История болезни Фриды Кало
Вся жизнь мексиканской художницы Фриды Кало – это история физических и душевных мук. Вопреки всем трудностям, которыми испытывала ее судьба, Фрида Кало смогла завоевать любовь и признание современников по всему миру. Будучи инвалидом, она вела насыщенную жизнь, наполненную мифами, скандалами и эпатажем. У нее не было профессионального художественного образования, но Фрида превзошла по популярности и известности своего супруга – именитого живописца-монументалиста Диего Риверу, благодаря чему стала культовой личностью в среде феминисток и борцов за права женщин. Ее страданиям нельзя поставить однозначный диагноз, так как многочисленные проблемы Фриды со здоровьем относятся не только к психиатрии, наркологии и неврологии, но и ортопедии, гинекологии и другим медицинским сферам.
Свою родословную Магдалена Кармен Фрида Кало Кальдерон изобразила в причудливой картине «Мои прародители, мои родители и я» (1936). Она был третьей из четырех дочерей, родившихся в семье Матильды и Гильермо Кало. Фрида часто искажала дату своего рождения. Она говорила, что родилась в 1910-м — в год начала Мексиканской революции. На самом деле она родилась 6 июля 1907 году в пригороде Мехико Койоакане.
Ее отец Вильгельм (Гильермо) Кало был по происхождению венгерским евреем, эмигрировавшим в Мексику из Германии. Его отец, Якоб Кало, дед Фриды, занимался ювелирным делом и фотографией в Баден-Бадене. Вильгельм учился в Нюрнбергском университете, но был вынужден прекратить обучение из-за проявившей себя эпилепсии. Вскоре умерла его мать, а отец женился повторно. Отношения с мачехой не складывались, и Якоб Кало, чтобы разрядить обстановку, дал сыну денег на путешествие в Мексику. Вильгельм решил остаться на Американском континенте.
В Мехико он нашел работу в ювелирном магазине «Ла Перла» и обзавелся семьей. После смерти первой супруги при родах он обратил внимание на свою сотрудницу – Матильду Кальдерон. Не слишком образованная, но честолюбивая Матильда, внучка генерала по материнской линии и дочь фотографа, имевшая испано-индейское происхождение, увидела в немецком эмигранте потенциал. После свадьбы 24-летняя Матильда настояла на том, чтобы Гильермо перенял дело ее отца. В конце концов, ее супруг стал преуспевающим фотографом, получившим заказ от правительства Мексики на фотографирование памятников архитектуры. В свободное от работы время Гильермо, который был очень дотошным в выполнении своих профессиональных обязанностей, любил заниматься живописью.
Загружается
Маленькая Фрида была любимицей отца. Он поощрял развитие ее творческих способностей. Отношений с матерью были двойственными. В интервью Фрида часто описывала мать как женщину жестокую и называла ее «мой шеф». Бунтарке Фриде претила ярая приверженность матери католицизму. О семье она говорила, что это «один из самых печальных домов, какой я когда-либо видела», имея в виду набожность родственников. После рождения детей Матильда стала страдать от мигреней, а также «спазмов» и «приступов», похожих на эпилептические приступы ее мужа. Вероятно, что эти проявления были истерического характера. В детстве Фрида неоднократно была свидетельницей приступов отца, хотя случались они чаще ночью, раз в полтора месяца. «Много раз, когда он шел с фотоаппаратом на плече, держа меня за руку, он внезапно падал. Я знала, что надо делать, если у него случается приступ на улице. С одной стороны, я должна была быть уверена, что он немедленно понюхает нашатырный спирт, с другой – должна была проследить, чтобы у него не украли камеру».
В 6 лет Фрида перенесла полиомиелит, после которого мышцы ее правой ноги остались атрофированными. Испытание болезнью закалило девочку, которая и до этого росла своенравным ребенком. Поначалу ее очень задевали насмешки других ребят над ее инвалидностью. Те дразнили ее «Фрида – деревянная нога», а она не уставала яростно огрызаться в ответ. Чтобы спрятать ногу, она надевала на нее несколько носков и носила ортопедические туфли с высоким правым каблуком. В картине «Они просили аэропланов, а им дали лишь соломенные крылья» (1938) Фрида обыгрывает воспоминания об обидах детства, связанных с ограничением в движениях из-за полиомиелита. Гильермо Кало не мог примириться с болезнью любимой дочки и буквально воспринял рекомендации врача про упражнения, которые должны были укрепить ее ногу. Благодаря отцу Фрида занималась даже такими видами спорта, которые были необычными для девочек того времени. Она играла в футбол, занималась боксом, борьбой и вскоре уже бегала, плавала и каталась на велосипеде наравне с более взрослыми детьми.
В 15 лет Фрида Кало поступила в государственную начальную школу, считавшуюся престижным учебным заведением. Она мечтала заниматься медициной, много читала и без особого труда получала хорошие оценки, хотя учеба интересовала ее гораздо меньше общественной жизни. Ее поведение отличалось свободолюбием. Она могла себе позволить не посещать лекции плохих или скучных преподавателей и даже обращалась к директору с петицией, чтобы убрать кого-то из них.
В школе ее связывали романтические отношения с учеником старших классов Алехандро Гомесом Ариасом. Они вели тайную переписку. Ее письма к возлюбленному отличала эмоциональная непосредственность. Часто она оживляла их подобиями карикатур, рисунками и выдуманными эмблемами. Первая серьезная живописная работа Фриды «Автопортрет» (1926) была подарком Алехандро. Она рано созрела сексуально, однако непохоже, чтобы пару связывали половые отношения — она любила повторять, что лишилась девственности в аварии в 1925 году. По воспоминаниям Алехандро, да и сама Фрида об этом упоминала, в 18 лет у нее был первый опыт гомосексуальных отношений – девушку соблазнила не то школьная учительница, не то служащая библиотеки.
Загружается
18-летняя Фрида мечтала о путешествии в США, поэтому решила самостоятельно заработать на него деньги. Она овладела пишущей машинкой и стенографией, подрабатывала кассиром, на фабрике, складе, но нигде надолго не задерживалась. В тот же период она прошла платное обучение гравюре у друга ее отца, гравера Фернандо Фернандеса, с которым у нее, вероятно, был роман. На этом ее художественное образование закончилось.
