История Мексиканской революции. Истоки и победа. 1810–1917, страница 4

Конституционалисты против Уэрты

Уэрта – пожалуй, самый ненавидимый глава государства в истории Мексики XX века. За ним прочно закрепился имидж предателя, убийцы, алкоголика и тирана. Почти все это верно, но о судьбе Уэрты и побудительных мотивах, которыми руководствовался он в своих поступках, известно до сих пор очень мало. Победившие его противники старались, чтобы вся Мексика еще десятилетия спустя ненавидела этого человека.

Они вполне преуспели. Попробуем разобраться в самом трагическом периоде мексиканской истории (1913–1914 годы) безучастно, используя право стороннего зарубежного наблюдателя.

Викториано Уэрта родился 23 марта 1854 года в одной из ветхих хижин небольшого городка Колотлан в штате Халиско. В жилах будущего мексиканского диктатора текло три четверти индейской крови: его мать принадлежала к народности уичоль, а отец был метисом. Внешне Уэрта походил на мать, и первым языком, на котором он стал разговаривать, был не испанский, а наречие уичоль.

Отец Викториано, крестьянин, обрабатывал собственный участок земли, выращивая бобы, кукурузу и острый перец чили – классический многовековой рацион мексиканского бедняка. Как землевладельцу, пусть и мелкому, ему жилось лучше, чем пеонам, которые батрачили за долги на помещика. Отец, не в пример многим односельчанам, настоял на том, чтобы сын регулярно посещал школу и не загружал себя работой на полях. Тот, тем не менее, по выходным чистил на площади обувь, стараясь хоть как-то пополнить семейный бюджет.

С детских лет мальчик хотел стать офицером, прочитав в газете о наборе кадетов в военную школу Мехико, но ни он, ни его отец даже не мечтали, что это желание когда-нибудь сбудется. Помог счастливый случай. В 1869 году через родной городок Уэрты проезжал генерал Герра. Он спросил у собравшихся на площади людей, нет ли среди них грамотных. Викториано отозвался, и генерал, который сам был уроженцем штата Халиско, подверг способности мальчика проверке, остался доволен и взял земляка личным секретарем. Затем с помощью президента Хуареса, всячески покровительствовавшего коренному населению Мексики, Герра добился зачисления Уэрты в военное училище. Его отца генерал пристроил на свои конюшни.

В течение пяти лет пребывания в училище Уэрта показал хорошие знания, хотя по своему первоначальному уровню подготовки существенно отставал от своих сокурсников, в основном выпускников элитных школ. В 1877 году, после окончания училища, младшего лейтенанта саперных войск Уэрту планировали послать на стажировку в Германию. Но тут неожиданно умер отец Викториано, и он отказался от выгодной командировки, чтобы содержать мать.

Уже в 1878–1879 годах молодой офицер участвовал в некоторых карательных операциях против недовольных режимом Диаса крестьян. Его командиром был полковник Бернардо Рейес. В 1879 году Диас решил впервые в истории мексиканской армии создать генеральный штаб, и Уэрта представил свой план организации этого мозга армии. План был одобрен диктатором, и Уэрту произвели в капитаны. В конце 80-х подающий большие надежды офицер удачно женился на представительнице состоятельной креольской семьи из Веракруса Эмилии Агиле. Хорошо образованная скромная женщина стала верной спутницей Викториано и в горе, и в радости. Сам Уэрта, похоже, тоже никогда не давал ей повода сомневаться в своей супружеской верности.

Уэрта в течение почти девяти лет был членом картографической комиссии генштаба, которая скрупулезно создавала первую военно-географическую карту Мексики. Но уже в 1893 году он принял участие в подавлении мятежа в штате Герреро. Там впервые проявились его способности добиваться цели любыми средствами. Несмотря на то, что мятежникам после их разгрома была объявлена амнистия, Уэрта расстрелял несколько человек, взятых его подразделением в плен. История стала достоянием столичных газет, критиковавших офицера за ненужную жестокость. Уэрта оправдывался тем, что выполнял приказ, хотя такого приказа найдено не было. Но во времена Диаса за подобные эксцессы не наказывали, а поощряли, и Уэрта ничем не рисковал.

В 1900 году Уэрту в качестве командира батальона направили на борьбу с индейцами яки в Сонору, но в следующем году по рекомендации Рейеса перебросили в знакомый ему Герреро, где опять начались антиправительственные волнения. Там Уэрта вел беспощадную войну с партизанами. Уже через месяц жители штата прозвали его «кровавым животным». Всех участников предыдущего мятежа солдаты Уэрты убили без суда и следствия. Он писал Рейесу: если руководители мятежа сдадутся – «тем хуже для них». За эти «заслуги» Уэрте было временно присвоено звание бригадного генерала.

После подавления волнений в Герреро его назначили заместителем командующего войсками в другой горячей точке Мексики – на Юкатане. Там уже несколько десятилетий не прекращали сопротивления индейцы майя. Уэрта, прибыв на место, сразу же изменил тактику действия карательных сил. Ранее войска перемещались большими колоннами и легко занимали населенные пункты. Индейцы от фронтальных сражений уклонялись, а по мере того, как солдаты двигались дальше, быстро занимали оставленные ими городки и деревни. Уэрта разбил войска на более мелкие подразделения и велел им контролировать определенные территориальные зоны, чтобы сковать деятельность повстанцев. В октябре 1901 года Уэрта доложил в Мехико, что Юкатан усмирен. Но этот успех дорого обошелся генералу: от яркого тропического солнца у него возникли проблемы со зрением. К тому же он пристрастился к спиртному.

В 1903 году популярность покровителя Уэрты Рейеса достигла своего пика. Почти все были уверены, что именно его Диас изберет кандидатом в вице-президенты и де-факто преемником. Уэрту же Рейес прочил в заместители министра обороны, поскольку тот был его убежденным и преданным сторонником. Однако, как упоминалось выше, благодаря интригам министра финансов Лимантура Рейес ушел в 1904 году с поста военного министра, и назначение Уэрты сорвалось.

Решив, что с армейской карьерой покончено, Уэрта в 1907 году попросил о бессрочном отпуске в связи с плохим состоянием здоровья. Получив фактическую отставку, он уехал в Монтеррей (столицу штата, губернатором которого был Рейес) и возглавил там частную фирму, получавшую солидные заказы от властей штата. В 1908–1909 году Уэрта опять поддерживал политические амбиции Рейеса, пока тот под давлением Диаса не отправился в добровольно-принудительную поездку в Европу.

Когда Мадеро 20 ноября 1910 года начал революцию, Уэрта сразу попросился назад на военную службу. Учтя его опыт антиповстанческих действий, ходатайство немедленно удовлетворили. В апреле 1911 года Уэрту назначили командующим карательными силами в штате, где он уже два раза подавлял мятежи во времена диктатуры Диаса. Во главе 10 тысяч солдат и «руралес» Уэрта должен был навести порядок в штате Герреро, где активно действовали революционеры во главе с братьями Фигероа. Однако к тому моменту основное внимание властей уже было приковано к Чиуауа, поэтому Уэрте выделили всего 600 солдат. Когда он двигался с ними через Морелос, пришли сообщения, что Сапата готовится штурмовать столицу этого штата Куэрнаваку Уэрта организовал оборону столицы, в то время как Сапата обрушился на Куаутлу.

Мы уже описывали карательные экспедиции Уэрты против Сапаты и Ороско при правлении Мадеро. В феврале 1913 года, сам сделавшись президентом, Уэрта намеревался в кратчайшие сроки умиротворить страну. Газеты Мехико в большинстве своем приветствовали военного диктатора, который наконец-то наведет порядок после года анархии. Интересно, что «железную руку» Уэрты и свержение революционера Мадеро восхваляли иностранные инвесторы, «лучшие» (т. е. богатые) классы мексиканского общества и церковь. В Оахаке, родном штате Диаса священники даже провели торжественный молебен в благодарность за «избавление» республики.

Уже с первых дней своего правления Уэрта всячески старался привлечь на свою сторону ведущих деятелей всех политических и военных фракций Мексики. Его не интересовали взгляды будущих союзников – главное, чтобы они поддерживали его президентские амбиции. Сначала казалось, что Уэрта довольно легко установит свою власть над страной. Ведь все революционеры 1911 года – Сапата, Ороско и Вилья – находились со свергнутым Мадеро во враждебных отношениях.

Пока в Мехико убирали с улиц трупы людей и животных, к Уэрте поступали телеграммы с выражением поддержки от основных армейских командиров в разных регионах страны. Армия никогда не симпатизировала Мадеро, и на ее лояльность Уэрта рассчитывал с самого начала. Проявив поразительную политическую гибкость, он сразу же начал переговоры о союзе с Ороско, и вскоре соглашение было достигнуто. Представитель ороскистов вошел в правительство, а Уэрта пообещал Ороско осуществить в стране аграрную реформу. Несколько командиров сапатистов также заявили о готовности признать новое правительство. Это кажется удивительным, если учесть, что еще год назад Уэрта возглавлял карательные войска в штате Морелос. Но многие партизаны испытывали к Уэрте доверие, так как он был почти чистокровным индейцем и выбился в начальники из скромной крестьянской семьи. Сапата же колебался, и Уэрта пошел на смелый маневр: направил в качестве личного эмиссара в Морелос отца Паскуаля Ороско. Однако Сапата приказал его арестовать, а вскоре объявил самого Ороско предателем и вычеркнул его имя из своей политической программы – «плана Айялы».

Сапата дал своим командирам недвусмысленную инструкцию – «атаковать врага, где бы он ни появлялся». Но крестьянский вождь интересовал Уэрту меньше, чем позиция назначенных Мадеро губернаторов экономически развитых северных штатов. А там не все шло так, как хотелось бы новому президенту.

Министр внутренних дел Уэрты Альберто Гарсиа Гранадос разослал всем губернаторам штатов телеграмму с требованием признать новое правительство. Подавляющее большинство ответило выражением преданности режиму Уэрты.

Однако из двух ключевых северных штатов – Чиуауа и Коауилы – ответа не поступило. 23 февраля по указанию Уэрты военные власти арестовали губернатора Чиуауа Абрахама Гонсалеса, и уже 7 марта он был расстрелян «при попытке к бегству», о чем подробнее мы скажем позже.

Губернатор родного штата Мадеро Коауилы Венустиано Карранса объявил 19 февраля 1913 года о непризнании правительства Уэрты, так как оно было образовано неконституционным путем. Еще во время боев в Мехико Карранса предлагал Мадеро уехать в Коуаилу, гарантируя ему безопасность.

В тот же день, 19 февраля, законодательное собрание штата предоставило Каррансе неограниченные полномочия в военной сфере. Он направил всем губернаторам штатов циркулярную телеграмму с призывом встать на его сторону, однако положительных ответов не последовало. Напротив, большинство губернаторов поддержали Уэрту. Карранса был вынужден послать на переговоры в Мехико своих эмиссаров.

Поскольку за поддержку Уэрта соглашался обещать все, что угодно, кроме президентского кресла, переговоры поначалу шли успешно, но были прерваны, как только Карранса узнал о гибели Мадеро и Суареса. Губернатор Коауилы решил, что подлое убийство главы государства вызовет в стране всеобщее восстание, поэтому церемониться с Уэртой не стоит. Карранса начал готовить штат к войне с центральным правительством. 26 февраля 1913 года он проинформировал о своих намерениях президента США Тафта. Тот уже готовился сдавать дела своему преемнику Вудро Вильсону (инаугурация нового хозяина Белого дома была намечена на 4 марта), оттого оставил без внимания поступившее ранее письмо Уэрты, в котором тот сообщал о принятии им президентских полномочий и просил дипломатического признания нового правительства.

Между тем Карранса дал указание снять принадлежащие его штату 50 тысяч песо с банковского счета в столице Коауилы Салтильо, чтобы использовать их для набора добровольцев и закупку оружия. Одновременно было объявлено о принудительно-добровольном кредите среди местных банков на 70 тысяч. Уэрта потребовал объяснений. Ему ответили: штат Коауила не намерен отчитываться перед центральным правительством, так как считает его незаконным. Это был открытый мятеж.

Бросая вызов Уэрте, который считался лучшим генералом мексиканской армии, Карранса рассчитывал на помощь соседних северных штатов Чиуауа и Сонора, где у власти находились назначенные Мадеро губернаторы. Однако в Чиуауа, как уже упоминалось, Уэрте удалось упредить события, хотя вскоре оказалось, что ход этот был проигрышным. Командующий армейскими частями Чиуауа генерал Рабаго арестовал губернатора штата Гонсалеса и заставил того написать прошение об отставке. Потом Гонсалеса посадили в поезд якобы для отправки в Мехико и по дороге хладнокровно расстреляли (по другой версии – бросили живым под колеса). Населению объявили, что на поезд совершили нападение сторонники Мадеро и Гонсалес погиб, попав под перекрестный огонь. Как мы видим, Уэрта воплотил-таки в жизнь план, который он в июне 1912 года пытался осуществить в отношении Панчо Вильи.

Свержение Гонсалеса временно сохранило Чиуауа под контролем центрального правительства и сильно осложнило положение Каррансы, которого теперь отделяла от северо-западной Соноры широкая полоса территории, занятой федеральной армией.

Но и в самой Соноре все было не так однозначно. Губернатор штата Майторена слыл человеком либеральным, однако не был горячим поклонником Мадеро. Он склонялся к компромиссу с Уэртой. Однако за немедленное вооруженное выступление ратовали выдвинувшиеся во время мадеристской революции местные военачальники Альваро Обрегон, его племянник Бенджамен Хилл и Плутарко Кальес. В отличие от Вильи и Сапаты, это были не крестьяне или маргиналы – Обрегон до революции служил телеграфистом и имел собственный мелкий бизнес, а Кальес работал учителем, прежде перепробовав много профессий. Образом жизни эти представители низшего среднего класса старались походить на уже сформировавшуюся деловую аристократию северных штатов. Революция Мадеро сделала их крупными политиками и военными местного уровня, и теперь они не хотели терять завоеванных с оружием в руках позиций. Под давлением Обрегона, Кальеса и Хилла Майторена попросил предоставить ему шестимесячный отпуск и эмигрировал в США, чтобы переждать тревожные события. Его преемник генерал Пескейра примкнул к Каррансе, и 5 марта 1913 года законодательное собрание Соноры выразило недоверие федеральному правительству.

Участники нового оппозиционного движения северных штатов называли себя конституционалистами. 26 марта 1913 года Карранса выступил с «планом Гуадалупе». Этот документ не содержал никаких проектов социальных реформ. Целью движения объявлялось свержение незаконной диктатуры Уэрты и восстановление конституционного образа правления. По примеру Мадеро Карранса не стал возлагать на себя обязанностей временного президента (ведь он не участвовал в президентских выборах), но провозгласил себя «верховным [или первым] главнокомандующим конституционалистской армии». Этим титулом он закреплял за собой возможность назначить впоследствии временного главу государства. Причем на этом посту уже тогда Карранса видел только себя, предпочитая пока просто не признаваться в этом публично.

Новое восстание против центральных властей в марте 1913 года коренным образом отличалось по характеру от революции Мадеро в 1910 году. Фактически никакого спонтанного народного выступления на сей раз не произошло. Инициативу формирования революционной армии взяли на себя легитимные правительства самых богатых северных штатов, по ресурсам не уступавшие центральному правительству. Набор добровольцев и закупка оружия происходили упорядоченно. Были созданы, по сути, регулярные армии. Например, Обрегон в Соноре набрал около сотни добровольцев, получивших от властей штата деньги и оружие. Теперь его отряд официально именовался «4-м добровольческим батальоном Соноры».

Помимо открытого мятежа самых экономически развитых северных штатов Уэрта столкнулся с открытой неприязнью нового президента США Вильсона. На неоднократные попытки его однофамильца, посла США в Мексике, побудить администрацию к признанию нового режима Вильсон отвечал решительным отказом. Посол США, практически приведший Уэрту к власти, 5 марта 1913 года писал в Вашингтон, что со дня на день ожидает известия о капитуляции повстанцев. Такие сообщения должны были создать впечатление, что признанию Уэрты нет разумной альтернативы. Однако военный атташе посольства США в Мехико капитан Бернсайд был на сей счет прямо противоположного мнения. 7 апреля он докладывал в Пентагон об «отчаянном» военном положении правительства Уэрты.

Представители американского бизнеса в Мексике сразу встали на сторону Уэрты и хлопотали за него перед только что вступившим в должность президентом Вильсоном. 6 мая 1913 года близкий друг хозяина Белого дома полковник Хаус передал ему три письма американских промышленников, включая президента железнодорожной компании «Сазерн Пасифик Рейл-роуд» Круттшмитта. Однако бывший профессор университета Вильсон к бизнесменам горячей любви не испытывал. Одному из своих соратников он заявил: «Я президент Соединенных Штатов в целом, а не только кучки собственников в Мексиканской республике».

Уэрта с самого начала считал угрозу с севера серьезной и решил бросить на подавление мятежа Паскуаля Ороско, до сих пор пользовавшегося популярностью в северных штатах. Покольку Ороско был революционером, а Карранса – богатым помещиком, Уэрта надеялся, что под знамена Ороско перейдут многие сторонники социальных реформ. В конце февраля 1913 года Уэрта послал на переговоры с Ороско в Чиуауа трех своих эмиссаров. Ороско выставил пять условий: выплата зарплаты его солдатам из федеральной казны, пенсии вдовам и детям-сиротам погибших в бою ороскистов, немедленное принятие законов об аграрной реформе, снабжение его отрядов оружием и боеприпасами за счет государства и присвоение бойцам официального статуса «руралес». Уэрта немедленно согласился, так как справедливо полагал, что в борьбе с севером самое важное значение имеет фактор времени. Если позволить правительствам двух мятежных штатов укрепиться, то война приобретет затяжной характер, при котором определяющими будут экономические ресурсы той или иной стороны.

Ороско споро взялся за дело и через неделю сообщил, что готов выставить для борьбы с повстанцами до 4 тысяч закаленных и опытных бойцов. Уэрта считал, что такого количества вполне достаточно, так как Карранса отнюдь не был гениальным военным стратегом. Войска его штата серьезных боевых навыков не имели, да и военачальникам Каррансы до Ороско было далеко.

Пока Ороско готовился к маршу на север, Уэрта все еще пытался договориться с Сапатой. Как опытный генерал он понимал всю опасность войны на два фронта, к тому же союз с Сапатой обеспечил бы новому режиму поддержку крестьянства по всей стране. Ведь тот давно уже перешагнул региональный уровень по своей политической популярности, хотя его партизанские отряды, конечно, не могли открыто драться с федеральной армией, как войска того же Каррансы. Уэрта полагал, что крестьянскому вождю явно не по пути с помещиком Каррансой. Однако генерал просчитался. Хотя Сапата и не признал руководство Каррансы, он точно так же не признал и самого Уэрту, которого хорошо помнил по недавним схваткам в Морелосе. Узнав, что посланный в качестве парламентера отец Паскуаля Ороско арестован Сапатой, Уэрта решил с помощью молниеносной военной кампании разделаться с надоедливыми партизанами.

Дальнейшие события показали, что Уэрта явно переоценил свои силы. Еще Мадеро в ходе борьбы с бесконечными мятежами довел численность федеральной армии до 55 тысяч человек. В начале марта 1913 года военный министр Мондрагон доложил Уэрте, что вскоре увеличит численность войск до 80 тысяч. Для этого, мол, достаточно только поднять жалованье солдатам. Что и было сделано – теперь рядовой получал полтора песо в день вместо прежнего одного. Здесь надо отметить, что в мексиканской армии правительство обеспечивало солдат только оружием, формой и боеприпасами. Продовольствие военнослужащие должны были покупать и готовить сами. Именно поэтому солдат всюду сопровождали жены и подруги («солдадерас»), которые их кормили, обстирывали и обшивали.

Уэрта с научным подходом произвел полную реорганизацию структуры вооруженных сил. Вся армия была сведена в 10 дивизий, которые могли оперировать самостоятельно, имея артиллерию и все основные службы поддержки. Наиболее сильные четыре дивизии размещались на севере и в столичном округе. Уэрта одним из первых в Латинской Америке стал придавать большое значение авиации и закупил новейшие французские самолеты. Летчики-мексиканцы, прошедшие обучение во Франции, вскоре начали вылетать на разведку боевых порядков конституционалистов и даже проводить по ним пробные бомбометания. Таким образом, мексиканская армия еще перед Первой мировой войной использовала авиацию как средство огневого поражения противника.

1 апреля 1913 года, выступив с первым посланием Конгрессу о положении в стране, Уэрта пообещал умиротворить страну в кратчайшие сроки и любой ценой. Депутаты приветствовали это намерение криками: «Вива генерал Уэрта!»

Пока шла реорганизация федеральной армии, конституционалисты добились крупных успехов в Соноре. Войска под командованием Обрегона взяли 14 марта город Ногалес на границе с США, а десятью днями позже пала Кананеа. В конце марта в Соноре с правительственными войсками численностью около 2000 человек уже воевали 8 тысяч хорошо организованных и вооруженных конституционалистов. В середине апреля Обрегон занял еще один пограничный город – Нако.

Фактически к апрелю 1913 года войска Уэрты удерживали только юг Соноры, опираясь на важный тихоокеанский порт Гуайямас, который защищали с моря правительственные военные корабли. Обрегон в отличие от Панчо Вильи, был довольно расчетливым и осторожным военачальником, не желавшим ничего делать на авось. Поэтому пока он накапливал силы и не стремился продвинуться на юг, оставив за спиной Гуайямас. Отличался Обрегон и тем, что всегда сам предпочитал выбирать места для сражений, навязывая правительственным войскам неудобную для них местность.

В начале мая Обрегон начал медленно отступать на север, после того как в порт Эмпальме (фактически часть Гуайямаса) вошли два корабля федералов. Он явно выманивал противника из-под артиллерийского прикрытия флота, и этот план ему вполне удался. На преследование конституционалистов (которых было около 2000) вышел правительственный отряд в полторы тысячи бойцов. 9 мая к Обрегону подошли еще несколько тысяч человек, и он дал федеральным войскам кровавую трехдневную битву при Санта-Розе. Федералы подверглись страшному разгрому: в порт вернулось менее половины отряда. Офицеры требовали пополнения, пушек и прежде всего – хорошего генерала. Новым главкомом правительственных войск в Соноре был назначен генерал Охеда, который ранее, в марте уступил противнику северную часть штата. Теперь он горел желанием взять реванш.

В конце мая Охеда стал медленно наступать на столицу Соноры Эрмосильо. Обрегон опять повторил свой недавний маневр с притворным отступлением. 25 июня 1913 года противники сошлись у городка Санта-Мария. Из майского разгрома федеральное командование, похоже, не извлекло каких-либо уроков в плане военной тактики. Федералы опять позволили Обрегону выбрать место битвы. Правительственные войска были разгромлены и по собственным данным потеряли 600 из 2500 человек (на самом деле, по-видимому, больше, так как любое поражение федералов обычно сопровождалось еще и массовым дезертирством). Хуже всего для Уэрты было то, что в руки конституционалистов попало много военного снаряжения, в том числе и орудий, а также исправный подвижной железнодорожный состав. Однако Обрегон опять не стал рисковать. Вероятно, он мог на плечах деморализованного противника ворваться в Гуайямас, но вместо этого по всем правилам военного искусства осадил порт.

Для Уэрты успехи его врагов в Соноре были плохой новостью сразу с двух точек зрения. Во-первых, стало окончательно ясно, что новый президент США Вильсон не собирается признавать нового мексиканского президента, хотя американский посол в Мехико по-прежнему рекомендовал сделать это, предварительно добившись от мексиканцев уступок по всем интересующим США вопросам. Президент Вильсон в своем кругу назвал кабинет Уэрты «правительством мясников». Сухой ответ на поздравительную телеграмму, направленную в Вашингтон по случаю инаугурации нового президента, был адресован «генералу Уэрте», а не «президенту Уэрте». Занявший Белый дом бывший профессор Принстонского университета не доверял карьерным дипломатам, а поэтому решил отправить в Мексику своих личных друзей, которые должны были на месте оценить ситуацию. Успехи конституционалистов в Соноре подрывали основу для признания Уэрты со стороны США, так как показывали, что новые власти в Мехико не контролируют ситуацию в стране. Непризнание же Штатами лишало Уэрту возможности закупать у них оружие.

Поэтому победа над мятежниками Каррансы одним махом изменила бы как внутри-, так и внешнеполитическое положение нового режима.

В апреле удача улыбнулась правительственным войскам в соседнем с Сонорой штате Дуранго. В середине месяца отряды различных командиров-конституционалистов общей численностью около 3-4 тысяч человек, плохо организованных и недостаточно вооруженных, осадили одноименную столицу штата. Город удерживал правительственный гарнизон численностью в 700 человек. Богатые семейства города, опасаясь бесчинств революционеров, образовали собственный отряд («социальную оборону») в 500 человек, который стал, пожалуй, самой боеспособной частью среди осажденных. Горожане порекомендовали американскому консулу в Дуранго вооружить и находившихся там его соотечественников. Тот благоразумно отказался.

20 апреля повстанцы перерезали телеграфную связь Дуранго с тихоокеанским портом Масатлан, и осада стала полной. Революционным войскам был отдан приказ, запрещавший любые грабежи в городе после его захвата. Финансовые проблемы планировалось решить, как обычно, с помощью добровольно-принудительного заема среди зажиточных слоев. 23 апреля конституционалисты пошли на штурм, который продолжался двое суток. Сразу же после начала боев правительственные войска захватили в плен двадцать повстанцев и расстреляли их на месте. В ходе штурма некоторые жители Дуранго (естественно, небогатые) стали стрелять в спину оборонявшимся. В ответ на это «социальная оборона» провела задержание и расстрелы подозреваемых. Эти меры вызвали понятную ярость среди нападавших, и бои велись с возраставшей обоюдной жестокостью. 25 апреля у повстанцев почти иссякли боеприпасы. К тому же на выручку осажденным подоспел один из командиров Ороско с 400 опытными бойцами. Революционерам пришлось снять осаду и отойти в горы.

Успехи Обрегона в Соноре были, конечно, неприятны для Уэрты, но все же он не считал пока этот штат ключевым театром боевых действий. Сонора лежала на отшибе, отделенная от соседнего Чиуауа труднопроходимыми горами. И только из Чиуауа открывался кратчайший путь по железной дороге на Мехико. Обрегону надо было либо идти длинным и плохим путем на юг вдоль тихоокеанского побережья, либо наступать через горы на Чиуауа. Поэтому контролю над Чиуауа Уэрта придавал первостепенное значение, так как, не захватив его, революционеры не могли угрожать Мехико. С другой стороны, из того же Чиуауа правительственные войска могли наносить удары на запад по Соноре и на восток – по Коауиле.

Исходя из этих соображений, Уэрта разработал план борьбы с Каррансой. Опираясь на Чиуауа, популярный там Ороско должен был быстро разгромить Каррансу в его родной Коауиле. Потом он мог заняться и Обрегоном, с которым он уже сражался в 1912 году. (Обрегон командовал тогда войсками штата Сонора, брошенными против «алых» Ороско.) План был весьма неплох, но не учитывал один фактор – Панчо Вилью.

