История Мексики. Революция
Мадеро
То, что де ла Барра был принят в качестве временного президента, означало, что первоначальный натиск революционного движения был остановлен. Де ла Барру отождествляли с режимом Диаса; действительно, допустив в кабинет некоторых из руководителей революции, а именно Франсиско Васкеса Гомеса и его брата Эмилио, он сохранил прежнюю бюрократию и армию и использовал их для наведения «порядка». Революционные войска и партизаны были распущены, а против тех, кто отказывался сложить оружие, высылались федеральные войска. Мексика должна была ждать избрания нового президента и медленного процесса реформ. В Пуэбле генерал Бланкет расстрелял группу революционеров; генерал Викториано Уэрта, покоритель майя, был послан в Морелос, чтобы подавить восстание пеонов, шедших за Сапатой.
Мадеро приехал в Мехико в июне. Его встретили бурей восторга, далеко превзошедшей все овации, какими приветствовали в прошлом военных вождей. Избрание его на пост президента было решенным делом, но относительно кандидатуры вице-президента возникли разногласия. Братья Васкес Гомес с полным основанием не доверяли способностям Мадеро. Они использовали должности в правительстве для распределения оружия и денег среди сторонников революции, намереваясь предотвратить реакционный переворот и одновременно создать партию своих личных приверженцев. Результатом этого был раскол революционного движения. На новом съезде партии противников переизбрания, где руководящее влияние принадлежало Густдво Мадеро, Франсиско Васкеса Гомеса заменил в качестве помощника Мадеро юкатанский журналист Пино Суарес. Тем временем была создана независимая католическая партия, которая без энтузиазма согласилась принять Мадеро, но поддерживала кандидатуру де ла Барры в вице-президенты. В октябре были избраны Мадеро и Пино Суарес, а конгресс и посты губернаторов штатов заполнили люди, сочувствовавшие революции или делавшие вид, что они ей сочувствуют. Мадеро вступил в должность 6 ноября, и мексиканский народ приготовился ждать чудес; но скоро ему пришлось разочароваться.
Мадеро никогда не понимал событий, которые сделали его героем Мексики. Его правительство было националистическим. Он стал урезывать привилегии иностранного капитала. Но он не понимал экономических бедствий Мексики. В плане Сан-Луис-Потоси имелся пункт, обещавший возвращение индейским деревням незаконно отнятых у них земель; но за этим исключением в плане говорилось только о действительном избирательном праве и о запрещении переизбрания. Программа Мадеро была не экономической, а политической. Народ, заявил он в одной из своих речей, не просит хлеба — он просит свободы. Мадеро намеревался только восстановить конституцию 1857 г. и выполнить обещания, данные Диасом в Тустепекском плане. Революция Мадеро была революцией против Диаса. Но массы были охвачены надеждой, которая вскоре выразилась в революционном лозунге «Тьерра и либертад» (1) — надежда на свержение креольских землевладельцев и сиентификос, на избавление Мексики как от потомков испанских конкистадоров, так и от новых капиталистических конкистадоров из Европы и Соединенных Штатов. Медленно, с большими трудностями, на протяжении целых десяти лет хаотической гражданской войны, формулировалась программа национального освобождения, целью которой было завершить дело, начатое войной за независимость и войной за Реформу. Но Мадеро не понимал необходимости такой программы.
Семья его переехала вместе с ним в Национальный дворец. Мадеро дал нескольким своим родственникам должности в кабинете и объяснил тем, кто обвинял его в семейственности, что назначил их, так как знал, что они честные люди. Пока он проповедовал свободу, его брат Густаво сделался главой администрации и начал заправлять конгрессом и вмешиваться в выборы, а его дядя Эрнесто и двоюродный брат Рафаэль Эрнандес возглавили министерство финансов и фоменто, где проводили инспирированную сиентификос политику.
Таким образом, правительство Мадеро не было ни подлинно бескорыстным, ни подлинно диктаторским. Как только обнаружилось, что Мадеро не имеет программы, он сразу утратил свою популярность.