Мечтам Фриды о путешествии, продолжению учебы и работы пришел конец после несчастного случая, который произошел 17 сентября 1925 года и полностью перевернул ее жизнь. «Это было странное происшествие, – вспоминала Фрида. – В нем не было жестокости, оно было медленным, тихим, изуродовало людей. А меня – больше всех». В тот день она возвращалась с занятий вместе с Алехандро на автобусе в Койоакан. По вине водителя автобус столкнулся с проезжавшим мимо троллейбусом и врезался в стену. Несколько пассажиров погибли на месте, многие были ранены. Состояние Фриды было настолько тяжелым, что первый месяц после аварии врачи сомневались, что она выживет. Металлический поручень автобуса сломался и пронзил ее тело на уровне таза, нанеся серьезную травму матке и половым органам. У нее был тройной перелом позвоночника в поясничном отделе, перелом ключицы и нескольких ребер. На левом плече порвались связки, одиннадцать переломов правой ноги, ступня вывихнута и раздроблена.
Целый месяц Фрида провела лежа на спине, закованная в гипс. Даже покинув госпиталь, она продолжала жаловаться на изнурительные стреляющие боли в ноге. Из-за образовавшейся сухожильной контрактуры Фриду также очень беспокоила рука. Чтобы быстрее разработать руку, в целях обезболивания врачи назначали ей хлороформ и кокаин. Несмотря на почти непрекращающуюся боль в позвоночнике и правой ноге, через три месяца после инцидента она уже самостоятельно выбиралась в центр Мехико. Авария сделала молодую девушку инвалидом, и она нуждалась в лечении всю оставшуюся жизнь. Медицинская карта Фриды, которая велась с детства до 1951 года, содержит сведения, по крайней мере, о тридцати двух операциях на позвоночнике и правой ноге. Лечение часто бывало неэффективным.
Первый рецидив случился через год после инцидента, в сентябре 1926 г. Исследования ее скелета показали, что сместились три позвонка. Фрида должна была носить гипсовый корсет, а также специальный аппарат на правой ноге, отчего она неподвижно пролежала несколько месяцев. 1927 год выдался не лучше. Фрида снова была вынуждена провести три-четыре месяца в гипсовом корсете. Однако уже к концу года она настолько восстановила свое здоровье, что почти готова была вести социально активную жизнь.
Все же следует отметить, что практически с самого начала болезни она драматизирует значение своей боли и часто преувеличивает болезненные факты из своего прошлого. Например, утверждает, что провела в больнице после инцидента не один, а три месяца, а во время последней операции на позвоночнике – три года, а не один. Сама художница считала, что именно болезнь открыла в ней творческие ресурсы: «Я никогда не задумывалась о живописи, вплоть до 1926 года, когда я лежала в постели из-за автомобильной аварии. Мне, закованной в гипс, было до чертиков скучно в кровати — у меня были переломы позвоночника и многих костей, поэтому я решила чем-то заняться. Я стащила у отца несколько масляных красок, и моя мать заказала для меня специальный столик, потому что я не могла даже сидеть, и я начала рисовать». Первыми объектами ее картин были те, что доступны человеку в ее состоянии: портреты друзей, членов семьи и себя.
В 1928 году Фрида Кало вступает в коммунистическую партию Мексики и завязывает отношения с художником Диего Риверой, одним из культурных лидеров мексиканских коммунистов. Он был старше ее на 20 лет и уже успел стать самым известным художником в стране. Сама Фрида утверждает, что была знакома с Диего со времен своей учебы в начальной школе, где он расписывал стену одной из аудиторий. В 1929 году она стала третьей женой Риверы. Родители Фриды неблагосклонно отнеслись к этому браку, хотя и понимали, что финансы именитого живописца обеспечат лечение дочери и жизнь всей семьи: «Я влюбилась в Диего, и моим родителям это не нравилось, потому что Диего был коммунистом и потому что они говорили, что он выглядит как толстый, толстый, толстый Брейгель. Они говорили, что это все равно что брак между слоном и голубкой».
Диего, специализировавшийся на монументальной живописи, получил отличное профессиональное образование, поэтому в начале творческого пути Фриды он был для нее еще и учителем. Отношения четы Ривера-Кало носили оттенок созависимости, переходя от крайности «отец-дочь» до «мать-сын». Диего во многих аспектах жизни был неумелым, и Фрида часто использовала эту инфантильность, изображая его ребенком в своих картинах. Союз двух художников был скандальным, наполненным взаимными изменами, расставаниями и страстью. Фрида любила говорить: «В своей жизни я пережила два тяжелых несчастных случая. Сначала я попала под автобус, а потом – под Диего!».
Загружается
Диего Ривера обладал не только необычной внешностью, но и одиозным, под стать нраву Фриды, характером. Хотя окружающие часто считали его безобразным, он имел множество любовных связей и к моменту брака с Фридой успел оставить после себя внебрачного ребенка в Европе и еще двух дочерей от недавно распавшегося по причине очередного романа брака со своей натурщицей. Натурщица была крайне ревнивой и даже устроила скандал на новой свадьбе экс-супруга. Тем не менее, после этого инцидента обе жены Риверы подружились.
Благодаря юмору и природному очарованию, Диего легко влюблял в себя женщин, любая из которых казалась на его фоне красавицей. Подшучивая, Фрида ласково называла его «старый толстяк», «чудовище» и «лягушонок». В своем эссе «Портрет Диего» она описывает его так: «Его огромный живот, тугой, ровный, как сфера, покоится над стальными ногами, прекрасными колоннами, большие стопы вывернуты наружу под тупым углом, будто они обнимают весь мир и поддерживают его на земле как некое допотопное существо, из которого, начиная с талии, вырастает образец будущего человека, отстоящего от нас на две или три тысячи лет». Есть в письмах Фриды и более ироничные «портреты» мужа: «Он толстый, болтливый, прожорливый, спит в ванне, читает газеты в ватерклозете и забавляет себя, часами играя с «господином» Фуланг-Чангом (обезьяной)».
В компании Ривера мог выпить и плотно закусить и часто «играл на публику», легко вступал в конфликты, но столь же быстро и остывал. Он был непостоянен. Будучи избранным Генеральным секретарем Мексиканской компартии, он редко посещал партийные собрания, а если и присутствовал – задавливал аудиторию своими харизматичными выступлениями. Однопартийцы ставили ему в вину то, что он продолжал исполнять заказы богатых американцев и реакционного правительства. В конце концов его исключили из партии. Едва получив должность директора Художественной академии Сан-Карлос, он также был уволен оттуда за слишком революционные методы обучения.
В 1930-х годах супруги Ривера-Кало подолгу жили в США, где Диего выполнял заказы по росписи стен. Сначала они целый год провели в Сан-Франциско. Вскоре после приезда в Калифорнию правая нога Фриды стала сильнее выворачиваться при ходьбе, отчего болезненно растягивалось сухожилие. Фрида обратилась за консультацией к Лео Элоиссеру, известному хирургу-ортопеду, ведущему врачу главной больницы Сан-Франциско и клиническому профессору хирургии Стэнфордской университетской медицинской школы. В декабре 1930 года он определил у нее врожденную деформацию позвоночника (сколиоз) и разрушение одного позвоночного диска. Дружеские отношения с ним Фрида поддерживала до конца жизни и вела с ним переписку. В качестве жеста признательности Фрида написала «Портрет доктора Лео Элоиссера».