Узнав об убийстве Мадеро, возмущенный Вилья (зная Уэрту, он не сомневался, что именно тот отдал преступный приказ) немедленно решил вернуться в Чиуауа и предоставить себя в распоряжение Гонсалеса. Но тут его настигла еще более страшная весть – об убийстве самого Гонсалеса. Вилья поклялся отомстить за человека, которого безраздельно уважал. Но как? Правительственные войска, казалось, твердо держат Чиуауа под контролем. Конечно, опять, как и в 1910 году, образовались мелкие партизанские отряды, совершавшие набеги на небольшие города. Однако в сражениях с федеральными войсками эти группы не имели шансов.

Вилья посетил находившегося в Аризоне губернатора Соноры Майторену и попросил у него совета. Один из лидеров конституционалистов этого штата Бенджамен Хилл настойчиво предлагал Вилье присоединиться к Обрегону. Но Вилья в Соноре воевать не хотел, прекрасно понимая, что там у него нет никакой популярности и он вряд ли сможет привлечь к революции столько людей, как в родном Чиуауа. Майторена тоже не был заинтересован в том, чтобы Вилья появился в его штате, так как опасался своенравного и вспыльчивого командира, только недавно бежавшего из тюрьмы. Поэтому Майторена лишь ссудил Вилью тысячью долларов. На эти деньги Вилья снял себе номер в отеле в Эль-Пасо. Живя там, он каждый день наслаждался местным мороженым – своим любимым лакомством.

В ночь на 6 марта 1913 года пограничную реку Рио-Гранде перешел маленький отряд из девяти всадников. У людей Вильи – именно он командовал этой группой – было по винтовке и 500 патронов на каждого, два фунта кофе, два фунта сахара и фунт соли.

До прихода Вильи в Чиуауа против федеральных войск дрались мелкие отряды повстанцев, среди которых выделялись бойцы Мануэля Чао, бывшего школьного учителя. 24 февраля 1913 года отряд Чао при помощи местных жителей взял город Санта-Барбару Однако соседний Парраль взять не удалось – к гарнизону подошло подкрепление.

Но пока что такими силами Уэрту было не напугать. В Коауиле 7 марта 1913 года потерпел первое поражение в стычке с федералами сам Карранса. Через две недели он попытался атаковать столицу собственного штата Салтильо, но был отброшен, потеряв более 400 человек убитыми и пленными. Использовав эти успехи правительственных сил, Уэрта объявил в середине марта полную амнистию для всех восставших, кто в течение 15 суток сложит оружие. К Обрегону в Сонору был послан специальный эмиссар, но вернулся ни с чем. Не удались и переговоры с самим Каррансой: тот пригрозил, что впредь будет арестовывать всех парламентеров Уэрты. Чтобы показать свою непримиримость, Карранса объявил о введении в действие декрета Хуареса времен войны с французами, по которому любые сторонники антинародного правительства (т. е. теперь – сторонники Уэрты) подлежали смертной казни.

В других штатах также брались за оружие и новые, и старые группы повстанцев. В штате Герреро опять, как и в 1910 году, восстали братья Фигероа. Стычки с правительственными силами были отмечены в Веракрусе и штате Табаско. Хотя не все повстанцы признавали своим вождем Каррансу, зато все они не признавали президентом Уэрту.

В середине апреля 1913 года Уэрта тоже решил продемонстрировать непримиримость и силу и послал в Морелос против Сапаты генерала Хувенсио Роблеса. Уэрта считал, что с партизанами он справится скорее. Роблес, прибыв в Морелос, разогнал правительство штата, чего никогда не делал даже Диас. Арестованный губернатор был отправлен в Мехико. На его место назначили временного военного губернатора, никак не стеснявшего главкома в его действиях. Роблес по-прежнему проводил свою излюбленную тактику выжженных деревень и массового переселения сельского населения в импровизированные концлагеря.

Сапата ответил на прибытие Роблеса захватом города Хонакатепек, где взял в плен генерала правительственных войск Игинио Агилара. Продемонстрировав политическую мудрость, Сапата помиловал офицера (Агилар даже хотел присоединиться к сапатистам). Движение Сапаты обрело второе дыхание, и его партизаны контролировали уже не только сельскую местность самого Морелоса, но и некоторые территории соседних штатов Пуэбла и Герреро. К лету войска Роблеса удерживали только крупные города и были не в состоянии помешать спокойному передвижению партизанских сил в Морелосе. Выдавая желаемое за действительное, Роблес объявил об окончательной победе и в начале сентября вернулся в Мехико.

9 мая 1913 года на север во главе 1200 бойцов выступил Ороско. Он должен был усилить федеральные силы в Чиуауа и бить отряды конституционалистов там, где он их обнаружит. Ороско не подвел Уэрту, одержав к началу июля несколько побед над восставшими, причем одну из них под Бачимбой, где его самого когда-то разбил Уэрта. Штат Чиуауа в середине лета казался полностью зачищенным. Однако как только Ороско продолжил движение на север, у него в тылу опять появились партизаны. Одним из отрядов командовал уже знакомый нам Томас Урбина (именно из-за этого человека годом раньше Уэрта едва не расстрелял Вилью).

Урбина, за которым тянулась недобрая слава жестокого командира, решил отомстить федералам за апрельское поражение под Дуранго и все таки захватить этот город. 13 июня 1913 года он прибыл под Дуранго и взял на себя общее командование примерно 4 тысячами партизан. В это время с учетом прибывших ороскистов и увеличившихся отрядов «социальной защиты» гарнизон Дуранго уже превысил 2500 человек. Ороскисты предпринимали активные рейды по окрестностям, и вскоре их командир доложил, что партизаны разгромлены и покидают штат. Он ошибался. Командующий федералами генерал Кампос был менее оптимистично настроен и сообщил в Мехико, что не может полностью положиться на свои собственные войска, а значительная часть населения Дуранго сочувствует революционерам.

18 июня 1913 года, пока Ороско приводил свои силы в порядок в Торреоне, Урбина начал массированное наступление на Дуранго и на следующий день захватил этот город при поддержке местных жителей. В отместку за расстрелы своих товарищей в апреле революционеры подвергли город страшному разграблению. Без суда были расстреляны многие участники «социальной защиты». Когда иностранцы пожаловались Урбине на бесчинства его бойцов, тот не только отказался провести расследование, но и не стал предоставлять иностранным подданным никакой защиты. Америеканский посол Вильсон использовал события в Дуранго для того, чтобы еще раз потребовать от президента США признания правительства Уэрты, хотя бы как меньшего из двух зол. Вильсон сообщал в Вашингтон явные небылицы. Например, о массовом самоубийстве изнасилованных повстанцами 50 девушек из лучших семей Дуранго. Характерно, что американский консул в самом Дуранго, подробно описав действительно имевшие место бесчинства Урбины, ничего не упомянул ни об одном изнасиловании.

В Вашингтоне к тому времени уже почти перестали обращать внимание на депеши Вильсона, повторявшие официальные победные коммюнике Уэрты. Там отдавали предпочтение донесениям американских консулов из основных городов Мексики, так как они были гораздо более беспристрастными.

Между тем антиправительственные силы в соседнем Чиуауа подчинялись уже Вилье, который, в свою очередь, признал верховное руководство Каррансы. Это Вилью ни к чему не обязывало, поскольку «первый главнокомандующий» под ударами правительственных войск был вынужден уйти из родного штата и по тылам врага пробирался в Сонору, находившуюся под твердым контролем его сторонников. Сам Карранса не хотел видеть Вилью на посту командующего силами конституционалистов Чиуауа. Он отдавал предпочтение другому лидеру повстанцев штата – Мануэлю Чао, бывшему учителю, который, в отличие от Вильи, демонстрировал безусловную лояльность по отношению к «верховному главнокомандующему». К тому же Каррансу возмущало, что командиры Вильи не уважают частную собственность, занимаясь постоянными реквизициями.

Однако Вилью выбрали повстанцы Чиуауа, и Каррансе в то время не оставалось ничего другого, как одобрить это назначение. Тем не менее главком обидел Вилью, отказавшись назначить того на пост губернатора Чиуауа. Им стал все-таки Чао, а Вилья получил должность командующего войсками штата. Так Карранса хитро разделил полномочия, пытаясь постоянно создавать и удерживать в Чиуауа противовес влиянию Вильи.

Летом 1913 года гражданская война постепенно приобретала невиданный еще в истории Мексики (а возможно, и в мировой истории) тотальный характер. Перфекционист Уэрта по-прежнему продолжал уповать на повышение количества и качества федеральных сил. Железные дороги были фактически переведены на военное положение. Гражданские грузы отправлялись только после того, как обслуживались все военные перевозки. Если же подвижного состава не хватало, то применялись старые проверенные мулы или просто грузчики («каргадорес»). Правительство стало расширять мощности столичного порохового завода и наладило ремонтные работы на единственной артиллерийской фабрике.

Уэрта пытался заставить всю страну, а особенно столицу, жить в атмосфере военного лагеря. Постоянно проводились марши и парады. Столичная полиция была переведена на военное положение и преобразована в полк из двух батальонов под командованием армейского офицера. Зимой 1913 года численность полиции Мехико была доведена до тысячи человек. Государственных служащих и учащихся старших классов заставляли в свободное время заниматься военной подготовкой. Губернатор штата Веракрус даже дал указание изготовить для школьников деревянные винтовки.

Естественно, Уэрта считал себя гораздо компетентнее военного министра Мондрагона, и был абсолютно прав – тот посвящал свой пыл в основном набиванию собственных карманов. Генерал-президент лично решал все, даже самые мелкие военные вопросы. Его штаб-квартира каждый день выдавала «на гора» сотни приказов и поручений. Он то и дело проводил неожиданные инспекции частей и учреждений, используя в целях экономии времени еще редкий в ту пору автомобиль.

Слабым местом федеральной армии был абсолютно некомпетентный генеральский корпус, состоявший главным образом из престарелых офицеров, иные из которых воевали еще против французов 40 лет тому назад. Большинство генералов умели лишь проводить парады и в лучшем случае защищать сильно укрепленные города от нападений плохо вооруженных партизан. Отсиживаясь в окопах и укрытиях, правительственные войска ждали, пока неопытные нападающие не израсходуют всех боеприпасов и не отступят. Уэрта пытался поднять боевой дух и наступательный порыв генералов обильной раздачей орденов и новых званий. Было введено высшее в армии звание дивизионного генерала, которое Уэрта присвоил для начала самому себе. Между июнем и сентябрем 1913 года количество генералов в мексиканской армии выросло с 128 до 182.

Однако к лету 1913 года основной проблемой правительства стала катастрофическая нехватка солдат. Президент не обманывался победными реляциями Мондрагона, по большей части не имевших под собой никаких оснований. Еще в марте Уэрта отдал приказ всем губернаторам дать армии определенное количество рекрутов в зависимости от численности населения штата. В случае невыполнения разнарядки губернаторов снимали с должности, угрожая и еще более радикальными мерами воздействия. В армию стали силой загонять даже заключенных из тюрем.

Конечно, боевой дух новобранцев при таком методе набора не мог быть высоким. Иногда к повстанцам переходили целые подразделения, однако из-за неразумного приказа Каррансы (об этом чуть позже), объявлявшего всех сторонников правительства врагами народа, солдаты чаще просто расходились по домам. Офицеры боялись ходить вместе со своими подчиненными в караул. К тому же большинство рекрутов направлялись в бой без мало-мальски достаточной подготовки. Это вело, в свою очередь, к чудовищному расходу боеприпасов. С течением времени пришлось ограничить количество выдаваемых для боя патронов нормой 50 штук на человека.

Для пополнения офицерского состава курсантов военных училищ переводили на ускоренное обучение, и они зачастую направлялись в войска, не освоив полностью учебную программу. Уэрта заставил Конгресс разрешить досрочное присвоение воинских званий за боевые заслуги. В сентябре 1913 года в федеральной армии насчитывался 1081 старший офицер.

На север были отправлены несколько сотен захваченных в Морелосе крестьян. В крупных городах проводили облавы среди посетителей кинотеатров и ночных ресторанов. Отлавливали нищих и бродяг в бедных предместьях.

Единственными более-менее боеспособными частями правительства были «руралес», солидную часть которых составляли закаленные в боях сторонники Ороско. Уэрта принял решение превратить «руралес» в своего рода гвардию мексиканской армии, создав из них элитные войска. В июле 1913 года диктатор объявил о наборе 10 тысяч добровольцев в ряды «руралес». Уэрта правильно рассудил: главная тактическая беда федеральных войск – то, что они действуют большими колоннами и не могут быстро преследовать небольшие отряды противника. Поэтому планировалось создать 20 мобильных корпусов «руралес» (несмотря на название, эти части по численности примерно соответствовали батальону в 600 человек). В общей сложности к осени 1913 года в ряды «руралес» должны были влиться до 8 тысяч бойцов.

Этого предполагалось достичь прежде всего за счет более высокого, чем в обычной армии, жалованья (2,05 песо в день). К тому же контракт мог быть подписан на довольно короткий срок (шесть месяцев). После службы боец «руралес» получал в подарок от правительства коня и все снаряжение, за исключением винтовки и патронов.

«Руралес» должны были действовать как силы быстрого реагирования. Им в помощь Уэрта планировал создать более статичные отряды местной самообороны (вроде тех, которые неплохо проявили себя при обороне Дуранго в апреле 1913 года), финансируемые помещиками. Диктатор размышлял логично: пусть, вместо того чтобы принудительно давать деньги и фураж конституционалистам, «асиендадос» участвуют в защите своего имущества. Помещики в целом с восторгом восприняли инициативу правительства и обещали в кратчайшие сроки поставить под ружье несколько сотен тысяч ополченцев. В случае успеха этой модели противопартизанской борьбы Уэрта намеревался в кратчайшие сроки взять под контроль север Мексики. Если мелкие отряды нападали на асиенды, то местная самооборона должна была продержаться до подхода мобильного отряда «руралес», который преследовал отступавшего противника. Если революционеры объединялись в крупные части, то к «руралес» на помощь выступал гарнизон регулярной армии из ближайшего города. Так Уэрта надеялся решить фундаментальную проблему военной кампании: не дать партизанам возможности спокойно приводить в порядок свои силы прямо под боком у правительственных гарнизонов.

Стратегия Уэрты с военной точки зрения была абсолютно верной. Она не учитывала только психологического фактора, ставшего в этой войне ключевым. Ненависть к режиму была настолько сильна, что даже хорошее жалованье не могло привлечь в ряды правительственных сил большого количества добровольцев. Помещики столкнулись с тем, что «их» пеоны просто отказывались защищать своих хозяев и часто, получив оружие, присоединялись к партизанам. На протяжении всего периода пребывания Уэрты у власти самыми боеспособными частями режима являлись бывшие революционеры Паскуаля Ороско. Но они дрались хорошо только потому, что доверяли своему командиру (а не Уэрте). К тому же основной противник ороскистов Вилья объявил, что не будет брать их в плен. Так что сторонники Ороско оказывались перед выбором – полная победа или смерть.

Помимо увеличения численности и поднятия боевого духа личного состава важной проблемой Уэрты было пополнение быстро сокращавшихся запасов оружия и боеприпасов. Их можно было приобрести только за границей и только за экспортные товары или в кредит. Сначала казалось, что режим находится здесь в гораздо более благоприятной ситуации, чем его противники. Хотя в США формально действовало эмбарго 1912 года на поставки оружия в охваченные внутренними волнениями страны, президент Вильсон вплоть до августа 1913 года удовлетворял все заявки Уэрты. Однако одержанные летом того же года блестящие победы конституционалистов (прежде всего Вильи) побудили американскую администрацию распространить эмбарго и на центральное правительство Мексики.

Уэрта отреагировал на это массовой конфискацией оружия у владельцев оружейных магазинов. Командующие войсками в штатах получили разрешение изымать оружие у любых частных лиц. Уэрта потребовал у властей США вернуть оружие тех военнослужащих мексиканской армии, которые под напором повстанцев перешли мексикано-американскую границу. Но все эти меры выглядели скорее как жесты отчаяния и не могли компенсировать большую убыль оружия, которое правительственных солдаты в массе оставляли при отступлении после проигранных сражений. В мае 1913 года губернатор Коауилы жаловался в Мехико, что «руралес» его штата полностью израсходовали боезапас и не могут преследовать даже мелкие группы повстанцев.

Диктатор решил срочно закупить оружие за границей. К лету 1913 года режим Уэрты признали, в отличие от США, основные европейские страны, включая Россию, и Япония. Тон здесь задала Великобритания. Глава ее военно-морского ведомства Уинстон Черчилль как раз активно переводил английский флот с угля на мазут. А основным источником нефти были концессии уже упоминавшегося на страницах этой книги англичанина Пирсона в Мексике. Поэтому, исходя из своих экономических интересов в Мексике, Лондон признал Уэрту 31 марта 1913 года, что стало примером для остальных стран мира.

Использовав свои внешнеполитические успехи, Уэрта направил в Европу (Англию, Францию, Германию, Бельгию и Испанию) своих представителей, которым поручалось закупить десятки тысяч винтовок и миллионы патронов к ним. В Японии удалось подписать контракт с одной из крупнейших военно-промышленных компаний того времени «Митцуи» на поставку 70 тысяч винтовок и 145 миллионов патронов к ним. В октябре 1913 года первые японские винтовки поступили в Мексику.

Однако для финансирования закупок за рубежом, как и всей тотальной войны в целом, Уэрте было необходимо много денег. Ранее главным источником доходов правительства служили таможенные сборы с основных экспортных мексиканских товаров. Но война на севере серьезно уменьшала этот экспорт, так как большинство грузов шло в США, а железные дороги к американской границе находились с лета 1913 года под постоянными ударами конституционалистов. Чем больше разрастался конфликт, тем больше правительству было нужно денег и тем меньше средств имелось в его распоряжении. Положение Уэрты осложнялось еще и тем, что от Мадеро он унаследовал практически пустую казну (хотя попытки обвинить убитого президента в том, что он расхитил средства, были лишены всяких оснований). По иронии судьбы, столкнувшемуся с серией мятежей Мадеро тоже приходилось тратить огромные средства на военные расходы, прежде всего на увеличение численности армии и «руралес».

Уэрта начал с того, что попытался быстро наладить ремонт железнодорожных экспортных путей и обеспечить их подвижным составом для бесперебойного экспорта. Однако война на севере вскоре приобрела такой размах, что, даже отремонтировав взорванные или разобранные повстанцами пути, правительственные войска не имели сил, чтобы охранять хотя бы основные магистрали. Летом 1913 года почти половина железных дорог Мексики уже не функционировала. Акции американских компаний, добывавших в Мексике сырье, быстро пошли вниз на нью-йоркской бирже – ведь это самое сырье было почти невозможно из Мексики вывезти. Массовые реквизиции скота (еще один основной мексиканский экспортный товар) как повстанцами, так и правительственными войсками заставили многих скотопромышленников полностью свернуть свой бизнес.

Следует отметить, что до 1913 года революционные события в Мексике не оказали никакого негативного влияния на производство главных экспортных товаров страны. В 1910–1912 годах вооруженные стычки носили локальный характер, и все участвовавшие в них политические силы стремились беречь железные дороги и промышленные предприятия (если не считать тактику «выжженной земли», проводившуюся в Морелосе). Только в 1913 году боевые действия между правительственными войсками и конституционалистами приобрели тотальный характер и затронули всю территорию Мексики, кроме крайнего юга страны.

Это не замедлило сказаться на мексиканской экономике. Например, если в 1912 году было произведено 32 тонны золота, то в 1914 году – только 8 тонн. Добыча серебра за тот же период сократилась с 2,5 тысячи до 810 тонн. Пшеницы в 1912 году было выращено 321 тысяча тонн, в 1914 – 214 тысяч.

По мере того как мексиканская экономика приходила в полный упадок, многие банки страны стали резко ужесточать условия выдачи кредитов и требовать возврата ссуженных ранее средств. В стране начались массовая скупка золота (ведь формально мексиканский песо с 1905 года базировался на золотом стандарте, и купюры подлежали свободному обмену на драгоценный желтый металл) и вывоз его из страны. Правительство попыталось противодействовать этому путем введения 10 %-ного налога на экспорт золота. Но большинство золота вывозилось нелегально, и налог почти никто не платил. Началось падение реальной стоимости мексиканской валюты. Если к началу гражданской войны за один доллар давали 49,5 сентаво, то к октябрю 1913 года – уже только 36. Это удорожало стоимость импорта, без которого страна не могла обойтись. В результате Мексику захлестнула инфляция.

Уэрта пытался свернуть непроизводительные с его точки зрения государственные расходы. Многим правительственным служащим по всей стране прекратили платить зарплату. Было свернуто финансирование школ. Государство стало задерживать расчет по выделенным ранее частным фирмам заказам. Даже компания всесильного при Диасе Пирсона не получила оплату за выполненные ей работы по модернизации портовых сооружений Веракруса. Если раньше по традиции (не отмененной и Мадеро) государство субсидировало разного рода патриотические демонстрации и митинги, то теперь с этой практикой было почти покончено.

Правительство разослало циркуляр, разрешавший губернаторам прибегать к принудительному заимствованию средств у банков и частных лиц. Предполагалось, что эти «кредиты» будут погашаться 15 или 20 числа каждого месяца, после поступления налогов. Некоторые губернаторы, на глазок проведя оценку имущества обеспеченных граждан, обложили его налогом в 5 %. Помимо таких «легальных» сборов военные командиры на местах проводили и свои собственные реквизиции, причем иногда даже не подтверждая изъятие средств расписками.

Но все эти меры тоже не спасали положения, и Уэрта прибегнул к самому легкому для любого военного времени методу пополнения казны – ускоренному печатанию бумажных денег. Первоначально устанавливалось, что любой новый бумажный песо должен был быть наполовину обеспечен запасами драгоценных металлов. Однако в банки сразу ринулись толпы граждан, пытавшихся обменять бумажные деньги на серебро. Пришлось прекратить свободный размен на серебро, что еще больше подорвало доверие к национальной валюте. Помимо запуска федерального печатного станка Уэрта разрешил печатать дополнительные деньги и правительствам штатов, чем те с готовностью воспользовались. Стали выпускать собственные денежные знаки и крупные компании. В конце 1913 года американский консул в Дуранго сообщал, что в этом штате циркулирует 25 видов различных денег.

Естественно, эти суррогатные деньги никто не хотел принимать за пределами выпустивших их штатов, и многим приходилось ездить аж в столицу, чтобы там обменять местные деньги на федеральные.

Правительство Уэрты обратилось за помощью к ведущим банкам страны, и те предоставили 46,5 миллиона песо (после свержения диктатора они, конечно же, утверждали, что этот заем был принудительным). Узнав, что многие американские компании в Мексике прекратили платить налоги (ведь Уэрту не признавала администрация США), правительство обложило пошлиной в 50 % импортные товары. Применялись и единовременные налоги на отдельные экспортные товары: например, зимой 1913 года был введен 3 %-ный налог на кофе. Радикальнейшим шагом правительства стало обложение 15 %-ным налогом всех банковских депозитов, что ударило по самым обеспеченным мексиканцам. Уэрта рассматривал даже полную или частичную национализацию нефтяной отрасли. Однако все же не решился портить отношения с доминировавшими в ней англичанами.

К апрелю 1914 года в Мексике в обращении находилось 222 миллиона песо (сравним с 100 миллионами на момент свержения Диаса), выпущенных только федеральным правительством.

Финансовый хаос страны усугублялся еще и тем, что Карранса тоже решил прибегнуть к выпуску бумажных денег для финансирования собственной армии. Надо отметить, что конституционалисты быстро наладили систему контрабанды оружия из США в обмен на скот и серебро. В частности, Вилья смог набрать и хорошо вооружить крупный отряд потому, что вскоре после своего возвращения в Мексику ограбил поезд с серебром. Все партизанские командиры, как неоднократно отмечалось, проводили реквизиции денежных средств и товаров на подконтрольной им территории. Несмотря на эмбарго со стороны США, конституционалисты с помощью американских бизнесменов и чиновников спокойно закупали в этой стране большое количество оружия и боеприпасов. Вилья организовал систему массовой контрабанды, выплачивая фиксированную сумму за каждые винтовку и патрон.

Однако Карранса с первых дней своего движения стремился придать своей администрации максимум внешней респектабельности, тем более что только таким путем он мог обеспечить хотя бы какой-то контроль местных военачальников своей армии. Ведь военного авторитета, сравнимого с репутацией Вильи или Обрегона, у «верховного главнокомандующего» не имелось. А всякое правительство, по мнению Каррансы, должно было обязательно иметь свои деньги.

Если у Уэрты все же оставался Конгресс, в котором быстро сложился противостоящий правительству блок, то Карранса, хотя и боролся за Конституцию, правил абсолютно диктаторскими методами. Декреты он издавал на основе «чрезвычайных полномочий, которыми я себя наделил». По примеру того же Уэрты летом 1913 года Карранса разбил всю территорию страны на семь военных зон, каждой из которых командовал один из генералов армии конституционалистов. Все подчиненные командующему зоной отряды получали наименование корпуса. Наиболее важными были следующие корпуса: Северо-Восточный (штаты Коауила, Нуэво-Леон и Тамаулипас) под командованием самого близкого Каррансе и самого неудачливого генерала конституционалистов Пабло Гонсалеса, Северо-Западный (Сонора, Синалоа, Чиуауа и Дуранго) под командованием Альваро Обрегона и Центральный (Сакатекас и все центральные и южные штаты), который возглавил Панфило Натера. Три эти корпуса до самого конца гражданской войны действовали в оперативном отрыве друг от друга, а летом 1914 года этот отрыв воплотился в настоящий политический раскол. Карранса признал самовольно присвоенные офицерские звания всех командиров отрядов конституционалистов, а также офицерские звания тех военнослужащих федеральной армии, которые не участвовали в свержении Мадеро.

Как упоминалось выше, 14 мая 1913 года Карранса возобновил действие декрета Хуареса от 25 января 1862 года, по которому все предатели родины подлежали смертной казни без суда. Предателями считались все, кто поддерживал Уэрту с оружием в руках. Именно этот декрет Каррансы привел к росту отчаянного сопротивления правительственных войск, так как их офицеров не разрешалось брать в плен.

Впоследствии пропаганда Каррансы живописала ужасы, которые творил на освобожденной им территории Панчо Вилья. В частности, смаковались массовые расстрелы пленных. Однако Вилья лишь выполнял приказ самого Каррансы. Просто, в отличие от «респектабельных» генералов вроде Обрегона, он проводил расстрелы не ночью, а открыто, часто в присутствии иностранных наблюдателей. Однажды Вилья обедал с посланцем Каррансы, когда привели двух захваченных в плен офицеров правительственных войск. Вилья приказал расстрелять их немедленно, что и было сделано на глазах высокого гостя. Обед при этом не прекращался. Карранса обо всем этом прекрасно знал – ему посылались регулярные отчеты о количестве расстрелянных пленных.

Вилья как раз стремился щадить жизни федеральных солдат и офицеров-специалистов, если они соглашались вступить в его войска. Однажды он помиловал пленных артиллеристов, в которых крайне нуждался. Однако Карранса, узнав об этом, выговорил своему генералу за нарушение декрета Хуареса от 1862 года.