Тем временем мексиканский народ, впервые со времени Тустепекского плана, получил возможность выражать свои подлинные чувства. Рабочий класс мог свободно организоваться. Быстро росли профсоюзы, а в Мехико был основан центр социалистической пропаганды «Каса дель обреро мундиаль». В Морелосе Сапата снова взялся за оружие. В августе Мадеро виделся с ним в Куэрнаваке и обещал устранить Уэрту. Сапата согласился подождать проведения в жизнь плана Сан-Луис-Потоси. Но когда Мадеро стал президентом, ничего сделано не было. В конце ноября Сапата изложил группе приверженцев план Айялы и под звуки исполненного оркестром мексиканского национального гимна развернул мексиканский флаг. План Айялы, написанный школьным учителем из Куаутлы, Отилио Монтаньо, призывал к немедленному возвращению незаконно украденных у деревень земель и к захвату одной трети помещичьих земель. Сапата не верил в обещания и предложения столичных политиков. Крестьяне должны взять землю и охранять ее с оружием в руках. Мадеро послал в Куэрнаваку ряд генералов, из которых одни сражались с Сапатой, а другие вели с ним переговоры. Но Сапата остался неприступным и непреклонным в горах, окружающих Морелос, а одетые в хлопчатобумажные ткани пеоны с плантаций сахарного тростника стекались под его знамя. В конгрессе стали раздаваться требования аграрной реформы. Руководителем блока, призывавшего не ограничиваться простым восстановлением конституции, стал Луис Кабрера. Медленно — слишком медленно, чтобы спастись, — Мадеро начал сознавать, что задача его еще вся впереди, и намечать перестройку своего правительства.
Такой поворот событий сильно обеспокоил землевладельцев, правительственных подрядчиков и иностранных капиталистов. Руководит ли Мадеро пробуждением масс или только терпит его — в том и в другом случае его надо свергнуть. Однако еще более года правительство проявляло силу, удивлявшую всех тех, кто считал, что Мексикой можно управлять только методами дона Порфирио.
Первым мятежником был Бернардо Рейес. Вызванный из Парижа Лимантуром для подавления восстания, он приехал в Мексику после того, как восстание победило, и быстро решил примкнуть к нему. Предполагалось, что он сделается военным министром в правительстве Мадеро, но Густаво отверг это предложение. Густаво имел свою свиту, «порру» из наемников по образцу брави Ромеро Рубио, и когда генерал посетил столицу, порра освистала его и забросала камнями. Тогда Рейес удалился в Техас и стал ждать подходящего момента для пронунсиаменто. Вынужденный под давлением правительства Соединенных Штатов выступить ранее намеченного срока, он в декабре перешел границу, но, не завербовав ни одного сторонника, сдался властям и был отправлен в тюрьму Тлателолько.
Через несколько недель возникло более грозное движение, возглавленное бывшим командующим армией революции Паскуалем Ороско. Мадеро уже дал ему 50 тыс. песо и чин генерала федеральных войск, но Ороско этого было мало. Он поддался уговорам скотоводческих баронов Чиуауа, семейства Террасас, и в феврале 1912 г. восстал против Мадеро, выступив в роли борца за революционные чаяния, которым, как он заявил, изменил Мадеро. Против него выступил генерал Салас и, потерпев тяжелое поражение, покончил с собой. Тогда против Ороско был послан Викториано Уэрта. Мадеро сначала не хотел дать Уэрте это назначение — не потому что Уэрта был генералом Диаса, а потому, что он был горький пьяница. Но когда один из членов правительства заметил, что тот же недостаток не помешал Линкольну доверять генералу Гранту, Мадеро нашел этот аргумент убедительным. Уэрта подавил восстание, заставил Ороско покинуть Мексику и скрыться в Аризону, а затем вернулся в столицу. Он отказался дать отчет в использовании врученного ему миллиона песо из средств военного министерства и был уволен в отставку.
В октябре с еще большей легкостью было подавлено третье восстание, возглавленное Феликсом Диасом, племянником Порфирио и бывшим начальником полиции в его правительстве. Диас поднял мятеж в Веракрус, но через неделю был взят в плен и присужден военным судом к смертной казни. Мадеро отказался дать свое согласие на его расстрел, и Диас, подобно Рейесу, был привезен в столицу и заключен в тюрьму. Оба генерала жили в своих камерах комфортабельно и даже принимали посетителей.
Тем временем Мадеро навлек на себя более грозную вражду — со стороны правительства Соединенных Штатов. Президент Тафт, вначале относившийся к нему благожелательно, вскоре обнаружил, что Мадеро не собирается предоставлять льгот американскому капиталу и что ему нельзя доверить охрану порядка и защиту американского имущества. Посол Соединенных Штатов в Мексике Генри Лейн Уилсон был тесно связан с Гуггенхеймами, конкурировавшими с семейством Мадеро, и стал фанатичным врагом правительства, при котором был аккредитован. Еще в январе 1912 г. Уилсон сообщил в Вашингтон, что Мексика «бурлит недовольством». В феврале, по совету Уилсона, у границы было сосредоточено 100 тыс. американских солдат, а Уилсону было разрешено предупредить американцев в Мексике, чтобы они оставили те районы страны, которые он считает небезопасными. Началось паническое бегство тысяч американских граждан обратно в Соединенные Штаты, а в американском посольстве был устроен склад оружия для подготовки к осаде. Эти меры, принятые в то время, когда на девяти десятых мексиканской территории царил еще мир, нанесли непоправимый ущерб престижу правительства Мадеро. Тем временем американские граждане, слепые ко всему, кроме своей ненависти к Мадеро, посылали оружие Сапате. В течение 1912 г. Вильсон выступил с рядом энергичных протестов против беспорядков, заявил Мадеро, что «правительство Мексики должно зашевелиться», и пригрозил интервенцией. В сентябре од предъявил список тринадцати американцев, которые якобы лишились жизни вследствие неспособности правительства поддерживать порядок. Министр иностранных дел правительства Мадеро Педро Ласкураин назвал в ответ восемь мексиканцев, которые за тот же период подверглись линчеванию или были убиты в Соединенных Штатах. Но правительство Соединенных Штатов нашло этот аргумент неуместным. Нельзя сравнивать смерть мексиканского рабочего со смертью американского собственника.