Загружается
В 1931 году после недолгого пребывания на родине супругов пригласили в Нью-Йорк для проведения выставки работ Риверы в Музее современного искусства. Оттуда годом позже они отправились в Детройт, где Диего предложили сделать фрески на тему современной промышленности для «Форд Мотор Компани». В Детройте Фрида обнаруживает, что беременна. Два года назад, в Мехико, ей уже пришлось сделать аборт по медицинским показаниям, но в этот раз американские врачи заверяли ее, что, несмотря на последствия травм, она сможет родить с помощью кесарева сечения. Однако чуда не случилось, и на сроке 3 месяца у Фриды произошел выкидыш. После этого она беременела еще как минимум трижды, но каждый раз все заканчивалось либо самопроизвольным, либо медицинским абортом в первом триместре.
Невозможность иметь детей стала для Фриды личной трагедией, а свои переживания она пыталась излить на холсте. Так называемая акушерско-гинекологическая тема становится одной из центральных в ее творчестве. Еще в 1930 году, после первого аборта, рисуя себя и Риверу, она изображает, а затем стирает ребенка Диего, видимого так, как если бы рентгеновские лучи просветили ее живот. К тому же периоду можно отнести незаконченную картину «Фрида и кесарево сечение». Через пять дней после первого выкидыша Фрида нарисовала погрудный «Автопортрет», на котором ее лицо залито слезами. До этого, на второй день пребывания в больнице, она просила врача дать ей медицинские книги с иллюстрациями. Она всегда испытывала большой интерес к биологическим и, в частности, анатомическим иллюстрациям, срисовывая их. Проникнувшись душевным состоянием жены, Диего достал ей медицинский атлас, результатом изучения которого стала ее картина «Больница Генри Форда», на которой изображен процесс выкидыша Фриды. Вскоре после выписки из больницы Ривера добился для нее разрешения работать в местной литографской мастерской, где художница создала работу «Фрида и аборт». Многие из ее последующих, более поздних картин отражают навязчивое желание продолжения рода, например, «Я и моя кукла», написанная в 1937 году, когда, судя по свидетельствам нескольких других картин на эту тему, Фрида, вероятно, перенесла еще один выкидыш.
Поздние записи в ее дневнике напоминают о постоянной тоске по нерожденному ребенку. Ее немые свидетельства можно найти и в собрании книг о родах, и в заспиртованном эмбрионе, подаренном ей доктором Элоиссером в 1941 году и хранившемся в ее спальне. Также она собрала большую коллекцию кукол и кукольных домиков. Фрида была очень привязана к детям своих родственников, дочерям Диего от предыдущего брака, сыну и дочери младшей сестры Кристины, которые были постоянными гостями в ее доме и которых она очень баловала. Замену детям она пыталась найти в своих многочисленных домашних животных: обезьянах, попугаях, котах, голубях, голых мексиканских собаках, орле и олене. Многие ее питомцы присутствуют на разных автопортретах Фриды.
В Детройте началось становление Фриды как художницы. К моменту окончания работы над фресками американская общественность и критики разворачивают кампанию против Риверы. Однако в следующем 1933 году Диего получает заказ в Чикаго, а позже супруги перебираются в Нью-Йорк для росписи Рокфеллер-центра. Диего не считал нужным слепо следовать пожеланиям заказчика и игнорировал политическую среду, в которой находился. Результатом стало то, что фреска в Нью-Йорке получилась пронизанной коммунистическими идеями, а центральной фигурой на ней был Ленин. Риверу отстранили от проекта, а саму фреску уничтожили.
В конце 1933 года супруги вернулись в Мексику. Отношения между ними начали портиться. Даже новый дом, в котором они жили, состоял из двух самостоятельных половин, соединенных между собой балконом-переходом. Когда Фрида злилась на мужа, она запирала дверь с ее стороны моста, связывающего дома, и Диего приходилось спускаться по лестнице, пересекать двор и стучаться в ее входную дверь. При этом прислуга могла сказать ему, что жена отказывается его принять. Ривера вынужден был возвращаться наверх и, стоя на балконе у двери Фриды, умолять ее о прощении.
Поначалу Диего пребывал в депрессии из-за неудач в США, а потом с головой окунулся в новые любовные приключения. Фрида же зациклилась на собственных переживаниях. Ее физическое и душевное состояние оставляло желать лучшего. В 1934 году она, по крайней мере, три раза лежала в больнице. Один раз ей удаляли аппендикс, затем был аборт на третьем месяце беременности, и в третий раз — операция на правой ноге, которая беспокоила ее еще в Нью-Йорке. «Моя нога все еще плоха, – писала Фрида доктору Элоиссеру, – но с ней ничего нельзя сделать, и однажды я решусь на то, чтобы ее отрезали, чтобы она больше мне не досаждала». В другом письме она указывает на симптомы депрессии: «Я больше не могу находиться в состоянии великой печали, в которое я впала, потому что шагаю семимильными шагами к неврастении». В этом году она вообще ничего не написала, в следующем году создала только две работы. Картину с ироничным названием и пугающим сюжетом «Немного маленьких уколов» она написала в ответ на роман Диего с ее сестрой Кристиной.
Не простив предательства близких людей, Фрида на время съезжает от Диего и снимает квартиру в центре Мехико. Это была первая из череды разлук супругов. При этом они продолжали постоянно общаться и видеться. Через год после инцидента Фрида простила Кристину и, казалось бы, смирилась с непрекращающимися интрижками мужа: «Теперь я знаю, что все эти письма, связи с барышнями, учительницами «английского», натурщицами, цыганками, ассистентками с «добрыми намерениями», «полномочными представительницами от отдаленных мест» всего лишь флирт, а в глубине ты и я сильно любим друг друга и так проходим сквозь приключения, хлопанье дверьми, проклятья, оскорбления, жалобы.»
Переживания об изменах мужа все еще были сильны, и она пыталась изобразить не только свои физические, но и психологические травмы на холсте, как в картинах «Память» (1937) и «Воспоминание об открытой ране» (1938). Символизм «Памяти» критики толкуют так: фигура Фриды без рук – она беспомощна. Перевязанная нога напоминает об операции на правой ноге в 1934 году, когда Ривера увлекся Кристиной. Перевязка сделана так, что нога выглядит похожей на кораблик, и она стоит в океане, тогда как здоровая – на суше. Возможно, нога-кораблик символизирует разрыв с Диего, а море – страдания, «океан слез». Сердце вырвано из груди и лежит у ее ног, из его рассеченного клапана истекает река крови. На месте сердца – отверстие, в которое проникает стержень, напоминающий об автобусном поручне. Рядом с Фридой два наряда – школьная форма и народный костюм, связанные с художницей красной лентой — кровеносным сосудом.