Что касается финансовой политики, Карранса не очень охотно шел на принудительные кредиты, ведь потом, после победы их пришлось бы отдавать. Поэтому он, как и Уэрта, приступил к выпуску бумажных денег. 26 апреля 1913 года конституционалисты напечатали свои первые банкноты на общую сумму в 5 миллионов песо. До конца года они выпустили дензнаков еще на 15 миллионов, а в начале 1914 года – еще на 10. Как и генералы Уэрты, генералы конституционалистов выпускали собственные деньги с ведома и при поощрении со стороны командующего. Шесть штатов, в которых часть территории контролировали назначенные Каррансой губернаторы, также выпускали собственные деньги. Зачастую на территории одного и того же штата ходили банкноты не признававших друг друга губернаторов. Сам Карранса считал, что в ходе гражданской войны конституционалисты выпустили бумажных денег в общей сложности на 60 миллионов песо.

Деньги Каррансы выглядели весьма симпатично, однако на некоторых купюрах не имелось даже даты выпуска и подписи гарантирующего их стоимость лица или органа. Среди населения эти банкноты прозвали «билимбуками». (Американский предприниматель Уильям Вик раньше выпускал в Соноре для расплаты с рабочими собственные деньги, на которых не было ничего, кроме его имени и фамилии, а эти два слова мексиканцы произносили на свой лад – «Билим Бук».)

Однако Карранса решил вопрос признания своих денег просто, но не демократично: тех, кто отказывался их принимать, расстреливали.

Таким образом, уже к лету 1913 года из-за войны в полный упадок пришла внешняя и даже внутренняя торговля Мексики, что сузило финансовую базу правительства Уэрты. Кредитов из США ожидать не приходилось, поскольку Вильсон вообще отказывался говорить о признании генерала и требовал скорейшего проведения в Мексике свободных президентских выборов. Причем в качестве условия американцы требовали, чтобы на этих выборах сам Уэрта не выдвигал свою кандидатуру.

Уэрта не желал обсуждать эти условия, потому что согласно Конституции он как временный президент и так не имел права участвовать в выборах. Сами же выборы он 1 мая 1913 года пообещал провести уже ближайшей осенью, озвучив точную дату – 26 октября, но только если к этому времени военные действия полностью прекратятся. 27 мая 1913 года президент Вильсон подготовил послу Вильсону в Мехико инструкцию, в которой говорилось, что дата представляется Вашингтону слишком «отдаленной». Если Уэрта согласится на более близкие сроки и гарантирует свободное волеизъявление граждан, то США возьмут на себя функцию посредника в переговорах между Уэртой и восставшими штатами. Однако инструкцию Вильсон так и не послал, решив сначала все же направить в Мексику вышеупомянутого Хейла, который должен был на месте оценить запутанную ситуацию в стане.

Уэрта, похоже, понимал, что от президента Вильсона не приходится ждать ничего хорошего, и оттого полагал, что и сам ничего не должен гарантировать северному соседу.

15 июня 1913 года посол Вильсон получил инструкцию с изложением политики США в отношении Мексики. В документе прямо указывалось, что, по мнению Вашингтона, «временное правительство» Мексики не спосбно установить мир в стране, так как не пользуется доверием со стороны собственного населения.

В августе 1913 года посол был снят с должности. Президент США не назначил ему преемника, поручив ведение текущих дел второму секретарю посольства. Дел у того было не очень много, так как само правительство Уэрты еще в мае 1913 года сузило контакты с посольством США до необходимого минимума.

В этих условиях Уэрта принял решение срочно осуществить заем крупных средств в Европе. Помимо прямой цели – пополнить пустую казну – зарубежный кредит подчеркнул бы доверие внешнего мира к режиму, уже не контролировавшему даже половины территории собственной страны. В отличие от Каррансы, Уэрте пришлось заручиться согласием Конгресса на проведение переговоров об иностранном займе. Так как в парламенте было много сторонников Каррансы, а треть будущего кредита предполагалось потратить на военные цели, то неудивительно сопротивление, с которым Уэрта столкнулся в парламенте. Только через семь недель дебатов, во время которых военное положение Уэрты сильно осложнилось, Конгресс разрешил занять на мировых рынках 200 миллионов песо не больше чем под 6 %. годовых.

Это была почти невыполнимая задача. Ведь правительство вело полномасштабную войну, что не могло, конечно же, укрыться от потенциальных кредиторов. Тем более что как только эмиссары Уэрты приступили к переговорам в деловых столицах тогдашнего мира – Лондоне и Париже, выяснилось, что непременным условием выделения нового кредита будет погашение предыдущего займа в 41 миллион песо, который взяло еще правительство Мадеро. Переговоры осложнялись еще и заявлением, сделанным в Вашингтоне представителем конституционалистов: в случае победы они не будут платить по долгам Уэрты. Тем не менее 8 июня 1913 года Мексике удалось подписать в Париже соглашение о кредите в 20 миллионов фунтов стерлингов, который предоставлял консорциум из французских, британских, германских и даже американских банков. В Мехико это событие было немедленно и широко использовано для пропаганды якобы укрепившегося внешнего рейтинга правительства Уэрты.

На самом деле условия кредита оказались таковы, что большая его часть так и не дошла до страны. По условиям договора немедленно выделялось только 6 миллионов фунтов (60 миллионов песо). Остальные 14 миллионов фунтов банки собирались предоставить позднее в зависимости от финансовой (читай – политической) ситуации в Мексике. Погашение 6 миллионов должно было быть произведено регулярными траншами в течение 10 лет, а в качестве гарантий резервировалось 38 % импортных таможенных сборов страны. Из 60 миллионов полученных в Париже песо 41 миллион пришлось сразу же отдать в счет погашения кредита Мадеро. 7,5 миллиона пошли на погашение долгов Национальным железным дорогам (которых когда-то за счет бюджета «мексиканизировал» Лимантур). 6 миллионов получили посредники, которые организовали сам кредит. После ряда других неизбежных выплат в бюджет поступило лишь 1,5 миллиона, в то время как только на выплату жалованья армии уходило 3,5 миллиона песо в месяц. Текущий дефицит федерального бюджета Мексики превысил в августе 1913 года 6 миллионов песо.

В конце лета 1913-го правительство Уэрты активно приступило к переговорам о выделении следующей части июньского кредита – 50 миллионов песо – еще до конца года. Но к тому времени военное положение в Мексике коренным образом изменилось не в пользу правительства. И произошло это прежде всего благодаря победам Панчо Вильи.

Через три месяца после возвращения в Мексику Вилья командовал отрядом примерно в 700 человек. Эти люди были не только прекрасно вооружены за счет контрабандных закупок оружия в США, но и хорошо обучены, о чем позаботился взятый Вильей на службу бывший офицер федеральной армии Хуан Медина. Позднее свой отряд в 500 человек добровольно поставил под командование Вильи также носивший титул генерала Торибио Ортега, воевавший еще против Диаса в 1910–1911 годах. Мануэля Чао Панчо буквально заставил подчиниться себе в военном отношении. Объяснение вышло жарким, оба схватились за пистолеты. Вилья оказался быстрее, и под дулом револьвера Чао все же сдался. По мексиканскому обычаю после столь бурного диалога генералы торжественно обнялись, формально положив конец ссоре.

Возможно, решения Чао и Ортеги были вызваны отнюдь не только хорошим снабжением отряда Вильи или убедительной силой его пистолета. Как уже упоминалось, к тому времени в Чиуауа наводил порядок сам Ороско, который, прежде чем триумфально войти в столицу штата в июле 1913 года, разбил несколько отрядов местных командиров конституционалистов, в том числе, кстати, и отряд любимчика Каррансы Чао. После этого многие повстанцы считали, что положение может спасти только Вилья, оставшийся «небитым». В августе 1913 года положение революционеров Чиуауа еще более осложнилось: ободренные прибытием Ороско местные помещики приступили к формированию антипартизанских отрядов.

Сам Карранса тоже не мог похвастаться военными успехами. В конце мая 1913 года правительственные войска начали наступление на город Монклову в Коауиле, где находилась штаб-квартира «верховного главнокомандующего». Однако южнее Панфило Натера на короткое время захватил Сакатекас, и правительственным войскам пришлось перебросить часть сил туда. Карранса получил передышку примерно на месяц, но не смог использовать эту паузу в своих целях. Весь июнь 1913 года отряды революционеров под командованием Пабло Гонсалеса без всякого плана передвигались по Коауиле, вместо того чтобы концентрированным ударом занять столицу штата. И это несмотря на явную пассивность расквартированных в штате немногочисленных федеральных войск.

10 июля 1913 года федеральные войска, усиленные подкреплениями с юга, захватили Монклову, что можно счесть по крайней мере серьезным пропагандистским успехом Уэрты. В оправдание своего отступления повстанцы утверждали, что федералов было в три раза больше. Командующий федеральным контингентом генерал Маас утверждал то же самое, только с точностью до наоборот. Таким образом, в июле конституционалисты потерпели чувствительные поражения в Коауиле и Чиуауа. Только в отдаленной Соноре Обрегон твердо удерживал северную часть штата вместе со столицей.

Карранса почел за благоразумное решение покинуть родной штат, передав командование там своему брату Хесусу и Пабло Гонсалесу. Но он все еще жаждал славы и решил по дороге возглавить наступление на крупнейший железнодорожный узел севера Мексики и столицу хлопководства страны – Торреон. Этот город был своего рода главной тыловой базой снабжения всех правительственных сил, оперировавших на севере. Его захват сразу давал конституционалистам стратегическое преимущество в войне. Ведь в случае падения Торреона части Ороско на севере, равно как и все федеральные гарнизоны Чиуауа, Коауилы и Дуранго, оказывались без снабжения, и их поражение становилось делом времени. Уэрта тоже прекрасно понимал стратегическое значение Торреона, и город был довольно хорошо укреплен.

В окрестностях Торреона, гарнизон которого насчитывал в конце июля 1913 года примерно 4500 человек, действовали отряды конституционалистов общей численностью в 6500 бойцов. У них фактически не было единого командования, и Карранса, прибыв под Торреон, взял его на себя. Он ошибочно полагал, что гарнизон Торреона немногочислен и давно деморализован. 21 июля повстанцы начали серию атак на город, но в течение последующих десяти дней все они были отбиты с большими потерями для нападавших. Карранса покинул окрестности Торреона и продолжил путь на запад, в Сонору, куда он решил перенести свою штаб-квартиру.

Примечательно, что Карранса мог бы попасть в этот штат быстро и комфортабельно, используя поезд и территорию США. Однако ни разу за время войны нога Каррансы не ступила на американскую землю. Глава конституционалистов не доверял американцам, которые, по его мнению (в общем, справедливому), только и искали повод вмешаться в мексиканскую гражданскую войну в собственных интересах. К тому же, не имея за спиной громких побед, Карранса не хотел даже временно переезжать в США, чтобы не дать Уэрте предлога обвинить его в трусости. Поэтому он предпочел почти трехмесячный и полный лишений путь в Сонору через труднопроходимые горы Сьерра-Мадре. Причем большую часть пути этот уже пожилой человек проделал в седле.

Двухмесячный период после неудачного штурма повстанцы, действовавшие вокруг Торреона, использовали для приведения своих весьма потрепанных отрядов в порядок. Однако своими силами город они взять даже не пытались и решили обратиться за помощью к Панчо Вилье. Тот согласился и 26 сентября 1913 года на собрании всех основных командиров конституционалистов штатов Чиуауа и Дуранго был избран верховным главнокомандующим сил, намеревавшихся захватить Торреон. С этого дня Вилья свел все подчиненные ему отряды в единую воинскую часть, получившую название «Северной дивизии». Вспомним – точно так же назвал свои войска Уэрта, годом раньше воюя с Ороско в этих же местах.

Всего к началу решающей операции гражданской войны Вилья сосредоточил под своим командованием самые крупные силы из имевшихся к тому времени в рядах конституционалистов. Он вел на Торреон примерно 8 тысяч бойцов. Его люди были хорошо вооружены, хотя повстанцам не хватало основного средства прорыва эшелонированной обороны – артиллерии.

Гарнизон Торреона состоял из регулярной армии и «руралес», которые предпринимали постоянные вылазки в окрестности. Командующий гарнизоном 77-летний генерал Игнасио Браво требовал от Уэрты прибытия дополнительных подкреплений, которые были ему обещаны, но фактически так и не добрались до города. Самого Браво Уэрта заменил 1 сентября на генерала помоложе – Эутикио Мунгую. Последний считался более активным офицером и даже начал осторожные наступательные операции в конце сентября.

Когда примерно в то же время к городу подтянулись отряды Вильи, Мунгуя переоценил собственные силы и серьезно недооценил силы противника. Поэтому он послал одного из своих офицеров с отрядом всего в 500 человек выбить повстанцев из окрестностей Торреона. Отряд был наголову разгромлен Вильей, и Мунгуе пришлось скрывать эту печальную новость от собственного гарнизона, чтобы предотвратить дезертирство.

Перед прибытием под Торреон Вильи Мунгуя отправил на север по железной дороге большой отряд генерала Кастро, усиленный артиллерией. В подходящий момент этот отряд должен был развернуться и с севера ударить в тыл осаждавшим Торреон конституционалистам.

Свою собственную оборонительную стратегию Мунгуя построил на размещенной на холмах вокруг Торреона артиллерии, которая должна была отбивать конные атаки вильистов. Оставалось лишь продержаться пару дней до подхода Кастро и взять измотанного фронтальными атаками Вилью в смертельные клещи. Однако Вилья на это самоубийство не пошел, а стал постепенно занимать холм за холмом внезапными ночными бросками. К 1 октября 1913 года все окрестные холмы оказались в руках нападавших, и у Мунгуи сдали нервы. Генерал не стал даже рассматривать возможность дальнейшей обороны и приказал отступать. И это несмотря на то, что в результате контратаки правительственным войскам удалось добиться некоторых успехов.

Одним из первых бежал из Торреона бывший командир гарнизона генерал Браво. Из города потянулась беспорядочная колонна повозок, автомашин и просто пеших беженцев. Многие жители были наслышаны о крутом нраве Вильи и опасались повторения печальных событий в Дуранго. А в это время обещанные Уэртой подкрепления были еще в сотнях километрах от Торреона. В море между Веракрусом и Тампико двигались корабли, нагруженные боеприпасами для осажденного гарнизона. Центральное правительство явно и не предполагало, что такой укрепленный узел, как Торреон, падет всего на третий день осады.

После того как войска Мунгуи в панике бежали из Торреона, генерал попал под трибунал и был осужден за трусость.

Одной из причин взятия Торреона Вильей была абсолютная военная некомпетентность генерала Кастро. Тот начал продвигаться на юг, но не смог даже взять небольшой город Камарго, занятый немногочисленным отрядом вильистов. Генерал ухитрился так расположить свою артиллерию, что под ее огонь попала своя же пехота. Едва удалось предотвратить всеобщее восстание солдат, возмущенных бездарностью Кастро.

И все же, несмотря на некомпетентность федерального командования в Торреоне, двумя месяцами раньше Карранса ничего не смог поделать с этими же самыми противниками. Вилья отличался от своего главкома тем, что действительно сумел установить в своих войсках жесткую дисциплину. При необходимости он лично расстреливал трусов и паникеров. Вилья бросал войска в ночные атаки, а днем его солдаты продолжали наступление, не давая федералам прийти в себя. Такую тактику Вилья и Ороско уже использовали в мае 1911 года при захвате Сьюдад-Хуареса. И уставшие, измотанные солдаты повиновались своему новому вождю, так как за спиной у Вильи было много побед, чем не мог похвастаться «верховный главнокомандующий».

Когда первые революционные отряды вошли в Торреон в ночь на 1 октября 1913 года, казалось, что сбываются самые мрачные предчувствия мирных жителей. Сразу же были разграблены несколько магазинов. Американский консул видел в некоторых разоренных лавках сброшенную победителями старую одежду – прямо в магазине ее меняли на новую. Однако это были, как выяснилось, отдельные эксцессы. Уже утром в Торреоне царил идеальный порядок, а все магазины охранялись постами революционеров. Американский консул Каротерс оценивал суммарный ущерб от грабежей примерно в 500 тысяч песо и сообщал, что это лишь 5 % того, чего ожидали жители Торреона. Вилья отдал указание распределить среди бедных граждан одежду и продовольствие.

В результате сражений за Торреон были убиты 800 бойцов правительственных войск (в основном сторонники Ороско – их Вилья в плен и не брал), 120 человек попали в плен. Согласно декрету Хуареса от 1862 года 19 пленных офицеров были расстреляны. Однако раненых офицеров Вилья отправил в госпиталь.

Взятие Торреона стало, как оказалось, переломным моментом гражданской войны, поскольку конституционалисты впервые разбили в открытом бою действительно сильную федеральную армию, причем опиравшуюся на заблаговременно подготовленную оборону. Войска Вильи смогли захватить в городе огромные запасы боеприпасов и 16 орудий, которых так не хватало конституционалистам (среди трофеев оказалась и огромная пушка под названием «Эль Ниньо» – «ребенок»). Однако в то время многие в Мехико считали потерю Торреона досадной случайностью, которая объяснялась прежде всего трусостью генерала Мунгуи, а не превосходством отрядов Вильи. По крайней мере, так хотели видеть события сторонники режима.

Для Уэрты сдача Торреона грянула словно гром среди ясного неба. Генерал знал Вилью как неплохого командира небольшого вспомогательного кавалерийского отряда, однако отказывался видеть в нем стратегический или даже тактический талант. На суде командир гарнизона Мунгуя оправдывался тем, что вильисты имели большое превосходство в численности, а его собственные солдаты были деморализованы. Но больше всего Уэрту поразило утверждение Мунгуи о том, что по уровню боевой выучки конституционалисты превосходили наспех набранных в южных штатах рекрутов торреонского гарнизона. Суд не смог принять никакого решения, заявив, что оно не в его компетенции.

Уэрта двинул на освобождение Торреона хорошо оснащенную колонну федеральных войск во главе с лучшим генералом мексиканской армии Веласко, единственным, к кому с уважением относились и конституционалисты. Одновременно Уэрта надеялся, что горячий характер и неопытность Вильи заставят того совершить необдуманные действия в угаре победы. Казалось, что президент правильно просчитал ситуацию.

После взятия Торреона, оставив там отряд прикрытия, Вилья двинулся по железной дороге на север, чтобы захватить с ходу столицу Чиуауа – Сьюдад-Чиуауа. Некоторые его командиры не рекомендовали атаковать город. Во-первых, он был хорошо укреплен. Во-вторых, командир гарнизона генерал Меркадо был гораздо более опытным и смелым военачальником, чем Мунгуя. И самое главное – гарнизон Чиуауа состоял из закаленных в боях ороскистов, уроженцев северных штатов, поднаторевших в борьбе с Вильей еще с 1912 года.

Однако Вилья все же решился атаковать столицу штата, надеясь, что ее гарнизон будет подавлен известием о падении Торреона. 1 ноября 1913 года он предложил Меркадо капитуляцию и, получив отказ, начал штурм. Но на сей раз атака захлебнулась под хорошо продуманным пулеметным и артиллерийским огнем, а перешедшие в контрнаступление после шестичасового боя ороскисты отбросили нападавших от города. В ряде мест отступление отрядов Вильи стало напоминать бегство. Меркадо сообщал в Мехико о триумфе «героической «Северной дивизии» (по иронии судьбы, части федералов в Чиуауа носили то же название, что и группировка Вильи).

Вилья действительно оказался в крайне сложном положении. Отступать на юг было опасно, так как к Торреону как раз подходили свежие войска Веласко, и не возникало сомнений, что они отобьют город. На севере от Сьюдад-Чиуауа располагался крупный правительственный гарнизон Сьюдад-Хуареса, который еще не участвовал в боях. К тому же Сьюдад-Хуарес находился прямо на границе с США, и американцы могли воспользоваться сражением за этот город как предлогом для интервенции в Мексике. Куда бы ни отходил Вилья от Сьюдад-Чиуауа, он рисковал попасть в клещи, тем более что федералы могли перебрасывать войска по железной дороге довольно быстро. В Мехико считали, что окончательный разгром Вильи является делом нескольких дней.

Но тут Вилья применил ход, не описанный ни в одном учебнике военной тактики. Его отряд захватил поезд, на котором перевозился уголь между Сьюдад-Хуаресом и Сьюдад-Чиуауа. От имени начальника поезда в Сьюдад-Хуарес было передано телеграфное сообщение о появлении поблизости отрядов Вильи. В ответ пришел логичный приказ немедленно возвращаться, периодически информируя о месте нахождения поезда. Вилья погрузил в вагоны около 2 тысяч бойцов, и поезд направился обратно на север. На каждой крупной станции под дулом пистолета телеграфисты сообщали, что поезд с углем следует без происшествий. Ночью 15 ноября 1913 года поезд прибыл на вокзал Сьюдад-Хуареса, и захваченный врасплох гарнизон капитулировал без единого выстрела. Даже если сообщения о приближении вильистов и поступили бы вовремя, способность гарнизона к активному сопротивлению была более чем спорной: большинство офицеров проводили ночи в увеселительных заведениях в соседнем американском Эль-Пасо.

Американцев опять приятно поразил жесткий порядок, установленный Вильей в городе. После столь дерзкого захвата Сьюдад-Хуареса Вилья стал героем американской прессы. Его стали называть лучшим генералом конституционалистов. Вилья приказал помиловать командира гарнизона генерала Франсиско Кастро, который в 1912 году отменил приказ о расстреле самого Вильи Уэртой. Кастро было разрешено перебраться в США. Местные революционеры передали Вилье список 128 активных сторонников Уэрты, ответственных за репрессии в городе. Однако Вилья распорядился помиловать их, чтобы не запачкать репутацию революции.

Узнав о неожиданном захвате Сьюдад-Хуареса, Ороско потребовал от генерала Меркадо разрешения немедленно выступить на север и отбить город, пока вильисты еще нежатся в лучах победы. Но Меркадо колебался, и когда Ороско все-таки получил разрешение выступить на север, Вилья был готов к бою. Правда, его войска устали, к тому же Вилья не хотел сражаться прямо в городе, чтобы не провоцировать американцев. Исходя из этого, командир конституционалистов принял парадоксальное решение дать бой подходившим частям Ороско прямо в полупустыне, недалеко от городка Терра-Бланка, примерно в двадцати милях к югу от Сьюдад-Хуареса.

Перед рассветом 23 ноября 1913 года ночевавшие на улицах города солдаты получили приказ немедленно выступать, причем «без женщин». Это означало, что предстоит серьезная битва. Войска (около 6200 человек) двигались, не соблюдая строя, за исключением костяка вильистов, которых Вилья недавно привел под Торреон. Однако большинство солдат служили в частях Вильи совсем недавно, и трудно было предугадать, как поведут они себя в бою на открытой местности.

Вилья выбрал удачную позицию на холмах, перед которыми простирались сыпучие дюны, сковывавшие возможные атаки неприятельской кавалерии. Бой начался 23 ноября, когда федеральные войска (в основном ороскисты) высадились из поезда и немедленно бросились в атаку. Первый день был ужасным для вильистов. Вражеская артиллерия наносила им мощные удары, а войска под руководством одного из лучших генералов Ороско Салазара дрались очень упорно. Казалось, вот-вот – и вильисты не выдержат натиска. Но на второй день Вилья бросил свою кавалерию во фланг противника, и Салазар стал отходить, боясь попасть в окружение. Вильисты начали бить по отступавшим шрапнелью, и вскоре отход федеральных сил превратился в бегство. Федеральные силы потеряли более тысячи человек убитыми. Три поезда достались Вильи в качестве трофея. Интересно, что Вилья применил тот же самый эффектный прием, что и Салазар годом раньше: он направил начиненный динамитом состав на поезд врага.

Сражение под Терра-Бланкой оказалось полной победой над лучшими частями федеральных войск – ветеранами-ороскистами. Вилья приказал расстрелять всех захваченных в плен сторонников Ороско и двинулся на юг, чтобы снова попытаться захватить столицу штата. Карранса прислал своему генералу поздравительную телеграмму. Однако мало кто увидел тогда в этой блестящей победе слабые стороны военного дарования Вильи, которые вскоре предопределили сокрушительное поражение этого командира в гражданской войне. Прежде всего, Вилья не имел обыкновения оставлять резерв на случай непредвиденного развития событий. В ходе боя он перебрасывал части с одного участка на другой, что в условиях плохой связи и неважной дисциплины многих командиров было весьма нелегким делом. Фланговые кавалерийские атаки рассчитывались только на внезапность. В случае же применения противником грамотно выстроенной обороны с достаточным количеством пулеметов такие атаки могли привести к гибели лучшей конницы в считаные минуты. Наконец, Вилья пока еще не умел грамотно располагать собственную артиллерию.

25 ноября 1913 года в Сьюдад-Чиуауа вернулись остатки разгромленной армии Ороско. Генерал Меркадо пал духом и принял решение сдать город без боя. Напрасно богатые жители Чиуауа (и многие бедняки, поддерживавшие Ороско) пытались уговорить генерала сражаться. Жители города даже предложили полностью взять войска Меркадо на довольствие: они боялись, что, взяв город, Вилья будет мстить за своего убитого друга – бывшего губернатора Абрахама Гонсалеса. Для паники со стороны Меркадо было не очень много оснований. Войска Вильи также понесли большие потери при Терра-Бланке и вряд ли были готовы испытать нечто подобное при лобовых атаках столицы штата. К тому же федеральные войска под командованием Веласко уже почти подошли к Торреону, из которого они смогли бы по железной дороге быстро подоспеть на помощь защитникам Сьюдад-Чиуауа.

Но Меркадо уже не верил в победу, и отряды ороскистов стали покидать город (ведь они не могли рассчитывать даже на плен) и переходить к партизанской войне. Оставив в городе около 200 человек для охраны общественного порядка вплоть до подхода Вильи, Меркадо с большим обозом, в котором было много мирных жителей (включая прежних некоронованных королей Чиуауа Луиса Террасаса и Энрике Криля), 27 ноября начал полное лишений отступление на северо-запад, к пограничному городу Охинага. Это был последний город в штате Чиуауа, находившийся к началу 1914 года в руках правительства. Сперва отступавшие двигались на поезде, но партизаны разобрали рельсы, и совсем недалеко от Сьюдад-Чиуауа пришлось спешиться. Дальше путь пролегал по безводной местности, и припасы стали подходить к концу. Большую часть амуниции и вооружений солдаты сожгли, не в силах нести их на себе. 12 декабря оборванные и истощенные федералы добрались до Охинаги. Пока Меркадо приходил в себя, отряды Ороско начали совершать вылазки в окрестные городки и деревни. Однако теперь уже они, а не Вилья были на положении партизан.

А вот в соседней Коауиле дела конституционалистов не поправились и после отъезда оттуда Каррансы. Этот штат имел принципиальное отличие от соседних Соноры и Чиуауа.

В Соноре, как уже упоминалось, восстание против Уэрты подняло местное правительство (кстати, и сами тамошние революционеры предпочитали, чтобы их именовали официально – «войска штата»). С самого начала конституционалисты контролировали столицу и основную часть территории. Их войска получали хорошее жалование, а оружие шло из США. В Чиуауа, наоборот, восстание было спонтанным, народным, что в сочетании с популярностью Вильи позволило превратить партизанскую войну в регулярную.

