История Мексиканской революции. Истоки и победа. 1810–1917, страница 5

Борьба титанов. Вилья против Каррансы

Не успели войска конституционалистов занять Мехико в августе 1914 года, как на мексиканском политическом горизонте забрезжила новая война. Страна была разорена, экономика находилась в упадке, некоторые штаты, особенно северные, жили на грани голода. Бесконтрольный выпуск денег и внешние заимствования довели мексиканский внешний долг до 675 миллионов песо. Выплатить же его было трудно, так как американские войска продолжали оккупировать Веракрус. Государственных резервов драгоценных металлов в Мексике было не более чем на 90 тысяч песо, между тем как в обращении находилось бумажных денег на 340 миллионов песо. Кроме того, еще 60 миллионов песо напечатали во время борьбы против Уэрты конституционалисты. На рынке за каждое песо Каррансы давали только 25 сентаво. Основные предприятия Мексики, в том числе единственная металлургическая фабрика в Монтеррее, практически прекратили работу. Из-за засушливого сезона 1914 года стране угрожал голод, предотвратить который мог только импорт продовольствия.

Когда Карранса въехал в столицу, он, несмотря на неоднократные обещания, так и не принял на себя обязанности временного президента страны. Мало того, даже не стал назначать министров (их обязанности выполняли заместители), поскольку эта прерогатива по мексиканской Конституции отводилась только главе государства. Было ясно, что «верховный главнокомандующий» не готов соблюдать договоренности, подписанные его же генералами в Торреоне всего месяц тому назад. На местах, в штатах, Карранса тоже единолично назначил преданных себе губернаторов. Получалось, что в плане демократической легитимации режим «конституционалиста» Каррансы гораздо больше похож на диктатуру, чем образ правления его предшественника генерала Уэрты.

Именно это обстоятельство побудило США воздержаться пока от признания Каррансы. В Вашингтоне и так его недолюбливали. Когда же Карранса потребовал немедленно вывести американские войска из Веракруса, Вильсон не возражал, но потребовал гарантий, что все мексиканцы, исполнявшие при оккупационных властях обязанности служащих в городе, будут амнистированы (ведь по декрету Хуареса от января 1862 года им грозила смертная казнь). Карранса опять отказался даже говорить об амнистии, и американцы задержались в Веракрусе. Там они занимались приведением в порядок городского медицинского обслуживания, что на практике выражалось во врачебном освидетельствовании проституток, наносивших венерическими болезнями серьезный урон оккупантам.

Поздним летом и ранней осенью 1914 года США явно делали ставку на Вилью, и не только потому, что считали его самым сильным в военном отношении лидером страны. Через специального посланника президента США Фуллера Вилья сообщил Вильсону свой план обустройства Мексики. Американскому президенту он понравился. Прежде всего, Вилья настаивал на немедленном проведении свободных выборов на уровне местного самоуправления и штатов, с тем чтобы избранные власти действительно отражали настроения населения, а не прихоть Каррансы. Далее предполагалось провести президентские выборы, честность которых и призваны были гарантировать вновь избранные местные власти. Ни один из генералов конституционалистской армии, включая Каррансу, не должен был выставлять свою кандидатуру. Еще до президентских выборов следовало сформировать демократические суды для того, чтобы они непредвзято разбирали возможные жалобы на нарушения в ходе голосования.

В социально-экономическом плане Вилья предлагал, как и раньше, раздачу земель демобилизованным солдатам конституционной армии, чтобы не только обеспечить их мирное существование, но и ликвидировать потенциальный очаг недовольства и мятежей в стране. Землю предполагалось выделить за счет государственного фонда и конфискованных поместий наиболее одиозных сторонников Уэрты, вроде клана Террасасов в Чиуауа. Понравилось Вашингтону и то, что Вилья, в отличие от Обрегона и Каррансы, выказывал терпимость по отношению к католической церкви. В этом ясно проявилась гибкость партизанского командира и его стремление учитывать традиции многовекового уклада жизни собственного народа. Был готов Вилья и к широкой амнистии для офицеров федеральной армии, большинство из которых не совершали преступлений против мирного населения.

Важно подчеркнуть, что, в отличие от Каррансы, Вилья никогда, ни публично, ни в узком кругу не выдвигал свою кандидатуру на президентский пост. Он считал себя полуграмотным человеком, абсолютно не подготовленным для занятия высоких государственных должностей. Как-то Вилья сказал, что больше всего завидует тем людям, которые могут ясно выражать свои мысли, и сожалеет, что не настолько образован. Для Мексики той поры подобные самокритические признания «генералов» всех мастей были большой редкостью.

На фоне неуступчивости Каррансы и его маниакального стремления сохранить власть гибкость Вильи, конечно, смотрелась очень неплохо. Тем более что и в Мексике, и в США была известна политическая всеядность ныне столь непреклонного «верховного главнокомандующего». Когда в 1909 году Мадеро начинал свою политическую кампанию против Диаса, Карранса был сторонником Рейеса и даже направил диктатору письмо, в котором отзывался о Мадеро в самых пренебрежительных выражениях. Взамен Карранса просил «добро» на пост губернатора Коауилы. Но Диас ему отказал, и Карранса стал соратником Мадеро, которого недавно еще поливал грязью. Когда свой переворот совершил Уэрта, Карранса был готов с ним договориться при условии, что за ним сохранится пост губернатора все той же Коауилы. Уэрта, как и Диас, не пошел на сделку, и Карранса поднял против него оружие.

Вот и теперь, в августе – сентябре 1914 года американские консулы и специальные представители в Мексике доносили в Вашингтон, что Карранса ускоренным темпом закупает оружие и проводит дополнительный набор в подконтрольные ему военные формирования. Было более чем очевидно, что мишенью этих лихорадочных военных приготовлений является «Северная дивизия» Франсиско Вильи.

Расклад военных сил в Мексике выглядел тогда следующим образом. Самой мощной военной машиной считалась именно «Северная дивизия», объединявшая около 35 тысяч человек. Социальный состав этой армии, к тому времени уже профессиональной, был очень разнообразным. Большинство людей Вильи, конечно, воевали за землю или свободу, выступая за восстановление уничтоженного самоуправления их деревень и городов. Однако хватало и тех, кто видел в войне средство разбогатеть или просто поправить свое пошатнувшееся в годы экономического кризиса материальное положение. Ведь рабочих мест не хватало, а в армии Вильи хорошо платили. Один из солдат «Северной дивизии» на вопрос Джона Рида, почему он воюет, ответил, что это хорошая и интересная работа (неудивительно – раньше он был шахтером). Узнав от Рида, что в Америке нет войны, солдат удивился: «А чем же вы там тогда занимаетесь?» После побед Вильи под Торреоном и Сакатекасом в его армии усилился поток добровольцев, так как командир приобрел прочную репутацию человека, который никогда не проигрывает сражений.

В организационном плане, и это было слабой стороной «Северной дивизии», войска Вильи состояли из преданной лично ему гвардии («дорадос», т. е. «золотых») и всех остальных. Природа названия «дорадос» точно неизвестна. Одни говорили, что гвардейцы получают свое жалованье золотом. Другие утверждали, что когда-то в Мексике действовала очень успешная банда, грабившая серебряные караваны, поэтому и называли себя те разбойники «серебряными». Мол, отсюда, по аналогии, – и прозвище гвардейцев Вильи. Но если «дорадос», которых насчитывалось несколько сотен, были абсолютно преданы Вилье, то большинство подразделений «Северной дивизии» испытывали безусловную лояльность прежде всего по отношению к своим «генералам». А среди вильистских генералов были люди с диаметрально противоположными взглядами не только на политику, но и на жизнь в целом.

Каликсто Ко нтрерас был единственным по-настоящему крестьянским лидером среди генералов «Северной дивизии». Еще при Диасе он боролся за аграрную реформу. Однако Контрерасу с трудом удавалось навести порядок среди своих людей, и особо успешным генералом он не считался. Торибио Ортега сражался еще под знаменами Мадеро. Он выступал за глубокие социальные реформы, и не только на селе, к тому же на деле показывал всю чистоту своих идеалов. В армии Вильи Ортегу называли «Неподкупным». Он никогда не расстреливал пленных.

Другая группа генералов была полной противоположностью Ортеге. Томас Урбина и Родольфо Фьерро, профессиональные кондотьеры, стремились прежде всего к умножению собственного богатства. Например, Урбина (его называли «Лев Дуранго») присваивал до половины доходов с одной конфискованной асиенды, управляющим которой был назначен в интересах снабжения «Северной дивизии». Джон Рид так описывал Асиенду Урбины: «Дом генерала, разные службы и склады образовывали целый четырехугольник, внутри которого поместился бы целый квартал. Там кишели свиньи, куры и полуголые дети. Два козла и три пышных павлина задумчиво глядели на меня с крыши. Куры вереницами входили и выходили из гостиной, где граммофон терзал «Принцессу долларов». Из кухни вышла старуха и вылила на землю ведро помоев; к ним с визгом бросились свиньи. В углу за домом сидела маленькая дочка генерала и посасывала патрон. У колодца посреди двора стояли и лежали мужчины. В центре этой группы в поломанном плетеном кресле сидел сам генерал и кормил лепешками ручного оленя и хромую черную овцу».

Вилья знал обо всех неблаговидных делах своих соратников. Однако ценил в них безусловную лояльность. Ведь именно Фьерро или Урбина могли без всяких угрызений совести выполнить любой его приказ (вспомним хотя бы «дело Бентона»). Командир, правда, недооценивал тот факт, что лояльность Урбины или Фьерро является безусловной, только пока самому Вилье сопутствует военная удача.

С течением времени еще одной – наверное, самой многочисленной – группой командиров и советников Вильи стали выходцы из среднего образованного класса, которые стремились сформировать политические взгляды своего командира. Наиболее яркими их представителями были брат покойного президента Рауль Мадеро, журналист Сильвестре Террасас (в декабре 1913 года именно его Вилья сделал главой гражданской власти в Чиуауа) и, конечно, Фелипе Анхелес. Эти люди видели в Вилье прежде всего инструмент для обеспечения собственного карьерного роста. К Каррансе же, который фактически лишил их любой политической перспективы (вспомним отстранение Анхелеса от должности заместителя военного министра), они испытывали ненависть.

Таким образом, «Северная дивизия» являлась истинно народной (то есть разноплановой по своему составу) армией с неясной политической платформой. В сердцевине этой платформы, однако, несомненно было стремление сделать легче жизнь бедных и угнетенных слоев населения Мексики. «Народность» будущей программы гарантировалась в первую очередь личностью самого Вильи, авторитет которого был очень высок среди униженных и оскорбленных.

Другие мощные армии конституционалистов, Северо-западный корпус (Обрегон) и Северо-восточный корпус (Пабло Гонсалес), суммарно объединяли в своих рядах более 50 тысяч человек и считались основным оплотом Каррансы. Это было, однако, не совсем так. Как уже упоминалось, армии Гонсалеса и Обрегона, в отличие от «Северной дивизии» представляли собой своего рода официальные военные подразделения штатов Сонора и Коауила. Впоследствии они разрослись, но никогда не теряли характера централизованных регулярных формирований. Там служили в основном за жалованье, хотя определенную роль в мотивации бойцов, конечно, играло и стремление восстановить нарушенный Уэртой нормальный конституционный строй.

Большинство генералов этих армий являлись выходцами не из помещичьего, а бедного среднего класса. Гонсалес и Дьегес, руководивший знаменитой стачкой в Кананеа в 1906 году, до революции были квалифицированными рабочими. Политические убеждения всех этих генералов в целом почти совпадали и заключались в стремлении провести в Мексике глубокие реформы. Однако сделать это должно было правительство сверху, а не партизанские командиры вроде Вильи явочным характером. Тем более что грамотные генералы вроде Обрегона, в отличие от Вильи, вполне могли представить себя на посту министра или даже президента.

Несколько упростив, можно сказать, что Обрегон, Гонсалес и их соратники были яркими представителями городских прогрессистов. Они не доверяли Вилье или Сапате, так как видели в них неопытных крестьянских политиков, которыми могут манипулировать свергнутые реакционеры. Ведь пример Ороско доказывал, что крестьянский радикал с почти социалистической программой мог воевать и на стороне Уэрты, который, конечно, никаким социалистом не являлся. К тому же Обрегон и Гонсалес в духе мексиканских либеральных традиций были ярыми и воинственными противниками церкви, а солдаты того же Сапаты носили на шляпах изображение святой девы Марии.

Карранса устраивал Обрегона потому, что не имел своей собственной военной мощи. Вилья в этом смысле был гораздо более опасным конкурентом в борьбе за власть. Поэтому в идеале Обрегон, осенью 1914 года – третий по популярности человеком в стране после Каррансы и Вильи, хотел избавиться от обоих, чтобы самому занять президентский пост. Если Вилья, по его мнению, не подходил для государственной должности из-за своей некультурности, то Карранса на посту президента точно не провел бы никаких глубоких реформ, о которых мечтал Обрегон.

Четвертой военной силой Мексики конца 1914 года была партизанская армия Эмилиано Сапаты. Она так и не стала регулярной, в отличие от всех трех формирований северных конституционалистов. Партизаны Сапаты были плохо вооружены и не имели единой военной формы (вильисты к тому времени уже носили купленную в США униформу цвета хаки). В августе 1914 года под ружьем у Сапаты были около 15 тысяч человек, и еще столько же он мог мобилизовать в случае необходимости в штатах Морелос, Герреро и Пуэбла. Как и раньше, большинство его сторонников занимались повседневным мирным трудом и привлекались только для выполнения конкретных боевых операций, причем, как правило, в районе их проживания. Поэтому самой слабой стороной армии Сапаты была ее региональность. Никто из партизан не хотел воевать в других штатах. К тому же из-за жестокой тактики федеральной армии в Морелосе этот маленький штат лишь за год боев потерял более 20 % всего населения.

Однако Сапата был единственным военачальником, который имел общенациональную политическую и социально-экономическую программу реформ («план Айялы»). И свое сотрудничество с иными военно-политическими силами он ставил не в зависимость от сиюминутной выгоды, а от близости платформы того или иного генерала «плану Айялы». После разгона Уэртой в мае 1914 года «Дома рабочих мира» в Мехико несколько из его руководителей (в том числе Сото-и-Гама) присоединились к Сапате, и вокруг полуграмотного вождя сложился блестящий кружок интеллектуалов, который еще больше усилил политическую привлекательность сапатистского движения в масштабах страны. Из всех лидеров северных армий Сапата, естественно, видел союзника прежде всего в Вилье, ибо тот выступал за аграрную реформу и за полную ликвидацию власти старой олигархии.

Каррансе Сапата не доверял уже хотя бы потому, что тот и не обещал даже на словах никаких социальных реформ. К тому же условия капитуляции федеральной армии, согласованные Обрегоном (а по этим условиями гарнизоны в Морелосе демобилизации и разоружению не подлежали) явно не настраивали Сапату на примирительный по отношению к Каррансе лад.

Сам Карранса, конечно, тоже презирал крестьянского вождя, возомнившего себя политиком, однако под воздействием своих советников все же попытался с ним договориться. Он все еще думал, что основные цели Сапаты – власть и признание. Но Сапата отказался приехать на переговоры в Мехико, и Каррансе пришлось, наступив на горло собственной гордости, послать представителей в Морелос. Ведь сам он находился в Мехико между молотом (нависавшей с севера армией Вильи) и наковальней (уже находившимися в предместьях Мехико отрядами Сапаты). Так как разрыв с Вильей, с точки зрения Каррансы, не мог быть урегулирован компромиссом, то оставалось договориться с Сапатой, чтобы избежать войны на два фронта. Однако Сапата и здесь проявил свою принципиальность. Он потребовал от Каррансы безоговорочного признания «плана Айялы». Возможно, из тактических соображений Карранса и пошел бы на обещание провести земельную реформу, но он никак не мог согласиться с положением «плана Айялы», по которому Сапата объявлялся общенациональным лидером революции. Поэтому переговоры Каррансы с Сапатой прекратились, фактически не начавшись.

