История Мексиканской революции. Истоки и победа. 1810–1917, страница 3

Торжество и гибель Франсиско Мадеро

В октябре 1910 года Мадеро и примкнувшие к нему в эмиграции сторонники напряженно работали над программой будущей революции. Наконец, на свет появился «план Сан-Луис-Потоси». Так назван и датирован 5 октября (последним днем, когда Мадеро действительно находился в этом городе) он был специально, чтобы не злить американские власти. В этом документе Мадеро объявлял результаты июньских выборов недействительными из-за массовых фальсификаций и принимал на себя обязанности временного президента республики. Новый президент предписывал всем гражданам республики подняться против диктатуры с оружием в руках в воскресенье 20 ноября 1910 года, в шесть часов вечера.

Это было весьма мудрым шагом с точки зрения тактики. Во-первых, Мадеро назначал всем своим сторонникам единое время выступления, что грозило Диасу всеобщим восстанием, а не отдельными спорадическими беспорядками. Во-вторых, в отличие от Рикардо Флореса Магона, Мадеро благодаря активной предвыборной кампании знал практически каждый мексиканец. Для средних слоев было важно, что Мадеро выходец из богатой семьи и не исповедует радикальные взгляды. Правда, под влиянием опыта общения с простыми людьми Мадеро включил в «план Сан-Луис-Потоси» требование возврата крестьянам земель, отнятых у них «аморальным способом». Такой расплывчатой формулировки оказалась достаточно, чтобы привлечь на сторону повстанцев и сельское население страны.

Несмотря на то, что еще совсем недавно Мадеро критиковал Рикардо Флореса Магона за вооруженные выступления против Диаса, сам он избрал точно такой же план вооруженного восстания, как и его идейный оппонент. Совпадали даже детали. Сам Мадеро планировал нанести из США три вооруженных удара по приграничным мексиканским городам – в случае успеха это ободрило бы его сторонников в центре страны. Во главе одного из отрядов временный президент планировал сам вступить на мексиканскую территорию и не сомневался, что к нему сразу же присоединятся тысячи вооруженных сторонников. За время предвыборной гонки партийные организации противников переизбрания появились практически в каждом штате, и именно они должны были стать ядром восстания.

Мадеро повезло еще и в том, что к 1910 году американцы стали тяготиться режимом Диаса, который все больше ориентировался на европейские финансовые круги. Поэтому власти США предоставили Мадеро и его сторонникам полную свободу действий. Не было у повстанцев и проблем с закупкой оружия в США.

Однако когда Мадеро 19 ноября 1910 года пересек границу в родном штате Коауила, его ждало горькое разочарование. Вместо многотысячной повстанческой армии его встретили семь человек. Не сделав ни единого выстрела, Мадеро вместе со своими немногочисленными спутниками заблудился, а потом вернулся на американскую территорию и вскоре уехал на целый месяц в Новый Орлеан. Многим казалось, что он прекратил борьбу. На самом деле Мадеро планировал из Нового Орлеана высадиться в каком-нибудь мексиканском порту, предпочтительно в Веракрусе. Но на это нужны были деньги, а американские банки не торопились ссужать повстанцев, так как всенародной поддержки у тех в Мексике вроде бы не просматривалось. К тому же семья Мадеро была должна различным банкам в Мексике 8 миллионов песо, и временный президент считался фигурой с сомнительной платежеспособностью.

Казалось, диктатуре Диаса опять, как и в 1908 году, сопутствует успех. Полиция вышла на след главы либералов Веракруса Агилеса Сердана, который устроил в своем доме склад оружия. За день до восстания полиция окружила дом Сердана, но тот отказался сдаться, предпочтя гибель.

Всеобщего восстания не получилось, но вооруженная борьба все же охватила один из ключевых штатов Мексики – Чиуауа. Там образовалось сразу несколько партизанских отрядов из военных колонистов и представителей средних слоев, и они начали занимать деревни и мелкие города. Первым восстали жители небольшой деревни в северо-восточном Чиуауа – Кучильо Парадо, которыми руководил Торибио Ортега. У него были сложные отношения с властями, и в 1903 году он уже выступал против правительства с оружием в руках. Узнав, что правительство готовит упреждающий удар, повстанцы выступили заранее. Вскоре к ним присоединились жители окрестных деревень. Восстание в небольшом шахтерском городе Парраль подняли около 40 человек во главе с богатым торговцем Гильермо Бакой. К ним сразу же присоединились десятки мужественных, но плохо вооруженных людей. Полиция смогла удержать город, но и повстанцы отошли из него в полном порядке.

В деревне Намикипа (западная часть Чиуауа) в назначенный день, 20 ноября, люди восстали под лозунгом «Да здравствует революция, да здравствует Мадеро, смерть Порфирио Диасу!». Восставшие первоначально не смогли сломить сопротивление гарнизона из 25 солдат и отступили из города. Глава правительственных сил был настолько уверен в полной победе, что отправился ночевать домой, где его в тот же день убили революционеры. Оставшись без командира, гарнизон разбежался, и повстанцы заняли Намикипу.

Таким образом, в огне восстания сразу же оказалась большая часть Чиуауа. Активную роль в борьбе играли сторонники Флореса Магона, несмотря на разногласия своего вождя с Мадеро. Однако политический глава мадеристов Абрахам Гонсалес был невоенным человеком. Нет сомнения, что правительственные войска в течение короткого времени смогли бы подавить сопротивление плохо вооруженных и разрозненных партизанских отрядов, нигде не нашедших поддержки ни у армейских частей, ни у «руралес». Но тут у повстанцев неожиданно появился талантливый военный руководитель, которому Мадеро впоследствии сделался обязан успеху революции в целом.

Паскуалю Ороско, привлекательному мужчине высокого роста, в 1910 году исполнилось 28 лет. Отец его под влиянием американских миссионеров стал протестантом. У семьи Ороско был рискованный, но в то же время весьма прибыльный бизнес. Паскуаль водил по горным районам Чиуауа караваны мулов, нагруженных добытым в штате серебром. Эта работа требовала личной отваги и хороших организаторских способностей, так как всегда находились желающие ограбить серебряный караван. Ороско прекрасно знал Чиуауа, что потом пригодилось ему в партизанской борьбе. К моменту революции он успел нажить значительный капитал – 100 тысяч песо. Диктатуру Диаса далеко не бедный Ороско не любил прежде всего по политическим причинам: ему не нравилось, что любой «хефе политико» мог при желании сделать невозможным его бизнес. К тому же Ороско активно читал «Рехенерасьон» и поэтому был под наблюдением полиции.

Родной город Ороско Сан-Исидро имел богатые традиции сопротивления наступавшим на него со всех сторон асиендам. Жители ненавидели военного командира региона капитана Хоакина Чавеса, который активно и жестоко подавлял малейшие очаги недовольства. Перед самой революцией Чавес отобрал у Ороско выгодный контракт на перевозку драгоценных металлов, что и решило, как оказалось, судьбу диктатуры Порфирио Диаса.

Как только Ороско примкнул к восстанию, стало ясно, что он обладает недюжинными организаторскими и военными способностями. В первый же день революции отряд Ороско смог осадить и потом захватить районный центр Сьюдад-Герреро.

В это же время другая группа повстанцев из 28 человек выбрала своим командиром Франсиско (Панчо) Вилью. Доротео Аранго, как звали Вилью на самом деле, родился 5 июня 1878 в соседнем с Чиуауа штате Дуранго. Он работал на асиенде и по мере возможности занимался мелкой торговлей. Жизнь Панчо Вильи обросла легендами, две самые распространенные из которых полностью вымышлены. Согласно одной Вилья был профессиональным бандитом и примкнул к революции из-за своей маниакальной склонности к убийствам. Другая легенда говорит о мексиканском Робине Гуде, который еще до революции активно боролся с диктатурой Диаса. Вилья не был ни профессиональным убийцей, хотя, в отличие от Ороско, несколько лет находился на нелегальном положении, ни классическим бандитом, хотя его долго пытались и пытаются представить таковым. Бизнесмен по своим склонностям, он мечтал иметь собственное дело, однако его неприятности с властями начались еще в ранней юности. Когда соседний помещик (по другим версиям, сын помещика или управляющий имением) попытался изнасиловать сестру Доротео, тот убил его и сразу поставил себя вне закона. Потом он неоднократно пытался вернуться к легальной жизни и одно время успешно торговал мясом.

В Чиуауа Аранго перебрался потому, что был в розыске за дезертирство из армии. По той же причине он сменил имя и фамилию. По некоторым слухам, новую фамилию он взял в честь известного бандита, но на самом деле его отец был внебрачным сыном состоятельного человека Хесуса Вильи, чью фамилию и использовал Доротео.

Но власти не давали ему покоя и в Чиуауа, так как там он убил одного из своих бывших друзей, ставшего агентом секретной полиции. Вилью лично привлек на сторону Мадеро уполномоченный последнего в Чиуауа Абрахам Гонсалес, что тоже противоречит версии о профессиональном бандите. Бандитов революционеры старались к себе не брать, чтобы не давать лишнего повода правительственной пропаганде представить восстание банальным разбоем. Кстати, отряд Вильи содержался в строгой дисциплине, а сам он никогда не пил и не курил. Панчо с готовностью примкнул к революции, хотя до 1910 года не интересовался политикой и не имел собственных политических амбиций, в отличие от Паскуаля Ороско. Вероятно, ему польстило личное обращение Абрахама Гонсалеса: всю свою жизнь Вилья (возможно, научившийся читать и писать только в годы революции) благоговел перед образованными, интеллигентными людьми.

К тяготам партизанской жизни Вилье было не привыкать. В отличие от Ороско, он никогда не руководил большой группой людей. Его талант был скорее тактического свойства, к тому же Вилья прекрасно знал тактику именно партизанской войны. Успех Вильи заключался во внезапности его действий. В первые же недели революции он захватил небольшой город Сан-Андрес. Когда на тамошнем вокзале высаживались подкрепления правительственных войск, Вилья неожиданно напал из засады на выгружавшуюся небольшую часть и разбил ее. Однако поначалу отряд Вильи был подвержен серьезным колебаниям численности, которые отражали его успехи и неудачи. Поначалу последних было больше. В том же Сан-Андресе бойцы Вильи разбрелись по городу, и теперь уже правительственные войска захватили партизан врасплох. Из нескольких сотен бойцов у Вильи осталось около десятка.

Наскоком Вилье удалось захватить другой небольшой городок Сан-Исидро, но когда он ночью попытался взять столицу штата Сьюдад-Чиуауа, его встретили пулеметы правительственных войск, и дальше пригородов отряду продвинуться не удалось.

До весны 1911 года партизаны Чиуауа несли на себе основное бремя борьбы против правительственных войск. Газеты часто поминали имя Ороско, которому удавалось наносить федералам серьезные поражения, пусть и местного значения.

Диас поначалу был склонен относиться к революции как к очередному провалившемуся путчу. Однако партизаны, неся потери, тем не менее держали правительственные войска в Чиуауа под постоянным прессингом. Министр финансов Лимантур в то время находился в Европе, где вел переговоры о реструктуризации мексиканского долга. Он просил Диаса скорее сокрушить революцию, так как партизанская борьба, а точнее, неспособность правительства ее подавить стала отрицательно сказываться на кредитном рейтинге Мексики.

Диктатор, находясь в затруднительном финансовом положении, избрал для борьбы с повстанцами двойную стратегию. Прежде всего он отправил в Чиуауа дополнительно 5 тысяч солдат федеральной армии (по списочному составу в ней имелось примерно 30 тысяч человек, но на самом деле из-за процветавшей в армии коррупции и приписок военнослужащих у Диаса было значительно меньше). Командующим войсками в Чиуауа назначили одного из самых активных армейских генералов Хуана Эрнандеса. Эрнандес ранее служил в штате и хорошо его знал.

Но войну вести Диас предпочитал за счет некоронованного короля Чиуауа Террасаса. Его сына Альберто 6 декабря 1910 года президент назначил губернатором штата. Подразумевалось, что клан Террасасов должен на свой счет набрать и вооружить конные противопартизанские отряды. По двойной стратегии Диаса войска должны были охранять большие города и сражаться с крупными силами революционеров. А наемникам Террасаса отводилась задача ачистки местности и преследования разбитых партизан, с тем чтобы не дать им возможности перегруппировать силы.

Сама по себе стратегия была весьма грамотной, но она не учитывала настроений населения штата, которое поголовно сочувствовало революционерам. Террасасу так и не удалось, даже за деньги, создать иррегулярные противопартизанские силы. Войска же были мобильными только вдоль линий железных дорог, которые повстанцы сразу же стали выводить из строя. В западной гористой части Чиуауа партизаны были вообще неуязвимы. Войска боялись надолго покидать столицу штата, опасаясь, что после их ухода вспыхнет вооруженное восстание. Когда на город Ханос напало всего 27 партизан, сопротивление им сумел оказать только мэр со своими помощниками, так как даже местная полиция предпочла уклониться от боя. А город Карретас с населением две тысячи человек занял отряд из 13 повстанцев.

Постепенно у диасовской армии стали возникать проблемы даже с рекрутским набором. Если раньше в армию насильно забирали недовольных, вроде того же Вильи, то теперь все недовольные были в партизанах. Крестьяне идти в армию не хотели. Многие призывники разбегались по дороге в Чиуауа. Если правительственные войска и стойко обороняли отдельные города, то в основном потому, что верили офицерам, утверждавшим, что революционеры не берут пленных.

Вплоть до начала 1911 года правительственные силы удерживали инициативу главным образом благодаря неорганизованности и недостатку военного обучения у противника. Тем не менее и повстанцы могли воевать довольно долго, так как не испытывали проблем с лошадьми и продовольствием. Все это добровольно-принудительно реквизировалось на асиендах, вопреки желанию их владельцев превращавшихся в основной арсенал революции.

В декабре 1910-го – январе 1911 года Террасас сообщал Диасу о переломе психологической ситуации в пользу правительства. О капитуляции, по его словам, подумывал даже Ороско, что было вымыслом чистой воды. Однако партизан на самом деле выбили из всех крупных населенных пунктов, что очень сильно подорвало международный престиж Мадеро. Вождь революции пытался всеми силами добиться от американской администрации статуса воюющей стороны, чтобы иметь право беспрепятственно закупать в Америке оружие и боеприпасы. Но в Вашингтоне считали крах революции делом решенным: ведь повстанцам так и не удалось овладеть ни одним городом Мексики. Мало того, все их успехи ограничивались только внезапными набегами на городки и поселки с небольшими гарнизонами. Во всех открытых столкновениях с правительственной армией повстанцы неизменно терпели поражение.

Мадеро готовился вновь, уже окончательно перейти границу – на сей раз в Чиуауа – и взять на себя руководство штурмом какого-нибудь большого города. Его отсутствие среди собственных вооруженных сил отрицательно сказывалось на боевом духе партизан, роптавших, что пока их вождь отсиживается в безопасном Техасе, они проливают за него кровь в постоянных стычках с федералами. 5 февраля 1911 года Мадеро попытался перейти границу, но его опять постигла неудача. Правительственные войска вынудили отступить вглубь штата отряд Ороско, который должен был встречать Мадеро. Однако тут вмешательство американских властей неожиданно помогло Мадеро сделать правильный выбор.

Американцы оперативно использовали волнения в Мексике для того, чтобы подтянуть к границе войска и направить к мексиканским берегам «для учений» корабли военно-морского флота. Даже Диас понимал, что это может быть прелюдией для интервенции под предлогом защиты собственности и жизней граждан США в Мексике. Сознавал опасность американского вмешательства и Мадеро, требовавший от революционеров не трогать иностранцев. Кстати, этот приказ выполнялся, тем более что Ороско до революции имел коммерческие связи с некоторыми американскими компаниями и не испытывал к янки глубокой вражды. Первоначально власти США сохраняли во внутримексиканском конфликте нейтралитет и не реагировали на многочисленные просьбы Диаса арестовать и выдать Мадеро как человека, использующего территорию США для вооруженной борьбы против мексиканского правительства. Строго говоря, Диас был прав, но американцы выжидали, на чью чашу весов склонится успех. К февралю 1911 года они решили, что правительство Мексики восстановило контроль над страной. Федеральные власти выдали ордер на арест Мадеро, причем губернатор Техаса даже выразил готовность содействовать его поимке на мексиканской территории.

В этих условиях у Мадеро не оставалось выбора, и 14 февраля 1911 года он перешел границу западнее Эль-Пасо. На этот раз его встречали довольно многочисленные сторонники, но тут же выяснилось, что партизанские командиры находятся в постоянных ссорах между собой и не признают авторитет Мадеро как военного вождя. Наиболее организованной силой повстанческой армии в Чиуауа были магонисты, которые вообще отрицали право Мадеро, «богатого капиталиста», руководить народной революцией. Ороско не скрывал, что считает свои заслуги в организации партизанского движения более весомыми, чем вклад самого Мадеро. Вернувшийся из Техаса вождь поначалу только усугубил разброд и шатания, назначив своим помощником по военным вопросам Хосе Гарибальди, внука великого итальянца. Этому воспротивились все командиры – во многом потому, что не доверяли иностранцам. К тому же Гарибальди попытался объединить партизанские отряды в некое подобие регулярной армии, а партизаны были преданы только своим начальниками и объединяться с другими отрядами не хотели.

Чтобы установить свое беспрекословное военное лидерство, Мадеро решил занять город Касас-Грандес, не дожидаясь подхода закаленных в боях отрядов Ороско и Вильи. Он хотел разместить в первом освобожденном городе свое правительство, а затем добиться от США признания в качестве воюющей стороны. 6 марта 1911 года отряд Мадеро атаковал Касас-Грандес, получив неверную информацию, что гарнизон города малочисленен. Несмотря на бесспорную смелость партизан, им не удалось сломить сопротивление защитников города. А когда в тыл Мадеро неожиданно ударил подошедший на помощь городу отряд федералов, партизанам пришлось спасаться бегством. При этом, однако, Мадеро все же повысил свой авторитет среди бойцов, так как проявил в бою личную отвагу, был ранен и отступал одним из последних.