В Коауиле не было ни дружественного конституционалистам правительства штата, так как губернатора Каррансу быстро выбили из столицы и крупных городов, ни спонтанного народного восстания. Военный руководитель восстания в Коауиле генерал Пабло Гонсалес был человеком невоенным и никто не находил в нем задатков военачальника-самородка, каковыми в изобилии обладали Обрегон в Соноре и Вилья в Чиуауа.

Несмотря на то, что федеральные генералы в Коауиле тоже не отличались стремительностью маневра, весь июль и август 1913 года после взятия ставки Каррансы в Монклове они медленно, но верно продвигались на север и 7 октября заняли важный пограничный город Пьедрас-Неграс. Фактически весь штат, по крайней мере его основные населенные пункты и железные дороги, перешел под контроль Уэрты. Выбитые из Коауилы революционеры отступили в соседний штат Нуэво-Леон и решили компенсировать свои неудачи взятием его главного города, металлургической столицы Мексики Монтеррея.

Однако среди руководства тамошних повстанцев разгорелась нешуточная борьба за власть, главными участниками которой были генералы Лусио Бланко и Хесус Кастро. А тут еще подошла из Коауилы «армия» Пабло Гонсалеса, которого Карранса назначил командующим всеми силами конституционалистов на северо-востоке Мексики. Но Бланко не пожелал ставить свой отряд под командование человека, проигравшего все основные бои и выбитого федеральными войсками из родного штата. С полным на то правом Бланко считал себя гораздо более толковым военачальником, чем Гонсалес. В конце концов, в спор был вынужден вмешаться сам «верховный главнокомандующий», который отозвал Бланко в Сонору.

Гонсалес стал постепенно стягивать кольцо осады вокруг Монтеррея. 23 октября он начал атаку на город, рассчитывая, что к ней скоро присоединятся около 3 тысяч бойцов, ранее находившихся под командованием Бланко. Однако по неизвестным причинам они так и не появились. В течение первого же дня наступления революционерам удалось ворваться в Монтеррей и прижать его защитников к самому центру города. Но 24 октября на выручку гарнизона подоспели подкрепления из столицы Коауилы Салтильо, и Гонсалес приказал отступать. Его солдаты успели захватить большое количество снаряжения, но на фоне общей неудачи наступления это не очень утешало командира.

Не добившись победы под Монтерреем, Гонсалес стал оттягивать свои войска на юг в штат Тамаулипас, где было меньше федеральных сил. Собрав около 5 тысяч бойцов, Гонсалес сначала занял город Линарес, а с 14 ноября 1913 года приступил к осаде главного города штата Виктории. Гарнизоном командовал генерал Рабаго (тот самый, который арестовал губернатора Чиуауа Абрахама Гонсалеса; в июне 1913 года он был снят с должности командующего федеральными силами в штате Чиуауа). Благодаря активной пропаганде, живописующей зверства революционеров, Рабаго удалось мобилизовать как собственные войска, так и большую часть населения Виктории. Около 500 мирных жителей взяли в руки оружие, чтобы помочь защитникам города. Гонсалесу пришлось столкнуться с упорной обороной. Численное превосходство осаждавших все же сказалось, но только после двух дней упорных боев конституционалисты вступили в сильно разрушенный, объятый пожарами город. Вместе с остатками гарнизона из Виктории ушли примерно две тысячи мирных жителей.

Странно, что Рабаго не стал отступать по хорошей дороге на юго-восток к порту Тампико, а избрал труднопроходимый путь через горы. Видимо, он рассчитывал, что преследовать его не станут. Однако условия пути были настолько тяжелыми, что большая часть мирных жителей вернулась обратно в Викторию, а сами солдаты бросили много снаряжения, которое затем подобрали революционеры.

Гонсалес двинулся на Тампико, но тамошний гарнизон оказался ему не по зубам, и важный атлантический порт еще на несколько месяцев остался в руках правительства.

Вторая половина 1913 года на северо-западном театре военных действий в Соноре не отличалась столь жестокими и стратегически важными сражениями, какие имели место в Чиуауа и Коауиле. В единственном штате, с самого начала боев находившемся в руках конституционалистов, возникли серьезные внутренние разногласия. В июле 1913 года из «отпуска по состоянию здоровья» вернулся законный губернатор Соноры Майторена. Большинство членов высшего военного руководства Соноры, в первую очередь генералы Хилл и Кальес, продолжали считать его трусом и настаивали, чтобы Майторена не возвращался. Однако главный военный гений Соноры Альваро Обрегон неожиданно поддержал возвращение блудного сына. Дело в том, что у самого Обрегона тогда уже испортились отношения с временным губернатором Пескейрой. Тот, например, отказался наказать офицера, который угрожал Обрегону расправой во время боевых действий. Генерал надеялся, что Майторена и Пескейра займутся друг другом и оставят его в покое.

28 июля 1913 года основные военачальники Соноры собрались на совещание, чтобы решить, кто же станет (или останется) губернатором штата. Позиции Пескейры были более предпочтительными, но Майторена все же отстоял свои права и вновь занял пост. При этом контроль за военными действиями был оставлен в руках Обрегона.

Последний, хороший генерал, оказался еще и опытным политиком. Обрегон пригласил Каррансу приехать в Сонору, и «верховный главнокомандующий», которого теснили федералы в его родном штате, с благодарностью согласился. Генерал встретил Каррансу 14 сентября 1913 года в местечке Сан-Блас, штат Синалоа, как только тот спустился с гор Сьерра-Мадре. Узнав, что окопавшийся в порту Гуайямас генерал Охеда планирует выслать для его захвата колонну солдат, Карранса испугался и попросил Обрегона о крупном военном эскорте. Обрегон немедленно его предоставил и сопровождал Каррансу в его дальнейшем пути на поезде в столицу Соноры Эрмосильо. С этого времени Обрегон стал любимым генералом Каррансы, что уже вскоре сыграло свою роль в мексиканской истории. Майторена всячески пытался обойти Обрегона в изъявлении верноподданнических чувств по отношению к Каррансе, но это ему не удалось. Губернатор не сумел даже достать автомобиль для передвижений «верховного главнокомандующего», так как единственное авто оказалось сломанным, а толкового механика не нашлось.

Заняв в мае 1913 года всю территорию Соноры за исключением порта Гуайямас, войска Обрегона вышли к границе штата Синалоа. Политическая ситуация там была непростой. В феврале 1913 года губернатор штата Риверос признал Уэрту, но тот снял его с должности. После этого Риверос перешел в лагерь конституционалистов, и Карранса вновь назначил его губернатором. Обрегон поначалу не хотел сотрудничать с Риверосом, но вернувшийся Майторена был на сей счет иного мнения: ведь он сам тоже повел себя в феврале 1913 года не лучшим образом. Вплоть до августа 1913 года Обрегон вел переговоры с Риверосом о совместных боевых действиях против федералов. Наконец соглашение было достигнуто: власти Синалоа признали Обрегона верховным главнокомандующим, а в обмен на это войска Соноры перешли границу штата и стали снабжать партизанские отряды в Синалоа оружием и боеприпасами.

Благодаря активному набору добровольцев среди индейцев яки войска Обрегона существенно увеличили свою численность, и генерал начал осторожное продвижение на юг вдоль тихоокеанского побережья. В отличие от боев в Чиуауа, здесь приходилось полагаться не на железные дороги, которых практически не было, а на лошадей и мулов. Армия Обрегона, не в пример «Северной дивизии» Вильи, была в основном пехотной, и это тоже сказывалось на темпах кампании.

Командующий гарнизоном правительственных войск в важном портовом городе Масатлан, генерал Рейнальдо Диас еще в июле предупреждал Мехико о надвигавшейся опасности и просил подкреплений. Генерал был готов в случае присылки ему подмоги задержать Обрегона на границе Соноры и Синалоа. Тогда с тыла по революционерам мог бы ударить и гарнизон Гуайямаса. Примерно в это же время местные партизаны попытались напасть на столицу штата город Синалоа, но были довольно легко отбиты. Это позволило военному министерству в Мехико расценить предостережения Диаса как ненужное паникерство. Однако когда вместо партизан в дело вступили регулярные по сути войска Обрегона, стало ясно, насколько был прав однофамилец свергнутого диктатора.

Уже в конце августа 1913 года войска Обрегона нанесли правительственным силам ряд чувствительных поражений, а к началу сентября почти весь штат, за исключением городов Синалоа, Масатлан и Кулиакан, был в руках конституционалистов. Причем настолько прочно, что Карранса смог проехать из Синалоа в Сонору на поезде. 5 октября столица штата также была взята Обрегоном, и к декабрю в руках правительственных войск оставался только порт Масатлан, который Обрегон побаивался штурмовать, потому что с моря город прикрывали федеральные ВМС.

Таким образом, к началу декабря 1913 года правительственные войска потерпели на севере Мексики поражения на всех основных фронтах, причем особенно болезненным был разгром лучших сил федеральной армии в Чиуауа. Однако тут, казалось, забрезжила новая надежда. В начале ноября войска генерала Веласко наконец подошли к Торреону и приступили к планомерной осаде города. Как и Обрегон, Веласко методично стягивал кольцо окружения, попутно занимая важные города в Коауиле и Дуранго. 9 декабря 1913 года он начал штурм Торреона, и на следующий день федеральные войска ворвались в город. Но большинству защищавших Торреон революционеров удалось выскользнуть из города и забрать с собой практически все военное снаряжение. Тем не менее взятие Торреона было широко распропагандировано правительственной прессой как перелом в войне. А наиболее отличившихся офицеров Веласко наградили орденами.

Весь 1913 год не прекращались и боевые действия в Морелосе, а также в сопредельных с ним штатах. Однако они не представляли угрозы для режима, потому что сапатисты были по-прежнему недостаточно хорошо организованы и им, как и раньше, не хватало оружия и боеприпасов. Сапата отправил гонца в США к бывшему вице-президенту Мадеро Васкесу Гомесу, чтобы тот организовал отправку оружия на юг. Но из этого ничего не получилось, так как было неясно, как транспортировать столь опасный груз через занятую войсками Уэрты территорию. Отряды Сапаты не контролировали ни один из морских портов, поэтому доставка кораблем тоже отпадала.

Сапата объявил войну Уэрте как узурпатору, однако он не подчинялся Каррансе и считал северных конституционалистов лишь союзниками в борьбе против общего врага. Какой-либо координации действий между повстанцами на юге и севере не существовало. Программой борьбы Сапаты по-прежнему был «план Айялы», но после перехода Ороско на сторону Уэрты крестьянский вождь провозгласил лидером революции себя самого. Вскоре Сапате удалось наладить некое подобие дисциплины в собственных отрядах, получивших название «Освободительная армия Юга и Центра». Численность сапатистов было трудно определить в каждый конкретный момент, так как большинство партизан еще и занимались сельским хозяйством. Они собирались лишь для выполнения конкретной боевой задачи, после чего рассеивались.

После отзыва Роблеса Сапата перенес свою ставку в соседний штат Герреро и стал готовиться к крупной операции. Предполагалось захватить один из ключевых городов юга страны, чтобы преподнести диктатору сюрприз накануне намеченных на 26 октября 1913 года президентских и парламентских выборов. Как и конституционалисты, сапатисты эти выборы бойкотировали, что, в чем мы убедимся чуть позже, было, в общем-то, на руку Уэрте.

4 октября 1913 года ставка Сапаты издала приказ, по которому разрозненные партизанские отряды преобразовывались в некое подобие регулярной армии. Командиры отрядов должны были присвоить всем своим подчиненным звания. Причем, например, капрал одного отряда был обязан подчиняться старшему по званию любого другого отряда (ранее никто из бойцов не признавал над собой вообще никого, кроме своего командира). На марше и в бою солдаты и офицеры непременно должны были находиться в боевых порядках своих частей. Боец не мог отлучиться с поля боя без письменного разрешения командира. Были ужесточены наказания за самочинные реквизиции. Войскам предписывалось уважать крестьянскую собственность.

Повстанческие силы Сапаты были единственными, имевшими четкую программу социальных реформ, прежде всего в аграрном вопросе. При штабе Сапаты постепенно сложился кружок радикальных интеллигентов, которые продолжали разрабатывать проекты переустройства основных сторон мексиканской действительности после свержения Уэрты. Однако Сапата запретил любые экспроприации, за исключением земельной собственности «врагов революции», которые на практике содействовали режиму Уэрты. Точно такой же порядок существовал и в рядах северных конституционалистов, причем там экспроприации применялись гораздо шире, чем в Морелосе.

Правительственные силы фактически покинули Морелос в начале октября 1913 года, когда был отозван (сперва в отпуск, а потом и окончательно) палач штата генерал Хувенсио Роблес. Крестьяне Морелоса провожали офицера-карателя народными балладами. В одной из них были такие слова:

Бог простит тебя, Хувенсио Роблес,За столько варварства и бандитизма,За столько постыдных и ужасных дел,Что ты совершил в нашей местности!

Осенью 1913 года после взятия Вильей Торреона Уэрта сознательно ослабил гарнизоны в Морелосе, Герреро и Пуэбле, чтобы бросить лучшие части на север. Федеральным частям юга страны было дано приказание удерживать крупные города и обеспечивать безопасность основных железных дорог.

Взятие Торреона побудило Сапату направить представителя к северным конституционалистам, чтобы совместными усилиями добиваться от США присвоения повстанческим силам статуса воюющей стороны. 20 октября 1913 года Сапата обратился к нации с манифестом, где говорилось, что «победа близка, и борьба подходит к концу». 24 октября он послал Франсиско Васкесу Гомесу в США письмо, в котором давал тому право представлять в Америке освободительное движение Юга и просил организовать получение кредита на закупку оружия.

Действия сапатистов и их сторонников на юге осенью приобрели наконец скоординированный характер. Сапата поручил ряду своих командиров по-прежнему беспокоить федеральные гарнизоны в Морелосе. Причем Сапата требовал одновременных рейдов против различных гарнизонов – затем, чтобы федералы не могли, как раньше, свободно перебрасывать войска на участок, находящийся под угрозой. Сам же он постепенно стягивал лучшие силы в штат Герреро, чтобы захватить его столицу – город Чилпансинго. Партизанские командиры в Герреро к тому времени признавали общее военное руководство Сапаты. Штурм затягивался только по причине отсутствия достаточного количества боеприпасов.

Итак, что бы ни писали столичные газеты, обычно завышавшие данные о потерях конституционалистов в разы, Уэрта подходил к новому 1914 году с весьма плачевными результатами именно в той области, где он не видел себе равных. С начала активных боевых действий на севере федеральная армия не владела инициативой (за исключением весенне-летнего периода в Коауиле). Фронт все ближе и ближе приближался к центру страны, а война приобрела характер противоборства двух регулярных армий. Так как конституционалисты владели почти всей мексикано-американской границей, они бесперебойно, пусть и формально незаконно, получали оружие и боеприпасы из США. С каждой неделей соотношение сил становилось все более неблагоприятным для федералов.

Тяжело шли дела у Уэрты и на внутриполитическом фронте. Как мы помним, в результате посольского пакта Феликс Диас не вошел в правительство, но оставил за собой право его формирования. Любые кадровые перестановки в кабинете подлежали согласованию между Уэртой и Диасом. Однако изначальный состав кабинета продержался недолго, хотя чисто с профессиональной точки зрения первое правительство Уэрты было не столь уж и плохим. (Правда, посланник американского президента Линд уподобил его «стае волков».) Да и отъявленными реакционерами многие министры отнюдь не являлись. Например, министр финансов Торибио Эскивель Обрегон в свое время рассматривался Мадеро как кандидат на пост вице-президента. Министр внутренних дел Альберто Гарсия Гранадос занимал этот же пост в переходном правительстве де ла Барры в 1911 году. Военный министр Мондрагон слыл артиллеристом-теоретиком, хотя его слабостью была безудержная коррупция. Еще при Диасе он в корыстных целях просил немцев увеличить цену приобретаемых Мексикой орудий. Не изменил Мондрагон своим привычкам и во время пребывания на посту главы военного ведомства при Уэрте.

Тот же с самого начала своего правления стал активно вмешиваться в деятельность всех министерств, не оставляя членам кабинета никакого пространства для самостоятельной работы. При этом диктатора интересовали не столько политические взгляды министров, сколько личная их преданность. А так как большинство министров считали себя обязанным назначением Феликсу Диасу, то Уэрта уже к осени 1913 года полностью заменил состав кабинета. Однако и новые министры его не удовлетворяли – правительственная чехарда лишь набирала обороты. За все 17 месяцев пребывания Уэрты у власти на 9 министерских постах сменились 32 человека. Причем особенно головокружительной была карусель вокруг Министерства иностранных дел, хотя стабильность внешнеполитического ведомства была необходима для активной работы по получению кредитов, денег и оружия из-за рубежа. Первый министр иностранных дел, бывший временный президент де ла Барра удержался на своем посту до июля 1913 года. Его преемник Федерико Гамбоа (американцы надеялись, что именно он станет новым президентом страны) усидел в кресле до сентября. За ним последовали Керидо Моэно (октябрь 1913-го – февраль 1914 года), Хосе Лопес Портильо (февраль – май 1914-го) и, наконец, Франсиско Карвахаль (июль 1914 года).

Уэрта имел также обыкновение тасовать министров по различным постам. Один и тот же человек мог быть поочередно министром образования, внутренних дел и экономического развития. Такая же чехарда (что было еще опаснее для государственного управления) наблюдалась и на постах заместителей министров – то есть тех, кто занимался всей текущей работой ведомств.

Причина, по которой Уэрта отставлял того или иного чиновника, могла быть и серьезной, но чаще разногласия касались не столь уж и глобальных вопросов. Диктатору не нравилось, что с ним вообще осмеливаются спорить. Например, Мондрагон летом 1913 года ушел в отставку вроде бы за дело – слишком явными были военные успехи конституционалистов. Его заменил генерал Бланкет, арестовавший Мадеро в феврале 1913 года. При нем ситуация не улучшилась, но, поскольку Уэрта считал Бланкета полностью лояльным, тот продолжал исполнять обязанности главы военного ведомства вплоть до окончательного краха режима.

Зато министр внутренних дел Гранадос был снят с должности в апреле 1913 года лишь потому, что выразил несогласие с планом президента по размещению одного из контингентов «руралес». Когда преемник Гранадоса был назначен Уэртой без консультаций с Феликсом Диасом, последний выразил протест, но диктатор оставил его без внимания.

В марте 1913 года Феликс Диас официально объявил о выдвижении своей кандидатуры на пост президента Мексики. Заключенный им с Уэртой «посольский пакт» не содержал конкретной даты голосования, но подразумевалось, что выборы состоятся в кратчайшие сроки. В апреле Уэрта пообещал провести президентские выборы в течение ближайших двух месяцев, однако Конгресс отказался объявлять дату новых выборов. Диас в знак протеста отозвал свою кандидатуру. Но 1 мая 1913 года парламент все-таки назначил выборы на последнее воскресенье октября, и Диас опять стал готовиться к выдвижению кандидатуры. Его сторонники в это время никак не могли сойтись в мнениях насчет кандидатуры вице-президента. Одни полагали, что вторым лицом в данной обстановке обязательно должен быть генерал, и предпочитали Мондрагона. Другие надеялись, что в стране все еще популярно имя Рейеса, и предлагали его сына Родольфо (тот занимал пост министра юстиции до сентября 1913 года). В конце концов, выдвинули бывшего временного президента де ла Барру.

Свою предвыборную программу сторонники Феликса Диаса объявили 16 апреля 1913 года. Она была крайне расплывчатой и вещала о честном правительстве, религиозной терпимости и решении аграрного вопроса, причем конкретные предложения касательно последнего полностью отсутствовали. Но если Диас рассчитывал, что Уэрта будет соблюдать положения «посольского пакта» и поддержит его кандидатуру, – он сильно ошибался. Диктатор предложил своему сообщнику срочно отправиться в Японию с крайне важной дипломатической миссией – он должен был поблагодарить Страну восходящего солнца за то, что представители приняли участие в праздновании столетия мексиканской независимости в сентябре 1910 года. Диас предпочел не спорить и согласился.

Уже тогда по Мехико ползли слухи о странных исчезновениях людей, критически настроенных по отношению к режиму. Пропадали журналисты и даже депутаты парламента. Все понимали, что речь идет о заказных убийствах, за которыми стоит сам временный президент. Всего за время правления Уэрты в столице было совершено около ста заказных убийств, одно из которых, как мы скоро увидим, окончательно рассеяло последнюю иллюзию легитимности режима.

Уэрта, отсылая Диаса в Японию, надеялся задержать его за границей вплоть до 26 октября, так как согласно конституции любой кандидат в президенты должен был находиться в стране в день голосования.

Едва Диас отбыл в свою «крайне важную» командировку, в Мехико образовался широкий политический фронт из сторонников Мадеро и конституционалистов – Объединительная национальная хунта, надеявшаяся выдвинуть сильного оппозиционного кандидата и легальным путем убрать Уэрту от рычагов власти. Но диктатор предпочел не испытывать судьбу и просто разогнал эту политическую группировку. Однако другие партии все-таки еще рассчитывали на более или менее свободные выборы. Либералы выдвинули кандидатуру Хесуса Флореса Магона. Католическая партия предложила баллотироваться министру иностранных дел Федерику Гамбоа, и тот даже подал в отставку, чтобы вести предвыборную борьбу. Партия противников переизбрания выдвинула бывшего соратника Мадеро по выборам 1910 года Франсиско Васкеса Гомеса.

В условиях столь бурной политической активности Уэрта решил позволить Диасу вернуться на родину. На тот момент стратегия диктатора состояла в том, чтобы выборы были признаны несостоявшимися. Тогда он как временный президент сохранил бы свой пост. А для провала выборов требовалось, чтобы ни один из кандидатов не получил абсолютного большинства. Диас, по замыслу Уэрты, должен был отобрать голоса у других кандидатов.

Предполагалось, что на сей раз к урнам явится как минимум треть избирателей. Поэтому Уэрта отдал указания всячески поощрять на местах низкую активность населения: например, просто не сообщать людям, где расположены избирательные участки. На севере, охваченном гражданской войной, ждать упорядоченного голосования вообще не приходилось, так как конституционалисты с самого начала объявили о бойкоте выборов.

Таким образом Уэрта стремился остаться у власти, сохраняя видимость неукоснительного соблюдения положений конституции. Однако это ему не удалось из-за бурных событий, развернувшихся осенью 1913 года вокруг парламента. Палата депутатов Конгресса 26-го созыва была избрана в 1912 году и состояла в основном из сторонников Мадеро. Иной была ситуация в Сенате, где выборы принесли большинство противникам убитого позже президента. После трагических событий февраля 1913 года некоторые депутаты нижней палаты покинули Мехико и присоединились к Каррансе. Но другие остались (позднее они утверждали, что сделали это по заданию конституционалистов) и образовали в палате депутатов мощный оппозиционный «блок обновления». Вскоре к этой группе присоединились и сторонники Феликса Диаса, возмущенные нарушением Уэртой положений «посольского пакта».

Сперва Уэрта старался не портить отношения с Конгрессом, все еще рассчитывая на признание со стороны США. Однако сам Конгресс вовсе не собирался одобрять все начинания диктатора. Уже упоминалось, что с апреля по июнь 1913 года депутаты вели бесконечные дебаты вокруг разрешения правительству на переговоры с иностранными кредиторами. Так как из-за этой тактики проволочек оставались нерешенными многие текущие вопросы управления страной, Уэрта предложил Конгрессу, очередная сессия которого закончилась 31 мая 1913 года, собраться на экстренную сессию в июне. Но депутаты отвергли инициативу временного президента и собрались на очередную сессию только 1 сентября.

Сразу же последовал новый кризис во взаимоотношениях парламента и правительства. Уэрта решил назначить одного из депутатов, Эдуардо Тамариса министром образования. По закону для этого Конгресс должен был дать депутату на это разрешение. Уэрта, считая этот вопрос формальным (таковым он, по сути, и являлся: если сам депутат хотел перейти на работу в правительство, парламент обычно не возражал), назначил Тамариса 17 сентября и в этот же день направил запрос в палату депутатов. Парламент же немедленно обвинил Уэрту в нарушении Конституции. Положение усугублялось тем, что многие либералы не могли представить себе на посту министра образования члена консервативной Католической партии. Это было нарушением непреложного порядка в стране, заведенного еще Хуаресом: церковь не должна ни прямо, ни косвенно заниматься народным образованием. В результате 108 депутатов (в том числе и сторонник Феликса Диаса) отвергли кандидатуру Тамариса, за которого проголосовали только 20 народных избранников.

Уэрта был неприятно поражен столь явным выражением оппозиционных настроений со стороны Конгресса. И тут масла в огонь подлил депутат Сената от штата Чьяпас Белизарио Домингес. Этот человек вызывал у коллег чувство ужаса и восхищения своими открытыми нападками на Уэрту Когда министр иностранных дел де ла Барра изложил сенаторам причины непризнания правительства Уэрты Америкой, Домингес прилюдно воскликнул: «Как могут Соединенные Штаты признать правительство, на котором кровь президента Мадеро и вице-президента Пино Суареса?!»

23 сентября 1913 года Домингес публично назвал Уэрту «предателем и убийцей» и просил Сенат дать ему официальные полномочия, чтобы от имени верхней палаты потребовать отставки диктатора. Сенат отказал в просьбе. Домингес же продолжал свои смелые выступления, пока у Уэрты не лопнуло терпение. Утром 8 октября 1913 года к дому Домингеса подъехали четверо полицейских, которые силой отвезли строптивого сенатора на городское кладбище, где уже была приготовлена свежая могила. Депутата хладнокровно убили и немедленно предали его тело земле.

Когда 8 октября Домингес не появился в парламенте, его коллеги сразу же заподозрили неладное. К министру внутренних дел была направлена немедленно учрежденная специальная комиссия, однако министр ничего не смог сообщить о месте нахождения Домингеса. В ответ на это депутаты пригрозили, что вплоть до выяснения обстоятельств исчезновения оппозиционного сенатора они не будут прерывать сессию. Вдобавок по предложению одного из сторонников Диаса депутаты приняли жесткую резолюцию из пяти пунктов. Основной, пятый пункт гласил: если Уэрта не сможет разъяснить инцидент с Домингесом и не обеспечит депутатам безопасности, Конгресс перенесет свою работу в место, где будут соблюдаться конституционные гарантии. Этого явного намека на возможность бегства Конгресса на территорию конституционалистов Уэрта уже не мог стерпеть.

9 октября 1913 года диктатор собрал экстренное заседание кабинета и предложил распустить Конгресс, если депутаты не отзовут свою резолюцию. Министры внутренних дел и обороны поддержали этот очевидно антиконституционный порядок действий. Министр иностранных дел был против, так как роспуск Конгресса ставил крест на перспективах признания режима со стороны США. Естественно, линия президента возобладала. Причем Уэрта тут же предложил еще и арестовать наиболее оппозиционно настроенных депутатов. Списки для ареста составлялись впопыхах, и туда попали даже члены первого правительства Уэрты, включая сына Рейеса Родольфо.