Загружается
По-видимому, после 1935 года Фрида начинает злоупотреблять алкоголем. По воспоминаниям современников, она еще девушкой «пила текилу, как марьяччи», а некоторые считали, что «Фрида могла перепить многих мужчин за столом». Но сейчас она начала постоянно носить с собой маленькую фляжку с коньяком: «Я пила, потому что хотела утопить свою печаль, но она, проклятая, все-таки выплывает». Иногда она наливала алкоголь во флакон из-под духов и пила так, как будто душилась, и большинство окружающих ничего не замечали. Письма доктора Элоиссера часто содержат просьбы о том, чтобы она сократила употребление алкоголя. Она часто пила за обедом, любила разделить бокал с прислугой. Выпив, Фрида начинала вести себя развязно, позволять себе неприличные шутки.
Переосмыслив отношения в браке, Фрида восприняла поведение Диего как зеленый свет для ее собственной сексуальной независимости. Позволив себе свободу в отношениях, Фрида преодолела творческий застой 1934-1936 годов, вероятно, связанный с депрессивным настроением, когда она рисовала всего несколько картин в год. В 1937-1938 годах она создала больше картин, чем за все восемь лет супружества. Многие ее работы наполнены эротической символикой. Например, «Две обнаженные в лесу», «Цветы жизни», «Солнце и жизнь», в некоторых можно обнаружить элементы аутоэротизма («Память об открытой ране»). Она никогда не скрывала собственной бисексуальности, часто флиртовала с женщинами, со многими имела интимные отношения. Любопытно, что Ривера не воспринимал всерьез ее интрижки с женщинами и даже поощрял их, чего нельзя сказать о его отношении к романам Фриды с другими мужчинами. Например, когда он узнал о связи супруги со скульптором Исаму Ногучи, которая продолжалась 8 месяцев, он угрожал тому револьвером.
В 1937 году Диего и Фрида предоставили убежище Льву Троцкому, который прожил вместе со своей супругой в их доме в Койоакане целых два года. Авантюрная и падкая на экзотику художница тут же завела роман со стареющим революционером. С другой стороны, интрижка под носом мужа с его политическим идолом была возмездием за роман Риверы с ее сестрой. В шутку Фрида называла Троцкого стариком и козликом (из-за бороды). Троцкому, как и многим друзьям, она нарисовала в подарок портрет. Однако и эти отношения вскоре изжили себя, особенно ввиду возрастающих политических расхождений обеих сторон.
В 1936 году она перенесла еще одну операцию на ноге, в 1937 году, вероятно, самопроизвольный либо медицинский аборт. По крайней мере, тоска о несбывшемся материнстве остро звучит во многих ее работах того периода: «Моя кормилица и я», «Умерший Димас», «Четыре жителя Мексики», «Девушка с маской смерти», «Я и моя кукла».
Долгое время Фрида воспринимала себя исключительно в роли жены художника, не претендуя на то, чтобы ее картины играли определенную роль в мире искусства. Если кто-то покупал ее картину, она говорила, что испытывает сожаление: «За эту цену они могли бы купить что-нибудь получше», или: «Это, должно быть, потому, что он в меня влюблен». Она не стремилась к выставкам и не искала спонсоров. Ривера чуть ли не заставлял ее выставлять работы, и летом 1938 года устроил первую продажу ее картин.
Все изменилось, когда основоположник сюрреализма Андре Бретон в своем эссе провозгласил Фриду сюрреалистом-самородком. Осенью 1938 года проходит ее первая персональная выставка в Нью-Йорке. Там она также смогла заняться своим здоровьем, которое не переставало ее беспокоить. Ей удалось вылечить трофическую язву на ноге, но она продолжала жаловаться врачам на симптомы, которые заставили их подозревать сифилис. Но анализы этот диагноз не подтвердили.
Бенефис в Нью-Йорке увлек ее в Париж, куда она прибыла в январе 1939 года. Здесь она провела три месяца. Ее работы выставлялись в Лувре вместе с картинами других мексиканских художников. Вскоре после приезда она попала в больницу из-за инфекции в почках. Ни Париж, ни его культурная публика Фриде не понравились, несмотря на знакомство с такими метрами как Поль Элюар и Макс Эрнст. Высказываясь о богемных жителях, она называла их «большими какашками» сюрреализма и не подбирала выражений: «Ты не представляешь, какие суки эти люди. Меня от них тошнит. Они все такие «интеллектуальные» и растленные, что я их больше не могу выносить». Зато она подружилась с Пикассо, который подарил Фриде серьги в форме кистей рук, сделанных из панциря черепахи с золотом.
В 1939 году супруги Ривера-Кало решают развестись. Возможно, причиной стал роман художницы с американским фотографом Николасом Мюрэем, однако к тому моменту они уже расстались друзьями. Развод Диего и Фриды был мало похож на то, что подразумевают под этим словом. Они продолжали регулярно видеться, хоть и жили отдельно друг от друга. И все же Фрида тяжело переживала разлуку. Работы 1939-1940 годов отражают ее душевное состояние. Спустя месяц после завершения бракоразводного процесса Фрида сделала то же, что и в ответ на роман Риверы с Кристиной: она остригла волосы. Позднее она напишет «Автопортрет с остриженными волосами». В день, когда развод был оформлен, Фрида почти закончила одну из самых известных своих картин – «Две Фриды». Она говорила, что эта работа определяет двойственность ее личности, как и другие ее двойные портреты – «Две обнаженные в лесу» и «Дерево надежды». Одна Фрида любима, вторую Диего больше не любит. Первая одета в народное платье, вторая – в наряд европейского покроя. Лиф костюма нелюбимой Фриды порван, чтобы обнажить ее грудь и ее разбитое сердце, она держит в руке хирургический зажим, в то время как любимая – детский портрет Диего Риверы. Почти во всех автопортретах, написанных в год развода, Фрида находит себе компаньона – скелет, племянников, домашних животных, свое альтер-эго.
Переживания художницы привели к обострению соматических и психологических проблем в конце 1939 и зимой 1940 года. Художница снова испытывала боли в позвоночнике. Некоторые врачи предлагали ей сделать операцию, другие – возражали. По назначению доктора Хуана Фариля ей заказали 20-киллограммовый аппарат, который должен был вытянуть позвоночник. Из-за грибковой инфекции на пальцах правой руки она не могла работать. Ее настроение было депрессивным, Фрида сильно похудела, избегала общения.