Пока Мадеро воевал в Чиуауа, его родственники и соратники начали в США закулисные переговоры с правительством Диаса. Клан Мадеро испытывал от революции сплошные тяготы, поскольку мексиканские банки требовали немедленно вернуть кредиты, а французские банкиры, которые обычно всегда выручали в сложных ситуациях, на этот раз помогать не хотели. Глава клана Эваристо и дядя вождя революции прибыли в Техас, чтобы потом привезти оттуда Диасу условия мирного соглашения. Бывший кандидат оппозиции на пост вице-президента Васкес Гомес потребовал от правительства передать революционерам один из городов, чтобы оттуда наладить прямые переговоры по телеграфу между Мехико и Мадеро. Диас, естественно, отказался, так как все еще чувствовал на своей стороне силу.

Казалось, что после фиаско у Касас-Грандес революционеры Чиуауа долго не продержатся. И тут неожиданно вспыхнуло мощное революционное движение рядом с мексиканской столицей.

Штат Морелос, расположенный несколько южнее Мехико, был громадной плантацией сахарного тростника и крупнейшим в стране производителем сахара. Как уже упоминалось, тамошние плантаторы за весь период «порфириата» добились почти полной ликвидации общинного землевладения. Наступление плантаторских асиенд на деревни с целью получения дополнительных земель особенно усилилось в начале XX века. Плантаторы Морелоса стали испытывать сильную конкуренцию со стороны производителей сахарного тростника в штате Веракрус, тропический климат которого позволял получать обильные урожаи. К тому же в северном штате Сонора наладили более дешевое производство сахара из свеклы. В этих условиях плантаторы Морелоса стремились полностью ликвидировать крестьянские деревни и превратить их обитателей в грошовую рабочую силу.

Кое-как в штате до поры до времени удавалось избегать открытых протестов, прежде всего благодаря личной популярности тамошнего бессменного губернатора Аларкона. Тот, конечно, больше симпатизировал плантаторам, но умел улаживать спорные вопросы путем закулисных сделок. Крестьяне уважали Аларкона как уроженца штата, пробившегося к власти из самых низов. В то же время почти в каждой деревне Морелоса возникли комитеты защиты прав, куда выбирали самых авторитетных и грамотных крестьян для ведения непрерывных тяжб за землю с соседними асиендами. В 1909 году крестьяне деревни Аненекуилько, которая входила в муниципалитет соседнего небольшого городка Айяла, избрали одним из членов своего комитета Эмилиано Сапату.

Сапата родился 8 августа 1879 года (это наиболее часто встречающаяся в исследованиях дата, хотя есть и масса других – от 1873-го до 1883 года). Как и Вилья, Сапата был человеком непокорного нрава, и из-за ссоры с властями ему пришлось одно время скрываться в соседнем штате Пуэбла. Однако семья его далеко не бедствовала, судя хотя бы по тому, что жил Эмилиано в каменном доме, а не в обычной деревенской хижине. Одно время Сапата торговал лошадьми и слыл искусным наездником.

Эмилиано Сапата включился в локальную политику Морелоса в сложное для крестьян штата время. Губернатор Аларкон неожиданно скончался в декабре 1908 года, и новые выборы были назначены на февраль 1909 года. Страна находилась в брожении после интервью Диаса Крильману, однако плантаторы, как обычно, навестили Диаса и предложили ему на выбор четырех своих кандидатов. Диктатор поставил на члена своей свиты Пабло Эскандона. Семья Эскандона имела плантации в Морелосе, но сам он жил в Мехико и занимался протоколом президента. Его прельщали светские приемы и пышные униформы. Покидать столицу ради заштатного Морелоса Пабло не хотел, но президенту перечить не стал. Ничего толком не понимавший в делах штата, готовый декретировать все, что предложат ему на подпись местные богатеи, Эскандон был весьма удобен последним.

Морелос, несмотря на свои малые размеры, был одним из ключевых в политическом отношении штатов благодаря своей близости к столице. Не случайно в 1869 году здесь безуспешно баллотировался на пост губернатора сам Порфирио Диас. Победил его тогда другой генерал, Лейва, который руководил в Морелосе борьбой против французской интервенции. В 1876 году Лейва поддержал президента Лердо и поэтому был отстранен Диасом от дел. В декабре 1908 года демократические силы Морелоса пригласили престарелого генерала бросить вызов Эскандону Генерал отказался, сославшись на слабое здоровье, но порекомендовал вместо себя своего сына, работавшего агрономом в Министерстве общественных работ (это ведомство занималось в числе прочего и аграрными проблемами).

Имя Лейвы в штате значило много, и вся либеральная оппозиция сплотилась вокруг генеральского сына. Поддержала Лейву-младшего и демократическая партия. Власть имущие почувствовали, что предвыборная гонка выходит из-под контроля. Митинги оппозиции собирали немало народа, а агитаторы Лейвы обещали крестьянам раздел асиенд и возвращение отнятых плантаторами земель. Такого афронта местные «хефес политикос» не вынесли, и вскоре полиция по своему обыкновению уже разгоняла митинги и бросала оппозиционеров в тюрьмы. На выборах победил Эскандон. Он по-прежнему регулярно уезжал в любимый Мехико и даже предложил внести в Конституцию штата поправку, разрешавшую губернатору отлучаться в столицу без согласия законодательного собрания. Но гибельной для остатков крестьянского землевладения была другая поправка к Конституции, фактически полностью ликвидировавшая в Морелосе местное самоуправление и вводившая помимо ненавистных «хефес политикос» еще и супрефектов для жесткого контроля над деревнями.

Сапата участвовал в предвыборной борьбе на стороне противников Эскандона. За это, а также за непокорный характер его в феврале 1910 года забрали в армию. Возможно, однако, что причина расправы с Сапатой была совсем иной – он предложил сельчанам использовать в качестве адвоката в юридическом споре с соседними помещиками Хесуса Флореса Магона, брата главы либеральной хунты и непримиримого противника Диаса. Уже через месяц солдата Сапату демобилизовали, и он стал присматривать за лошадьми зятя самого Диаса.

Бесспорно, смышленый Сапата мог бы сделать в столице неплохую карьеру. Но он вернулся в родную деревню, причем в самое трудное для нее время. Соседняя асиенда, ссылаясь на наличие соответствующих документов, огородила деревенское пастбище и претендовала на часть крестьянских земель. Приближалась посевная, а владельцы асиенды не давали согласие на обработку спорной земли. Отчаявшиеся крестьяне уже согласились внести за нее помещику арендную плату, ведь в противном случае деревня из 371 жителя просто не смогла бы себя прокормить. Неоднократные обращения к губернатору штата Эскандону не дали результата. Но тут появился Сапата.

Владельцы асиенды в это время передали спорную землю в аренду жителям соседнего городка Айялы, и те уже начали ее обрабатывать. Сапата как руководитель деревенского комитета действовал решительно. Он собрал 80 наиболее крепких сельчан, вооружил их и появился на спорном поле. Появилась и вооруженная охрана асиенды, но, убедившись в численном превосходстве крестьян, сочла за благо ретироваться. Сапата начал делить спорный участок на наделы и распределять их между сельчанами. После этого его имя сделалось довольно популярным. Владельцы асиенды обратились к местным властям с требованием обязать жителей деревни заплатить за спорную землю. Решение было принято, по сути, в пользу крестьян: им разрешили не платить аренду в 1910 году, а в 1911-м заплатить, если у них найдутся на это средства.

Но Сапата не стал почивать на лаврах. Он направил петицию самому Диасу с просьбой решить вопрос о спорной земле окончательно. Сыграли роль связи Сапаты с зятем президента, и, к удивлению всех окрестных жителей, Диас принял решение в пользу деревни.

В конце 1910 года страна погрузилась в революцию, и местный «хефе политико» не стал разоружать жителей непокорной деревни, чтобы не обострять положение в штате. Он лишь взял с Сапаты слово, что тот не примкнет к Мадеро, и Сапата обещал соблюдать нейтралитет. Но уже в конце 1901 года жители Айялы начали собираться в доме у некого Торреса Бургоса, чтобы обсудить планы будущего восстания. Участником тайных сходок был и Сапата. Характерно, что он считал неразумным выступать прежде, чем Мадеро лично назначит руководителя борьбы в Морелосе.

Для Мадеро Морелос из-за его небольших размеров не играл особого значения. Он даже не посетил этот штат во время предвыборной кампании. Поэтому когда к нему в Техас за указаниями прибыл житель маленького городка Айялы Бургос, Мадеро назначил главой повстанческих сил в Морелосе генерала Лейву, а в случае его отказа – самого Бургоса. Похоже, больше он никого в штате просто не знал. Лейва опять сослался на здоровье и предпочел остаться вне борьбы.

В начале марта 1911 года губернатор Эскандон получил сообщения о готовящемся в штате выступлении и отдал приказ усилить федеральные полицейские силы. Это побудило конспираторов из Айялы к восстанию. 11 марта Сапата и его единомышленники неожиданно обезоружили полицию Айялы и собрали жителей на центральной площади. Бургос зачитал «план Сан-Луис-Потоси», одобрительно встреченный собравшимися.

В кратчайшие сроки Сапата стал военным руководителем восстания в Морелосе. Он исповедовал крайне осторожную тактику борьбы, избегая столкновения с крупными правительственными силами. Сапата уделял большое внимание накоплению оружия для решающей схватки и обучению своих бойцов координации действий на поле боя. Положение повстанцев в Морелосе облегчалось тем, что основные силы правительственных войск были скованы в Чиуауа. Уже через несколько недель после восстания в Айяле бойцы Сапаты заперли сторонников Диаса в крупных городах, а губернатор Эскандон в панике бежал из штата. Восстание в Морелосе было крайне опасным для режима еще и потому, что рядом с этим штатом проходила ключевая железнодорожная магистраль Мехико – Пуэбла, которую Сапата мог перерезать, лишив правительство существенных финансовых источников для продолжения войны.

Таким образом, в марте 1911 года Диас неожиданно получил очаг революции едва ли не в пригородах Мехико. Этот факт вызвал в правительстве разногласия. Военные, прежде всего генерал Викториано Уэрта, один из самых энергичных офицеров федеральной армии, требовали беспощадного подавления революции, обещая Диасу быструю победу. Лимантур, напротив, предлагал пойти на уступки восставшим, чтобы расколоть их. «Сьентфикос» абсолютно верно считали, что в стране, по сути, происходят две революции. Мадеро и средние слои северных штатов просто хотят, чтобы их допустили к управлению страной, причем зачастую на местном уровне. Эти люди не желают никаких социальных реформ, и с ними будет легко договориться. Революционеры же на юге и в центре Мексики только номинально подчиняются Мадеро. Они хотят свержения режима, чтобы разделить земли помещиков между крестьянами. Лимантур и его сторонники предлагали ни больше ни меньше как включить Мадеро и его окружение во властный механизм, а затем совместными усилиями подавить остатки обезглавленной революции.

Диас решил прислушаться к Лимантуру и попробовать политический путь урегулирования кризиса. 1 апреля 1911 года президент выступил с очередным посланием Конгрессу о положении страны. Послание стало сенсацией, причем Диас пошел даже дальше того, что планировали Лимантур и его соратники. Президент признал правомочность большинства требований восставших и торжественно объявил, что переизбрания на второй срок подряд любых должностных лиц отныне не будет. Чтобы подчеркнуть серьезность этого обещания, он отправил в отставку наиболее одиозных министров и губернаторов штатов (Альберто Террасас в Чиуауа был заменен еще в январе). Диас объявил также о грядущей аграрной реформе, включая выкуп государством у помещиков части угодий с последующим их разделом между безземельными крестьянами.

Неожиданная компромиссность Диаса была связана еще и с тем, что 6 марта 1911 президент США Тафт отдал приказ о сосредоточении на мексиканской границе крупной армейской группировки численностью до 20 тысяч человек. Американцы явно стремились использовать беспорядки в Мексике для открытой военной интервенции. И Порфирио Диас не хотел дать северному соседу желанный предлог.

По сути Диас повторил многие положения «плана Сан-Луис-Потоси». Однако президент опоздал. Провозгласи он все эти положения в конце 1910 года, революционеры, возможно, разошлись бы по домам. Теперь же они восприняли заявления президента как свидетельство слабости режима и приближение окончательной военной победы. Тем более что в конце марта – начале апреля революционные отряды братьев Фигероа захватили несколько городов в центральном штате Герреро, и, хотя Сапата относился к Фигероа с подозрением, позднее перешедшим в ненависть, фактически образовали единый фронт с бойцами соседнего Морелоса.

Между тем пока Ороско, Вилья и Сапата теснили федеральные отряды на севере и в центре Мексики, в марте доверенное лицо Диаса Лимантур вел в Нью-Йорке переговоры с Франсико Васкесом Гомесом (кандидат Мадеро в вице-президенты на выборах 1910 года), отцом Мадеро и его братом Густаво. Речь об отставке Диаса даже не шла. Предполагалось только демократизировать правительство за счет введения в него представителей оппозиции.

Однако революционеры в самой Мексике были настроены на решительную борьбу с режимом. 15 апреля 1911 года пал крупнейший тихоокеанский порт Мексики Акапулько. Двумя днями раньше революционеры Соноры захватили пограничный город Агуа-Приета. Осколками были убиты двое американцев из соседнего аризонского городка. Проведенное властями расследование установило, что виновниками инцидента являются правительственные войска. Когда 18 апреля правительственные силы отбили город, на территорию США опять залетели пули и осколки снарядов. На сей раз Вашингтон выразил правительству Диаса решительный протест. В Мехико со дня на день ждали прямой военной интервенции американцев.

Того же опасался и Мадеро. Поэтому он избрал двоякую стратегию. 9 апреля 1911 года объединенная повстанческая армия Чиуауа, самыми большими отрядами которой командовали Ороско и Вилья, выступила на север и 19 апреля окружила крупный пограничный город Сьюдад-Хуарес. Революционеры двигались, не встречая сопротивления, так как гарнизон города, состоявший из 700 человек, был слишком мал, чтобы сразиться с повстанцами в открытом бою. Мадеро привел к городу около трех тысяч человек, причем авангард в 500 бойцов возглавлял Вилья. Ему было присвоено звание майора, позднее – полковника. Ороско стал генералом. Бойцы армии Мадеро были хорошо вооружены и получали высокую плату – песо в день.

19 апреля 1911 года Мадеро предъявил командующему гарнизоном генералу Наварро ультиматум с требованием безоговорочно сложить оружие. Генерал отказался, рассчитывая на своевременный подход подкреплений и фортификационные сооружения самого города.

С другой стороны, Мадеро втайне от Ороско и Вильи вел напряженные переговоры с прибывшим в его ставку представителем правительства. К неудовольствию Ороско и Вильи, он заключил перемирие с гарнизоном Сьюдад-Хуареса, которое затем было продлено. Бойцы, не догадываясь о причинах столь странного поведения своего вождя, стали роптать. К тому же начались проблемы с регулярной выплатой жалованья.

Как и предполагал Лимантур, с Мадеро удалось договориться без особых проблем. Он соглашался на то, чтобы Диас остался у власти (непопулярный вице-президент Корраль уже в середине апреля под давлением дона Порфирио подал в отставку и покинул страну). Революционеры должны были получить несколько министерских портфелей и кресел губернаторов штатов (прежде всего северных). Ороско, которого Мадеро ознакомил с планирующимся договором, не возражал, заявив, что он солдат и не вмешивается в дела политиков. Однако большинство сторонников Мадеро все же были за отставку Диаса.

7 мая 1911 года неожиданно для своих военных командиров Мадеро заявил о снятии осады Сьюдад-Хуареса, так как бои за город могли бы привести к военной интервенции США. Возможно, что истинная причина столь парадоксального на первый взгляд решения была совсем иной. Мадеро все-таки намеревался договориться с правительством и не хотел сорвать мирные переговоры кровопролитием. Если бы планам Мадеро суждено было воплотиться в жизнь, мексиканская революция закончилась бы, не успев начаться. Однако Ороско и Вилья не желали упускать победу и решили действовать на свой страх и риск.

Чтобы избежать прямой конфронтации с лидером революции, они дали указание одному из офицеров прервать перемирие и начать наступление на город. Солдаты Наварро стали отвечать огнем. Мадеро пытался прекратить боевые действия и попросил Наварро, чтобы его люди перестали стрелять. Генерал послушался, но революционеры продолжали наступление. Вилья и Ороско объяснили Мадеро, что уже не смогут помешать штурму города. По некоторым данным, позднее они даже перебрались на территорию США, чтобы Мадеро не смог их найти.

Повстанцы использовали странную для профессиональных военных, но оказавшуюся очень эффективной тактику штурма. Отряды, которые вели наступление, постоянно сменялись, чтобы отдохнуть и подкрепиться, а солдаты федеральных войск уже два дня были без питьевой воды и ввиду своей малочисленности постоянно находились на позициях. Солдаты Ороско и Вильи, чтобы избежать потерь от пулеметов правительственных войск, двигались не по улицам города, а из одного дома в другой, прорубая в стенах небольшие проходы. Тем самым огневое превосходство защитников было сведено на нет.

10 мая 1911 года гарнизон Сьюдад-Хуареса капитулировал. В руки повстанцев попали пограничный переход и крупный таможенный пункт. Теперь у них были деньги и возможность беспрепятственно получать оружие и боеприпасы из США. Но уже на следующий день после штурма Мадеро едва не поплатился жизнью за свои попытки все-таки договориться с режимом Диаса о бескровной передаче власти.