Между тем Обрегон в Мехико вновь открыл «Дом рабочих мира» и выделил на его функционирование значительные средства. Он говорил на понятном большинству рабочих лидеров «социалистическом» языке, обещая коренное улучшение положения «пролетариата». Взамен Обрегон (как до него и Уэрта) требовал политической поддержки рабочих в грядущем противостоянии с «силами реакции». Таковыми Обрегон считал отряды Вильи и Сапаты, якобы состоявшие из темных крестьян, зараженных религиозными предрассудками и ненавидевших горожан. Анархистские лидеры «Дома» полностью разделяли его взгляд на крестьянство как на реакционный элемент общества, ищущий смысл жизни лишь в частной собственности на землю. Поэтому «Дом», популярность которого после репрессий Уэрты сильно выросла, без колебаний встал на сторону прогрессивного «социалиста» Обрегона. Отныне Обрегон располагал не только собственной военной силой, но и политической поддержкой одного из самых боевых и многочисленных городских слоев мексиканского общества.

Карранса внимательно следил за политическими амбициями Обрегона, но не мог перед лицом мощной «Северной дивизии» отказаться от единственного своего генерала, способного хотя бы противостоять отлаженной военной машине вильистов.

Не успели войска конституционалистов вступить в Мехико, как вспыхнули бои между вчерашними союзниками в Соноре. Там губернатор Майторена давно уже копил силы, чтобы выступить против командующего верными Обрегону частями полковника Кальеса. Майторена не был прогрессивным реформатором, но справедливо опасался, что Обрегон хочет отстранить его от власти, и полагал, что в этих условиях может пойти на союз только с Вильей, располагавшимся со своей армией в соседнем Чиуауа. Вилья прекрасно помнил, что именно Майторена в свое время ссудил его деньгами и таким образом сделал возможным начало партизанской войны в начале 1913 года. Впоследствии Вилья охладел к Майторене, так как не хотел портить из-за него отношения с Обрегоном, которого считал единственным равным себе по военному таланту генералом армии конституционалистов. К тому же в феврале 1913 года Майторена повел себя действительно не самым благородным образом, фактически эмигрировав в США. Однако Анхелес убедил Вилью поддержать законного губернатора Соноры, тем более что тот фактически перешел в открытую оппозицию по отношению к Каррансе.

Вилья поддерживал Майторену только из тактических соображений, потому что последний явно вел собственную игру. Когда Вилья предложил направить ему на помощь 5 тысяч своих бойцов, что быстро разрешило бы военный конфликт в штате, Майторена отказался, так как не хотел видеть в Соноре «чужие», пусть и дружественные отряды. Он лишь соглашался принять от Вильи оружие.

16 августа 1914 года войска Майторены начали боевые действия против сил Кальеса, чтобы выдавить их из Соноры. Обрегон, конечно, не мог спокойно смотреть на то, что творится в его штате. Оставался один выход: договориться с Вильей, без поддержки которого Майторена в военном отношении значил не очень много. Карранса предлагал Обрегону направиться в Сонору вместе с преданными войсками и силой подавить сторонников Майторены. Однако Обрегон разгадал провокацию «верховного главнокомандующего». Такое развитие событий неизбежно вело к военной конфронтации с Вильей, а Обрегон надеялся договориться с командиром «Северной дивизии», который не претендовал, в отличие от Каррансы, на президентское кресло.

К удивлению многих, 21 августа 1914 года Обрегон отправился на переговоры с Вильей в Чиуауа только с эскортом в 15 человек. 24 августа Вилья устроил Обрегону торжественную встречу. Командир «Северной дивизии» прямо сказал, что лишь от них с Обрегоном зависит сейчас будущее Мексики. Обрегон предложил Вилье вместе отправиться в Сонору и положить там конец кровопролитию. Вилья был готов на все, чтобы заключить союз с Обрегоном, и оба генерала в сопровождении Каротерса отправились в Сонору на поезде через США. В Америке оба военных вождя были торжественно приняты бригадным генералом Джоном Першингом, который командовал расположенной на мексиканской границе 8-й кавалерийской бригадой. Вилья явно демонстрировал Обрегону свою популярность в США.

Майторена был неприятно поражен прибытием Обрегона и Вильи, так как последний всего пару дней тому назад заверял в письме, что с Обрегоном в Сонору не поедет. На переговорах Вилью впечатлило именно то, чего не хватало ему самому, – умелое полемическое искусство Обрегона. Тот потребовал от Майторены, постоянно именовавшего Обрегона предателем, представить доказательства его вины. Майторена молчал, и тогда уже Вилья потребовал от своего союзника: «Отвечайте на вопрос, сеньор губернатор!» Майторена смог лишь выдавить, что не привык сразу отвечать на вопросы.

В конце концов, под давлением Вильи и при посредничестве США был достигнут выгодный Обрегону компромисс. Майторена признавал генерала Обрегона верховным главнокомандующим всеми военными силами Соноры, а он Майторену – законным губернатором. Кальес в военном отношении подчинялся Майторене. Обрегон был доволен, поскольку намеревался отдать Майторене какой-нибудь заведомо оскорбительный для того приказ, а затем снять губернатора за его невыполнение. Но Кальеса, прижатого Майтореной к американской границе, компромисс не устроил: полковник, в свою очередь, ждал от губернатора подобной же провокации.

Однако мексиканская общественность видела в вернувшихся из Соноры Вилье и Обрегоне истинных миротворцев, предотвративших братоубийственный конфликт среди революционеров. Большое впечатление Вилья (а ведь именно он поступился интересами своего союзника ради восстановления мира в стране) произвел и в Вашингтоне. Когда 1 сентября 1914 года он вместе с Обрегоном возвращался в Чиуауа через США, генерал Першинг передал командиру «Северной дивизии» послание госсекретаря США, где выражалась признательность за «восстановление порядка в Соноре». Американцев, естественно, беспокоила тамошняя ситуация, ведь бои между Майтореной и Кальесом шли прямо на границе. «Ваши терпеливые усилия в этом вопросе нашли очень высокую оценку со стороны государственного департамента и президента».

Ради мира в стране Вилья был готов пойти и дальше. Он понимал, что амбиции Майторены превратились в серьезное препятствие на пути достижения взаимоприемлемого компромисса между основными военачальниками конституционалистов. 3 сентября 1914 года Вилья обещал Обрегону, что будет содействовать замене Майторены на посту губернатора нейтральным лицом. Но теперь он хотел обсудить с Обрегоном и основной вопрос – кто и как будет править Мексикой.

План Вильи оставался тем же, что совсем недавно он изложил Вильсону. Карранса должен был стать временным президентом и не принимать участия в будущих выборах. То же самое относилось и ко всем генералам революционной армии. Общенациональному голосованию предшествовали выборы в штатах. По подписанному в июле Торреонскому пакту съезд всех военных командиров конституционалистов должен был утвердить программу социальных реформ будущего правительства. Обрегон солидаризировался с этими предложениями – ведь они выключали из политической борьбы и Вилью, и Каррансу – и пообещал довести их до сведения последнего.

«Верховный главнокомандующий» согласился со всем, кроме самого главного: он не хотел быть временным президентом и, соответственно, собирался участвовать в будущих президентских выборах. Пытаясь перехватить инициативу, Карранса объявил о созыве в Мехико 1 октября обещанной им в Торреоне хунты лидеров конституционалистского движения. Но если Вилья имел в виду только командиров, причем тех, под началом которых было много бойцов (в зависимости от численности отрядов и распределялись бы голоса на будущем съезде), то Карранса разослал приглашения и временным губернаторам штатов, назначенным некогда им самим. При таких условиях будущая хунта явно теряла свой репрезентативный характер.

Противники Вильи обвиняли его в милитаризме: почему судьбы страны должны решать именно военные лидеры? Однако все генералы или полковники армии конституционалистов (за исключением разве что Анхелеса) в недавнем прошлом были гражданскими людьми. Их авторитет, как правило, базировался на личных достижениях в борьбе против Уэрты, а не на дипломе военной академии. В этом смысле подход Вильи был абсолютно демократичен и поэтому весьма популярен в стране. Только те, кто низвергнул диктатуру, а не те, кто получил должности благодаря высокой протекции, имеют право вершить историю Мексики.

13 сентября Карранса заявил Обрегону, что все вопросы, касающиеся кандидатуры будущего президента, должна решать созываемая им репрезентативная хунта, а не два генерала, пусть и очень авторитетных в стране. Карранса не без оснований рассчитывал, что на будущем съезде получит прочное большинство.

Вилья был раздосадован, узнав о фактическом отказе «верховного главнокомандующего». Получалось, что он сдал Обрегону Майторену и ничего не получил взамен. Причем Вилья даже не был уверен в том, что Обрегон ведет самостоятельную игру, а не просто выигрывает время для Каррансы с его карманной хунтой.

Генералу Хиллу, который согласно выработанному компромиссу должен был с верными Обрегону войсками заменить Кальеса на посту командующего в штате Сонора, Вилья отдал указание прибыть из Соноры в Чиуауа. Тот указания Вильи просто проигнорировал, и в Соноре опять начались мелкие стычки между силами Хилла и Майторены.

Обрегон послал Вилье успокоительное письмо, но по сути ему было сказать нечего. Поэтому Обрегон опять решил поехать в Чиуауа, чтобы снова попытаться договориться с Вильей, и эта поездка едва не оказалась в его последней. 16 сентября Обрегон вместе с Вильей торжественно отмечал День независимости Мексики. На этот раз от внимания Обрегона не укрылось то обстоятельство, что Вилья нарочно демонстрировал всю мощь «Северной дивизии», давая понять, что не позволит обманывать себя вечно. Со своей стороны, Обрегон в ходе незаметной, как он ошибочно считал, работы с генералами Вильи выяснил, что многие из них готовы в критический момент предать командира и перейти на сторону Каррансы. Главное, чего они жаждали, – сохранить нажитые во время революции богатства и политический капитал. Вилья фактически заставил Обрегона направить Хиллу инструкцию с приказом отступить в Чиуауа. Однако Хилл, понимая всю щекотливость положения Обрегона в ставке Вильи, не выполнил и этого приказа, чем подверг Обрегона реальной опасности.

17 сентября 1914 года, узнав о нападении отрядов Хилла на войска Майторены, Вилья впал в бешенство, назвал Обрегона предателем и пригрозил расстрелять его без суда и следствия. Вдобавок ему доложили о подрывной деятельности Обрегона среди его собственных генералов. Вилья и Обрегон орали друг на друга, используя почти нецензурные выражения, и едва не схватились за пистолеты. Потом Вилья узнал, что ругань была слышна в приемной, где находилась его молоденькая секретарша. Командир «Северной дивизии» извинился перед девушкой и пообещал, что больше не позволит себе таких крепких словечек. Рауль Мадеро и некоторые генералы Вильи отговорили того от расстрела Обрегона. Жена Вильи Лус Корраль потом рассказывала, что это она якобы спасла жизнь генералу, запретив убивать его в своем доме. А потом, мол, Вилья уже и сам остыл. Как бы то ни было, формально Обрегон и Вилья помирились, хотя без достижения новых политических договоренностей это примирение было искусственным и недолговечным.

Оба вождя опять подтвердили свои недавние договоренности относительно будущего съезда генералов революционной армии и принятия на себя Каррансой полномочий временного президента. Однако теперь Вилья не хотел отпускать Обрегона в Мехико до тех пор, пока Карранса не даст недвусмысленный положительный ответ.

Сначала Вилья хотел послать в Мехико своих представителей, но потом неожиданно позволил и Обрегону ехать вместе с ними. Он задумал повторить трюк, который Уэрта едва успешно не применил против него самого летом 1912 года. Под влиянием Фьерро и Урбины Вилья решил все-таки убить опасного Обрегона, без которого Карранса был всего лишь бумажным тигром, но сделать это на формально неподконтрольной себе территории.

Как ни странно, на такое решение Вильи повлияли действия самого Каррансы, которые были стопроцентно провокационными. «Верховный главнокомандующий» неожиданно приказал прервать все железнодорожные коммуникации между Сакатекасом, где находились передовые отряды «Северной дивизии», и Агуаскальентесом, где стоял авангард преданных Каррансе войск. При этом генерал Панфило Натера должен был уничтожить часть полотна, чтобы воспрепятствовать неожиданному броску вильистов на Мехико. В тех условиях это означало фактическое объявление войны. Возможно, Карранса пытался таким образом побудить Вилью разделаться с Обрегоном, чтобы подорвать моральный авторитет командира «Северной дивизии» в стране. И этот план едва не удался.

Вилья приказал генералу Матео Альмансе остановить по пути на юг поезд Обрегона и расстрелять его. Но Альманса не стал выполнять приказ и позволил поезду проследовать дальше. Тогда Вилья по телеграфу отдал приказ другому командиру своей дивизии Роке Гонсалесу Гарсе, сопровождавшему Обрегона: поезд задержать и дождаться Альмансу Однако Гарса указание проигнорировал и тем самым спас Обрегону жизнь. Вилья не унимался и требовал остановить поезд. Но еще два генерала Вильи, Еухенио Бенавидес и Хосе Исабель Роблес, ранее в конфиденциальных беседах с Обрегоном высказывавшие недовольство Вильей, на своем поезде догнали Обрегона, и под их прикрытием тот все-таки добрался до Мехико.

Миссия Обрегона привела уже к открытому разрыву между Каррансой и Вильей. Обе стороны арестовали на подконтрольной им территории некоторых приверженцев противника. Вилья дал указание своим войскам очистить его родной штат Дуранго, соседствующий с Чиуауа, от братьев Арриета, которые подчинялись Каррансе. Естественно, представители «Северной дивизии» отказались ехать на устраиваемый Каррансой съезд в Мехико.

Вилья издал манифест, в котором обвинял Каррансу в предательстве революции и заявлял о своем отказе признать его «верховным главнокомандующим». Карранса немедленно направил в Коауилу преданного ему генерала Антонио Вильяреаля, который должен был провести набор добровольцев и в случае продвижения Вильи на Мехико нанести ему удары в левый фланг и тыл. Генералу Эулалио Гутьерресу Карранса писал, что вооруженная борьба против Вильи неминуема.

Однако недовольство смутой зрело не только в рядах вильистской верхушки. Не хотели воевать против Вильи и многие генералы Каррансы. После возвращения Обрегона из Чиуауа 49 генералов во главе с Лусио Бланко, тем самым, которому Карранса некогда не позволил провести раздел земель в штате Тамаулипас, образовали «миротворческую хунту». В ее состав вошел и Обрегон. Тогда Карранса с большой неохотой дал согласие на переговоры своих генералов с «Северной дивизией».

Чтобы подчеркнуть отсутствие у себя каких бы то ни было претензий на верховную власть в стране, Вилья предложил на пост президента Мексики Фернандо Иглесиаса Кальдерона. Тот был либералом с безупречной репутацией, однако не примыкал ни к одной воевавших против Уэрты фракций. Не опирался Кальдерон и на какую-либо дивизию или армию. Это был сугубо гражданский человек. Дополнительно Вилья подтвердил, что не только он, но и ни один из его генералов не будет баллотироваться на пост президента.

Предложение Вильи с энтузиазмом встретила «миротворческая хунта», члены которой вовсе не собирались затевать новую войну только ради личных амбиций Каррансы. «Хунта» во главе с Обрегоном отправилась в Сакатекас, где было быстро достигнуто новое соглашение с представителями Вильи. Оно опять повторяло договоренности, выработанные в Торреоне в июле 1914 года. Предполагалось провести Конвент революционных генералов в городе Агуаскальентес (то есть примерно на линии соприкосновения «Северной дивизии» и сил Каррансы) начиная с 10 октября. На этот съезд (Конвентом его назвали по примеру якобинцев во Франции) должны были приехать только те генералы, кто командовал не меньше, чем тысячью солдат. Соответственно, каждая новая тысяча давала делегации той или иной армии дополнительный голос. Губернаторы штатов на съезд не допускались.

Карранса, тем не менее, созвал свою хунту в Мехико, как и планировал, 1 октября, но все уже считали это собрание просто подготовительным мероприятием к Конвенту Присутствовали 79 человек, все сторонники Каррансы, лично им отобранные.