Собравшись на заседание 10 октября в 15.00, депутаты увидели, что внутри здания расположилась полиция, а снаружи парламент взят в кольцо военных. Министр иностранных дел от имени правительства попросил депутатов отозвать свою резолюцию, так как она якобы нарушает права кабинета министров. В ответ депутаты потребовали немедленно отвести от здания полицию и солдат, так как они не желают обсуждать этот вопрос под дулами винтовок. Тогда министр зачитал заранее подготовленный указ о роспуске Конгресса и признании всех его резолюций ничтожными. «Мексиканский народ» выберет себе новых депутатов одновременно с президентом 26 октября. Как только депутаты стали расходиться, полиция по заранее составленному списку арестовала 84 из них. Остальных, по списку, содержавшему 11 фамилий, задержали в течение 24 часов. Всех арестованных доставили в столичную тюрьму. Бросается в глаза, что из всех взятых под стражу, только один депутат представлял консервативную Католическую партию. Да и то его арестовали потому, что он был близким другом исчезнувшего Домингеса.

Как только известие о роспуске палаты депутатов достигло Сената, тот объявил о самороспуске в знак протеста против антиконституционных действий правительства. Уэрта, в свою очередь, объяснил нации роспуск палаты депутатов тем, что она якобы противилась усилиям правительства по умиротворению страны.

После роспуска Конгресса для многих потеряли смысл и президентские выборы. Снял свою кандидатуру лидер Партии противников переизбрания Франсиско Васкес Гомес. Диасу позволили вернуться в Мексику, однако активной кампании его сторонники не вели. Уэрта уже знал, что выборы не состоятся из-за низкой явки избирателей. Однако он хотел победить даже и на таком голосовании. Формально временный президент не значился в избирательных бюллетенях, но армии и государственным служащим было дано указание вписывать в бюллетени фамилию Уэрты как кандидата в президенты, а военного министра Бланкета – как кандидата в вице-президенты. В крупных городах, откуда ни возьмись, появились предвыборные плакаты с портретом Уэрты, который продолжал уверять, что власть ему не нужна.

26 октября 1913 года избиратели, как и предполагал Уэрта, не стали напрягать себя голосованием, в котором они не видели большого смысла. В штате Чиуауа, где избирательные участки открылись только в Сьюдад-Хуаресе, приняли участие в выборах менее 5 % избирателей. С мест сообщали об отсутствии интереса или о слабом интересе мексиканцев к выборам. Как и предполагалось, из тех, кто все-таки добрался до избирательной урны, большинство пожелало видеть президентом Уэрту, который вообще не баллотировался на этот пост. В результате президентские выборы были объявлены несостоявшимися, и Уэрта продолжал исполнять обязанности временного президента. Новый состав Конгресса был избран (в бюллетенях значились кандидаты от 26 партий), но после роспуска прежнего состава никто уже всерьез это учреждение не воспринимал.

События октября 1913 года окончательно подорвали последние остатки легитимности режима Уэрты. Международная пресса почти единогласно объявила голосование фарсом. Об этом же сообщал и специальный представитель президента США Линд. Мексиканская пресса к тому времени была уже «зачищена» и старалась не критиковать Уэрту. Непокорные журналисты исчезали, зато те газеты, которые поддерживали режим, получали щедрые субсидии. Хотя даже субсидии не помогли создать в Чиуауа мощную и популярную антиконституционалистскую газету.

Осенью 1913 года были ликвидированы и последние остатки автономии на местах. Как уже упоминалось, большинство губернаторов штатов поддержали Уэрту в феврале 1913 года или по крайней мере не выступили против переворота. Однако Уэрта стал немедленно заменять гражданских губернаторов военными. К сентябрю 1913 года в Мексике сохранили свои посты только четыре гражданских губернатора, которые вскоре тоже уступили свои кресла офицерам. Такая политика была самоубийственной: в оппозицию диктатуре загонялись даже те представители мексиканской элиты, которые в принципе были противниками Мадеро и революции в целом.

Разгон Конгресса и фальсифицированные президентские выборы вызвали гнев президента США Вильсона. Как уже упоминалось, его уже давно одолевали представители американских компаний, имевших коммерческие интересы в Мексике. Они требовали признания Уэрты, и Вильсон обещал подумать над этим после президентских выборов. Американцы надеялись, что на них победит клерикал Гамбоа, который будет проводить дружественную по отношению к иностранным инвесторам политику. Но у власти остался Уэрта, который при всем желании не мог считаться демократическим главой государства.

Вудро Вильсон считал себя президентом новой формации. Свою великую миссию этот человек видел в распространении демократии по образцу США в Латинской Америке вне зависимости от того, хотят этого латиноамериканские страны или нет. Как уже упоминалось, собственным карьерным дипломатам новый президент не доверял и предпочитал посылать для изучения обстановки в той или иной стране своих близких друзей и единомышленников. Точно так же Вильсон и поступил и в случае с Мексикой. Слабым местом такой неформальной дипломатии было то, что посланники Вильсона не говорили по-испански и относились к мексиканцам в лучшем случае как к детям-шалунам, которых надо было обучить уму-разуму.

Еще в июне 1913 года в Мехико прибыл первый посланник – журналист Уильям Хейл. В его задачи, в частности, входило изучение роли посла США Вильсона в свержении Мадеро. 15 июня Хейл отправил президенту Вильсону отчет, в котором свержение Мадеро абсолютно верно характеризовалось не как народное восстание, о чем твердил посол, а как военный переворот. Хейл подтвердил и сотрудничество американского посла с путчистами, назвав его историей, полной «предательства, подлости и убийств». В июле 1913 года посол Вильсон был отозван в Вашингтон и добился аудиенции у своего однофамильца в Белом доме. Разговор, видимо, был жестким, так как посол (вскоре ставший бывшим) подверг президента критике в своем выступлении перед комитетом Сената США по международным делам – случай, для американской дипломатической службы неслыханный.

Уэрта примерно первые полгода своего пребывания у власти относился к США осторожно – вероятно, все еще надеясь, что с президентом Вильсоном удастся договориться. В это же время в Мехико проходили организованные явно не без участия правительства антиамериканские демонстрации. В июле 1913 года студенты Мехико прошли по улицам столицы под лозунгом «Смерть гринго!». Уэрта как бы показывал северному соседу, что ему все труднее сдерживать народный гнев.

Между тем если Хейлу и удалось добиться отзыва из Мехико посла США, выполнить свою основную миссию дипломат-самоучка не сумел. Он неуклюже предлагал Уэрте посредничество в урегулировании внутренней смуты, если тот подаст в отставку и немедленно провозгласит новые выборы. Уэрта отказался даже обсуждать это предложение, расценив его как вмешательство во внутренние дела Мексики.

В конце июля 1913 года президент США Вильсон окончательно решил убрать Уэрту и содействовать образованию нового правительства Мексики.

В августе в Мексику прибыл новый посланник Вильсона – бывший губернатор Миннесоты Джон Линд. Тот тоже не говорил по-испански и к тому же считал главной бедой мексиканцев их приверженность отсталому католичеству. Показательным был уже тот факт, что Линд прибыл в Веракрус на борту американского военного корабля.

14 августа Линд представил министру иностранных дел Гамбоа свой мирный план. Предполагалось немедленно прекратить огонь и объявить перемирие (Линда нисколько не смущало, что против этого возражал уже уверенный в грядущей победе Карранса). Далее необходимо было провести свободные и честные выборы при обязательстве враждующих сторон признать их результаты. Уэрта в этих выборах участвовать права не имел. И опять эти положения никак не были согласованы с Каррансой, а тот отказывался от участия в любых выборах до отставки Уэрты.

Хотя миссия Линда считалась секретной, он немедленно начал раздавать газетам интервью, в которых подробно описывал свои предложения. В эти условиях Уэрта, которого сам подход в принципе устраивал, не мог согласиться с американской инициативой, так как боялся потерять лицо. Вдобавок он не видел смысла гарантировать иностранной державе свое неучастие в выборах, и без того уже запрещенное мексиканской Конституцией.

Линд, бывший крайне низкого мнения о всех мексиканцах, решил, что Уэрту можно купить. Он предложил содействовать в получении американского кредита, если Уэрта официально откажется от участия в выборах. Генерал был взбешен и отказался от дальнейших контактов с Линдом. Министр иностранных дел Гамбоа заверил американского эмиссара, что федеральное правительство контролирует большую часть территории страны (на тот момент это соответствовало действительности), а восстание на севере не удается подавить именно из-за благоприятной по отношению к повстанцам позиции США. Это утверждение имело под собой реальные факты – без контрабанды оружия из США конституционалисты не создали бы мощных и хорошо вооруженных армий.

После тяжелого разговора с Гамбоа 27 августа Линд снова отбыл в Веракрус, где находился еще несколько недель. Его миссия завершилась полным провалом. Сам спецпредставитель объяснял это в одной из своих депеш госсекретарю США так: мексиканцы казались ему «больше детьми, чем взрослыми людьми».

Президент США Вильсон сразу же после провала миссии Линда выступил перед обеими палатами Конгресса и заявил, что отныне Уэрта лишается права закупать в США оружие и боеприпасы. Уэрта, в свою очередь, справедливо подозревал, что посланцы Вильсона настроены по отношению к нему предвзято, поэтому решил отправить в Вашингтон собственного специального представителя – опытного дипломата Мигеля Самакону. Одновременно министр внутренних дел Уруттия направил телеграмму всем властям штатов со строгим указанием не допускать никаких враждебных действий против иностранцев (читай – американцев). Временный поверенный в делах США в Мехико, второй секретарь посольства О’Шоннеси предлагал принять Самакону неофициально на уровне госсекретаря (то есть сделать то же самое, что и мексиканцы с Линдом). Однако по рекомендации Линда Самаконе отказали в приеме на высоком уровне, и его миссия тоже провалилась.

После неудачи Линда Вильсон решил действовать двумя путями. Во-первых, он решил установить прямые контакты с конституционалистами. Во-вторых, дал указание военному ведомству разработать план вооруженного вторжения в Мексику в целях свержения Уэрты. Еще в июле 1913 года германский консул в Чиуауа сообщал о широко распространенных в этом штате слухах о предстоящей американской интервенции. Опровержения этих слухов со стороны госсекретаря США только содействовали их распространению.

На самом деле для этих слухов имелись веские основания. Еще во время пребывания Линда в Мехико президент Вильсон приказал Пентагону подготовить предложения о количестве войск, необходимых для свержения Уэрты. Военное ведомство немедленно разработало планы вторжения и прикрытия собственной границы. Пентагон теперь ждал только сигнала от госдепартамента, который должен был дать «зеленый свет» на вторжение. Некоторые американские генералы считали, что в случае нападения США на Веракрус (оттуда предполагалось кратчайшим путем, как и в 1846 году, добраться до Мехико) Уэрта может сам перейти американскую границу. При этом боеспособность и численность регулярной армии США в то время уступала мексиканской армии (даже без конституционалистов), и Уэрта в своем кругу хвалился, что может спокойно дойти до Сент-Луиса. В чем американцы наголову превосходили своего южного соседа, так это во флоте. Консул мексиканского правительства в Сан-Диего (Калифорния) сообщал, что американские морские офицеры открыто говорят о вторжении в Мексику в сентябре 1913 года.

В условиях предвоенного психоза американцев сильно беспокоила позиция Великобритании, которая имела солидные инвестиции в Мексике, прежде всего в сфере добычи нефти. Осенью 1913 года казалось, что для этих опасений есть все основания. Лондон объявил о назначении новым посланником при Уэрте сэра Лайонела Кардена, известного своим показным антиамериканизмом. По дороге в Мехико Карден остановился в США и сделал там ряд публичных заявлений, из которых следовало, что «сильный человек» Уэрта – это тот государственный деятель, который именно сейчас нужен Мексике. То же самое Карден сказал 7 октября в Веракрусе Линду, настоятельно рекомендуя США признать временного президента. Карден предлагал министру иностранных дел Великобританию Эдуарду Грею поддержать Уэрту даже вопреки мнению США, но МИД Германии считало, что Грей слишком слаб, чтобы позволить себе откровенно антиамериканскую линию.

Разгон Уэртой мексиканского Конгресса 10 октября 1913 года наконец-то дал Вильсону желанный повод к свержению неудобного генерала-президента военным путем. Американского президента, правда, сильно насторожило то, что уже через несколько часов после ареста депутатов Карден вручил Уэрте верительные грамоты. Германский посланник позднее сообщал в доверительном порядке американцам, что Карден стал главным советником Уэрты по основным вопросам внутренней и внешней политики (возможно, немец специально преувеличивал, чтобы рассорить британцев и янки). Тем не менее Вильсон поручил дипломатическим представительствам США запросить мнение всех ведущих стран относительно возможного американского вмешательства в события в Мексике.

Британцы, которых в то время больше всего беспокоили усиливавшиеся на европейском континенте военные приготовления Германии, дали американцам свободу действий. Министр иностранных дел Его величества Эдуард Грей обещал, что отныне все свои шаги в Мексике англичане будут согласовывать с Вашингтоном. Франция и Италия сообщили, что их реакция будет зависеть от позиции Англии. Германия заявила о своей незаинтересованности в мексиканских делах, однако дала понять, что воинственный курс американцев ей не по душе. Зато царь Николай II сам предложил США аннексировать Мексику, пообещав поддержку России.

Таким образом, европейцы были готовы бросить Мексику на произвол судьбы. В первых числах ноября 1913 года временный поверенный в делах США в Мексике вручил Уэрте самый настоящий ультиматум. Президент должен был немедленно подать в отставку, иначе США грозили отрезать Мексику от всех источников внешней помощи. Уэрта вроде бы не возражал, однако текст ультиматума просочился в прессу, и диктатор отверг неприемлемые для общественного мнения требования гринго. Есть версия, что ультиматум «слил» прессе Линд, который не был заинтересован в любом компромиссе с Уэртой. Но, возможно, передал ультиматум прессе сам Уэрта, чтобы иметь достойный повод его отвергнуть.

Вильсон был готов к немедленной вооруженной интервенции, но для ее успеха требовалась поддержка или хотя бы нейтралитет конституционалистов. Вильсон в свойственной многим американским государственным деятелям высокомерной манере не сомневался, что Карранса горячо поддержит план разгрома Уэрты войсками США.

Начало прямых американских контактов с Каррансой относится к раннему лету 1913 года, когда в ставку революционеров отправился еще один специальный эмиссар Вильсона – Реджинальд дель Валье. Прежде он был депутатом законодательного собрания Калифорнии и, в отличие от Линда и Хейла, хорошо говорил по-испански. После переговоров с Каррансой дель Валье должен был пробраться в Морелос и установить контакты с Сапатой. От краткой беседы с Каррансой у дель Валье остались самые неприятные впечатления. «Верховный главнокомандующий» желал от американцев только одного – возможности закупать оружие и боеприпасы. Об иных формах взаимодействия по свержению Уэрты Карранса отказывался даже говорить.

Дель Валье оказался еще более неуклюжим дипломатом, чем Линд. Он отправился в Мехико, где рассказал газетам о своей «секретной» миссии. Госсекретарю пришлось немедленно отозвать дель Валье, и поездка последнего в Морелос, естественно, сорвалась.

В октябре 1913 года свои услуги в качестве посредника на переговорах с Каррансой предложил госдепартаменту Джерри Таппер, представитель общественной организации «Международный форум мира». Госсекретарь поручил ему встретиться с Каррансой и сообщить о целях конституционалистов после их возможной военной победы. В конце октября Таппер (у которого, к неудовольствию Каррансы, не было никаких рекомендательных писем госдепартамента) провел переговоры с «верховным главнокомандующим» в Ногалесе. Карранса заявил, что дни Уэрты сочтены, но с Америкой он готов сотрудничать только при соблюдении ряда условий. Уязвленный госсекретарь Брайан (бывший председатель демократической партии США) ответил, что не имеет возможности в данный момент принять от Каррансы какой-либо письменный документ. На этом переговоры завершились.

Сам Карранса как через Таппера, так и через своих собственных представителей в США просил отменить эмбарго на поставки оружия в Мексику. Кроме того, он хотел признания за конституционалистами статуса воюющей стороны. От любых других форм сотрудничества с Америкой Карранса отказывался.

Однако американцы продолжали навязывать революционерам свои «добрые услуги». Через неделю после отъезда Таппера в Ногалес приехал уже знакомый нам Хейл. Он еще раз предложил Каррансе совместными усилиями убрать Уэрту. Вашингтон был готов предоставить конституционалистам оружие, статус воюющей стороны и американские войска для прямого вмешательства в конфликт. В обмен от Каррансы ждали гарантий прав и собственности американцев после свержения Уэрты, а также скорейшего проведения в Мексике свободных выборов. Правда, Хейл рекомендовал, как и в 1911 году, создать до выборов временное правительство с участием обеих воюющих сторон. Карранса против этого решительно возражал. Ведь и в 1911 году он был решительно не согласен с компромиссом, которого достиг Мадеро с режимом Диаса. Именно в этом Карранса и видел причину последующего переворота и убийства Мадеро. На сей раз, говорил Карранса, революционеры полностью распустят федеральную армию и уберут от власти всех, кто сотрудничал с узурпатором Уэртой.

Но самым главным итогом переговоров было жесткое предостережение со стороны Каррансы против военного вмешательства США, каким бы предлогом оно ни оправдывалось. Депеша Хейла крайне раздосадовала и Вильсона, и Брайана, рассчитывавших на куда более почтительное поведение Каррансы. Госсекретарь даже заметил, что глава мексиканских конституционалистов не понимает мексиканского конституционного процесса. Через Хейла Брайан сообщил Каррансе, что при таких условиях США не могут оказать повстанцам серьезного содействия. Карранса не настаивал, и переговоры опять прервались к взаимному неудовлетворению сторон.

Вильсон был раздосадован неуступчивостью Каррансы еще и потому, что как раз в это время Вашингтону удалось окончательно сломить сопротивление Лондона возможной интервенции. 13 ноября 1913 года Вильсон принял личного секретаря британского министра иностранных дел Уильма Тиррела. А уже на следующий день английский посланник в Мехико Карден во главе делегации иностранного дипломатического корпуса посетил Уэрту и потребовал его немедленной отставки. Одновременно Вильсон разослал во все американские посольства циркулярную депешу с разъяснением курса администрации в мексиканских делах. В этом документе прямо говорилось, что «если генерал Уэрта не уйдет в отставку под давлением обстоятельств, то долгом Соединенных Штатов будет убрать его менее мирными средствами». США обещали заранее проинформировать дружественные государства о начале вооруженного вмешательства.

Однако все воинственные заявления американцев разбивались о неуступчивость Каррансы, который не сомневался, что разделается с Уэртой собственными силами. Вильсон оказался в не очень-то простой дипломатической ситуации. Любой ультиматум, как известно, только тогда чего-нибудь стоит, если его выполняют. А тут получалось, что Уэрта фактически игнорировал все грозные окрики Вашингтона, и ничего не происходило. Линд просил хотя бы отменить эмбарго, как этого и желал Карранса.

В январе 1914 года с новой инициативой выступили британцы. Лондон обещал уговорить другие европейские державы присоединиться к его демаршу с требованием отставки Уэрты, если Вильсон одобрит этот шаг и представит программу будущего правительства Мексики. Возможно, рассуждали англичане, мексиканскому диктатору будет удобнее покориться европейскому, нежели американскому давлению. Но к тому времени американцы убедились в полной бескомпромиссности Каррансы и ответили, что кратчайшим путем достижения мира в Мексике является предоставление обеим воюющим сторонам полной свободы рук в войне друг с другом.

Интересно, что в случае выработки некоей компромиссной правительственной программы, которая удовлетворяла бы и Уэрту, и Каррансу, еще неизвестно, какая из сторон оказалась бы более склонной к осуществлению в Мексике структурных социальных реформ. Конечно, Уэрта был диктатором, но, как мы убедились, и Карранса правил на подвластной ему территории отнюдь не демократическими методами, причем оба соперника оправдывали фактическое попрание конституции условиями военного времени. Что же касается их социальных программ, то Уэрта был готов идти на более глубокие преобразования, чем Карранса – пусть и либеральный, но все-таки помещик.

Вся экономическая программа Каррансы сводилась к практически полному отсутствию этой самой программы. В одном из декретов глава конституционалистов объявил, что все иностранные граждане получат компенсацию за ущерб, причиненный им в ходе гражданской войны. Кроме того, он строго запретил проводить любые экспроприации и конфискации собственности, особенно земельной. Карранса допускал лишь (и то под давлением своих военачальников) временный секвестр угодий врагов революции. Однако эти поместья не распределялись между крестьянами или пеонами. Они поступали под управление властей, которые за счет эксплуатации асиенд финансировали военные расходы, прежде всего приобретение оружия. В Соноре был создан специальный офис по управлению секвестрированным имуществом. Примечательно, что условия труда крестьян и пеонов на временно изъятых асиендах были ничем не лучше, чем при прежних хозяевах-контрреволюционерах.

Уэрта же первоначально проводил в основных областях социальной политики не менее радикальную политику, чем его предшественник. Волей случая вырвавшись из бедности, Уэрта уделял повышенное внимание образованию, цену которому он знал гораздо лучше, чем выходец из богатой семьи Мадеро. При Мадеро доля государственных расходов на образование в федеральном бюджете составляла 7.8 %, что лишь ненамного превышало аналогичный показатель эпохи Диаса – 7,2 %. За время краткого правления Мадеро было построено примерно 50 новых школ в сельской местности, да еще правительство стало субсидировать программу школьных обедов для бедных учеников.

При представлении первого бюджета нового кабинета Уэрты на 1913-1914 годы расходы на образование было решено увеличить до 9,9 % (таких цифр этот показатель достиг вновь только в 1922 году). При этом министр образования Эстаньоль подчеркивал в обращении к Конгрессу, что правительство намерено поддерживать сооружение школ и детских садов, прежде всего в сельской местности и бедных кварталах городов. В богатых кварталах Мехико правительство тратит на тысячу мест в детских садах 100 тысяч песо, но эти детские сады доступны только зажиточным столичным семьям. Эстаньоль пообещал, что теперь правительство будет строить образовательные учреждения в бедных пригородах столицы. В целом министр образования просил Конгресс согласиться с выделением на нужды образования 4,5 миллиона песо, на которые правительство обещало построить 5 тысяч новых школ.

Министр отмечал, что особенно важно охватить образованием индейские деревни, многие жители которых до сих пор не знают государственного испанского языка. Такой подход сильно контрастировал с эпохой Диаса, когда индейцев считали низшей и вымирающей расой, балластом для страны. Конгресс одобрил бюджет министерства образования и одновременно выделил деньги на увеличение зарплат учителям на 25 %. Вся территория страны была разделена на 36 образовательных зон, состоявших, в свою очередь, из 500 образовательных округов. Предполагалось, что в каждом округе будет построено 10 новых сельских школ. Планы правительства встретили восторженный прием на местах. Многие коммуны решили выделить средства на поддержку строительства школ, а некоторые индейские общины бесплатно работали на возведении зданий.

Конечно, осуществлению столь честолюбивых планов мешали боевые действия и постоянные перестановки в правительстве. К моменту отставки Эстаньоля летом 1913 года успели построить около 35 новых школ, но к сентябрю того же года в строй ввели 131 сельскую школу на 10 тысяч учеников. В условиях войны и инфляции это было хорошим достижением.

Новый министр образования Наранхо, продолжая программу школьного строительства, решил коренным образом реформировать и высшее образование Мексики. Как уже упоминалось, при Диасе под влиянием «сьентификос» в учебных программах основное внимание уделялось точным наукам. Будущий специалист должен быть только беспристрастным технократом, но отнюдь не сознательным гражданином. Гуманитарные предметы при Диасе изучались на последнем курсе, который многие студенты просто бросали, так как чувствовали себя достаточно подкованными по основной, технической специальности.

Наранхо был противником естественнонаучного детерминизма и справедливо полагал, что человеческое общество не подчиняется строго математическим законам развития. Он хотел, чтобы человек с высшим образованием помимо узкоспециальных знаний обладал еще и четким мировоззрением, так как именно из образованного класса выходили почти все государственные чиновники и политики. В декабре 1913 года программа высших учебных заведений была изменена, и первые три курса обучения дополнены такими предметами, как литература, история и философия.

При Уэрте впервые правительство стало уделять внимание нуждам коренного населения страны (что неудивительно, если учесть, что и сам он на три четверти был индейцем). Вместо оскорбительных насмешек над «тупыми и ленивыми» индейцами газеты стали именовать их «бронзовой расой». Во время традиционного празднования Дня Куаутемока (ацтекский вождь, который оборонял Мехико против испанских конкистадоров в XVI веке) правительство впервые направило оркестр столичной полиции для участия в церемонии. Был учрежден этнографический институт, который стремился сохранять и развивать традиционные индейские ремесла. При Уэрте министром федерального правительства впервые в истории страны стал чистокровный индеец – Аурелиано Уруттия, причем занимал он второй по важности пост министра внутренних дел. Конечно, это назначение было произведено прежде всего по политическим, а не по расовым мотивам. Однако Уруттия не отрекся от своих корней и стал направлять в индейские деревни бригады специалистов, помогавших развивать медицинскую и образовательную системы, которых во многих уголках страны еще не было.

Что касается аграрной реформы, то сначала Уэрта предполагал лишь продолжать линию Мадеро. Как и его предшественник, генерал и не помышлял о разделе крупных поместий, ведь это противоречило бы священному статусу частной собственности. Но, в отличие от Мадеро, Уэрта был куда более гибким политиком, и по большому счету каких-либо «табу» в его мировоззрении не существовало. Пока же Уэрта, как и Мадеро, собирался распределять между желающими пустующие государственные земли и оказывать поддержку тем, кто согласится их взять.

Уже 1 марта 1913 года правительство объявило, что в преддверии посевной кампании оно готово раздавать семена всем желающим бесплатно. В некоторых районах страны предполагалось разместить филиалы столичной агротехнической школы, которые должны были пропагандировать современные методы земледелия в зависимости от особенностей климата в каждой из земледельческих зон страны.

Не боялся Уэрта и продолжить осторожно начатую при Мадеро программу возрождения индейского общинного землепользования. В апреле 1913 года было дано разрешение возвратить 78 общинам земли, отнятые у них во время правления Диаса. Причем речь шла о землях воинственных индейцев яки, которых Уэрта таким путем старался перетянуть на свою сторону и убедить не поддерживать конституционалистов.

В конце весны 1913 года Уэрта решился на шаг, который Мадеро всегда казался слишком радикальным. Он захотел создать Министерство по аграрным вопросам и вдобавок вооружить это ведомство неплохим бюджетом. Интересно, что создание такого министерства успешно блокировал Конгресс, считавшийся более радикальным, чем правительство. Возможно, что депутаты, как и в случае с попыткой Уэрты осуществить заем на международном финансовом рынке, выполняли инструкцию Каррансы, который не хотел роста популярности правительства среди крестьян. Только в феврале 1914 года министерство было наконец создано, но уже через несколько месяцев пришедший к власти Карранса его упразднил.

Уэрта считал предложение Мадеро о покупке государством у помещиков земель для их распределения между крестьянами нереалистичным, потому что помещики стремились продать свои угодья государству втридорога. Поэтому временный президент поручил своему министру финансов Эскивелю Обрегону разработать реальный механизм решения этого вопроса.

Министр придумал то же самое, что уже попытался (при сопротивлении Мадеро) осуществить в Чиуауа Абрахам Гонсалес. Эскивель Обрегон исходил из того, что многие помещики, чьи земли заложены-перезаложены в разных банках, обрадуются возможности сбыть с рук хотя бы часть своих угодий. Но проблема в том, что у крестьян нет средств, чтобы эти земли приобрести. Поэтому государство должно сыграть здесь роль посредника. Министр предложил выпуск государственных ценных бумаг, с помощью которых крестьяне могли бы финансировать приобретение собственных участков.