В мае 1940 года Диего Ривера уезжает в США. Состояние здоровья Фриды еще более ухудшается. Мексиканские врачи настаивали на операции на позвоночнике и поставили диагноз туберкулез костей. Уступив просьбам Диего и советам доктора Элоиссера, который считал, что у Фриды был нервный срыв, в сентябре она соглашается на перелет в Сан-Франциско. Там доктор Элоиссер поставил под сомнение диагноз мексиканских врачей и прописал физиотерапию, отдых, отказ от алкоголя. Сама Фрида в письме другу так описывает свое пребывание в больнице: «Мне сделали все возможные исследования и не нашли ни туберкулеза, ни необходимости в операции. Они нашли, что у меня сильная анемия и инфекция в почках, что и было причиной сильнейшей невралгии, которая отдавала в правую ногу».
Загружается
Спустя год после развода, в конце 1940 года Диего и Фрида решили вступить в брак повторно. При этом супругами были оговорены определенные условия, которые делали их новый союз более автономным. Так, все расходы делились поровну, а сексуальные отношения исключались, запрет на таковые вне брака отсутствовал.
Душевное равновесие художницы продлилось недолго. В июле 1941 года, после смерти отца от сердечного приступа, ее вновь одолевают депрессивные переживания. Она пишет доктору Элоиссеру: «Мое копыто, лапа, или стопа, – лучше. Но в основном мое состояние скорее… Я думаю, это из-за того, что я мало ем – много курю! – что-то странное! Я больше не пью коктейльчики. Чувствую в животе какое-то жжение, и у меня постоянная отрыжка во рту. Мое пищеварение как у тайных пьяниц. Настроение отвратительное. С каждым днем я становлюсь все более болезненно раздражительной, не доблестной, так сказать, весьма брюзгливой. Если есть в медицине какое-нибудь лекарство, которое возвращает людям чувство юмора, – предложите мне его, так, чтобы я немедленно могла его проглотить и посмотреть, эффективно ли оно…»
В 1943 году Фрида она присоединилась к преподавательскому составу новаторской Школы живописи и скульптуры министерства образования «Ла Эсмеральда», где Ривера уже работал со студентами. Студенты Диего назывались «лос диегитос», а Фриды – «лос фридос». Однако уже в 1944 году Фрида стала меньше преподавать из-за болей в позвоночнике и ноге. Специалист-остеопат Алехандро Зимброн рекомендовал ей постельный режим и заказал для нее металлический корсет — он надет на художнице в картине «Сломанная колонна», который несколько ослаблял ее страдания. Слабости и повышенной температуре сопутствовала потеря аппетита и массы тела. В диагностических целях ей назначали рентген и пункции спинного мозга. Зимброн рекомендовал операцию, но ее не сделали. Другой врач после проведенных анализов снова заподозрил у нее сифилис и прописал переливание крови, солнечные ванны и лечение висмутом.
Будучи 5 месяцев «закованной» в аппарат Зимброна, она не могла сидеть и в отчаянии писала доктору Элоиссеру: «С каждым днем мне все хуже… Вначале было трудно привыкнуть к аппарату, но вы не можете себе представить, что еще хуже мне было до того, как на меня его надели. Я больше не могла работать, потому что любое движение доводило меня до изнеможения. Мне стало немного лучше после того, как я надела корсет, но сейчас я снова совершенно больная и прихожу в отчаяние, потому что не могу найти ничего, что улучшило бы состояние позвоночника. Доктора говорят, что у меня менингит, но я не могу понять, что происходит, потому что мой позвоночник неподвижен и не тревожит нервы, но в этом корсете я все равно испытываю боль и такое же раздражение».
Загружается
После 1944 года Фрида сменила двадцать восемь корсетов: один из стали, три кожаных и остальные – гипсовые. Один корсет Фрида расписала, и его теперь можно увидеть в музее в Койоакане. Многие из них были неудачными и только усугубляли ее страдания. В 1945 году на Фриду надели новый корсет по заказу доктора Зимброна, но боль в спине и ноге только усилилась, и через два дня его пришлось снять. Кроме того, ей неправильно подобрали дозу обезболивающего препарата, в результате чего начались постоянные головные боли. Переживания 1945 года она отобразила в картине «Без надежды» — прикованная к кровати Фрида держит во рту рог изобилия с огромным количеством продуктов, превращающихся в рвотную массу, которая изливается на мольберт.
В мае 1946 года американский хирург Филипп Уилсон выполнил в Нью-Йорке операцию на позвоночнике Фриды. С помощью 15-сантиметрового металлического штыря четвертый позвонок был соединен с частью кости, взятой из таза. После выписки из больницы она должна была соблюдать постельный режим и восемь месяцев носить стальной корсет. Однако эта операция по укреплению позвоночника не решила проблем со спиной. Мексиканские врачи считали, что металлическая пластина, которой доктор Уилсон скрепил позвонки, была помещена неточно, ниже больного позвонка. В Английском госпитале Мехико подняли вопрос о том, чтобы извлечь кусок металла, вставленный Уилсоном, и попытаться укрепить позвоночник новой пересадкой костной ткани. Сама Фрида говорила, что у нее еще был и остеомиелит, что послужило причиной ухудшения состояния костей, именно поэтому скрепляющая позвонки пластина оказалась неэффективной.
Боль в спине становилась все сильнее, она худела, началась анемия, на правой руке обострилась грибковая инфекция. По свидетельству Кристины Кало, операция, сделанная в Нью-Йорке, была столь болезненной, что Фриде давали чрезмерно большие дозы морфина, и у нее начались галлюцинации, она видела в больничной палате животных. После этого она уже никак не могла освободиться от наркозависимости.
Живописные работы 1946 года также посвящены ее страданиям. Картину «Дерево надежды» Фрида называла «результатом этой проклятой операции». На ней изображена плачущая Фрида, одетая в красный мексиканский костюм и корсет поверх одежды и держащая еще один ортопедический корсет в руках. Она охраняет другую Фриду, лежащую на больничной каталке и едва прикрытую простыней. Картина «Маленький олень» – автопортрет, в котором Фрида представляет себя в виде олененка, пронзенного стрелами.