Однако Каррансе все же удалось достичь на съезде своих сторонников пропагандистского успеха. Он лицемерно предложил хунте свою отставку, и та была отвергнута подавляющим большинством голосов. Хотя многие генералы решили оставить Каррансу у власти только до решений, которые примет Конвент в Агуаскальентесе.

С целью укрепления своего престижа Карранса хотел перед встречей в Агуаскальентесе добиться эвакуации американцев из Веракруса. Но в США, похоже, не желали укреплять авторитет «верховного главнокомандующего», считая, что дни его как политической фигуры сочтены. 22 сентября 1914 года госдепартамент сообщил, что американские войска не уйдут из Веракруса по крайней мере до тех пор, пока правительство Мексики не даст гарантий защиты жизни и собственности граждан США. Выдача таких гарантий, по сути, означала бы экстерриториальность американцев, и на это убежденный националист Карранса пойти не захотел. Он заявил, что американцы находятся в Веракурусе незаконно и поэтому должны покинуть его без всяких условий.

10 октября 1914 года в Театре Хосе Марии Морелоса в Агуаскальентесе собрались 57 генералов революционной армии и 95 присланных другими революционными частями полномочных представителей. Карранса как гражданский деятель в Конвенте участия не принимал. С самого начала работы в Конвенте образовалось три основных фракции. Первую составляли 39 вильистских делегатов. К тому времени число солдат Вильи превышало 39 тысяч: с сентября он по примеру Каррансы проводил массовый набор добровольцев, в том числе и для того, чтобы иметь на будущем съезде больше голосов. Однако делегация Вильи вела себя на съезде мирно и не возражала против отведенного ей количества мест. Решили не придираться вильисты и к амбициям генералов, поддерживающих Каррансу, которые получили в Конвенте представительство, абсолютно несоразмерное с численностью их формирований.

Такое миролюбие ясно свидетельствует об отсутствии у Вильи собственных политических амбиций. Главной задачей «Северной дивизии» являлось отстранение от власти Каррансы. На его месте Вилья соглашался видеть любого другого представителя революционных сил. Второй основной задачей вильистской делегации было закрепление в решениях Конвента обязательства будущего правительства провести в стране аграрную реформу. Для этого вильисты с самого начала настаивали на приглашении в Агуаскальентес делегатов Сапаты. Возглавляли сторонников Вильи в Конвенте Роке Гонсалес Гарса (тот самый, который спас жизнь Обрегону) и Фелипе Анхелес.

Примерно в двух днях пути от Агуаскальентеса стояла основная масса «Северной дивизии» численностью около 40 тысяч человек. Еще 15 тысяч находились на расстоянии двухчасового перехода от города. Однако в самом Агуаскальентесе располагался гарнизон сторонников Каррансы, а генерал Пабло Гонсалес держался наготове и тоже мог быстро привести свои войска.

Второй группой Конвента были сторонники Каррансы, в основном генералы (или их представители) из Северо-Восточной армии Пабло Гонсалеса. Сам Гонсалес на съезд не приехал, но наряду с Мануэлем Дьегесом имел среди членов группы наибольший авторитет. Эти люди ставили себе единственную цель – сохранить для Каррансы власть, так как политическая карьера большинства из них была уже неразрывно связана с судьбой «верховного главнокомандующего».

Самой многочисленной фракцией съезда оказалась «миротворческая хунта», в основном состоявшая из офицеров Северо-западной армии Обрегона. Они, будучи в массе своей убежденными реформаторами, не доверяли Каррансе, потому что тот был слишком консервативен и не горел желанием провести в Мексике социальные преобразования. Вилью же Обрегон после своих приключений в Чиуауа и его приверженцы считали неуравновешенным тираном. Задачей этой фракции было одновременное отстранение от власти обоих соперников. В этом случае сторонники Обрегона получали все шансы на то, что их представитель станет новым президентом Мексики.

С точки зрения политической тактики именно группа Обрегона диктовала ход работы Конвента. Началось все с того, что генерал Вильяреаль (радикальный реформатор, которого уважали и многие вильисты) был избран председателем съезда. Уже в своей вступительной речи он пообещал проведение аграрной реформы и отмену принудительного труда пеонов. Но сердцевиной выступления Вильяреаля было предложение Вилье и Каррансе забыть свои политические амбиции и уйти в отставку во имя мира и спокойствия в стране. Обрегон предложил провести специальную церемонию: все участники Конвента в знак обязательства неукоснительно выполнить все принятые на нем решения должны были расписаться на национальном флаге. 17 октября для участия в этой церемонии прибыл Вилья. На предложение занять место в президиуме он скромно и нехотя согласился, подчеркнув, что для него («бескультурного человека») большая честь сидеть рядом с самыми образованными людьми страны. Командир «Северной дивизии» торжественно пообещал, что подчинится любому решению Конвента относительно своей судьбы. Зал встретил Вилью бурными аплодисментами, и популярность его еще больше возросла после того, как он демонстративно обнял Обрегона.

Последний понимал, что половина его стратегической задачи решена. Но если Вилья признавал право Конвента принимать любые решения о будущих судьбах страны, то Карранса думал на сей счет совсем иначе. Опытный тактик, он полагал, что Конвент должен лишь добиться примирения между отдельными группами революционеров на местах, например в Соноре, вопрос же власти в Мексике это собрание решать неправомочно. Однако пока Карранса хранил молчание, а Обрегон почти каждый день сообщал ему об обстановке на съезде.

Участники Конвента быстро и единогласно приняли решение о немедленном прекращении всех враждебных действий отдельных групп революционеров друг против друга. Все войсковые части в стране должны были оставаться на своих местах. Но в Соноре это решение Конвента проигнорировали обе стороны. Майторена назвал Хилла бандитом и поклялся выдавить его из Соноры любыми средствами. В Дуранго продолжались столкновения между братьями Арриета и отрядами Вильи.

По предложению делегации «Северной дивизии» Конвент пригласил представителей Сапаты принять участие в съезде. Главой делегации, которая отправилась в Морелос, был утвержден Фелипе Анхелес. Всего два года тому назад Анхелес командовал федеральными частями, воевавшими против партизан Сапаты. Но 22 октября командующий освободительной армией Юга встретил Анхелеса с воинскими почестями и не скрывал своей радости. Он подчеркнул, что Анхелес был единственным генералом, который старался вести войну гуманными методами. Также Сапату обрадовало, что вместе с Анхелесом приехал признанный крестьянский вождь севера Мексики Каликсто Контрерас. И Анхелесу, и Контрерасу он доверял.

Однако в отношении самого Конвента у Сапаты были серьезные сомнения. Он прекрасно сознавал, что близкие ему по духу вильисты не имеют там большинства. Обрегону же Сапата не доверял, помня условия его перемирия с федеральной армией в августе. Но и отказать Анхелесу крестьянский лидер не смог. Он быстро присвоил воинские звания наиболее красноречивым из своих советников-интеллектуалов, и 29 из них отправились в Агуаскальентес. (Партизанские командиры Сапаты были неграмотными или малограмотными людьми, и он опасался, что сторонники Обрегона и Каррансы обведут этих неискушенных в политике людей вокруг пальца.) Однако посланцы Сапаты имели статус наблюдателей, а вопрос об участии в Конвенте в качестве по-настоящему полномочной делегации должны были решить, определившись на месте.

Чтобы подчеркнуть свои политические предпочтения, делегация сапатистов сначала направилась в штаб-квартиру Вильи и только потом приехала на Конвент. В своем выступлении на съезде глава делегации Сапаты журналист Паулино Мартинес расставил все точки над «i»: «Истинными представителями революции являются генерал Эмилиано Сапата с его силами на юге и генерал Франсиско Вилья со своими людьми на севере». Учитывая неопределенность статуса южной делегации, ей разрешили принимать участие в дискуссиях, но запретили голосовать. Тем не менее после прибытия сапатистов все дискуссии по социально-политическим и экономическим вопросам шли практически под их диктовку. Во многом это объясняется тактикой Обрегона, который был готов поддержать любые обещания реформ, лишь бы получить в свои руки реальную власть. Вильисты также поддерживали сапатистов по всем основным вопросам, так как и они не возражали против земельной реформы и коренной чистки государственного механизма. Поэтому неудивительно, что Конвент, на котором все же преобладали сторонники Каррансы, одобрил «в принципе» «план Айялы».

Впечатление от сапатистов, прибывших в Агуаскальентес 26 октября и пользовавшихся на съезде большим авторитетом, едва не испортил входивший в состав делегации анархист Сото-и-Гама, тот самый, который работал в «Доме рабочих мира» до закрытия его Уэртой. Чтобы подчеркнуть свои нигилистские воззрения на государство, Сото-и-Гама назвал мексиканский национальный флаг «выцветшей тряпкой с изображением птицы и ее добычи» (на флаге Мексики красуется орел, держащий в когтях змею). Конвент зароптал, а председательствующий Вильяреаль, который и сам был не прочь занять пост президента Мексики, потребовал проявлять уважение к национальному символу. Некоторые делегаты направили на Сото-и-Гаму стволы своих пистолетов. Тот не испугался, но все же сменил тему и описал преимущества «плана Айялы». После этого с места вскочил вильистский делегат Гонсалес Гарса и воскликнул: «Северная дивизия принимает «план Айялы» как свой собственный!»

Если популярность Вильи росла, то Карранса также пытался расположить делегатов в свою сторону. «Верховный главнокомандующий» очень любил фотографироваться и сниматься в кино, поэтому делегатам был показан фильм, состоявший из подборки фотографий на тему революции. На самом деле большинство снимков изображали самого Каррансу в самых разных ракурсах. У делегатов Конвента должно было сложиться впечатление, что именно Карранса совершил основные славные деяния революции. Но зрители еще недавно сами воевали против Уэрты, и фотографиями их было не переубедить. Как только на экране возникали Вилья или Обрегон, в зале раздавались аплодисменты и крики «Да здравствует славная Северная дивизия!» или «Да здравствует славная Северо-Западная армия!». Каррансу сначала встречали свистом, а потом делегаты Конвента стали просто стрелять в изображения «верховного главнокомандующего» из пистолетов.

В этих не самых благоприятных для себя условиях Карранса совершил искусный тактический маневр. Он направил Конвенту послание, в котором соглашался уйти в отставку, если Вилья и Сапата тоже откажутся от командования своими частями и вернутся к частной жизни. Такое послание развязывало руки Обрегону, и 31 октября 1914 года Конвент принял резолюцию с требованием к Каррансе и Вилье подать в отставку. Сапату в резолюцию включать не стали, так как формально его делегация все же не участвовала в работе Конвента и не имела там права голоса.

Вилья не возражал. Карранса же, добившись своего, повел себя странно. Он уже не доверял генералу Лусио Бланко, командовавшему войсками в районе Мехико. Поэтому 1 ноября 1914 года под предлогом осмотра индейских пирамид в Теотиукане Карранса покинул столицу и отправился в Пуэблу, по направлению к Веракрусу. Там его частями командовал генерал Косс, которому Карранса безусловно доверял. Южнее в Оахаке собирал добровольцев родной брат Каррансы Хесус. Таким образом, Карранса не собирался выполнять резолюцию съезда, которую сам же и инициировал. Одновременно верховный главнокомандующий наконец дал американцам заверения, что не будет наказывать лиц, сотрудничавших с ними в Веракрусе. После этого США стали готовить вывод оттуда войск. В Европе уже бушевала Первая мировая война, и флот США рассматривал Веракрус как не самый важный возможный театр боевых действий. Карранса рассчитывал по пятам американцев занять важнейший порт страны и сделать его (включая важнейшие для любой войны таможенные сборы) базой своего правительства.

Карранса рассылал лояльным генералам инструкции не подчиняться никаким решениям Конвента. Несмотря на запрет Конвента, он проводил массовый набор добровольцев и закупал в Америке оружие и боеприпасы. Именно близкие Каррансе генералы не приехали на съезд сами, а прислали своих представителей.

Конвент между тем принял еще одно радикальное решение. Все «армии» и «корпуса» революционной армии отменялись, и войсковые части передавались в подчинение будущему военному министру. Следовательно, партизанские отряды, которые проявляли лояльность только по отношению к своему командиру, должны были превратиться в единую национальную армию. Вильистские делегаты поддержали это решение, которое действительно было для Мексики настоящим благом.

Обрегон продолжал свой путь к власти. 1 ноября 1914 года по его предложению Конвент, уже утвердивший отставку Каррансы, избрал временным президентом Мексики малоизвестного генерала Эулалио Гутьерреса. Тот командовал небольшими партизанскими группами в районе города Сан-Луис-Потоси. Авторитетом и военной мощью Гутьеррес даже отдаленно не мог сравниться с Вильей или Обрегоном. Его избрали на срок в 20 дней, после чего полномочия Гутьерреса либо продлевались, либо прекращались по решению Конвента. Обрегон наверняка рассчитывал, что Гутьеррес будет фигурой переходной (до 1 ноября этот человек никогда не рассматривался в качестве кандидата на пост главы государства) и после отставки Каррансы и Вильи именно его, Обрегона, изберут постоянным главой государства. После 20 ноября Обрегон планировал организовать избрание новым временным президентом своего соратника Вильяреаля.

Вилья подтвердил готовность уйти в отставку одновременно с Каррансой и даже предложил, чтобы их обоих расстреляли по решению Конвента.

Конвент направил к Каррансе комиссию, чтобы официально уведомить того о своем решении и получить письмо об отставке. Но когда Обрегон и другие члены комиссии прибыли в Мехико, Каррансы там уже не было.

2 ноября 1914 года Вилья ввел в Агуаскальентес 6 тысяч своих солдат – якобы для фуражирования. С течением времени в город подтягивалось все больше и больше частей «Северной дивизии». Этим воспользовались верные Каррансе генералы и отозвали своих представителей с Конвента.

Обрегон и его комиссия по телеграфу проинформировали Каррансу, что Конвент уже принял его отставку. Через пару дней комиссии все же удалось встретиться с «верховным главнокомандующим» в Орисабе. Карранса попросил время для изучения резолюции. Также он выразил сомнение, что Вилья на самом деле отказался от командования вверенными ему частями, и потребовал гарантий на сей счет. Общественное мнение Мексики было полностью на стороне Конвента. Впрочем, этот фактор Каррансу никогда особенно не интересовал.

5 ноября 1914 года Конвент принял подавляющим большинством голосов решение направить Каррансе ультиматум: либо он уйдет в отставку до 10.00 10 ноября, либо будет объявлен мятежником. 6 ноября Вилья официально отказался от командования «Северной дивизией» и заявил о подчинении всех своих частей Гутьерресу и его новому военному министру Роблесу. Роблес был тем самым генералом армии Вильи, который недавно спас жизнь Обрегону. Новому министру исполнилось всего 23 года.

10 ноября, не получив от Каррансы никакого официального ответа, Конвент в соответствии со своим ультиматумом объявил его мятежником. Временный президент Гутьеррес назначил Вилью командующим всеми вооруженными силами Конвента и поручил ему подавить мятеж.

11 ноября группа генералов во главе с самым лояльным Каррансе офицером Пабло Гонсалесом направила послания Гутьерресу и «верховному главнокомандующему». Каррансе предлагалось отказаться от всех постов. От Гутьерреса, что тоже было предсказуемым, требовали отстранить Вилью от командования вооруженными силами Конвента. Гутьеррес прибыл на переговоры к Гонсалесу и дал логичное, в общем, обещание: немедленно отстранить Вилью, если Карранса прекратит мятеж, подчинится решению Конвента и уйдет в отставку.

В этих условиях Обрегон решил уже не возвращаться в Агуаскальентес. Карранса два дня фактически продержал его под домашним арестом. Перед Обрегоном стоял непростой выбор: кого же поддержать в начавшейся снова гражданской войне? Сначала генерал захотел по-прежнему играть роль третьей силы. Он намеревался прибыть в штат Халиско на тихоокеанском побережье, где располагались наиболее боеспособные части Северо-Западной армии во главе с Мануэлем Дьегесом. Опираясь на военную силу, Обрегон планировал заставить Вилью и Каррансу покинуть Мексику и был готов обратить оружие против того из них, кто откажется это сделать. Однако Дьегес однозначно принял сторону Каррансы, и Обрегон неожиданно оказался генералом без армии. Лусио Бланко в Мехико колебался, но потом все же встал на сторону Конвента.