Однако в Мексике того времени владение поместьем служило не только и не столько средством извлечения прибыли. Оно было показателем общественного статуса личности, что ценилось гораздо дороже. Чем большим количеством гектаров владел тот или иной человек, тем большим авторитетом пользовался он в высших слоях общества. Поэтому план Эскивеля Обрегона, наверное, не удался бы из-за нежелания помещиков расставаться с символом своего привилегированного положения. Но, так или иначе, «прогрессивный» Конгресс отказался одобрить предложения министра финансов. Скорее всего, за этим тоже стояло стремление Каррансы не допустить роста популярности режима. Зато начиная с лета 1913 года многие помещики, напуганные социальными экспериментами Уэрты, стали переходить в лагерь конституционалистов.

Но правительство не смирилось с поражением своей аграрной инициативы. Как уже упоминалось, первым министром по аграрным вопросам в истории Мексики стал депутат Тамарис, из-за утверждения которого у Уэрты возник очередной кризис в отношениях с Конгрессом. Назначение Тамариса, который придерживался консервативных взглядов, вроде бы не сулило скорых перспектив радикального решения земельного вопроса. Он тоже был противником экспроприации собственности, однако предложил Конгрессу идею, которую, опять же, пытался воплотить годом раньше Гонсалес в Чиуауа. Тамарис внес законопроект о прогрессивном налогообложении крупной земельной собственности. Государство фактически принудило бы помещиков избавиться от излишков земли с помощью налогового пресса. Но Конгресс вновь отклонил инициативу правительства.

Таким образом, можно сделать вывод, что именно Конгресс, где были сильны позиции сторонников конституционалистов, не позволил правительству Уэрты перераспределить земельную собственность в крупных масштабах.

Первые полгода пребывания у власти Уэрта не оставлял надежды добиться признания США, поэтому вел себя крайне осторожно по отношению к иностранным инвесторам на территории страны. Однако с течением времени он перешел к активным действиям и на этом участке внутриполитического фронта. Сначала правительство решило обложить налогом (3 сентаво за баррель) всю добываемую в стране нефть, но это могло рассматриваться как чисто фискальная мера, вынужденная нараставшими военными расходами. Тем не менее уже в сентябре 1913 года (после провала миссии Линда и замаячившей на горизонте угрозы американской вооруженной интервенции) депутат Моэно по согласованию с правительством предложил полностью национализировать нефтяную промышленность. В качестве обоснования своей инициативы депутат ссылался на пример европейских стран. Франция и Германия национализировали железные дороги, Англия – угольную промышленность. Почему же Мексика не должна контролировать собственные недра?

Уэрта использовал инициативу Моэно, чтобы припугнуть американцев, одновременно намекнув англичанам, что по отношению к ним национализация пока применяться не будет. Однако англичане были очень встревожены планами правительства. Именно тогда они отказались от самостоятельной линии в Мексике в пользу фактического подчинения американским интересам.

Чтобы подчеркнуть серьезность своих намерений, Уэрта назначил Моэно министром иностранных дел. Новый министр, в свою очередь, немедленно заявил о готовности отказаться от высокого поста и вернуться в Конгресс, если его усилия понадобятся для лоббирования законопроекта о национализации. Но когда на свое первое заседание собрался новый состав Конгресса, избранный в октябре 1913 года, правительство уже не форсировало принятие столь радикального закона, а сами депутаты на нем тоже не настаивали.

Весной 1914 года Уэрта рассматривал менее радикальный, но более эффективный план взятия под контроль нефтяного сектора. На этот раз предполагалось взять под контроль не саму добычу, а транспортировку «черного золота». Имея в своих руках нефтепроводы и портовые склады, правительство могло бы диктовать условия иностранным производителям. Однако весной 1914 года Уэрте было уже не до нефтяной промышленности: резко ухудшилась военная обстановка на севере.

Очень интересна политика Уэрты по отношению к организованному рабочему движению. Как уже упоминалось, самой влиятельной рабочей организацией Мексики был в то время «Дом рабочих мира» в Мехико. К концу правления Мадеро у него сложились крайне неприязненные отношения с властями. «Реакционер» Уэрта в 1913 году разрешил «Дому» официально отпраздновать 1 мая. Единственными условиями были отсутствие прямо направленных против правительства лозунгов и отказ «Дома» от поддержки конституционалистов. Но у рабочих лидеров и без того не имелось никаких причин для особой любви к помещику Каррансе. 25-тысяч демонстрантов, шедших под красными знаменами, призывали к введению восьмичасового рабочего дня и шестидневной рабочей недели.

Однако уже в конце мая руководство «Дома рабочих мира» решило провести совместную демонстрацию с либералами под антиправительственными политическими лозунгами. 25 мая на улицы Мехико вышли более 8 тысяч демонстрантов. Один из ораторов, сторонник конституционалистов Антонио Диас Сото-и-Гама открыто обвинил Уэрту в убийстве Мадеро. Генерал не мог стерпеть такого афронта ни от кого вне зависимости от политических убеждений. Полиция произвела аресты среди руководителей «Дома», а трое иностранцев из их числа были высланы из Мексики. Тем не менее сам «Дом» закрывать не стали – правительство давало понять, что против чисто профсоюзной деятельности оно ничего не имеет. С арестованными рабочими лидерами власти обращались довольно предупредительно.

После событий 25 мая руководство «Дома» отказалось от политических забастовок, однако развернуло широкую пропагандистскую деятельность. Группа толковых ораторов, прозванная «Красной трибуной», выступала перед желающими с анализом основных экономических и политических проблем страны. Критиковались государство в целом и капиталистический строй. Прямых нападок на Уэрту ораторы избегали. Постепенно ораторы «Красной трибуны» стали собирать многотысячные толпы, а по мере ухудшения военного положения режима их речи становились все более радикальными. В конце концов, Уэрта стал воспринимать «Дом рабочих мира» как агентуру конституционалистов. По его указанию полиция захватила и полностью разгромила здание. «Дом» был закрыт, а около 20 его руководителей оказались за решеткой. Сото-и-Гама вместе с некоторыми товарищами смог скрыться и встал под знамена Сапаты.

Репрессии Уэрты против «Дома» были вызваны не ненавистью генерала к рабочему движению, а возмущением политической антиправительственной деятельностью анархистского профсоюза. Гнев Уэрты усиливало то, что он считал свое правительство гораздо более расположенным к фабричному пролетариату, чем, например, кабинет Мадеро.

Для такой точки зрения у генерала были определенные основания. Уэрта хотел создать отдельное Министерство труда. Эти планы так и не воплотились в жизнь, однако уже через месяц после прихода Уэрты к власти инспекторы созданного Мадеро Национального ведомства труда (оно находилось в составе Министерства развития) начали поездки по фабрикам с целью обследования условий труда женщин. Если владельцы фабрик не соглашались добровольно улучшить условия, чиновники угрожали полным закрытием производства.

Уэрта также основал внутри ведомства труда специальное агентство, которое должно было стать прообразом общенациональной службы занятости. Всем предпринимателям настоятельно рекомендовалось сообщать новому агентству о свободных вакансиях. Еще федеральное правительство рекомендовало властям всех штатов организовывать на своем уровне ведомства по труду, чтобы содействовать улучшению условий жизни рабочего класса. Национальное ведомство стало публиковать ежемесячный бюллетень, в котором публиковались отчеты о состоянии условий труда на различных предприятиях. Экономические стачки режим Уэрты не подавлял. Государство активно подключалось к арбитражному разбирательству и принимало решения то в пользу бастующих, то в пользу предпринимателей.

Пропаганда конституционалистов с большим успехом преподносила режим Уэрты как клерикальный. После поражения консерваторов в гражданских войнах XIX века это было довольно серьезным обвинением в глазах политически активных мексиканцев. Однако на самом деле Уэрта относился к церкви терпимо (как, например, и к тем же рабочим) до тех пор, пока она не критиковала его правительство. Сама церковь, в свою очередь, со временем все более явно симпатизировала генералу просто потому, что Карранса занимал жесткую антиклерикальную позицию, столь традиционную для классического мексиканского либерализма.

Уэрта стремился использовать авторитет церкви (сохранявшийся на высоком уровне в сельской местности) в своих политических целях. 6 января 1914 года с согласия режима во всех храмах страны были проведены специальные службы в поддержку правительства. В то же время он без всяких колебаний закрыл католическую газету «Ла Унион Популар», критически настроенную по отношению к властям. Лидеры Католической партии Мексики (прежде всего кандидат в президенты Гамбоа) были возмущены подтасовками в ходе голосования 26 октября 1913 года. Протестовали католики и против роспуска Конгресса, в котором Католическая партия была довольно сильно представлена. В ответ на критику Уэрта просто арестовал лидера Католической партии Сомеллеру.

Таким образом, Уэрта проводил политику классического бонапартизма. Он был готов опереться на любые политические и социальные силы, если это укрепляло его власть. В отличие от Мадеро или Каррансы, генерала не имел жестких идеологических предрассудков, которые мешали бы ему проводить те или иные социальные меры. Конечно, Уэрту не назовешь образцовым революционером. Однако по целому ряду жгучих проблем мексиканской действительности его позиции были гораздо ближе чаяниям простых граждан, чем взгляды того же Каррансы.

Конституционалистская пропаганда добилась больших успехов и в стра не, и за ее пределами, рисуя Уэрту человеком, склонным ко всем мыслимым порокам. Его величали не иначе как алкоголиком и наркоманом. Наркоманом Уэрта не являлся, а вот выпивать действительно любил. Как мы уже говорили, он пристрастился к спиртным напиткам во время кампании по усмирению восстания на Юкатане в 80-е. С годами алкоголя ему требовалось все больше и больше, и на момент своего президентства Уэрта за обедом выпивал бутылку хорошего коньяку. Жена временного поверенного США передавала в виде светской сплетни слова Уэрты: единственными иностранцами, достойными уважения мексиканского народа, являются Хеннеси и Мартель.

Однако никто и никогда не видел генерала пьяным. Сколько бы он ни выпивал, это не мешало ему вникать во все государственные дела. В этом смысле он чем-то походил на Черчилля, который тоже не мог провести свой рабочий день без коньяка или виски. Но британского премьер-министра запойным алкоголиком не величали.

В отличие, например, от Мондрагона, Уэрту было трудно заподозрить в коррупции. Позднее, находясь в эмиграции в Испании, бывший президент жил довольно скромно. Для сравнения отметим, что коррупция в годы мексиканской революции имела широкое распространение во всех лагерях. В Соноре все знали о махинациях с конфискованным имуществом брата генерала Обрегона Хосе. Брат Вильи Иполито, позднее бежавший в США, вывез с собой баснословную по тем временам сумму – 500 тысяч долларов. Томас Урбина практиковал заключение под стражу и последующее освобождение за определенный выкуп (такая же практика была распространена и в Соноре, просто о ней помалкивали). Вилья знал, что многие его командиры фактически стали собственниками конфискованного у врагов революции имущества. Однако он предпочитал во время войны не вмешиваться в сомнительный бизнес своих соратников, видя в нем дополнительное средство, которое обеспечивало их лояльность.

Уэрта, придя к власти, отказался от официальной резиденции и продолжал жить в своем личном, отнюдь не роскошном доме. Ко всякого рода официальным церемониям (особенно к таким, которые требовали облачения в неудобный фрак) он относился как к обузе и по возможности старался их избегать. Свободное время Уэрта проводил с семьей (у него было 11 детей) в загородном доме под Мехико. Иногда там же собирались и заседания правительства. Если на официальных приемах согласно мировой моде того времени подавались изысканные французские блюда, то дома генерал предпочитал обычную мексиканскую еду (например «энчиладас»).

Каких-либо обвинений в супружеской неверности против Уэрты также никто никогда не выдвигал.

Можно сделать вывод, что Уэрта представлял собой хрестоматийный тип политика, испытывающего упоение от самой власти, а не от ее внешних атрибутов. Неизмеримо важнее, чем деньги или недвижимость, для него была возможность добиться претворения в жизнь собственных замыслов. На беду, он встретил на своем пути такого же аскета – Каррансу Неудивительно, что этим людям не удалось достичь компромисса.

Социальные реформы на территории, контролируемой конституционалистами, можно было бы и не описывать по причине отсутствия таковых. Однако одно исключение из общего правила достойно большего, чем краткое упоминание.

1 декабря 1913 года, когда дисциплинированные отряды Вильи заняли столицу Чиуауа, встал вопрос об организации власти в штате. Карранса хотел видеть на посту губернатора своего ставленника Мануэля Чао, но все сознавали, что авторитетом в штате пользуется только один человек – Вилья. Ведь Чао даже не был уроженцем Чиуауа. Сам Вилья прекрасно понимал, что ему, полуграмотному поденщику и скотоводу – только в военной тюрьме при Мадеро он начал регулярно читать и осилил «Трех мушкетеров» Дюма, – негоже рядиться в губернаторы.

К тому же все еще шла война, а совмещать руководство растущей армии с гражданской административной деятельностью было бы трудно и для грамотного специалиста.

Однако на совете командиров, где мнения Каррансы не спрашивали, Вилье предложили стать военным губернатором Чиуауа, и он согласился. На протяжении последующих четырех недель Вилья провел в штате преобразования, которые еще больше укрепили его авторитет. Он начал с того, чего так и не разрешил сделать своему другу Абрахаму Гонсалесу Мадеро. Одним декретом новый губернатор штата объявил о полной и безвозмездной конфискации имущества клана Террасас-Криль. В декрете четко оговаривалось – имеется в виду не временный секвестр, а окончательная экспроприация.

Конечно, положение Вильи в Чиуауа было во многом уникальным. Едва ли не все население штата – от бедняков-пеонов до помещиков – ненавидело всесильный клан, державший в своих руках экономическую и политическую власть десятилетиями. Поэтому декрет Вильи восприняли на ура почти все жители Чиуауа. В соседних Соноре или Коауиле таких доминантных кланов не имелось, а тамошние помещики (одним из которых был сам Карранса) в основном поддерживали повстанцев. Террасас же был на стороне Уэрты и ушел из столицы Чиуауа вместе с отступавшими федеральными войсками.

Вилья, однако, не стал делить поместья Террасаса между крестьянами. Как и в Соноре, он поставил их под контроль властей штата. Все доходы с асиенд использовались для оснащения «Северной дивизии». Но Вилья пообещал: после победы революции имения будут разделены между солдатами «Северной дивизии» и семьями погибших бойцов. Такие обещания привлекли в ряды вильистов много добровольцев. В отличие от Каррансы, Вилье доверяли, помня его заботу о демобилизованных революционерах в 1911-1912 годах. Для социально не обеспеченных слоев населения он был своим человеком, не понаслышке знавшим о тяжелом положении большинства соотечественников.

Будучи в постоянной зависимости от бесперебойных поставок оружия и боеприпасов из США, Вилья не трогал американскую собственность на подконтрольной ему территории. Однако всем испанцам предложили немедленно покинуть Мексику, а их имущество конфисковали. Этот шаг Вилья аргументировал активной поддержкой испанцами переворота Уэрты. Он рассказывал, что в пору своего тюремного заключения беседовал с генералом Рейесом и узнал от последнего об активном участии испанцев в заговоре по свержению Мадеро. Но были и более глубинные, идеологические мотивы. Вилья испытывал ненависть к испанцам – бывшим колонизаторам своей страны – и считал, что пришло время расплаты. В Чиуауа он нехотя разрешил остаться только испанским монахиням.

Карранса не одобрял мер против испанцев, тем более что за них вступились дипломаты США, представлявшие интересы Испании во всех мексиканских городах, где не было ее консульств. Однако и сам Карранса был ярым националистом и патриотом. Поэтому он в резкой форме отказал американским дипломатам в праве представлять интересы подданных других стран, если последние имеют на территории Мексики посольства или миссии.

Вилья старался принять меры и по немедленному облегчению сложного положения основной массы жителей штата. В ходе постоянных военных действий закрылось большинство горнорудных предприятий, рабочие которых были выброшены на улицу. Многие голодали. На рождество 1913 года Вилья распорядился выдать каждому бедняку в Чиуауа по 15 долларов. Особым декретом Вилья установил предельные цены на мясо в размере 15 сентаво за килограмм (при Уэрте килограмм мяса стоил песо), хлеб – примерно 4 американских цента за каравай, молоко – 5 центов за кварту. Его солдаты не только контролировали соблюдение декрета на рынках, но и обеспечивали поставки туда мяса с поместий Террасаса. Вилья организовал также бесплатное распределение продуктов питания. Когда торговцы попытались обойти ценовые ограничения, указывая цены в серебряных («довоенных») песо и в песо Вильи, последний распорядился подвергать каждого ловкача 60-дневному заключению в тюрьму.

В результате всех этих мер авторитет Вильи вышел далеко за пределы штата и превысил популярность Каррансы, к большому неудовольствию последнего. Карранса стал активно рассказывать иностранным представителям о необузданности и дикости Вильи, незнакомого якобы с цивилизованными формами общения.

Сам же Вилья действительно подчас этими формами пренебрегал. Но отнюдь не из-за своей дикости. За всеми его на первый взгляд экстравагантными шагами стоял точный расчет. Он, например, нисколько не колеблясь, арестовал укрывшегося в британском консульстве в Сьюдад-Чиуауа Луиса Террасаса-младшего. Вилья просто подозревал, что глава клана не унес с собой все свое богатство. Действительно, Террасас-младший вскоре «раскололся» и рассказал, что в одной из колонн здания «Банко де Минеро» спрятано золото. Но и после этого его не отпустили на свободу. Вилья держал важного узника в качестве заложника на случай возможных политических комбинаций. Партизанский командир справедливо полагал, что сын в плену раз и навсегда отобьет у Террасаса-старшего охоту участвовать в открытом финансировании режима Уэрты.

О прагматизме Вильи свидетельствует и то, что, арестовав Террасаса-младшего, он одновременно объявил в штате широкую политическую амнистию. Многие ороскисты после этого впервые смогли сложить оружие и, не опасаясь за свою жизнь, вернуться к мирному труду.

Карранса между тем решил показать Вилье, кто в доме хозяин, и объявил 7 января 1914 года о смещении того с поста губернатора и назначении на эту должность Мануэля Чао. Вилья внешне покорился, так как он оставался командующими всеми войсками Чиуауа, и в этом плане Чао должен был ему подчиняться. К тому же Вилья считал, что время для открытого выяснения отношений с Каррансой еще не подошло. Сначала надо было добить Уэрту.

Военные кампании нового, 1914 года стартовали сразу же с началом января и протекали на первых порах с переменным успехом. Конституционалисты хотели ликвидировать последние опорные пункты правительственных войск на американо-мексиканской границе. В Охинаге (Чиуауа) держались более трех тысяч солдат и офицеров под командованием генерала Меркадо, отступивших из столицы штата в декабре. Через Охинагу не проходили железнодорожные магистрали, и ликвидация группировки Меркадо не имела стратегического значения. Однако в случае ее уничтожения весь штат Чиуауа полностью переходил под контроль повстанцев. Город Пьедрас-Неграс (Коауила) тоже не решал исхода войны. Но там была железная дорога, по которой Уэрта мог получать контрабандное оружие из США. Наконец, город Нуэво-Ларедо на техасской границе был стратегически важен, так как через него шел большой поток двусторонней торговли. За два последних города отвечал командующий войсками конституционалистов на северо-востоке Пабло Гонсалес, до сих пор не имевший за плечами громких побед.

В конце декабря 1913 года Гонсалес попытался по примеру Вильи атаковать Нуэво-Ларедо ночью. Однако из-за плохой координации между двумя отрядами нападавших они попали под огонь друг друга и были вынуждены отступить. Командиры подразделений советовали Гонсалесу отойти от Нуэво-Ларедо, так как всполошившийся противник находился в состоянии повышенной боевой готовности. Но Гонсалес, наоборот, решил пойти на штурм всеми силами, надеясь, что федералы деморализованы. В результате напряженных двухдневных боев он потерял убитыми и ранеными около тысячи из своих пяти тысяч бойцов и вынужден был отойти. Таких потерь конституционалисты еще не знали. Нуэво-Ларедо остался в руках Уэрты еще на пять месяцев.

Казалось, что по такому же неблагоприятному для революционеров сценарию будут развиваться и события в Охинаге. Меркадо привел в порядок свой потрепанный гарнизон, а отряды Ороско стали проводить рейды по прилегавшей к городу местности. Карранса поручил штурм Охинаги командиру конституционалистов в штате Сакатекас Панфило Натере, который в январе 1914 года находился в Сьюдад-Хуаресе. Натера ранее уже захватывал город Сакатекас, правда, на короткое время. Карранса хотел показать, что захватывать опорные пункты федералов может не только Вилья (любимый генерал Каррансы Обрегон к тому времени так и не сумел взять ни одного укрепленного крупного города).

4 января 1914 года повстанцы приступили к штурму Охинаги, захлебнувшемуся после трехдневных кровопролитных боев. Тогда Вилья лично принял на себя командование осаждавшими город силами, и 10 января начался новый штурм. На этот раз, несмотря на тяжелые потери, конституционалисты смогли ворваться в Охинагу в течение того же дня. Меркадо увел остатки гарнизона на американскую территорию. Из окружения, однако, удалось уйти Ороско, который не собирался складывать оружие.

Успехи Вильи, а также растущая ненависть Вильсона по отношению к неуступчивому Уэрте привели к решению президента США об отмене с 3 февраля 1914 года эмбарго на поставки оружия в Мексику. С этого момента время работало уже против Уэрты. Почти два месяца конституционалисты приводили свои силы в порядок, готовясь к решающим схваткам.

Интересно, что к тому времени Вилья стал любимым героем американской прессы и немалой части американского истеблишмента. В отличие от высокомерного и недоступного Каррансы, Вилья всегда находил время для американских журналистов. Известный репортер, социалист Джон Рид едва смог добиться встречи с Каррансой. При этом интервью должно было проходить следующим образом: Риду предлагалось подать свои вопросы в письменном виде, а затем получить письменные ответы. Журналисту запрещалось говорить с «верховным главнокомандующим» при встрече. Он мог только поздороваться и попрощаться. Рида провели в темную комнату, в углу которой виднелась незаправленная постель, а на столе громоздились остатки завтрака. Помощник подобострастно представил американца надменному человеку в темных очках: «Этот джентльмен говорит, что хочет выразить свои пожелания успеха Вашему делу». Рид все-таки отошел от протокола и заверил по-испански, что его газета благоприятно настроена по отношению к конституционалистам. Тогда Карранса заговорил, и заговорил о деле, которое едва не заставило Вильсона вновь ввести эмбарго на поставки оружия в Мексику.

Англичанин Уильям Бентон еще с 1892 года жил в Мексике, где сначала подвизался в качестве старателя на золотых приисках. Со временем он занялся скотоводством и приобрел собственную асиенду У Бентона сложились враждебные отношения с соседней деревней, у которой он захватил часть пастбищ. При Диасе его спокойствие охраняли «руралес», поэтому британец негативно воспринял революцию Мадеро. Бентон был классическим белым колонизатором и относился к мексиканцам с нескрываемым презрением. В 1912 году Бентон впервые столкнулся с Вильей. Последний в то время боролся против Ороско и попросил Бентона оказать финансовую помощь его отряду. Англичанин в грубой форме отказал ему, и Вилья не забыл этого человека.

После освобождения Чиуауа Вилья отдал приказ о конфискации ранчо Бентона, так как тот поддерживал Уэрту и был другом клана Террасаса. К тому же англичанин плохо обращался со своими работниками, подвергая их официально запрещенным телесным наказаниям.

17 февраля 1914 года Бентон вошел в штаб-квартиру Вильи в Сьюдад-Хуаресе. Охрана без всяких вопросов пропустила его, зная, что командующий «Северной дивизии» относится к иностранцам предупредительно. Вилья как раз решал вопрос о выплате тысячи песо вдове убитого в бою капитана. Бентон приблизился к Вилье и в резком тоне потребовал вернуть его асиенду. (По другой версии – компенсации за скот, который у него реквизировали революционеры.) Вилья якобы пообещал выплатить Бентону компенсацию за конфискованное ранчо при условии, что англичанин покинет Мексику. Однако (далее приводится версия Вильи) Бентон в припадке ярости выхватил пистолет, направил его на командующего и закричал, что не позволит такому бандиту, как Вилья, себя грабить. Вилья позвал охрану, которая быстро скрутила англичанина.

Вилья поручил своему генералу Родольфо Фьерро, чистившему сапоги в соседней комнате, расстрелять наглеца. Фьерро был крайне жестоким человеком даже по меркам того неспокойного времени. Он убивал пленных с садистским наслаждением и однажды собственноручно расстрелял несколько сотен ороскистов, предложив им игру в «русскую рулетку». Сам Фьерро с револьвером стоял в огражденном забором саду. Группа пленных должна была преодолеть этот сад, и тем, кому удалось бы перелезть через забор, гарантировалась свобода. В каждой группе было столько человек, сколько пуль в револьвере Фьерро. Из примерно 200 пленных спасся только один. Все остальные были застрелены генералом.

Фьерро отвез Бентона на поезде в окрестности Сьюдад-Хуареса и предложил тому выбрать место для могилы. Англичанин не потерял самообладания и перед лицом расстрельной команды. В этот момент Фьерро сзади ударил его лопатой по голове, и труп (а может быть, и еще живого человека) быстро закопали.

Есть, правда, и другая версия инцидента, согласно которой Бентона убил в офисе сам Вилья, а Фьерро только зарыл тело.

Жена Бентона забила тревогу, когда ее муж не вернулся от Вильи. Американские газеты посвящали исчезновению британца первые полосы. Так как английское правительство признавало Уэрту, оно попросило американцев выяснить судьбу Бентона. США восприняли инцидент как средство продемонстрировать модифицированную «доктрину Монро» в действии. Согласно этой доктрине США не только не допускали вмешательства европейских держав во внутренние дела стран Северной и Южной Америки, но и требовали, чтобы европейцы решали свои проблемы с Латинской Америкой через Вашингтон.

Но не одни лишь американцы решили раскрутить дело Бентона для демонстрации своего влияния. В тех же целях инцидент решил использовать Карранса. «Верховный главнокомандующий», которого и так тревожила популярность Вильи, немедленно потребовал, чтобы все обращения по делу Бентона шли только на его имя.

Во время уже упоминавшегося выше интервью с Ридом Карранса вдруг раздраженно произнес: «Дело Бентона не имеет никакого отношения к Соединенным Штатам. Бентон был британским подданным. Я дам ответ только представителям британского правительства». Карранса попытался с помощью убитого англичанина поставить на место американцев и, по сути, потребовал фактического признания со стороны Лондона.