В 1950 году Фрида провела в больнице целый год. До госпитализации она виделась с доктором Элоиссером, который сделал записи о состоянии ее здоровья, где фигурирует термин «гангрена». Он упоминает, что за три месяца до его визита Фрида писала про боль в ноге, головные боли и повышенную температуру. Весь прошедший год она мало ела и теряла вес, но зато три года не употребляла алкоголь. Третьего января Фрида «заметила, что четыре пальца на правой ноге почернели», после чего ее госпитализировали. Консилиум врачей принял единогласное решение: ампутировать часть стопы, оставив пятку. Однако до этого ее ждала очередная операция на позвоночнике, во время которой три позвонка соединили единой костью. Послеоперационные осложнения не заставили себя долго ждать: на спине образовался абсцесс, и ее прооперировали еще раз. Чтобы успокоить боль, ей назначили двойные инъекции димедрола, к которым она пристрастилась.
Весь год Фрида провела в Английском госпитале. Диего снимал соседнюю палату, чтобы быть рядом. Палата Фриды была украшена традиционными мексиканскими сахарными черепами и разными яркими предметами декора. У нее всегда было полно посетителей, она просила их украшать ее корсеты перышками, зеркальцами, фотографиями, камешками и рисунками. Фриде нравилось просить друзей просовывать палец в отверстие в корсете, чтобы они могли коснуться раны – в этом проявлялся ее мазохизм. Пока врачи запрещали ей рисовать, она творила йодом и губной помадой. Когда состояние улучшилось и ей разрешили работать, она пользовалась специальным мольбертом, который прикреплялся к ее кровати так, что она могла писать, лежа на спине. После шести операций Фрида была в состоянии рисовать по четыре-пять часов в день. Выписавшись, она передвигалась в инвалидной коляске. Ходила только на короткие расстояния, с тростью или с костылем, а также благодаря ослабляющим боль инъекциям.
Загружается
Весной 1953 года, за год до смерти Фриды Кало, в одной из галерей Мехико состоялась ее первая персональная выставка в Мексике. При этом сама художница была в таком плохом состоянии, что врачи запретили ей двигаться. Было решено соорудить для Фриды подобие ложа прямо в выставочном зале. Сама она была под воздействием большой дозы наркотических препаратов. Кровать, на которой возлежала художница, была увешана разнообразными объектами: фигурами Иуд из традиционного мексиканского фольклора, скелетами из папье-маше, изображениями ее политических кумиров, фотографиями членов семьи и друзей и даже ее картиной. Зеркало, укрепленное внутри балдахина, отражало лицо художницы.
В августе 1953 года после долгих колебаний врачи Фриды приняли решение об ампутации ее правой ноги. К тому времени она уже принимала большое количество наркотиков. После операции Фрида была очень подавлена, молчалива, равнодушна, ничем не интересовалась, не хотела никого видеть, даже Диего. Сначала она отказывалась носить протез, но через три месяца научилась ходить на короткие расстояния и начала снова писать. Как и ранее, художница всячески акцентировала внимание на своих повреждениях и нарочито демонстрировала друзьям культю.
Известно, что в больнице она пыталась покончить с собой и обращалась за помощью к психиатру. Ранее она уже совершила несколько, скорее всего, демонстративных попыток самоубийства, которые должны были показать Диего, как она страдает.
В течение года Фрида почти ничего не писала, но весной 1954 года заставила себя пойти в студию. Там, привязанная к инвалидной коляске так, чтобы поддерживать спину, она рисовала столько времени, сколько могла терпеть боль. Затем переносила картину в кровать и продолжала работать лежа. В последние годы жизни, прикованная к дому и к постели, Фрида по большей части писала натюрморты и политические сюжеты. Ее живопись стала более небрежной, стиль последних картин демонстрирует тревогу. Картины часто выражали нечто фантастическое, что можно отнести на счет эйфории от димедрола.
Сформировавшаяся наркотическая зависимость Фриды закономерно привела к изменениям личности. Если она не принимала седативные препараты, ее поведение было непредсказуемым. Эмоциональная взрывчатость стала ее основной чертой. Она была конфликтной и раздражительной, не выносила шума и большого количества людей рядом. Швыряла в других предметы, и если они немедленно не исполняли ее просьбу, могла ударить тростью, тут же начав плакать. Фрида вела себя очень деспотично по отношению к друзьям, настаивая до последнего, чтобы они пообещали прийти. Художница начала сильно краситься, злоупотребляя косметикой. Она смешивала различные психоактивные вещества на основе тройных доз димедрола. У нее было официальное разрешение получать наркотические препараты в государственных учреждениях, но ее мучения требовали все больших доз, и часто она обращалась к Диего – он всегда знал, где их найти. Ривера пытался уменьшить ее зависимость от наркотиков, по собственной инициативе заменяя их алкоголем. Однако, чтобы не принимать наркотики, Фрида выпивала два литра коньяка в день.
К концу июня 1954 года здоровье Фриды, казалось, улучшилось. В начале июля, едва оправившись после бронхопневмонии, вопреки рекомендациям врача она встала с постели, чтобы участвовать в коммунистической демонстрации. В результате пневмония вспыхнула с новой силой, и состояние Фриды резко ухудшилось. 13 июля 1954 года художница скоропостижно скончалась. Причиной ее смерти считалась легочная эмболия, однако последние записи в дневнике дают право предполагать, что Фрида совершила самоубийство. По крайней мере, все в ее окружении подозревали, что она умерла от передозировки наркотиков, которая могла быть случайной либо преднамеренной.
История болезни художницы является сплошной трагедией. Однако Фрида Кало получала лучший медицинский уход, доступный в то время. Доктор Уилсон, проводивший ей операцию в Нью-Йорке, был пионером в ортопедической и спинальной хирургии и знаменитым спинальним хирургом, доктор Фариль, оперировавший в Мехико, – одним из самых выдающихся хирургов Мексики. Фрида нарисовала в подарок ему две картины: «Натюрморт» и «Автопортрет с портретом доктора Фариля» (1951). Она никогда не сомневалась в правильности действий врачей, лечивших ее. В чем же была истинная причина ее страданий? Доктор Элоиссер, наиболее длительно наблюдавший Фриду, считал, что необходимости в большинстве ее операций не было. Добровольно ложась под нож, она привлекала к себе внимание столь патологичным способом. Однако есть и другие версии диагноза Фриды Кало.
Загружается
Живопись Фриды Кало по своей природе автобиографична. Большинство из двухсот картин художницы были автопортретами. «Я пишу себя, потому что часто испытываю одиночество, — говорила Фрида, — потому что я тот объект, который мне лучше всего известен». Ее творчество – один из ярчайших примеров арт-терапии и, прежде всего, – самолечения. По словам ее биографа, «изображая себя кровоточащей, проливающей слезы, с развороченными внутренностями, она превращала свою боль в искусство». Фрида проводила своим творчеством некую форму «психологической хирургии», причем «оперировала» она, прежде всего, свои душевные, а не физические недуги.