К моменту начала новой гражданской войны казалось, что преимуществом владеет Конвент, а войска Каррансы будут побеждены в считаные недели.

Вилья и его союзники держали в своих руках основные железнодорожные магистрали от американской границы почти до самого Мехико. Фактически они контролировали центральную часть страны. Союзник Вильи Майторена в Соноре прижимал части Хилла к границе. Сапата угрожал Мехико.

Карранса же не имел под своим контролем единой территории. Сам он после отплытия американцев обосновался в Веракрусе. Дьегес с частями Северо-Западной армии был на другом, тихоокеанском берегу в штате Халиско. Хесус Карранса находился в Оахаке, и между ним и братом стояли войска Сапаты. Наконец, на северо-востоке Вильяреаль держался в Тампико и Коауиле и мог поддерживать коммуникации с Каррансой только по морю.

Однако на стороне Каррансы был все тот же фактор, который позволил ему одержать победу над Уэртой. «Верховный главнокомандующий» был единоличным правителем, обеспечивавшим жесткое централизованное руководство войной. На его сторону встал один из самых талантливых генералов в военной истории Мексики Альваро Обрегон. При этом последний, как всегда, руководствовался прагматичным расчетом. Вилье он был не нужен, так как тот и сам считал себя толковым военачальником. А вот Карранса без Обрегона обойтись никак не мог. Поэтому следовало сначала сокрушить Вилью, а потом Карранса оказался бы уже полностью в руках победоносной армии Обрегона. Забегая вперед, скажем, что так оно и вышло.

Еще в ноябре 1914 года в переписке с Каррансой Обрегон дал свой анализ соотношению сил внутри сторонников Конвента. Первую группу, по его мнению, составляли Анхелес и группировавшиеся вокруг него сторонники свергнутого старого режима. Члены второй группы, Вилья и Сапата со своими приверженцами были, по оценке Обрегона, просто бандитами. Наконец, третью группу составляли честные и достойные революционеры. Сначала, предсказывал Обрегон, Вилья и Сапата разобьют Анхелеса. Затем против них самих выступит третья группа, с которой уже можно будет объединиться и Каррансе.

Силы Конвента едиными действительно не являлись, хотя предположения Обрегона насчет Анхелеса были абсолютно неверны. Конечно, основную боевую мощь правительства Гутьерреса составляла «Северная дивизия», именно поэтому Вилья и был назначен верховным главнокомандующим вооруженными силами Конвента. Второй военной опорой нового временного правительства были войска Сапаты. Однако по своей боевой мощи они никак не могли конкурировать с вильистами. Оставаясь партизанской армией локального характера, бойцы Сапаты не привыкли воевать вдали от родных деревень, и их нельзя было использовать, например, в Коауиле.

Главная же ошибка Вильи в ноябре 1914 года, стоившая ему победы, была в том, что он избрал неправильную стратегию военной кампании. Как и во времена борьбы с Уэртой, Вилья стремился любыми средствами обеспечить безопасность железнодорожных коммуникаций и контроль над своим родным штатом Чиуауа. Вместо того чтобы, объединившись с Сапатой, одним ударом разбить слабые силы Каррансы в Веракрусе, Вилья стал наступать на Коауилу и Халиско (т. е. на северо-восток и северо-запад), чтобы ликвидировать угрозу своим флангам. Взять Веракрус поручалось Сапате, не имевшему, конечно, ни подходящей артиллерии, ни регулярных войск для выполнения этой задачи. Анхелес умолял Вилью всеми силами обрушиться на Веракрус. Однако Вилья не пошел на это по целому ряду причин. В частности, он не хотел обижать Сапату, который рассматривал район Веракруса как свою вотчину. Хотя Вилья и был убежден, что порт в Веракрусе армии Сапаты не по зубам, он решил дать южанам возможность на практике убедиться в этом. После неудачи, думал Вилья, Сапата обратится к нему за помощью и тем самым подтвердит ключевое положение «Северной дивизии» среди вооруженных сил Конвента.

Но для прагматика Вильи тактические вопросы взаимоотношений с Са па той были, конечно, далеко не главными в выборе военной стратегии. Вилья искренне уважал Сапату как принципиального революционера, однако он реально оценивал боевую мощь Освободительной армии Юга. Ее делали весьма невысокой в основном отсутствие жесткой дисциплины и плохое вооружение. Например, у Сапаты, практически не имелось артиллерии, а стрелковое оружие было не стандартизировано, что очень осложняло приобретение боеприпасов.

Стратегию Вильи определяли, главным образом, соображения экономического порядка. Он прекрасно помнил, как летом 1914 года Карранса отрезал его от запасов угля в Коауиле (там находились единственные угольные месторождения Мексики) и тем самым обездвижил его «Северную дивизию». Поэтому вопреки совету Анхелеса Вилья решил прежде всего занять Коауилу. К тому же взятие под контроль этого штата решало и другую задачу, которую Вилья считал основной. Именно из Коауилы каррансисты могли угрожать его железнодорожным коммуникациям с США. Их нарушение лишало бы «Северную дивизию» боеприпасов.

Исходя из этих соображений, Вилья решил сначала ликвидировать угрозы своим флангам с востока и запада, разгромив Вильяреаля в Коауиле и Дьегеса в Халиско. Только после этого он намеревался обрушиться на Обрегона. Эта, на первый взгляд, здравая стратегия и стоила Вилье победы.

Как ни странно, и Обрегон, немотря на репутацию блестящего и расчетливого военачальника, тоже избрал ложную стратегию. Он хотел перебросить войска из Веракруса на тихоокеанское побережье и оттуда совместно с Дьегесом угрожать флангам Вильи. Тем самым Веракрус практически без боя отдавался армии Конвента. Если бы Обрегон сделал так, как задумывал, оказался бы действенным и вышеописанный план Вильи. Однако Карранса запретил Обрегону этот маневр. Напротив, он приказал верным ему войскам оставить Мехико и отойти к Веракрусу. Таким образом Карранса как бы приглашал Вилью и Сапату взять на себя наступательную инициативу. Войска Каррансы же с разных сторон должны были тревожить растянутые коммуникации Вильи, не давая тому собрать мощную кавалерию и артиллерию в кулак. Такая стратегия позволяла выиграть время, которое, по мнению Каррансы, работало именно на него. Он, как и Обрегон, ждал, что в лагере Конвента вскоре обострятся противоречия. К тому же, опираясь на таможню Веракруса, можно было проводить набор добровольцев и закупку оружия.

18 ноября, когда части Каррансы под командованием Обрегона стали покидать Мехико, противники Вильи могли рассчитывать примерно на 60–70 тысяч солдат, разбросанных по самым разным уголкам Мексики. У Вильи и Сапаты суммарно было примерно столько же, но Вилья благодаря железным дорогам мог держать свои войска в одном кулаке и быстро перебрасывать их на разные фронты. Пока же он двинул основную часть своих сил на Мехико, поручив Анхелесу сковывать каррансистские силы на северо-востоке. Фьерро должен был не выпускать из Халиско группировку Дьегеса.

13 ноября госсекретарь США объявил, что оккупация Веракруса закончится 23 ноября, и в этот день, примерно в два часа, последний американский корабль покинул рейд крупнейшего порта Мексики. Жители Веракруса ликовали.

«Северная дивизия» в это время, легко сметая сопротивление гарнизонов армии Пабло Гонсалеса, продвигалась к Мехико. Одновременно был взят стратегически важный город Сан-Луис-Потоси, где обосновалось правительство Гутьерреса. Обрегон 24 ноября закончил эвакуацию своих войск из столицы, едва избежав плена со стороны частей своего недавнего подчиненного Лусио Бланко. Через два дня первые отряды Сапаты просочились в пригороды Мехико, а 27 ноября к городу подошел и сам Сапата. Однако он не стал занимать центр столицы, решив предоставить это почетное право войскам «Северной дивизии». Вилья 30 ноября занял северный пригород Мехико Такубайю, и вскоре его части вошли в саму столицу. При посредничестве американского представителя при штабе Вильи Каротерса 4 декабря состоялась первая и последняя встреча самых популярных в народе деятелей мексиканской революции – Эмилиано Сапаты и Франсиско Вильи.

Встретились они в одной из местных школ. Сначала разговор не клеился, а робкие попытки завязать беседу заглушал игравший рядом со зданием духовой оркестр. Чтобы снять напряжение, Сапата предложил выпить коньяку. Вилья не переносил спиртного, но все-таки выпил рюмку, желая показать, насколько он уважает своего собеседника. Из глаз командира «Северной дивизии» брызнули слезы, он закашлялся и сразу же выпил воды. Вожди быстро договорились совместно воевать против Каррансы, хотя детально военная стратегия разработана не была. Как и предполагал Вилья, Сапата сам взял на себя обязательство занять Пуэблу и Веракрус, предоставив войскам союзника сокрушить каррансистов на севере. К сожалению, при определении линии военного взаимодействия и Вилья, и Сапата проявили непростительный в широкомасштабной войне регионализм. Ни один из них не хотел рисковать своими войсками вдалеке от своей основной базы: Сапата от Морелоса, а Вилья – от Чиуауа.

Вилья обещал Сапате помощь боеприпасами и артиллерией. В обмен Сапата должен был наступать на Веракрус. Каждый попросил собеседника расстрелять несколько своих врагов, оказавшихся на контролируемой тем территории. Например, Вилья желал головы журналиста Паулино Мартинеса, когда-то написавшего о нем нелестную статью. Сапата хотел смерти назначенного Вильей вместо его родного брата Эуфемио коменданта Национального дворца. Следует подчеркнуть, что инициатива составления проскрипционных списков исходила от Вильи. Сапата эту тему обсуждал неохотно и отказался сдать как Мартинеса (хотя по другой, не слишком правдоподобной версии, он якобы все же согласился на ликвидацию главы своей делегации в Конвенте), так и бежавших к нему после августа 1914 года некоторых командиров Ороско.

Лидеры договорились, что части «Северной дивизии» и Освободительной армии Юга торжественно вступят в Мехико 6 декабря. Временному президенту Гутьерресу рекомендовали обосноваться в Национальном дворце, не дожидаясь парада союзников.

6 декабря 1914 года по запруженным ликующим народом центральным проспектам Мехико прошли около 50 тысяч солдат Вильи и Сапаты. Оба командира возглавляли парад, восседая в открытом автомобиле. Вилья был в темно-синей униформе генерала революционной армии, которую надевал очень редко. Сапата облачился в типичный костюм богатого мексиканского ранчеро – узкие брюки, расшитые серебром, украшенный золотой и серебряной вышивкой кожаный пиджак и неизменное сомбреро. Позже оба военачальника присоединились к президенту Гутьерресу на балконе Национального дворца. Во время экскурсии по этому зданию Вилья сел в президентское кресло, что немедленно было запечатлено фотографами. Быстро распространившийся по стране снимок дал каррансистской пропаганде новый повод обвинить Вилью в стремлении захватить политическую власть в Мексике.

9 декабря Сапата покинул Мехико, чтобы подготовить свои войска к наступлению на город Пуэбла, после взятия которого он должен был осадить непосредственно Веракрус. На следующий день из столицы уехал и Вилья. Он намеревался лично возглавить операции по разгрому фланговых сил Каррансы в Халиско на западе и в Коауиле на востоке. Анхелес опять просил Вилью наступать именно на Веракрус. Если бы Вилья действительно бросил основную часть «Северной дивизии» на Веракрус вместе с Сапатой, то Карранса, несомненно, был бы разбит. Однако Вилья не хотел тем самым нарушить негласное распределение ответственности, по которому Веракрус и Пуэбла были в ведении Освободительной армии Юга. Он боялся обидеть гордого Сапату предложением помощи. Эта щепетильность полуграмотного человека спасла Каррансу и Обрегона от неминуемого поражения.

Между тем отряды Вильи и Сапаты в Мехико начали процесс ликвидации своих оппонентов, согласованный во время встречи 4 декабря. Всего были убиты примерно 150-200 человек. Репрессии не носили массового характера и не задевали интересов тысяч столичных жителей. Но все же возмутили Гутьерреса и его правительство, так как с президентом никто действий не согласовывал. Гутьеррес стал осознавать, что является марионеткой в руках Вильи. Хотя на высший пост в стране его избрали, как мы помним, по инициативе другого человека – Обрегона.

Особенно потряс Гутьерреса случай с подполковником революционной армии, бывшим школьным учителем Берлангой. Тот выразил возмущение выходкой подвыпивших в ресторане гвардейцев Вильи «дорадос», которые отказались оплатить счет. Пристыдив их, Берланга сам заплатил хозяину. После этого подполковника арестовал Фьерро. Он разрешил ему написать предсмертное письмо, и Берлангу хладнокровно расстреляли «дорадос». Даже для Фьерро этот поступок был постыдным, и он начал выказывать недовольство Вильей, который приказал-де ему ликвидировать Берлангу. Вилья в своих мемуарах описывал этот случай несколько по-другому. Якобы Берланга на каждом углу заявлял, что Вилья бандит, за что военачальник и приказал его расстрелять после личного допроса.

Помимо Берланги были казнены три бывших генерала федеральной армии, в том числе и Охеда, который смог уйти при штурме Вильей Охинаги в январе 1914 года. По логике, их следовало бы наградить за полную профнепригодность, существенно облегчившую победы конституционалистов. Вилья приказал уничтожить и Паулино Мартинеса, хотя журналист еще недавно, на Конвенте в Агуаскальентесе прославлял его от имени Сапаты. Справедливости ради следует отметить, что все основные военно-политические лидеры Мексики того времени практиковали ликвидацию своих политических противников без суда и следствия. Но благодаря пропаганде Каррансы для многих исследователей именно Вилья и Сапата навсегда остались единственными злодеями в мексиканской истории.

Несмотря на распускаемые Каррансой слухи о зверствах «варваров» Сапаты и Вильи в Мехико, дипломатический корпус предпочел остаться в столице. Карранса предлагал иностранным дипломатам эвакуироваться вместе с его армией в Веракрус, так как в противном случае он-де не может отвечать за их безопасность. Отказавшись от эвакуации, они не прогадали. Дипломаты видели, как голодные солдаты Сапаты с протянутыми шляпами смиренно просят милостыню на улицах столицы, хотя могли бы «реквизировать» все, что заблагорассудится.

Тем не менее случай с Берлангой переполнил терпение президента Гутьерреса, и он издал на рождество 1914 года специальный декрет, в котором осуждал политически мотивированные убийства без суда. Президент угрожал, что если репрессии не прекратятся, то Конвент может переехать в более безопасное место. Военный министр Роблес был послан к Вилье с предложением подать в отставку. Вместо этого Вилья сам прибыл в Мехико. Его отряды взяли под контроль главные здания города, в том числе и зал заседаний палаты депутатов, в котором продолжал работу поредевший после ухода сторонников Каррансы Конвент. К тому моменту Гутьеррес уже некоторое время вел тайную переписку с Обрегоном, пытаясь возродить план удаления с политической арены Каррансы и Вильи разом. Обрегон с ведома Каррансы контакт поддерживал, стремясь побудить Гутьерреса к открытому разрыву с Вильей. В частности, под влиянием писем Обрегона Гутьеррес стал планировать перевод своего правительства из Мехико в другой город, где не было гарнизонов Вильи. Таким образом, ставка Каррансы и Обрегона на раскол рядов Конвента стала оправдываться даже раньше, чем они предполагали.