За столом, освещенным светом автомобильных фар, Мадеро подписал соглашение с правительством. Согласно этому документу Диас и вице-президент Корраль отправлялись в эмиграцию. Повстанцы получали право назначить 14 губернаторов штатов и четырех членов правительства. Федеральным войскам следовало покинуть северные штаты Чиуауа, Коауила и Сонора. Новое правительство Мексики должно было опираться на «лучшие моральные и интеллектуальные слои общества», к которым ни Вилья, ни Ороско, с точки зрения Мадеро, не относились.

Между тем Ороско и Вилья узнали, что Мадеро намерен не предавать военно-полевому суду генерала Наварро, хотя в свое время тот отдал указание заколоть насмерть штыками нескольких пленных революционеров. Мадеро еще в «плане Сан-Луис-Потоси» предупредил, что все военнослужащие, совершившие военные преступления, будут преданы суду военного трибунала. Таким образом, Ороско и Вилья лишь хотели, чтобы их вождь выполнял собственные обещания, Мадеро же не горел желанием судить Наварро, опасаясь, что расстрел генерала ожесточит сопротивление правительственных войск и сорвет мирные переговоры.

Помимо истории с Наварро Ороско был недоволен тем, что Мадеро включил в свое правительство людей, не имевших заслуг перед революцией. В частности, военным министром стал богатый помещик из родного штата Мадеро Коауилы Венустиано Карранса, до недавних пор являвшийся активным сторонником Рейеса. Ороско же с полным на то основанием считал, что военным министром должен быть он сам, так как в действительности именно его войска составляли костяк сил, победивших федералов у Сьюдад-Хуареса. И Ороско, и Вилья стали сознавать, что Мадеро стыдится своих безродных генералов и полковников и не собирается допускать их до управления страной. Вилья, чей горячий темперамент был общеизвестен, даже пытался застрелить в Эль-Пасо Хосе Гарибальди, которому Мадеро поручил принять капитуляцию Наварро.

11 мая 1911 года Ороско зашел к Мадеро и потребовал предать Наварро военному трибуналу, снять Каррансу с поста военного министра и заплатить солдатам давно причитавшееся им жалованье. Вилья со своими бойцами находился рядом с домом, чтобы по сигналу Ороско обезоружить охрану Мадеро. Прошло некоторое время, и Ороско выбежал из дома, крикнув Вилье: «Разоружи их!» Вилья немедленно исполнил приказ. Ороско, наставив на Мадеро дуло пистолета, потребовал от него удовлетворения своих притязаний. Однако Мадеро был человеком отнюдь не робкого десятка. Не обращая внимания на пистолет Ороско, он вскочил на автомобиль и обратился с горячей речью к собравшимся перед штаб-квартирой солдатам. Те не были в курсе требований своих начальников и встретили выступление Мадеро одобрительными аплодисментами. Ороско и Вилья поняли, что их переиграли. Ороско театрально обнялся с Мадеро и объявил инцидент исчерпанным. Единственное, чего добились Ороско и Вилья, было обещание Мадеро заплатить солдатам. Сам Мадеро лично проводил пленного генерала Наварро через Рио-Гранде на американскую сторону, чтобы революционеры все-таки не устроили самосуд.

Взятие Сьюдад-Хуареса коренным образом изменило военно-поли тическую ситуацию в Мексике. Теперь уже Мадеро мог диктовать свои условия центральному правительству. Тем более что успех на севере был дополнен победой и на юге.

Весь март и апрель 1911 года Сапата в Морелосе копил силы, постоянно тревожа федеральные войска неожиданными набегами. Он уже был непререкаемым авторитетом среди восставших. В освобожденных районах партизаны производили раздел помещичьих земель, что разительно отличало их от собратьев на севере, в общем, уважавших частную собственность, если отвлечься от широко распространенной практики добровольно-принудительных «кредитов», которыми обкладывались местные богатеи.

Сапата опасался, что Мадеро вот-вот заключит перемирие с правительством, и понимал, что революционному движению юга нужен крупный успех, чтобы добиться реализации своей аграрной программы. В начале мая 1911 года Сапата собрал более 4 тысяч партизан и окружил город Куаутла в Морелосе. Почти неделю за город, который обороняли 400 солдат федеральных войск, шли ожесточенные бои, самые кровопролитные за время всей революции. Партизаны были плохо вооружены и несли большие потери, однако все туже стягивали кольцо окружения. Неподалеку находились еще 600 военнослужащих правительственных войск под командованием уже знакомого нам генерала Уэрты. Но по непонятным причинам (скорее всего, опасаясь разгрома) они не пришли на выручку своим товарищам. 19 мая 1911 года войска Сапаты заняли Куаутлу.

А уже двумя днями позже Мадеро все-таки подписал упоминавшееся выше соглашение с правительством в Сьюдад-Хуаресе. Этому предшествовали жаркие дебаты среди окружения Диаса. После падения Сьюдад-Хуареса революционеры перешли в наступление практически во всех штатах. Эмилио Мадеро во главе 3500 повстанцев занял важнейший железнодорожный узел Торреон и отрезал от столицы правительственные войска на севере. У братьев Фигероа в Герреро под ружьем уже были более 12 тысяч человек. Сапата занял столицу Морелоса Куэрнаваку и практически полностью контролировал весь штат.

7 мая 1911 года Диас заявил на заседании кабинета министров, что готов подать в отставку, если это принесет успокоение стране. Но через пару дней капитулировал Сьюдад-Хуарес, и таких размытых обещаний было уже недостаточно. Диас плохо себя чувствовал: помимо зубной боли у него возникли проблемы со слухом. И опять генерал Уэрта и министр финансов Лимантур пытались убедить президента в правоте своих противоположных взглядов. Уэрта доказывал, что взятие революционерами одного крупного города, пусть и стратегически важного, ничего не значит. Ведь выбили же войска мадеристов из Агуа-Приэты меньше месяца тому назад. Склонившись к уху диктатора, Уэрта обещал ликвидировать восстание на севере с двумя тысячами кавалеристов. Для того чтобы разделаться с Сапатой, ему якобы требовалось всего 1500 солдат. Мнение Уэрты поддерживал письмами из вынужденной эмиграции генерал Рейес. Он просил Диаса разрешить ему вернуться и раздавить революцию. Однако Диас снова прислушался к Лимантуру, который доказывал, что дальнейшее сопротивление только радикализует повстанцев и они выйдут из-под контроля умеренного Мадеро.

17 мая Диас согласился уйти в отставку до конца месяца и обещал, что вице-президент сделает то же самое. Путь для подписания мирного соглашения был открыт. Документ, которым Мадеро надеялся раз и навсегда закончить революцию, был подписан 21 мая в Сьюдад-Хуаресе. В нем, как уже упоминалось, предусматривалась отставка президента и вице-президента. Новым временным президентом должен был стать министр иностранных дел в кабинете Диаса Франсиско Леон де ла Барра, которому поручалось организовать всеобщие выборы. Весь нанесенный революцией ущерб предполагалось погасить из государственных средств (например, вернуть принудительные кредиты). Объявлялась всеобщая амнистия. Революционные отряды подлежали быстрой демобилизации. Мадеро оговорил устно, что федеральная армия покинет северные штаты и революционеры будут назначать временных губернаторов ключевых штатов. Таким образом, соглашение оставляло в полной неприкосновенности весь государственный механизм диктатуры, прежде всего федеральную армию. Вскоре Мадеро заплатит за эту ошибку жизнью.

Подписанный договор (согласно которому по всей стране немедленно прекращались боевые действия) помешал войскам Сапаты взять Мехико.

25 мая 1911 года Диас подал в отставку и 31 мая на борту германского парохода «Ипиранга» отбыл в эмиграцию во Францию. Перед отъездом он произнес пророческие слова: «Мадеро выпустил на волю тигра; посмотрим, как ему удастся с ним справиться».

Беды Мадеро были вполне предсказуемы и без Диаса. Любой реформист, оказавшийся в гуще революционных потрясений, рано или поздно должен встать на одну из сторон: поддержать либо революцию, либо реакцию. Мадеро же пытался примирить приспешников Диаса с теми, кто боролся против них с оружием в руках. Это не могло получиться просто по определению. Реакционеры и крупные помещики ненавидели Мадеро за то, что он привел к власти представителей радикальных средних слоев и выпустил на волю столько лет подавлявшийся крестьянский протест. Крестьяне, рабочие и многие бойцы повстанческой армии критиковали Мадеро за соглашательство с де ла Баррой (с военной точки зрения в нем действительно не было никакой необходимости) и за то, что он оставил в неприкосновенности федеральную армию. К тому же Мадеро никак не соглашался на глубокие социальные реформы, стремясь примирить две противоположности на основе старого строя.

7 июня 1911 года Мадеро триумфально въехал в Мехико, и ему рукоплескали 100 тысяч горожан. Де ла Барра из соображений безопасности попросил Мадеро, чтобы его не сопровождали вооруженные сторонники. Мадеро согласился.

Сразу же после победы Мадеро постарался отделаться от ее архитекторов – Сапаты, Ороско и Вильи. Эта задача облегчалась отсутствием у Вильи каких бы то ни было политических амбиций. Он хотел наконец заняться мясным бизнесом, и Мадеро прямо предложил ему уйти в отставку и принять от него 25 тысяч песо. Вилья сначала отказался, заявив, что воевал не за деньги. Но Мадеро все же уговорил его взять 10 тысяч песо в качестве простого подарка. Хотя и необразованный, Вилья обладал хорошей интуицией и природной склонностью к политике. Он сразу понял, что в новом режиме для него нет подходящего места. Во время одного из банкетов, на который Мадеро пригласил близких себе по духу городских либеральных интеллектуалов, он попросил Вилью произнести тост. Вилья нехотя поднялся с места и сказал, что хотел бы перевешать всех находящихся в этом зале надушенных господ и продолжить дело революции. Он-то понимал, что народ не удовлетворится верхушечными перестановками в Мехико. Мадеро покровительственно улыбнувшись, назвал Вилью варваром и предложил ему сесть на место.

Конечно, Вилья был недоволен тем, как с ним обошлись. Он даже попытался разоружить внука Гарибальди, которого считал одним из главных инициаторов интриг против себя. Однако пока Вилье не оставалось ничего другого, как уйти из политики.

Вилья женился, найдя в городке Сан-Андрес симпатичную девушку Лус Корраль. Знакомство состоялось в типично революционной обстановке. Когда отряд Вильи занял городок, мать Лус, как и остальные торговцы, получила предписание о добровольном взносе в кассу повстанческой армии. Женщина пришла на прием к Вилье и предложила ему посмотреть, в каких условиях она живет. Вилья был человеком практическим и уделял первостепенное внимание снабжению своих бойцов. Поэтому он самолично явился в дом к сеньоре Корраль. Денежная реквизиция была отменена, хотя Вилья все же предложил дать его бойцам немного кофе, сахара и табака. Обратив внимание на дочь хозяйки, Вилья без обиняков заявил, что у него нет времени на ухаживания, но он предлагает красавице после победы революции руку и сердце. Та, к ужасу матери, согласилась. Но практичный Вилья попросил ее сшить ему рубашку, чтобы проверить домовитость будущей хозяйки своего дома. У матери вспыхнула новая надежда: ее дочь шить почти не умела. Однако Вилья принял подарок неопытной швеи. После победы революции он повел Лус Корраль в церковь венчаться. Священник предложил легендарному уже тогда командиру повстанцев исповедоваться. Ответ звучал примерно так: чтобы рассказать обо всей своей жизни, ему, Вилье, нужно 8 дней, а столько времени у него просто нет. Священник не настаивал, и Вилья обосновался с молодой женой в столице Чиуауа. От политической деятельности он отошел и вскоре оброс хозяйством, открыв четыре мясных лавки. Казалось, что он достиг своего, пусть и маленького счастья.

Ороско удовлетворился местом командующего «руралес» штата Чиуауа, хотя и он считал, что его незаслуженно обошли.

Мадеро не удалось договориться только с Сапатой. Подробнее об этом мы поговорим позже.

Расстановка сил в первом послереволюционном правительстве Мексики отражала определенный компромисс между победившими и проигравшими, хотя от слова не занимавшего официально никакого поста Мадеро зависели практически все персональные назначения. Ключевое кресло министра внутренних дел занял брат бывшего кандидата в вице-президенты Франсиско Васкеса Гомеса Эмилио. Финансы и юстицию Мадеро доверил своим родственникам, хотя те придерживались явно консервативных взглядов. Только четверо из членов кабинета были убежденными сторонниками революции, трое – противниками Диаса, но консерваторами по воззрениям, двое представляли интересы свергнутой в столице политической элиты.

Но с назначением временных губернаторов отдельных штатов у Мадеро сразу же возникли проблемы. Кое-где губернатора утверждали местные законодательные собрания, в которых практически поголовно заседали сторонники свергнутого диктатора и местных олигархов. В Чиуауа – колыбели революции – законодатели штата, все как один связанные с кланом Террасаса, всячески противились назначению временным губернатором Абрахама Гонсалеса. В Коауиле, родном штате Мадеро законодатели отказались утвердить кандидатуру Венустиано Каррансы и назначили губернатора из сторонников Диаса. Демократу Мадеро пришлось прибегнуть к угрозе применения военной силы, и Карранса все-таки стал губернатором. В штате Дуранго местные власти вообще отказались пустить революционеров в столицу, и туда пришлось направлять повстанческие войска. Уже в конце мая 1911 года американский посол в Мехико назвал ситуацию в стране взрывоопасной.

Со скандала началась и деятельность временного правительства. Оно выделило шесть миллионов песо на погашение расходов, связанных с революцией. Счет на 700 тысяч песо сразу же предъявил брат Мадеро Густаво. Деньги эти действительно были истрачены на подготовку восстания, но закавыка состояла в том, что Густаво получил их путем незаконных финансовых операций. Имелся даже ордер на его арест, выписанный еще при Диасе. Тем не менее правительство первым делом удовлетворило нужды Густаво, и газеты стали наперебой обвинять Мадеро в кумовстве.

Но эти проблемы были цветочками по сравнению с положением в Морелосе. Когда Мадеро 7 июня 1911 года прибыл в Мехико под овации многотысячной толпы, он встретился с Сапатой и пообещал тому посетить его штат. На встрече Сапата ясно заявил, что он боролся прежде всего за аграрную реформу, под которой революционный вождь понимал возврат крестьянам отнятых у них при Диасе земель.

В это время столичные газеты начали разнузданную травлю сапатистов, обвиняя их в массовом терроре, изнасилованиях и грабежах. Сапату называли «Аттилой», его бойцов – «ордами», а его воззвания – «указами» (причем использовалось именно русское слово). На самом деле Сапата, как и Вилья, поддерживал в войсках жесткую дисциплину, что признавали даже проживавшие в Морелосе иностранцы. 12 июня Мадеро принял в столице Морелоса Куэрнаваке парад 4 тысяч сторонников Сапаты и провел переговоры как с ним, так и с до смерти напуганными плантаторами и сахарозаводчиками. Характерно, что вождь революции вообще не рассматривал возможность назначения Сапаты временным губернатором Морелоса или командующим войсками штата, хотя именно Сапата был реальным хозяином положения и без помощи Мадеро разбил в ходе восстания правительственные войска. Как мы уже говорили, Мадеро считал и Сапату, и Вилью полуграмотными варварами, маврами, сделавшими свое дело. Он предложил Сапате начать демобилизацию повстанческих отрядов, обещая прислать для охраны порядка революционеров из соседних штатов. Сапата согласился. Временным губернатором был назначен человек, явно устраивавший местных плантаторов.

В первый же день демобилизации оружие сложили более 700 сапатистов. Но столичные газеты продолжали смаковать бесчинства вооруженных крестьян, и Мадеро вызвал Сапату для объяснений в Мехико. Тот немедленно явился и заверил, что ситуация в Морелосе отнюдь не критическая. Однако временное правительство постоянно нагнетало обстановку, ябедничая Мадеро, что Сапата якобы уже поднял вооруженный мятеж. А ведь после сцены с Вильей и Ороско в Сьюдад-Хуаресе Мадеро и так относился к революционным вождям с некоторым недоверием. К тому же он, истый либерал, был противником любого вмешательства военных в политику.

К этому времени де ла Барра и Уэрта уже вели свою игру, пытаясь столкнуть Мадеро с Сапатой. Временный губернатор Морелоса Карреон всячески противился реализации достигнутого между Сапатой и Мадеро соглашения о направлении в Морелос для охраны порядка революционных частей из других штатов. Сапата был вынужден несколько замедлить демобилизацию своих бойцов, так как они были единственной силой, поддерживавшей общественный порядок. Газеты продолжали голословно обвинять Сапату в неповиновении временному правительству.

Наконец Мадеро встал на сторону образованного класса и еще раз вызвал Сапату к себе. Тому надоели бесцельные поездки, и он отправил к Мадеро брата. Мадеро потребовал беспрекословного подчинения временному правительству. 10 августа 1911 года реакционеры могли праздновать победу: вместо революционных войск в Морелос был направлен контингент старой федеральной армии во главе с Уэртой. Приказ генералу гласил: разоружить повстанческие отряды, если потребуется – силой. Таким образом, новая, почти революционная власть санкционировала расправу с повстанцами, которую отказался одобрить даже Диас. Уэрта немедленно начал проводить в Морелосе тактику выжженной земли. Сапата в ответ отменил демобилизацию, и его отряды стали оказывать сопротивление карательным войскам.

