. песо и доходах в 43 млн. К 1910 г. доходы федерального правительства достигли суммы в 110 млн. песо, а доходы штатов и муниципалитетов, составлявшие во времена Хуареса 11 млн. песо, повысились до 64 млн. Весь излишек за последние 16 лет диктатуры составил 136 млн. песо, причем больше половины этой суммы оставалось в казначействе в качестве наличного резерва. Отныне Диас и его сторонники были уверены, что мир обеспечен. Теперь они могли без труда подкупать всякую оппозицию, а если у них все же возникала нужда в деньгах, то правительство, пользовавшееся кредитом за границей, могло на льготных условиях получать займы.