Вилья между тем окружил своими солдатами резиденцию главы государства и вошел в кабинет президента, где встретил помимо Гутьерреса еще и военного министра Роблеса. Гутьеррес сознался, что хочет перевести свое правительство в Сан-Луис-Потоси, что Вилья назвал предательством. Потом командир «Северной дивизии» неожиданно успокоился и смиренно спросил, не боится ли Гутьеррес оставаться без защиты его войск. Президент ответил, что как раз вдали от него и Сапаты он будет чувствовать себя спокойно. Гутьеррес резко осудил убийство Берланги. На это Вилья лишь заметил, что оно осуществлено в интересах революции. В конце беседы Роблес лично обещал своему бывшему командиру Вилье, что правительство никуда не двинется из Мехико. И Вилья на время – по крайней мере, по видимости – оставил Гутьерреса в покое.

В середине декабря 1914 года положение войск Каррансы стало казаться безнадежным.

В декабре Вилья отбил у Дьегеса Гвадалахару. Когда войска каррансистов вступили в этот город, они ухитрились вызвать недовольство и бедных, и богатых слоев населения. Как и Обрегон летом того же года, Дьегес закрыл все церкви, расстрелял и посадил в тюрьму некоторых сторонников Уэрты и конфисковал несколько асиенд в окрестностях. Рабочим Дьегес как бывший их коллега рекомендовал активнее практиковать забастовочную борьбу, посулив, что при разрешении споров будет на их стороне. Однако конфискованная продукция асиенд вопреки его обещаниям так и не поступила для раздачи бедным. Часто офицеры армии Дьегеса просто продавали конфискованное зерно на черном рынке. Когда же рабочие начали бастовать, это привело к нарушению снабжения города некоторыми товарами. Дьегес быстро поменял свою точку зрения и стал уговаривать бастующих снова выйти на работу. Но те ждали уступок. Тогда Дьегес обвинил в разжигании забастовок церковь и вильистских агентов.

Служивший в те годы в частях Дьегеса великий мексиканский художник и общественный деятель Давид Альфаро Сикейрос вспоминал: «Мексиканская революция не имела никаких трибуналов: жизнь зависела от приказа непосредственного начальника, и смертный приговор осуществлялся без всяких формальностей, прямо на месте».

Благодаря масштабной каррансистской пропаганде, которая представляла Вилью реакционером и американским наемником, многие зажиточные слои города ликовали, когда он занял Гвадалахару. Вилья действительно пошел на некоторые не популярные с революционной точки зрения меры, причем их пропагандистскую уязвимость он прекрасно сознавал. Командир «Северной дивизии» принял делегацию священников и согласился открыть по их просьбе церкви. При этом он подчеркнул, что данный шаг будет немедленно использован Каррансой для поддержания тезиса о «реакционности» Вильи. Единственное, о чем настоятельно просил Вилья, было недопущение использования храмов для антиреволюционной пропаганды.

В отличие от войск Дьегеса, которые надоели населению тем, что почти ни за что не платили, вильисты поддерживали в Гвадалахаре, как и в других занятых ими районах страны, железную дисциплину. Мелкий и средний бизнес Вилья отнюдь не считал врагом революции, и его солдаты обеспечивали бесперебойную работу магазинов и предприятий.

Неудивительно, что толпы жителей Гвадалахары встречали Вилью радостным ликованием, еще больше усилившимся, когда он вместе с женой стал раздавать безработным пособия. Их получали даже оставшиеся не у дел офицеры бывшей федеральной армии. Но если мелких бизнесменов Вилья не считал врагами, то с крупными предпринимателями, а с помещиками особенно, он не церемонился. Пригласив сливки общества на встречу, Вилья предложил им быстро собрать миллион песо для нужд бедняков и революционной армии (кстати, в то время вильисты предпочитали называть свои части «народной армией»). К помещикам командующий обратился со следующими словами: «Вы пострадаете особенно сильно. Прошли те времена, когда говорили, что Бог правит на небесах, а богатые на земле. Те из вас, кто по-прежнему так думает, сильно ошибаются. Такие идеи приведут к анархии, и нам придется прибегнуть к гильотине, что будет еще хуже, чем во времена Французской революции». В этих словах заключена вся политическая стратегия Вильи. Он не хотел для Мексики громадных социальных потрясений и предлагал богатым приспособиться к изменившейся общественной обстановке и поделиться богатством с большинством населения. В противном случае это большинство не только само возьмет все богатство, но и отправит бывших его владельцев в мир иной.

Не случайно, что вскоре после вступления войск Вильи в Гвадалахару богатые горожане и окрестные помещики стали ненавидеть новую власть так же, как и прежнюю. К тому же Вилья, в отличие от Дьегеса, не прибегал к сиюминутным реквизициям, а предполагал изменить распределение ресурсов в городе принципиально и надолго. Для этого всем владельцам земель и предприятий предписывалось представить нормальную оценку их имущества с целью налогообложения (было очевидно, что раньше стоимость этого имущества занижалась в разы). Понимая, что добровольно на это вряд ли кто пойдет, вильистские власти пригрозили, что в случае конфискации имущества за него будет выплачиваться компенсация, соответствующая его налоговой оценке.

Естетственно, и иностранные консулы в Гвадалахаре вскоре уже не отзывались о Вилье в восторженных тонах, тем более что он расстрелял некоторых представителей старого режима. Однако его экзекуции по масштабам не шли ни в какое сравнение с репрессиями Дьегеса: всего за месяц правления вильистов в Гвадалахаре были расстреляны по политическим мотивам 9 человек. Все меры Вильи и его губернатора Медины пользовались восторженной поддержкой подавляющего большинства горожан. Когда Дьегес в январе 1915 года снова на короткое время захватил Гвадалахару, его солдат встретили как оккупантов. Сикейрос вспоминал: «…нас встретил безмолвный город, горы мертвых, груды трупов на улицах».

Вилья не случайно в первую очередь занялся именно Гвадалахарой. Этот город нависал над железнодорожными коммуникациями «Северной дивизии», а Вилья, как мы помним, придавал бесперебойному функционированию железных дорог особое значение.

Другой задачей – захватом Коауилы с ее угольными запасами и всего северо-востока в декабре – январе занимался Фелипе Анхелес. Первоначально в Коауиле вильистами командовал брат покойного президента Эмилио Мадеро, которого со всех сторон теснили каррансисты. Анхелес привез с собой из Мехико около 11 тысяч бойцов, и силы противников примерно сравнялись, хотя у генералов Каррансы все же было некоторое преимущество.

Анхелес немедленно показал, на что способен толковый военачальник. Он двинул части Эмилио Мадеро на столицу Коауилы Салтильо, а сам на 19 поездах отправил основную массу сил в другую сторону. Каррансисты купились на отвлекающий маневр и бросились вслед за войсками Анхелеса, оголив подступы к Салтильо. Анхелес же опять погрузил свои силы на поезда и вернулся к Салтильо, взяв его практически без боя. 600 сторонников Каррансы, защищавшие подступы к городу, бежали в разные стороны.

После взятия Салтильо Анхелес стремился завоевать третий по величине город Мексики Монтеррей. Войска Каррансы намеревались дать ему решающее сражение в местечке Рамос-Ариспе, примерно в десяти милях от Салтильо. Но это сражение, произошедшее 8 января 1915 года, оказалось одним из самых курьезных за весь период мексиканской революции. Поле боя покрывал густой туман. Вызванная им неразбериха усугублялась еще и тем, что солдаты противоборствующих сторон по внешнему виду ничем не отличались друг от друга. В ходе боя Рауля Мадеро два раза брали в плен каррансисты и оба раза освобождали, приняв за своего. Офицеры Анхелеса по ошибке снабжали патронами солдат противника. Артиллерия обеих сторон била по своим. Как только туман чуть рассеялся, один из бывших генералов Вильи Макловио Эррера, который теперь воевал на стороне Каррансы, неожиданно увидел своего недавнего соратника – генерала вильистов Матиниано Сервина. Как в американском вестерне, оба выхватили пистолеты и устроили настоящую дуэль. Эррера был проворнее, однако на результатах сражения это не сказалось. Оно закончилось полным разгромом и бегством каррансистов, оставивших на поле боя 200 тысяч патронов. Из 12 тысяч человек три тысячи попали в плен. Анхелес (и он доказал это в Морелосе) был человеком гуманным. Он предложил всем пленным дать честное слово, что те никогда больше не поднимут оружие против своих братьев-вильистов. В обмен на честное слово все пленные были отпущены по домам. Многие офицеры Каррансы немедленно нарушили обещание и снова включились в борьбу против Вильи. Например, отпущенный генерал Игнасио Рамос уже через два дня снова был на поле боя.

Когда Анхелес вступил в Монтеррей, жители города встретили его ликованием, так как каррансисты при отступлении сожгли железнодорожный вокзал. Зажиточные слои населения были приятно удивлены дисциплиной вильистов, а также обещанием Анхелеса уважать собственность и гарантировать свободу вероисповедания. Анхелес, как и Вилья, прекрасно сознавал непопулярность этих мер среди многих революционеров, однако отступать от них не собирался. На выборах временного военного губернатора штата Нуэво-Леон, столицей которого был Монтеррей, Анхелес получил только один голос против 10, отданных за Рауля Мадеро.

Богатые жители Монтеррея быстро почувствовали разницу между Анхелесом и Вильей, когда последний лично приехал в город. Вилья обвинил торговцев и предпринимателей в сознательном завышении цен на основные продукты питания и потребовал их снизить. Торговцы упирались, так как у них в условиях тотальной войны на севере просто уже не было достаточного количества товаров. К тому же окрестности Монтеррея все еще находились в руках каррансистов, блокировавших снабжение города. Тогда Вилья потребовал собрать миллион песо на оказание экстренной помощи бедным слоям населения.

Победы Анхелеса и Вильи на западе и северо-востоке в декабре 1914-го – январе 1915 года улучшили положение войск Конвента. Отнюдь не внушала каррансистам радужные надежды и ситуация в других частях Мексики. В Соноре Хилл едва отбивал атаки Майторены и просил Обрегона о срочной помощи. У Дьегеса на западном берегу страны дела тоже шли из рук вон плохо. На востоке вильисты атаковали нефтеналивной порт Тампико. Наконец, 15 декабря 1914 года примерно 15 тысяч сапатистов без боя захватили стратегически важный город Пуэбла на полпути между Мехико и Веракрусом. Сапата взял бы город и раньше, но Вилья запоздал с присылкой обещанной артиллерии, к тому же сапатистам пришлось перебрасывать пушки к Пуэбле на мулах и лошадях. Положение Каррансы в соседнем Веракрусе резко осложнилось, и он назначил Обрегона верховным главнокомандующим всех своих сил в центральном районе страны.

Обрегон за судьбу Веракруса не беспокоился. Он знал, что партизанская армия Сапаты, не регулярная и не имеющая боеприпасов, не сможет даже развить наступление на Веракрус. Действительно, Сапата написал Вилье желчное письмо о том, что враги хотят вбить между севером и югом, то есть между ними клин, и уехал из Пуэблы в Морелос, не предприняв никаких попыток укрепить покидаемый город.

Поэтому основным противником Обрегон избрал Вилью, с разгромом которого Сапата автоматически опять превращался в локальную проблему Морелоса и сопредельных штатов. Не обращая внимания на угрожавшего с фланга Сапату, Обрегон решил начать наступление на Мехико. Потом он собирался установить оперативный контакт с войсками Дьегеса в Халиско и ударить в тыл противостоявшему Дьегесу Фьерро.

В отсутствии реальной угрозы со стороны сапатистов Обрегон убедился, когда, к собственному удивлению, легко отбил у них важный железнодорожный узел Апам (примерно в 50 милях северо-восточнее Мехико). Столь важный со стратегической точки зрения пункт удерживали всего 150 сапатистов. Стало ясно, что Сапата не хочет отрываться от своих баз в Морелосе, предпочитая оборонительное ведение войны с привычными рейдами против отдельных городов врага.

К тому времени обозначился и политический раскол между Вильей и Сапатой. До последнего дошли сведения, что Вилья активно набирает в свою армию сторонников Феликса Диаса и Рейеса, то есть представителей ненавистного Сапате старого режима. Убийство Паулино Мартинеса также потрясло крестьянского лидера. Наконец, Вилья, несмотря на обещания, не торопился проводить на подконтрольной ему территории аграрную реформу. Разочаровавшись, Сапата удалился в Морелос и на время отошел от руководства боевыми операциями.

Если за Мартинеса Сапата обижался вполне справедливо, то по всем другим пунктам подозревал Вилью напрасно. Действительно, 4 января 1915 года Вилья принял в свою армию 1500 офицеров старой федеральной армии, в том числе 7 дивизионных генералов, но сделал это, конечно, не из-за своих симпатий к реакционерам. Просто он ощущал нехватку толковых офицеров, а многие из бывших федералов доверяли ему больше, чем Каррансе, который так и не объявил амнистию для сотрудников госаппарата и вооруженных сил Уэрты. Политика Вильи оказалась очень умной, и бывшие солдаты и офицеры федеральной армии вскоре подняли восстание на Юкатане (этот штат вообще не участвовал в революционных боях против Уэрты) и объявили себя вильистами.

Что касается поставок оружия и боеприпасов Сапате, то у самого Вильи уже в конце 1914 года возникли проблемы со средствами для закупки всего этого в США. Резервы основной «твердой валюты» Чиуауа – скота – подходили к концу. Промышленность же простаивала уже больше года, так как именно в Чиуауа происходили самые разрушительные столкновения эпохи войны против Уэрты. Начало Первой мировой войны в Европе привело к резкому взлету цен на патроны. Если раньше агенты Вильи в США платили по 40 долларов за тысячу патронов, то теперь приходилось выкладывать все 70, причем еще и уговаривать поставлять эти патроны именно в Мексику, так как европейский рынок был гораздо масштабнее. Наконец, Вилья и Анхелес вели тяжелые бои на северо-востоке, стремясь захватить Тампико с его доходами от экспорта нефти, но пока это не удавалось. Финансовое положение Сапаты было даже в некотором смысле лучше, ведь в его руках были серебряные рудники штата Герреро.

В начале 1915 года Обрегон перешел в контрнаступление. У сапатистов был быстро отбит город Тласкала. 5 января после ожесточенного сражения пала Пуэбла, несмотря на то, что обороняли ее бывшие сторонники Ороско, ставшие самыми боеспособными солдатами Сапаты. Разбив еще несколько сапатистских гарнизонов, 28 января Обрегон без боя вошел в Мехико. Для многих жителей столицы и даже некоторых офицеров сапатистского гарнизона приближение Обрегона стало полной неожиданностью. Как обычно, столичные газеты, отражая мнение действующей власти, преуменьшали успехи войск Каррансы. Постоянная дезинформация сыграла дурную шутку с самими же защитниками Мехико, которые не готовились к упорной обороне.

Вилья в это время был занят проблемами, возникшими с США. Его пригласил на беседу старый друг генерал Скотт, который стал начальником американского генштаба, и потребовал немедленно прекратить огонь между войсками Майторены и Хилла. Во время недавних боев в приграничной полосе, утверждал Скотт, шальные пули и осколки убили одного и ранили 26 американцев. Вилья не хотел давать Майторене соответствующего распоряжения, так как губернатору Соноры только что ценой больших потерь (около 800 убитых) удалось прижать Хилла к границе. Однако ссориться с американцами Вилья не желал, ведь те могли прекратить закупки оружия и боеприпасов его армией в США. Скрепя сердце Вилья послал Майторене указание отступить от границы, не преминув сказать Скотту, что Карранса будет страшно доволен. Получив от Вильи приказ, Майторена зарыдал. Ему не дали добить Хилла, положение которого было действительно безнадежным.

Как только Вилья вернулся из приграничного Сьюдад-Хуареса, его ждал еще более сильный удар. Войска Анхелеса, о чем мы уже сказали, потеснили каррансистов на северо-востоке и захватили столицу Коауилы Салтильо. Там среди бумаг поспешно отступившего генерала Вильяреаля, бывшего председателя Конвента, были найдены письма президента Гутьерреса, в одном из которых он именовал Вилью бандитом. Гутьеррес предлагал Обрегону объединиться против Вильи и Каррансы, хотя последнего он бандитом не называл. По телеграфу Вилья немедленно отдал Роблесу приказание расстрелять Гутьерреса как предателя. Однако к тому времени Роблес и сам был заодно с временным президентом. Гутьеррес успел скрыться, уехав 16 января 1915 года в Сан-Луис-Потоси и прихватив из казны половину всех резервов – около 10 миллионов песо. Его переписка с Обрегоном закончилась после того, как последний начал свое наступление. Теперь Гутьеррес был ему уже не нужен, и Обрегон попросту арестовал посланцев временного президента.

