Ацтеки. Быт, религия, культура

Автор: Уорвик Брэй

Посвящается моей жене

Предисловие

В 1519 году Эрнандо Кортес с небольшой испанской армией высадился на восточном побережье Мексики. С того момента ацтеки стали частью европейской истории, и наше отношение, как европейцев (скорее в культурном, а не в географическом смысле этого слова), к этой цивилизации не слишком отличается от отношения испанца, жившего в XVI веке. Мы разделяем удивление Кортеса по поводу богатства цивилизации, лишенной таких благ, как колесо, железные инструменты, алфавит и всего прочего, что мы привыкли считать само собой разумеющимся. Как и Кортеса, нас отталкивает ацтекская религия с ее идолопоклонством и человеческими жертвами.

И все же то, что казалось столь странным и экзотичным испанцам, для индейцев было всего лишь частью повседневной жизни. С точки зрения ацтеков, странными были именно испанцы с их бледной кожей и диковинными одеждами, их лошадьми и порохом, грубыми манерами и непочтительностью по отношению к богам, управлявшим ацтекской Вселенной.

Эта книга представляет собой попытку воссоздать жизнь ацтеков накануне вторжения испанцев. С этой целью были использованы как археологические свидетельства, так и ранние документальные источники. Я использовал рукописи людей, принимавших участие в испанском походе и своими глазами видевших Теночтитлан до того, как он был разрушен. Письма, которые Кортес писал императору Карлу V в течение 1519—1526 годов, содержат описания образа жизни ацтеков. Дополнением к ним служат записи, оставленные четырьмя соратниками Кортеса: Берналем Диасом дель Кастильо, Андресом де Тапиа, Франсиско Агвиларом и неизвестным солдатом, назвавшим себя просто «подчиненным сеньора Эрнандо Кортеса».

Солдат сменили священники, многие из которых были образованными и благожелательно настроенными людьми, стремившимися постигнуть обычаи индейцев. Первая группа францисканских монахов прибыла в Мексику спустя всего три года после конкисты. Среди них был Торибио де Бенавенте по прозвищу Мотолиниа (Бедняк), чьи «Записки» и «История индейцев Новой Испании» полны его собственных впечатлений об индейской жизни.

Заметной фигурой в изучении жизни ацтеков был другой францисканский монах, Бернардино де Саагун, ступивший на землю Мексики в 1529 году и проведший там большую часть своей жизни. Его «Общая история Новой Испании» была написана на науатле, языке ацтеков, и содержала рассказы, часто записанные дословно, коренных жителей Мексики, которые сами пережили все то, о чем рассказывали, и часто знали многие исторические и религиозные тексты наизусть, что было частью образования в традиционных ацтекских школах. Артур Андерсон и Чарльз Диббль подготовили английское издание Флорентийского кодекса, которое в совершенстве передает особенности ацтекской речи со всем ее многословием и повторениями. Все используемые в дальнейшем цитаты, приписываемые Бернардино де Саагуну, взяты из текста Андерсона – Диббля.

В своем «Кратком описании богов Новой Испании» испанец Алонсо Сорита оставил одно из лучших в XVI веке описаний клановой и землевладельческой системы ацтеков. К тому же периоду относятся исторические труды Диего Дурана, а также испанизированных индейцев – Тесосомока и Иштлилшочитля.

Еще одним ценным источником информации стали ацтекские пиктографические книги (кодексы). Несмотря на то что многие экземпляры были написаны уже после конкисты, они включают в себя много доиспанского материала. Один из таких манускриптов, Кодекс Мендосы, содержит копию реестра податей Монтесумы и трактат об обучении детей. Другие кодексы включают сценки из повседневной жизни, а также изображения предметов домашней утвари, одежды, богов и символов календаря.

Из более поздней литературы я хотел бы выделить три книги: «Ацтеки, люди солнца» Альфонсо Касо, «Мировоззрение и культура ацтеков» М. Леон-Портильи и «Повседневная жизнь ацтеков» Жака Сустеля. Труды Ольмоса, Саагуна и Сориты включают много песен и сказаний, почерпнутых из устного мексиканского творчества, но изучение этого явления было бы неполным без работы «История литературы науатль», принадлежащей перу A.M. Гариба и содержащей множество переводов текстов, написанных на языке ацтеков.

В транскрипции имен я старался следовать общепринятому стандарту, хотя он не всегда является корректным. Например, стала привычной передача имени Монтесума, хотя ей предшествовала более точная – Моктесума или Мотекухсома.

Глава 1. Природные условия и история

Мексика – страна контрастов. В пределах ее границ есть бескрайние пустыни, горные вершины, на которых никогда не тает снег, и пышные тропические леса, зеленый массив которых узким поясом тянется вдоль прибрежной равнины от юго-востока Соединенных Штатов до полуострова Юкатан. Климат в большей степени зависит от высоты над уровнем моря, чем от географической широты, и по мере того, как изменяется температура и количество атмосферных осадков, меняются растения, агротехника, время сбора урожая, фауна.

Прежде всего, Мексика – земля гор. По форме страна напоминает рог изобилия, широкий конец которого находится на севере. Большая часть территории располагается над уровнем моря на высоте тысяча метров, а горный хребет в форме буквы «Y» состоит из горных цепей, повторяющих очертания побережий, хотя они и находятся на расстоянии 150—300 километров от моря. Западная гряда выше восточной, и между ними простирается плато с лугами и мескитовыми деревьями, которое граничит с настоящей пустыней. На этой бесплодной земле невозможно было заниматься земледелием, и она оставалась прибежищем племен, живших охотой и собиранием диких растений. Ацтекский образ жизни, построенный на сельском хозяйстве и ярком урбанизме, не мог процветать на плато, и ацтеки никогда не предпринимали попыток включить эту бесполезную землю в состав своей империи.

Примерно в 500 километрах севернее города Мехико (который был ацтекской столицей, известной как Теночтитлан) две скалистые горные цепи сливаются воедино, образуя страну, разрезанную горными хребтами на несколько долин, каждая из которых отделена друг от друга и, вследствие перепада высот, обладает специфичной, только ей одной присущей средой.

Самая обширная из этих долин, родина ацтеков и – по крайней мере, на некоторое время – предел их политических амбиций: Мексиканская долина. Она лежит на высоте около 2,5 километра над уровнем моря. Строго говоря, это вовсе не долина, а внутригорная впадина, не имеющая природного выхода. По форме она напоминает цифру 8, около 120 километров с севера на юг и 60 километров в ширину, площадью около 9500 квадратных километров. На юго-востоке возвышаются укрытые снегом вершины вулканов Попокатепетль (Курящаяся гора) и Истаккиуатль (Белая Женщина). Вся долина обрамлена горами, которые, хотя и не препятствовали передвижению людей, отделяли центральную часть государства ацтеков от остальной части страны.

Теперь это безлесная, иссушенная земля, над которой постоянно вьется пыль. Большую часть года пейзаж представляет собой мозаику из разных оттенков коричневого и серого цветов и зеленеет только весной, когда появляются травы. Горные склоны никогда не были заселены и никогда не обрабатывались, но во времена ацтеков на самых высоких склонах росли леса, в которых встречались сосны, ели, кедры и дубы. Активно культивировались только расположенные ниже склоны с их плодородной почвой. Сегодня леса исчезли. Их вырубка началась задолго до появления испанцев, ибо каждая из сменявших здесь друг друга индейских цивилизаций нуждалась в дереве – для постройки домов, на дрова и топливо для печей, в которых обжигали известь. Испанцы нанесли еще больший ущерб, чем индейцы. Лес уничтожался быстрее, чем мог восстановиться, а с исчезновением лесного покрова и ввозом из Европы овец и коз наступила неизбежная эрозия.

Для людей здесь природным фактором более важным, чем реки (бурные, неуправляемые потоки во влажные летние месяцы и пересохшие русла зимой), было озеро в центре долины. В результате осушения после конкисты озеро сильно обмелело, но во времена ацтеков оно играло жизненно важную роль в экономике долины, давая рыбу и водоплавающую дичь, свежую воду для питья и орошения полей, а также тростник, используемый для сооружения крыш домов, плетения корзин и циновок. Громоздкие товары с легкостью перевозились на каноэ от одного стоявшего на берегу озера города до другого. Город Теночтитлан был построен у воды, его дома стояли на сваях или островках, разделенных каналами.

Глубина озера составляла всего 3—4 метра. Можно сказать, что это была система из пяти озер, каждое из которых имело название. Три северных озера были солеными, потому что приносимые реками минералы не могли вымываться через природные стоки, но озера Чалько и Шочимилько, постоянно пополнявшиеся талым снегом и пресноводными ручьями, оставались пресными круглый год.

В Мексиканской долине не было своего золота или хлопка, но в других отношениях она была прекрасно обеспечена ресурсами первой необходимости. Соль, камни для постройки зданий, дерево и обсидиан для инструментов – все это добывалось здесь. Климат был благоприятным, в хороший год достаточное количество дождей, выпадавших с июня по сентябрь, гарантировало обильный урожай кукурузы. Во время конкисты долина обеспечивала от 1 до 3 миллионов человек, здесь насчитывалось более двадцати городов и множество деревень.

В середине XV века ацтеки затеяли расширение государства, присоединяя новые земли, где открыли природную среду, весьма отличающуюся от привычной им. К югу, на территории современных штатов Морелос и Пуэбла, располагался регион теплых и влажных долин, орошаемых рекой Бальсас и ее притоками. Здесь, на высоте от 900 до 1800 метров над уровнем моря, индейцы выращивали хлопок и субтропические фрукты – особенно успешно, когда с помощью ирригации была обеспечена постоянная подача воды. Дальше на юг лежат холмы Оахака, богатые медью и золотом.

А на жарком побережье залива круглый год царил зной – в отличие от долины, где зимними ночами может ударить мороз, а иногда даже пойти снег. Из этого региона ацтеки получали каучук, бобы какао, шкуры ягуаров и перья тропических птиц.

Мексика для ацтеков

Корни ацтекской цивилизации уходят глубоко в прошлое. За тысячу лет, которая предшествовала рождению Христа, сложился определенный индейский образ жизни, а к началу христианской эпохи уже сформировались многие элементы ацтекской культуры. К тому времени более развитые племена уже создавали грандиозные религиозные архитектурные ансамбли, главными зданиями которых были храмы в форме пирамид, стоявшие на возвышениях. Жрецы уже владели иероглифическим письмом и начали использовать 52-летний календарный цикл, который лег в основу ацтекского религиозного мировоззрения.

В IV—VI веках в центральной части Мексиканской долины преобладающее влияние имел город Теотиуакан, находившийся всего в 50 километрах от того места, где впоследствии возникнет ацтекская столица. Теотиуакан во всех отношениях был великим городом. Он занимал площадь более 2 тысяч квадратных километров, а его центр состоял из храмов и дворцов, над которыми возвышались гигантские пирамиды Солнца и Луны. Многие здания города украшали резные и живописные изображения богов, которым будут поклоняться и ацтеки. Это Тлалок – Бог Дождя, Кецалькоатль (Пернатый Змей), Чальчиуитликуэ (Богиня Воды), Шипе-Тотек (Владыка со Снятой Кожей) и многие другие.

Примерно в 600 году Теотиуакан пал, и ко времени ацтеков даже имена его строителей были забыты. Но город фигурировал в легендах как центр цивилизации и науки и как место, в котором боги собрались, чтобы создать Солнце. Его местоположение все еще не было забыто, и Монтесума, последний из повелителей ацтеков, предпринял несколько странствий к руинам Теотиуакана.

Другой цивилизационный слой, к которому часто обращались ацтекская мифология и история, – это народ толътеки, чья столица находилась в Толлане (сегодня там город Тула). Легендарный Толлан – это загадочная страна, где высятся дворцы из золота и бирюзы, где початки маиса (кукурузы) заслоняют свет, а заросли амаранта так высоки, что люди взбираются на них, как на холмы. Управляемые богом Кецалькоатлем, тольтеки открыли тайны движения светил и здоровья человека, они вели праздную жизнь, слушая пение птиц, сочиняя музыку и создавая чудесные украшения.

Истина была более прозаична. Тольтеки были реальными людьми, господствовавшими над большей частью центральной Мексики с X до XII века. Второй повелитель тольтеков, Топильцин, родился примерно в 935 году и перевел свою столицу в Тулу. Здесь археологи обнаружили храмы-пирамиды, площадки для ритуальной игры в мяч, монументальные изображения Кецалькоатля. В легендах Топильцин, по всей видимости, стал олицетворяться с богом Кецалькоатлем, история и мифология тесно переплелись. Предания говорят, что в результате конфликта на религиозной почве Топильцина-Кецалькоатля изгнали из Тулы и он со своими сторонниками бежал к побережью залива. Отсюда, по одной из легенд, он отплыл прочь, пообещав своим людям в один прекрасный день вернуться. Шесть веков спустя, когда испанцы высадились на побережье, эта легенда все еще была жива в памяти ацтеков, и Монтесума II сначала решил, что Кортес – это не кто иной, как бог со своими приверженцами, вернувшийся, чтобы, как он и обещал, истребовать обратно свое царство.

После изгнания Топильцина тольтеки продолжали процветать. Тескатлипока (Дымящееся Зеркало), тоже один из богов ацтекской мифологии, заменил Кецалькоатля как верховное божество, и тогда в качестве отправления религиозного культа были введены человеческие жертвоприношения. Но действительно, в результате археологических раскопок в Туле были обнаружены целые пирамиды из черепов, а также сосуды, содержавшие сердца жертв, так что, может быть, в этой легенде есть некоторая истина. Определенно, культура тольтеков была воинственна и в тольтекской каменной резьбе мы уже узнаем знаки различия воинов Орла и Ягуара, двух великих воинских братств ацтеков.

Незадолго до 1200 года государство тольтеков рухнуло. Археологические раскопки показали, что Тула была разграблена, а ее здания разрушены – вероятно, варварскими племенами с севера. В центральной Мексике больше не существовало объединяющей силы. Некоторые тольтеки, которым удалось спастись, бежали в южную часть долины, где, в таких городах, как Шико и Колуакан, они не давали угаснуть традициям тольтекской цивилизации и культуры. В северной части долины появились полуцивилизованные племена, известные под общим названием чичимеков, основавшие собственные маленькие государства в Тенайюке, Аскапотсалько и других городах. Постепенно произошло смешение культур и другие племена приобщились к цивилизации тольтеков, хранимой их потомками. Значит, в каком-то смысле, мы можем проследить преемственность от тольтеков к их последователям чичимекам. Те, в свою очередь, заявляли, что по праву сильных они стали законными наследниками тольтеков, и несколько династий чичимеков пытались упрочить свои притязания, посредством браков вступая в родство с благородными тольтекскими семьями.

Рост ацтекского государства

Последним из пришедших в долину варварских племен была группа, говорящая на языке науатль, – известные нам ацтеки, хотя сами они называли себя мешиками или теночками. Их столицей стал город Мехико-Теночтитлан.

Древняя история ацтеков известна мало, впервые они появились на исторической сцене в XIII веке, когда проникли в долину Мехико. Откуда пришли ацтеки, до сих пор неизвестно, но, согласно их собственным записям и легендам, они покинули свою родину в 1168 году и почти целое столетие скитались по стране, прежде чем осесть на берегах озера Тескоко. Цифру 1168 не следует принимать буквально. Однако, мифологическая или нет, – это одна из предполагаемых дат и крушения империи тольтеков. По смыслу странствия ацтеков стали частью миграции варварских племен, последовавшей за разрушением старого порядка и приведшей к появлению чичимеков в Мексиканской долине.

История ацтеков состоит из трех частей: период странствий, окончившийся основанием Теночтитлана, период упрочения положения ацтеков в Мексиканской долине и, наконец, период расширения и завоеваний, который закончился, когда ацтеки сами были завоеваны испанцами в 1521 году.

1. Период странствий, 1168—1325 гг.

Единственным источником информации об этом периоде для нас остаются легенды, часто довольно противоречивые.

По одной версии, ацтеки пришли с Астлана – острова в середине озера. Они приплыли к берегу на своих каноэ и там, в пещере на склоне холма, обнаружили идола Уицилопочтли, который должен был вести их в странствиях (см. рис. 2). С этого места они отправились в путешествие, сопровождаемые некоторыми другими племенами – предками тех, кто основал маленькие царства в Мексиканской долине во время краткого господства чичимеков. Постепенно группа распалась, другие племена отправились завоевывать территорию, где они могли бы основать свои государства, а ацтеки продолжили свое путешествие в одиночестве, прислушиваясь к советам своего бога и воздавая ему почести при каждой остановке. Во время этой миграции они изменили свое название на мешика. В конце концов ацтеки появились в Мексиканской долине и обнаружили, что лучшие земли здесь уже заняты другими.

Пусть эта легенда неточна в деталях, но в целом она, кажется, заслуживает доверия. Ацтеки фигурируют как мигрирующее племя, одно из тех, что отправились странствовать после гибели тольтекского государства. В лучшем случае мешика-ацтеки были всего лишь полуцивилизованным народом. Они лишь время от времени занимались сельским хозяйством, носили одежду из волокон агавы, и (хотя это кажется сомнительным на данном этапе ацтекской истории) их жрецы владели грамотой. Ацтеков можно причислить к тем чичимекским племенам, которые жили рядом с цивилизацией и усвоили навыки земледелия и несколько полезных ремесел от своих более развитых соседей. В этом их отличие от «теочичимека» – «крайних» чичимеков из мексиканских анналов, оставшихся примитивными охотниками.

Ацтеки пришли в долину с северо-запада, со стороны Тулы и Сумпанго, и обнаружили, что им негде жить. Некоторое время они вели рискованную жизнь, самовольно селясь на чужих землях, откуда их постоянно выгоняли. Примерно с 1250-го по 1298 год ацтеки были вассалами Аскапотсалько, столицы царства тепанеков. Затем они жили под покровительством Колуакана до 1323 года, в тот год они совершили ужасную ошибку – принесли тепанскую принцессу Колуа в жертву богу Уицилопочтли. И снова ацтеки вынуждены были бежать. Они нашли пристанище в болотах озера Тескоко.

Здесь эти изгои вели жалкое существование на нескольких необитаемых прежде островах, окруженных топями. Тут их, наконец, оставили в покое, поскольку другие племена не считали их достойными внимания и еще потому, что территория, выбранная ацтеками, была ничейной землей, приютившейся между границами Аскапотсалько на севере, Тескоко на востоке и Колуакана на юге. Никто из соседей не желал рисковать и развязывать с остальными войну за обладание кучкой бесполезных островков.

И вот, в этой суровой, негостеприимной обстановке во 2-й год Тростника (по различным данным: 1325, 1344 или 1345 гг.) ацтеки основали свой город, который назвали Теночтитлан (Место Священной Опунции).

2. Закрепление в Мексиканской долине, 1325—1440 гг.