Мадеро тяжело переживал неожиданно вспыхнувший конфликт. Он добился от правительства приказа Уэрте приостановить наступление на 48 часов, чтобы разобраться в ситуации. Но Уэрта давно уже выполнял только те приказы, которые хотел. Его части продолжали теснить сапатистов. Сапата обвинил Мадеро в нежелании претворять в жизнь принципы революции, но одновременно пообещал, что в случае вывода из Морелоса федеральных войск обеспечит порядок в штате в течение суток. 18 августа Мадеро прибыл в Морелос и выступил перед сапатистами. Как всегда, Сапата и Мадеро быстро договорились. Новым временным губернатором назначался убежденный революционер Эрнесто Хэй. Командующим войсками в штате становился брат Франсиско Мадеро Рауль. Федеральные войска стягивались к столице штата и подлежали выводу за его пределы. Уэрта был в отчаянии: ему опять не дали добить взбунтовавшихся крестьян. Генерал уже не смог простить Мадеро компромисса. Пока тот вел переговоры с Сапатой, Уэрта, как ни в чем не бывало, продолжал наступление на революционеров, и у Франсиско это вызвало бешенство.

19 августа из Морелоса Мадеро отправил де ла Барре две телеграммы, в которых признавал, что генералов Уэрту и Бланкета ненавидит все население штата. Он провидчески предрекал: оба эти генерала под любым предлогом могут начать мятеж против правительства. Также Мадеро требовал организации в штате Морелос местной комиссии по проведению аграрной реформы.

Уже летом 1911 года популярность Мадеро, который готовился к президентским выборам, начала стремительно падать. Народ, тщетно ждавший социальных реформ, был недоволен временным правительством. Посол США в Мехико Генри Вильсон в депеше госсекретарю Ноксу так описывал положение в стране: «По всей республике – в городах, на рудниках, плантациях – трудящиеся классы бросают работу и энергично требуют повышения заработной платы и уменьшения рабочего дня. Во многих местах целые общины отказываются платить местные и федеральные налоги, заявляя, что революционная программа включает требование, согласно которому бедные должны быть освобождены от налогового бремени. Имеется также много случаев, когда поместья, законность владения которыми не подлежит сомнению, насильно захватываются большими группами бедняков, убежденных, что революция аннулировала все старые права на земельную собственность…»

В июне – июле 1911 года Мексика впервые столкнулась с мощной забастовочной борьбой рабочих, хотя совсем немногие представители пролетариата участвовали в вооруженной борьбе за свержение Диаса. В петиции на имя президента де ла Барры рабочие требовали ограничить их трудовой день хотя бы 12 часами. Рабочие одной фабрики сообщали президенту, что работают с 5.30 утра до восьми вечера. 3 июля Мехико парализовала забастовка трамвайщиков. Де ла Барра поручил губернатору столичного округа договориться с забастовщиками, и те добились повышения заработной платы на три цента в час. (Трамвайщики, работавшие в англо-канадской фирме, где зарплата начислялась в валюте, получали в час 10-15 центов.)

В конце июня 1911 года Мадеро пришлось обратиться с воззванием к гражданам Мексики, первым после свержения диктатуры Диаса. Однако воззвание это скорее разочаровало миллионы людей, так как Мадеро не обещал никаких социальных реформ. Например, он высказался против повышения заработной платы в промышленности, но посулил создать условия, при которых каждый сможет зарабатывать на жизнь «тяжелым трудом». Одновременно Мадеро насторожил и реакционную элиту, выступив за уничтожение всех политических привилегий правящего класса. Всем стало ясно: целью революции для Мадеро была только политическая демократия, и ничего больше.

Между тем назрел конфликт во временном правительстве, вызванный резкими разногласиями его главы – реакционера де ла Барры и лидера революционного крыла в кабинете Эмилио Васкеса Гомеса. Последнему, как уже упоминалось, пришлось подать в отставку. Но несколько генералов революционных войск открыто выступили в его защиту. Они настаивали на немедленном претворении в жизнь «плана Сан-Луис-Потоси», в частности на отставке де ла Барры и назначении временным президентом самого Мадеро. Последний встал на сторону своих бывших врагов и санкционировал отставку Васкеса Гомеса, а также арест возмущенных генералов.

Но больше всего прочего потрясли вчерашних сторонников революции июльские события в Пуэбле. 12 июля 1911 года в этот город должен был прибыть Мадеро, и у революционеров появились сведения, что на вождя революции готовится покушение. Сигналом к нему должны были стать стычки федеральной армии с бывшими повстанцами. Они и произошли, причем провокация со стороны федералов была налицо. Мадеро же выразил полную поддержку федералам, которые, по его мнению, пресекли беспорядки. Командующий федеральными войсками в Пуэбле генерал Бланкет удостоился личной похвалы Мадеро за «мужество и лояльность».

Соратников Мадеро, особенно Эмилио Васкеса Гомеса и его брата Франсиско, неприятно поразило и решение распустить перед выборами Партию противников переизбрания, потому что она, дескать, уже осуществила свою историческую миссию. Мадеро предлагал создать новую политическую силу – Конституционно-прогрессивную партию. Одной из причин такой реорганизации было стремление Мадеро отделаться от братьев Васкес Гомес. Не случайно Франсиско Васкесу Гомесу уже не предложили баллотироваться в вице-президенты. Мадеро выдвинул на этот пост малоизвестного политика из Юкатана Хосе Марию Пино Суареса. Такое развитие событий больше всего насторожило революционеров Чиуауа, где братья Васкес Гомес пользовались авторитетом. Абрахам Гонсалес не смог исполнить личную просьбу Мадеро, который хотел, чтобы тот агитировал за Пино Суареса. По мексиканским законам вице-президента выборщики избирали отдельно, и Васкес Гомес выдвинул свою кандидатуру сам. Еще одним кандидатом стал временный президент де ла Барра.

Мадеро был единодушно провозглашен кандидатом на съезде своей новой партии, открывшемся в Мехико 27 августа 1911 года. Программа кандидата в президенты опять говорила много о политических правах и свободах и почти ничего – об аграрной реформе.

Между тем у Мадеро появился соперник. Генерал Рейес 9 июня 1911 года вернулся в Мехико и по привычке спросил у нового хозяина страны разрешения участвовать в выборах. Мадеро хотел сделать Рейеса министром обороны, но генерал явно метил выше. Вскоре сторонники Рейеса образовали свою политическую партию и выдвинули его кандидатом в президенты. Как ни странно, демократу Мадеро это не понравилось, хотя он был на тот момент бесспорно популярнее Рейеса, которого многие ассоциировали со свергнутой диктатурой. Во время некоторых митингов генерал подвергался физическому воздействию со стороны возмущенных революционеров и не преминул увидеть в этом руку Мадеро, хотя он был тут ни при чем.

Чтобы получить больше времени для агитации, партия Рейеса 12 сентября 1911 года потребовала перенести выборы, намеченные на 1 октября, на более позднюю дату. Со своей стороны, Мадеро, наоборот, стремился не оттягивать голосование, чтобы наконец прервать затянувшийся вакуум власти. Он обратился в Конгресс с телеграммой, в которой довольно неуклюже предупреждал об опасных последствиях переноса выборов. Депутаты, в большинстве – по-прежнему сторонники Диаса, восприняли эту телеграмму как угрозу и стали склоняться к удовлетворению петиции Рейеса. Мадеро пришлось фактически извиниться.

Конгресс все-таки отклонил петицию Рейеса, и тот снял свою кандидатуру, обвинив Мадеро в диктаторских замашках. Вскоре Рейес обосновался в Техасе и стал готовить там антиправительственный мятеж. Туда же перебрался Эмилио Васкес Гомес, который все больше и больше становился рупором левого крыла революционеров, недовольных мягкотелостью Мадеро и отсутствием социальных реформ. Васкес Гомес пользовался поддержкой среди бывших революционеров в Чиуауа.

Постоянно падавшей благодаря усилиям столичных газет популярности Мадеро все же хватило для убедительной победы на президентских выборах. 15 октября 1911 года за него проголосовали 98 % избирателей. Де ла Барра, не дожидаясь 1 декабря – дня инаугурации Мадеро по Конституции, – подал в отставку. Поэтому уже 6 ноября 1911 года Франсиско Мадеро стал легитимным президентом страны. Что касается вице-президента – выборщики, естественно, предпочли Пино Суареса, а Васкес Гомес занял только третье место, уступив все тому же де ла Барре.

Кабинет Мадеро нельзя было назвать революционным. Правда, влиятельный пост министра внутренних дел занял губернатор Чиуауа, сторонник глубоких реформ Абрахам Гонсалес. Но внешнеполитическое ведомство возглавил Калеро, которого Порфирио Диас считал верным другом и даже хотел назначить вице-президентом.

Де ла Барра неспроста так спешил расстаться с президентскими полномочиями. В стране тут и там тлели мятежи, и на борьбу с ними у Мадеро ушел почти целый год. Все еще шли упорные бои в Морелосе, причем вина в том была на совести именно де ла Барры с Уэртой. Сапата постоянно подчеркивал, что готов к компромиссу. 8 октября 1911 года он согласился на 15-дневное перемирие, но Уэрта продолжал наступление, стремясь окружить ставку Сапаты и уничтожить его самого. Тогда Сапата решился на отчаянный шаг: атаковал пригороды Мехико, чтобы привлечь внимание правительства к бойне в Морелосе. Он достиг лишь того, что министру обороны Хосе Гонсалесу Саласу пришлось подать в отставку. Зато Мадеро воспользовался рейдом сапатистов, чтобы добиться отзыва Уэрты из Морелоса. В письме Уэрте Мадеро следующим образом обосновывал свою почти неприкрытую враждебность к генералу: «Когда я был в Куаутле, заканчивая переговоры с Сапатой, Вы продолжали наступление… и подходили к Куаутле, не имея на то ясного приказа ни от президента республики, ни от заместителя министра обороны».

Сразу же после инаугурации Мадеро направил к Сапате представителя, и крестьянский вождь опять полностью подтвердил все свои августовские обязательства: вывод федеральных войск из штата в обмен на полное разоружение сапатистов. Новый главком правительственных войск в Морелосе генерал Касос Лопес пытался задержать эмиссара Мадеро, и тот едва ускользнул из-под охраны. Однако в качестве президента Мадеро не хотел идти ни на какие компромиссы, ошибочно ставя Сапату на одну доску с Ороско и Вильей во время памятного инцидента в Сьюдад-Хуаресе и полагая, что Сапата, военный командир, намерен диктовать условия гражданскому правительству. Поэтому посланник президента передал Сапате приказ Мадеро: немедленно прекратить сопротивление и уехать из Морелоса. В этом случае Мадеро обещал полное прощение самому Сапате и амнистию всем его сторонникам, не замешанным в актах прямого грабежа и убийствах.

Сапата не согласился с таким «компромиссом» и 25 ноября 1911 года открыто объявил Мадеро предателем революции. В принятом в этот день «плане Айяла» Сапата сформулировал радиальную аграрную программу, предусматривавшую полный раздел между крестьянами асиенд врагов революции и конфискацию трети площади тех асиенд, владельцы которых контрреволюционерами не считались. Верховным вождем революции Сапата признал Паскуаля Ороско. «План Айялы» немедленно поддержали либералы Флореса Магона, и Сапата несколько раз предлагал им образовать на территории Морелоса революционное временное правительство.

Однако, несмотря на близость Морелоса к Мехико, Сапата никогда не представлял прямой угрозы правительству Мадеро. У крестьянского вождя не было собственных политических амбиций, Он просто хотел, чтобы ему дали возможность осуществить в Морелосе аграрную программу.

Четкой организации у сапатистов не имелось. Партизанские отряды действовали автономно, и только по мере необходимости собиралась хунта основных командиров, в которой Сапата был первым среди равных. Мадеро же еще больше ужесточал свою позицию. В декабре 1911 года он уже не предлагал Сапате амнистию, а лишь обещал предоставить ему возможность уехать из Мексики. Губернатором Морелоса был назначен один из братьев Фигероа, бунтарей вроде нашего батьки Махно, поднявших восстание в соседнем штате Герреро. Однако тысяча солдат правительственных войск и примерно 5 тысяч «руралес» из Герреро ничего не могли поделать с партизанами. Именно последние контролировали большую часть территории штата, за исключением крупных городов. В январе 1912 года в Морелосе было объявлено осадное положение.

К середине января 1912 года под влиянием партизанской войны в Морелосе стали возникать волнения в соседних штатах. Фигероа был вынужден подать в отставку с поста губернатора Морелоса, чтобы сосредоточиться на наведении порядка в своем родном Герреро. А 26 января партизаны начали скоординированное наступление по всему Морелосу Под ударом оказалась столица штата Куэрнавака, за которую четыре дня шли ожесточенные бои. Правительственные войска спасало только отсутствие у повстанцев боеприпасов и артиллерии. Запасы оружия сапатистов пополнялись лишь благодаря мексиканскому черному рынку и захваченным в битвах трофеям.

Так как ситуация в Морелосе явно выходила из-под контроля, Мадеро назначил новым командующим войсками в штате славившегося жестокостью генерала Хувенсио Роблеса. Тот приобрел свою репутацию во время безжалостного истребления индейцев яки на севере страны. В 1909 году он возглавлял федеральные войска, подавлявшие в Морелосе беспорядки во время фальсифицированных выборов на пост губернатора. Сапатистов Роблес называл «фалангой гангстеров». Для начала он арестовал в качестве заложников тещу и сестру Сапаты.

Тактику свою Роблес скопировал с той, что продемонстрировали испанцы в недавней войне за независимость на Кубе. Генерал сжигал дотла деревни, которые подозревал в сочувствии партизанам, а их жителей переселял в казармы или импровизированные концентрационные лагеря на окраинах крупных городов. Тем самым он надеялся лишить партизан народной поддержки, однако достиг прямо противоположных результатов. Теперь у крестьян не было иного выбора, чем присоединиться к партизанам, ведь их лишали не только земли, но даже жилья.

В январе 1912 года три тысячи сапатистов едва не захватили столицу Морелоса Куэрнаваку Политикой федеральных властей начали возмущаться и плантаторы, которых Роблес оставил без дешевой рабочей силы. Зато столичные газеты именовали Роблеса «героем».

В марте, когда вспыхнул мятеж Ороско в Чиуауа, часть правительственных войск была переброшена из Морелоса на север Мексики, и партизаны Сапаты немедленно перешли в новое наступление. Войска Роблеса снова оказались запертыми в крупных городах. Даже Мадеро стал понимать, что в Морелосе ему противостоит отнюдь не шайка бандитов. В своем первом послании Конгрессу 1 апреля 1912 года президент обещал начать изучение аграрного вопроса в штате, как только Морелос окажется под полным контролем правительства. Однако он продолжал смотреть свысока на отсталых с его точки зрения сапатистов, чей «аграрный социализм» якобы не мог принять иных форм, чем акты вандализма.

Между тем «вандалы», сконцентрировав в апреле вокруг Куэрнаваки около 4 тысяч бойцов, едва не захватили город. И снова для победы им не хватило оружия и боеприпасов. Сапата надеялся, что сможет получить помощь от Ороско через один из тихоокеанских портов недалеко от Морелоса. Однако у самого Ороско из-за эмбарго США с боеприпасами к тому моменту дела обстояли очень плохо. Поэтому партизаны Морелоса были вынуждены чередовать периоды повышенной боевой активности с паузами, во время которых они пополняли свои скудные боевые запасы. В конце мая 1912 года Сапата направил мексиканскому Конгрессу открытое письмо, в котором предупреждал, что партизаны намерены напасть на столицу. Однако Мадеро не испугался. Как раз тогда полиции удалось арестовать в Мехико армейского капитана, который продавал сапатистам винтовки системы «винчестер» с армейских складов.

В мае 1912 года, нанеся Ороско решающие поражения на севере, правительство почувствовало себя настолько уверенно, что отменило осадное положение в Морелосе. Но партизанская борьба в штате и его окрестностях не прекращалась. Сапата и его командиры активно вели рельсовую войну, подрывая поезда с солдатами (страдали от этого и гражданские пассажиры). В конце июля повстанцам едва не удалось захватить город Яутепек, причем его восставшие жители нанесли удар в спину правительственному гарнизону. В августе Мадеро снова ввел в Морелосе осадное положение сроком на шесть месяцев. Одновременно законодатели Морелоса делали попытки принять хотя бы умеренные законы в пользу мелких землевладельцев. Однако впоследствии народные избранники сами испугались собственной смелости, и предложенные ими законопроекты так и остались на бумаге.

Мадеро отстранил Роблеса от командования карательными войсками в Мо ре лосе и назначил там главкомом одного из самых интеллигентных генералов мексиканской армии, бывшего ректора военной академии Фелипе Анхелеса. В отличие от Уэрты, попросту сжигавшего дотла непокорные деревни, Анхелес, как и сапатисты, старался, чтобы конфликт по возможности не затрагивал мирное население. Поэтому интенсивность боевых действий сразу же снизилась. В сентябре 1912 года казалось, что повстанческое движение пошло на убыль. Крестьяне даже стали просить партизан держаться от их деревень подальше.

Тем временем в Техасе зрел мятеж Рейеса. Он представлялся властям куда более опасным, чем конфликт в Морелосе, бывший, по большому счету, результатом дезинформации Мадеро прессой и во многом вызванный упрямством самого президента.

Во-первых, Рейес все еще сохранял популярность среди молодых офицеров и некоторых генералов федеральной армии. Профессиональным военным не нравилось, что их приравняли по званию к вчерашним погонщикам мулов вроде Ороско. Во-вторых, Рейес, в отличие от Сапаты, был явным контрреволюционером и стремился свергнуть правительство Мадеро, реставрировав диасовские порядки. Увы, как еще не раз случалось в истории мексиканской революции, борьба с правительством вызывала к жизни самые причудливые политические союзы. Вот и левонастроенный Васкес Гомес заключил в Техасе тактический союз в Техасе с реакционером Рейесом.

Последний, видимо, надеялся, что его коллеги в столице убьют Мадеро и президентство само упадет в его руки. Однако правительству удалось раскрыть заговор, конфисковать большое количество взрывчатки и арестовать в декабре 1911 года двух генералов. Рейеса неудача не смутила, и из Техаса он провозгласил 1 декабря 1911 года днем начала новой революции. Программа Рейеса была весьма смутной: он обещал навести порядок и восстановить поруганную честь армии.