Мадеро избегал расстрелов, что сделало неизбежным новый мятеж, а присутствие в столице Бернардо Рейеса и Феликса Диаса облегчило подготовку этого мятежа. Главными инициаторами мятежа были Родольфо Рейес, который еще мечтал о «диктатуре Рейеса» и ее политике реформ, и хищный, продажный Мигель Мондрагон, наживший огромные барыши на посту начальника артиллерийского управления при доне Порфирио. Весь январь 1913 г. энергично велась подготовка к восстанию. Почти все офицеры войск федерального округа были подкуплены, и все знали, что близится государственный переворот. Единственным человеком, который не желал думать о нем, был президент Мадеро. Густаво предупредил его, что генералы замышляют его свергнуть, но Мадеро не верил этим сведениям, считая, что подобное предательство невозможно.
День восстания был назначен на воскресенье 9 февраля. В 2 часа ночи войска, стоявшие в Такубайе, вышли из казарм. Они пошли в Тлалпам, чтобы завербовать кадетов военной академии, а оттуда в тюрьмы, где содержались Бернардо Рейес и Феликс Диас. Рейес принял командование и в 7 часов утра повел своих солдат на площадь, полную мирными жителями, отправлявшимися в собор к ранней обедне. Рейес надеялся овладеть Национальным дворцом, но в этом заговорщики просчитались. Сторож Чапультепекского парка услышал топот ног и грохот повозок с пушками в Такубайе и предупредил Густаво Мадеро. Густаво поехал во дворец, заручился верностью рядовых дворцовой охраны и передал командование ею генералу Вильяру, которому мог доверять. Поэтому когда солдаты Рейеса приблизились к дворцу, Вильяр приказал им остановиться, а когда Рейес, не поверив, что ему может быть оказано сопротивление, продолжал продвигаться вперед, Вильяр приказал своим солдатам стрелять. По площади застрочили пулеметы. Было убито несколько человек, направлявшихся в собор. Среди убитых был и Бернардо Рейес. В отместку его солдаты дали залп по дворцу и ранили генерала Вильяра. Затем они уныло отступили в западную часть города и брели по заполненным толпами улицам, никем не задержанные, пока не дошли до цитадели. Здесь находилась штаб-квартира Феликса Диаса, оказавшегося теперь руководителем мятежа.
Когда в 9 часов президент приехал из Чапультепека в Национальный дворец, мятеж был подавлен, но правительственные войска не имели руководителя. Подходящей заменой генералу Вильяру мог бы быть Фелипе Анхелес, преданный друг Мадеро, имевший репутацию способного профессионального военного. Но Анхелес был послан в Морелос для борьбы с сапатистами. В федеральном округе единственным пригодным генералом был Викториано Уэрта, который, не жалея громких слов, клялся в верности правительству. Мадеро обнял его, поручил ему командование, а затем отправился в Куэрнаваку, чтобы вызвать Анхелеса.
В долгой и трагической истории мексиканских революций не было фигуры более зловещей, чем Викториано Уэрта. Это был злодей елизаветинского масштаба. Способный генерал, сильная и властная личность, он в то же время был пьяницей, наркоманом и человеком, совершенно лишенным чувства чести. С момента своего назначения генералом правительственных войск он решил обеспечить торжество мятежа и захватить руководство им. Он задумал не только предать Мадеро, но и провести Феликса Диаса и Родольфо Рейеса. В течение «трагических десяти дней» 9—18 февраля Уэрта в Национальном дворце и мятежники в цитадели, находившиеся на расстоянии более мили друг от друга и разделенные главным деловым кварталом города, обстреливали друг друга из орудий. Было два попадания в Национальный дворец и одно в цитадель. Цель этого трагического фарса заключалась в том, чтобы, нанеся городу как можно больший ущерб, заставить его население принять любой способ восстановления мира. Лежавшие на улицах трупы мирных жителей были свалены в кучу, облиты керосином и сожжены. Верные Мадеро полки посылались без прикрытия на штурм цитадели, чтобы мятежники могли расстрелять их. Когда из Куэрнаваки прибыл Анхелес, он предложил бомбардировать цитадель с запада; но близ избранного им места находилось американское посольство, и Генри Лейн Уилсон выразил протест, заявив, что шум мешает ему работать. Анхелес двинулся на север, на вокзал Колония, и там обнаружил, что с его пушек сняты прицелы.