В Мехико власть принял в свои руки один из вильистских командиров Роке Гонсалеса Гарсы, которого избрали председателем снова поредевшего Конвента (часть его сбежала вместе с Гутьерресом). После того как Обрегон занял Мехико, Конвент отступил под защиту Сапаты в столицу Морелоса Куэрнаваку. Теперь в Мексике было четыре правительства. В Сан-Луис-Потоси находился уже никого не представлявший временный президент Гутьеррес. Вскоре под давлением Вильи он переехал в небольшое местечко Доктор-Арройо, откуда даже направлял представителей в США, хотя их никто не воспринимал всерьез. В Куэрнаваке заседало правительство Гонсалеса Гарсы. Вилья был вынужден образовать в Чиуауа собственное временное правительство из трех человек для северной части Мексики, так как постоянного контакта с Куэрнавакой у него не было. Наконец, в Веракрусе размещалось правительство Каррансы. Теперь уже он располагал единой территорией в центре страны, а лагерь его противников был расколот географически на северную и южную части.

В Куэрнаваке в Конвент были кооптированы несколько сторонников Сапаты, и теперь они стали там большинством. Пока Конвент, не торопясь, обсуждал обширную программу политических и экономических реформ, Сапата постоянно требовал у Гарсы денег для своей освободительной армии. Монеты, которые чеканились из серебра штата Герреро, пользовались спросом населения, но их не хватало. Поэтому в Морелосе ходили напечатанные Вильей на севере купюры. Однако южане им не доверяли, к тому же эти купюры могли поступать в законный оборот только после проставления на них специальной печати правительства Конвента, а Гарса забыл эту печать в Мехико. Тем не менее вильистские деньги худо-бедно все же принимались, так как за ними пока стоял авторитет армии Сапаты. Гарса был вынужден установить освободительной армии Юга постоянные субсидию сначала в 200 тысяч, а потом и в 250 тысяч песо за каждые двадцать дней.

Взамен Гарса логично требовал усиления боевой активности сапатистов. Но многие солдаты партизанской армии разошлись обрабатывать полученную ими землю и воевать в других частях страны не хотели. Требования Гарсы настроили против него многих сапатистских командиров. Связи с севером у председателя Конвента практически не было.

На фронтах бои шли с переменным успехом. Анхелес, как упоминалось, в январе захватил Монтеррей и Салтильо, однако Дьегес, двинувшись навстречу Обрегону, занял 18 января Гвадалахару на северных подступах к Мехико. Все части Вильи в районе столицы могли попасть в окружение. Правда, у самого Обрегона были только 6 тысяч человек (по другим данным – 9 тысяч), и он держался в Мехико главным образом благодаря пассивности Сапаты. Помогало Обрегону и тотальное отсутствие даже признаков военной координации между вильистами и сапатистами. Как только сапатисты атаковали столицу с юга, Обрегон перебрасывал туда всю свою небольшую армию. После отражения атаки он переводил группировку на север, где начиналась атака вильистов. Если бы противники Каррансы хотя бы раз ударили по столице одновременно, Обрегон попал бы в очень тяжелое положение. Много войск было отвлечено на охрану важнейшей железнодорожной коммуникации Мехико – Веракрус. Обрегон, человек основательный, предпочитал воевать только при хорошем и постоянном снабжении.

Проводил Обрегон и умную тактику относительно обращения с пленными. Он отказался от применявшейся Каррансой практики расстрелов без суда. Наоборот, раненым пленным оказывалась медицинская помощь, а тех, кто не хотел переходить на службу в армию Обрегона, отпускали по домам. В боях на подступах Мехико, по некоторым данным, на сторону Обрегона с оружием перешли около двух тысяч сторонников Конвента (хотя эти сведения представляются все же несколько преувеличенными).

Снабжение населения в самом Мехико ухудшалось день ото дня. В столице царил полный финансовый хаос. После разгрома Уэрты в городе ходили выпущенные конституционалистами бумажные деньги. Когда Мехико заняли Вилья и Сапата, эти деньги были оставлены в обращении, однако Вилья привез с собой и новые, которые он напечатал на севере страны. Карранса же после 1 декабря 1914 года выпустил новые собственные деньги, по внешнему виду не отличавшиеся от тех, которые печатали во время борьбы с Уэртой. Различие было только в номерах банкнот. Вилья и Сапата запретили хождение именно этих новых денег, которые не каждый мог распознать по внешнему виду. Когда в столицу вступил Обрегон, он, наоборот, запретил все деньги, напечатанные до 1 декабря. Торговцы, окончательно запутавшиеся в разных деньгах, просто стали придерживать наиболее ценные товары, тем более что положение Обрегона в Мехико было непрочным. Товарный голод усиливался постоянными нападениями сапатистов на поезда, доставлявшие в Мехико различную продукцию. Бойцы Сапаты разрушили водонапорную башню в окрестностях столицы, и вскоре там стал ощущаться недостаток воды.

Обрегон и не пытался всерьез заниматься столичными проблемами, хотя в Мехико начался самый настоящий голод. Госсекретарь США и президент Вильсон направили Каррансе протест по этому поводу. Американцы в резких выражениях обвинили Каррансу в целенаправленной политике удушения Мехико голодом, чтобы наказать его жителей, поддерживавших Конвент. А Обрегон тем временем вывозил из Мехико все припасы и даже заводское оборудование, так как не надеялся удержать столицу после подхода к ней основных сил Вильи.

В целом режим Обрегона в Мехико был, используя его же собственное выражение, гораздо более «бандитским», чем правление Вильи и Сапаты. Чтобы как-то поправить вызванную им же самим (потом генерал, правда, утверждал, что вывести деньги из обращения его заставил Карранса) тотальную экономическую разруху в Мехико, он издал декрет о принудительной контрибуции у «реакционной» церкви средств на общую сумму в 500 тысяч песо. Эти деньги должны были пойти в фонд созданной под эгидой «Дома рабочих мира», который поддерживал тесные отношения с Обрегоном еще с августа 1914 года, «Хунты помощи бедным». Однако церковь отказалась платить, в частности, именно потому, что не хотела передавать деньги указанной Обрегоном организации. Тогда конституционалист Обрегон просто арестовал 167 ведущих деятелей церкви Мехико. Этот шаг вызвал возмущение иностранной колонии Мехико, так как многие из арестованных были иностранными гражданами.

Чтобы опять наполнить прилавки магазинов, Обрегон издал декрет о введении 10 %-ного натурального налога для бизнесменов, торгующих товарами первой необходимости. К таким товарам были отнесены кукуруза, бобы, перец чили, кофе, сахар, свиной жир, уголь, древесина, масло и свечи. Но и здесь очевидного успеха не получилось: большинство коммерсантов просто припрятали свои товары.

Тогда Обрегон принял еще более радикальное решение. Теперь предполагалось обложить чрезвычайным налогом все зажиточные слои города и лиц свободных профессий. Это вызвало взрыв возмущения среди средних слоев. На собрании в столичном театре представители бизнеса решительно отказались платить этот налог и обратились к иностранным посольствам с просьбой о защите от незаконных реквизиций. Однако Карранса лишь изъял из перечня налогооблагаемых лиц иностранных коммерсантов. На следующее собрание в театре «Идальго» Обрегон явился лично. Тех, кто отказался платить чрезвычайный налог, он приказал немедленно арестовать.

Получалось, что «бандиты» Вилья и Сапата правили в Мехико гораздо более гуманными методами. Когда Гутьеррес в начале декабря 1914 года образовал в Мехико полноценное правительство Конвента, бизнесмены выразили ему полную поддержку, хотя министром по аграрным вопросам, например, в этом правительстве стал известный своими радикальными взглядами секретарь Сапаты Палафокс. Профсоюз работников городских сетей электричества взял на себя организацию и обеспечение бесперебойного снабжения Мехико и окрестностей теплом и светом.

Уже перед самым уходом Обрегона из Мехико в марте 1915 года в столице начали вспыхивать голодные волнения. Обрегон пригрозил зажиточным горожанам и церкви, что если голодные толпы начнут громить магазины и дома богатеев, он запретит своим войскам вмешиваться. Именно после этого и последовал вышеупомянутый протест госсекретаря США, переданный Обрегону бразильским посланником (США пока не признавали режим Каррансы). Обрегон просто переслал протест Каррансе. Когда войска Обрегона ушли из Мехико, они прихватили с собой в качестве заложников несколько десятков представителей церкви. Причем перед походом их подвергли медицинскому освидетельствованию и распространили информацию, что многие «святые отцы» больны венерическими заболеваниями. Уже тогда в это верили немногие, однако позднее Обрегон опубликовал в своих мемуарах якобы изготовленные тогда врачами медицинские справки.

Гражданская война в Мексике шла не только на поле боя. После разгрома Уэрты сторонники Каррансы и представители правительства Конвента пытались обойти друг друга и на поле социального реформаторства. Политическая и идеологическая обстановка в Мехико за год диаметрально поменялась. Бывшие еще недавно довольно сильными консервативные группировки исчезли с политической арены. Слыть реакционером стало не только опасно, но и не модно в интеллектуальном смысле, поэтому обе воюющие стороны представляли именно себя защитниками идеалов революции, а соперников – «лакеями реакции». Однако мексиканцы уже устали от слов. Они разбили федеральную армию диктатора Уэрты и теперь хотели реальных реформ.

Обрегон раньше Каррансы понял необходимость проведения в стране аграрных преобразований, которые в случае успеха не только дали бы конституционалистам, как продолжали именовать себя сторонники Каррансы, новых добровольцев, но и ослабили бы привлекательность лозунгов Сапаты и Вильи. Карранса, возможно, так и не пошел бы на аграрную реформу, если бы не война с Конвентом. В отличие от Обрегона, «верховный главнокомандующий» нуждами униженных и оскорбленных интересовался постольку, поскольку эти нужды могли угрожать его власти.

Реформаторскому пылу Каррансы Обрегон, однако, не доверял. Поэтому еще в конце 1914 года он вместе с группой сторонников образовал для пропаганды и лоббирования глубоких социальных реформ Революционную конфедерацию. В ноябре Обрегон познакомился с одним из лидеров анархо-синдикалистского движения Херардо Мурильо (псевдоним – Доктор Атль), который стал посредником между генералом и организованным рабочим движением. Атль и Обрегон составили перечень принципов, которыми должны были руководствоваться их сторонники в социально-политической деятельности. Прибыв в Веракрус, новая политическая группа пополнилась министрами иностранных и внутренних дел в правительстве Каррансы-Хесусом Уруэтой и Рафаэлем Субараном Капмани. Члены группы регулярно встречались и обсуждали основные проблемы Мексики и пути их решения. Обрегон настоял, чтобы Карранса был проинформирован об образовании Революционной конфедерации, хотя Уруэта был против. Карранса не возражал. Он и сам стал уже понимать: необходимо сделать хоть что-нибудь для улучшения повседневной жизни измученного войной населения. Доктор Атль, Уруэта и другие члены группы регулярно выступали перед общественностью в веракрусском театре, обтачивая на публике свои новаторские идеи.

В конце 1914 – начале 1915 года Карранса облек многие предложения Революционной конфедерации в форму декретов. 12 декабря 1914 года он объявил, что его правительство приступает к активной законотворческой деятельности, намереваясь не только гарантировать основные политические права и свободы, но и улучшить положение «пролетарских классов». Все нововведения были прияты как дополнение к «плану Гуадалупе» от февраля 1913 года.

На рождество 1914 года Карранса впервые в истории Мексики легализовал разводы, тем самым дав женщинам минимальные гражданские права. Для удовлетворения основных нужд населения северной части Мексики важным было решение о полном восстановлении автономии муниципалитетов, отмененной еще во времена Диаса. Ненавистные населению префекты («хефес политикос»), которые подчинялись только указам сверху, упразднялись. Все должностные лица отныне избирались, а не назначались властями штата. Таким образом были восстановлены старинные суверенные права бывших военных поселений в Соноре, что сразу же увеличило приток добровольцев в армию Хилла.

Вопрос о политической автономии был самым тесным образом связан с основной проблемой Мексики – чудовищным неравенством в распределении земель. Ведь именно назначенные сверху префекты обеспечивали интересы асиенд, которые под разными предлогами отбирали у деревень земли.

6 января 1915 года Карранса издал радикальный декрет по аграрному вопросу, который, вне всяких сомнений, не появился бы, не будь в стране гражданской войны с Вильей и Сапатой. Декрет провозглашал возврат деревням всех незаконно отнятых у них сельскохозяйственных земель, пастбищ и водных ресурсов. Землю предполагалось или возвращать общинам, или передавать в частную собственность. Карранса хотел сделать из крестьян-общинников нечто вроде американских фермеров. Но не это было главным в декрете, а то, что он сразу начал претворяться в жизнь. Генералы Каррансы на местах получили широкие полномочия, и степень радикальности аграрных преобразований зависела только от степени революционности того или иного генерала.

Губернатор Веракруса, член Революционной конфедерации Луис Санчес Понтон немедленно приступил к разделу асиенд. В Соноре Плутарко Кальес (Хилл был отозван в распоряжение Обрегона) издал брошюру «Земля и книги для всех». В ней он не только поддерживал идею раздела помещичьих хозяйств, но и предлагал законодательно ограничить максимальный надел земли в руках одного собственника. Программа Кальеса в этом смысле ничуть не уступала по радикализму тому, что делал в Морелосе Сапата.

Обрегон намеревался привлечь на свою сторону и мексиканских рабочих. Это было сделать нелегко, если учесть ужасные условия повседневного быта жителей столицы, да и Веракруса после прихода туда войск Каррансы. Но Обрегон решил воспользоваться именно этими трудностями. Как уже упоминалось, он обложил налогами в пользу бедных церковь и предпринимателей. И хотя реальных денег так и не поступило, сами по себе эти меры, конечно, расположили к Обрегону столичных рабочих и текстильщиков Рио-Бланко и Веракруса. Под эгидой Доктора Атля и «Дома рабочих мира» был создан социальный фонд помощи, куда Обрегон передавал часть реквизированных денег и продуктов. Все эти меры сопровождались «социалистической» демагогией Доктора Атля, который живописал сапатистов и вильистов как наймитов реакции и зараженных религиозными предрассудками мелких собственников. Пролетарские газеты публиковали даже частью вымышленные сообщения о зверствах сапатистов в отношении рабочего класса.

Еще по пути из Веракруса в Мехико Обрегон устраивал в каждом вновь занятом городе музыкально-политические вечера. Сначала Доктор Атль и его соратники выступали с пламенными речами о необходимости улучшения жизни пролетариата, а потом походный оркестр Обрегона играл танцевальную музыку. Еще никогда правительство или армия так не обхаживали рабочих. И, как потом оказалось, Обрегон много ждал взамен от пролетариев.

Уже в феврале 1915 года Доктор Атль попросил рабочих-механиков влиться в военное производство на столичном арсенале. Правда, выяснилось, что и сам арсенал, и его работники должны переехать в Веракрус. Реакция пролетариата не была единодушной, но лидеры «Дома рабочих мира» не сидели без дела и уже 10 февраля приняли решение о формировании специальных пролетарских воинских частей для поддержки Обрегона в борьбе против «реакции». Позднее их назовут «красными батальонами». Помимо «Дома» с таким же предложением обратился к Обрегону профсоюз водителей трамваев. На встрече в «Доме» 19 февраля собрались уже почти все профсоюзы столицы, которые тоже решили участвовать в формировании воинских частей. Энтузиазм рабочих подогревал постоянными выступлениями Доктор Атль. За первые три недели нахождения Обрегона в Мехико он произнес около 40 речей.