Администрация Мадеро, следуя примеру своих предшественников, попросила американские власти пресечь антиправительственную деятельность Рейеса, которому помогал шериф одного из округов Техаса. Несмотря на неофициальное предупреждение со стороны министра обороны США Нокса, Рейеса все же арестовали, но потом выпустили под залог.

Акция американской полиции сорвала план Рейеса по одновременному вторжению на территории штатов Сонора и Чиуауа. Может, для генерала провал был и к лучшему, так как в Чиуауа поддержки у него не имелось. Командующий федеральными войсками на севере генерал Тревиньо, личный враг Рейеса, своевременно добился от правительства Мексики присылки ему подкрепления.

Однако Рейес надеялся, что его помнят в штате Нуэво-Леон, где он столько лет был губернатором. 4 декабря 1911 года генерал пересек границу, и его встретили 600 сторонников. Но затем мятеж просто столкнулся с равнодушием и недоверием местных жителей. Как только отряд Рейеса проходил через какой-нибудь населенный пункт, они сразу же сообщали об этом властям. Отряд с каждым днем таял, и вовсе не в боях, а из-за дезертирства. 25 декабря 1911 года генерал остался совсем один и сдался властям.

Неудачливого заговорщика препроводили дожидаться своей участи в тюрьму Мехико. Во времена столь любимого Рейесом Порфирио Диаса за такие вещи расстреливали в течение 24 часов. Но теперь в Мексике была демократия, которая и спасла генералу жизнь.

Более серьезную угрозу для Мадеро представляли мятежи «слева», так как среди вчерашних революционеров было много недовольных. 10 ноября 1911 года Эмилио Васкес Гомес направил губернаторам штатов циркулярное письмо, в котором обвинял Мадеро в предательстве идеалов «плана Сан-Луис-Потоси» и намекал на свою готовность занять пост временного президента республики. Через две недели группа левых интеллектуалов под влиянием письма Васкеса разработала «план Такубайя», содержавший положения по решению рабочего и крестьянского вопросов. Васкесу не хватало лишь шпаги, которая добудет ему президентство, и в тех условиях такой шпагой обладал только Паскуаль Ороско.

Положение в колыбели революции, штате Чиуауа, где Ороско по-прежнему пользовался очень большим влиянием, было довольно сложным. Ороско проиграл губернаторские выборы Абрахаму Гонсалесу, который, в отличие от Мадеро, имел конкретные и весьма прогрессивные взгляды на аграрный вопрос и намеревался покончить с засильем клана Террасасов в Чиуауа. Однако, к удивлению Гонсалеса, Мадеро запретил ему расследовать аферу принадлежавшего Террасасу «Банко де Минеро». Это сразу же резко снизило популярность новой власти в Чиуауа. К тому же Мадеро призвал Гонсалеса не проводить никаких аграрных преобразований до тех пор, пока центральные власти не примут единую для всей страны программу реформы. Но Гонсалес решил разделаться с Террасасом по крайней мере в пределах своей компетенции. Он просто провел переоценку всех крупных латифундий штата, и Террасас с изумлением узнал, что теперь ему придется платить гораздо больше налогов. Вдобавок Гонсалес планировал провести коренную реформу налоговой системы, которая сделала бы владение крупными поместьями убыточным делом. Единственной надеждой Террасаса оставался мятеж против Мадеро и Гонсалеса, а его мог поднять с шансами на успех все тот же Ороско.

В исторических исследованиях мексиканской революции преобладает мнение, что действительно вспыхнувший вскоре мятеж Ороско был результатом личных амбиций последнего, которые в своих целях поддерживал Террасас. Однако это не соответствует действительности. Ороско не был агентом влияния Террасаса, так как просто не нуждался в этом при своей популярности в Чиуауа. Что же касается финансовой помощи клана мятежникам, то Террасасу были выгодны любые стычки между революционерами, которых он одинаково ненавидел. В тех условиях любая вооруженная борьба в штате помешала бы Гонсалесу претворить в жизнь свою налоговую реформу. Наконец, Ороско все равно заставил бы богатеев Чиуауа оказать ему содействие, и лучше было сделать это добровольно.

Личные амбиции у Ороско, конечно же, присутствовали, но ему было отнюдь не все равно под каким флагом выступать Ничто, например, не заставило бы Ороско заключить союз с тем же Рейесом.

Не будет преувеличением сказать, что Ороско втянул в вооруженный мятеж против Мадеро Эмилио Васкес Гомес. В январе – феврале 1912 года в северных штатах вспыхнуло несколько вооруженных выступлений под знаменем «плана Такубайя», который Васкес Гомес принял как свою программу. В частности, 27 февраля восстал гарнизон много значившего в психологическом плане для Мадеро Сьюдад-Хуареса. Президент республики приказал Ороско во главе «руралес» и добровольцев штата отбить этот приграничный город. Ранее Ороско уже назначался командующим войсками при подавлении мятежа Рейеса и не проявил на этом посту ни тени неповиновения.

Однако теперь перед Ороско встала трудная дилемма. Он не хотел воевать против вчерашних братьев по оружию, чьи идеи были ему близки. Но ослушаться приказа означало дать центральным властям повод отстранить его от должности, а то и предать суду военного трибунала.

Сначала Ороско подал в отставку с поста командующего «руралес», и власти штата со дня на день ждали его открытого выступления. В этих условиях ключевым вопросом для Мадеро и Абрахама Гонсалеса становилась позиция другого популярного революционера Чиуауа, Панчо Вильи. И казалось, что здесь у властей есть все основания для тревоги.

Если Вилья и не имел в то время собственных политических амбиций, он все же был недоволен результатами революции. Особенно возмущало его отношение к демобилизованным солдатам революционной армии. Им, как правило, давали по 50 песо (еще 25, если те сдавали оружие), покупали билет на поезд и отправляли домой. Но недавние пеоны ждали главного, что обещал Мадеро – наделения их землей. Они не были готовы снова работать на помещика с утра до ночи. Абрахам Гонсалес в точном соответствии с указаниями Мадеро просил отставников подождать. Те приходили к Вилье «за правдой». Вилья по возможности помогал вдовам своих погибших товарищей из собственных средств, однако понимал, что эти благородные жесты не решают проблемы в целом.

Когда Мадеро официально стал президентом, Вилья направил ему письмо, в котором утверждал: клан Террасас-Криль по-прежнему угнетает людей в Чиуауа, и там ждут, что власти положат этому конец. Президент поручил своему секретарю написать Вилье теплый по форме, но ни к чему не обязывающий ответ. Между тем тучи в Чиуауа стали сгущаться и над головой самого Вильи. Его стали обвинять в том, что он потакает своим бывшим солдатам в грабеже скота из поместий Террасаса и неплохо на этом зарабатывает. Отношения Вильи с властями штата обострились, хотя он по-прежнему испытывал глубокую лояльность по отношению к Гонсалесу, который когда-то вовлек его в революцию.

На беду, после победы на выборах Мадеро уговорил Гонсалеса перебраться в Мехико, где тот стал министром внутренних дел. Гонсалес сохранил за собой губернаторский пост и испросил отпуск. Такие вещи в штате были очень непопулярны, поскольку живо напоминали практику марионеточных губернаторов эпохи Диаса. К тому же заместитель Гонсалеса оказался отнюдь не таким активным и прекратил едва намеченные радикальные преобразования.

Вернувшись в Чиуауа в феврале 1912 года, Гонсалес уже не смог помешать антиправительственному мятежу. Тем не менее, в отличие от Мадеро, он сразу понял суть растущего недовольства населения – нерешенный аграрный вопрос. В последней попытке предотвратить выступление Ороско Гонсалес обратился к законодательному собранию штата с просьбой немедленно выделить 6 миллионов песо на работы, связанные с обмером и последующей продажей пустующих земель из государственного фонда (этим же занимались власти во время диктатуры Диаса). Одновременно он обратился к Мадеро, прося выделить деньги на реформу из федерального бюджета, но из Мехико ответили, что на эти цели ассигнований не предусмотрено.

Вилья тоже чувствовал надвигавшуюся грозу и пошел на шаг, которого от него никто не ждал. Во время революции полуграмотный Вилья был одним из немногих командиров повстанческих войск, упорно избегавших любого общения с прессой. Он просто боялся чем-нибудь навредить своей и без того отнюдь не белоснежной репутации. Но теперь он обратился в газету «Коррео де Чиуауа», и 15 февраля 1912 года она напечатала его открытое письмо гражданам штата. В нем Вилья довольно запутанно и неконкретно говорил, что страна больна и что в штате нет «гражданских гарантий» (видимо, имея в виду случаи преследования его бывших солдат).

Гонсалес, который со дня на день ждал мятежа Ороско, был все же уверен, что, несмотря на недовольство послереволюционными порядками, Вилья поддержит правительство Мадеро. Вилья же тем временем вел секретные переговоры с Ороско. Позднее он утверждал, что отец Ороско пытался его подкупить. Ороско, напротив, говорил, что Вилья просился в его армию, но был отвергнут из-за своей преступной репутации в прошлом и настоящем. Более убедительной представляется такая версия: Вилья не верил в победу Ороско, которого мало кто поддерживал за пределами Чиуауа. Встав на сторону мятежников, Вилья рисковал материальным благополучием, приобретенным за год после революции. А благополучие это росло неплохими темпами. Впоследствии Вилья жаловался, что в результате мятежа Ороско потерял 200 лошадей, 200 голов крупного рогатого скота, 115 мулов и 1700 песо.

2 марта 1912 года Ороско объявил о восстании против Мадеро, которого он назвал не только предателем революции, но и марионеткой американского империализма. Конечно, он сильно преувеличивал, хотя клан Мадеро имел тесные связи с американским бизнесом, а без поддержки США революция 1910-1911 годов была бы просто невозможна. Но определенные основания для этих обвинений все же имелись.

Клан Мадеро был связан с влиятельной в Техасе семьей Фрост и главой пивоваренной компании Сан-Антонио Вармундом – видными членами Международного клуба Сан-Антонио, в котором состояла элита техасского бизнеса. Во время эмиграции Мадеро поддерживал тесные отношения с хьюстонской нефтяной компанией «Тексас Ойл Компани». В Нью-Йорке среди его друзей числился влиятельный лоббист и железнодорожный магнат Гарриман. В ходе восстания против Диаса Мадеро жестко пресекал любые попытки нанесения ущерба американской собственности в Мексике. После победы революции техасские капиталисты вложили деньги в семейный бизнес Мадеро по добыче нефти в Тампико.

5 июня 1912 года Мадеро уже в качестве президента подписал договор с американской «Стандард Ойл» – на условиях, которые были невыгодны для Мексики даже в сравнении с практикой времен Диаса. Американцы получили полное освобождение от налогов и таможенных сборов на 10 лет. Компания заранее получала права на любую недвижимость (как частную, так и государственную), которая требовалась ей для строительства буровых вышек, прокладки нефтепроводов, сооружения портов и дорог.

Между тем восставшая армия Ороско совершала постоянные нападения на американские объекты в разных штатах, что, возможно, и стоило ей победы. Власти США отказались признать Ороско воюющей стороной, и он не смог получать из Америки оружие и боеприпасы.

То, что Ороско не был игрушкой в руках клана Террасаса-Криля, со всей ясностью демонстрировала его политическая программа: так называемый план де Эмпакадора. Он предусматривал повышение заработной платы рабочим, установление ограничений на продолжительность рабочего дня и запрет любых фабричных магазинов. В аграрной сфере Ороско предлагал возвращение крестьянам всех несправедливо отнятых у них земель, а также выкуп за счет государственных средств части земель помещиков и распределение этих наделов между всеми, кто пожелает их обрабатывать. В плане содержалось также требование отмены обязательного призыва в федеральную армию. Мадеро объявлялся вне закона как предатель революции.

Неудивительно, что программу Ороско немедленно поддержали и Сапата, и либералы из партии Флореса Магона. Один из лидеров магонистов Сарабия прибыл в ставку Ороско, и после беседы с ним вождь мятежников заявил, что его программа ничем не отличается от программы «великой и славной» Либеральной партии Мексики.

Надо отметить, что, несмотря на участие одного из братьев Флорес Магон (Хесуса) в правительстве Мадеро, Либеральная партия занимала по отношению к новому президенту резко отрицательную позицию. Причина была все в том же нежелании Мадеро проводить глубокие социальные реформы. Как и Сапата на юге, либералы Рикардо Флореса Магона сами взялись за решение аграрного вопроса на севере. Еще во время революции 1911 года их отряды захватили приграничный район мексиканского штата Нижняя Калифорния и образовали там анархистскую республику. Они экспроприировали крупные имения, в том числе и те, которые принадлежали американцам. Среди восставшего в феврале 1912 года гарнизона Сьюдад-Хуареса также было много сторонников Флореса Магона. Характерно, что те и другие называли себя сапатистами.

Поводом для мятежа Ороско послужило решение Абрахама Гонсалеса поручить полковнику Вилье набрать на деньги штата вооруженный отряд для охраны столицы Чиуауа – Сьюдад-Чиуауа. Причем по согласованию с Мадеро Гонсалес, еще до конца не уверенный в лояльности Вильи, ограничил его полномочия по набору добровольцев 250 бойцами. Ороско, в свою очередь, объявил, что население столицы штата необходимо спасти от бандита и разбойника Вильи. Ему поверило большинство населения, и Вилье под натиском ороскистов пришлось оставить город и с немногочисленным отрядом отступить в гористую местность на западе Чиуауа, где он уже воевал примерно год назад. Весь март 1912 года об отряде Вильи ничего не было слышно.

Как и ожидалось, Ороско в течение двух недель легко захватил практически весь Чиуауа, включая столицу, и некоторые районы сопредельных штатов. В конце марта под его командованием собрались около 8 тысяч бойцов. От имени Ороско действовали радикальные отряды и на юге Мексики. На борьбу с мятежниками отправился во главе двухтысячного отряда федеральных войск сам министр обороны Гонсалес Салас. 23 марта началось сражение при Рельяно в южном Чиуауа. Сперва обе стороны обстреливали друг друга из пушек и пулеметов. Но затем ороскисты (характерно, что сами они называли себя «красными» или «алыми», что вполне ясно говорит об их политических взглядах) применили оригинальный и очень эффективный маневр. Они набили динамитом локомотив и направили его прямо на поезд правительственных сил. При страшном взрыве погибли и были ранены сотни федеральных солдат, а остатки отряда в беспорядке отступили. Определенную роль в разгроме федералов сыграло и то, что посланный им на помощь контингент во главе с генералом Бланкетом (тем самым, которого Мадеро расхваливал за расстрел революционеров в Пуэбле) почему-то опоздал. Как мы убедимся позднее, опоздание Бланкета скорее всего было преднамеренным. Гонсалес Салас не выдержал позора и застрелился.

Казалось, что Ороско открыл себе путь на крупный железнодорожный узел Торреон, от которого до самого Мехико не было крупной дислокации правительственных сил. В столице стали распространяться панические слухи. Американский посол Вильсон потребовал у правительства Мексики тысячу винтовок и боеприпасы, чтобы иностранцы могли организовать отряды самообороны. После истеричных депеш Вильсона, который обвинял Мадеро в неспособности поддерживать в стране элементарный порядок, Вашингтон послал к тихоокеанскому побережью Мексики корабли для спасения американских граждан. Правда, вопреки ожиданиям желающих спастись оказалось немного.

Интересно, что у Ороско имелось и свое лобби в США. Так, его поддерживали крупнейший американский медиамагнат и одновременно латифундист из Чиуауа Херст и только что избранный сенатор от штата Нью-Йорк Альберт Фолл. Они пытались убедить президента США Тафта оказать помощь Ороско, но тот полагал, что мятеж вреден для мексиканской экономики, а значит, и для американских инвесторов в Мексике. 14 марта 1914 года, к неудовольствию Ороско, Тафт ввел эмбарго на поставки оружия в Мексику, а потом изменил его, чтобы иметь возможность снабжать вооружением Мадеро.

Между тем Ороско не мог развивать наступление на Торреон. Именно потому, что его отрядам, которые после победы у Рельяно значительно выросли (к тому же в войсках Ороско платили по два песо в день), не хватало оружия и боеприпасов. Возможно, что Ороско и не хотел захвата Мехико. По всей видимости, он рассчитывал договориться с Мадеро, как тот годом раньше договорился с Диасом. Ороско даже прервал все связи с главным политическим оппонентом Мадеро в левом лагере Васкесом Гомесом.

Однако Мадеро, похоже, не забыл своего унижения в Сьюдад-Хуаресе в мае 1911 года и был преисполнен решимости покончить с Ороско. Как только до Мехико дошли сведения о разгроме при Рельяно, было собрано экстренное заседание правительства. Министр обороны и глава внешнеполитического ведомства требовали назначить новым главнокомандующим федеральных войск на севере генерала Уэрту Мадеро сопротивлялся. Он прекрасно помнил, что именно Уэрта спровоцировал конфликт с Сапатой, к тому же подозревал генерала в симпатиях к Рейесу.

Президента все-таки убедили, и 1 апреля 1912 года главнокомандующим федеральными войсками на севере был назначен Уэрта. На сей раз генерал диктовал свои условия. Он потребовал, чтобы президент ни в какой форме не вмешивался в его военные операции. Мадеро не оставалось ничего иного, как согласиться, и это едва не стоило жизни Панчо Вилье. Все же президент отправил в ставку Уэрты своего брата Рауля, который должен был присматривать за генералом.