Заодно Карранса решил дисциплинировать и Вилью. «Верховный главнокомандующий» отчитал своего генерала: Вилья теперь, мол, сам убедился, что ему ни в коем случае не надо лезть в большую политику. По совету Каррансы штаб-квартира Вильи 21 февраля 1914 года издала официальное коммюнике, согласно которому Бентон угрожал генералу оружием и был расстрелян за это по приговору полевого трибунала. Однако американцы требовали эксгумации и вскрытия тела Бентона, чтобы убедиться в том, что его действительно расстреляли. Тогда Вилья поручил Фьерро тайно выкопать тело и прострелить его несколькими пулями. Естественно, этот подлог легко установили бы. Но тут Вилью спас Карранса, объявив, что никакого международного расследования дела Бентона не будет, поскольку это нарушает суверенные права Мексики. Одновременно Карранса жестко предупредил Вашингтон все в том же интервью Риду: «Если Соединенные Штаты начнут интервенцию в Мексику под этим смехотворным предлогом, то… это спровоцирует войну, которая помимо ее прямых последствий углубит и так сильную ненависть между Соединенными Штатами и всей Латинской Америкой».

Тем не менее дело Бентона ничуть не повлияло на растущую популярность Вильи в США. Тамошние газеты, воспитанные на «культуре» Дикого Запада, восхищались бывшим бандитом, который смог осуществить свою «мексиканскую мечту». Каким же путем достигнут успех, в Америке спрашивать было не принято. Молодой еще Голливуд открыл для себя Вилью как нового героя вестернов. Его изображали свирепым, но в тоже время непосредственным и добрым дикарем, стремившимся к ценностям американского образа жизни.

Однако президенту США и большей части американского истеблишмента Вилья был симпатичен по иным причинам. Он и вправду постоянно публично восторгался американским образом жизни, в отличие от Уэрты и Каррансы, не скрывавших своего презрения к США. Вилья говорил газетчикам, что целью его борьбы – построить в Мексике такое же общество, как и в Америке, где все равны перед законом и могут заработать себе на жизнь честным трудом. Некоторые исследователи склонны видеть в таких заявлениях только тактическую хитрость: генерал якобы просто не хотел ссориться со страной, из которой его дивизия получала все свое снаряжение. Но представляется, что Вилья, с его натурой бизнесмена, действительно выступал не против богатых как таковых, а только за то, чтобы каждый мексиканец имел шанс стать богатым. Именно под этим углом зрения Вилья видел и распределение земли между своими солдатами. Это было не глобальной аграрной реформой (к которой стремились, например, Сапата и Ороско) а средством вознаграждения тем, кто рисковал ради него, Вильи, жизнью. Имея же собственный надел, бывшие солдаты, получали, по мнению Вильи, реальный шанс разбогатеть.

Президент США Вильсон внимательно читал репортажи Джона Рида из пылающей Мексики. Он принял журналиста и сообщил, что не возражал бы против того, чтобы Вилья стал новым президентом Мексики. Вильсон даже считал необходимым провести в Мексике аграрную реформу и думал, что это вполне по плечу командиру «Северной дивизии». Инцидент с Бентоном на популярность Вильи в Америке не повлиял еще и потому, что англичанин в глазах американского бизнеса был конкурентом, а собственности граждан США Панчо не трогал.

В марте 1914 года конституционалисты оснастили свои армии американским оружием и перешли к решительным действиям. К тому времени большинство американских консулов в Мексике полагали, что режим Уэрты обречен и его падения следует ждать со дня на день. В середине марта Обрегон продолжил свое осторожное движение на юг вдоль тихоокеанского побережья. Вилья – как всегда, по железной дороге – двинулся на Торреон, а Пабло Гонсалес вновь обложил Монтеррей и начал наступление на важный порт атлантического побережья Тампико.

В ставке Уэрты по-прежнему уделяли основное внимание Вилье. Во-первых, тот был ближе всего к столице, а Гонсалес и Обрегон оперировали в то время на периферийных театрах военных действий. Во-вторых, несмотря на серию поражений в Чиуауа во второй половине 1913 года, федералы рассматривали «Северную дивизию» как наименее боеспособную часть коснтитуционалистов. Взятие Сьюдад-Чиуауа, как и раньше, списывали на трусость Меркадо. Сьюдад-Хуарес считался вообще досадной оплошностью застигнутого врасплох гарнизона. Битву при Терра-Бланке Вилья выиграл не у регулярных войск, а у ополченцев Ороско. Теперь же в прекрасно укрепленном Торреоне его ждал мощный федеральный гарнизон во главе с лучшим генералом федеральной армии Веласко. Уэрта не сомневался, что после разгрома Вильи под Торреоном весь штат Чиуауа в считаные дни будет возвращен под федеральный контроль. Паскуаль Ороско уже был назначен командующим федеральными силами в Чиуауа. В Эль-Пасо перевели крупные суммы денег, с помощью которых Ороско и его генералы должны были финансировать партизанскую войну в тылу Вильи.

Однако к тому времени у Вильи появился свой собственный генерал – Фелипе Анхелес. Этот интеллигентный офицер-артиллерист, родившийся в 1868 году в штате Идальго, был единственным генералом федеральной армии, присоединившимся к конституционалистам. Еще при Диасе у него сложились напряженные отношения с военным министром Мондрагоном. Вместе с последним Анхелес был направлен в Европу для закупки орудий во Франции (как и Мадеро, он очень любил эту страну). Будучи честным человеком, он протестовал против откровенной коррупции при согласовании контрактов, поэтому его отозвали в Мексику. Но революцию 1910 года Анхелес встретил, снова находясь в Европе. Верный присяге, он просил разрешения вернуться, чтобы принять участие в боях против повстанцев. После прихода Мадеро к власти Анхелес близко сошелся с новым президентом благодаря своей нетипичной для мексиканского генерала интеллигентности. Как уже упоминалось, Мадеро командировал Анхелеса в Морелос для борьбы с Сапатой.

Во время переворота в Мехико в феврале 1913 года Анхелес был подчиненным Уэрты и, по его словам, стал подозревать последнего в двойной игре. Однако он не решился доложить Мадеро о своих подозрениях – якобы потому, что не хотел быть обвиненным в интригах против непосредственного начальника. Анхелес был арестован вместе с Мадеро, но Уэрта все же не стал расстреливать офицера и отправил его с «ознакомительной» миссией в Европу. После восстания Каррансы Анхелес предложил свои услуги конституционалистам, попросив лишь 2 тысячи долларов на переезд из Европы в Мексику. Когда в октябре 1913 года Карранса образовал параллельное правительство, он сделал Анхелеса военным министром.

Это назначение вызвало раздражение Обрегона и почти всех высших офицеров армии Соноры. Обрегон считал, что именно он сам должен стать министром, а офицеры революционных войск не хотели подчиняться генералу федеральной армии. Карранса по своему обыкновению поддерживал то Анхелеса, то Обрегона, но сила была на стороне последнего. К тому же Анхелес включился во внутрисонорские интриги и стал поддерживать основного противника Обрегона, губернатора штата Майторену. Майторена и порекомендовал Вилье пригласить Анхелеса в «Северную дивизию». Вилья уважал грамотных и особенно технически подкованных военных (он многому научился в 1912 году и у самого Уэрты), поэтому с готовностью согласился. При штабе Вильи Анхелес числился теперь уже заместителем военного министра.

В начале марта 1913 года под командованием генерала Веласко в Торреоне были сосредоточены лучшие силы федеральной армии – от 10 до 15 тысяч солдат и офицеров. Уэрта прекрасно понимал, что взятие крупнейшего железнодорожного узла страны Торреона Вильей ознаменует коренной перелом в войне. Веласко с декабря не терял времени даром и сильно укрепил не только сам город, но и прилегавшие к нему населенные пункты. Однако у Веласко были длинные линии коммуникаций с центром страны, что исключало быструю присылку подкреплений. На востоке от Торреона к активным действиям перешел Пабло Гонсалес, отрезав Торреон от Монтеррея. Таким образом, войска Веласко находились практически в полной изоляции, тем не менее у них хватало оружия и боеприпасов для длительной битвы.

Карранса тоже прекрасно понимал значение Торреона как крупнейшего железнодорожного узла страны на пути к Мехико и отдал указание всем силам конституционалистов помочь Вилье в штурме города. К середине марта под командованием Вильи собрались около 15 тысяч человек. Он возглавил крупнейшие силы конституционалистов: у Обрегона и Гонсалеса, вместе взятых, в то время было примерно столько же бойцов.

20 марта 1913 года войска Вильи захватили первый опорный пункт Веласко на подступах к Торреону – Бермехильо. Веласко предложили капитулировать. Он отказался. С 23 марта развернулись бои непосредственно за Торреон, которые продолжались 10 дней. Обе стороны несли большие потери. По некоторым данным, Вилья потерял примерно 500 человек, а Веласко – в два раза больше. Очень много было раненых, приблизительно вдвое больше, чем убитых. Вилья применил ту же тактику, которую они с Ороско использовали в мае 1911 года при осаде Сьюдад-Хуареса и которую не смог освоить Пабло Гонсалес. Вильисты атаковали противника и днем, и ночью, не давая ему времени для отдыха. Федералы были деморализованы, и 2 апреля Веласко с 4 тысячами бойцов оставил Торреон.

Генерал отступил к городу Сан-Педро, куда подошли присланные Уэртой подкрепления. Федералы рассчитывали, что измученные непрерывными боями солдаты Вильи на время оставят их в покое. Но Вилья был единственным командиром конституционалистов, который мог личным примером заставить своих людей драться, невзирая на усталость. Остатки группировки Веласко заразили подошедшие свежие пополнения своим пораженчеством, и когда 14 апреля Вилья начал атаку на Сан-Педро, исход сражения ни у кого не вызвал сомнений. К тому же между Веласко и другим генералом, Хоакином Маасом разгорелся ожесточенный спор, кто из них является главным. В результате Веласко продолжил отступление на восток, а Маас взялся оборонять Сан-Педро. Однако вскоре он понял, что при таком соотношении сил шансов у него нет, и отдал приказ отойти, взорвав в городе наиболее значимые здания, в том числе и те, которые принадлежали семейству Мадеро.

Если из Торреона федералы отошли, еще сохраняя порядок, то из Сан-Педро они уже просто бежали. При отступлении были брошены орудия, винтовки и медицинское снаряжение. Сотни людей срывали погоны и избавлялись от формы, чтобы слиться с гражданским населением. В столицу Коауилы Салтильо добрались только несколько сотен измученных людей из тех 20 тысяч, которые еще две недели назад были сливками федеральной армии. Кампания по взятию Торреона и Сан-Педро по своей ожесточенности не знала себе равных в гражданской войне. С 20 марта по 15 апреля погибли примерно три тысячи человек из обеих армий, около шести тысяч были ранены. Джон Рид, находившийся в «Северной дивизии», писал: «Потери конституционалистов были огромны. В четырехдневном сражении было убито около тысячи человек и почти две тысячи ранено».

На пути отступления федеральных войск из Торреона на Салтильо еще несколько недель стоял удушающий запах разложившихся трупов. И Сан-Педро, и Торреон сильно пострадали от боев, прежде всего артиллерийского огня и тактики «выжженной земли», которую проводили федералы, оставляя города.

Разгром под Торреоном войск Уэрты открывал Вилье прямой путь на юг, к Мехико. Тем более что покинувшие Торреон части Веласко отступили на восток, где их и без того минимальная боеспособность не играла никакой роли при продвижении «Северной дивизии» в южном направлении. Возможно, Уэрта потерял бы власть уже в апреле, но неожиданно его спасли американцы (конечно, не желая того).

26 марта 1914 года войска Пабло Гонсалеса начали осаду порта Тампико, который обороняли федеральные части общей численностью около 2 тысячи человек под командованием генерала Сарагосы. Гонсалес теперь осторожно прощупывал слабые места в обороне противника, одним из которых, по его мнению, был мост Итурбиде, открывавший путь в город с севера. Однако Сарагоса отбил несколько попыток повстанцев прорваться через мост.

Тампико с населением примерно в 30 тысяч человек был крупнейшим после Веракруса портом атлантического побережья Мексики. Его значение выросло именно в начале XX века, так как через Тампико производился экспорт мексиканской нефти и нефтепродуктов. Соответственно, в городе жило много иностранных специалистов, и по общему количеству иностранцев Тампико уступал только Мехико.

Еще во время трагических событий февраля 1913 года под давлением тогдашнего посла США Вильсона в Тампико и Веракрус были направлены боевые корабли Атлантического флота ВМС США. На них предполагалось эвакуировать американцев и всех прочих иностранцев из Мексики в случае обострения обстановки. К началу апреля 1914 года американский адмирал Генри Майо командовал на рейде Тампико внушительной эскадрой из двух линкоров и двух крейсеров. В порту также находилось по одному немецкому и британскому крейсеру. Адмирал Майо имел указания не ввязываться в гражданскую войну, бушевавшую в Мексике. Прямой радиосвязи с Вашингтоном он не имел, и все контакты шли через эскадру американского адмирала Флетчера, стоявшую на рейде Веракруса.

Когда отряды Гонсалеса начали осаду Тампико, Майо предложил эвакуироваться из города хотя бы женщинам и детям (естественно, только гражданам США). Однако многие американцы не хотели бросать бизнес. Их настроения не поменялись даже в первые дни апреля, когда конституционалисты вплотную приблизились к пригородам Тампико.

9 апреля восемь моряков с американского крейсера «Дельфин», как обычно, отправились на вельботе к принадлежавшему немецкому бизнесмену складу, где они постоянно брали керосин. Склад находился на реке, недалеко от моста Итурбиде, который накануне был объявлен федералами запретной зоной (ждали нового наступления Гонсалеса). Офицер федеральных войск, возглавлявший патруль, заметил подозрительных людей и жестами приказал им следовать за ним (американцы не говорили по-испански, а мексиканцы – по-английски). Моряков доставили в штаб командира сектора обороны полковника Инохосы, а немецкий бизнесмен пока сообщил об инциденте адмиралу Майо. Инохоса сразу же понял, какую глупость совершили его подчиненные. Он извинился перед американцами и приказал их немедленно отпустить.

Полковник считал инцидент исчерпанным, но Майо решил заставить мексиканских варваров принести унизительные извинения. Утверждая, что на вельботе был флаг США (мексиканцы это отрицали), Майо предъявил Сарагосе 9 апреля следующий ультиматум: принесение формальных письменных извинений, наказание Инохосы и, главное, водружение на берегу американского флага, которому мексиканцы должны отсалютовать 21-орудийным залпом. На исполнение ультиматума Майо отводил Сарагосе 24 часа.

Майо действовал без всякого согласования с Вашингтоном, и там получили его сообщение об инциденте только 10 апреля, то есть когда срок ультиматума уже истек. Министерство ВМС и президент Вильсон одобрили действия адмирала, так как давно хотели унизить неуступчивого Уэрту.

Временный поверенный в делах США в Мехико О’Шонесси тоже узнал об инциденте 10 апреля – от сотрудника мексиканского министерства иностранных дел. С трудом разыскав Уэрту, американский дипломат поинтересовался его видением всей этой странной истории. Уэрта был явно не склонен драматизировать события. Он решил поначалу, что даже извиняться не стоит, ведь американским морякам не причинили никакого вреда. Мексиканскую общественность Уэрта вообще не намеревался посвящать в курс дела, надеясь, что оно не будет иметь последствий. 10 апреля американское посольство в Мехико получило ноту, в которой Уэрта все-таки приносил свои извинения и сообщал, что полковник Ихиноса арестован и в отношении его проводится следствие. Однако салютовать американскому флагу Уэрта не хотел.

Американские газеты тоже не были склонны придавать недоразумению в Тампико политического значения. А вот президент США Вильсон, с его репутацией пацифиста, придерживался на сей счет совсем иного мнения. 14 апреля 1914 года, узнав, что Уэрта не хочет салютовать американскому флагу, Вильсон приказал всему Атлантическому флоту США идти в Тампико. Без промедления должны были сняться с якоря 7 линкоров, два крейсера и десантный корабль с полком морской пехоты. Сенатор от республиканской партии Бора заявил, что США начинают марш к Панамскому каналу.

Однако многие конгрессмены все-таки считали, что военная интервенция против соседнего государства под предлогом обиды за честь американского флага является слишком явным нарушением суверенитета Мексики. Аргументировать же это защитой жизни и имущества граждан США тоже не приходилось, так как на них никто и не посягал.

Неожиданно Вильсону помог своим срочным сообщением американский консул в Веракрусе Кэнада. Он доложил, что 21 апреля 1914 года в Веракрус должно войти немецкое судно «Ипиранга» с важным военным грузом для Уэрты. История эта началась еще осенью 1913 года, когда по просьбе Уэрты сотрудник российского консульства в Мехико Леон Рааст закупил на фабриках Кольта в Коннектикуте винтовки, пулеметы и боеприпасы. Так как к тому времени еще действовало эмбарго на поставки оружия в Мексику, груз был отправлен сначала в Одессу, а потом в Гамбург, где его и забрала «Ипиранга». Из-за внушительного объема (20 скорострельных пулеметов, десятки тысяч карабинов и сотни ящиков различных боеприпасов) груз имел для Уэрты существенное стратегическое значение. Три поезда были готовы немедленно доставить оружие из Веракруса на северный фронт, где федералы сражались против Вильи.

Вильсон сразу же решил оставить Уэрту без важного груза и приказал перехватить «Ипирангу» в Веракрусе. Однако командование ВМС предостерегло президента, что в таком случае речь пойдет о пиратстве в отношении немецкого парохода, и Германии, естественно, это может и не понравиться. Тогда Вильсон изменил план: надо захватить порт и таможню Веракруса, чтобы изъять уже выгруженный с «Ипиранги» груз. Консул Кэнада докладывал, что, по его данным, мексиканская армия не окажет сопротивления и потерь не ожидается.

20 апреля 1914 года Вильсон выступил в Конгрессе и сообщил, что грядущая акция устрашения (какая именно, он не разъяснил) направлена не против мексиканского народа, а исключительно против Уэрты, который якобы специально спровоцировал инцидент в Тампико, чтобы отомстить США за непризнание его режима. Пока конгрессмены аплодировали своему президенту, Майо получил приказ немедленно идти со всем своим флотом в Веракрус, оставив в Тампико только злосчастный «Дельфин».

Для адмирала Флетчера в Веракрусе (под его командованием было два линкора и канонерка «Прерия» с батальоном морской пехоты на борту) приказ о захвате порта прозвучал как гром среди ясного неба. Ведь первоначально ему велели только не допустить швартовки в Веракрусе «Ипиранги». Теперь он должен был занять таможню и порт, причем в случае сопротивления ему предписывалось захватить весь город. Консул Кэнада пытался договориться с командующим федеральным гарнизоном генералом Маасом о бескровной операции, но тот ответил, что будет сопротивляться.

Сперва американцы не восприняли слова Мааса всерьез. Его считали опереточным генералом, во всем, особенно в форме усов, подражавшим германскому кайзеру Вильгельму II. Под началом Маасса были всего 600 бойцов регулярной армии. Однако, получив предупреждение Кэнады, Маас немедленно вооружил несколько сотен добровольцев из числа «социальной защиты», а также выпустил из тюрем много заключенных. Часть из них сидели за уклонение от призыва, и Маас предложил им искупить вину, сражаясь против американцев. Ненависть к янки в Мексике была глубока, и уговаривать никого не пришлось.

В 8 часов утра 21 апреля 1914 года связист принес адмиралу Флетчеру срочную радиограмму: «Захватите таможню. Не дайте грузу оружия попасть в руки правительства Уэрты или любой другой группы». Адмирал немедленно стал готовить десант в количестве 1200 матросов и морских пехотинцев. Майо, боявшемуся, что после ухода его кораблей в Тампико начнутся антиамериканские погромы, Флетчер на свой страх и риск разрешил вместе с соединением остаться в городе.

В 11.30 американские матросы высадились на берег в Веракрусе. Они быстро установили контроль над пирсом № 4 (туда должна была пришвартоваться «Ипиранга») и таможней, заняв заодно и центральный телеграф. Маас, только что положивший телефонную трубку после разговора с Кэнадой, который как раз уговаривал его не сопротивляться, бросился к казармам 19-го пехотного полка. Встретившемуся ему на пути офицеру он велел немедленно выдвигаться к 4-му пирсу, прикрываясь с моря домами. Одновременно Маас связался с военным министром Бланкетом, который приказал не сопротивляться вторжению, отойти из города и прикрыть железную дорогу на Мехико. Однако приказ запоздал – с невиданным ранее энтузиазмом солдаты и гражданские лица уже вели плотный огонь по высадившимся американцам. Хотя Маас в соответствии с приказом и вывел своих солдат из города, он ничего уже не мог поделать с местными силами самообороны.

Когда бой в Веракрусе шел уже почти час, на горизонте показалась «Ипиранга». На ее перехват был выслан линкор «Юта», но немецкий капитан и не думал сопротивляться. Американцы сообщили, что разрешают кораблю пришвартоваться, но обратно с оружием его не выпустят. Вечером 21 апреля удивленному Вильсону доложили, что мексиканцы оказывают в Веракрусе ожесточенное сопротивление и убиты уже четыре американца, а еще 20 –ранены. 22 апреля в порт Веракруса вошел практически весь Атлантический флот США. На берег высадились еще три тысячи десантников, тут же попавшие под снайперский огонь. В Вашингтоне стали наконец понимать, что задуманная демонстрация мускулов превращается в полномасштабную войну. Срочно была поднята по тревоге Пятая бригада армии США в Техасе. Ее командир уже прославился подавлением восстания на Филиппинах в начале века.

А в Веракрусе ожесточенно сопротивлялись кадеты военно-морского училища, и их смогли подавить только главными калибрами американских линкоров. Десант в это время методично захватывал весь город. В целях избежания потерь в уличных боях американцы продвигались из дома в дом, взрывая стены между ними. Ворвавшись через проломы в дом, они сразу же захватывали верхние этажи и крыши. Вскоре сопротивление разрозненных защитников города было подавлено, и к 11 часам утра 22 апреля войска США контролировали весь Веракрус. За честь своего флага американцы заплатили 17 убитыми и 63 ранеными. В боях погибли также около 120 мексиканцев.

Теперь американцам было уже не до «Ипиранги». Госсекретарь США извинился перед германским послом в Вашингтоне фон Бернсторфом за действия командира «Юты», который превысил свои полномочия. Потом «Ипиранга» спокойно вошла в соседнюю гавань Пуэрто-Мехико и выгрузила там оружие. Однако задержка оказалась роковой: современные пулеметы так и не были использованы Уэртой в ключевых сражениях финальной фазы войны.

Для Уэрты захват американцами Веракруса оказался спасительным. Страну потряс взрыв патриотизма. На призывные участки явились десятки тысяч добровольцев, требовавших направить их на борьбу со «свиньями из Янкиландии». Военное министерство даже вынуждено было отправлять многих домой, так как не хватало оружия. Государственные железные дороги выразили готовность немедленно поставить под ружье 150 тысяч человек. Рабочие многих предприятий добровольно в обеденное время стали проходить военную подготовку. Конгресс на специальном заседании осудил вылазку «кровавых воров и трусов». По улицам Мехико прокатывались многочисленные манифестации, одну из которых возглавлял осел с привязанным к хвосту звездно-полосатым флагом. Еще больше не повезло американскому флагу, из-за которого якобы началась интервенция, в Монтеррее, где его сорвали с американского консульства и сожгли.

Мексиканские бизнесмены украшали свои магазины национальным флагом, чтобы возмущенные соотечественники не спутали их с американцами. Статуя Джорджа Вашингтона в Мехико, торжественно освященная всего два года назад, была свергнута с пьедестала. Разгневанные мексиканцы проволокли ее по улицам столицы. 22 апреля 1914 года О’Шонесси предложили немедленно покинуть страну.

Однако «дикари-мексиканцы» воздержались от погромов и убийств. Были только выбиты витрины в некоторых американских магазинах. Власти арестовали несколько граждан США, но скорее для их же собственной безопасности. Настоящая истерия охватила американцев Тампико. Они укрылись в отеле и со дня на день ждали расправы.

Уэрта воспользовался американским вторжением, чтобы без проблем получить от Конгресса чрезвычайные полномочия. Он рассчитывал объединить всю оппозицию под флагом борьбы с интервентами. Была объявлена всеобщая амнистия всем, кто сложит оружие в течение 15 дней. Гарантировалось полное прощение. В качестве жеста национального примирения Уэрта освободил последних депутатов Конгресса, еще находившихся в заточении после октябрьских событий 1913 года.

Но объединить Мексику диктатору не удалось даже перед лицом внешней угрозы. Посланные в штаб-квартиру Сапаты эмиссары были арестованы. Сапата заявил, что готов драться с американцами, однако не намерен прекращать борьбу и против правительства.

Наиболее тяжелое положение было у Каррансы. Вильсон оказал конституционалистам медвежью услугу, когда подчеркнул, что оккупация Веракруса направлена только против Уэрты. Тем самым подтверждался тезис правительственной пропаганды, рисовавшей конституционалистов марионетками США. В рядах генералов революционных войск события в Веракрусе не встретили единодушного отклика. Обрегон предлагал объявить США войну А Вилья заявил американскому представителю при его штабе Каротерсу что полностью понимает действия США и не возражает, чтобы американцы и дальше оккупировали Веракрус, лишая Уэрту таможенных сборов. Эти слова передали Вильсону, и тот выразил удовлетворение «зрелостью» генерала.

Вилья, однако, предупредил, что если американцы оккупируют другие города Мексики, то против них начнется всенародная борьба.

В этих условиях реакция Каррансы просто не могла быть не жесткой. «Верховный главнокомандующий» обвинил Уэрту в сознательной провокации и одновременно пообещал, что в случае продолжения агрессии конституционалисты с оружием в руках выступят против США.

Между тем в Веракрусе 27 апреля 1914 года высадилась 5-я пехотная бригада под командованием бригадира Фанстона. Таким образом, в Веракрусе собрались около 8 тысяч оккупантов. Для удержания города этого было достаточно, но для марша на Мехико явно не хватало. Вильсон, похоже, и сам уже не знал, как выпутаться из сложной ситуации. Ведь высадка в Веракрусе встретила не только предсказуемое единодушное осуждение в Латинской Америке, но и негативную реакцию европейских держав. Как нельзя кстати пришлось предложение о посредничестве со стороны Аргентины, Бразилии и Чили. Было решено созвать международную конференцию в канадском городе Ниагара-Фоллс. На нее позвали и представителей Уэрты (хотя ни Аргентина, ни Бразилия, ни Чили режим генерала не признавали), и посланцев Каррансы. Уэрта согласился, надеясь, что в Ниагара-Фоллсе удастся выработать компромисс с конституционалистами. Однако Карранса заявил, что примет участие в конференции, только если мексиканские внутренние дела на ней обсуждаться не будут. Американцы склонялись скорее к позиции Уэрты. Конечно, генерал им не нравился, но и Каррансу президентом Мексики Вашингтон видеть не хотел. Идеальным выходом казался сценарий 1911 года – некое компромиссное переходное правительство. В тогдашней военной ситуации для Уэрты это было приемлемым вариантом.

8 апреля 1914 года войска Пабло Гонсалеса, не снимая осады Тампико, во второй раз начали наступление на Монтеррей. Штурм 18 апреля перешел в несколько дней ожесточенных боев, и почти через неделю защитники были вынуждены покинуть город, бросив большое количество снаряжения. Гонсалес с гордостью докладывал Каррансе, что дивизия федеральных войск на северо-востоке Мексики полностью уничтожена. Конечно, по масштабам успех Гонсалеса уступал победе Вильи под Торреоном, однако теперь стало ясно, что федеральным войскам уже не удержаться на севере Мексики.