Своеобразие личностной организации художницы позволяло ей сохранять адаптацию только в богемной среде, традиционно терпимой и даже благосклонной к проявлениям индивидуализма и эпатажа. Сложный характер Фриды отмечали еще в детстве. Она всегда была самолюбивой, импульсивной, едкой и прямолинейной. Художница имела острое чувство юмора, любила «крепкое словцо» и часто употребляла вульгарные выражения. Ей трудно было заниматься чем-то одним систематически. Во многом ее поведение было театральным, при этом она всегда придерживалась нонконформистской позиции, критикуя многие традиционные ценности, но в тоже время и нелепую претенциозность других людей, принадлежавших к творческой среде. В общении же с простолюдинами она обнаруживала неожиданное радушие. Фриду любила прислуга в доме, медсестры в больнице.
Однажды художница приняла журналистов, пришедших взять у нее интервью, лежа в кровати и посасывая длинный леденец. Ей вообще доставляло удовольствие эпатировать публику своими неожиданными ответами. Например, на вопрос, каков ее взгляд на жизнь, она могла сказать: «Заняться любовью, принять ванну, снова заняться любовью». В другой раз на вопрос репортера «Что мистер Ривера делает в свободное время?» Фрида ответила: «Занимается любовью». В Детройте, когда ее спросили, является ли и она художником, Фрида заявила: «Да, величайшим в мире».
Частью личного мифа Фриды стал ее стиль одежды. Наряды были не просто пышными и яркими, но и экзотичными – ими она подчеркивала свое мексиканское происхождение. Парижский модельер Эльза Скиапарелли под впечатлением от народных костюмов художницы создала платье «Мадам Ривера», и Фрида появилась в нем на обложке «Vogue». Иногда она носила костюмы другой эпохи или иной местности, часто смешивала элементы разных нарядов. Фрида сама придумывала свои прически и обожала украшения. Могла носить и дешевые бусы, и нефритовые ожерелья доколумбовой эпохи. Как правило, аксессуары были крупными по размеру, пальцы художницы были «выставкой» постоянно меняющихся колец. Друг Фриды так вспоминает реакцию нью-йоркской публики на ее внешний вид: «Войдя с ней в банк, я увидел, что мы окружены толпой ребятишек, влетевших за нами, несмотря на протесты швейцара. Они кричали: «Где цирк?»» Ее появление в концертном зале Дворца изящных искусств в Мехико описывали так: «Никто не обращал внимания на танец Кармен Амайи. Все уставились на Фриду, на которой было надето тихуанское платье и все золотые украшения, подаренные ей Диего и звеневшие, как рыцарские доспехи. Прямо-таки византийское богатство императрицы Теодоры, смесь варварства и элегантности. У нее было два золотых зуба, и иногда она снимала коронки и надевала золотые с розовыми бриллиантами спереди, так что у нее действительно была сверкающая улыбка». И хотя Фрида уверяла, что носит наряды отнюдь не ради привлечения внимания к своей персоне, а для того чтобы скрыть свои травмы и больную ногу, даже в конце жизни, когда она была прикована к постели и мало кто ее навещал, каждый день она одевалась так, будто готовилась к празднику. С ухудшением здоровья ленты и цветы в ее волосах, бижутерия и кружева становились все более разноцветными и вычурными.
Загружается
С оглядкой на демонстративность и самодраматизацию, красной нитью прошивающие жизнь художницы, самым сформированным и ярким подтекстом в ядре личности Фриды Кало был истероидный. Вероятно, именно это и натолкнуло лечащего врача художницы Лео Элоиссера на идею о немаловажной роли психологических факторов в истории ее болезни и о причинах столь длинной череды перенесенных операций. Боли в позвоночнике особенно беспокоили Фриду, когда та волновалась.
Речь идет о редком синдроме в психиатрической практике, а именно – синдроме Мюнхгаузена, который зачастую возникает на фоне тяжелых истероидных расстройств личности. Синдром Мюнхгаузена – это симулятивное расстройство, при котором человек симулирует, значительно преувеличивает или искусственно вызывает у себя симптомы болезни, чтобы подвергнуться медицинскому обследованию, лечению, госпитализации, в том числе – хирургическому вмешательству. Однако не стоит увлекаться гипердиагностикой и забывать о действительно имеющихся соматических проблемах со здоровьем Фриды Кало, что позволяет говорить лишь о некоторых симптомах указанного синдрома. Симуляции болезни в ее случае не было. К возможным признакам в картине болезни художницы можно отнести:
- обширный, но противоречивый анамнез заболевания;
- частое обращение в различные клиники, в том числе в разных городах;
- хорошее владение медицинской терминологией, знание клинических проявлений болезни. Фрида стремилась узнать о своем состоянии все, что было возможно, изучала статьи и медицинские книги;
- настойчивое желание и стремление подвергаться диагностическим процедурам и операциям;
- неясные субъективные симптомы, часто неустойчивые и изменчивые, особенно после начала лечения;
- появление дополнительных симптомов после оглашения результатов обследования, не подтвердивших наличие болезни;
- неожиданные рецидивы после улучшения состояния.
Соматические заболевания, ухудшавшие качества жизни Фриды Кало, и злоупотребление наркотическими веществами были факторами, которые привели к нарушениям поведения и развитию зависимости от патологий. Весьма осторожно можно предполагать наличие такой нозологии, как пограничное расстройство личности. В личностных проявлениях Фриды выявлены не менее пять диагностических критериев пограничного расстройства личности:
- склонность прилагать чрезмерные усилия с целью избежать реальной или воображаемой участи быть покинутой, непереносимость Фридой одиночества;
- склонность вовлекаться в интенсивные, напряжённые и нестабильные взаимоотношения, характеризующиеся чередованием крайностей — идеализации и обесценивания, сложные взаимоотношения с супругом;
- импульсивность, проявляющаяся как минимум в двух сферах, которые предполагают причинение себе вреда — сексуальное поведение, злоупотребление психоактивными веществами;
- рецидивирующее суицидальное поведение, намёки или угрозы самоубийства, акты самоповреждения;
- аффективная неустойчивость.
Постепенную деградацию личности художницы как нельзя лучше иллюстрирует ее дневник, который Фрида активно вела последнее десятилетие своей жизни. Полностью он не сохранился, потому что после её смерти часть страниц вырвали друзья или родственники. До 1995 года он находился в закрытом архиве мексиканского правительства. Страницы дневника Фрида заполняла монологами в поэтической и прозаической форме, точнее большинство записей можно определить как поэму в прозе, а также множеством рисунков. Объемный блокнот включает любовные послания к мужу, размышления на политические темы, страницы автобиографии, и, конечно же, переживания тревоги, одиночества, физической боли и мыслей о смерти. Её дневник по-настоящему сюрреалистичен, напоминает поток сознания. В нем есть страницы, полные бессвязных слов и фраз, со словами, начинающимися с одной и той же буквы, спонтанными стихами.