Отряд Вильи тем временем вышел из небытия и захватил небольшой городок Парраль – единственный населенный пункт Чиуауа, который оставался в руках лояльных Мадеро сил. Как водится, Вилья немедленно обложил всех богатых людей контрибуцией, причем особенно пострадал «Банко де Минеро», управляющий которого под угрозой расстрела выдал 50 тысяч песо. В остальном Вилья поддерживал в своем отряде образцовый порядок. Он вообще очень заботился о материальной стороне жизни своих солдат, что не было характерно для многих партизанских командиров. В отряде имелись квартирмейстер, казначей и начальник санитарной части. Что бы ни происходило на поле боя, Вилья следил, чтобы его люди хорошо питались. Проходя мимо бивуачных костров, он вежливо спрашивал разрешения и пробовал солдатскую еду. Излишне говорить, что подчиненные боготворили своего начальника.

Прежде чем двинуться на юг, Ороско послал героя битвы при Рельяно генерала Инеса Салазара (тоже, кстати, сразу же после начала мятежа ограбившего филиал «Банко де Минеро») разделаться с Вильей. Отряд примерно в тысячу «алых» 2 апреля осадил Парраль. Исход битвы решил американский пулеметчик-наемник, служивший у Вильи, некий Том Фаунтейн. Когда нападавшие пытались втащить на холм орудие, чтобы обстрелять Парраль, он метким огнем уложил всю прислугу и тянувших орудие мулов. Ороскистам пришлось отступить. Однако 4 апреля Салазар привел к Парралю уже 2500 бойцов, и на сей раз Вилья оставил город. Нападавшие не сумели сдержать своих эмоций и подвергли Парраль страшному разорению, что контрастировало с поведением отряда Вильи. Салазар пытался предотвратить эксцессы, но ничего не смог сделать. Том Фаунтейн спрятался на ночь в одном магазине, но хозяин выдал его ороскистам, немедленно расстрелявшим американца.

Мадеро был искренне взволнован верностью Вильи, которого обошел наградами и чинами после революции. Ведь тот не только отказался перейти на сторону Ороско, но и рисковал своей жизнью. В телеграмме президента на имя Вильи говорилось: «Панчо, я поздравляю тебя с проявленной преданностью. Дай бог, чтобы ты всегда вел себя как теперь. Проси у генерала Уэрты все, что тебе нужно. Он тебя всем обеспечит. Ты мне доставишь большое удовольствие, если будешь действовать в согласии с этим генералом».

Вряд ли можно согласиться с историками, полагающими, что осада Парраля помешала Ороско взять Торреон и решила исход всей кампании. 12 апреля в Торреон прибыл Уэрта (в Мехико считали, что город уже взят ороскистами), быстро организовавший прочную оборону. Уэрта объявил, что если мятежники в течение 15 дней сложат оружие, то будут амнистированы. Генерал явно считал, что время работает на него. Он знал, что Конгресс США принял 14 марта 1912 года резолюцию, запрещавшую поставки оружия в те страны американского континента, где происходили внутренние волнения. Такая резолюция работала на мексиканское правительство, лишая Ороско оружия и боеприпасов.

18 апреля 1912 года Уэрта написал Мадеро длинное письмо, в котором говорилось, что войскам на севере требуется определенная передышка для реорганизации. Из Мехико была затребована дополнительная артиллерия. Уэрта уверял Мадеро, что сооруженные им оборонительные укрепления Торреона вряд ли понадобятся, а особенно дорожить ими смысла нет, так как они строились местными заключенными и, соответственно, не стоили федеральному правительству ни единого песо.

Федеральные войска, подчиненные генералу, стали называться «Северной дивизией» («Division del Norte»). Этой дивизии был придан и отряд Вильи. Согласно закону Вилья числился не служащим федеральных войск, а одним из командиров милиции штата Чиуауа, однако в военном отношении был обязан полностью подчиняться Уэрте.

Сначала между Уэртой и Вильей установились прекрасные отношения. Если Ороско казался Уэрте опасным радикалом, то Вилья – обычным бандитом, которого можно легко купить. По настоянию Уэрты Мадеро присвоил Вилье звание «почетного генерала», чтобы польстить самолюбию последнего.

Но Вилья был отнюдь не простачком. Со временем он понял, что целью Уэрты является не только разгром Ороско, но и отстранение от власти в Чиуауа Абрахама Гонсалеса.

Операции Уэрты против Ороско сначала задержала вспыхнувшая среди его солдат эпидемия, а затем – мятеж среди добровольцев, отказавшихся сражаться против ороскистов. Уэрта быстро подавил волнения и отправил мятежников под охраной в Мехико.

Между тем в начале мая 1912 года ценой напряжения всех сил федеральным войскам удалось приостановить наступление ороскистов в Коауиле, а 22–23 мая Уэрта нанес Ороско при том же Рельяно сокрушительное поражение. Битва продолжалась двадцать часов, и только превосходство правительственных войск в артиллерии склонило чашу весов на их сторону. Мятежники потеряли 650 человек, примерно в шесть раз больше, чем «Северная дивизия». Уэрта направил Ороско телеграмму с предложением сдаться, но тот ответил, что предпочтет смерть. Столичные газеты захлебывались от восторга по отношению к Уэрте. Один из братьев Мадеро, Эмилио даже предложил президенту повысить Уэрту до дивизионного генерала. Однако Мадеро не только не повысил его, но и отказал в поощрениях офицерам, которых тот рекомендовал.

Генерал был раздосадован. Мадеро объяснил ему, что намерен наградить всех, кто этого достоин, только после окончательного разгрома Ороско. В конце мая президент полагал, что войска Уэрты слишком медленно преследуют отступавших ороскистов. Генерал ссылался на то, что мятежники взрывают железнодорожные пути и мосты на пути продвижения правительственных войск. Однако Мадеро не принимал этот аргумент и требовал, чтобы Уэрта отрезал Ороско пути отступления на север.

Президент, к неудовольствию главкома, стал вмешиваться в его прерогативы. Когда заместитель Уэрты генерал Бланкет запретил солдатам брать с собою в поезд своих жен, так называемых солдадерас (для мексиканской армии того времени – дело обычное), чтобы усилить мобильность войск, Мадеро лично отменил этот приказ. Вдобавок президент пожаловался молодым офицерам действующей армии на нерешительность их начальников, что в глазах Уэрты было вопиющим нарушением субординации.

После второго сражения при Рельяно войска Ороско уже не владели инициативой. Обострились и противоречия в рядах восставших. Эмилио Васкес Гомес, прибывший 5 мая в Сьюдад-Хуарес из США, объявил о формировании временного правительства. Однако Ороско приказал арестовать конкурента и отпустил его только после того, как Васкес пообещал уехать обратно в Америку.

Ободренный успехом, Уэрта решил, что, нанеся удары Сапате и Ороско, он вполне может разделаться и с третьим героем революции 1911 года – Панчо Вильей. Офицеры Уэрты стали нарочно задевать самолюбие Вильи, чей горячий нрав был широко известен. Уэрта лишь ждал необдуманного проступка со стороны своего подчиненного.

В начале мая помощник Вильи Томас Урбина реквизировал на асиенде, принадлежавшей англо-американской компании, лошадей. Посол США в Ме хико Вильсон заявил решительный протест, хотя госдепартамент рекомендовал ему не лезть на рожон: большинство капитала компании принадлежало британцам, а те протестовать не собирались, видимо, не считая инцидент серьезным. Вильсон в свойственной ему высокомерной манере объяснил госдепартаменту, что английский посол в Мехико известный лентяй, и поэтому ему-де пришлось взять инициативу в свои руки.

Инцидент был мгновенно использован Уэртой, который приговорил Урбину к расстрелу. Вилья и другие командиры иррегулярных войск пригрозили выйти из борьбы, если Урбина будет казнен. Уэрте пришлось отступить, так как Ороско был еще силен.

В начале июня 1912 года Уэрта наконец добрался и до самого Вильи. Тот конфисковал арабского скакуна, который приглянулся одному из офицеров Уэрты. Офицер по наущению командующего потребовал немедленно вернуть ему коня. Вилья не выдержал и 3 июня прислал Уэрте телеграмму, где сообщил, что его отряд Вильи выходит из-под командования генерала и покидает «Северную дивизию». Уэрта немедленно вызвал офицера Гильермо Рубио Наварете и, объявив ему, что Вилья поднял мятеж, велел немедленно расстрелять того за неповиновение. Вилью спасло только то, что Наварете оказался честным человеком. Окружив лагерь Вильи своими солдатами, офицер убедился, что никаких приготовлений к мятежу там не ведется. Поэтому он решил не выполнять приказ и вернуться в штаб Уэрты.

Вилья же, проснувшись и увидев, что его лагерь окружен федеральными солдатами, почуял недоброе и сам направился в штаб Уэрты, чтобы оттуда по телеграфу связаться с Мадеро. Но Уэрта, даже не созывая военного трибунала, приказал немедленно расстрелять Вилью. Его опять спас Наварете. Он увидел, что плачущий Панчо обнимает сапоги одного из офицеров и, рыдая, просит пощады. (Позднее Вилья писал, что разыграл всю эту комедию, чтобы выиграть время.) Через пару минут революционера уже поставили к стенке, и расстрельная команда готовила оружие для экзекуции. Наварете отменил приказ о расстреле на свой страх и риск.

В это же время Уэрта получил телеграмму из Мехико, предписывавшую сохранить Вилье жизнь. Уэрта был взбешен повторным вмешательством Мадеро в его планы, однако вовсе не собирался отступать от своей цели. Генерал отправил Вилью поездом в столицу, но при этом приказал начальнику гарнизона Торреона расстрелять опасного пассажира. К счастью для Вильи, тот не стал выполнять странный приказ. Тогда Уэрта приказал расстрелять Вилью командиру гарнизона следующего по маршруту крупного города Сан-Луис-Потоси. Но тот запросил подтверждения приказа в Мехико, и оттуда пришло указание не трогать Вилью.

Добравшись до Мехико, Вилья был полностью уверен, что Мадеро немедленно встанет на его сторону. Однако Вилью препроводили в тюрьму, и по его делу началось следствие. В июле Вилья начал писать Мадеро письма с просьбой вмешаться в его судьбу, но президент хранил молчание. Вилья не знал тогда, что своим арестом он во многом обязан США. После реквизиции лошадей Урбиной американский посол Вильсон, как уже упоминалось, заявил протест и потребовал ареста Вильи. 5 июня 1912 года мексиканский министр иностранных дел сообщил послу «приятную новость»: Вилья арестован. Вильсон тут же сообщил в Вашингтон о своей победе.

Но обвинения против Вильи были явно притянуты за уши. Ведь он даже не был в том имении, где Урбина реквизировал лошадей. Поэтому «почетный генерал» надеялся на полное оправдание. Такой же исход предвидел и Уэрта, решивший по мере сил затянуть разбирательство. Вилью стали было обвинять в том, что он отнял у одного богача в Паррале 150 тысяч песо. В качестве свидетеля был вызван и глава филиала «Банко де Минеро» в Паррале. Прокурор пытался доказать, что часть полученных путем реквизиций денег Вилья использовал для собственного обогащения. Однако Вилья доказывал, что проводил реквизиции денег с ведома властей штата и все средства были использованы для питания и снаряжения войск. Показания Вильи полностью подтвердил губернатор Чиуауа Абрахам Гонсалес, который постоянно просил Мадеро освободить Вилью.

Пока Вилья томился в тюрьме, Уэрта продолжал наступление на деморализованные отряды ороскистов. Генерал уже не скрывал своего презрения к Мадеро, который спас Вилью от расстрела. Он писал своим друзьям письма, полные критических замечаний в адрес президента. Одно из таких посланий попало в руки Мадеро. Президент отправил Уэрте письмо, в котором утверждал, что, поставив под командование генерала 7 тысяч лучших солдат, он ясно продемонстрировал свою степень доверия к нему. «Мой дорогой генерал, Вы можете быть уверены, что зависть и гордыня никогда не найдут питательной почвы в моем сердце. Я считаю, что Вы служили своему отечеству хорошо и пользуетесь почетом и доверием соотечественников».

В начале июня 1912 года преследование ороскистов несколько замедлилось, так как у Уэрты возникли проблемы со снабжением. Между тем сам Ороско решил дать федералам еще одно крупное сражение. Неприятели сошлись около городка Бачимбы южнее столицы штата Чиуауа в начале июня. Дело опять решило преимущество правительственных войск в артиллерии. Уэрта, явно насмехаясь над дилетантом-президентом, поручил его брату Эмилио Мадеро во главе бригады добровольцев отрезать Ороско пути к отступлению. Эмилио не смог выполнить приказ.

1 июля Ороско был вынужден перевезти образованное им правительство штата Чиуауа из столицы в Сьюдад-Хуарес. 8 июля Уэрта без боя занял столицу и передал власть Абрахаму Гонсалесу. Однако между ними сразу же возникли серьезные разногласия. Если Гонсалес требовал сурового наказания для мятежников, особенно тех представителей финансовой олигархии штата, которые материально поддерживали Ороско деньгами, то Уэрта, напротив, выступал за более мягкое отношение к помещикам Чиуауа, утверждая, что те были вынуждены ссужать ороскистов деньгами. Гонсалес написал Мадеро, но тот встал на сторону Уэрты, предписав прощать всех, кроме прямых зачинщиков мятежа. К явному неудовольствию Гонсалеса, президент Мадеро разрешил вернуться в Чиуауа Луису Террасасу, который бежал в США сразу же после начала мятежа Ороско.

И все же отношения между Мадеро и Уэртой продолжали ухудшаться. Президенту доносили, что клан Террасаса уже начал искать подходы к Уэрте, чтобы сделать из него нового Ороско. К тому же, по мнению Мадеро, Уэрта специально не выказывал рвения в преследовании разбитых ороскистов, чтобы сохранить в их лице возможных союзников для самостоятельной политической игры. Гонсалес сообщал Мадеро, что Уэрта вот-вот поднимет мятеж. В свою очередь, Уэрта требовал немедленного снятия Гонсалеса с поста, так как в противном случае население Чиуауа якобы не поддержит центральную власть. Мадеро решил, в конце концов, встать на сторону безусловно преданного ему Гонсалеса. В октябре 1912 года Уэрта прибыл в Мехико, чтобы подвергнуться операции по удалению катаракты. Находясь в клинике, он узнал, что освобожден от командования «по собственной просьбе».

После поражения под Бачимбой Ороско вел уже практически партизанскую войну, и Уэрта мог подолгу бывать в Мехико, поручая командование «Северной дивизией» своим заместителям. Как мы увидим позже, в столице у генерала были куда более важные дела. В середине августа федеральные войска взяли Сьюдад-Хуарес, а в сентябре последний город, который еще удерживали «алые», – Охинагу. Ороско бежал в США.

Так к началу октября 1912 года был ликвидирован самый опасный для правительства Мадеро мятеж. Но ликвидировал его человек, который в то время и сам уже лелеял планы переворота. Пока же Уэрта смог при революционном правительстве почти выполнить свою программу, которую предлагал Диасу весной 1911 года. Сапата был окружен в Морелосе, Вилья сидел в тюрьме. А самый талантливый в военном отношении революционер Паскуаль Ороско стал политическим эмигрантом. Теперь, по мнению Уэрты, должна была наступить очередь самого президента республики.

Мадеро не случайно отстранил Уэрту от командования именно в октябре 1912 года.

Не успели еще отгреметь последние выстрелы мятежа Ороско, как против президента поднял оружие Феликс Диас, племянник свергнутого диктатора. О поразительной политической наивности Мадеро говорит тот факт, что он поставил Диаса командовать гарнизоном стратегически важного мексиканского порта Веракрус. Хотя, возможно, дело здесь было в другом: став президентом, Мадеро стремился доказать господствующему классу, что революция закончилась и теперь он собирается опираться на традиционную олигархию.

10 октября Феликс Диас тайно покинул Веракрус и уже через неделю снова занял этот город как глава нового мятежа. Гарнизон не оказал никакого сопротивления мятежникам, которых Диас набрал на родине дяди в Оахаке. Диас немедленно обратился к США с просьбой признать за ним статус воюющей стороны – ведь он контролировал ведущий порт Мексики. Собственные политические амбиции Феликс отрицал и обещал провести честные президентские выборы после того, как жизнь в стране нормализуется. Мадеро считал мятеж Диаса крайне опасным, так как считал, что у него есть сильная поддержка в армии. Однако на призыв к восстанию не откликнулся ни один крупный гарнизон федеральных войск. Наоборот, вскоре Диас был окружен в Веракрусе лояльными Мадеро войсками. Патрульные суда только зарождавшихся тогда мексиканских ВМС тоже приняли сторону законной власти и заблокировали Диаса с моря.

Однако американский временный поверенный Шайлер было спас Диаса, потребовав от Мадеро воздержаться от атаки Веракруса, в результате которой может пострадать собственность граждан США. Для подкрепления дипломатического демарша США направили к Веракрусу один крейсер. Пока Мадеро уговаривал иностранных дипломатов разрешить его войскам навести порядок, газеты по всей Мексике язвительно ругали президента за бездействие.

Но 22 октября правительственные войска заняли исходные позиции для атаки, а на следующий день почти без боя заняли город. Сторонники мятежников потом утверждали, что командующий правительственными войсками генерал Бельтран добился успеха путем предательства. Якобы он направил к Диасу под белым флагом парламентеров, которые и арестовали главу мятежников. Однако мятежники, вероятно, и сами отнюдь не горели желанием умирать за непонятные цели человека с ненавистной многим мексиканцам фамилией. К тому же Диас оказался «паркетным генералом», не приспособленным для серьезных боевых действий. Германский посланник в Мексике контр-адмирал фон Хинтце побывал в Веракрусе и сообщил американскому коллеге, что численность войск Диаса оказалась сильно преувеличенной и он даже не решился полностью оккупировать Веракрус. Полевые позиции сил Диаса немец назвал «идиотскими» и свидетельствующими об отсутствии серьезных военных знаний. Вдобавок у путчистов было мало боеприпасов, а артиллерия отсутствовала вообще.