Падение Монтеррея в глубоком тылу сделало бессмысленным удержание пограничных городов Пьедрас-Неграс и Нуэво-Ларедо. Все железные дороги на юг от этих городов находились под контролем повстанцев. Пьедрас-Неграс был занят войсками Гонсалеса еще за несколько дней до падения Монтреррея, а Нуэво-Ларедо федералы оставили сами, предварительно взорвав все общественные здания.

Успешная кампания под Монтерреем позволила Гонсалесу перебросить дополнительные силы под Тампико, который продолжал упорно сопротивляться. К командиру конституционалистов немедленно обратился уже знакомый нам адмирал Майо и пригрозил вмешательством его флота, если во время штурма погибнут американцы. Однако к тому времени генерала Сарагоса, видимо, уже свыкся с мыслью о грядущем поражении.

11 мая, когда войска Гонсалеса осторожно приближались к городу, разразился сильный дождь, сделавший позиции федералов на низменной равнине непролазным болотом. Гарнизон Тампико пытался покинуть город по железной дороге, но она уже была перерезана войсками Гонсалеса. Гарнизону пришлось отступать по тяжелой горной местности, и через три недели части Сарагосы добрались до штата Пуэбла.

На западе Обрегон продолжал свое неспешное продвижение на юг. Крупные порты, например Масатлан, сонорские войска обходили. Сражения Обрегона с федеральными войсками по своим масштабам отнюдь не напоминали битвы Вильи или даже Гонсалеса. Поэтому когда в конце мая Обрегон добрался до конечной станции сонорской железной дороги, его армия была почти что свежей. Теперь, однако, для рывка на Гвадалахару (откуда было уже рукой подать до Мехико) Обрегону предстояло пройти около 200 километров через горы Сьерра-Мадре. Зато на его пути уже не оставалось крупных боеспособных контингентов федеральных войск.

В апреле 1914 года Карранса решил перенести свою ставку в Чиуауа, чтобы эффективнее контролировать Вилью. «Верховного главнокомандующего» раздражало, что назначенный им губернатором Чао не только подтвердил все декреты, изданные Вильей в декабре 1913 года, но и сам выпустил, явно по просьбе того же Вильи, декрет о распределении конфискованных земель.

К апрелю отношения между Вильей и Каррансой были уже довольно напряженными. Последний не забыл, что еще в мае 1911 года Вилья и Ороско едва не арестовали Мадеро после того, как тот назначил Каррансу военным министром. Весной 1913 года в узком кругу Карранса назвал Вилью «опасным упрямцем с неясными целями». Наконец, эти двое просто слишком сильно отличались друг от друга – и происхождением, и взглядами на жизнь.

Новым источником разногласий между Вильей и Каррансой стала, как уже упоминалось, оккупация американцами Веракруса. Вилья не только сообщил свое особое мнение Каротерсу, но и написал личное письмо президенту Вильсону. В этом письме Вилья охарактеризовал жесткую ноту Каррансы США как личное мнение губернатора Коауилы и «верховного главнокомандующего».

В апреле 1914 года Вилья наладил более тесное сотрудничество с Майтореной, копившим в тылу Обрегона оружие для последующей после свержения Уэрты битвы за власть. Осенью 1913 года Вилья послал Сапате письмо, в котором обещал провести на подконтрольной ему территории аграрную реформу. Сапата к тому времени уже открыто критиковал Каррансу, которого никогда и не признавал верховным главнокомандующим, за то, что он всячески противился распределению между крестьянами конфискованной у врагов революции земли. На север Сапата послал своего представителя Хильдардо Маганью, который в свое время познакомился с Вильей в тюрьме.

Отвечая Вилье, Сапата предупредил его о кознях Каррансы и предложил держаться вместе. Крестьянский вождь Юга теперь видел именно в дивизии Вильи единственно народный элемент конституционалистской армии. Сапата тоже был решительным противником «сьентизма, милитаризма и клерикализма». Именно так именовал своих врагов в письме к нему Вилья.

И Сапата, и Вилья планировали после взятия Мехико провести массовые репрессии против представителей свергнутого режима. Оба были убеждены, что главной ошибкой Мадеро, стоившей ему жизни, был компромисс со старой армией и бюрократией.

В январе и феврале 1914 года Сапата копил силы, а главное – оружие и боеприпасы. В марте было решено комбинированным ударом всей повстанческой армии Юга захватить главный город штата Герреро Чилпансинго. Когда в середине марта город был окружен, федеральное правительство оказалось не в состоянии прислать на помощь подкрепление, так как взбунтовался самый крупный соседний гарнизон. Атака сапатистов (их было около 5 тысяч) на Чилпансинго началась несколько раньше срока – 23 марта 1914 года вместо намеченного 26-го – и увенчалась полной победой. Командир гарнизона, прославившийся своей жестокостью генерал Картон вместе с 600 уцелевшими защитниками Чилпансинго пытался бежать, но был перехвачен, взят в плен и 6 апреля расстрелян на главной площади столицы Герреро. Американский консул в Акапулько сообщал, что взятие Чилпансинго является крупнейшей до сих пор победой революционеров на юге страны.

Впервые партизаны Сапаты практически полностью контролировали один из штатов страны. Временным губернатором Герреро был утвержден на общем собрании командиров основных отрядов генерал Сальгадо, который немедленно начал коренную чистку госаппарата штата.

Сапата вместе с большей частью армии возвратился в Морелос, где намеревался дать федералам решительное сражение. Теперь в его распоряжении были захваченные в Чилпансинго орудия, пулеметы и боеприпасы (хотя их все равно не хватило бы, например, для пятидневного непрерывного сражения). И тут неожиданно Сапате сильно помогли американцы. После захвата американскими ВМС Веракруса 21 апреля 1914 года Уэрта вывел из Морелоса большую часть войск, которые были передислоцированы под Веракрус, чтобы не допустить продвижения американцев к Мехико. Фактически федеральные гарнизоны остались лишь в городе Хохутла и столице Морелоса Куэрнаваке, да и то настолько слабые, что всем иностранцам срочно порекомендовали уехать: за их безопасность правительство уже не ручалось. Все оставленные войсками районные центры Морелоса были немедленно заняты сапатистами. Соответственно, местные плантаторы лишились последней защиты, и сапатисты вовсю приступили к распределению земли между безземельными крестьянами.

Сапата не доверял Каррансе, и поэтому сердцевиной его стратегии было наступление на Мехико с юга, чтобы занять столицу еще до подхода северных конституционалистов. В начале мая 1914 года Сапата взял Хохутлу Большинство из защищавших его 1200 солдат перешли на сторону революции. В начале июня столица Морелоса Куэрнавака была взята в плотную осаду.

Между тем в мае в лагере северных конституционалистов произошел раскол, который позднее привел к новой, еще более кровопролитной гражданской войне. Уже не раз упоминалось, что Карранса не доверял Вилье, но именно весной 1914 года взаимное недоверие переросло в открытую вражду. Поощряя в Соноре соперничество тамошнего губернатора Майторены с Обрегоном, «верховный главнокомандующий» не видел причин, почему бы ему не проводить такую же политику и в Чиуауа. Под воздействием Каррансы губернатор Чиуауа Чао стал назначать на ключевые посты своих людей, чтобы подорвать безусловный авторитет Вильи в штате. Но Вилья тоже был весьма искушенным мастером политической игры. Чао – не только губернатору, но и генералу – Вилья как главком конституционалистов в Чиуауа приказал вместе с отрядом выдвинуться под Торреон. Тот отказался, и Вилья немедленно приговорил его к расстрелу за невыполнение приказа в военное время. Однако перебравшийся уже к тому времени в Чиуауа Карранса отменил приговор. Авторитет Вильи был тем самым серьезно подорван.

В побежденном, сильно разрушенном Торреоне Вилья, как обычно, распорядился раздать голодавшему населению припасы из государственных фондов и из конфискованных имений врагов революции. Карранса не только отменил это распоряжение, но и вообще запретил экспроприациию собственности вплоть до принятия решений по этому вопросу легитимной властью, когда она наконец установится.

Но самым опасным для Вильи было назначение Каррансой своего человека управляющим всей сетью северных железных дорог. Мобильность «Северной дивизии» всецело зависела от использования железнодорожных коммуникаций. А для этого нужны были подвижной состав и уголиь. И тем, и другим теперь распоряжался Карранса.

Вскоре стало ясно, что тактика Каррансы продиктована не только завистью к военным успехам Вильи. Карранса уже видел в командире «Северной дивизии» самого опасного соперника в будущей борьбе за власть. Поэтому «верховный главнокомандующий» решил под любыми предлогами задержать продвижение «Северной дивизии» к Мехико. Столицу должны были взять лояльные Каррансе генералы, желательно – Альваро Обрегон. Поэтому 16 мая 1914 года Обрегон получил, к своему удивлению, от Каррансы приказание ускорить продвижение к Мехико. «Верховный главнокомандующий» не доверял не только Вилье, но и Анхелесу, поскольку множились слухи, что именно его Вилья прочит на пост президента страны.

Обрегон немедленно отказался от планов длительной осады важного тихоокеанского порта Масатлан и начал продвижение на восток к крупному городу Гвадалахаре. Однако он вел войска маршем и все равно не успел бы к Мехико раньше Вильи, так как в распоряжении последнего была железная дорога. Но тут на помощь Обрегону пришел Карранса.

Южнее Торреона последним крупным опорным пунктом на пути «Северной дивизии» к Мехико был город Сакатекас, в окрестностях которого давно, но не слишком успешно действовали отряды конституционалистов во главе с Панфило Натерой. Карранса преобразовал войска последнего в Центральный корпус и приказал немедленно взять Сакатекас. Одержав победу, Натера фактически отрезал бы «Северной дивизии» путь на Мехико. Но Сакатекас оказался крепким орешком. Город прикрывался природными возвышенностями, которые были хорошо укреплены федералами. Особенно хорошими естественными укреплениями служили две горы – Ла Буфа и Эль Грильо. Под командованием генерала Медины Баррона в Сакатекасе были сосредоточены от 12 до 15 тысяч федеральных солдат и офицеров. Уэрта не сомневался, что Сакатекас способен выдержать длительную осаду. План диктатора состоял в том, чтобы измотать отряды конституционалистов под городом, а затем с помощью свежих отрядов, которые набирал Ороско, нанести им решительное поражение и выиграть войну в целом. Причем Ороско должен был снабдить своих людей современным оружием, которое привезла «Ипиранга».

Натера, видимо, понимал всю бессмысленность своей атаки, но ослушаться Каррансу не посмел. Нападавшие уповали лишь на то, что гарнизон взбунтуется и перейдет на их сторону.

Чтобы отдалить от Сакатекаса Вилью, Карранса отдал ему странное со всех точек зрения приказание: развернуть «Северную дивизию» на восток и помочь Пабло Гонсалесу взять столицу штата Коауила Салтильо. Однако Карранса просчитался, думая, что Вилья, как и Гонсалес, надолго завязнет в Коауиле, в то время как Обрегон и Натера спокойно займут Мехико.

11 июня 1914 года Натера пошел в самоубийственную атаку на превосходивший его по численности гарнизон Сакатекаса. Уже через два дня боев Натера попросил Каррансу немедленно прислать на подмогу как минимум три тысячи человек. Такими силами поблизости обладал только Вилья. Карранса приказал последнему выделить Натере три тысячи бойцов. Вилья отказался: он не хотел жертовать своими людьми в бессмысленных и неподготовленных атаках. 13 июня состоялся разговор Каррансы и Вильи по телеграфу, во время которого последний заявил о своем несогласии с приказом и попросил снять его с должности командира «Северной дивизии». Карранса тут же согласился и приказал генералам избрать себе нового командира. Однако они приняли решение опять поручить командование дивизией Вилье, и тот не возражал. Вдобавок генералы «Северной дивизии» решительно осудили поведение Каррансы как диктаторское и мешающее достижению скорейшей победы над узурпатором Уэртой. Явно под влиянием Вильи Каррансу подвергли критике и за «внешнеполитические ошибки». Имелась в виду реакция Каррансы на оккупацию Веракруса, которая заставила Вильсона вновь ввести эмбарго на поставки оружия в Мексику.

Между тем Вилья неожиданно бросил около 8 тысяч своих кавалеристов на город Паредон, прикрывавший Салтильо, и этот сильный оплот федеральных сил был сразу захвачен. После этого войска Уэрты сами покинули Салтильо, и таким образом Вилья в течение дня выполнил приказ Каррансы. «Северная дивизия» снова была готова к движению на юг. Пока Натера отходил от Сакатекаса на север, с того же севера к городу приближалась вся «Северная дивизия» – около 20 тысяч солдат, хорошо вооруженных и обладавших самым современным в Мексике передвижным госпиталем.

16 июня 1914 года генерал Урбина погрузил на поезд пехоту «Северной дивизии». Анхелес расставил вокруг города около 50 орудий – такой огневой мощи не было больше ни у кого из конституционалистских вождей. 22 июня, когда сам Вилья прибыл под Сакатекас, некоторые опорные посты в окрестностях уже занял Урбина. План атаки был нехитрым: с помощью массированного артиллерийского огня овладеть возвышенностями Эль Грильо и Ла Буфа (на этот участок выделялось 38 орудий), что сделает дальнейшее сопротивление гарнизона бессмысленным. Другие отряды «Северной дивизии», должны были отрезать разбитому противнику путь к отступлению на Мехико.

У федерального гарнизона было только 10 орудий, и Баррон не смог организовать плотного огня по всему периметру обороны города. Атака на Сакатекас началась в 10 часов утра 23 июня, причем наступлением на Эль Грильо руководил сам Вилья. Неожиданно среди атакующих вспыхнула паника, потому что у одного из артиллеристов из-за его неосторожности в руках взорвался снаряд прямо у орудия. Однако Вилья быстро пресек суматоху: «Это только несчастный случай. Я с вами!»

Бои за высоту Эль Грильо были очень ожесточенными. Она пала только в 17.30. К этому времени Урбина уже захватил Ла Буфу Солдаты Баррона побежали, пытаясь укрыться в городе. По указанию генерала подрывались основные здания Сакатекаса. В этом кошмаре удалось скрыться лишь жалким остаткам разбитого гарнизона. Спаслись не больше 400 человек.

Битва за Сакатекас стала самым кровопролитным сражением всей войны против Уэрты. По некоторым данным, погибли около 5-6 тысяч федеральных солдат и офицеров (примерно 2500 были ранены) и порядка тысячи бойцов «Северной дивизии». Наиболее боеспособные части армии Уэрты прекратили свое существование, и путь на Мехико был открыт. Анхелес просил у Вильи четыре бригады, чтобы по железной дороге в считаные дни добраться до мексиканской столицы. Вилья был готов выделить семь бригад.

Однако новый успех «Северной дивизии» был не нужен Каррансе. Он отдал приказ о прекращении поставок угля «Северной дивизии», и самая мощная военная машина конституционалистов остановилась. Одновременно Карранса всячески пытался обидеть и Вилью, и Анхелеса, чтобы спровоцировать их на необдуманные поступки. По примеру Уэрты Карранса ввел в своих войсках звание дивизионного генерала и немедленно присвоил его Гонсалесу и Обрегону Вилья, чьи части до сих пор несли на себе основное бремя борьбы, так и остался бригадным генралом. Анхелес вообще был снят Каррансой с должности заместителя военного министра за «недостойное революционера» поведение.

Таким образом, совершенно неожиданно для себя Уэрта получил временную передышку. Он рассчитывал, что Вилья выступит против Каррансы с оружием в руках и внутри стана конституционалистов развернется братоубийственная война. Но Вилья, хотя и казался Каррансе дикарем, был настроен на разрешение противоречий путем переговоров. Сначал он хотел просто идти форсированным маршем на Коауилу и захватить накопленные там запасы угля, которых так не хватало его дивизии, однако это означало бы открытый разрыв с Каррансой. Поэтому Вилья предложил Гонсалесу и Обрегону провести совещание основных командиров повстанческой армии, чтобы определить порядок формирования новой власти после свержения Уэрты. В это время Вилья стягивал свои части назад в Чиуауа, как бы давая понять, что он не настаивает на лаврах завоевателя Мехико.

Гонсалес с идеей совещания согласился, а осторожный Обрегон сообщил, что прибыть не сможет, так как его войска готовятся к решающим сражениям.

Обрегону действительно предстояло взять Гвадалахару, которая прикрывала путь к Мехико с запада. 6-7 июля 1914 года Обрегон нанес поражение вышедшим из Гвадалахары ему навстречу федеральным войскам. Пытаясь прорваться на юг, разбитые федералы наткнулись на отряд, который Обрегон заблаговременно бросил им наперерез. Из 12 тысяч федералов в битве погибли около двух тысяч и еще 6 тысяч попали в плен. Войска Обрегона захватили федеральную артиллерию и более пяти тысяч винтовок. Это было первой и единственной крупной победой его армии.

Характерно, что Обрегон, считавший себя социалистом и ненавидевший церковь, провел в Гвадалахаре ряд жестких мероприятий против религии. (Именно в этом городе в январе 1914 года прошли наиболее торжественные церковные мероприятия в поддержку режима Уэрты.)

8 июля 1914 года оказалось значимой датой в мексиканской истории. В этот день Уэрта принял решение уйти в отставку, хотя тогда страна об этом еще не знала. В этот же день в Торреоне между командирами «Северной дивизии» и генералами армии Пабло Гонсалеса было подписано соглашение, призванное сгладить противоречия между Вильей и Каррансой и сохранить единство революционных сил. Согласно Торреонскому пакту Вилья признавал Каррансу верховным главнокомандующим, а Карранса Вилью – командиром «Северной дивизии».

Но это лишь подтверждало уже и так существовавшее положение дел. Более важны были планы на будущее. Каррранса признавался временным президентом. Это означало, что он лишается права выдвинуть собственную кандидатуру на будущих выборах, и было серьезным ударом по его амбициям. Ведь он не возложил на себя функций временного главы государства именно потому, что рассчитывал позже стать президентом постоянным. По Торреонскому пакту, Карранса должен был после победы созвать конвенцию (т. е. собрание) основных командиров революционной армии, которым и предстояло выдвинуть единого кандидата в президенты и принять программу глубоких социальных реформ. (На последнем положении настаивали командиры «Северной дивизии».) Карранса, конечно, не мог прямо выступить против согласованной позиции основных генералов своей армии и заявил, что принимает достигнутый в Торреоне компромисс к сведению.

9 июля Уэрта назначил новым министром иностранных дел Франсиско Карвахаля, явно намереваясь сделать его временным президентом после своей отставки. Выбор кандидатуры был не случаен: в 1911 году Карвахаль вел в 1911 году переговоры от имени правительства Диаса с Мадеро. Поэтому это назначение ясно дало понять, что дни Уэрты сочтены и что режим попытается закончить войну компромиссом. Уэрта, видимо, не знал, что в Торреоне революционные командиры уже договорились о полном роспуске федеральной армии. Повторять ошибок Мадеро они не хотели.

Вечером 14 июля 1914 года из Мехико в направлении Веракруса отправилась автомобильная кавалькада, отвозившая семью Уэрты на ближайшую железнодорожную станцию. Там супруга диктатора донья Эмилия с детьми в компании домочадцев военного министра Бланкета сели на поезд и в сопровождении восьми сотен федеральных солдат выехали к океану. Сам Уэрта в тот день всячески стремился дать понять, что ничего особенного не происходит. Генерал даже побывал на приеме в честь французского национального праздника – Дня взятия Бастилии. Военный министр Бланкет издал очередное бодрое коммюнике, стремившееся умалить значение победы Обрегона под Гвадалахарой. Однако многие видели стоявшие наготове поезда, охранявшиеся «преторианской гвардией» режима – 29-м батальоном, во главе которого Бланкет когда-то арестовал Мадеро и разогнал Конгресс. Знали в Мехико, что еще 2 июля уехал с «ознакомительной поездкой» в Европу генерал Маас со своими двумя братьями. 13 июля объявили, что вскоре в Европу все с той же «ознакомительной» миссией отправится генрал Бланкет. Все было ясно.

15 июля в 16.45 настал момент истины. Уэрта собрал депутатов и сенаторов на чрезвычайное заседание и объявил о своей отставке. В 19.20 его просьба была удовлетворена 121 голосом против 17. В прощальном послании Уэрта признавал полную неудачу своей попытки умиротворить страну и возлагал вину за братоубийственную войну на правительство США, при поддержке которого мятежники смогли добиться столь значительных военных успехов. На следующий день одна из газет Мехико, еще недавно прославлявшая Уэрту, вышла с аршинным заголовком «Коллапс тирании».

В Вашингтоне большинство газет тоже ликовали по поводу отставки Уэрты и в очень благоприятном ключе отзывались о временном президенте Карвахале. Американцы считали, что война, как они и надеялись, закончится компромиссом. Карвахаль действительно немедленно направил эмиссаров к Каррансе. Тот вступать в переговоры не торопился. Необходимо было выиграть время для выхода войск Обрегона и Гонсалеса на ближние подступы к Мехико. Обрегон быстро продвигался к местечку Теолойюкан. Никакого сопротивления федеральные силы ему не оказывали. 31 июля группировкой войск Обрегона под командованием генерала Лусио Бланко (ранее Карранса запретил ему проведение аграрной реформы в районах, занятых его войсками) был захвачен городок Ирапуато, где сходились основные железные дороги, ведущие из Мехико на север. Туда же спешил с востока Пабло Гонсалес. Федеральные силы не оказывали сопротивления и ему. Однако в самом Мехико было сосредоточено около 25 тысяч солдат, и взятие столицы могло обернуться кровопролитными уличными боями.

Одновременно Карвахаль послал к Сапате представителей с предложением сдать город именно его армии, если партизаны обязуются гарантировать неприкосновенность жизни и собственности граждан. Карвахаль считал Сапату, в отличие от Каррансы, неопытным политиком, которым можно будет манипулировать в своих интересах. Но тот лишний раз показал свою принципиальность и на компромисс с режимом не пошел. Тогда Карвахаль, зная точку зрения американцев, попросил США через своих консулов на севере страны стать посредниками в его контактах с Каррансой. Последний категорически заявил, что предметом переговоров могут быть только условия безоговорочной капитуляции, а местом проведения должна стать столица Коауилы Салтильо. Карвахаль же хотел вести переговоры в Нью-Йорке. Он связался по телеграфу с Обрегоном, которого назвал представителем генеральского корпуса революционной армии, и выразил готовность договориться напрямую с ним. Однако Обрегон был лояльным Каррансе человеком и потребовал, чтобы все переговоры велись через «верховного главнокомандующего».

Пока Карвахаль маневрировал, Уэрта покинул Мехико на поезде 15 июля и через два дня добрался до гавани Пуэрто-Мехико, где еще совсем недавно разгружалась злополучная «Ипиранга». Навестившие Уэрту капитаны английского и британского крейсеров предложили ему содействие в безопасном выезде за пределы Мексики. Но свергнутый президент сначала дождался прибытия из Веракруса семьи, еще не знавшей ничего о дальнейших планах своего главы. 20 июля на борту германского крейсера «Дрезден» Уэрта покинул Мексику. Корабль держал курс на Ямайку, откуда Уэрта намеревался перебраться в Испанию.

Тем временем президент США Вильсон оказывал мощное давление на Каррансу, чтобы побудить того пойти на компромисс с правительством Карвахаля. 23 июля США потребовали недопущения политических репрессий со стороны конституционалистов. 31 июля Вашингтон намекнул, что в случае непризнания нового правительства Мексики тому будет сложно получить займы на мировом финансовом рынке. В первых числах августа до Коауилы добрались два посланца Карвахаля. Лично Карранса их не принял, поручив ведение переговоров своим помощникам. Карвахаль просил конституционалистов о немедленном прекращении огня и созыве Конгресса, распущенного Уэртой осенью 1913 года. Этот Конгресс должен был провозгласить всеобщую амнистию и подтвердить генеральские должности и для офицеров федеральной армии, и для конституционалистов, а также утвердить временного президента, который станет править Мексикой вплоть до выборов. Однако Карранса не захотел обсуждать никаких политических условий. Он требовал только сдать столицу и разоружить все федеральные войска.

Пока шли эти переговоры, Карранса срочно перебрасывал под Мехико части северо-восточного корпуса во главе с Гонсалесом. Только вместе с Обрегоном Гонсалес имел численное превосходство над «Северной дивизией». Она к тому времени насчитывала 30 тысяч бойцов, а у Обрегона и Гонсалеса на двоих было примерно 37–40 тысяч. Главным для Каррансы на тот момент было взятие столицы лояльными ему генералами. 26 июля Обрегон с 18 тысячами бойцов двинулся на Мехико, а 8 августа направил Карвахалю простой и конкретный запрос: будет ли федеральная армия оборонять столицу? Через два дня (Обрегон был уже в 20 милях от Мехико) пришел ответ, что столицу сдадут без боя.

В это время с севера несолоно хлебавши вернулись посланцы Карвахаля и сообщили, что никакой амнистии Карранса предоставлять не собирается. По столице поползли самые отчаянные слухи. Некоторые офицеры и генералы федеральной армии надеялись, что к Мехико прорвутся Вилья с Анхелесом и окажут гарнизону помощь в борьбе с Каррансой. Самое интересное в этих слухах, пожалуй, то, что профессиональные военные действительно больше доверяли бывшему разбойнику Вилье, чем респектабельному помещику Каррансе. С воззванием выступил ставший военным министром генерал Веласко, которого Вилья разбил под Торреоном. Он доказывал, что армия вне политики и ее офицеры не могут рассматриваться как преступники. Ведь Уэрта стал президентом с согласия Конгресса и в формальном соответствии с Конституцией.

Однако Карранса лишь сообщил, что все, кто совершил преступления против революции, могут покинуть страну. Карвахаль решил последовать этому совету и 12 августа 1914 года вместе со своим правительством отправился в эмиграцию. Высшим должностным лицом в Мехико стал губернатор столичного федерального округа Итурбиде, который на следующий день подписал с Обрегоном соглашение о сдаче города без боя. Пабло Гонсалес был раздосадован тем, что капитуляцию подписали без него. По соглашению войска Обрегона вступали в Мехико и брали на себя функцию охраны общественного порядка. Федеральная армия уходила из Мехико (с собой разрешалось брать только винтовки) и разоружалась в специально отведенных для этого местах, причем те части, которые противостояли Сапате, не подлежали разоружению вплоть до их замены войсками конституционалистов. Офицеры федеральной армии оставались в распоряжении «верховного главнокомандующего» Каррансы, который после вступления в Мехико принимал на себя обязанности временного президента республики.

Такие гарантии не устроили многих. Наиболее открытые противники Каррансы, вроде Паскуаля Ороско, бежали из страны. Некоторые офицеры ушли в горы.

15 августа 1914 года Обрегон вступил в Мехико во главе контингента из 6 тысяч солдат и офицеров. В городе объявили осадное положение и ввели смертную казнь за нарушение общественного порядка. 10 тысяч бойцов под командованием Лусио Бланко были немедленно направлены в южные предместья столицы для предотвращения возможного нападения войск Сапаты. 18 августа в Мехико торжественно въехал Карранса. Он сразу же нарушил собственные обещания, отказавшись принимать на себя обязанности временного президента. Стало окончательно ясно: этот человек хочет власти и будет добиваться ее любым путем.