Тем временем между Уэртой и Диасом велись тайные переговоры, причем их доверенным был Генри Лейн Уилсон. 18 февраля Уэрта решил, что его час пробил. Он намеревался обеспечить свою безопасность, не принимая открытого участия в перевороте, пока не будет гарантирован успех. Генерал Бланкет, завоевавший себе славу тем, что 46 лет тому назад лично участвовал в расстреле Максимилиана, отправился во дворец, чтобы захватить президента, вице-президента и генерала Анхелеса. Когда до Уэрты дошла весть об успехе переворота, он арестовал Густаво Мадеро и передал его мятежникам в цитадель, где его пытали и затем расстреляли. Уэрта обратился к толпе, стоявшей перед Национальным дворцом, и объявил, что канонады больше не будет и что наступил мир. Вечером он встретился с Феликсом Диасом в американском посольстве. Рейисты не хотели принять руководство Уэрты, но Генри Лейн Уилсон убедил их согласиться. Согласно заключенному в посольстве пакту, Уэрта становился временным президентом, Феликс Диас должен был сменить его, как только можно будет устроить выборы, и назначался рейистский кабинет. После окончания переговоров Уилсон созвал собрание иностранных дипломатов и убеждал их признать новый режим, а когда в комнату вошел Уэрта, Уилсон первый зааплодировал «спасителю Мексики». Вашингтонскому правительству посол разъяснил, что «безнравственный деспотизм пал».
Мадеро был еще нужен Уэрте. Прежде чем умереть, он должен был дать узурпатору возможность законно оформить свой захват власти. Мадеро и Пино Суареса убедили подать в отставку. Президентом оказался Педро Ласкураин. Его уговорили назначить Уэрту министром иностранных дел, а самому уйти в отставку. Прежде чем сделать это, Ласкураин просил Уэрту обещать, что он пощадит жизнь Мадеро. Уэрта дал торжественную клятву, что Мадеро получит возможность покинуть Мексику. Тогда заявление Ласкураина об отставке было передано в конгресс, и конгресс, ошеломленный тем, что Уэрта неожиданно оказался законным президентом и запуганный его войсками, почти единогласно утвердил его президентом.
Мадеро и Пино Суарес думали, что их отправят в Веракрус, но Уэрта продолжал держать их обоих в заключении в Национальном дворце, выпустив только Анхелеса. Иностранные дипломаты и члены семьи Мадеро просили Генри Лейна Уилсона ходатайствовать за них перед Уэртой, но вдохновитель пакта в посольстве ответил только, что не может вмешиваться во внутренние дела Мексики. Он сказал Уэрте, чтобы тот делал все, что нужно для водворения мира в стране, а своим друзьям заметил, что подходящим местом для Мадеро был бы сумасшедший дом и что Пино Суарес — преступник, заслуживающий расстрела. Вечером 22 февраля Мадеро и Суареса увезли из дворца и по пути в тюрьму вытащили из автомобилей и расстреляли. Официально было объявлено, что их пытался спасти вооруженный отряд и что в схватке они были случайно убиты.
——
(1) Tierra у libertad (исп.) — земля и свобода.
Свержение Уэрты
Вечером 18 февраля Уэрта разослал по телеграфу краткие извещения о том, что принял пост президента, и почти все губернаторы штатов, не зная, как совершилась эта перемена, приняли ее. Уэрта быстро заменил многих губернаторов генералами федеральных войск, так что прежде, чем стало широко известно, что Мадеро убит, вся страна, кроме крайнего севера, оказалась под властью Уэрты. Имея возможность опереться на богатых землевладельцев, федеральную армию, диасовскую бюрократию и католическую церковь, он намеревался насладиться плодами своего преступления. Рейисты, замышлявшие установить новый, более просвещенный порфиризм, оказались в результате смерти своего руководителя и вмешательства Генри Лейна Уилсона под властью одной из самых чудовищных тираний в истории Мексики. Президент был вечно пьян, и министры зачастую не могли найти его. Нередко можно было видеть процессии автомобилей, полных высшими чиновниками, разъезжавшими по федеральному округу в поисках трактира, завсегдатаем которого, по слухам, являлся Уэрта. Некоторые из членов кабинета стремились провести социальные и аграрные реформы, но Уэрта имел в конгрессе клику личных приверженцев, при помощи которых расстраивал планы своих подчиненных. Убеждаясь в своем бессилии, они один за другим выходили в отставку, а Уэрта заменял их военными из своего окружения. Врагов нового режима, не успевших бежать из столицы, убивали головорезы Уэрты, а его друзья грабили казначейство. Осенью один сенатор, доктор Белисарио Домингес, попытался спасти честь конгресса, сказав правду о президенте. Через две недели после этой речи его труп был найден в канаве. Когда другие члены конгресса нашли в себе мужество протестовать против убийства своего коллеги, 110 человек из них было заключено в тюрьму. На свободе остались только члены католической партии. Затем Уэрта назначил новый конгресс — сборище офицеров, в котором федеральный округ был представлен его личным штабом, — и стал подготавливать свое избрание в президенты. Феликс Диас, которому когда-то была обещана эта честь, был отправлен в Японию с поручением военного характера.