Пока новые государства не достигли равновесия сил, в долине царила неразбериха. Эти крошечные государства, порой состоявшие всего лишь из одного города или реже из трех-четырех важных городов, враждовали друг с другом с таким же энтузиазмом, как города-государства Древней Греции или Италии эпохи Возрождения, и по тем же самым причинам – пытались расширить сферу своего политического влияния, выжать из подчиненных городов как можно больше дани или оттяпать то там, то сям кусок чужой территории. Хотя подобные войны и междоусобицы занимают важное место в истории, есть смысл представить, сколь невелик был масштаб этих событий. Как говорит путеводитель, туристы могут за один день объехать на машине весь театр военных действий.

Теночтитлан начался с группки тростниковых хижин, окружавших храм Уицилопочтли на одном из топких островков. Легенды говорят, что второй город, Тлателолько, был основан примерно в это же время на таком же островке, всего в миле к северу (его название означает «Место Холмов»), но недавние раскопки показали, что на этом месте существовало более раннее поселение. Какой бы ни была история основания Тлателолько, этот город скоро стал ацтекским и, вместе с Теночтитланом, вошел в зависимость от царства тепанеков в Аскапотсалько, которое в это время как раз начало расширяться под руководством Тесосомока. Мешика-ацтеки вынуждены были платить дань и принимать участие в корыстных войнах на стороне своего сюзерена.

Группы хижин постепенно сменились каменными городами, и к середине XIV века и Теночтитлан, и Тлателолько стали городами достаточно крупными, чтобы обратиться к другим племенам с просьбой обеспечить их правителями. Первым монархом Теночтитлана стал Акамапичтли (1367—1387), принц династии Колуакан, а Тлателолько достался в удел сыну Тесосомока.

Во время правления Уицилиуитля, второго владыки Теночтитлана, правившего с 1397-го по 1415 год, ацтеки оставались под властью Аскапотсалько, который к тому времени уже справился со своим единственным серьезным противником, государством Тескоко на восточном берегу озера, и образовал самое могущественное государство в долине. Однако могущество тепанеков было недолгим. В 1426 году престарелый Тесосомок умер, и трон Аскапотсалько перешел к Маштле, злейшему врагу Теночтитлана. Первым же делом Маштла организовал убийство правителя Тлателолько, а затем и третьего правителя Теночтитлана – Чимальпопоки. Наследником Чимальпопоки стал Ицкоатль (1427—1440), создавший грандиозный союз с целью освободиться из-под власти Аскапотсалько. В этот союз вошли приозерные города Тлателолько и Тлакопан, а также от побежденных тескоканцев Нецауалькойотль, их правитель в изгнании. Союз попросил помощи у Тласкалы и Уэшотсинко – двух государств, расположенных за пределами долины, и объединенные силы подготовили операцию, которая вернула Тескоко законному наследнику и захватила главные города тепанеков. К 1428 году власть Аскапотсалько рухнула.

Эта победа стала поворотным пунктом в истории ацтеков. Союзники оказались наследниками империи тепанеков – если, конечно, столь величественное слово может быть применено по отношению к такому маленькому государству – и поделили добытое между собой. Тескоканцы восстановили свой город и подвластные им города и с тех пор контролировали восточный берег озера. Тлакопан получил землю на западном берегу. Ацтеки же нашли свою первую прочную опору на берегу озера, где они захватили некоторые области к северу и югу, в которых говорили на языке науатль. Теперь победители могли диктовать свои условия другим государствам долины. Сложившееся положение было официально оформлено как Тройственный союз между Теночтитланом, Тескоко и Тлакопаном, которые договорились о военной взаимопомощи и дележе будущих военных трофеев – по две доли для Тескоко и Теночтитлана (которые предоставляли большее количество воинов) и одна доля для Тлакопана (который, в основном, отвечал за транспорт и провизию). Этот Тройственный союз доминировал в Мексике на протяжении следующего столетия. По крайней мере номинально правители Тескоко и Теночтитлана были объединенными правителями того, что называют «ацтекской империей», и этой видимости придерживались еще долгое время после того, как Теночтитлан стал доминирующим партнером. Только при Монтесуме II, незадолго до испанского вторжения, Тескоко утратил свое положение и превратился в зависимое государство.

Победа имела не только политический, но также и психологический эффект. В один миг Теночтитлан превратился из вассального островного государства в мощную силу, которая теперь могла сама требовать дань с других и имела свои интересы на материке. Ацтеки узнали, что агрессия окупается, и это открытие изменило их жизнь. Во время своих странствий они представляли собой солдат-крестьян, организованных довольно демократически, почти не имеющих классовой иерархической структуры, столь явственно оформившейся позднее. Однако увеличение мощи и ответственность потребовали руководства другого уровня. Выросло влияние и престиж касты воинов. Контроль за повседневной жизнью перешел в руки знати и профессиональных управляющих. Но и ацтеки в целом ощутили большую уверенность и чувство превосходства над прочими народами.

Подобное отношение намеренно культивировалось Ицкоатлем и его главным жрецом Тлакаэлелем. Именно в это время были сожжены старые исторические манускрипты, поскольку они делали слишком сильный акцент на варварское происхождение ацтеков. Ицкоатль также сделал попытку уничтожить записи древних царств, потому что в них либо вообще не было упоминания об ацтеках, либо они довольно откровенно повествовали об их прежнем положении. А они уже чувствовали себя избранным народом, чьей самозваной миссией было осуществлять завоевания во имя Уицилопочтли.

Скоро было покончено с крошечными государствами долины, и с капитуляцией Чалько и Шочимилько главенство Тройственного союза еще более упрочилось. Теперь вся долина Мехико находилась под властью союзников. Дальнейшие завоевания могли иметь место только за пределами долины, этого маленького замкнутого мирка, но после одной из кампаний, в которой он покорил часть Морелоса, Ицкоатль скончался.

3. Расширение и завоевания, 1440—1521 гг.

Монтесума I (1440—1468) продолжил агрессивную политику своего предшественника. Он захватил территорию миштеков на юго-западе, и его армии прорвались через восточные земли до самого побережья залива в Уастеку и Вера-Крус. Впервые горное государство получило возможность требовать дань с этих областей. Экзотические продукты (шоколад, каучук, хлопок, тропические фрукты и редкие перья), которые были в новинку, стали поставляться в Теночтитлан во все больших количествах, изменяя привычки аристократии и порождая все новые требования, которые могли быть удовлетворены только посредством новых завоеваний. Пленников, захваченных во время битв, приносили в жертву Уицилопочтли, и эти жертвы стали основой мексиканской религии, подобно тому как новое сырье легло в основу экономики.

Теночтитлан вырос из столицы в имперский город, в то же время его главный союзник, Тескоко, входил в свой золотой век под владычеством Нецауалькойотля. Из двух городов Теночтитлан был более могущественным, но Тескоко стал интеллектуальным и художественным центром долины. Здесь говорили на простой и элегантной форме языка науатль, а сам Нецауалькойотль был непревзойденным оратором, чьи поэмы и речи надолго пережили его. Он составил кодекс законов, интересовался философией, религией и астрономией, пригласил к своему двору искусных ремесленников и учредил награды за выдающиеся достижения. Нецауалькойотль, должно быть, был прекрасным дипломатом, так как сумел сохранить мир с более могущественными соседями.

При Ашайякатле (1469—1481) ацтеки совершили дальнейшие завоевания, и во время его правления Тлателолько потерял свою независимость. Теночтитлан и Тлателолько, два краеугольных камня ацтекской империи, выросли вместе, но коммерческая репутация Тлателолько, имевшего самый большой рынок, вызывала такую зависть теночтитланцев, что в 1473 году они, под предлогом оскорбительного поведения нескольких тлателольканских женщин, напали на город. Тлателолько был побежден, его правитель убит и заменен теночтитланским военным наместником, а городской совет лишился своего голоса в политическом союзе ацтеков.

Тисок, брат Ашайякатля, был слабым правителем. Он провел на троне всего шесть лет и умер, будучи, как говорят, отравленным военачальниками, которые желали заменить его более воинственным лидером. Таким человеком оказался Ауитсотль, правивший с 1486-го по 1502 год. Под его руководством армии Тройственного союза захватили еще больше территорий миштеков и уастеков и пробились к Тихоокеанскому побережью, где они утвердили ацтекское господство до сегодняшней границы с Гватемалой.

Последним из правителей перед испанским вторжением был Монтесума II, сын Ашайякатля. В последние годы империи он присоединил к ней земли вокруг границы страны миштеков. Но при нем же развалился Тройственный союз. Тлакопан уже давно перестал иметь большое значение, и союз представлял в основном партнерство Тескоко и Теночтитлана. Неизбежно возникло соперничество между двумя этими городами, но во время правления Нецауалькойотля и его преемника, Нецауальпилли, был установлен шаткий мир. Когда в 1516 году Нецауальпилли умер, теночтитланцы назначили своего кандидата на трон против желаний тескоканского совета. Тескоканцы подняли мятеж, и Тройственному союзу пришел конец.

И вот эта империя, все еще расширяющая свою территорию и находящаяся в самом зените своей славы, когда Кортес вступил на землю Мексики в 1519 году, была так неожиданно низвергнута.

Империя в 1519 году

Накануне испанского вторжения империя ацтеков протянулась от Атлантического до Тихоокеанского побережья, на севере ее границы достигали пустыни, где оседлая жизнь была невозможна, а на юге – холмов Оахаки. Кроме того, ацтеки контролировали торговый путь, идущий дальше на юг, вдоль Тихоокеанского побережья и заканчивающийся возле границы с Гватемалой в провинции Шоконочко – изолированной части империи. Империя включала в себя 38 провинций, 489 зависимых городов, около 15 миллионов человек, подавляющее большинство которых ацтеками не являлись.

Даже в Мексиканской долине ацтеки были только одним из нескольких народов. Различные группы, пришедшие сюда после гибели империи тольтеков, лучше всего называть племенами, и во время конкисты, когда ацтеки – или, вернее, Тройственный союз – правили всей долиной, старые племенные группы все еще ощущали себя самостоятельными. Платящие подати народы или союзники вели аккуратные записи, касающиеся своих границ. Нецауалькойотль, правитель Тескоко, возвел стены и поставил вехи, обозначая границы его владений, а в его столице были отдельные кварталы для ацтеков и тепанеков.

Это этническое разделение частично компенсировалось культурной общностью, где язык науатль, на котором говорили все народы долины, за исключением отоми, был важнейшим фактором. Племена жили бок о бок в течение многих поколений и, пусть с некоторыми местными вариациями, все же имели общие экономические, религиозные и политические традиции, которые в значительной степени были унаследованы от тольтеков. Но даже в этом случае первой привязанностью человека было его собственное племя и зависимые люди не считали себя ацтеками.

За пределами долины ацтеки столкнулись с другими племенами, которые отличались между собой языком, одеждой, религией и образом жизни. Горные племена, обитавшие по периметру долины, имели культуру близкую к ацтекской и даже могли говорить на языке науатль, но чем дальше ацтеки удалялись от долины, тем существеннее становились различия. На юго-западе жили миштеки и сапотеки, у которых были свои собственные языки и более древние, чем у ацтеков, культурные традиции. Засушливые районы были населены цивилизованными и утонченными тотонаками, северные соседи которых, уастеки, говорили на диалекте майя. Несмотря на то что науатль стал общепонятным языком, служащим для общения в империи, в пределах ее границ существовало еще более двадцати различных языков.

Ацтеки не собирались навязывать свою форму цивилизации покоренным народам. Хотя они и настаивали на том, что их бог, Уицилопочтли, должен почитаться наравне с местными божествами, они не делали попыток заставить подданных отвергнуть их собственную религию. Пока городам Тройственного союза подчинялись и платили дань, они были удовлетворены. Сборщики податей направлялись в провинциальные города, туда назначались ацтекские наместники, а в случае необходимости в районах с потенциально неблагополучной обстановкой размещались военные гарнизоны. В истории отмечено несколько случаев крупномасштабных перемещений народов, но, как правило, жизнь региона шла своим ходом. Ацтеки не вмешивались в язык и местные обычаи и не меняли политическую структуру. Строго говоря, «ацтекская империя» вовсе не была империей, как таковой. Основной единицей политической структуры являлся город-государство, и, хотя Теночтитлан был в состоянии собирать подати со многих других городов силой оружия, ацтеки никогда не объединяли завоеванные ими территории в политически единую империю. Прежде всего страх, а не лояльность – вот что заставляло покоренные народы хранить верность Теночтитлану, это стало ясно во время испанского вторжения, когда многие из них поспешили связать свою судьбу с испанцами.

Некоторые народы сопротивлялись власти Тройственного союза и все еще сохраняли независимость, когда пришли испанцы. Вдоль северных границ империи жили кочевые чичимеки, стойкое и смелое племя охотников и лучников, которых ацтеки представляли себе народом «благородных дикарей».

Более значительным и цивилизованным народом, который так и не подчинился ацтекам, были тарасканы. Правитель ацтеков Ашайякатль пытался покорить их, но был разбит и попытку больше не повторял. И еще совсем рядом лежала Тласкала – государство, которое сражалось на стороне ацтеков в битве против Аскапотсалько, но вскоре стало злейшим врагом Теночтитлана. Из-за завоеваний Ашайякатля скоро Тласкала была полностью окружена ацтекской территорией. Два государства постоянно находились в состоянии войны, и, возможно, ацтеки намеренно удерживались от сокрушения Тласкалы, потому что сочли войну удобным источником пленников для жертвоприношений. Если так, то эта политика оказалась неверной, поскольку тласкаланцы объединились с испанцами, и их поддержка в немалой степени способствовала гибели Теночтитлана.

Глава 2. Люди

Физический облик

Ацтеки были приземистыми, коренастыми людьми. Рост мужчины редко превышал 168 сантиметров, женщины были сложены более изящно, средний рост их составлял порядка 142 сантиметра. Цвет кожи варьировался от темно– до светло-коричневого, типичное ацтекское лицо было широким, с крупным и часто крючковатым носом. Глаза были черными или карими, с миндалевидным разрезом и часто со складками у внешних уголков – еще одно указание на то, что в далеком прошлом предки ацтеков мигрировали в Новый Свет из Азии.

Волосы черные и прямые. Мужчины обычно носили челку, а сзади отращивали волосы до плеч. Но специфичные прически были у воинов и жрецов. Женщины отращивали волосы. Обычно они носили их распущенными, а в праздничные дни вплетали в них ленты. Более сложная прическа создавалась плетением двух кос, которые затем оборачивались вокруг головы, и их кончики торчали надо лбом, как маленькие рожки.

Волосяной покров на лице считался отталкивающим, но борода на лице индейца была явлением редким, поэтому бритье не было насущной необходимостью. Волосы на лице выдергивались щипчиками, а матери ацтекских юношей, заботясь о приятной внешности своих сыновей, прикладывали к их лицам смоченные в кипятке куски полотна, чтобы подавить волосяные фолликулы и тем самым сдержать рост бороды или усов. Только старые или знатные люди могли позволить себе игнорировать моду и носили редкие бороды.

Как мужчины, так и женщины обладали большой выносливостью. С самого детства простых людей приучали к тяжелому физическому труду. Женщины привыкали преодолевать большие расстояния, следуя за мужчинами и неся свою часть имущества, а также новорожденных детей.

Знатные люди гордились своими манерами и всегда старались двигаться изящно, сопровождать свой разговор величественными жестами и принимать выражение лица, соответствующее ситуации.

Из описания, которое нам оставил испанец в XVI веке, анонимный соратник Кортеса: «Люди здесь смуглые, они крепки, выносливы и хорошо сложены: скорее высокие, чем приземистые. Обладают хорошими манерами и приятными жестами, в большинстве своем очень умудренны, но в то же время весьма скромны. Этот воинственный народ встречает смерть с величайшей решимостью».

Чистоплотность

Андрес де Тапиа рассказывает (с некоторым изумлением), что Монтесума омывал тело дважды в день. Но это пристрастие к чистоплотности было свойственно всем ацтекам, все они старались как можно чаще купаться в реках и озерах. Настоящего мыла у них не было, но доступным заменителем стали плоды мыльного дерева и корни некоторых растений, дающие мыльную пену.

Кроме этих холодных ванн, повсюду были «парные», или «сауны». Почти каждый обитатель долины имел свою баню – небольшое полусферическое сооружение, напоминающее по форме иглу с низенькой дверцей. Рядом сооружали очаг, и пламя нагревало стену бани, пока она не накалялась докрасна. Тогда моющийся залезал в баню и принимался поливать водой раскаленную стену, пока баня не наполнялась клубами пара. Чтобы усилить потоотделение и получить полное удовлетворение от процедуры, моющийся хлестал себя веточками или пучком травы. Для мытья использовалось «мыло», а сам процесс мог завершаться массажем, за которым следовал период расслабления, в течение которого следовало растянуться на циновке. Подобные парильни использовали и мужчины и женщины, не только для ритуальных обрядов очищения и лечения определенных болезней, но и как обычную часть гигиены.

Косметика

Кожа ацтеков была коричневой или бронзовой, но модным оттенком для женщин считался желтоватый цвет лица. Чтобы достичь этого эффекта, щеки натирались желтой глиной или смазывались кремом, содержащим воскообразное желтоватое вещество, которое получали, подвергая тепловой обработке, а затем измельчая тельца некоторых насекомых. Путешественники также пользовались этой мазью в качестве бальзама, чтобы предотвратить растрескивание губ в морозную погоду и защитить кожу от холода.

Саагун оставил описание макияжа, который делали модницы, в особенности куртизанки, бывшие подругами молодых воинов:

«Лица их были покрыты сухой цветной пудрой; лица были раскрашены желтой охрой. Ноги намазаны мазью из жженой смолы и краски… Некоторые коротко стригли свои волосы, так что они едва доходили до носа. Волосы были окрашены черной грязью – так они придавали красоту своим прическам. Волосы женщины окрашивали индиго, а зубы кошенилью. Руки и шея покрывались узорами».

Популярностью пользовались благовония и розовая вода, а также нечто вроде жевательной резинки (из растительной камеди) – она использовалась для освежения дыхания. Как водится, внешний вид и манеры молодежи не всегда находили одобрение у старшего поколения. Вот наставление отца своей дочери, которое звучит весьма узнаваемо: «Никогда не раскрашивай лица своего. Никогда не крась красной краской губы, чтобы выглядеть красивее. Краской пользуются только женщины распутные – бесстыдные создания. Если хочешь, чтобы твой муж любил тебя, одевайся прилично, содержи тело свое и одежду свою в чистоте».

Мужчины раскрашивали лица и тела для ритуальных церемоний, но неизвестно, следовали ли ацтеки примеру своих соседей – отоми, которые покрывали свои руки и грудь вытатуированными рисунками. Саагун, впрочем, пишет, что пятый месяц года был временем, когда на груди детей делались надрезы – знак гражданства или племенной принадлежности.

Зеркала изготавливались из осколков железного колчедана или из обсидиана, черного вулканического стекла, которому придавали форму дисков до 30 сантиметров в диаметре и полировали. Иногда зеркала снабжались деревянными рамами или петлями из шнуров, так что их можно было повесить на стену.

Одежда

Основу мужского одеяния как для сна, так и для повседневного ношения составляла набедренная повязка – кусок материи, который оборачивался вокруг талии, пропускался между ногами и завязывался так, чтобы один конец свисал спереди, а другой – сзади. Качество ткани, из которой делалась набедренная повязка, зависело от благосостояния и статуса ее владельца. Простолюдины носили невзрачную ткань из волокон агавы, в то время как у знатных людей были украшенные яркими узорами повязки из хлопка. Иногда концы повязки оторачивали мехом, украшали перьями, дисками из драгоценных камней. Мальчикам надевали набедренные повязки начиная с четырех лет.