Многочисленные рисунки в дневнике выполнены яркими красками. Некоторые его листы заполнены навязчивыми зрительными образами, которые повторяются так же, как и строки с бессмысленными словами. Фрида рисовала фантастические формы и создания. Многие образы начинаются с капли туши, упавшей на бумагу. Они были как отправная точка для фантазии, она детально разрабатывала их, выдумывая чудовищ. Нарисованные фигуры фрагментарны и искривлены. Лица иногда похожи на гротескные маски, у некоторых несколько профилей. На других страницах изображены тела и части тел. Часто создается впечатление, будто зарисовки сделаны в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. После перенесенной в 1946 году в Нью-Йорке очередной операции, когда у Фриды развился галлюцинаторный синдром после нарушенной дозировки обезболивающих средств, записи в ее дневнике становятся крупнее, приобретают эйфорический оттенок.
Перед ампутацией ноги дневник наполняется пугающими образами физического и психологического распада. Фрида изображает себя одноногой куклой. Её тело покрыто пятнами, рука и голова отваливаются. Над автопортретом мрачная надпись: «Я распадаюсь». На последующих страницах изображена обнаженная, безголовая, крылатая фигура с разбитой мраморной колонной вместо позвоночника. Одна нога фигуры искусственная, другая собственная. Рисунок сопровождается словами: «Голубь заблудился. Он нечаянно… вместо того чтобы полететь на север, полетел на юг… Он думал, что пшеница — это вода. Он совершил ошибку». Далее Фрида рисует свою ступню на пьедестале. Правая нога отсечена по колено. И оттуда прорастает терн. Поверх рисунка надпись: «Стопу отдам им, если у меня будут крылья, чтобы летать».
Среди последних рисунков в дневнике есть два автопортрета, где Фрида с искусственной ногой. 27 апреля 1954 года художница написала, что она поправляется после кризиса — возможно, после еще одной попытки самоубийства или просто после ухудшения здоровья. На одной из последних страниц дневника она нарисовала скелет, назвав зарисовку «Пляска смерти». Последний рисунок – это черный ангел, а последняя запись: «Я надеюсь, что уход радостен, — и я надеюсь, что никогда не вернусь обратно». Именно эти слова и последний рисунок дают основания предполагать, что Фрида могла совершить самоубийство.
Загружается
Учитывая обширный анамнез болезни художницы, остается открытым вопрос о роли психосоматических и соматопсихических факторов в ее патогенезе. Согласно гипотезе коллектива авторов из Национального института кардиологии Мексики, Фрида Кало стала жертвой посттравматической фибромиалгии. Фибромиалгия — комплексное расстройство, чаще описываемое как функциональный синдром, с диффузной симметричной мышечно-скелетной болью хронического характера. В клинической картине заболевания, как правило, присутствуют депрессивный синдром, нарушения сна, хроническая усталость, а также различные психологические и вегетативные симптомы при отсутствии органической патологии. Для болезни характерно наличие на теле специфических болезненных точек, определяемых при пальпации. Женщины более подвержены развитию этой болезни, чем мужчины. Пациенты с фибромиалгией обычно попадают в поле зрения ревматологов и неврологов, реже – психиатров. Для фибромиалгии характерно разнообразие субъективных жалоб больного и скудные объективные признаки заболевания. Из-за сложностей в диагностике долгое время эта болезнь не признавалась врачами как самостоятельное заболевание, а ее этиология до сих пор до конца не изучена. Среди факторов, провоцирующих заболевание, – инфекции, генетическая предрасположенность, нейрохимический дисбаланс, гормональные нарушения, хронический стресс и другие психологические факторы, физические травмы и др. Связь с депрессией и дистрессом позволяет предполагать психосоматический характер заболевания. В медицинской литературе термин «фибромиалгия» впервые появился в 1981 году. Рядом исследований было доказано, что в основе фибромиалгии лежит невоспалительное поражение соединительной ткани и скелетных мышц, после чего ее стали рассматривать как функциональное поражение мышечной и соединительной ткани. Некоторые врачи, проанализировав символический язык картины Фриды Кало «Сломанная колонна», пришли к выводу, что на ней в метафорической форме представлены основные симптомы фибромиалгии – осевая (аксиальная) боль — разрушенная античная колонна вместо позвоночника — и диффузные боли по всему телу — множество острых гвоздей, прокалывающих тело женщины.
Исследователь из Клиники неврологии и нейрохирургии при Медицинском факультете Вильнюсского Университета В. Будрис предположил, что одной из причин неврологических проблем Фриды Кало был врожденный порок развития позвоночника – Spina bifida. Хотя в ее биографических данных факт упомянутой аномалии не указан, автор ссылается на Лео Элоиссера, который по результатам рентгенологического исследования определил скрытую форму расщепления позвоночника у художницы, что вызвало уменьшение чувствительности нижней части ее тела. Будрис обращает внимание на картину Кало «Что дала мне вода», доминирующим элементом которой являются ноги Фриды, торчащие из наполовину наполненной ванны. Между деформированными большим и вторым пальцами правой ноги отчетливо видна кровоточащая рана. Подобные деформации – типичный дефект, сопровождающий врожденные спинальные дизрафизмы, в том числе расщепление позвоночника.
В различных медицинских источниках продолжаются дискуссии о соматическом здоровье Фриды Кало. Среди других проблем, обсуждаются причины ее бесплодия. По одной из версий, художница страдала надпочечниковой гиперандрогенией. Более убедительная версия диагноза была предложена хирургом-патологоанатомом Ф. Антелло из США. Согласно его точке зрения, бесплодие Фриды Кало было связано синдромом Ашермана – патологическое состояние, характеризующееся образованием спаек и выростов эндометрия с его склерозом и фиброзом. Впервые это заболевание было описано в 1894 г. немецким гинекологом Г. Фритчем. При внутриматочных синехиях наблюдается гипоменструальный синдром или аменорея, альгодисменорея, нарушение детородной функции, невынашивание беременности, бесплодие. Наиболее частой причиной синдрома Ашермана служат предшествующие механические травмы базального эндометрия. Чаще травмирование эндометрия может происходить вследствие хирургического прерывания беременности, диагностических выскабливаний полости матки, операций на полости матки. В случае Фриды Кало причиной заболевания могла послужить грубая травма матки, полученная в аварии.
Автор: Ольга Устименко, НейроNews