Обрегон прекрасно понимал, что чисто военная ценность около 600 рабочих-добровольцев была весьма сомнительной, ведь большинство из них не имели никакого боевого опыта. Однако с политической точки зрения его успех ошеломлял. Рабочие действительно поверили в то, что Сапата и Вилья являются наймитами реакции, и встали на сторону помещика Каррансы. Армия Обрегона численно почти удвоилась, и он уже знал, на каких ролях он будет использовать «красные батальоны» в предстоявшей решающей схватке с Вильей.

Следует подчеркнуть, что, будучи, несомненно, крестьянскими лидерами, и Вилья, и Сапата с симпатией относились к рабочему движению. Роке Гонсалес Гарса сам призывал рабочих к «здоровому радикализму» в борьбе за свои интересы. В правительстве Конвента продолжал работать департамент по труду, созданный Мадеро. Именно Сапата официально передал «Дому рабочих мира» самовольно конфискованный этой организацией монастырь, гда и расположилась штаб-квартира этой организации. Вилью активно поддерживали железнодорожники и горняки. В марте 1915 года в Мехико прошла 10-тысячная демонстрация профсоюза учителей в поддержку Конвента. Многие деятели «Дома» восхищались Сапатой как идейным революционером, несмотря на то, что анархистское руководство этой организации возмущалось показной религиозностью многих простых сапатистов. В рабочих батальонах Обрегона было гораздо больше ремесленников и безработных, чем фабричных рабочих.

Таким образом, можно сделать вывод, что Обрегона и Каррансу поддержал не рабочий класс Мехико, а конкретная организация – анархистский «Дом рабочих мира», причем по принципу «ты мне – я тебе». «Дом» обязался поставить Обрегону под ружье рабочих, а Обрегон выразил готовность считать «Дом» единственным партнером правительства в решении рабочего вопроса.

Если Карранса занялся социальным реформаторством не от хорошей жизни, то Сапата наконец получил возможность беспрепятственно реализовать все положения «плана Айялы», пусть только в масштабе Морелоса и территорий сопредельных штатов. Министр по аграрным вопросам Палафокс привез из Мехико молодых землемеров, которые немедленно стали проводить кадастровый учет и изъятие в пользу деревень несправедливо отторгнутых у них плантаторами земель. Власть в штате теперь была народная, и в спорных случаях решения принимались в пользу крестьян. Сапата не предписывал формы собственности, разрешая как восстановление общин, так и выделение частных наделов.

В Морелосе коренным образом изменилась структура земледелия. На бывших плантациях сахарного тростника вновь стали выращивать традиционные кукурузу и бобы. Для Сапаты в условиях военного времени это оказалось не выгодным. Ему, как и Вилье, требовались деньги, а их можно было выручить, только продавая сахар за границу. Поэтому пришлось сохранить некоторые конфискованные плантации, которые были фактически объявлены государственной собственностью. За счет их производства удовлетворялись некоторые нужды повстанческой армии.

Если Карранса всячески строил из себя социального радикала и реформатора, то Вилье примерял на себя противоположный имидж. Каррансисты и так рисовали его как бандита и Робина Гуда, поэтому Вилье приходилось быть особенно осторожным в социальных преобразованиях. Кроме того, в отличие от Сапаты, которого пока не тревожил в Морелосе противник, Вилья вел постоянные боевые действия на пространстве в сотни тысяч квадратных километров. Твердо вильистская администрация контролировала лишь Чиуауа, но и там все экономические решения были подчинены только одному – получению средств для все разраставшейся войны. Карранса мог спокойно играть в реформы, имея в своих руках доходы от таможен Тампико и Веракруса. (Кстати, он потребовал, чтобы все иностранные нефтяные компании получили у его правительства новые лицензии на добычу полезных ископаемых.)

Как и Карранса, Вилья восстановил в Чиуауа местную автономию, передав власть избранным при Мадеро советам. Однако по всем военным вопросам эти органы подчинялись местным военным командирам. Это было вызвано не только объективными нуждами войны, а еще и тем, что, не обладая политической программой или политической организацией, Вилья не располагал, в отличие от Каррансы и Сапаты, кадровым резервом гражданских администраторов, способных проводить в жизнь социальные реформы. Поэтому он полагался только на лично преданных офицеров «Северной дивизии». В большинстве своем выходцы из городской и сельской бедноты, они придерживались, как правило, более радикальных взглядов, чем представители консервативных средних слоев, из которых зачастую состояли местные администрации времен Мадеро. К некоторым командирам Вильи простые люди обращались даже с просьбами решить их семейные проблемы, например, вернуть ушедшего к другой женщине мужа.

Если на территории, подвластной Каррансе, царила жесткая военная диктатура, то в Чиуауа еще в начале 1914 года формировались политические партии, готовившиеся к губернаторским выборам. В октябре 1914 года был разработан закон о выборах в штате. Выборы наметили на последнее воскресенье ноября, однако начавшаяся гражданская война отодвинула их на неопределенное время.

Что касается раздела конфискованной земли клана Террасаса-Криля среди крестьян, то Вилья не стал этого делать – опять же, по соображениям военного характера. Он хотел сохранить асиенды как средство финансирования военных закупок в США. К тому же опасался, что если раздать солдатам «Северной дивизии» землю немедленно, то ее численность резко сократится. А ведь все части Вильи были добровольческими. Пока же конфискованными асиендами продолжали управлять отдельные генералы или администрация штата.

В отличие от Каррансы, Вилья искренне уважал покойного Мадеро и стремился задействовать интеллектуальный потенциал сподвижников бывшего президента. Выработать закон о будущей аграрной реформе он поручил Мануэлю Бонилье, министру экономики в правительстве Мадеро, взгляды которого по земельному вопросу были довольно консервативными. Осенью 1914 года комиссия Бонильи опубликовала проект аграрного закона. В нем провозглашалось право каждой семьи в Чиуауа иметь собственный участок земли. Но удовлетворить это право предполагалось за счет экспроприации у асиенд только тех земель, которые не обрабатывались, причем бывшим собственникам выплачивалась компенсация. Государство должно было дать новым собственникам дешевые кредиты, а также построить в засушливых местах ирригационные сооружения. В декабре 1914 года в Чиуауа землемеры приступили к кадастровому учету всех сельскохозяйственных земель, как и в Морелосе.

Некоторые идеи Бонильи явно расходились с взглядами самого Вильи. Бонилья предполагал продавать новым собственникам землю, тогда как Вилья был однозначно за бесплатное распределение, особенно между ветеранами его армии. В середине 1915 года Вилья просто приказал губернатору штата Авиле начать распределение земли, исключая угодья Террасаса, которые пока по-прежнему должны были служить для финансирования войны. В мае 1915 года (позже мы поймем, почему именно тогда) Вилья наконец опубликовал собственный проект общенациональной аграрной реформы. Все угодья, превышающие определенную величину, должны быть разделены между крестьянами. Бывшие собственники получают определенную компенсацию, а новые владельцы мелкими взносами выкупают у государства предоставленную им землю. В своем родном штате Чиуауа Вилья предполагал распределить землю все же бесплатно, поскольку за олигархией и так числились недополученные государством в течение десятилетий огромные налоговые недоимки, образовавшиеся за счет заниженной оценки латифундий.

Вилья продложал свою политику прямой материальной поддержки бедняков. В штате Чиуауа были установлены пенсии для инвалидов войны, а тем семьям, которые хотели посетить своих родственников в госпиталях, бесплатно предоставлялись железнодорожные билеты. Госпиталь «Мануэль Салас», финансируемый штатом, каждый месяц сообщал властям города Сьюдад-Чиуауа, сколько бедных пациентов получили медицинскую помощь бесплатно. Причем речь шла не о раненых солдатах Вильи, а о гражданском населении.

Из приведенного выше краткого анализа социальной политики всех противоборствующих лагерей очевидно, что никакими реакционерами Сапата и Вилья не являлись. Оба крестьянских вождя в силу своего происхождения и невысокого образования просто не были близко знакомы с рабочим вопросом и испытывали традиционное недоверие к образованным средним слоям, которые раньше так часто обманывали крестьян. Однако нет сомнений, что в случае своей победы Сапата и Вилья наверняка приняли бы радикальные законодательные меры в пользу рабочих. Тем более что президент Гутьеррес еще до своего бегства в политическое небытие активно занимался рабочим вопросом и принял в пользу пролетариата ряд декретов в Сан-Луис-Потоси.

Можно, несколько обобщая, подытожить: пропаганда Каррансы была гораздо более радикальной, чем его политика на самом деле. И наоборот, Вилья в реальности проводил гораздо более радикальные меры, но его пропаганда была по тону спокойнее и консервативнее.

Но весной 1915 года все противоборствующие стороны, за исключением Сапаты, в основном еще могли только говорить о будущих реформах. Отдельные меры на местах носили скорее явочный характер. Сначала и Каррансе, и Сапате, и Вилье требовалось выиграть войну, а она приобретала невиданные ранее размах и ожесточенность.

Когда в феврале 1915 года Дьегес отбил у Фьерро Гвадалахару, Вилья лично поспешил на этот участок фронта. Свою ставку он разместил в Ирапуато, где сходились железнодорожные пути из Мехико на север и из Гвадалахары на Мехико. Опираясь на этот ключевой железнодорожный узел, Вилья намеревался держать под прицелом как Обрегона на юге, так и Дьегеса на западе. Дьегес соорудил укрепленные позиции в районе городка Сайюла, где он надеялся отразить знаменитые кавалерийские атаки вильистов. Однако ему не удалось сдержать мощного наступления основных сил «Северной дивизии» и пришлось опять оставить Гвадалахару. И снова жители города встречали вильистов как освободителей.

К марту 1915 года на полях сражений воевали более 160 тысяч человек – 80 тысяч сторонников Каррансы, 50 тысяч вильистов, 20 тысяч сапатистов и еще 10 тысяч бойцов разных самостийных командиров. Например, в горах к северу от Тампико держался со своим отрядом Мануэль Пелаес, политическая физиономия которого была крайне неопределенной. Тем не менее его движение росло, так как он брал с нефтяных компаний деньги за покровительство. Очень часто местные командиры в мгновение ока превращались из «вильистов» в «каррансистов» и наоборот, в зависимости от того, на чью сторону склонялось военное счастье.

После захвата Коауилы с важными угольными копями этого штата (именно уголь обеспечивал поразительную мобильность «Северной дивизии», передвигавшейся на поездах) Вилья отдал приказ сперва Мануэлю Чао, а затем Урбине занять центр мексиканской нефтедобычи – город Тампико. Это сулило солидные денежные поступленяи от американских компаний, которые вели там нефтедобычу. 15 тысяч вильистов при поддержке отрядов Пелаеса в марте 1915 года начали на город наступление, во время которого впервые проявилась ущербность тактики массированных кавалерийских атак. Оборонявший Тампико молодой офицер каррансистов Хасинто Тревиньо обнес его рядами окопов и колючей проволоки. Осажденные использовали авиацию для разведки и могли заранее установить сосредоточение кавалерии противника для атаки. Вильисты несли чудовищные потери (на одного убитого каррансиста в среднем приходились 7 человек Урбины).

Обрегон хотел выступить против Вильи уже в феврале 1915 года, однако 9 февраля 1915 года неожиданно вспыхнуло восстание в штате Юкатан, фактически провозгласившем свою независимость. Карранса предписал Обрегону немедленно подавить мятеж, так как он лишал его правительство экспортных поступлений от продажи сизаля. Сухопутного пути из Мехико в Юкатан через непролазные джунгли не было, и Обрегон 19 февраля послал несколько тысяч солдат во главе с генералом Альварадо морем. 14 марта Альварадо столкнулся в упорном бою со студентами-добровольцами из столицы штата города Мерида, которые героически сражались против вторжения чуждых им северян. Когда у студентов кончились патроны, конституционалисты, по своему обыкновению, построили их, чтобы расстрелять на месте. Подоспевший в последний момент Альварадо отменил приказ, что принесло ему признание богатых семей города, и Юкатан был умиротворен.

В конце марта Вилья тоже попытался улучшить свое финансовое и стратегическое положение, снова обрушившись на Тампико. Однако каррансистские генералы Дьегес и Мургуя опять начали наступление на Гвадалахару, чем ослабили натиск Вильи на важнейший нефтеналивной порт.

Лишившись солдат Альварадо, Обрегон решил оставить столицу. Каждый день для обороны города против сапатистов ему приходилось тратить до 40 тысяч патронов и держать в боевой готовности 5 тысяч солдат. 10 марта 1915 года, устав от проблем Мехико и выработав новую стратегию наступления, Обрегон покинул столицу, которую немедленно заняли сапатисты. Из Куэрнаваки туда опять переехал Конвент.

И снова Обрегон и Карранса по-разному представляли себе стратегию будущей военной кампании. Правда, теперь, как потом выяснилось, ошибался именно Карранса. Он рекомендовал Обрегону отойти из Мехико на юго-восток, располагаясь между Сапатой и Веракрусом. При отходе Обрегон должен был уничтожить железнодорожные пути, чтобы лишить Вилью снабжения с севера. Однако Обрегон решил, что настало время ему самому перейти в наступление. Его армия отдыхала два месяца и была прекрасно вооружена за счет бесперебойного снабжения через Веракрус. Поэтому он решил уйти из Мехико на северо-восток, ни в коем случае не отрываясь от железнодорожной линии на Веракрус.

Обрегон был самым европейским из всех мексиканских генералов. Он вел войну по всем правилам тактического и стратегического искусства. Прежде всего он тщательно выбирал поле будущих сражений и осматривал лично главные топографические особенности местности, в чем ему помогала отличная память. Потом Обрегон мог представить себе до мельчайших подробностей позиции и будущие маневры своих частей. Он придавал очень большое значение сбору достоверной информации о противнике. Движения своих войск Обрегон сопровождал массированными пропагандистскими кампаниями, чтобы деморализовать противника и ввести его в заблуждение относительно своих истинных намерений.

Обрегон внимательно изучил опыт начального периода Первой мировой войны, в чем ему помог его советник немецкий полковник Максимилиан Клосс, и пришел к выводу: хорошо оборудованная колючей проволокой и пулеметами оборона может нанести невосполнимые потери наступающему противнику. Эта тактика казалась ему наиболее подходящей для противоборства с Вильей.

За последнее время Обрегон детально изучил тактику и характер своего главного противника. Особенностью Вильи были массированные атаки, которые подавляли волю противника к сопротивлению именно своей массовостью и непрерывностью. Но и сами вильисты во всех подобного рода битвах несли значительные потери. К началу 1915 года главным военным преимуществом Вильи был ореол его непобедимости. Где бы ни появлялся командир «Северной дивизии», его частям сопутствовал успех. А потери с лихвой восполнялись добровольцами, желавшими оказаться на стороне победителя. Все предыдущие успехи Обрегона Вилья списывал на то, что ему доводилось воевать с неорганизованными и страдающими от нехватки артиллерии сапатистами, и горел желанием лично нанести врагу решающее и окончательное поражение.

Исходя из своего анализа сильных и слабых сторон Вильи-военачальника, Обрегон и строил план решающей военной кампании гражданской войны. Он предполагал дать Вилье сражение в заранее выбранном и хорошо укрепленном месте. После того как вильисты выдохнутся и понесут сильные потери, свежие силы должны были нанести им неожиданный удар и обратить в бегство.

Между тем военная машина вильистов с ее массированными кавалерийскими атаками начала давать сбои. В марте 1915 года вильисты решили захватить город Матаморос на границе с США, чтобы улучшить свое военное снабжение. Город обороняли только 307 каррансистов во главе с генералом Нафарете, но даже от такого малочисленного гарнизона нападавшие не ждали сопротивления. Предполагалось, что гарнизон просто разбежится, завидев кавалерию «Северной дивизии». Однако Нафарете получил из США 16 пулеметов и 4 миллиона патронов. Пулеметы были замаскированы на возможных направлениях атаки вильистов, и Нафарете отдал строгий приказ стрелять только тогда, когда противник приблизится на расстояние 200 метров. План сработал на сто процентов: атака кавалерии «Северной дивизии» натолкнулась на губительный огонь 12 пулеметов, что привело к страшным потерям. 13 апреля Нафарете контратаковал, открыв шлюзы местных ирригационных каналов, вода из которых хлынула на опешивших вильистов, и те в беспорядке отступили.