Бедняки не носили ничего, кроме набедренных повязок. Но все, кто мог себе позволить, надевали прямоугольную накидку, которую оборачивали вокруг тела под левой рукой и завязывали над правым плечом, так как пуговиц и булавок тогда еще не было. Когда мужчина садился, он переворачивал свою накидку так, что почти вся ткань свисала спереди и прикрывала его тело и ноги. Не очень состоятельные ацтеки носили простые белые накидки. Придворные и знать одевались в накидки с геометрическим рисунком или в полоску, окрашенные в яркие цвета и украшенные изображениями животных и цветов. Богатые люди подчеркивали свое благосостояние, надевая несколько накидок одновременно, одну поверх другой. Гардероб Монтесумы поражал воображение разнообразием, у него были оранжевая накидка с каймой из перьев, «темно-зеленая накидка, разделенная по диагонали, в середине которой – обсидиановый орел», пунцовая накидка с каймой с изображениями глаз, накидка из белоснежных утиных перьев, украшенная рисунком из волчьих голов, накидка из меха койота со спиральной каймой и много других, изготовленных из самых роскошных материалов и украшенных изображениями ракушек, цветов, бабочек, а также голов змей и других животных. В плохую погоду император надевал особую большую накидку, защищавшую от дождя.

Жрецы и воины иногда носили короткую тунику, доходившую до середины бедер или до коленей, а на одном барельефе император Тисок изображен в символической батальной сцене одетым в треугольный передник до бедер. Это одеяние могло быть частью императорской военной формы, поскольку Саагун сообщает, что Монтесума надевал похожий передник, сделанный из перьев кетсаля, когда готовился к битве.

Главной одеждой женщины была юбка, доходившая почти до лодыжек и придерживавшаяся на талии вышитым поясом. Повседневная юбка представляла собой кусок простого белого полотна, но для праздников и танцев женщины надевали свои лучшие юбки, украшенные изображениями тростника, георгинов и чертополоха или дыма, домов, животных и рыб.

Кроме юбки, женщины из знатных семей носили что-то вроде блузы, сделанной из куска материи, сложенной вдвое и сшитой по бокам, оставляя проймы открытыми. Блуза доходила до бедер и обычно украшалась у шеи и по нижнему краю. Праздничные одежды были ярче и изысканней, их изготавливали из меха или хлопка.

Простолюдины ходили босыми, но воины и богатые горожане носили сандалии с подошвами из кожи или растительного волокна. Сандалии держались на ногах благодаря ремешкам, которые проходили между большим и вторым пальцами, однако некоторые виды сандалий имели задники и сложную систему ремешков, оборачивавшихся вокруг ноги крест-накрест от лодыжки до колена.

Ацтеки любили щеголять своим богатством и не упускали случая продемонстрировать свои драгоценности и такие аксессуары, как веера, опахала, которыми отгоняли мух, и головные уборы из зеленых и красных перьев. Из редких камней делали бусы, из золота отливали ожерелья в виде крабов, скорпионов, птиц или морских раковин, которые снабжались колокольчиками, звеневшими всякий раз, когда его обладатель двигался. Те же материалы использовались для подвесок и нагрудных украшений, а руки и ноги богатых молодых людей были украшены кожаными или золотыми повязками с нефритовой и бирюзовой мозаикой. Не столь состоятельные люди носили похожие узоры, но заменяли драгоценные материалы, используемые аристократией, на раковины или менее ценные камни.

Мальчикам еще в детстве прокалывали уши и вставляли крошечные украшения, которые заменялись большими по мере взросления. Мочки постепенно оттягивались, и зрелые мужчины носили уже довольно массивные серьги. Каждая серьга имела короткий цилиндрический стержень, который продевался сквозь ухо и крепился к дискам по обе стороны от мочки. Сквозь проколотую носовую перегородку продевались золотые палочки, а крылья ноздрей прокалывались для ношения колец. Нижняя губа также прокалывалась, чтобы вставить в нее губную серьгу или другое украшение.

Ацтеки придавали большое значение положению в обществе. Богатство или важный пост подчеркивались ношением определенных одежд и знаков отличия. Так, императорским цветом считался бирюзовый – эквивалент римского пурпурного, и только правителю позволено было носить одежду такого цвета или носить в носу украшения из бирюзы. Императорская корона также была инкрустирована бирюзой. Повелитель носил кожаную головную повязку, с которой свисала пара кисточек, в то время как административный персонал в качестве знака своего положения носил диадему, сделанную из золота и украшенную жадеитом или бирюзой. Всякий, кто осмеливался узурпировать честь, которая ему не принадлежала, наказывался смертью.

Важность костюма как показателя статуса лучше всего можно продемонстрировать на примере карьеры юного воина. В детстве мальчику обривали голову, но в возрасте от десяти до пятнадцати лет он носил один пучок волос на затылке. Юноше не позволялось удалять этот пучок до тех пор, пока он не возьмет в битве хотя бы одного пленного. Затем, если он самостоятельно привел пленного, он удостаивался титула «храбрый юноша» или «захватывающий в плен» и представал перед правителем, чтобы получить дары в качестве знака благосклонности владыки. Теперь ему позволялось носить другую прическу – один локон над правым ухом – и ходить в украшенной узорами одежде. Когда на его счету было четверо пленных, ему разрешалось обрезать волосы в стиле старых воинов и он допускался в группу избранных, обладавших своими титулами и привилегиями. Он становился одним из великих вождей и наделялся правом носить удлиненные губные серьги, кожаные ушные украшения и головные повязки, украшенные кисточками из орлиных перьев. Каждый следующий успех приносил с собой новые почести с соответствующими статусу символами.

На ежегодный танец воинов, который проходил в восьмой месяц года, юноши надевали свои лучшие одежды, и каждый носил знак своего звания. Вожди несли штандарты в форме деревьев, сделанные из орлиных перьев, связанных мехом оцелота и алым шнуром, а воины, захватившие пленных, несли на своих плечах фигурки в виде птиц. Вожди носили ротовые украшения в форме растений и животных, а шеи их охватывали кожаные ожерелья, украшенные морскими раковинами, ярко сиявшими на фоне бронзовой кожи воинов. По контрасту, новобранцы и те, кому пока не удалось захватить ни одного пленного, довольствовались обычными ракушками и простыми дискообразными губными серьгами.

Этот акцент на показную демонстрацию делал достижения каждого человека очевидными для всех. С другой стороны, это также публично показывало его недостатки. Воину, который успел принять участие в трех или четырех битвах и не взял ни одного пленного, не разрешалось состригать свою косичку, и он принужден был мириться с насмешками своих товарищей, которые кричали ему вслед «Большой пучок волос на затылке!» и другие обидные колкости. Ацтекская система, прославлявшая успех, была жестока к неудачникам.

Национальный характер ацтеков

Алонсо Сорита писал об ацтеках: «Люди эти по природе своей долготерпеливы, и ничто не может взволновать их или вызвать их гнев. Они очень послушны и сметливы… Чем знатнее люди, тем большую скромность они выказывают». Это описание, казалось бы, противоречит образу ацтеков, проливающих реки крови на алтарях или на поле брани. Несоответствие это, однако, скорее умозрительное. Ацтеки и вправду демонстрировали то, что Парри назвал «очень высокой степенью социальной покорности – добровольным растворением индивидуума в личности племени», но это не мешало им проявлять индивидуализм, жестокость и экстремизм.

В таком военном государстве, каким был Теночтитлан, физическая смелость считалась само собой разумеющейся и гибель в битве была чем-то, к чему следовало стремиться. Вот как сказал об этом ацтекский поэт:

Ничто не сравнится со смертью на поле брани, нет ничего лучше этой благоухающей гибели, столь драгоценной для Того, Кто дарит жизнь, И вижу я: мое сердце жаждет этого!

Военные успехи были для ацтеков больше чем национальная гордость, и надменность ацтеков, занимавших высокие государственные посты, а также сборщиков податей пользовалась дурной славой. Структура и ценности общества были направлены на то, чтобы подстегнуть соперничество, и ацтеки явно не страдали отсутствием честолюбия и самоуважения, а также сластолюбия – суровые наказания за прелюбодеяние и пьянство, считавшиеся крайне серьезными преступлениями, позволяют предположить, что два этих порока можно было обуздать только с помощью репрессивных мер.

Ацтеки, получившие хорошее образование, должны были воспитывать в себе сдержанность и вести себя с достоинством. Саагун оставил нам словесный портрет безупречного вельможи, личности, обладавшей серьезностью и скромностью, человека, который «бежал от похвал», «пекся о своих ближних», был скромен и благочестив, красноречив и рассудителен в разговоре, мудр, вежлив, «следовал примеру родителей» и был примером для всех остальных. Портрет этот, конечно, идеализирован, и к столь высокому стандарту поведения скорее стремились, чем достигали его.

Тот же акцент на сдержанности, ответственности и самообладании мы находим в «Наставлениях старших», литературных произведениях, написанных в высокопарном и многословном стиле и предназначенных для обучения молодых людей приличному поведению и манерам. Вот что один ацтекский отец говорит своему сыну:

«Чти старших; утешай бедных и немощных добрыми словами и деяниями… Не следуй примеру безумцев, не чтящих ни отца, ни мать, ибо они подобны животным, ибо они никогда не слушают ничьих советов… Не насмехайся над старыми, больными, покалеченными или грешниками. Не оскорбляй их и не питай к ним отвращения, но склонись перед Богом и моли его, чтобы та же судьба не постигла и тебя… Не подавай дурной пример, не говори не подумав, не перебивай других. Если кто-то косноязычен и говорит неразборчиво, следи, чтобы не последовать его примеру. Если разговор тебя не касается, молчи. Если тебя спросят, отвечай сдержанно, избегай притворства, лести и предубеждения, и к речи твоей отнесутся с уважением… Куда бы ты ни пошел, иди спокойно, не строй гримас и не позволяй себе неприличных жестов» (Сорита).

Остальной текст написан в таком же духе, а в конце, по обыкновению, приводится фраза, которую любой молодой человек когда-либо слышал: «Сын, если ты не прислушаешься к советам отца, ты плохо кончишь и вина в этом будет только твоя».

Ацтеки любили произносить речи и давать советы, часто весьма пространные.

Многие ацтекские песни и поэмы проникнуты философским духом, который позволяет нам глубже проникнуть в национальный характер. Один из традиционных поэтических мотивов – преходящность жизни и невозможность найти на земле что-то устойчивое, постоянное:

Это неправда, это неправда, что мы приходим на эту землю, чтобы жить. Мы приходим, только чтобы грезить. Наше тело подобно цветку. Как трава зеленеет весной, Так наши сердца раскроются и выпустят бутоны, которые никогда не увянут.

Поэтический поиск истины часто заканчивается сомнениями:

Кто может правдиво сказать, есть ли правда или нет ее?

Даже духовное прибежище в эпикурействе, наслаждении жизнью, пока она длится, также нередко проникнуто меланхолией:

На этой земле мы лишь прохожие. Давайте же проведем жизнь в мире и радости; Давайте наслаждаться… Так, словно нам суждено жить вечно; Так, словно нам не придет время умирать! Ах, если бы мы могли жить вечно, Ах, если бы нам не приходилось умирать!

Тот же фатализм мы наблюдаем в отношении к богам. Любовь к пышным церемониям наполняла жизнь ацтеков и достигала своего апогея в религиозных ритуалах.

Обобщения в отношении национального характера всегда опасны и вероятнее всего могут ввести в заблуждение, но типичный ацтек (который, должно быть, представляет собой такую же редкость, как типичный англичанин), судя по всему, был примерным гражданином – скорее консервативным, приверженным традициям. Он был честен и трудолюбив. Его агрессивные инстинкты сдерживались хорошими манерами и самообладанием. Он был церемонен в общении с другими, чувствителен к красоте и символизму, лежащим в основе национальной философии и религии. Склонен к высокопарности, и порой ему изменяло чувство юмора. Он гордился своим положением в обществе. Был суеверен и фаталистичен.

Еда и питье

Крупный рогатый скот завели в Америке европейские завоеватели. Для простой семьи ацтеков мясо было роскошью. Основу рациона составляла растительная пища, которой так богата Мексика.

Приготовление маиса являлось ежедневной заботой домохозяйки, и даже теперь в сельских районах Мексики у женщин это отнимает до шести часов в день. Зерна погружались на ночь в известь, чтобы облегчить очистку от шелухи, затем их отваривали и чистили, наконец, мололи между рифленой каменной скалкой и метате (каменной плитой на трех маленьких ножках). Из маисовой муки обычно делали тортилъи, тонкие круглые пресные лепешки, испеченные на плоских глиняных сковородах около 30 сантиметров в диаметре. Тортильи быстро черствели и через несколько часов уже становились несъедобными, поэтому к каждому приему пищи пекли свежие лепешки. Дневной рацион трехлетнего ребенка состоял из половины тортильи, пятилетний уже съедал целую, а к тринадцати годам – две лепешки в день.

Из маиса также делали что-то вроде каши – алголе, – которую приправляли перцем или подслащивали медом или сиропом из живицы агавы. Другим любимым блюдом были тамале – конвертики из толченого маиса, начиненные пикантными овощами или мясом. Саагун насчитывает более сорока различных форм и начинок тамале, и некоторые из приведенных им рецептов весьма экзотичны. Тамале начинялись грибами, фруктами, рыбой, кроличьим мясом, бобами, индюшачьими яйцами, зеленым и красным перцем – все это довольно аппетитно, но желудок европейца приходит в ужас при мысли о других начинках: пчелином воске, лягушках, улитках, головастиках или аксолотлях (личинках саламандр, которые выглядят как тритоны).

Город Теночтитлан располагался у озера, а со времени своего пребывания в болотах, когда нужда заставляла их есть все, что попадалось под руку, ацтеки научились употреблять в пищу любую разновидность водяных тварей. Рыба была важным источником протеина. Добывали также креветок и личинки водяных насекомых. Подобная пища была уделом бедняков и запасом на голодные годы, но некоторые из этих продуктов считались деликатесами. Аксолотли с желтым перцем были блюдом, приличествующим столу правителя.

Личинки насекомых собирали и с мясистых листьев агавы, а в определенное время года употребляли в пищу муравьев, буквально распухших от поглощенного ими меда.

Фермеры выращивали фрукты, помидоры, амарант, шалфей, авокадо, несколько разновидностей бобов. Кроме того, ацтеки собирали грибы, дикорастущие фрукты и овощи.

Озеро изобиловало дичью, а в случае удачи на суше охотник мог принести домой оленя или пекари, хотя чаще всего его добычей становились кролики, зайцы, суслики или голуби. Ацтеки презирали отоми из горных районов, которые употребляли в пищу «нечистых» тварей – таких, как ящерицы, крысы и змеи.

Единственным домашним источником мяса были индюшки и съедобные собаки. Они были без шерсти – порода сейчас вымершая. Их насильственно откармливали. Они были не в состоянии лаять, и испанский хронист, отец Клавигеро, описывает их как животных «с грустными глазами, не смеющих лаять, даже когда их бьют». Однако для крестьян и ремесленников и мясо птицы или собаки было роскошью, которая позволялась по особым случаям.

Обычно семья вставала на рассвете и работала до десяти часов утра – наступало время для первого приема пищи, которая для бедняков представляла собой лишь тарелку маисовой каши. Мужчина, работавший далеко от дома, обходился приготовленной женой холодной едой. Для тех, кто работал возле дома, основной прием пищи наступал в самое жаркое время дня. Для «неработающих классов» за ним, как правило, следовала сиеста.

У простолюдинов даже основной прием пищи мог состоять всего лишь из тортильяс или маисовых лепешек с бобами, да еще острого соуса из помидоров и красного перца – ацтеки, как и их сегодняшние потомки, любили острую пищу. Эта полуденная трапеза была последней, за исключением чашки жидкой кашицы из семян амаранта или маиса, которую ели перед сном. В доме крестьянина или ремесленника прием пищи – всего лишь короткая пауза в дневной рутине. Члены семьи усаживались возле очага (у них не было столов) и быстро ели, используя в качестве ложек свернутые тортильи. Если были гости, женщины сначала кормили всех мужчин и только после этого садились есть сами.

Безымянный конкистадор заметил, что «пища этих людей чрезвычайно скудна, так мало не ест, наверное, никто в мире», но знатные люди, богатые торговцы и наиболее обеспеченные ремесленники питались совершенно по-другому. Их еда намного разнообразнее, и ночь для них – время праздников и вечеринок. Такие люди могли позволить себе ананасы и шоколад, которые закупались в засушливой области Вера-Крус; устриц и крабов, черепах и морскую рыбу, которые привозились с побережья.

Берналь Диас оставил непосредственное описание трапезы во дворце Монтесумы.

Правитель восседал за ширмой у стола, покрытого превосходной белоснежной скатертью. Прежде чем пища была подана, четыре опрятные и красивые девушки принесли ему воду для омовения рук, в то время как другие подавали маисовые лепешки. «Для каждого приема пищи его повара готовили более тридцати различных кушаний, приготовленных по их обычаю, а под блюда они клали глиняные жаровни, чтобы пища не остыла. Они готовили более трехсот блюд для одного только Монтесумы и еще более тысячи для стражи». Несмотря на это грандиозное меню, сам Монтесума, по-видимому, был воздержан в пище, так как автор далее сообщает, что правитель отведал лишь немного фруктов, предложенных ему на десерт, и был также умерен в отношении шоколада, который последовал за основными блюдами.

Мы можем составить себе некоторое представление о том, что представляли собой тридцать императорских кушаний, из рукописей Саагуна. Среди мексиканских деликатесов, которые он перечисляет, были саранча с шалфеем, рыба с красным стручковым перцем и томатом, опунция с рыбьей икрой, лягушки с зеленым перцем, оленина с красным перцем, помидоры и молотые семечки, а также тушеная утка. Тыквенные семечки, обжаренные и подсоленные, как привычный нам арахис, шли в качестве легкой закуски.

Обычный напиток бедняков – вода, но состоятельные люди могли себе позволить пить шоколад, который высоко ценился (само название – англизированный вариант мексиканского слова «чоколатль»). Какао-бобы толкли, затем варили в воде с добавлением небольшого количества маисовой муки. Масляную пленку удаляли, смесь переливали в сосуд и взбивали в крепкую пену, которая постепенно таяла во рту. Обычно шоколад подавали холодным, часто его приправляли медом, ванилью или различными специями.

Алкогольный напиток октли приготовлялся из забродившего сока агавы. Ацтекские законы были в особенности суровы к пьяницам, но некоторые послабления допускались в отношении стариков и женщин – на том основании, что «их кровь стынет», – и им позволялось октли, даже напиваться пьяными по определенным праздникам. На свадьбах и празднествах проводилась большая раздача, и всем, кто был старше тридцати, разрешалось пить. Узаконенная норма составляла два кубка на человека, однако не возникает сомнения, что это правило часто нарушалось. Разрешалось время от времени выпивать носильщикам и людям, занятым другим тяжелым физическим трудом, а женщинам давали октли в качестве тонизирующего напитка сразу после родов.