Парадоксальную оценку провалившемуся мятежу дал ослепленный ненавистью к Мадеро американский временный поверенный Шайлер в своей депеше в Вашингтон. По его мнению, провал мятежа сильно осложнил общую ситуацию. «Временный успех только усугубит проблемы… Администрация Мадеро абсолютно неспособна обеспечить даже подобие мира и порядка». Шайлер хотел, чтобы во все крупные мексиканские порты прислали американские военные корабли, которые должны были оставаться там «неопределенное время». Даже госдепартамент счел сообщения Шайлера алармистскими и ответил, что не видит причин для удовлетворения его просьбы. Все же несколько кораблей ВМС США были приведены в боевую готовность на случай осложнения положения в Мексике.

Заметим, что когда ранее Мадеро потребовал у правительства приостановления конституционных гарантий в некоторых охваченных мятежами штатах, реакционная оппозиция сразу же обвинила президента в диктаторских замашках, сравнивая его с Порфирио Диасом.

Под давлением «общественного мнения», которое подогревали американский посол и оппозиционные газеты, Мадеро совершил роковую ошибку, стоившую ему впоследствии жизни. Феликс Диас как офицер, поднявший оружие против правительства, подлежал расстрелу за измену родины, и это все понимали. 23 октября его взяли в плен, а 25-го военный суд вынес смертный приговор. Мадеро отказался помиловать Диаса. Даже тогда, когда об этом его попросила делегация женщин, выступая от имени родственников осужденных. Президент вполне логично ответил: у тех, кого убили мятежники, тоже были жены и дети.

Но тут Мадеро стал жертвой им же самим установленных строгих демократических порядков, которые реакция очень умело использовала в своих целях. Верховный суд, при «порфириате» не осмеливавшийся поднять головы, вдруг вынес странное решение: Феликс Диас не подлежит суду военного трибунала, вопрос требует дальнейшего рассмотрения. Газеты, большинство которых в Мехико стояли на антипрезидентских позициях, обрушились на Мадеро за якобы двойные стандарты. Мол, пленных ороскистов или сапатистов отпускают, а бедного Диаса хотели сразу же расстрелять. Мадеро очень болезненно относился к любым обвинениям, связанным с его якобы антидемократическим поведением. Поэтому в ноябре власти заявили, что в случае суда к Феликсу Диасу не будет применена смертная казнь.

Короткий срок, в течение которого Мадеро находился у власти, конечно же, был заполнен не только мятежами. Хотя помимо описанных на страницах этой книги крупных восстаний произошло и много мелких, давно стершихся даже в памяти самих мексиканцев.

Военные мятежи не могли не сказаться на финансовом положении Мексики. Чтобы пополнить федеральный бюджет, Мадеро распорядился 3 июня 1912 ввести первый в истории страны налог на добычу нефти – 20 сентаво за тонну (или 0, 015 доллара за баррель). Несмотря на явную скромность налога, американские нефтяные компании поспешили объявить его «конфискационным».

Мадеро прекрасно понимал, что, несмотря на весь свой классический либерализм, ему придется заняться и социальными проблемами страны, основной из которых была аграрная. Как уже упоминалось, он был горячим сторонником копирования американского опыта и оттого полагал, что в Мексике необходимо создать слой мелких и средних землевладельцев, сродни североамериканским фермерам. Будучи северянином (а на севере свободной земли хватало), он имел весьма смутные представление о нуждах индейских общин густонаселенных центра и юга Мексики. Те же просили не раздела земель, а возвращения в общинную собственность деревень угодий, отторгнутых у них асиендами во время правления Диаса. Мадеро же считал общинное землевладение отсталым. Аграрная реформа, которую он замыслил, весьма походила на столыпинскую в России. Не случайно, что обе реформы – и Мадеро, и Столыпина – с треском провалились, так как абсолютно не учитывали пожеланий самого крестьянства.

Мадеро решил взяться за решение аграрной проблемы следующим образом: раздать крестьянам мелкими участками пустующие государственные земли и выделить деньги на ирригацию и агрономическое развитие. Так как большинство пустующих земель располагалось на севере Мексики, то подразумевалось, что крестьянам из центра придется переселиться туда (сравните с попытками Столыпина переселить русских крестьян из центра России в Сибирь). Однако большинство сельских жителей, чье революционное самосознание выросло после свержения Диаса, никуда переселяться не желали. В некоторых деревнях не осталось даже места для кладбища, при том что окружали их крупные поместья. Крестьяне требовали хотя бы частичного раздела этих поместий и возвращения несправедливо отнятых у них земель.

Еще до своего вступления в должность президента Мадеро убедил де ла Барру назначить правительственную комиссию для изучения аграрного вопроса. Все члены комиссии (туда входили три инженера, два юриста и четыре крупных землевладельца) были людьми весьма консервативных взглядов. В ноябре 1911 года министр развития Эрнандес, чье ведомство занималось и аграрными вопросами, представил законопроект, направленный на выделение дополнительных ассигнований на ирригацию и закупку земель для их последующей продажи крестьянам. Конгресс одобрил законопроект с одной поправкой: перепродажа земель новыми собственниками запрещалась.

В феврале 1912 года представила свой предварительный доклад и аграрная комиссия. Предложения по ключевому вопросу – судьбе крестьянских общин, «эхидос» – в нем не содержалось. Однако было ясно, что правительство, исходя из своей либеральной философии, выступает за раздел общинных земель. 17 февраля Эрнандес направил циркулярное письмо всем губернаторам штатов, рекомендуя им приступить к разделу общинных земель между крестьянами, которые их обрабатывали. Такая политика была шагом назад даже по сравнению с последними годами пребывания Диаса у власти. Престарелый диктатор к концу своего правления стал сознавать, что общинные земли подлежат определенной защите.

Спустя неделю после письма Эрнандеса правительство одобрило порядок продажи или предоставления в аренду государственных земель. Постановлялось, что они должны распределяться наделами не более 200 га сельскохозяйственных и 5000 га пастбищных земель. Деревни могли претендовать на государственные земли только в том случае, если у них не было общинного землепользования. В апреле 1912 года Мадеро информировал Конгресс, что 13 комиссий проводят обследование и подготовку к распределению государственных земель. В мае только в штате Дуранго было подготовлено к продаже 70 тысяч гектар. Однако сама продажа участков будущим фермерам шла плохо, так как крестьяне не хотели уезжать из своих деревень. К тому же многие выделяемые государством земли требовали немалых капиталовложений, прежде всего на создание системы орошения. Правительство пыталось купить земли у помещиков. Те не отказывались продавать, но заламывали такие цены, что не хватило бы никакого бюджета.

Казалось, что позитивный перелом в аграрной политике правительства наступит в ноябре 1912 года, когда в кабинете Мадеро разразился кризис. Президент хотел назначить министром развития прогрессивно мыслящего Хесуса Флореса Магона, но тот уже занимал второй по значению пост министра внутренних дел и не хотел идти на понижение. В конце концов, Флорес Магон ушел в отставку, а его кресло занял Эрнандес. В результате этой рокировки министром развития стал Мануэль Бонилья. Новый министр отказался от услуг консервативной аграрной комиссии и занялся наконец ключевым вопросом общинного землевладения.

Вскоре более 60 депутатов Конгресса внесли на рассмотрение парламента законопроект, предусматривавший восстановление общинного землевладения там, где помещики несправедливо отняли у крестьян их земли. Так как Конституция 1857 года формально запрещала владение землей общественными корпорациями, по замыслу авторов законопроекта возвращенные общинам земли оставались в государственной собственности, но платы за их использование не предполагалось. Также авторы – и это было настоящей революцией сознания – допускали возможность экспроприации государством помещичьих земель.

Мадеро считал законопроект неэффективным, и его обсуждение продолжалось в парламенте до самого момента свержения правительства в феврале 1913 года. Будь закон о реставрации общинного землевладения принят в конце 1912 года, история Мексики, возможно, пошла бы по другому пути и стране удалось избежать неисчислимых жертв.

Нам остается констатировать: несмотря на искренний интерес к аграрному вопросу, правительство Мадеро не сумело преодолеть свои либеральные предрассудки и так и не приступило к серьезным аграрным преобразованиям. Однако весьма вероятно, что если бы Мадеро провел в президентском кресле весь срок, то все же приступил бы к радикальному решению земельного вопроса. Он сознавал, что без этого нельзя создать гражданскую базу для устойчивого демократического развития Мексики.

Более заметными были успехи правительства в рабочем вопросе. Хотя рабочих в Мексике насчитывалось в десятки раз меньше, чем крестьян, Мадеро давно интересовался положением промышленного пролетариата и считал его в целом прогрессивным классом. Еще в молодости будущего президента искренне возмущали чудовищные условия труда на большинстве мексиканских фабрик. Он был преисполнен решимости коренным образом изменить эту ситуацию, однако и здесь оставался либералом до мозга костей, твердо полагая, что правительство может только рекомендовать частным собственникам улучшение условий труда.

Свержение Диаса вызвало в Мексике волну забастовок, так как рабочие теперь уже не боялись, что против них будут брошены войска. Мадеро потрясло развитие событий: ведь он считал рабочих своими союзниками. Особенно президент был недоволен забастовкой в Торреоне, которая приняла характер всеобщей стачки. Мадеро подозревал, что финансовую помощь бастующим оказывает Рейес.

Коренным изменением политики правительства в рабочем вопросе было то, что Мадеро всячески поощрял создание профсоюзов, запрещенных при Диасе. Гонсалес в Чиуауа шел еще дальше. Он ввел арбитраж трудовых конфликтов комиссиями в составе представителей рабочих, предпринимателей и правительства штата. Причем Гонсалес инструктировал последних голосовать вместе с рабочими.

13 декабря 1911 года в рамках Министерства развития образовался Департамент по труду, который должен был осуществлять постоянный мониторинг трудовых отношений в промышленности и брать на себя функции арбитра в трудовых спорах, если этого желали обе стороны.

В январе 1912 года уровень забастовок достиг такого масштаба, что на специальное заседание собрался кабинет министров. Характерно, что принятые на заседании меры укладывались в русло последних лет диктатуры Диаса. Было решено поднимать духовный уровень рабочих, а для этого ограничить часы работы пулькерий.

Но рабочих прежде всего интересовали ограничение трудового дня и повышение зарплаты. После начала забастовки в текстильном регионе штатов Пуэбла и Веракрус (именно там происходили кровавые волнения в 1907 году) правительство инициировало совещание предпринимателей и рабочих под эгидой Министерства внутренних дел. Рабочие просили, чтобы на совещании председательствовал лично Мадеро, но тот отрядил вместо себя своего брата Густаво.

Начавшиеся 20 января 1912 года переговоры шли трудно, но все же удалось достичь компромисса. На предприятиях текстильной отрасли устанавливался десятичасовой рабочий день, причем там, где он уже был закреплен, предпринимателей обязывали повысить зарплату. На остальных предприятиях рабочее время сокращалось до 10 часов без повышения оплаты труда. Добился Густаво и обещания не брать на работу «слишком маленьких детей», однако конкретный возраст оговорен не был. Слабым местом достигнутого компромисса был его необязательный характер. Однако рабочие убедились в своей силе, и процесс формирования профсоюзов пошел ускоренным темпом.

В июле 1912 года под эгидой министра развития Эрнандеса состоялась еще одна конференция, участники которой попытались кодифицировать основные положения взаимоотношений рабочих и предпринимателей. На этот раз рабочих уже представлял избранный специально для переговоров комитет. Была установлена минимальная заработная плата – 1,25 песо в день. Максимальная продолжительность работы не должна была превышать 10 часов в дневное и 9 часов в ночное время. Устанавливался 15-дневный отпуск. Мастерам запрещалось принимать от рабочих подарки (в основном вынужденные) и использовать грубые выражения в отношении подчиненных. Были наконец-то запрещены все фабричные магазины. Заработная плата отныне выплачивалась только в национальной валюте, а не в суррогатах отдельных компаний. Не разрешалось принимать на работу детей до 14 лет.

Бесспорно, новый компромисс был важным завоеванием рабочих. Проблема заключалась в том, что он опять не имел силы закона, а был добровольным обязательством предпринимателей. Причем предпринимателей только одной отрасли – текстильной. Для наблюдения за ходом реализации договоренностей рабочие создали в Мехико Постоянный комитет трудящихся. Но и этот комитет не имел никаких законодательно закрепленных прав. В декабре 1912 года правительству пришлось принять специальный закон, по которому оно предоставляло налоговые льготы тем компаниям, которые полностью соблюдали достигнутые договоренности.

В самом конце правления Мадеро Департамент труда наконец приступил к разработке трудового кодекса, но свержение президента помешало его рассмотрению Конгрессом.

Мадеро был раздосадован тем, что, несмотря на благожелательную позицию правительства по отношению к нуждам пролетариата, в стране как грибы после дождя возникали анархо-синдикалистские профсоюзы, стоявшие на позициях бескомпромиссной борьбы с государством. Вообще анархосиндикализм свойственен именно идейно незрелому, молодому пролетариату, каким и был в начале XX века мексиканский рабочий класс. Анархосиндикалисты видели в профсоюзах ни больше ни меньше как альтернативу государству, которое они хотели разрушить. Исходя из этого, подобные профсоюзы считали «мелочью» борьбу за улучшение условий труда. Они занимались только борьбой политической. Показной радикализм анархосиндикалистов обеспечил им на первых порах большую популярность, особенно в столице.

Испанский рабочий-анархист Амадео Феррес создал в Мехико профсоюз типографских работников «Лус» («Luz», то есть «Свет») и политическую группу «Интеллектуальные рабочие». В июне 1912 года к ним присоединился профессор-анархист из Колумбии Франсиско Монкалено, придавший группе подпольный характер. В сентябре в Мехико был создан «Дом рабочих мира», который издавал собственную газету и пользовался влиянием среди тысяч трудящихся. В январе 1913 года популярность «Дома» сильно выросла, так как он провел серию эффектных забастовок, сопровождавшихся блокадой предприятий и уличными сражениями с полицией. (Полицейских рабочие, наслышанные о событиях в далекой России, называли «казаками».)

Правительство попыталось создать в качестве противовеса «Дому рабочих мира» свой профсоюз – «Великую лигу рабочих». Однако сторонники «Дома» пришли на учредительное собрание лиги, добились своего избрания в руководящие органы и сразу же приняли решение о самороспуске организации.

Несмотря на рост популярности анархо-синдикализма в Мексике, правительству Мадеро все же удалось существенно снизить накал трудовых конфликтов в промышленности. В отличие от аграрного вопроса, успехи Мадеро в решении вопроса рабочего неоспоримы и по тем временам были довольно прогрессивными даже в мировом масштабе.

В конце 1912 – начале 1913 года Мадеро казалось, что ситуация в стране наконец-то стабилизировалась. Было покончено с крупными мятежами «справа» и «слева», а Сапата больше не представлял собой фактора национальной политики. Однако правительство Мадеро в политическом смысле висело в воздухе. Прибывший в Мехико в конце 1912 года кубинский посол Мануэль Маркес Стерлинг передал в Гавану следующее мнение об обстановке в стране: «Вы прибыли в плохое время… и вскоре Вы увидите развал правительства, а самого Мадеро, возможно, на пути в Европу. Он является апостолом, которого презирают высшие классы общества и которому не доверяют низшие классы».

Надежда для Мадеро как будто бы забрезжила на внешнеполитическом фронте. Президентские выборы в США осенью 1912 года выиграл кандидат демократов профессор Вудро Вильсон, который вступил в должность в январе 1913 года. Вильсон слыл прогрессивным политиком и противником вооруженных интервенций США в Латинской Америке. Мадеро надеялся, что Вильсон найдет замену своему однофамильцу – послу США в Мехико, так как враждебность того к президенту страны пребывания была уже общеизвестной. На новогоднем приеме Мадеро предложил временному поверенному в делах США Шайлеру направить в самый беспокойный штат страны Чиуауа (там еще действовали разрозненные отряды ороскистов) «компетентного и непредвзятого представителя», который смог бы сам убедиться в том, что слухи о всеобщем хаосе в Мексике являются изрядным преувеличением. Мадеро подчеркнул, что армия полностью лояльна правительству. Здесь он ошибался.

В октябре 1912 года в кубинской столице Гаване встретились два генерала мексиканской армии: Мануэль Мондрагон и Грегорио Руис. Они проанализировали причины неудач всех мятежей против Мадеро и пришли к выводу, что поднимать восстание надо только в столице. В ином случае, учитывая размеры страны, у правительства всегда будет время собрать верные силы и подавить мятеж. Новые заговорщики вернулись в Мехико как раз во время подавления мятежа Феликса Диаса в Веракрусе. Они немедленно подкупили тюремную охрану и установили контакт как с самим Диасом, так и с генералом Рейесом. Оба генерала сразу же согласились участвовать в новом мятеже, и Рейес посоветовал наладить связь с Уэртой. На встречу с выздоравливавшим после операции на глазах Уэртой Сайяс Энрикес (тот самый, который когда-то рекомендовал Порфирио Диасу лично возглавить революционное движение) отправил двух представителей. Уэрта согласился, что Мадеро необходимо убрать, но считал, что время для этого еще не настало. На самом деле он просто не хотел быть в будущем заговоре на вторых ролях и видел в президентском кресле не Феликса Диаса или Рейеса, а только себя.

В январе 1913 года заговорщики уточняли план вступления, привлекая к нему все новых офицеров. Столичные газеты наперебой кричали о воцарившейся в Мексике анархии и о неспособности правительства управлять нацией. Однако даже вернувшийся после Нового года в Мехико Вильсон был вынужден признать в депеше в госдепартамент от 7 января 1913 года, что «революционное», т. е. антиправительственное, движение в Мексике идет на убыль. Интересно провидческое предсказание Вильсона, содержавшееся в той же депеше: «По всей Мексике наблюдаются политическая нестабильность и недовольство, которые могут в любой момент привести к свержению правительства»

Между тем заговорщики нашли, казалось, нового Ороско, который должен был повторить мятеж в Чиуауа, когда реакционеры восстанут в Мехико.