Тем временем на севере, за тысячу миль от столицы, в трех штатах — Коагуиле, Чиуауа и Соноре — началось движение, ставившее своей целью отомстить за убийство Мадеро. Это движение началось только в защиту конституционного правительства, согласно плану Сан-Луис-Потоси, но постепенно поставило перед собой более широкие задачи и выдвинуло требование революционного преобразования мексиканского общества.
Губернатором Коагуилы был Венустиано Карранса, пожилой землевладелец, который, будучи в свое время членом сената Диаса, не проявил там никаких признаков идейной независимости, затем стал рейистом, а весной 1911 г. примкнул к Мадеро. Во время переворота Уэрты в распоряжении Каррансы оказался небольшой отряд войск под командой Пабло Гонсалеса. Враги Каррансы говорили, что он набрал свою частную армию, намереваясь восстать против Мадеро, и смог выступить в качестве мстителя за него только потому, что Уэрта его предупредил. 19 февраля Карранса объявил, что не признает Уэрту президентом, и через несколько дней поднял открытое восстание. В марте он провозгласил план Гвадалупе, в котором призывал к национальному восстанию с целью свергнуть узурпатора, и принял звание «первого начальника армии конституции».
Если бы судьба Мексики зависела только от Каррансы, Уэрте не стоило бы беспокоиться. Сам Карранса не претендовал на руководство войском, а Пабло Гонсалес терпел только поражения. Но в Соноре развернулось более грозное движение. Губернатор, Хосе Майторена, был склонен признать Уэрту. Однако законодательное собрание Соноры под руководством Роберто Пескьеры и Адольфо де ла Уэрты голосовало за сопротивление. 26 февраля Майторена взял отпуск и увез свои колебания в Соединенные Штаты. Временным губернатором стал Пескьера, а военное руководство принял молодой ранчеро, впервые взявшийся за оружие год тому назад, во время кампании против Ороско, — Альваро Обрегон. Обрегон собрал вокруг себя группу способных помощников — Плутарко Элиаса Кальеса, Бенджемина Хилла, Сальвадора Альварадо и Франсиско Серрано — и одержал одну за другой целый ряд побед. К лету конституционалисты изгнали федеральные войска со всей территории Соноры, за исключением порта Гуаймас, и начали проникать в Синалоа. После отречения Майторены в Соноре не осталось кандидата на национальное руководство, и в апреле ее законодательное собрание признало за Каррансой присвоенное им себе звание первого начальника. В сентябре Карранса оставил Пабло Гонсалеса командовать армией северо-востока, а сам прибыл в Сонору и обосновался на американской границе, в Ногалесе, где создал свое правительство.
Сначала над Чиуауа господствовал Уэрта. Организатор мадеристских сил в революции 1910 г. Авраам Гонсалес, впоследствии губернатор штата, был схвачен и брошен под поезд за несколько дней до убийства Мадеро, а генералом федеральных войск стал вернувшийся из изгнания Паскуаль Ороско. Руководство конституционалистами Чиуауа принял на себя Панчо Вилья. После избрания Мадеро Вилья занялся торговлей мясом в городе Чиуауа. Во время мятежа Ороско он служил в войсках Уэрты, который, стремясь избавиться от столь опасного подчиненного, приказал судить его военным судом и расстрелять за неповиновение. Мадеро отменил этот приговор, и Вилья был посажен в тюрьму в Мехико, откуда сумел бежать в Соединенные Штаты. В полночь 13 марта он с восемью товарищами переплыл на лошади желтые воды Рио-Гранде и начал завоевание Мексики. Благодаря своей славе самого смелого и умного из разбойничьих атаманов он без труда набрал отряды из пастухов Чиуауа. Весной и летом в шести жестоких сражениях он разбил федеральные войска и сделался хозяином всей территории штата, кроме городов. Осенью он повернул на север и, узнав, что гарнизон федеральных войск в Сиудад-Хуарес ждет прибытия подкреплений с юга по железной дороге, погрузил свое войско на воинские поезда и так, наподобие троянского коня, с триумфом проник в сердце города. Затем был взят город Чиуауа. Диасовских чиновников и купцов гачупинов с женами и детьми без жалости прогнали в пустыню, а Вилья реорганизовал правительство штата и стал готовиться к походу через плоскогорье на Торреон и на юг.