Более опасный вид интоксикации вызывался наркотиками – такими, как пейотлъ (из кактуса, растущего в пустынях на севере Мексики) и горький черный гриб теонанакатлъ, «священный гриб», или «плоть богов», который иногда подавали с медом на празднествах. Пейотль, источник наркотика мескалин, обострял зрительное восприятие и вызывал цветные галлюцинации, а теонанакатлъ приводил к проявлению в мягкой форме симптомов помешательства с разного рода иллюзиями. Люди, съедавшие гриб, порой видели пугающие их вещи, например змей. Некоторым казалось, что их тела полны червей, которые их заживо поедают. Другие истерически хохотали, третьи прятались от чего-то, а некоторые даже вешались или бросались со скал. Семена вьюнка (известного в Англии как вьюнок пурпурный, или ипомея, который мексиканцы называли ололиукуи, или «священное растение») также вызывали галлюцинации, они применялись и как лечебное средство.

Менее опасным был табак, родина которого, как известно, Новый Свет. Богатые ацтеки курили по окончании трапезы. Табак смешивали с размолотым в порошок углем, цветами и другими ароматическими растениями. Смесь набивалась в трубки, сделанные из тростника или из более дорогих материалов – например, черепахового панциря, украшенного серебром, или раскрашенного и позолоченного дерева. Ацтеки зажимали ноздри пальцами и вдыхали дым. Диас рассказывает, как Монтесума, завершив свою вечернюю трапезу, пил свой шоколад, наблюдая за представлением, которое разыгрывали карлики и танцоры, а затем курил, прежде чем отправиться спать.

Игры и развлечения

Самым важным спортом в Мексике была игра в мяч, которой ацтеки, видевшие волю богов буквально во всем, придали религиозное значение. Для игры использовался корт в форме буквы «I» с увеличенными поперечинами. Центральная секция составляла в длину около 60 метров, в ширину – до 9 и была окружена стенами свыше 4 метров, сложенными из камня и оштукатуренными. Из центра каждой боковой стены выступало под прямыми углами над главной частью корта на высоте около 3 метров над землей каменное кольцо – с отверстием, достаточно большим, чтобы в него проходил каучуковый мяч диаметром 15 сантиметров. Корт, по описанию в Кодексе Мендосы, делился на четыре части, окрашенные в разные цвета.

Более привычно для нас разделение корта для этой игры на две половины – линией, проведенной от одного кольца до другого. Игроки должны были перекидывать мяч через эту линию, очки давались каждый раз, когда команде удавалось направить мяч в поперечную секцию половины противника. Для ударов по мячу разрешалось использовать только колени и локти, а так как мяч делался из твердого каучука, от его попаданий защищались кожаными поясами, набитыми хлопком. На руки и колени надевали что-то вроде щитков, так как часто вынуждены были бросаться на землю навстречу мячу. Несмотря на все эти предосторожности, игроки нередко умирали от изнеможения или получали такие сильные ушибы, что доктора вынуждены были пускать им кровь.

Если игроку удавалось забросить мяч в одно из колец, его команде присуждалась победа. В качестве награды победители имели право отнять одежду и прочее имущество зрителей. Это было сделать не так-то легко, поскольку зрители старались поспешно пробраться к выходу, в то время как игроки и их болельщики пытались схватить как можно больше жертв.

Хотя игрой в мяч забавлялась только знать и профессионалы, приглашенные правителем и его придворными, зрители очень напоминали сегодняшних фанатов на футбольных матчах или скачках. Люди приходили посмотреть на игру, сделать ставки и забыть на время о своих проблемах. Мудрый правитель, «когда он смотрел и видел, что народ и приближенные его начинали скучать, велел, чтобы игра в мяч велась так, чтобы развлечь и увеселить людей» (Саагун).

На символическом уровне игровая площадка представляла Вселенную, мяч выступал в роли Солнца, Луны или одной из планет. Сама игра посвящалась богам и была частью религиозных церемоний. Площадки обычно строились рядом с наиболее важными храмами. В Теночтитлане в храмовом комплексе располагались две игровые площадки, посвященные Солнцу и Луне.

Игра также использовалась в качестве испытания прорицаний. Так, Тескоко поставил в заклад свое царство против трех индюков в матче с Монтесумой, чтобы определить, говорили ли тескоканские астрологи правду, когда предсказали, что вскоре Мексикой будут править чужаки. В двух первых играх победу одержал Монтесума, но Нецауальпилли выиграл следующие три и вышел победителем. Ацтекский правитель, как нетрудно предположить, покинул площадку весьма озабоченным, и прошло не так уж много времени до того дня, когда предсказание сбылось.

Еще одним любимым времяпрепровождением была патолли, игра, напоминающая триктрак. В нее играли на циновке с узором, похожим на крест святого Андрея, разделенный на сектора, или «дома», некоторые из них имели особую разметку, призванную обозначить либо безопасную зону, либо зоны, за попадание в которые давались штрафные очки. Вместо кубиков-костей ацтеки использовали четыре или пять черных бобов с номерами, обозначенными отверстиями. Двенадцать фишек (шесть красных и шесть синих) делились между игроками, которые делали ходы в соответствии с выпавшим числом. Выброшенное количество очков, от 5 до 10, удваивалось, тем самым создавались условия для «пленения» противника.

Патолли, как и игра в мяч, имела религиозное значение и символизировала 35-летний цикл, но главная ее привлекательность для отчаянных игроков заключалась в ставках – они не колеблясь ставили на кон драгоценности, одежду, рабов и дома. Они разговаривали с бобами, терли их в ладонях на удачу и воскуряли благовония Макуильшочитлю (Пять Цветов) – богу, покровительствовавшему азартным играм. Некоторые настолько пристрастились к игре, что повсюду носили с собой набор для патолли. Многих эта страсть сгубила.

Еще одним развлечением, окутанным религиозным символизмом, был воладор. В землю врывался высокий столб с подвижной платформой наверху, и четверо мужчин, выряженных птицами, привязывали себя длинными веревками к углам платформы. По сигналу они спрыгивали, веревки, разматываясь, заставляли платформу крутиться, и четыре «птицы» принимались «летать» вокруг столба. Длина веревок была подобрана так, чтобы каждый игрок делал 13 оборотов, прежде чем достичь земли, таким образом всего было 52 оборота, что символизировало Календарный Год (см. главу 8).

Музыка и танцы

Ацтекский оркестр состоял всего из нескольких инструментов, способных выводить мелодию, но имел серьезные ударные инструменты. Таким образом, музыка скорее тяготела к ритмичности, чем к мелодичности, большую роль играли барабаны и трещотки.

Главную партию исполнял уэуэтлъ, вертикальный барабан, сделанный из полой колоды высотой порядка метра и 30 сантиметров в диаметре. Верхняя часть барабана была покрыта шкурой или змеиной кожей. На боках вырезаны барельефы. Эти вертикальные барабаны можно было настраивать – тон повышался путем нагревания инструмента возле жаровни. Обычно в уэуэтль били руками. Диас отмечал, что барабаны в храмах издавали «печальный звук», который был слышен за 6 миль.

Меньшие по размеру уэуэтли вешались на шею или зажимались под мышкой.

Более высокие звуки издавал тепонастли – деревянный гонг в форме горизонтального цилиндра. В него били палочками с каучуковыми наконечниками. Ацтекские гонги часто делались в форме животных или человека, а в стране миштеков их украшали резными мифологическими или религиозными сценками.

Другой тип барабана – трещоточный, шумовой – изготавливался из панциря морской или пресноводной черепахи. Были и трещотки причудливых форм из глины или дерева. К ударным инструментам также относились высушенные тыквы, наполненные семенами или галькой, при тряске они издавали шелестящий звук. Самый большой инструмент из рода трещоток был увешан колокольчиками и деревянными дисками, которые бились друг о друга, когда одним концом инструмент ударялся о землю. Еще один ритмический инструмент – «терка» из зазубренной кости, по которой водили палочкой или краем раковины. Да еще танцоры, чтобы усилить ритмический эффект, прикрепляли к одежде медные колокольчики и брали связки бренчащих предметов – раковин, косточек, высушенных орехов.

Струнные инструменты были ацтекам неизвестны, и мелодическую линию вели флейты. Их делали из глины (реже из бамбука или кости), они были 6—8 дюймов длиной и могли издавать только определенное количество нот. Обычно нот было пять, что позволяет предположить, что ацтеки использовали октаву из пяти нот, но они также использовали сдвоенные и строенные флейты, имевшие в целом до шестнадцати клапанов.

Трубы из раковин, чьи печальные звуки могли варьироваться при изменении потока воздуха, использовались для подачи сигнала к началу празднеств, чтобы освободить путь для процессий и чтобы разбудить город ранним утром. Глиняные свистульки в виде фигурок животных и человека могли быть детскими игрушками, но подобные инструменты (часто с несколькими клапанами) использовались и в битвах, чтобы подавать сигналы и привести противника в замешательство.

Одним из самых важных инструментов был, разумеется, человеческий голос. В культуре ацтеков пение, инструментальная музыка и танцы так тесно связаны друг с другом, что невозможно говорить об одном, не упоминая другое. Оркестровые «исполнения», в которых музыканты играли слушателям, были редки, и, как видим, ацтекский оркестр по своей структуре малопригоден для такой цели. Сильная ритмическая секция, однако, была идеальна для отбивания ритма для танцоров и для аккомпанирования хорам или певцам, а именно эти музыкальные действа играли большую роль в жизни мексиканцев.

Пение, танцы и театральные представления – любимые развлечения ацтеков, и во всех богатых семьях обязательно были свои труппы профессионалов. Гостей развлекали песнями, танцами, пантомимой, декламированием стихов, а также пьесами, в которых актеры надевали специальные костюмы, чтобы играть свои роли. Различные племена или регионы империи имели свой репертуар и свой стиль пения, и, когда артисты исполняли песни или пьесы другой провинции, они одевались в соответствующие костюмы и копировали манеру тех, кого изображали. Серьезные представления чередовались с комическими номерами, исполняемыми клоунами, карликами, горбунами, жонглерами, танцорами на ходулях и акробатами, которые танцевали вместе с артистами, балансирующими на их плечах.

Музыкальные стандарты во дворце Монтесумы, должно быть, были высоки, поскольку данное Саагуном описание празднества завершается такими словами:

«И если артисты делали что-то неверно – оказался ли тепонастли не настроен, или тот, кто исполнял песню, фальшивил, или танцор плохо танцевал, – правитель повелевал бросить в тюрьму всякого, кто совершал ошибку. Его заключали в тюрьму, и он умирал там».

Музыка была неотъемлемой частью образования знати и жрецов. Понятно, что у себя дома люди пели и танцевали для собственного удовольствия, но ацтекская музыка играла и социальную роль. Пышные празднества давали людям снять напряжение, расслабиться, выплеснуть энергию. Танцы и пение были развлечением, но в то же время они «сплачивали» людей и богов. Здесь нет никакого внутреннего противоречия, ведь и наши рождественские празднества и масленичные карнавалы представляют собой сочетание священных ритуалов и развлечений. Наши гимны и оратории – современные аналоги ацтекских религиозных песнопений. Эта аналогия помогает понять, почему тщательность в исполнении традиционных ритуалов была так важна для ацтеков.

Вот как писал об этом испанский монах Мотолиниа:

«На этих религиозных празднествах они чествуют и восхваляют своих богов не только песнями, но также и своим сердцем и движениями своих тел. Чтобы сделать это как подобает, они используют устоявшиеся схемы, не только в движениях головы, рук и ног, но и всего тела».

В одиннадцатый месяц года люди собирались на закате дня на площади для исполнения танца «взмахи рук»: четыре ряда танцоров передвигались по кругу молча и без всякого музыкального аккомпанемента. Также был «змеиный» танец, в котором воины и девушки брались за руки, а в другом танце знатные люди Теночтитлана и Тлателолько выстраивались в два ряда лицом друг к другу. Многие из обрядовых танцев скорее представляли собой музыкальные спектакли, в которых жрецы или артисты, изображавшие богов, исполняли сольные партии, а все остальные выступали в качестве хора и кордебалета.

Помимо религиозных танцев были и светские танцевальные действа, в которых принимало участие до 4 тысяч человек. Дуран описывает вызывающий и непристойный танец, который он сравнивает с сарабандой, в других танцующие обнимали друг друга за шею или талию. Был светский танец, в котором исполнители брались за руки, образовывая две длинные шеренги, каждую из них вел опытный танцор, и его движения повторяла вся шеренга. Иногда он копировал манеры чужестранцев, женщин или пьяниц. Он то и дело менял темп танца, обостряя ощущения. При этом два человека читали нараспев стихи, а остальные вторили им в хоре.

Музыка не записывалась, поэтому ни одна ацтекская мелодия до нас не дошла. В Теночтитлане были специальные учебные заведения, в которых опытные наставники обучали мальчиков и девочек пению, танцам и игре на музыкальных инструментах.

У ацтеков не было четкого разграничения между музыкальным и литературным искусством. Стихи пели или декламировали под музыкальное сопровождение. Над текстами некоторых поэм есть обозначения, задающие ритм тепонастли, которые аккомпанировали декламаторам. Даже слова, обозначающие «поэму» и «песню», имели один корень.

Из изучения текстов песен ясно, насколько музыкальные действа отражали ацтекские религиозные верования и чаяния нации. По этой причине испанцы сделали все, что в их силах, чтобы принизить ацтекскую музыкальную традицию. В 1555 году (спустя тридцать один год после конкисты) было издано такое указание: «Индейцы не должны петь указанные песнопения из своих ритуалов без предварительного одобрения духовенства или людей, которые хорошо знают язык. Проповедники должны следить за тем, чтобы в этих песнопениях не было ничего языческого и нечестивого».

Язык и устная литература

Язык науатль приятен слуху, с легким произношением и обладает богатым словарным составом. Подобно греческому и немецкому языкам, науатль имеет обыкновение строить длинные, сложные слова посредством того, что М. Леон-Портилья назвал лингвистической инженерией – вид языковой структуры, позволяющей с легкостью создавать абстрактные термины, в которых можно выразить философские или поэтические идеи.

Таким образом, разговорный науатль обладает большой гибкостью, но, к сожалению, ацтекская система письма была не способна запечатлеть сложные или абстрактные суждения. Антонио де Геррера, хронист короля Филиппа II, проницательно заметил:

«…Оттого, что их письмо не так совершенно, как наше собственное, они не в состоянии точно все записать и отражают лишь суть своих мыслей. Однако они заучивают множество речей, молитв и песен. Они очень заботятся о том, чтобы молодые люди учили их наизусть, и для этого создают школы, в которых старики обучают группы молодежи. Только так тексты сохраняются во всей своей полноте». И действительно, заучивание наизусть было важной частью образования детей – в особенности посещавших школу телъпочкалли, где чтению и письму не обучали.

В силу невозможности использовать иероглифы для записи поэзии с ее утонченными мыслями и языком окрепла устная традиция – она сохранила литературу, написанную на языке науатль. Самые значительные песни и речи передавались из поколения в поколение. В одном из своих стихов Нецауалькойотль сказал так:

Мои цветы никогда не увянут, моим песням не суждено быть забытыми: Я, певец, исполню их, и они разнесутся повсюду.

Эта поэма была сочинена, должно быть, незадолго до смерти правителя (1427 г.), но ее все еще исполняли в XVI веке, когда испанцы разработали алфавит и стало возможным записывать ацтекскую литературу. Около 2 тысяч различных текстов были зафиксированы таким образом. Среди них – гимны; эпические поэмы; лирические поэмы, воспевающие красоту цветов или скорбящие о быстротечности человеческой жизни; драматические произведения и фрагменты театральных пьес; песни, передающие ацтекские легенды и исторические песни; произведения на философские темы; поэтические сообщения (о болезнях, кометах, происшествиях на охоте), а также произведения комического характера. Основными категориями прозы были исторические хроники и так называемые «Наставления старших» – пространные менторские речи, адресованные молодым людям.

Как мы говорили, поэзия была предназначена в основном для пения или декламирования под аккомпанемент. Это оставило свой отпечаток на структуре стихов – мексиканская поэзия имеет характеристики, обычные для устной литературы во всем мире. Такие испытанные приемы, как повторение, параллелизм и использование рефренов, обнаруживаются везде, где устное творчество преобладает над письменным (например, в псалмах, а также в оперных ариях, народных песнях, политических речах и детских стишках). Они выполняют двойную функцию – делают стихи более легкими для запоминания и в то же время снижают темп повествования, так что у аудитории достаточно времени, чтобы постичь смысл произведения.

Поэзия науатль нерифмованная. Она достигает музыкального эффекта благодаря ритму и балансу ударных и безударных слогов, комбинированных с искусным использованием цезур и естественных пауз. Популярные приемы – ассонанс и аллитерация. Язык – возвышенный, наполненный метафорами, параллелизмами и скрытыми аллюзиями. Последнее в особенности характерно в отношении гимнов, которые по-настоящему были понятны только жрецам и людям образованным. Некоторые из этих произведений – магические заклинания, повторяемые снова и снова с незначительными вариациями, как в этой песне, адресованной богине маиса:

О семь початков, пробудитесь, встаньте. Наша мать, теперь ты покидаешь нас; ты уходишь в свой дом в Тлалокан. Пробудитесь, встаньте. Наша мать, теперь ты покидаешь нас; ты уходишь в свой дом в Тлалокан.

Вся поэзия науатль, религиозная или светская, полна образности. В одной военной поэме поле битвы описывается как место,

где разлит божественный пылающий напиток, где божественные орлы почернели от дыма, где рычат тигры, где рассыпаны драгоценные камни и богатые украшения, где бесценные перья волнуются, как пена, там, где воины ранят друг друга и знатные вельможи разгромлены наголову.

Благодаря образности поэту удалось запечатлеть весь блеск и все смешение ацтекской битвы. Он был уверен, что его аудитория поймет намек на воинов Орла и Ягуара и на кровь – «божественный напиток», – ибо она часто проливалась на алтарях во славу богов.

Еще одним излюбленным приемом, используемым как в прозе, так и в поэзии, было совмещение двух слов или фраз так, чтобы навести на мысль о понятии, которое прямо не обозначалось. Эти совмещения всегда использовались метафорически, и прямое их значение было отчасти или полностью утрачено:

Рассказы наших читателей

Татьяна

 Отличный музей, пожалуй, самый главный/важный в Мехико-сити. Особо ценно посетить его перед поездками к пирамидам. Большой, но хорошо структурирован. Не забудьте взять карту-схему со стойки рядом с кассой. 

Читать полностью

«в мешке и в сундуке» = тайна;

«в облаках, в тумане» = таинственно;

«жадеит и прекрасные перья» = красота;

«место преткновения и перекрестки» = нравственная проблема.

Словосочетание «цветок и песня» обозначало саму поэзию и являлось повторяющейся метафорой в ацтекских стихах, как в этой элегии, воспевающей поэта:

Изумруд упал на землю, расцвел цветок, твоя песня! Всякий раз, когда ты исполняешь свои песни здесь, в Мексике, солнце сияет вечно.