Естественным кандидатом на роль нового лидера северных повстанцев представлялся сидящий в столичной тюрьме Вилья. Тот продолжал писать Мадеро письма, требуя личного свидания, но в ответ президент холодно сообщал через секретаря, что может гарантировать только одно: дело Вильи будет расследовано с полным соблюдением закона. Однако Вилья, похоже, в этом сильно сомневался. Когда он потребовал, чтобы ему продолжали выплачивать генеральскую зарплату, выяснилось, что по документам военного ведомства он вообще не проходит как генерал. Вилья недоумевал: почему же тогда его судит военный суд? Им овладевало отчаяние. Он предлагал Мадеро направить его на борьбу с Сапатой или разрешить эмигрировать за границу, в Испанию. Мадеро отвечал, что возможность эмиграции Вильи в Испанию изучается.

На фоне активной деятельности Гонсалеса в защиту Вильи холодность Мадеро к своему бывшему соратнику просто поражает. Он продолжал считать Вилью случайным в политике человеком, наемником, опасным для стабильности и мира в стране. Даже мнение любимого брата Густаво, относившегося к Вилье с симпатией, не играло для президента большой роли.

Но в октябре 1912 года защищать Вилью неожиданно взялись два новых адвоката. Один из них раньше был сотрудником секретной полиции Диаса. Адвокаты стали требовать перевода Вильи в военную тюрьму, что и было сделано в ноябре. Время выбрали не случайно – именно тогда провалился мятеж Феликса Диаса, и заговорщики искали свежих людей для борьбы с Мадеро. В военной тюрьме Вилья быстро установил контакт с молодым служащим Карлосом Хуареги, по некоторым данным – крестником самого Рейеса. Хуареги пронес в тюрьму пилу. Вилья спокойно перепиливал решетки под аккомпанемент игравшего неподалеку военного оркестра.

Было бы, однако, неверно предполагать, что Панчо Вилья стал марионеткой в руках реакции. Он хотел выйти на свободу любым способом и вплоть до самого побега продолжал умолять Мадеро выпустить его из тюрьмы. 11 декабря 1912 года Вилья дал интервью столичной газете «Эль Паис». Он уверял, что никогда не имел политических амбиций, Уэртой восхищается за мужество и знания, сам себя генералом не считает, да и полковником его выбрали партизаны во время революции.

Скорее всего, Вилья пошел на интервью потому, что стал сомневаться, что его письма доходят до президента. Он никак не мог поверить, что Мадеро отказался от него.

За два дня до побега Вилья написал президенту очередное письмо, в котором просил разрешить ему доказать свою преданность на поле боя в борьбе с остатками отрядов Ороско в Чиуауа. Он выражал обеспокоенность, что враги оказывают на президента влияние и хотят добиться его, Вильи, смерти в тюрьме.

На рождество 1912 года Вилья наконец-то закончил пилить решетки и получил от Хуареги традиционный для адвоката костюм. Прогуливаясь по тюремному двору (Вилья прикрывал лицо носовым платком), оба «адвоката» спокойно миновали охрану и вышли на улицу, где их поджидал автомобиль. На нем Вилья перебрался в другой штат, откуда на поезде доехал до тихоокеанского порта Мансанильо, где сел на корабль. Там его узнал бывший казначей «Северной дивизии», случайно оказавшийся на борту. Но Вилье удалось подкупить капитана, и он смог бежать с корабля на лодке еще до швартовки в порту назначения Масатлане. Оттуда Вилья без особых приключений добрался до американского пограничного города Эль-Пасо.

Однако если реакционные заговорщики и ожидали, что Вилья немедленно поднимет восстание против Мадеро, то они ошибались. Наоборот, Вилья продолжал пытаться ликвидировать недоразумение, поссорившее его с президентом. Он даже сообщил Гонсалесу, что не кто иной, как Пабло Эскандон стоит за его побегом из тюрьмы. Это был тот самый Эскандон, которого Сапата выгнал из Морелоса в марте 1911 года. По иронии судьбы, потом Эскандона арестовали за… поддержку Сапаты. Ведь управляющим плантациям бывшего губернатора тоже пришлось платить партизанам в обмен за неприкосновенность бизнеса. Вилья информировал Гонсалеса, что в Чиуауа готовится антиправительственный мятеж.

Гонсалес очень заинтересовался этим сообщением, но Мадеро, похоже, воспринял его как очередную браваду, хотя Вилья и в этом письме подчеркивал преданность президенту и свою готовность навсегда остаться в США, если он того пожелает.

Между тем в конце января 1913 года Вилья действительно стал подумывать об организации восстания в Чиуауа, если его не амнистируют и не позволят вернуться на родину. 20 января 1913 года он отправил Мадеро необычайно резкое письмо, больше похожее на ультиматум. Он просил гарантий своего возвращения в Чиуауа в течение месяца. Затем у Мадеро уже не будет оснований рассчитывать на его лояльность. Возможно, Вилья даже что-то знал о заговоре, который зреет в столице. Он предупреждал, что члены правительства в трудную минуту не встанут на защиту президента.

Гонсалес направил на встречу с Вильей своего однофамильца, который когда-то замещал его на посту губернатора. Аурелиано Гонсалес сообщал, что Вилья, бесспорно, лоялен по отношению к губернатору Чиуауа, но от отчаяния, чувствуя себя загнанным в угол, может решиться на восстание. Президенту Аурелиано немедленно направил телеграмму с просьбой амнистировать Вилью и поручить ему командование отрядами в Чиуауа, которые еще вели борьбу против ороскистов. 6 февраля 1913 года Мадеро, получив ультиматум Вильи, наконец-то послал губернатору Чиуауа телеграмму с разрешением провести переговоры с бывшим соратником. В то же время был освобожден из тюрьмы один из ближайших друзей Вильи Томас Урбина. Тем самым Мадеро предотвратил восстание Вильи. Но разоблачить заговорщиков у себя под боком он не смог.

В начале февраля 1913 года, когда Густаво Мадеро собирался с визитом в Японию, до него дошли слухи о готовящемся военном перевороте. Младший брат президента отменил заграничную поездку, что потом стоило ему жизни.

Путчисты назначили выступление на 9 февраля. В нем должны были принять участие курсанты столичного военного училища и некоторые части артиллеристов. Планировалось освободить Диаса и Рейеса из тюрьмы, захватить президентский дворец и заставить Мадеро уйти в отставку.

Сначала все шло как по маслу. В три часа утра 9 февраля Мондрагон поднял более 300 курсантов и примерно 400 артиллеристов из первого и пятого артиллерийских полков. Мондрагон разделил путчистов на две группы. Одна из них, состоявшая в основном из курсантов, направилась к резиденции президента, Национальному дворцу и захватила его. Сам Мондрагон тем временем во главе другой группы освободил Диаса и Рейеса из тюрьмы, и они отправились провозглашать новое правительство в Национальный дворец.

Но вот дальше у путчистов произошла крупная осечка. Командующий президентской охраной генерал Лауро Виллар узнал о захвате дворца и быстро сформировал ударную группу из 60 солдат, которая легко отбила здание у кадетов. А в это время к дворцу уже приближалась основная группа путчистов, и Рейес готовился провозгласить себя президентом. Он был настолько уверен в своей популярности в армии, что даже не остановил колонну, услышав, что дворец снова взят под контроль верными правительству войсками. Рейес думал, что Виллар не посмеет в него стрелять, но просчитался – в последний раз в своей жизни. Из дворца неожиданно раздался залп, и одной из первых же пулеметных пуль Рейес был сражен наповал. После десятиминутной перестрелки мятежникам пришлось отступить в западную часть города. Наконец они закрепились в старой крепости, где располагался столичный арсенал.

Казалось, что путч провалился, так как столичный гарнизон отнюдь не жаждал присоединиться к кучке мятежников. Когда Мадеро узнал о начавшемся восстании, он решил пройти к президентскому дворцу под охраной тех же курсантов, чтобы подчеркнуть свое доверие к армии. И тут маленькому отряду вроде бы случайно встретился на пути не кто иной, как Уэрта, уже несколько месяцев не имевший четких обязанностей. Уэрта сразу же предложил Мадеро свою помощь в ликвидации мятежа, но посоветовал не возвращаться в Национальный дворец, где жизнь президента была бы в опасности. Однако Мадеро был человеком смелым и продолжал свой путь под пулями, предложив Уэрте присоединиться к его отряду.

Когда Мадеро добрался до дворца, он узнал, что Виллар тяжело ранен. Президенту пришлось назначить Уэрту, которому он по-прежнему не доверял, ответственным за подавление мятежа.

Дальнейший краткий период в истории Мексики получил название «Трагические десять дней». Уэрта от Национального дворца и Диас из арсенала обстреливали якобы бы друг друга из артиллерийских орудий, на самом деле заботливо избегая попаданий в цель. Снаряды сыпались на центральную часть Мехико, где вскоре замерла жизнь. От обстрелов погибли несколько сотен горожан. Улицы были усеяны человеческими и конскими трупами. Большинство магазинов закрылось, и начались перебои с продовольствием. Уэрта и Диас пытались довести население до стадии, когда оно равнодушно воспримет отставку Мадеро, лишь бы вернуться к нормальной жизни. Уэрта уверял президента, что вокруг бастиона восставших установлена плотная блокада, но на самом деле ее не было, и путчисты спокойно пополняли свои запасы продовольствия.

На стороне правительственных войск было подавляющее преимущество. Оно еще более возросло, когда по просьбе Мадеро Фелипе Анхелес привел из Морелоса две тысячи солдат. Однако Уэрта поручил им охранять столицу от якобы предстоявшего налета Сапаты. Чтобы показать Мадеро неприступность арсенала, он инсценировал атаку на Диаса. Уэрта специально послал морелосских бойцов на наиболее простреливавшийся участок обороны путчистов без всякого прикрытия. Потери правительственных сил были ужасны.

Уже 9 февраля Феликс Диас обратился к американскому послу и попросил его добиться отставки Мадеро, чтобы избежать ненужного кровопролития. Но на тот момент Вильсон решил не рисковать. Однако через несколько дней страшной для жителей Мехико артиллерийской дуэли он решил, что настало его время. Посол потребовал у госдепартамента полномочий на предъявление Мадеро (и для проформы – путчистам) ультиматума о немедленном прекращении боев, которые представляют угрозу для жизни иностранцев. Госдепартамент таких полномочий не дал, а лишь порекомендовал американцам переселиться в более спокойные кварталы города. Тем не менее Вильсон 12 февраля заявил Мадеро решительный протест и пригрозил американской военной интервенцией. Мадеро протест отверг и немедленно написал президенту США Тафту письмо, в котором протестовал против готовящегося военного вмешательства. В Вашингтоне лишь выразили недоумение и заверили, что никакой интервенции не будет, хотя к ней призывал со ссылкой на доктрину Монро и губернатор Техаса.

Однако Вильсон не успокоился и вечером 14 февраля пригласил к себе посланников Испании и Англии. По воспоминаниям испанского дипломата, Вильсон «в сотый раз» назвал Мадеро идиотом и предложил заставить его уйти в отставку. При этом американский посол ударил кулаком по столу и заявил: «Я наведу порядок!» 15 февраля испанский посланник передал Мадеро просьбу уйти в отставку. Президент был возмущен беспардонностью дипломатов, особенно организатора демарша Вильсона. Когда испанец выходил из президентского кабинета, в приемной уже дожидалась группа сенаторов (в основном сторонников Диаса), также настоятельно попросившая президента уйти. Мадеро отказался, и в тот же день в Мехико появилось воззвание 89 депутатов мексиканского Конгресса, в котором содержался призыв сплотиться вокруг президента.

Таким образом, попытка опрокинуть Мадеро с помощью американского посла не удалась. Диас и Уэрта в это время уже вступили в прямые переговоры, но пока никак не могли решить, кто из них станет президентом. 16 февраля генералы договорились, и Уэрта прислал Вильсону через посыльного сообщение, что вскоре Мадеро покинет свое кресло.

Между тем о контактах Диаса с Уэртой узнал Густаво Мадеро. Он умолял брата арестовать Уэрту Франсиско колебался. Тогда Густаво взял инициативу в свои руки и 17 февраля сам арестовал Уэрту. Президент велел доставить генерала к себе, но тот заверил его в безусловной лояльности и был отпущен. Мадеро даже пожурил брата за незаконные действия.

18 февраля 1913 года Уэрта организовал перед Национальным дворцом военный парад. Сразу же после этого он сообщил военному министру и генералу Бланкету что Сенат настаивает на отставке президента. Затем он организовал встречу с Мадеро все тех же сенаторов, поддерживавших Диаса. Они повторили свое требование. Мадеро был непреклонен: «Я никогда не уйду в отставку. Меня избрал народ, и, если понадобится, я умру, исполняя свой долг». Тогда Уэрта сбросил маску, и в зал ворвалась группа офицеров, объявившая Мадеро, что он арестован. Завязалась перестрелка, во время которой погибли двое нападавших. Мадеро, все еще надеявшемуся собрать верные ему войска, удалось ускользнуть из дворца. Но во внутреннем дворе он наткнулся на генерала Бланкета, которого некогда хвалил за лояльность. Тот заявил: «Вы – мой пленник». «А вы – предатель», – ответил президент.

Уэрта в это время спокойно обедал с Густаво Мадеро в ресторане «Гамбринус». Около двух часов дня он извинился, сказав, что ему надо срочно позвонить. Генерал действительно позвонил в Национальный дворец и убедился, что Мадеро арестован. После этого в ресторан вошла группа офицеров и арестовала Густаво. Он был передан путчистам Диаса и зверски ими убит. Его тело так и не нашли.

Сразу же после переворота Уэрта сообщил об аресте Мадеро американскому послу. Тот воспринял известие с удовлетворением и порекомендовал генералу отдать власть в руки Конгресса. Но у Уэрты были на сей счет совсем другие планы. Уже 18 февраля в Мехико появилась листовка, подписанная «верховным военным командующим, принявшим на себя исполнительную власть». В листовке Уэрта информировал граждан, что Мадеро арестован, а он принял на себя функции президента.

Листовка не согласовывалась с Диасом, который видел президентом исключительно себя. Но тут на помощь едва не рассорившимся генералам пришел Вильсон. Он пригласил Диаса и Уэрту к себе в посольство, и там после напряженных переговоров оба мятежника наконец-то разделили власть. Их соглашение получило наименование «посольский пакт», чем Вильсон очень гордился. Было решено, что временным президентом станет Уэрта. Диас пока официального поста не займет, но будет избран президентом на следующих выборах, и Уэрта обязуется его поддержать. Новое правительство было составлено в основном из путчистов. Сына Рейеса Родольфо назначили министром юстиции, а архитектора заговора Мондрагона – министром обороны. Иностранными делами, как и при Порфирио Диасе, стал заведовать все тот же непотопляемый де ла Барра.

Уэрта, однако, стремился, чтобы переворот носил внешне конституционные рамки и непременно хотел, чтобы Мадеро сам ушел в отставку. Тот наконец согласился, видимо, рассчитывая, что мятежники сохранят ему жизнь. Он обговорил следующие политические условия: все губернаторы штатов сохранят свои посты, сторонники Мадеро не подвергнутся никаким преследованиям, а его самого, вице-президента Суареса, генерала Анхелеса и членов их семей в сопровождении японского и чилийского посланников доставят в Веракрус для отбытия в эмиграцию. Со всеми условиями Уэрта согласился, поскольку и не думал их соблюдать.

19 февраля 1913 года Мадеро и Суарес подали в отставку, которая под давлением войск была одобрена Конгрессом. Многие сторонники президента поддержали отставку именно потому, что надеялись тем самым сохранить Мадеро жизнь. Новый временный президент, которым согласно Конституции стал министр иностранных дел Ласкураин, был приведен к присяге в 22 часа 24 минуты тех же суток. По заранее согласованному плану он немедленно назначил Уэрту министром внутренних дел и в 23.20 ушел в отставку сам. Теперь, опять же согласно Конституции, президентские полномочия переходили к министру внутренних дел, то есть к Уэрте. Внешне законность соблюли, хотя всем было очевидно, что разыгрывается грубый и подлый фарс.

21 февраля этот фарс перерос в трагедию. Мадеро и Суареса перевели из Национального дворца в тюрьму, якобы для того, чтобы надежнее обеспечить их безопасность. Поездку в Веракрус Уэрта отменил, солгав, что узнал о планах начальника тамошнего гарнизона освободить свергнутого президента. Многие понимали, что готовится убийство. Уэрта посоветовался о дальнейшей судьбе Мадеро с Вильсоном. Генерал предлагал либо поместить Мадеро в психиатрическую лечебницу, либо отправить его в эмиграцию. Но Вильсон в явно несвойственной ему манере ответил, что не хочет вмешиваться во внутренние дела суверенного государства. Когда жена Мадеро попыталась добиться от того же Вильсона защиты для мужа, ей был дан такой же безучастный ответ.

Уэрта понял, что руки у него развязаны. 21 февраля состоялось заседание кабинета министров, решившее судьбу Мадеро. В тот же день Уэрта сменил начальника тюрьмы федерального столичного округа. 22 февраля Мадеро и Суарес были выведены из Национального дворца для транспортировки в тюрьму. Но перед ее воротами начальник конвоя майор Карденас вывел президента из машины и выстрелил ему в затылок из револьвера «смит и вессон» 38-го калибра. Пино Суареса, который ехал в другой машине, убил из винтовки капрал Пиментос. Непосредственные указания убийцам перед выездом в тюрьму дал генерал Бланкет.

23 февраля 1913 года газеты сообщили, что бывшие президент и вице-президент погибли при неудачной попытке освобождения собственными сторонниками. В это не поверил никто ни в самой Мексике, ни за рубежом.

Предательски убив президента республики, Уэрта сам разрушил все надежды на долговременность своего правления.