Между двумя главарями конституционалистов, Каррансой и Вильей, существовали взаимные подозрения и неприязнь; тем не менее, целый год они избегали открытой ссоры. Летом Вилья формально признал руководство Каррансы, и они договорились, что сражаются не только за свержение Уэрты, но также за уничтожение трех традиционных язв Мексики — плутократии, военщины и клерикализма. Начинали вырисовываться цели мексиканской революции. Всю весну и лето 1913 г. люди, служившие Мадеро или видевшие в его мягком правлении возможность национального возрождения, бежали из Мехико или возвращались из изгнания, чтобы предложить свои услуги конституционалистским армиям. Города Ногалес и Чигуагуа стали центрами, куда стекались интеллигенты и идеалисты, мечтавшие о свободе, демократии, социальных и аграрных реформах. Однако, хотя революционные изъявления любви к пеону и рабочему стали обычным явлением среди генералов конституционалистов, в конституционалистском движении было больше расчета, чем бескорыстия. Оно было не только крестовым походом, но также борьбой за власть.
Завоеванием республики занимались северяне, жители сурового и безлюдного края, родины упорной породы стяжателей. Веками пустыни Северной Мексики, населенные индейцами, недалеко ушедшими от стадии дикости, и испанцами, позабывшими искусства и дары цивилизации, служили границей между культурой и варварством, а затем нейтральной зоной между мексиканцами и англо-саксами. Армии Вильи и Обрегона набирались в горняцких поселках, на скотоводческих фермах, в окаймлявших американскую границу городишках с игорными притонами и красными фонарями, полных скрипа автоматов и звуков механических фортепиано, доносившихся из дешевых танцевальных зал. Лозунгами северян были свобода и демократия, свержение помещиков и сиентификос.
Из северных лидеров пригодным для роли главы государства представлялся один только Обрегон. Этот молодой ранчеро, в прошлом механик на заводе, быстро выдвинулся, как самый одаренный генерал в истории Мексики — генерал, который выигрывал сражения по заранее продуманному плану, а не благодаря силе натиска, как Вилья.
Но вождем конституционалистов стал Карранса, а с таким руководителем мексиканская революция казалась обреченной на неминуемую неудачу. По странной иронии судьбы этот речистый и самоуверенный помещик оказался представителем революционного подъема мексиканских масс. Председательствуя в конституционалистическом правительстве в Ногалесе, откуда было рукой подать до американской границы — в связи с этим вспоминая о пребывании Хуареса в Пасо дель Норте — Карранса собрал вокруг себя в качестве своих избранных советников изнеженных молодых людей, аплодировавших его бесконечным монологам. Он относился враждебно ко всем, кто проявлял способности и самостоятельность. Исправить какую-нибудь его ошибку было равносильно личному оскорблению. Карранса терпел Обрегона, без помощи которого не мог и надеяться вступить в Национальный дворец, но любимым его генералом был Пабло Гонсалес, превосходивший всех других в страсти к грабежу и убийствам, но сохранявший расположение своего завистливого хозяина благодаря тому обстоятельству, что ни разу не выиграл ни одного сражения.
Противоположностью Каррансе был Вилья. Первый стремился к новому порфиризму с большинством его пороков; второй был неграмотным вчерашним пеоном, умевшим водворять справедливость только винтовкой. Те, кому надоедала обстановка угодничества и своекорыстия в Ногалесе, уходили на штаб-квартиру Вильи в Чиуауа. Вилья, при всех своих слабостях, был, по крайней мере, человеком из народа; он никогда не был ни землевладельцем, ни сенатором Диаса. В старом испанском городе с его белыми, сохранившимися от колониального периода церквами, возвышавшимися на фоне коричневой пустыни и коричневой зубчатой линии гор, он проводил грубую программу реформ, заставляя своих солдат чистить улицы и работать на электростанции, раздавая пеонам землю, строя школы и печатая огромное количество бумажных денег, обеспеченных лишь его подписью и раздававшихся всем, кому придется. Вилья действительно мечтал о Мексике, свободной от тирании и классового угнетения. В его сердце, заявлял он, запечатлены великие видения.