Ацтекские речи сегодня представляют собой весьма скучное чтение. «Наставления старших» многословны и высокопарны, полны иносказаний и повторений, отягощены образностью и витиеватыми фразами, которые считались признаком изысканного стиля. Впрочем, вся литература – это продукт своего времени, и простота, которой мы так восхищаемся сегодня, всего лишь отражение скорости и суеты современной жизни. Ацтекская литература сочинялась в более спокойные времена, когда у человека было больше возможностей спокойно сидеть и слушать, когда больше значили древние традиции и было больше условностей в повседневной жизни. Наши деды, воспитанные на длинных проповедях и многотомных романах, возможно, выказали бы ацтекской наставительной литературе свои симпатии.

Итак, в XVI веке были записаны тексты речей, поэтических представлений и пиктографических кодексов. Приведем фрагмент из манускрипта 1576 года – все изложенные в хронике события реальны:

«10-й год Кремня.

Чимальпопока умер. Тепанеки ушли с ним.

13-й год Дома.

В этот год солнце было проглочено (то есть было затмение): появились все звезды. Это случилось, когда умер Ашайякатль.

11-й год Кролика.

В этот год была буря с градом. Вся рыба в воде погибла».

Глава 3. Семейная жизнь

Когда юноше исполнялось двадцать лет, он считался готовым взять на себя обязанности взрослой жизни. Фактически это означало, что он должен жениться, так как без жены, которая готовила пищу и вела хозяйство, он не мог завести собственный дом. Неженатые мужчины и незамужние женщины не считались членами общины, но, как только пара вступала в брак, они становились полноправными гражданами, внесенными в реестр домовладельцев, который вели писцы калъпулли, и получали право обрабатывать земельный участок, находящийся во владении семейства.

От обоих партнеров требовались особые навыки. Мужчина должен был уметь построить дом, занимался крестьянским трудом или ремеслом. Женщина готовила еду, заботилась о детях, ткала полотно и шила одежду, работала на огороде и приглядывала за домашним скотом. В глазах общества брак без детей был неполным. Бездетность становилась не только личной, но и социальной трагедией, и многие бездетные браки заканчивались разводом. Так что жизненные устремления обычного ацтека, будь то женщина или мужчина, были те же, что и у людей во всем мире: уважаемое положение в обществе, счастливая семейная жизнь и брак, благословенный детьми.

Рождение

Рождение ребенка служило поводом к празднованию. Роды обычно доверялись опытным акушеркам, которые были искушены как в медицинском, так и в ритуальном аспектах деторождения. Каждое важное событие в жизни ацтеков сопровождалось речами. Даже новорожденный ребенок не мог их избегнуть, и, перерезая ребенку пуповину, акушерка объясняла ему, какие обязанности у него будут в жизни. Если рождался мальчик, он должен был вырасти храбрым воином, чьей целью было напоить Солнце кровью врагов. Девочка должна была проводить дни в заботах о хозяйстве и редко покидать дом. После произнесения таких речей акушерка окунала младенца в холодную воду и клала спеленатого ребенка в колыбель.

Тем временем всем родственникам сообщали о счастливом событии, и они собирались у дома, чтобы поздравить мать и взглянуть на ребенка. Входя в дом, гости брали щепотку золы и посыпали ею свои колени и другие суставы, это было что-то вроде заклинания, чтобы предотвратить хромоту и ревматизм у ребенка. Родителям вручались подарки, и снова произносились неизбежные речи. Гости приходили в течение четырех дней. В это время семья тщательно следила за огнем, чтобы он ни разу не погас. Никому не позволялось выносить из дома горящие дрова, «чтобы не отнять славу у новорожденного» (Саагун).

Иногда в течение четырех дней празднования отец звал астролога, чтобы тот составил гороскоп младенца и определил благоприятный день для церемонии наречения ребенка. Ацтеки верили, что знак дня, под которым родился ребенок, будет оказывать влияние на всю его последующую жизнь. Ребенок, рожденный во 2-й день Кролика, мог стать пьяницей, который навлечет беды на себя и на свою семью. Знак 9 – Оленя – давал человеку несносный характер, он становился сквернословом и лентяем, а мальчику, рожденному под знаком 1 – Оцелота, – суждено было закончить свою жизнь рабом или жертвой, принесенной богам. Другие дни считались счастливыми: 10-й Орла давал силу и храбрость, 11-й Стервятника – долгую и счастливую жизнь, 7-й – Цветок – был хорошим днем для ремесленников, 5-й – Обезьяна – давал ребенку дар развлечения и увеселения других, тогда как ребенку, рожденному под знаком 4 – Собака, – суждено было процветать без видимых усилий. Прочие дни могли быть либо счастливыми, либо несчастливыми. Ребенку, рожденному в 3-й день Воды, могло легко привалить богатство, но и так же легко уйти – «как утекает вода».

Ясно, что эти предсказания исполнялись далеко не всегда и что знак дня рождения не мог быть единственным фактором, определяющим счастливую или несчастливую участь. Человек мог до некоторой степени контролировать свою судьбу. Благоприятный для рождения знак мог стать неудачным вследствие вмешательства злых сил, но соблюдающий правила жизни имел надежду на успешное будущее. Точно так же действие плохого знака могло быть исправлено благонравием и соблюдением религиозных обрядов. Но даже в этом случае человек, рожденный под неблагоприятным знаком, всегда нес на себе отпечаток предрасположенности к неудачам.

Поэтому было так важно выбрать и наиболее благоприятный день для наречения ребенка. Обычно эту церемонию старались провести через четыре дня после рождения, но детям, рожденным в несчастливые дни, не давали имя до тех пор, пока не наступал день для них благоприятный.

Акушерка также брала на себя заботу о соблюдении ритуала наречения. Ребенка выносили во двор дома, чтобы искупать в глиняном ушате, помещенном на слой тростника. Водой окропляли ротик младенца, его грудь и голову, в это время читались соответствующие заклинания. Затем акушерка омывала ребенка и читала молитву, ограждающую его от злых сил. Затем ребенка «преподносили в дар» Солнцу, молясь о том, чтобы в будущем он стал храбрым воином.

Ребенку мужского пола демонстрировали символы отцовской профессии. Миниатюрный щит и стрелы – чтобы показать, что он станет воином. Инструменты мастера – если он должен был унаследовать ремесло отца. Пуповина младенца и его миниатюрное оружие передавались воину для захоронения на поле битвы. Девочке акушерка показывала крошечное веретено, корзинку с принадлежностями для рукоделия и метлу, символизирующую ее домашние обязанности. Пуповина ребенка погребалась в доме, чтобы показать, что ей никогда не странствовать, как ее брату. После этого объявлялось имя ребенка.

У каждого ребенка было календарное имя, данное в соответствии с датой его рождения, а также личное имя, принадлежавшее только ему одному. Самым известным правителем Тескоко, например, был Нецауалькойотль (что в переводе означает Голодный Койот), но иногда он фигурирует в текстах под своим календарным именем Ка-Масатль, 1-й Оленя. Животные вообще часто встречаются в именах ацтеков, хроники полны описаний деяний таких персонажей, как Сердитый Индюк, Пчела в Камышах, Говорящий Орел или Огненный Койот. Были имена по предметам одежды или по личным качествам, например Тот, Кто Смеется Над Женщинами или неудачно названный Мокиуикс (Пьяница). Некоторые имена, например Черный Холм, имели топографическое происхождение. Девочкам давали более женственные имена, такие, как Нефритовая Куколка или Драгоценное Сломанное Перо Птицы Кетсаль (что на языке науатль звучит длинно и труднопроизносимо). Особенно популярны были цветочные имена, например: Миауашуитль (Бирюзовый Цветок Маиса) или Куиаушочитль (Дождевой Цветок). Все эти личные имена, как и названия городов, можно было записать в виде пиктограмм.

После окончания церемонии наречения следовало пиршество для всех родственников и друзей семьи. Гостей украшали гирляндами из цветов и давали покурить ароматный табак, пока женщины готовили еду. Тут имелась еще одна возможность для демонстрации ораторского искусства. Во всех речах, даже в тех, что произносились по случаю рождения ребенка, проскальзывала меланхолическая нотка – неизменно упоминалось о быстротечности человеческой жизни и о предстоящих испытаниях. Акушерки поднимали эту тему, как только ребенок рождался: «Мы не знаем, будешь ли ты долго жить среди нас… Мы не можем сказать, какая судьба тебе уготована…» – говорили они, а старики развивали эту тему во время трапезы:

«О мой возлюбленный внук… тебе предстоит многое узнать и многое испытать: боль, несчастья и страдания. Земля эта – место страданий и скорби, место тяжелого труда и страданий. Может быть, станет нам благословением и наградой, если ты недолго пробудешь с нами».

После главных блюд подавали шоколад, но наступали сумерки, и старики часто отставляли его в сторону, чтобы насладиться кубком опьяняющего октли. К позднему вечеру они все были пьяны, пели, острили и не отказывали себе в удовольствии разразиться сентиментальными рыданиями, так что со стороны казалось, «будто лают псы».

Через двадцать дней, когда волнения, связанные с «крещением» ребенка, шли на убыль, родители несли младенца в храм, подносили богам пищу и одежды и демонстрировали ребенка жрецам.

Детство и воспитание

Поначалу ребенку не давали никакой работы, а лишь учили «тихим словом». Затем, в возрасте четырех лет, начиналось практическое обучение и детям разрешалось выполнять простую работу под неусыпным оком взрослых. Мальчиков посыпали за водой, пока матери перечисляли дочерям названия и предназначение всех предметов в рабочей корзинке. Мало-помалу детям давали более ответственные задания, девочки помогали матерям по дому, а мальчики ходили вместе с отцами на работу или на рынок.

Образование девочек в действительности являлось подготовкой к браку. Девочка пяти – семи лет уже знала, как обращаться с веретеном и прясть нити, в подростковом возрасте ее приобщали к приготовлению пищи, а в возрасте четырнадцати лет девочка училась ткать полотно. До брака оставалось два года, а девочка уже была обученной вести дом и способной пополнять достаток в семье, изготавливая полотно на продажу. Воспитание мальчиков было столь же практичным. Пятилетний карапуз ковылял за отцом, неся несколько хворостин или крошечную вязанку. Шло время, и мальчик учился ловить рыбу, резать тростник и управлять каноэ на озере.

В то же время родители учили своих детей хорошему поведению и заставляли их выслушивать лекции о добродетельности тяжелого труда, правдивости, уважении к старшим, необходимости самообладания, послушания власти и воле богов. Ленивые или непослушные дети наказывались. Мальчиков били, кололи иглами кактуса, затем связывали руки и ноги и оставляли лежать обнаженными на сырой земле весь день или держали над огнем, в котором горели стручки красного перца, и вдыхать горький дым. Девочек тоже кололи иглами или держали над огнем, а еще заставляли выполнять дополнительную работу по дому, вставать до рассвета и целый день убираться в доме и мести улицу перед домом.

Дети из знатных семей воспитывались в еще большей строгости, так как жизнь взрослого должна была служить примером всем остальным людям. Мальчиков вскоре отправляли в школу калъмекак (см. далее), но некоторые девочки не покидали дом до дня своей свадьбы. Воспитание дочери правителя было особенно суровым, и следующий фрагмент текста (из рукописи Сориты) позволяет предположить, что жизнь во дворце отличалась холодностью и формальностью:

«Когда ей исполнилось четыре года, они внушили ей необходимость выказывать благоразумие в речах и поведении, в облике и манере держаться… Дочь правителя ходила только в сопровождении множества женщин преклонного возраста, и она выступала так скромно, что никогда не поднимала глаз от земли… она никогда не разговаривала в храме, за исключением чтения молитв, которым ее обучили. Она не должна была разговаривать во время еды, но должна была хранить совершенное молчание. Правило, что мужчина, даже брат, не должен разговаривать с незамужней женщиной, соблюдалось так строго, словно это был закон… Девицы не могли выходить в сад без сопровождения. Если они осмеливались сделать хоть шаг за дверь, их сурово наказывали, особенно если они пребывали в возрасте от десяти до двенадцати лет. Девицы, которые поднимали глаза от земли или оглядывались, также подвергались жестокому наказанию. То же самое ждало девушек ленивых или легкомысленных. Их обучали, как говорить с женами правителя и другими людьми, и, если они выказывали нерадивость, их также ждало наказание. Им постоянно внушали со всем вниманием относиться к хорошим советам, которые они получали.

Когда им исполнялось пять лет, их няньки начинали учить их вышиванию, шитью и ткачеству и никогда не позволяли им лениться. Девица (даже будучи ребенком), которая прекращала работать без разрешения, наказывалась».

Постоянное давление, наказания и тяжелая работа – эти темы вновь и вновь возникают в этом и других подобных текстах. Царственные родители, по всей видимости, оставались для детей недоступными, вели себя с ними отчужденно и холодно. В определенные часы маленьким девочкам разрешалось играть в присутствии своих матерей, но даже тогда стражники и няньки присутствовали в комнате и не было никакого намека на теплые семейные отношения. Беседа их с отцом произвела на Сориту еще более удручающее впечатление:

«Когда правитель пожелал увидеть своих дочерей, они пришли к нему процессией, перед ними выступала пожилая женщина, а за ними шли другие придворные. Они никогда не выходили без разрешения своего отца. Войдя в зал, они остановились перед отцом, который приказал им сесть. Затем заговорила женщина, она приветствовала правителя от имени его дочерей. Она передала отцу розы и другие цветы, а также фрукты, которые они собрали для него, а также вышивки, которые они приготовили для него… Отец заговорил с дочерьми, посоветовал им вести себя хорошо и слушать советы матерей и учителей, уважать и во всем слушаться их, прилежно работать. Девочки не сказали ни слова, лишь приблизились к правителю одна за другой и почтительно поклонились ему, после чего ушли. Никто не засмеялся в присутствии правителя, все вели себя сдержанно и скромно».

Отпрыски правителя часто завидовали детям простых людей, которые так много времени проводили со своими родителями и для которых правила поведения были куда менее строгими.

Кроме домашнего образования, все ацтекские дети могли обучаться в школе. Некоторые ранние манускрипты говорят, что школьное обучение начиналось с пяти лет, но Кодекс Мендосы утверждает, что дети до пятнадцати лет все еще пребывали много времени дома, хотя они, возможно, проводили в школе неполный день. Существовало два типа школ: одна – тельпочкалли, или «дом молодых», – для сыновей торговцев и крестьян, и другая – кальмекак – для высшего сословия. Всех мальчиков заставляли посещать школу того или иного типа. Девочек из хороших семей отправляли в храм, где их обучали как жриц, хотя большинство из них оставляли учебу через несколько лет, чтобы выйти замуж. Образование в тельпочкалли было доступно и для девочек, но для детей каждого пола были разные школы.

Ацтекское образование прежде всего ставило перед собой цель воспитать гражданина. Знакомые Саагуна описывали идеального школьника как «прилежного, послушного, которого легко обучать, покорного, умного, почтительного, полного благоговения, того, кто склоняется в поклоне, подчиняется, уважает других, которому можно внушить полезные мысли». Нигде в этом списке добродетелей не найти упоминания о любознательности. Мысль о том, что знание может представлять ценность само по себе, была бы – если бы она вообще возникла – отвергнута ацтекским обществом, как бесполезная для его нужд. К чему обычному человеку знания, которые он никогда не сможет применить на практике, или зачем ему размышлять, если для этого есть власть?

Целью образования и воспитания было научить ребенка тому, что государство считало необходимым, принимая во внимание его социальное происхождение и его вероятное будущее. В результате должна была получиться, говоря современным языком, «социально зрелая» личность. Независимость и инакомыслие подавлялись, а двухшкольная система с одним типом образования для богатых и другим для бедных помогала сохранить различие между знатью и низшими сословиями.

Каждый кальпулли, или клан (см. главу 4), содержал «дом молодых», где обучались дети незнатного происхождения. Обычно школа находилась рядом с храмом клана, ею управляли воины, доказавшие свою ценность, захватив в битвах несколько пленных. Каждую тельпочкалли возглавлял старейшина, тлакатекатль (директор школы), которому помогали учителя. Они не получали за свою работу плату, и школа содержалась на доход от обрабатываемых полей, выделенных для нее. Мальчики спали в школе, но приходили домой есть и проводили часть дня с отцами, получая практические навыки в деле, которым они станут заниматься, когда вырастут. В дни сбора урожая сыновьям фермеров разрешалось пропускать школу в течение нескольких дней, чтобы помочь отцам в полях, а возвращаясь в школу, они приносили с собой некоторое количество собранного ими зерна.

В доме молодых мальчики изучали ацтекскую историю и то, что можно назвать «общественными науками», включая религию, ритуалы, правильное поведение, музыку, танцы и пение – последние три науки изучались не по причине их культурной ценности, а потому, что они играли важную роль в религиозных обрядах. Обучение в тельпочкалли не включало в себя традиционные чтение, письмо и арифметику, а поскольку не было учебников, обучение было исключительно устным и практическим, причем многое приходилось заучивать наизусть. Лодырей и прогульщиков наказывали, обривая им головы.

Курс обучения был также направлен на то, чтобы подготовить мальчиков к тяготам военной жизни. С этой целью жизнь в школе намеренно делалась неудобной: юноши получали спартанскую тренировку, «ели только крошечный кусок черствой лепешки и спали почти не укрываясь, подставляя полуголые тела холодному ночному воздуху в комнатах и помещениях, открытых, как портики» (Сорита). Воины-учителя показывали им, как обращаться с оружием, и наиболее способные мальчики принимали участие в настоящих сражениях, в то время как остальные наблюдали за ними и изучали военные маневры. Было также много тяжелой физической работы: уборка школы и храма, доставка воды и дров, изготовление глиняных кирпичей, починка оросительных каналов или работа на школьных полях. Вечером мальчики получали право отдохнуть. Работа заканчивалась до заката, и мальчики отправлялись домой, чтобы вымыться и сменить одежду, прежде чем возвращаться в тельпочкалли, где они зажигали большой костер и танцевали до полуночи, когда наступало время возвращаться в свои казармы.

Школы тельпочкалли были предназначены для обучения простых граждан. Школы кальмекак воспитывали элиту, мальчиков, из которых впоследствии вырастали жрецы, военачальники, судьи, государственные служащие. Количество мест в таких школах было ограниченно, и большинство учащихся принадлежали к знати, однако эти школы разрешалось посещать и нескольким детям торговцев, а порой даже и мальчикам из бедных семей простолюдинов, если они выказывали необыкновенный ум.

Школы кальмекак строились рядом с храмами и переходили под прямой контроль духовенства. Все учителя были жрецами (в то время самый образованный класс в Мексике), и атмосфера в школе напоминала скорее монастырскую, чем школьную. Мальчики спали в школе, а готовили пищу и ели в здании под постоянным присмотром учителей.

Целью кальмекак было обучить детей «хорошим привычкам, догматам и обрядам». В дополнение к предметам, преподаваемым в тельпочкалли, в кальмекак обучали основам медицины, управлению, математике, календарю и астрологии, юриспруденции, архитектуре, письму и религии со всеми ее сложными ритуалами.

Курс обучения ставил акцент на воспитание самообладания, скромности и альтруизма, так как учителя верили, что тот, кому предназначено руководить, сначала должен научиться слушаться. Соответственно, богом кальмекак был Кецалькоатль, который был символом самопожертвования и одновременно покровителем знаний. Хотя дети были преимущественно из знатных семей, им часто поручали работу, которую обычно выполняли слуги: уборка и подметание, или аграрные работы на землях храма, или собирание дров. Их заставляли голодать и каяться, ходить ночью в пустынные места в горах, иногда довольно далеко от школы, где они воскуряли благовония и усмиряли свою плоть, прокалывая уши и ноги иглами кактуса. В полночь все мальчики вставали с постелей для чтения молитвы и принятия холодной ванны.

Школы кальмекак для девочек также отличались суровостью. Здание школы окружалось высокими стенами, а учителями были старые жрицы. Когда бы девочки ни выходили за пределы школы, их неизменно сопровождали пожилые женщины, и девочкам запрещалось разговаривать с мальчиками. Во время еды полагалось соблюдать тишину, а в течение дня наступали часы принудительного молчания – самая суровая форма дисциплины, которую можно было придумать для маленьких девочек. В течение дня они обучались религии и женскому рукоделию – ткачеству и вышиванию, а ночью вынуждены были вставать несколько раз, чтобы помолиться и воскурить благовония.

Брак

Когда молодой человек достигал зрелости, его родители начинали подыскивать девушку, которая могла бы стать ему подходящей женой. Брака от него ожидали, но не принуждали. Впрочем, как говорит Сорита, «почти никто не отказывался жениться, когда его убеждали сделать это».

Выбор супруги не был заботой одного только юноши. По крайней мере теоретически, все организовывали заинтересованные семейства, а рассказы о свадьбах с уходом из семьи позволяют предположить, что иногда партнеры пытались предотвратить то, что они считали неподходящим браком. Дело не обходилось без астрологов, которых приглашали для изучения гороскопов пары, чтобы убедиться, что брак будет удачным.

Как только родственники юноши избирали невесту, они прибегали к услугам старых женщин, выполнявших роль свах и посещавших семью невесты от имени потенциального жениха. Ацтеки не стремились все упростить, и переговоры между двумя семействами должны были следовать по установленному порядку. Родственники девушки, конечно, прекрасно обо всем знали, но, даже если они одобряли предстоящий брак, обычай требовал от них отвергнуть первое сватовство. Выслушав гостей, они приносили вежливые извинения – говорили, что их дочь еще слишком молода, что она на самом деле недостойна такого прекрасного молодого человека, что следует посоветоваться со всеми членами семьи, прежде чем принимать решение, и так далее, – но они были очень осторожны, чтобы их отказ не прозвучал слишком категорично. Через несколько дней свахи вновь приходили в дом девушки и опять заводили разговор о возможной свадьбе. Поначалу родители девушки для виду отказывались, но затем разговор переходил в практическую плоскость – приданое невесты и какие подарки должна сделать семья жениха.

Тем временем юноша выпрашивал официальное разрешение покинуть школу. Это разрешение всегда давалось, а если юноша был беден, он получал подарок из кладовых тельпочкалли.

В период подготовки к свадьбе пара должна была выслушивать множество сказанных из лучших побуждений советов от старших. Кроме того, есть подозрения, что молодых изрядно поддразнивали, хотя записей об этом не сохранилось. Отцы обращались к сыновьям с такими словами:

«Делай то, что тебе предназначено. Трудись, сажай деревья и работай в поте лица своего. Не бросай свою ношу, не позволяй себе лениться. Ибо, если ты будешь нерадив и ленив, ты не сможешь обеспечить себя или твою жену и детей… Люби и будь милосерден. Не будь гордецом и не делай зла другим. Будь хорошо воспитан и вежлив, и тебя будут любить и уважать… Почитай и слушайся старших… Не жалуйся и не отвечай грубо своим родителям или тем, кто советует тебе трудиться».

Сорита приводит пример советов матери своей дочери:

«Когда родители твои дают тебе мужа, не будь непочтительна с ним. Почитай и слушайся его и с радостью делай то, что тебе сказано. Не отворачивай от него лица своего, а если он обидит тебя, забудь об этом. Если он живет только твоим трудом, не презирай его за это, не будь сварлива или нелюбезна с ним, ибо тогда ты погрешишь против Бога, а твой муж будет сердиться на тебя. Скажи ему кротко о том, что, по-твоему, ему следует сделать. Не обижай его и не говори обидных слов ему перед чужими людьми и даже наедине с ним, потому что тогда ты навредишь и себе, и вина в этом будет только твоя».

Таким образом, хозяином был муж дома, но женщина многое могла сказать по поводу ведения дома, и, выходя замуж, она не теряла своих прав гражданина. Она могла владеть собственностью, заключать сделки и заниматься коммерцией, могла возбуждать иски в судах. И могла ходатайствовать о разводе, если ее муж плохо обращался с ней. Обычно ее обязанностей как домохозяйки и матери было достаточно, чтобы занять все ее время. От женщины не ждали, что она будет делать карьеру, но при определенных обстоятельствах она могла стать профессиональной акушеркой, свахой или целительницей, хотя эти занятия, как правило, были уделом пожилых, умудренных опытом женщин.

Шестнадцатилетняя девушка на пороге замужества была более занята проблемами обустройства дома, чем выбором карьеры, и по мере того, как приближался день церемонии, подготовка к свадьбе поглощала все ее внимание. Семья невесты устраивала самое пышное празднество, которое могла себе позволить, приглашала родственников и друзей, бывших учителей жениха и всех именитых людей деревни или по соседству. В течение двух-трех дней перед пиршеством женщины занимались приготовлением тамале и украшением дома цветами.

В полдень начинали прибывать гости с подарками невесте, затем все приступали к трапезе, которая придерживалась обычной ацтекской традиции, с речами, поздравляющими всех. Во второй половине дня невесту готовили к церемонии. Она купалась, мыла волосы, украшала лицо желтой косметической смесью, покрывала руки и ноги красными перьями. Одетая в свое лучшее платье, она сидела на возвышении у огня, ожидая других гостей, на этот раз старших из семьи жениха, которые приходили поприветствовать ее и пожелать ей счастья.

Когда солнце заходило, свадебная процессия отправлялась к дому жениха. Первыми шли родственники жениха, затем невеста, которую нес на спине сват, и, наконец, шли родственники и неженатые друзья и подруги невесты, все они несли факелы из сосны. Распевая песни и выкрикивая добрые пожелания, процессия двигалась по улицам к дому, где родители жениха встречали девушку и провожали ее к жениху, сидящему на циновке возле очага.

Здесь происходил свадебный обряд. Пара опрыскивала друг друга благовониями, затем садилась на циновки у очага. Сначала им преподносили традиционные подарки. Жених получал набедренную повязку и накидку от матери невесты, в то время как его мать дарила невесте юбку и блузу. Наконец, пару в буквальном смысле слова соединяли – сваха скрепляла накидку жениха и блузу невесты. Теперь они считались мужем и женой. Двое старых мужчин и две старые женщины, выступавшие в роли свидетелей, воскуряли благовония, а затем выносили блюдо из тушеной индейки, маисовые лепешки и тамале. Затем следовали длительные наставления относительно того, как молодоженам следует вести себя, потом, наконец, все могли расслабиться, начинали петь и танцевать, есть и (тем, кому позволял возраст) пить много октли.

Праздник продолжался до тех пор, пока молодежь не выбивалась из сил, а старики не напивались, но молодожены рано удалялись в спальню, чтобы начать четырехдневные бессонные молитвы, покидая комнату только в полдень и полночь, когда они воскуряли благовония на семейном алтаре. На пятый день они выходили, чтобы вымыться в парной. Союз благословлялся жрецом, который окроплял молодоженов водой, и празднества завершались еще одним пиршеством.

Количество жен, которое мог иметь мужчина, не ограничивалось, при условии, что он в состоянии был содержать их всех. Из экономических соображений обычный мужчина воздерживался от многоженства, но среди знати было обычным делом иметь вторую жену. Хроники утверждают, что Нецауальпилли из Тескоко имел более 2 тысяч жен и 144 ребенка, но эти цифры представляются чрезмерными даже для правителя государства. Монтесуме приписывают 19 детей, Тесосомоку – 11, семьи Ашайякатля и Ауитсотля были не больше. С определенностью можно сказать, что семьи, принадлежащие к высшему классу, обычно были полигамными и что – по крайней мере, среди знати – вторые жены требовали свои собственные жилища, личных слуг и нянек.

Среди женщин одна признавалась главной женой. Только она имела право на проведение полноценного свадебного обряда, описанного выше, и в домашнем обиходе имела преимущественное положение среди остальных. Главная жена правителя считалась официальной супругой, и наследник трона обычно избирался из числа ее сыновей. Однако вторые жены тоже считались законными супругами. Их сыновья признавались официальными единокровными братьями сыновей главной жены и, в силу положения отца, становились знатью. У второй жены не было причин стыдиться своего положения в доме, часто ею становилась красивая и умная женщина, чье простое происхождение не позволяло ей занять положение главной жены.

В стране, где войны и жертвоприношения отнимали значительную часть мужского населения, были очевидны преимущества полигамии. Система вторых жен имела и политический смысл – позволяла правителю родниться посредством браков с другими династиями. Многие подобные союзы возникали скорее по дипломатическим причинам, чем по любви, и ацтекская история показывает, что они не всегда были счастливыми.

Наказанием за прелюбодеяние была смерть путем побивания камнями или удавления, но несчастливый брак мог окончиться разводом. Мужчина имел право развестись с женой, если она пренебрегала своими домашними обязанностями, была сварлива или не могла иметь детей, но жена имела право потребовать развода, если муж бил ее, бросил ее или не смог обеспечить содержание детей и их образование. Развод был делом непростым: дело рассматривалось в суде, где целью судей было добиться примирения сторон. Если супруги настаивали на разводе, судьи добивались соглашения по совместной собственности. Если мужчину признавали виновным в оставлении семьи, жена получала свободу, ей передавалась опека над детьми, кроме того, она получала половину всей собственности, нажитой супругами в браке.

Разведенные люди имели право еще раз вступить в брак, и это даже поощрялось. Вдовы, число которых было велико у нации, постоянно ведущей войны, также могли повторно выйти замуж. Часто женщин, мужья которых погибли, брали вторыми женами братья мужей – это поддерживало семейную сплоченность и обеспечивало родственниц.

Смерть

Ацтеки не испытывали страха перед смертью, но их жизнь никогда не была далекой от мыслей о ней. Неизбежность смерти – вечная тема в поэзии науатль, и отношение к ней хорошо отражено в песне, приписываемой правителю-философу Нецауалькойотлю:

Даже нефрит разобьется, Даже золото разрушится, Даже перья птицы кетсаль износятся. Никто не живет вечно на этой земле: Только на краткий миг мы здесь.

А что после смерти? Вопрос этот задается в следующей поэме:

Куда мы уходим, ах, куда же мы уходим? Будем ли мы там мертвы, или там есть жизнь? Будет ли снова существование? Испытаем ли мы снова радость Дающего Жизнь?

Есть только один ответ, и он дан в этой поэме:

Получим ли мы вторую жизнь? Твое сердце знает ответ: Только раз мы приходим на эту землю.

Смерть была исчезновением жизни на земле. Прерывались все связи с теми, кто оставался жить, и не было никакой надежды на возрождение.

Если смерть не наступала неожиданно, ей предшествовала исповедь жрецу богини Тласольтеотль, Пожирательницы Грязи, божества, которое вдохновляло порочные желания человека, но которое также имело власть прощать грехи и даровать прощение. Исповедь давала человеку возможность умереть с чистой совестью, поскольку его грехи (включая гражданские преступления, а также преступления против нравственности), высказанные жрецу, не могли подвергнуться наказанию по закону. Прощение, однако, даровалось только раз в жизни, и, чтобы получить максимум пользы от этого, большинство людей откладывали исповедь до самого последнего момента.

Что происходило с душой после смерти, зависело не от поведения человека при жизни, но от того, как он умер. Для ацтеков самой достойной была смерть на поле брани или на жертвенном алтаре. Воины, погибшие в бою, отправлялись прямо в Восточный Рай (Дом Солнца), где жили в садах, наполненных цветами, и проводили свое время в имитациях битв. Каждое утро они собирались на открытой равнине, ожидая восхода Солнца. Когда оно появлялось на востоке, души воинов приветствовали его, звеня мечами и копьями, и всей толпой провожали Солнце в первую часть его путешествия по небу. Даже вражеские воины и принесенные в жертву пленники могли стать «спутниками Солнца» на равных началах с ацтеками. Через четыре года души возвращались на землю в виде колибри или ярких бабочек.

Женщинам, умершим при родах, оказывалось то же почтение, что и воинам, павшим в битвах. Их души отправлялись в Западный Рай (Дом Зерна), где превращались в богинь сиуапипилътин. Воины Восточного Рая несли Солнце на его носилках из оперения птицы кетсаль до зенита, а затем передавали его сиуапипилътин, которые сопровождали его до горизонта, где Солнце исчезало на закате, чтобы пройти через темные области подземного мира. Души этих женщин могли вернуться на землю после четырех лет, проведенных в раю. Некоторые из них становились мотыльками, но другие сиуапипилътин являлись в образе демонов или фантомов, приносящих бедствия всем, кто их видел. В манускриптах они изображены с черепом вместо головы и с когтями на руках и ногах.

Воинов кремировали, но женщин, умерших при родах, хоронили во дворе храма Сиуапипильтин. Тело омывали, волосы распускали и расчесывали. Одевали в лучшие одежды. Перед закатом солнца кортеж отправлялся в храм. Муж нес покойную на своих плечах, его сопровождали акушерки и толпа старых женщин, несущих мечи и щиты. Это была необходимая мера предосторожности, так как тело одной из этих «женщин-богинь» обладало то ли хорошим, то ли недобрым влиянием. Прядь волос и средний палец левой руки женщины могли, будучи прикреплены к щиту, сделать воина непобедимым, и, когда процессия шла по улицам, иногда происходили стычки между участниками похорон и группами молодых людей, которые стремились захватить покойницу, чтобы завладеть магическими предметами. Даже когда тело было похоронено, оно могло быть осквернено. Похитители трупов тайком приходили ночью, чтобы достать тело и отрезать левую руку для использования в черной магии. Поэтому муж или его друзья вынуждены были нести караул возле могилы до тех пор, пока – через четыре дня – тело не теряло свою духовную силу и могло покоиться с миром.

Тлалок, бог дождя и воды, правил Тлалоканом, Южным Раем. В его царство попадали души тех, кто совершил самоубийство, был убит молнией, утонул или умер от проказы, ревматизма или водянки – болезней, связанных с Тлалоком. Тела не кремировали, а хоронили и на могилу клали сухую ветку, которая должна была зазеленеть, когда душа прибудет в свой рай. Прежде чем опустить тело в могилу, родственники смазывали лицо покойного жидким каучуком и украшали его лоб синей бумагой. Имитация пряди волос, также изготовленная из бумаги, крепилась к затылку, затем вокруг плеч оборачивалась бумажная накидка, а в каждую руку клали по деревянному посоху.

Владения Тлалока были страной вечной весны, где всегда цвели цветы и не было нехватки в пище. В доацтекской фреске из Теотиуакана мы видим, чем души занимаются в Тлалокане. Крошечные человечки (изображающие души умерших) бродят вдоль рек, среди гор и деревьев, увеселяя себя разными способами. Некоторые играют или плавают в реке, другие собирают цветы или ловят бабочек. Судя по изображению свитков, выходящих у них изо рта, некоторые поют. Многие фигурки держат зеленеющие ветки.

Люди, умиравшие в преклонном возрасте или вследствие причины, которая не позволяла им рассчитывать на пребывание в раю, направлялись в подземный мир Миктлан (Место Мертвых), который находился далеко на севере и в котором правил Миктлантекуитли, бог, носящий маску с черепом… весь покрытый человеческими костями.

Чтобы добраться до подземного мира, души должны были пройти через восемь преисподних. В девятой обитали Миктлантекуитли и его супруга. Каждый этап путешествия сопровождался трудностями. Сначала душа должна была пересечь широкую и быструю реку. Для этой цели нужен был рыжий или желтый пес. Собаки такого цвета содержались дома и умерщвлялись на похоронах. Во второй преисподней душе предстояло пройти между двумя горами, которые то и дело сталкивались. В третьей преисподней душа должна была вскарабкаться на гору из обсидиана. В четвертой – пройти через места, где дули ледяные ветра, режущие как обсидиановые ножи. В пятой преисподней реяли флаги, в шестой в душу направлялись стрелы, в седьмой жили свирепые чудовища, питавшиеся человеческими сердцами. В восьмой душе предстояло пробраться узкими тропами между скал. И только после четырех лет мучений душа покойного достигала девятой, самой глубокой преисподней. Здесь ее ждал конец, и она уничтожалась навсегда.

Тела людей, чьим предназначением был Миктлан, кремировались. Друзья и родственники собирались возле смертного одра и молились:

«И вот теперь, поистине, Миктлантекуитли получит тебя, ибо ты переместился в обиталище мертвых, место спуска, в конец странствий, в место, где нет входов и выходов. Никто больше не сможет вернуть тебя назад. Да, тебе больше не позволено вспоминать о том, что ты оставил позади».

Старики, чьей обязанностью было подготовить тело, начинали изготавливать предметы из бумаги, которые нужны были для похорон. Когда все было готово, они совершали возлияние водой над головой покойного, говоря при этом: «Смотри, вот чем ты наслаждался, когда жил на земле».

Тело помещали в сидячем положении, с коленями под подбородком, затем оборачивали в саван, который обвязывали веревкой. Наконец старик говорил, что все готово для путешествия в Миктлан. Маленькую собаку умерщвляли и клали на колени покойного, а в его рот клали кусок нефрита или другого зеленого камня – символ сердца, которым покойный мог умиротворить кровожадных чудовищ в седьмой преисподней. Покойного снабжали масками, одеждой и благовониями, так чтобы в конце своего путешествия он предстал перед владыкой подземного мира с дарами. Затем тело украшали изделиями из бумаги и перьев, а тело богатого человека увешивали драгоценностями.

Если умирал правитель, владыки из соседних городов приходили с приношениями и присоединялись к торжественной процессии, состоящей из родных, друзей, жен покойного и жрецов, которые распевали гимны и читали молитвы. Погребальный костер располагался у подножия пирамиды, и, пока тело кремировалось, участники процессии бросали в огонь свои приношения. В жертву приносилось не менее ста рабов, которые должны были служить покойному в его путешествии в Миктлан, но их тела, кремированные или нет, захоранивались отдельно от их хозяина.

Погребальные обряды простолюдинов проходили так же, но гораздо скромнее. Вместо множества жрецов покойника сопровождали два старика, чьей заботой было двигать тело в огне, пока оно не начинало отвратительно пахнуть. Но даже самый бедный человек мог рассчитывать на кувшин воды для долгого путешествия, а также снабжался своим щитом, оружием и теплой одеждой, которая предназначена была спасти его от пронизывающих ветров четвертой преисподней. В погребальный костер женщины родные клали ее шитье, корзинку для рукоделия и одежду, которую она носила при жизни.