Карранса и Вилья стали для примкнувших к революции интеллигентов двумя крайностями неразрешимой дилеммы. Некоторые из них, подобно Луису Кабрере, предпочли остаться с Каррансой. Другие, подобно Хосе Васконселосу и Антонио Вильяреалю, стали замышлять устранение обоих. Но остальные предпочли примкнуть к Вилье, надеясь как-нибудь приручить его и подчинить своему руководству. В начале 1914 г. в Чиуауа приехал Фелипе Анхелес и стал помощником Панчо Вильи, предоставив в его распоряжение свои познания в области военного искусства.
Но в Мексике имелось и третье течение, с подлинно революционными целями, течение, которое впоследствии было признано чистейшим воплощением чаяний мексиканских масс, Это была Освободительная армия юга, генералом и организационным гением которой был Эмилиано Сапата. Из своей штаб-квартиры в холмах над Куэрнавакой Сапата постепенно распространил операции по направлению к побережью — за южные горы, а также в Пуэблу, штат Мехико и долину самого федерального округа. Всюду, куда приходили сапатисты, они жгли асиенды, убивали управляющих, а земли делили между пеонами. Они никогда не были настоящей армией, ибо занимались запашкой вновь завоеванных земель и сбором с них урожая и брались за оружие только для того, чтобы отразить вторжение врагов. Это был восставший народ. Пока земля была у них в руках, они не особенно заботились о том, кто сидит в Национальном дворце и называет себя президентом. Они хранили верность не Мексике, а маленькой родине («чика патриа») индейских племен. Спасавшиеся от них богачи считали их воплощением самого слепого нигилизма и сравнивали их вождя с Аттилой. Но жестокости сапатизма имели определенную цель. Они были намеренной хирургической операцией, предпринятой для избавления индейцев от рабства, которое они терпели со времен испанского завоевания. Мало кто из городских интеллигентов понимал смысл сапатизма. К Сапате примкнул социалист Диас Сото-и-Гама, величайший оратор революции. Но большинство интеллигентов видело в сапатизме движение, которое сделает хозяином страны пеона во всем его грубом невежестве. Они издевались над десятками генералов-пеонов, командовавших сапатистскими армиями, и их пугал подчеркнутый индианизм сапатистов, которые видели врага в каждом креоле, а на территориях, находившихся под властью Сапаты, заставляли всех носить только хлопчатобумажные брюки и широкополые сомбреро индейских крестьян. Являясь уравнительным движением, сапатизм не осложнялся ни личной алчностью, ни честолюбием. Сапата, неграмотный фермер-арендатор из метисов, единственный из всех вождей революции ничего не хотел и ничего не брал для самого себя, а подписанные им прокламации не имели себе равных по ясности и проницательности. Один Сапата искренне разоблачал личный характер стремлений Каррансы и искренне требовал не просто смены обитателя Национального дворца, а социальной революции.
Федералисты терпели одно поражение за другим. Пламя революции охватывало всю страну. В третий раз в истории Мексики все здание закона и порядка рушилось, начиналась анархия, и мексиканский народ делал новое судорожное усилие, чтобы избавиться от недугов, терзавших его со времен испанского завоевания. Снова появились местные главари, собиравшие крестьян в свои отряды, убивавшие помещиков и хефес политикос и, захватывавшие их владения. Молодые пеоны и ранчерос брались за оружие, едва ли зная, зачем или против кого, движимые только ненавистью к какому-нибудь местному тирану и сознанием, что вся Мексика охвачена пожаром. Вскоре они оказывались во главе вооруженных отрядов и захватывали несколько квадратных миль территории. Они называли себя генералами. Некоторые из них были просто бандитами, но других с самого начала воодушевляли благородные идеалы. Однако они редко обладали ясным пониманием нужд Мексики. Они намеревались только отнимать у своих врагов, чтобы давать своим друзьям. К ним присоединялись нищие адвокаты или студенты, которые служили у них личными секретарями и сочиняли им прокламации. Многие из этих революционных генералов погибли в бою или были расстреляны, другие завершили круг и кончили свою карьеру владельцами асиенд и хозяевами провинций, образовав столь же тираническую правящую касту, как те люди, которых они свергали. Казалось, что борьба Мексики за освобождение от деспотизма снова окончится простой сменой правителей.