Когда костер угасал, пепел покойного собирался и вместе с куском зеленого камня помещался в кувшин или каменный ящик, которые затем захоранивались либо в доме, либо возле храмов. Правителям позволялось иметь прекрасный склеп, сложенный из камня или кирпича и покрытый известковой штукатуркой.

Дары – куропатки и кролики, табак, благовония, цветы или бабочки – приносились к месту погребения через восемьдесят дней, а также ежегодно в Праздник Мертвых. Через четыре года, когда душа обретала покой в Миктлане, приношения прекращались.

Глава 4. Общественная жизнь

За два столетия, что минули с тех пор, как ацтеки переселились в Мексиканскую долину, их социальная структура претерпела значительные изменения. Вождь племени превратился в полубожественного владыку, и со времени правления Монтесумы I (1440—1468) политики намеренно поощряли классовое разграничение. Первый пункт в кодексе законов Монтесумы прямо говорит: «Повелитель должен появляться на людях только в крайне важных случаях». В ацтекском обществе статус человека зависел от его ранга. Чиновников было много, так как рост Теночтитлана сопровождался развитием аппарата государственной службы со множеством ступеней должностей. И слова Диего Дурана, написанные в XVI веке о доиспанской Мексике, звучат для нас знакомо:

«У этого народа – особое должностное лицо для каждого дела, сколь бы низким оно ни было. Все так хорошо фиксируется, что не ускользает ни одна частность. У них есть даже должностные лица, ответственные за подметание. Порядок таков, что никто не смеет вмешиваться в работу другого или выражать свое мнение, ибо это мнение тотчас же отвергнут… И количество чиновников в Республике поистине неисчислимо».

Правящие классы

На вершине социальной пирамиды находился сам правитель, отделенный от остальных своим богатством и властью, а также барьером придворного ритуала. Даже ближайшие его подчиненные держались поодаль. Берналь Диас оставил записи о том, как командиры королевской охраны представали перед владыкой:

«Они обязаны были снять свои пышные одеяния и надеть другие, более простые одежды. Они должны были быть чистыми и войти босыми, с потупленными глазами, так как они не имели права смотреть в глаза владыки. Они трижды почтительно кланялись ему и подходили к нему, говоря: «Повелитель, мой повелитель, мой великий повелитель!» Затем, когда они сделали доклад, он отпустил их несколькими словами. Выходя, они не поворачивались к повелителю спиной, но пятились от него, по-прежнему глядя в землю, и поворачивались, только когда покидали залу».

Когда владыка путешествовал, его паланкин покоился на плечах знатных людей.

Правитель Теночтитлана являлся главнокомандующим армиями Тройственного союза, а также носил титул тлатоани (Тот, Который Говорит). Ацтеки следовали обычаю, принятому у большинства племен долины, – избирали владыку, но со времени Акамапичтли, первого повелителя Теночтитлана, правитель всегда избирался из одной семьи. Во времена, когда ацтеки представляли собой маленькое племя, было просто узнать общественное мнение путем консультаций с главами семей, но к XVI веку этот способ стал слишком громоздким, и количество избирателей сократилось до ста человек – знати и наиболее важных чиновников, жрецов и воинов. Никакого голосования не проводилось, но избиратели совещались между собой и выдвигали наиболее приемлемого кандидата, которого затем представляли людям для одобрения. В записях не зафиксировано ни одного случая, когда бы кандидат, выдвинутый советом, был отвергнут народом. Из вежливости к другим правителям Тройственного союза, владыкам Тескоко и Тлакопана, их просили подтвердить назначение, а при выборах Тисока в 1481 году именно повелитель Тескоко возложил на голову нового монарха бирюзовый венец.

Выборы основывались на достоинствах и заслугах кандидатов, и обязанностью совета избирателей было найти наиболее достойного среди родственников мужского пола почившего правителя. Избиратели искали человека, который бы доказал свою доблесть в битвах, хорошо зарекомендовал себя на государственной службе, был бы благоразумен и справедлив. В полигамном обществе не было недостатка в кандидатах, так как правитель обычно имел сыновей от нескольких жен – не считая множества братьев, единокровных братьев, дядей, кузенов и прочих родственников, которые также могли быть избраны на высокий пост.

Иногда выбор падал на сына предыдущего правителя. Теоретически трон должен был быть предложен наиболее достойному кандидату, но на практике во внимание принимались все политические факторы. Всегда полезными могли оказаться сильные связи, и Чимальпопока был избран правителем в возрасте десяти или одиннадцати лет, в основном благодаря тому, что его мать была дочерью Тесосомока, правителя Аскапотсалько, которому ацтеки в свое время платили дань. Позднее, когда ацтеки стали в Мексике доминирующей силой, династические союзы стали представлять для них меньшую важность, и совет выбрал ряд энергичных и преуспевающих людей.

Часто трон занимали несколько братьев поочередно. После смерти Ашайякатля в 1481 году трон перешел сначала к его брату Тисоку, а затем к другому брату, Ауитсотлю, прежде чем повелителем стал сын Ашайякатля – Монтесума II.

Правителю помогал сановник, известный как Сиуакоатль (Женщина-Змея), который, несмотря на свой титул, был мужчиной и ведал светскими делами правительства. Он был главой суда, исполнял обязанности правителя во время его отсутствия, он же выступал как председатель выборной коллегии, когда владыка умирал. Вслед за Женщиной-Змеей в иерархии следовали военачальники четырех районов, на которые был поделен Теночтитлан, за ними следовал городской совет, который теоретически имел право принимать политические решения, но на деле всегда подчинялся желаниям владыки. В прежние, более демократические времена членами совета были избранные представители кланов, но ко времени испанского завоевания большинство советников назначались правителем.

Класс, который условно можно назвать «аристократией», состоял из высокопоставленных чиновников, которые включали в себя видных военачальников, глав различных ветвей государственной власти, судей из апелляционного суда, правителей покоренных городов, губернаторов провинциальных городов и районов Теночтитлана. Эти мужчины были вельможами благодаря должностям, которые занимали, а не по рождению или наследованию, как традиционная европейская аристократия. Скорее их можно сравнить с пожизненными пэрами из палаты лордов. Эти текутли не платили налогов, им предоставлялась официальная резиденция, а доход они получали от земель, которые даровались скорее должности, чем личности. При жизни эти люди носили все знаки своей должности, а в беседе к их именам добавлялось окончание цин в знак уважения, точно так же, как мы используем выражения «сэр» и «ваша милость».

В отличие от наследственного лорда текутли не мог быть уверен, что сыну перейдет его должность и все сопутствующие ей привилегии. Частная семейная собственность могла переходить от отца к сыну, но государственные земли оставались за определенной должностью и возвращались к правителю, когда чиновник умирал или уходил в отставку. Если в семье чиновника отыскивался достойный, имеющий необходимые данные мужчина, должность обычно переходила к нему, но окончательное решение оставалось за правителем, который мог назначить того, которого считал нужным.

Сыновья текутли по праву рождения принадлежали к менее знатной аристократии – пилли. Их происхождение и образование давало им некоторые преимущества (именно среди них правитель обычно выбирал своих чиновников), однако состояние и престиж скорее зависели от полученной должности, а не от рождения, и пилли должны были трудиться так же усердно, как и все остальные. Граница между простыми людьми и правящим классом легко пересекалась в обоих направлениях. Простолюдины, которые отличились тем, что взяли не менее четырех пленных в бою, могли занять официальную должность и надеяться на продвижение по службе. С другой стороны, пилли сами должны были прокладывать себе путь, и, если за свою жизнь они не совершали ничего выдающегося, карьера их была незавидной – им не предоставлялся значительный пост, и, как следствие, они не могли оставить своим детям ни славы, ни состояния.

Простой народ

За аристократией и государственными служащими шла масса людей – свободные люди незнатного происхождения, объединенные в кальпулли, или наследственные кланы. Все члены клана считались родственниками по линии общего предка, обычно им была фигура, которая, как говорили, жила во времена, когда земля впервые была населена и поделена между людьми. Ко времени испанского завоевания в Теночтитлане было двадцать таких кланов, плюс кланы Тескоко, присоединенного к империи в 1473 году.

Первоначально кланы вполне могли быть группами родственников, но за два столетия городской жизни узы родства стали менее важными, чем узы местожительства. Слово «кальпулли» означает «группа домов», и в XVI веке кланы были, прежде всего, объединениями землевладельцев, каждое из которых занимало свой район города, а также владело землей, которая распределялась между членами клана, соразмерно нуждам каждой семьи. В рамках кальпулли семьи объединялись в группы по двадцать, которые, в свою очередь, составляли более крупные объединения – по сто хозяйств.

В каждом из четырех кварталов города располагалось несколько кальпулли, кварталы управлялись военным, который назначался центральной властью и обычно был членом монаршей семьи.

Во многом кальпулли напоминали современные округа или графства. У каждого клана был собственный храм и школа, которые они содержали, и местные власти имели дело с советом старейшин кланов – миниатюрной копией центрального правительства. Глава кальпулли избирался членами клана и занимал этот пост пожизненно. Он отвечал за распределение земли, за своевременное обновление реестров, представлял клан в судебных процессах, передавал повеления чиновников, стоявших выше по служебной лестнице, а также надзирал за работой нижестоящих чиновников клана, каждый из которых, в свою очередь, наблюдал за работой и взиманием налогов с нескольких хозяйств.

Глава клана также был председателем местного совета и обладал сомнительной привилегией платить за пищу и напитки, истребляемые во время заседаний. Поскольку он также отвечал за развлечение гостей, расходы его обычно были довольно велики, но в качестве компенсации он был освобожден от уплаты налогов и имел доход от земель, возделываемых членами его клана. В более ранние времена глава кальпулли был весьма могущественным человеком, но при централизованном правительстве он превратился в маленький винтик административной машины. Важные вопросы решались на уровне городского совета, и только самые незначительные дела доверялись главам кланов.

За рамками клановой структуры оставалось два сектора общества – майеки и рабы. Майеки, составлявшие около тридцати процентов всего населения, были свободными людьми, принадлежавшими к угнетаемому классу безземельных крестьян. Не являясь членами клана, они не получали долю при распределении земли и не получали преимуществ от социального обеспечения в кальпулли. Они не были рабами, но не были и полноправными гражданами. Происхождение этого класса неясно, но, поскольку каждый ацтек, рожденный свободными родителями, автоматически становился членом своего наследственного клана, мы можем предположить, что многие майеки не принадлежали к племени ацтеков и, вероятно, были новоприбывшими в долине или потомками покоренных племен. Другие майеки могли происходить из простолюдинов, утративших свои гражданские права вследствие долгов или преступления. Также и дети рабов, которые были рождены свободными, не наследовали никаких клановых прав.

Рабы

Майек, каким бы жалким ни казалось его положение, был, по крайней мере, свободным человеком. Раб же являлся полной собственностью своего хозяина, и тот мог послать его на любую работу. Рабыни обычно трудились на кухне и занимались домашними обязанностями – ткали полотно, шили одежду. Мужчины работали в поле, были домашними слугами, уборщиками и чернорабочими. Хотя раб не получал плату за свой труд, его участь во многом была более комфортной, чем удел безземельного крестьянина. Мы нигде не найдем примера процветающего майека, но раб всегда был обеспечен пищей и кровом и – в отличие от свободного человека – избегал двойного бремени – военной службы и уплаты податей. Многие рабы занимали ответственные должности, выступая в качестве надсмотрщиков или управляющих поместьями; ацтекские законы позволяли им приобретать землю, собственность и даже заводить собственных рабов. Есть много примеров, когда вдова повторно выходила замуж за одного из своих рабов, а для мужчины было обычным делом иметь рабыню-наложницу. В таком союзе не было ничего постыдного, и Ицкоатль, один из величайших правителей Теночтитлана, был избран на этот пост, несмотря на то что его мать была рабыней, а его отец, Акамапичтли, имел других сыновей от знатной женщины из династии Колуакан.

Главный рынок рабов находился в Аскапотсалько, где торговля живым товаром была столь хорошо организована, что в роли продавцов выступали богатейшие торговцы. Каждый купец имел в городе три или четыре здания, здесь он держал своих рабов до того дня, когда показывал их, одетых во взятые напрокат пышные одеяния, толпе покупателей на рыночной площади. Для демонстрации нанимались певцы и барабанщики, и рабы должны были продемонстрировать свои таланты в музыке и танцах. Обычный раб, не обладающий выдающимися способностями, стоил около двадцати хлопчатых накидок (немалая цена, особенно для бедняка, который на эти деньги мог прожить целый год), но цена на хорошего танцора могла доходить до тридцати или даже сорока накидок. Когда сделка была заключена, продавец снимал с раба пышные одеяния и покупатель одевал его в повседневную одежду, прежде чем отправить раба в деревянную клетку, где тот дожидался, пока новый хозяин заберет его.

Большинство рабов, продававшихся на рынке, были из дальних стран, часто за пределами ацтекского государства. В качестве подати некоторые из приграничных городов обязаны были посыпать рабов в Мексику. Это требование они удовлетворяли, совершая набеги на своих соседей – тарасканов, миштеков, тлапанеков и иные племена, не состоящие в Тройственном союзе. Рабы приобретались торговцами и в Теуантепеке или других городах побережья Мексиканского залива. Законы ясно дают понять, что похищение детей для последующей их продажи работорговцам было прибыльным и потому распространенным преступлением как в ацтекском государстве, так и за его пределами.

Раб, который попадал на рынок, имел один последний шанс вернуть себе свободу. Если он убегал с рыночной площади и достигал убежища – дворца правителя, – то становился свободным человеком и закон давал ему надежду, запрещая всем, кроме его владельца или его сына, ловить беглеца. Любой другой человек, вздумай он вмешаться в погоню, наказывался тем, что сам становился рабом.

Некоторые рабы были преступниками, приговоренными за кражу и неуплату долгов. Другие – добровольными рабами, продавшими себя в обмен на кров и безопасность. Среди последних были крестьяне, у которых погиб урожай или которые не могли уплатить налоги, а также менее достойные личности, например игроки и пьяницы, которые либо были слишком ленивы, чтобы обрабатывать свои поля, либо погубили себя мотовством. Для всех этих людей все еще существовала надежда стать свободными. Воров освобождали, когда они уплачивали стоимость похищенного. Любой раб мог купить свободу, уплатив своему хозяину сумму, равную стоимости его покупки. Также рабы часто освобождались после смерти хозяина.

Была и другая форма добровольного рабства – контракт на службу. В обмен на ссуду бедняк мог отдать в рабство одного из своих сыновей, или группа семей предлагала выполнить определенные полевые работы или предоставить одного из своих членов в качестве домашнего слуги. Если эти подряды выполнялись на должном уровне, не было никакой разницы, кто именно выполнял работу, и часто случалось так, что после нескольких лет рабства один человек сменялся более юным родственником, который также служил несколько лет, прежде чем передать свои обязанности кому-то еще. Дети рабов были свободны, в ацтекском обществе не было класса наследственных рабов.

Даже в XVI веке, когда власть ацтеков достигла своего апогея, рабов было не так много (может быть, около двух процентов от общей численности населения) и ацтеки были очень далеки от такой зависимости от рабского труда, которая характеризовала многие цивилизации Старого Света.

В Мексике раб, хотя и являлся имуществом своего хозяина, все еще сохранял определенное человеческое достоинство. Счастливый человек относился к рабу как к человеку, родившемуся под несчастливой звездой, человеку, чьи беды были вызваны судьбой в той же мере, как и его собственными недостатками. Рабы были дорогостоящим помещением капитала, и даже испанские хронисты соглашаются, что хозяева хорошо обходились со своими рабами.

Торговля рабами регулировалась законом. Благонравный раб не мог быть продан без его согласия, однако закон позволял хозяину избавиться от нечестного, ленивого или непослушного: на шею раба помещали тяжелый деревянный ошейник, и его снова выставляли на продажу на рынке. Если этот урок не шел ему впрок, его ожидала страшная участь: раб, сменивший трех хозяев и не вставший на путь исправления, лишался всяческой жалости и теперь мог быть принесен в жертву.

Закон и справедливость

Каждый аспект жизни гражданина регулировался законом. Законодательство охватывало такие вопросы, как право собственности, долги, сделки и развод, криминальное право имело дело с такими деяниями, как кража, грабеж, государственные преступления и так далее, а также с такими проступками, как пьянство в общественном месте или оскорбление правителя.

Мелкие правонарушения рассматривались местными судами, которые были во всех небольших городах и в каждом районе больших городов. В этих малых судах в качестве судей выступали люди незнатного происхождения, опытные воины и люди «благоразумного и добродетельного воспитания», но их юрисдикция была ограниченна. В случае более серьезных преступлений местный суд арестовывал обвиняемого и проводил предварительное расследование, прежде чем передать дело в вышестоящий суд, Теккали, который собирался в Теночтитлане и в столице каждой провинции. Суд Теккали, с председателем и двумя помогающими ему судьями, заседал постоянно, и одной из его главных обязанностей было вынесение приговора по делам, поступившим из местных судов.

Наиболее сложные дела, а также все те преступления, в которые были вовлечены знатные люди, передавались на еще более высокий уровень и заслушивались перед Апелляционным судом под председательством Сиуакоатля (второе должностное лицо государства), которому помогали судьи, избранные из рядов аристократии. Этот суд заседал во дворце правителя и являлся высшим трибуналом государства. Была возможность подать еще одну апелляционную жалобу – самому правителю, который каждые десять – двенадцать дней устраивал прием при дворе и которому помогали высокопоставленные судьи. В большинстве ранних хроник упоминается количество этих советников – двенадцать или тринадцать, но только двое упомянуты Берналем Диасом в его описании одного из таких заседаний:

«Когда важный сановник явился, чтобы обсудить межевой спор, он принес с собой рисунок, изображающий суть дела, и он указывал земли, на которые претендовал, тонкими полированными палочками. Позади Монтесумы стояли два старика – видные сановники; и когда они вникли в суть дела, эти судьи обрисовали Монтесуме состояние дела, которое он затем разрешил несколькими словами…»

Судебные заседания тщательно протоколировались писцами.

Судьям выплачивалась заработная плата из доходов от земель, выделенных для этой цели, им запрещалось принимать любые другие подарки или плату. Любой судья, который был уличен в получении взятки или был нерадив в исполнении своих обязанностей, отправлялся в отставку, а в случае серьезного проступка его дом сносился и все его имущество конфисковывалось. Государственные чиновники должны были быть неподкупны и справедливы ко всем без исключения, богатым и бедным. Нецауальпилли из Тескоко повесил одного из судей за то, что тот выказывал явное предпочтение знатному человеку в ущерб интересам простолюдина.

Заседание суда начиналось на рассвете, судьи собирались, чтобы заслушать показания и допросить свидетелей. Для получения признания не использовались пытки – в этом отношении индейцы предстают в куда более выгодном свете, чем их европейские завоеватели, – и свидетели клялись именем Уицилопочтли, что будут говорить только правду. Таким образом, ложь превращалась в преступление против богов, и лжесвидетельство каралось смертью. Суд заседал до полудня, когда судьям приносили еду из дворцовой кухни, затем, после короткого отдыха, рассмотрение дела продолжалось и завершалось за два часа до захода солнца.

Каждые восемьдесят дней еще один трибунал заседал в Теночтитлане, и на нем присутствовали представители всех столиц провинций. На этом заседании каждый провинциальный судья докладывал о том, какие дела рассматривались в его регионе, все спорные вопросы выносились на обсуждение. Этот суд действовал как Государственный совет, и там разрешалось обсуждать вопросы, касавшиеся империи в целом.

Величайшим центром знаний в Мексиканской долине был Тескоко, и один из его правителей, знаменитый Нецауалькойотль, составил кодекс законов, который скопировали, с незначительными местными поправками, в Теночтитлане и Тлакопане. Целью Нецауалькойотля было найти разумное сочетание суровости и справедливости. Лучше всего мы можем понять его намерения, если проследим, какие изменения он внес в старый закон, унаследованный от его предков чичимеков.

Кодекс чичимеков предусматривал смерть в качестве наказания за хищение урожая, однако Нецауалькойотль постановил, что зерно, тыквы и бобы должны высаживаться вдоль дорог и прудов – чтобы каждый нуждающийся мог воспользоваться ими. Таким образом, оказывалась помощь беднякам, в то время как те, кто совершал кражу скорее из жадности, чем в силу необходимости, должны были понести предписанное прежде наказание. Суровые законы о лесах были изменены таким образом, чтобы позволить жителям сел собирать сухие сучья на дрова, но, чтобы сохранить леса, смертная казнь сохранялась для тех, кто срубал живое дерево. Смерть была наказанием для тех, кто передвигал границы полей.

Закон также использовался для защиты классовой структуры ацтекского общества, и среди законодательных актов, выпущенных Монтесумой I, современником Нецауалькойотля, были подобные:

«Лишь монарх и первый министр имеют право носить сандалии во дворце. Ни один военачальник не имеет права войти во дворец обутым под страхом смерти. Знатные вельможи – единственные, кому позволяется носить сандалии в городе, более никому, за исключением людей, которые совершили военные подвиги. Но эти сандалии должны быть дешевыми и простыми. Позолоченные и украшенные сандалии могут носить только знатные люди…

Простолюдинам не позволяется носить хлопковую одежду под страхом смерти, а лишь одежду из волокна агавы. Накидка не должна быть длиннее коленей, и, если кто-либо позволит себе носить накидку до лодыжек, он будет казнен, если он не имеет полученных на войне ран на ногах…»

Список продолжается в таком же духе. В конце его, почти как дополнение, идут законы, касающиеся образования, прелюбодеяния и воровства.

Ни одно дело не должно было рассматриваться дольше восьмидесяти дней. Заключенные, ожидающие суда или исполнения приговора, содержались в деревянных клетках, но длительные сроки заключения в уголовном кодексе не фигурировали. Основные преступления (среди которых было прелюбодеяние, выдавание себя за должностное лицо и пьянство в общественном месте, а также более серьезные преступления – грабеж на большой дороге, колдовство, государственная измена и кража на рынке) карались смертью через побивание камнями, удушение или принесение в жертву.

Для прочих категорий преступлений наказание основывалось на принципе возмещения пострадавшей стороне. Человек, напавший на кого-либо, должен был возместить жертве стоимость лечения, а также заменить все, что было повреждено во время драки. Тескоканский закон о краже каноэ предписывал, что вор должен выплатить владельцу стоимость каноэ, а если это сделано не будет, преступника превращали в раба. Тот же принцип действовал в Теночтитлане в отношении всех видов преступлений против собственности. Если преступнику на момент совершения преступления было более десяти лет и если он совершал кражу из храма, дворца или частного дома, то становился рабом в том месте, где имела место кража, и трудился там, пока не выплачивал две стоимости убытка: одну – жертве, вторую – в казну в качестве штрафа. Рабство также служило наказанием для похитителей людей, родственников изменников, а также для тех, кто продал не принадлежащие им вещи.

Знатные люди и государственные служащие должны были демонстрировать высокие стандарты поведения. Простолюдин, ограбивший своего отца, продавался в рабство, но знатного человека за такое же преступление казнили. Смертной казни также подвергали пьяного чиновника или жреца, но, если такой проступок совершал незнатный человек, он отделывался куда более легким наказанием. На первый раз ему публично обривали голову, а его дом сносили, но, если он попадался во второй раз, его казнили. Закону подчинялась также и семья правителя. Трое сыновей Нецауалькойотля были казнены за нарушение составленного им кодекса.

Транспорт и коммуникации

Ацтеки понимали принцип действия колеса, но никогда не использовали его, кроме как в детских игрушках. Причиной тому, вероятно, было не отсутствие изобретательности, а отсутствие тягловых животных и неровный рельеф местности.

В городах были мощеные улицы и широкие церемониальные аллеи, но пересекающие страну дороги, используемые гонцами и торговыми караванами, были грунтовыми. Проводились некоторые ремонтные работы. Дороги очищались от растительности, а после дождей их поверхность ремонтировалась. Убирались поваленные деревья, засыпались выбоины, в холмистых поверхностях вырубались ступени. Для пересечения рек использовались каноэ или деревянные мосты, а для удобства путешественников вдоль дорог строились постоялые дворы и алтари, куда благочестивые люди могли принести подношения.

В Мексиканской долине была сеть дорог, соединяющих основные города. Одна из самых важных длинных дорог (по которой двигались испанцы на Теночтитлан) шла из Шикаланго и торговых городов побережья залива, а дальше на юг еще одна дорога пересекала перешеек Теуантепек. На западе Мексики был торговый путь, связывавший Теночтитлан с Тихим океаном, он проходил через страну сапотеков в Оахаке и заканчивался на побережье в Уатулько, южнее Акапулько.

В ранние колониальные времена эта дорога была снабжена постоялыми дворами и каждая деревня вдоль дороги отвечала за содержание в исправности и порядке 20 миль дороги.

У ацтеков не было ни вьючных животных, ни карт. Всю поклажу люди переносили на своих спинах. Большинство несли свое собственное имущество, но бедняки иногда нанимались носильщиками к другим. Обычно вес груза колебался от 50 до 60 фунтов, а расстояние дневного перехода составляло около 15 миль, хотя в случае срочности носильщики были способны и на большее. Груз крепился к раме, изготовленной из двух крепких вертикальных жердей. Рама была шириной в человеческую спину и имела горизонтальные поперечины.

В определенный период года дороги были особенно переполнены. После каждого сбора урожая собиралась дань в виде продуктов питания с центральных провинций империи, и нужны были целые караваны носильщиков, чтобы доставить продукты в столицу. Одна мера маиса (около 200 тонн) требовала 8 тысяч мешков весом 50 фунтов каждый. Только в качестве подати Теночтитлан получал 146 мер продуктов питания (маиса, бобов, амаранта) ежегодно, не говоря уже о топливе, хлопке и прочих громоздких товарах. Кроме этого ежегодного сбора, были также полугодовые и с интервалом в восемьдесят дней доставки других предметов потребления, к этому надо прибавить передвижения войск и обычные коммерческие перевозки.

Официальные письма, написанные на полотне или бумаге, доставлялись сменяющими друг друга гонцами. Есть сведения о том, что они могли пробежать за день до 300 миль, делая около 12,5 мили в час. Теоретически это возможно, если гонцы бежали днем и ночью и если каждый из них был тренированным бегуном, который покрывал короткую дистанцию, однако в Перу во времена инков (о которых имеются точные сведения) дневная норма ограничивалась 150 милями. Это более достоверная цифра и для Мексики, но даже при такой сокращенной норме неудивительно, что Монтесума постоянно имел самую свежую информацию о продвижении испанцев или что стол правителя постоянно снабжался свежей рыбой с побережья.

Простолюдины передвигались пешком, но по государственным делам вельмож несли на носилках, в гамаках или даже на спинах слуг, хотя эти экзотические способы передвижения использовались только на короткие расстояния, когда важно было произвести впечатление. Правитель Тескоко, писал Диас, явился приветствовать Кортеса «на носилках, богато украшенных зелеными перьями, серебром и драгоценными камнями. Его носилки покоились на плечах восьми носильщиков, каждый из которых, как говорили, был правителем города». Неудивительно, что, когда боги «участвовали» в процессии, их фигуры также несли на носилках.

У ацтеков не было флота. Морская торговля оставалась в руках живших на побережье племен, но каноэ были жизненно важны для расположенных у озера городов, в особенности для островного города Теночтитлан. По этим внутренним водным путям каноэ перевозили товары из города в город, увозили мусор, переправляли войска и (подобно моторизованным лодкам на венецианских каналах) делали другую работу, которую выполняют современные автобусы и грузовики. Маршруты каноэ соединяли озера Сумпанго и Шалтокан со столицей, а южный маршрут вел в города Шочимилько и Чалько. В случае необходимости в тростнике прорубались каналы шириной от 4,5 до 15 метров, и за их состоянием следили коммунальные работники.

Иллюстрации в кодексах обычно изображают выдолбленные из дерева каноэ. Для управления ими использовались либо шесты, либо весла. На рисунках обычно изображается один гребец, стоящий ближе к корме. Типовое универсальное каноэ имело четыре с небольшим метра в длину, но его размер ограничивался только параметрами используемого для его изготовления дерева. Военные каноэ были гораздо шире. Шире было и судно правителя, на котором стоял трон, навес и еще оставалось место для нескольких гребцов. Существовали также большие каноэ, сделанные из елей, длиной ствола до 15 метров. Такие каноэ могли перевозить шестьдесят пассажиров или 3 тонны маиса.

Книги, документы и письменность

Управление Теночтитланом и провинциями требовало обширного письмоводительства. Нужно было собирать налоги, документировать все судебные процессы между деревнями или частными лицами; купцы вели реестры своих товаров и доходов. Взад и вперед циркулировали распоряжения и отчеты между столицей и другими городами. Как многие цивилизованные люди сегодня, ацтеки были знакомы с бюрократизмом и официальной перепиской. Кланы вели земельные реестры, и, когда Кортес вошел в Теночтитлан, он без труда извлек из архива правителя карту, показывающую все реки и заливы на протяжении 400 миль вдоль северного побережья. Кроме того, каждый храм имел библиотеку религиозных и астрологических манускриптов, в то время как крупные хозяйства, как у Монтесумы, нанимали на полный рабочий день людей, заботившихся о документах, которых было так много, что они заполняли весь дом.

Иштлилшочитль, брат последнего наследного правителя Тескоко, оставил следующий рассказ в прологе к своей «Истории чичимеков»:

«У них были писцы для каждой отрасли знаний. Некоторые занимались хрониками, записывая в строгом порядке все, что случалось в каждом году, указывая день, месяц и час. Другие ведали генеалогией, записывая родословную правителей и знатных людей, регистрируя новорожденных и вычеркивая умерших. Некоторые рисовали границы и пограничные знаки городов, провинций и деревень, а также распределение земель, указывая, кому они принадлежат. Другие писцы вели книги законов, иные описывали обряды и церемонии, которые были в ходу у язычников. Жрецы записывали все, что касалось храмов с их идолопоклонническими доктринами, описывали празднества в честь их фальшивых богов, а также свои календари. И наконец, философы и ученые мужи были заняты описанием всех наук, которые они открыли, а также заучиванием на память всех песен, в которых заключались их научные знания и исторические традиции».

В судах, особенно в тех, которые занимались земельными вопросами и правами собственности, спорщики подкрепляли свои заявления генеалогическими древами и картами, показывающими земли правителя пурпурным цветом, земли знати – красным, а поля, принадлежащие кланам, – желтым.

От всей этой массы документов почти ничего не осталось, почти все дошедшие до нас книги ацтеков были написаны уже после конкисты. Некоторые кодексы представляют собой копии ранних работ, другие написаны ацтекскими пиктограммами с испанскими комментариями или комментариями на языке науатль, записанными латиницей. Лучшая коллекция доиспанских книг была обнаружена в Оахаке, земле миштеков, где сохранилось более дюжины экземпляров.

Каждая книга, или кодекс, состоит из полосы длиной около 12 метров и высотой около 20 сантиметров, изготовленной из бумаги, волокон агавы или оленьей шкуры и сложенной зигзагом или гармошкой, как современная карта. Концы полосы приклеивались к тонким деревянным пластинкам, служившим обложками и иногда украшавшимся рисунками или бирюзовыми дисками. Обе стороны полосы были покрыты письменами и рисунками, а отдельные страницы были разделены на секции красными и черными линиями. Каждая страница обычно читалась сверху вниз, хотя в некоторых кодексах расположение текста зигзагообразное или даже идет поперек страницы. Полосу просматривали слева направо.

Столь грандиозная выработка документов зависела от постоянного снабжения сырьем, и ежегодно 24 тысячи стоп бумаги, эквивалент 480 тысяч листов, отправлялись в Теночтитлан. Ацтекская бумага изготавливалась из внутреннего слоя коры различных видов фигового дерева. Кора вымачивалась в реке или в известковой ванне, волокна отделялись от древесной массы, затем их клали на гладкую поверхность и колотили каменным орудием с рифленой поверхностью. Добавлялось вяжущее средство (скорее всего, смола), и волокна сбивались в тонкую однородную массу-страницу. После выравнивания и просушки обработанные волокна превращались в хорошо узнаваемую бумагу, но поверхность ее все еще была пористой и неровной, непригодной для рисования до тех пор, пока ее не покрывали белой известковой глазурью или краской.

На этой поверхности писцы рисовали свои фигуры, сначала намечая контуры черным, затем добавляя кистью другие цвета. Основными цветами были красный, синий, зеленый и желтый, иногда красители смешивали с маслом, чтобы добавить рисунку глянца. Писцы были уважаемыми ремесленниками, и эта профессия была, по всей видимости, наследственной.

Ацтекское письмо страдало от одного существенного недостатка: оно не имело алфавита. В нашем алфавите каждая буква представляет один из основных звуков языка и каждое слово (которое является комбинацией звуков) может быть превращено в комбинацию букв. Преимущество алфавита состоит в том, что весь диапазон языка можно точно выразить посредством нескольких символов, которые легко выучить и удобно писать. Ацтеки пользовались иероглифическим письмом, в котором все символы представляли собой разного рода рисунки.

Многие из этих рисунков были простыми пиктограммами, в которых объект был представлен своим миниатюрным изображением, часто весьма стилизованным. Эта система удовлетворительна, только когда имеет дело с объектами, которые легко узнать на рисунке. Довольно легко изобразить список предметов, отправленных в казну правителя, но этот метод не работает, когда требуется изобразить абстрактные понятия или связи. До некоторой степени эту трудность можно преодолеть, используя символы не как пиктограммы, а как идеограммы, в которых объекты выражают не только свою природу, но также заложенные в них идеи и ассоциирующиеся с ними понятия. Так, мысль о смерти может быть передана изображением тела, завернутого в саван, ночь – черным небом и закрытым глазом, война – щитом и дубинкой, речь – крошечным свитком, вылетающим изо рта говорящего. Понятия, использующие идею движения, ходьбы, миграции или последовательность событий, обычно изображались цепочкой следов, идущих в нужном направлении.

Личные имена ацтеков были описательного типа и поэтому могли быть изображены. Так, имя императора Акамапичтли означает «Охапка Тростника», и его пиктограммой являлась рука, сжимающая охапку стеблей.

В ацтекском письме был также фонетический элемент. Каждое слово имеет свое звучание, и рисунки иногда использовались для того, чтобы передать фонетику слова, а не его смысл. Так, условное обозначение зуба (на ацтекском языке тлантли) выражало слог «тлан». Символ дерева или леса (куауитлъ) обозначал слог «куау», камень (тетлъ) – «те», гора (тепетлъ) – «тепе» и так далее. Гласные звуки иногда представлялись фонетически: звук «а» символом воды (атлъ), звук «о» – символом дороги (отли).

Названия городов можно было представить комбинацией таких фонограмм. Знаком ацтекской столицы, Теночтитлана, был камень (тетлъ), из которого росла опунция (ночтли). Точтепекан обозначался кроликом (точтли) над горой (тепетлъ). Куаутитлан обозначался деревом (куауитлъ) с зубами (тлантли), а Куаунауак – деревом со свитком речи, выходящим из него (науатлъ = речь).

Эти символы не размещались последовательно, один за другим, как буквы и слова в книге, а образовывали часть более крупной композиции, которая часто принимала вид сцены, в которой многое происходило одновременно. Ацтекский манускрипт нельзя читать в обычном смысле этого слова, его нужно разгадывать, как головоломку, в которой символы представляют собой ярлыки и ключи к разгадке того, что происходит.

Нижняя часть картинки обычно изображает землю, а верхняя – небо. Поскольку ацтекам были неведомы правила перспективы, расстояние показано с помощью размещения самых дальних фигур наверху страницы, а находящихся ближе – внизу. Сравнительная важность обозначается размерами: правитель, одержавший победу, может быть нарисован крупнее, чем его побежденный враг. Все фигуры изображены в профиль, нет поворотов в три четверти или перспективы.

Каждый предмет в композиции дает информацию, прямо или косвенно, и художник предполагает, что тот, кто будет читать документ, знаком со знаками различия, костюмами различных классов и иконографией различных богов. Жрец, например, всегда изображался с закрашенным черным цветом лицом, длинными волосами, и его ушная мочка окрашивалась красным, цветом крови жертвоприношений. Его легко было узнать, даже если он был одет в костюм воина или простое одеяние. Точно так же стариков можно было узнать по линиям, изображавшим морщины на их лицах.

Важную роль играл цвет. Знаки травы, тростника и камыша в черно-белом исполнении выглядели очень похожими, но в цвете их легко было различить: в Кодексе Мендосы трава желтая, тростник синий, а камыш зеленый. Императора легко было узнать по форме его короны и по ее цвету, бирюзовому, носить который мог только правитель.

Такие манускрипты не слишком универсальный инструмент. Информация, которая в них дается, приблизительна, а сам процесс письма был медленным и трудоемким. Писец, который в своих записях не отставал от судебного процесса, мог по праву гордиться своим мастерством. Ацтекская пиктография очерчивает лишь контуры события или ситуации, служа в качестве памятных записок для сведущего читателя, который мог восстановить детали и историю вопроса из материала, заученного на память в школах кальмекак.

Как письмо, так и чтение требовали особых навыков, поэтому неудивительно, что в основной своей массе население оставалось неграмотным. Письму не учили в школах, которые посещались детьми простолюдинов, и, действительно, простому человеку не было в том никакой нужды. В бюрократизированном и централизованном обществе рядовой обыватель получал распоряжения сверху – от жрецов, которые контролировали религиозную сторону жизни, от светских чиновников, которые выбирались из знати и пользовались преимуществом образования в кальмекак.

Счет

Ацтеки использовали двадцатеричную систему, считая двумя десятками. Числа от 1 до 19 изображались точками или иногда пальцами. Число 20 изображалось флажком; 400 (то есть 20 х 20) – знаком, который выглядел как перо или ель; 8000 (20 х 20 х 20) – мешком или украшенной кисточками сумкой, в которых 8000 бобов какао.