Тем временем по ту сторону границы Соединенные Штаты с фарисейским изумлением взирали на переживающую глубокое потрясение нацию. Железные дороги, предназначавшиеся для того, чтобы обеспечивать американских акционеров дивидендами, теперь не перевозили ничего, кроме воинских составов, а рабочие принадлежавших американцам рудников и плантаций вступали в революционные армии. Несмотря на деятельность Генри Лейна Уилсона, в Соединенных Штатах к Уэрте относились холодно. Уэрта был не только кровавым тираном, но и продолжателем диасовской политики потворства европейским интересом. Лорд Каудрей был у диктатора в большой милости, а английский посол поддерживал его самым усердным образом. Все апостолы учения о провиденциальной роли США и все магнаты, владевшие в Мексике имуществом — собственники скотоводческих ферм, вроде Уильяма Рэндольфа Херста, представители нефтяной промышленности, вроде Олберта Б. Фолла, — стали провозглашать обязанности англо-саксонской расы, как носительницы цивилизации. К счастью для Мексики, в марте 1913 г. президента Тафта сменил Вудро Вильсон. Вильсон был против вооруженной интервенции и дружелюбно относился к целям конституционалистов, но он боялся предоставить Мексике самой разрешить свои проблемы, ибо знал, что если война затянется на слишком долгий срок, преодолеть нажим интервенционалистов будет невозможно.
Летом 1913 г. президент Вильсон отозвал Генри Лейна Уилсона из Мексики, установил эмбарго на продажу Мексике оружия и послал в Мехико Джона Линда с инструкциями убедить Уэрту не выставлять свою кандидатуру на предстоящих выборах. И когда в октябре состоялись выборы, кандидатура Уэрты выставлена не была. Тем не менее, было объявлено, что большинство избирателей желает голосовать за Уэрту. Фарс был совершенно очевиден. Уэрта в конце концов объявил выборы недействительными и продолжал действовать в качестве временного президента. Когда Линд снова попытался видеть его, Уэрта уклонился от этой встречи. Не сумев заставить Уэрту уйти с миром, Вильсон объявил, что его нужно свергнуть силой, и в феврале 1914 г. эмбарго на ввоз оружия конституционалистам было снято.
Но Вильсон не мог ждать победы конституционалистов. Он потерял терпение и искал повода для конфликта с самим Уэртой. Предлог нашелся, когда федералисты арестовали команду американского военного судна, высадившуюся в запретной зоне у Тампико, продержали ее полтора часа под арестом, а потом с извинениями освободили. Американский командир потребовал салюта из 21 орудия американскому флагу, а когда Уэрта отказался удовлетворить это требование, Вильсон послал американский флот в Мексиканский залив. 21 апреля, узнав, что в Веракрус направляется германский торговый пароход «Ипиранга» с грузом оружия, он приказал захватить Веракрус. При выполнении этого распоряжения было убито почти 200 мексиканцев, пытавшихся защитить территорию своей родины. Карранса поспешил осудить вмешательство своего непрошенного союзника, тем более, что продажный капитан «Ипиранги» доставил оружие Уэрте, а последний с восторгом ухватился за возможность выступить в качестве поборника независимости Мексики. В Мехико толпы людей громили дома американцев, а Уэрта в неистовстве клялся, что вторгнется в Техас, вооружит южных негров и водворит на вашингтонском Капитолии мексиканского орла.
Однако Вилья и Обрегон, укрепившиеся благодаря потоку оружия из-за границы, были теперь непобедимы. Всю тяжесть боев приняли на себя Вилья и северная армия, атаковавшая железную дорогу, которая на протяжении 800 миль шла по плоскогорью из Чиуауа к столице и находилась под охраной длинного ряда федеральных гарнизонов. Вилья подготовил отряды легкой кавалерии — «дорадос», не обремененные «солдатками», которыми кишела северная армия и которые придавали ей вид бродячего племени. Он захватил тысячи голов скота, принадлежавшего Херсту и Террасасам, и продал их за границу в обмен на оружие. В марте северная армия под пение «Кукарачи» в десяти длинных воинских составах приблизилась к Торреону. После двенадцати дней яростных атак Торреон капитулировал, а Вилья повернул на восток, чтобы сокрушить федеральные войска в Коагуиле. Затем он пошел на Сакатекас. Тем временем Обрегон прогнал федералов из Синалоа и пробивался по тихоокеанскому побережью в Халиско. Война превращалась в состязание за столицу.
На этой стадии произошел открытый разрыв между Вильей и Каррансой. После долгого ряда столкновений Вилья отказался подчиняться первому начальнику. В ответ Карранса наложил эмбарго на oтправку Вилье угля. В то время как Обрегон занимал Гвадалахару и объединялся с войсками Пабло Гонсалеса в Керетаро, Вилья был вынужден ждать в Сакатекасе. Дорога на столицу была открыта, а война фактически закончена. В июле Уэрта, который за полтора года своего пребывания на посту президента ни разу не осмелился выехать на передовые позиции, сел на поезд, отправлявшийся в Веракрус. 10 августа федеральный гарнизон Мехико добровольно сдался, а через пять дней Обрегон с триумфом вступил в столицу.