Вилья же при выборе своей стратегии опять не послушался Анхелеса. Точнее, теперь он вспомнил старый совет последнего, данный в ноябре 1914 года: обрушиться на Обрегона, уничтожить его армию и выбить Каррансу из Веракруса. Решимость Вильи подогревали призывы о помощи Сапаты и председателя Конвента Гарсы, просившего прислать ему в Мехико хотя бы две тысячи закаленных в боях вильистов, которые могли бы стать костяком реорганизованной Освободительной армии Юга. Население Мехико, в основной массе ненавидевшее Обрегона, было готово встать на сторону Конвента, но у последнего просто не имелось оружия. Анхелес трезво оценивал сильные стороны Обрегона и предлагал Вилье отступить на север до Торреона. Если Обрегон последует за ним, то сильно растянет свои линии коммуникаций, в то время как у Вильи они будут максимально короткими. Сапатистам полагалось, по замыслу Анхелеса, перерезать коммуникации армии Обрегона с Веракрусом (это южане делать умели). После того как Обрегон израсходует в стычках запас своих патронов и снарядов, «Северная дивизия» должна была перейти в наступление и разгромить основную армию Каррансы.

Обрегон же решил полностью повторить стратегию Нафарете в генеральном сражении против Вильи.

Такое развитие событий предвидел Анхелес, умоляя Вилью не увлекаться фронтальными кавалерийскими атаками, а, напротив, отходить, изматывая Обрегона. Но Вилья опять не послушал Анхелеса. Он не хотел растерять свой основной боевой ресурс – имидж непобедимого полководца. Войска бы не поняли причин отступления «Северной дивизии» перед немногочисленной (около 12 тысяч человек) армией Обрегона. Была у Вильи для наступления на юг и другая, довольно парадоксальная причина. Он писал Сапате, что не может пока присылать ему боеприпасы, так как у самих вильистов начала ощущаться их нехватка. Поэтому, он, Вилья, решил обрушиться на свежую армию Обрегона, чтобы захватить недостающие боеприпасы у врага.

Возможно, Вилье действительно удалось бы разбить Обрегона, если бы он бросил в сражение основную часть своих войск. Однако в марте 1915 года Эмилио Мадеро срочно попросил помощи, поскольку каррансисты снова стали теснить его в Коауиле и Нуэво-Леоне. Вилья выехал на север, хотя Анхелес и предупреждал, что у Мадеро достаточно собственных сил, чтобы остановить врага. Каррансисты были отброшены, и Вилья оставил на северо-востоке значительную часть своих сил для завершения кампании по взятию Тампико. Как назло, упал с коня и повредил ногу Анхелес. Теперь он не мог сопровождать Вилью, который отправился на юг для решающего сражения с Обрегоном.

Обрегон решил дать бой Вилье на равнине Бахио (в переводе «низина») к северу от Мехико. Своей ставкой он сделал город Селайю с населением в 25 тысяч жителей, известный во всей Мексике центр производства засахаренных фруктов. Местность вокруг Селайи идеально подходила для оборонительной стратегии Обрегона. Бахио являлась зерновой житницей Мексики, поэтому все подступы к городу изобиловали дренажными и оросительными каналами, которые можно было легко использовать в качестве окопов. К тому же эти каналы (как и в Матаморосе) серьезно затрудняли кавалерийские атаки – основу фирменной стратегии Вильи.

Вилья недооценивал боеспособность недавно набранной армии Обрегона, и первые столкновения, казалось, подтверждали его правоту. Обрегон нарочно провоцировал гордость Вильи, рассказывая всем репортерам о своей грядущей победе. Он даже посвятил будущее сражение своим друзьям, чтобы показать, что уверен в успехе. Все это не укрылось от внимания Вильи, и он писал Майторене, что, в свою очередь, посвящает грядущее сражение «сынам Соноры», которые больше всего пострадали от Обрегона.

Вместо того чтобы привести под Селайю все 32 тысячи своих бойцов, Вилья решил сокрушить Обрегона 12 тысячами, отправив остальных на запад против Дьегеса. Сначала он вообще хотел сам возглавить борьбу против Дьегеса и только в последний момент решил лично командовать войсками в битве против Обрегона. Если бы вся «Северная дивизия», даже во фронтальной атаке, обрушилась на армию Обрегона, то последнему не помогли бы ни окопы, ни пулеметы: у него просто не хватило бы боеприпасов, чтобы сдержать напор таких масс конницы.

Обрегон прибыл в Селайю 4 апреля 1915 года и проследил за тем, чтобы оборонительные позиции были укреплены достаточным числом пулеметных гнезд. Производя, по своему обыкновению, рекогносцировку на местности, одновременно генерал послал 1500 кавалеристов на разведку в направлении предполагаемого расположения вильистов. Авангард должен был разрушить железнодорожные пути между Селайей и Ирапуато, чтобы лишить Вилью возможности оперативно перебрасывать подкрепления на поле боя. Однако к тому времени вильисты были уже южнее Ирапуато и быстро окружили части Обрегона на станции Гуахе. Тогда сам Обрегон на поезде во главе подкрепления пробился на помощь осажденным, и ему удалось организованно отойти к Селайе.

Вилья воспринял этот отход как начало общего отступления Обрегона и немедленно бросил в преследование основную часть своих сил. Их было тогда у Вильи ничуть не больше, чем у Обрегона, – около 12 тысяч человек. Сам Вилья остался в Ирапуато, а его начальники по мере подхода к Селайе вводили свои силы в сражение по частям, что полностью устраивало Обрегона. 6 и 7 апреля вильисты продолжали ожесточенные атаки на укрепленные позиции врага. Потери были большие (из-за усеявших поле трупов коней и людей кавалерийские атаки теряли свою стремительность), но у оборонявшихся кончались патроны. В 9 часов утра 7 апреля Обрегон решил лично проинспектировать передовую и увидел, что четыре его батальона в панике отступают в Селайю, оставшись без боеприпасов. В последний момент Обрегону удалось подвезти на этот участок патроны и перебросить туда последний резервный батальон.

Тем не менее утром 7 апреля один отряд Вильи ворвался в Селайю, и обрадованные этим успехом бойцы «Северной дивизии» ударили в колокола в городской церкви. Обрегона спас случай. Он приказал своему десятилетнему трубачу играть сигнал к наступлению. Вильисты замешкались, думая, что Обрегон заманивает их в ловушку. За это короткое время подоспели упомянутые резервы, и прорыв был ликвидирован.

К середине дня 7 апреля у осаждавших Селайю частей Вильи закончились патроны для винтовок системы «маузер». Заметив, что атаки врага потеряли былую интенсивность, Обрегон в 13.10 дал приказ своим кавалерийским частям ударить в оба фланга осаждавших. К наступлению Обрегона побудило то, что и у него кончались патроны. Вильисты, не ожидавшие вступления в бой свежих сил противника, начали беспорядочно отступать на север. Впервые «Северная дивизия» потерпела ощутимое поражение. Конница Обрегона преследовала отступавшего врага на протяжении 15 километров, пока над полем боя не опустилась темнота. В бою погибли около 2000 вильистов и 600 бойцов Обрегона.

Вилья счел причиной временной неудачи только недостаток боеприпасов. Он решил подтянуть дополнительные силы и сокрушить Обрегона. Представителю США Каротерсу Вилья представил сражение как ничью. Газеты в Чиуауа и Мехико писали, что Обрегон истощен и готовится к отступлению. В частности, газета из Чиуауа «Вида Нуэва» («Новая жизнь») сообщала, что Обрегону не удалось прорвать боевые порядки «Северной дивизии». Спустя два дня та же газета смеялась над празднествами, которые каррансисты устроили в Веракрусе. На самом деле войска Обрегона, мол, отступают и не желают сражаться.

Все это время и Вилья, и Анхелес, и Гарса умоляли Сапату перекрыть железную дорогу, по которой армию Обрегона снабжали из Веракруса. Однако сапатисты отсиживались в Морелосе. Кстати, тот же Гарса был гораздо более реалистичен в своих оценках поражения «Северной дивизии» под Селайей. Он видел причину в отсутствии у Вильи резервов.

7 апреля Обрегон направил Каррансе телеграмму, в которой сообщал, что после 30-часового сражения вильисты в беспорядке отступают, оставляя на поле боя оружие и сдаваясь в плен. К счастью, писал Обрегон, Вилья лично руководит своими частями.

Вилья, однако, все-таки осознал, что дело не только в недостатке боеприпасов. Он решил, в свою очередь, сыграть на гордости Обрегона и предложил тому вывести свою армию из города, чтобы сразиться в чистом поле и не подвергать опасности жизнь мирных жителей. Эту просьбу поддержали иностранные консулы. Но Обрегон на провокацию не поддался.

После окончания первого сражения обе стороны лихорадочно подтягивали к Селайе подкрепления. Вилья оголил фланги и собрал под своим командованием около 20 тысяч солдат. У Обрегона было уже примерно 15 тысяч. Здесь-то и пригодились рабочие батальоны, в частности, третий и четвертый, сформированные «Домом рабочих мира». В наступлении эти добровольцы стоили немного, однако вести огонь из окопов при поддержке пулеметов они умели. Присоединились к Обрегону и отряды генерала Амаро, одетые в полосатую форму узников тюрьмы Сан-Хуан-де-Улуа, расположенной на острове рядом с Веракрусом (на тот момент у Каррансы не оказалось под рукой другой униформы). Итак, вся пополненная армия Обрегона состояла примерно из 8 тысяч кавалеристов и 7 тысяч пехотинцев, в том числе трех тысяч необученных добровольцев. Обрегон получил из Веракруса много патронов (туда как раз пришел груз из США) и прикрыл окопы колючей проволокой. Это был первый опыт применения колючей проволоки в бою на территории Латинской Америки.

После первой битвы при Селайе Карранса рекомендовал Обрегону продолжить наступление на север и занять Агуаскальентес. Однако Обрегон понимал, что пока против него сражалось даже менее половины «Северной дивизии». Без соединения с частями Дьегеса у Обрегона не было шансов на успешное наступление, так как войска Вильи имели численное преимущество над разрозненными армиями конституционалистов.

Поэтому Обрегон решил удвоить успех и ожидал повторения Вильей фронтальной атаки. Теперь командующий каррансистами окружил Селайю почти круговой обороной диаметром около 20 километров, чтобы растянуть силы нападавших. В лесу неподалеку от города скрывался крупный кавалерийский отряд в 7 тысяч человек, который должен был ударить в тыл вильистам после истощения их наступательного порыва. То есть теперь Обрегон хотел конницей перерезать пути отступления «Северной дивизии» и полностью ее уничтожить.

Вилья привел к Селайе уже 30 тысяч человек, сняв их с фронта против Дьегеса. У Обрегона Селайю обороняли в окопах примерно 9 тысяч бойцов.

Утром 13 апреля 1915 года огромные клубы пыли подсказали каррансистам, что прибыла вильистская конница. К 16.00 она появилась перед окопами солдат Обрегона, которые давно поджидали противника. Вильисты медлили, чтобы ошеломить противинка демонстрацией своего численного превосходства, и бой начался только в шесть вечера.

Удивительно, но Вилья даже не стал полностью окружать Селайю, чтобы перерезать Обрегону пути доставки снабжения. Видимо, он рассчитывал на быструю победу. Вечером 13 апреля вильисты в темноте подошли на расстояние 400 метрам к окопам каррансистов и стали рыть траншеи. Обрегон был потрясен: он понимал, что если Вилья решил просто осаждать Селайю, то скоро у осажденных кончатся патроны, и встретить кавалерийскую атаку вильистов будет уже нечем.

Однако, на счастье Обрегона, Вилью подвел его необузданный темперамент. Он отказался от осады и дал приказ наступать. На рассвете 14 апреля войска Вильи опять повели фронтальные атаки Селайи, чего и хотел Обрегон. Вильисты несли чудовищные потери, но на этот раз они уже не смогли прорваться в город, как в первый раз. Впрочем, и войска Обрегона держались из последних сил. 14 апреля он сообщил Каррансе, что у него почти закончились боеприпасы.

15 апреля утром части кавалерии Обрегона стали выходить с южных окраин Селайи, поддерживая начатую пехотой контратаку. С севера в тыл вильистам ударила спрятанная в лесу основная масса каррансистской конницы. К 10.00 утра Вилье удалось было остановить противника, создав круговую линию обороны. Осаждавшие превратились в осажденных. Однако часом позже пехотинцы Обрегона поднялись из окопов, чтобы поддержать конницу. Последняя же сконцентрировала удар по одному месту – слабому правому флангу вильистов.

Попав под перекрестный огонь, ошеломленные внезапным ударом вильисты побежали, избавляясь от оружия и амуниции. Но на этот раз пути отступления были перекрыты. Впервые целые части «Северной дивизии» сдавались в плен. «Северной дивизии» не просто нанесли поражение – ее практически разгромили. Погибли около четырех тысяч вильистов, еще 6 тысяч попали в плен. Войска Обрегона захватили 32 орудия (всю артиллерию Вильи), 5 тысяч винтовок и тысячу лошадей. Сам Обрегон утверждал, что потерял лишь примерно 500 человек. После второй битвы у Селайи проявилась и истинная «гуманность» главного военачальника Каррансы. Пленным предложили признаться, кто из них имеет офицерский чин. 120 человек, наслышанные о милосердии Обрегона, признались, и их немедленно расстреляли.

Двойная битва у Селайи стала крупнейшим боевым столкновением на американском континенте со времен гражданской войны в США в 1861-1865 годах. Она же решила и исход гражданской войны в Мексике. Ореол непобедимости Вильи был рассеян, и армия Обрегона двинулась в наступление на поверженного противника. На этот раз даже подконтрольная Вилье пресса уже не могла скрыть истинные масштабы чудовищного поражения. Одна из статей «Вида Нуэва» называлась «Давайте не терять веру!». Авторы призывали вспомнить, что в 1913 году Вилья уже потерпел неудачу, когда не смог захватить столицу штата Чиуауа, но буквально через пару дней он занял Сьюдад-Хуарес. Американские газеты были настолько уверены в непобедимости Вильи, что в течение нескольких дней после второй битвы у Селайи не решались публиковать ее результаты. Многие газетчики все еще думали, что сведения о разгроме являются плодом воображения каррансистской пропаганды. Наконец, 20 апреля представитель США при штабе Вильи Каротерс сообщил, что «Северная дивизия» разгромлена.

Двойное поражение при Селайе деморализовало «Северную дивизию». 16 апреля Дьегес в штате Халиско нанес поражение частям Вильи и 18 апреля опять занял столицу штата Гвадалахару. 22 апреля 11 тысяч солдат Дьегеса соединились с армией Обрегона, и теперь объединенные силы конституционалистов насчитывали около 30 тысяч человек. Впервые у Обрегона было численное превосходство над Вильей.

Присоединившийся наконец к главным силам Вильи Анхелес считал, что победа над Обрегоном еще возможна. Он предлагал отступить до Торреона, чтобы Обрегон растянул свои линии коммуникации. Там необходимо было измотать каррансистов в оборонительных боях и только после этого перейти в контрнаступление. То есть Анхелес опять настоятельно рекомендовал отказаться на время от наступательной стратегии и применить ту же тактику, что использовал против вильистов сам Обрегон. И опять Вилья не послушался своего главного военного советника. И снова вовсе не потому, что был упрямым и самовлюбленным человеком. После двойного разгрома под Селайей у Вильи начались проблемы с закупкой боеприпасов в США. Некоторые торговцы не хотели продавать оружие силам, поражение которых считали неминуемым, к тому же стоимость вильистской валюты резко падала. Вилье просто жизненно необходим был скорый и крупный успех. Требовался он еще и потому, что появились признаки недовольства среди высшего командного состава «Северной дивизии». Вилья боялся, что некоторые его генералы могут договориться с Обрегоном и перейти на его сторону.

Между тем в Веракрусе звонили колокола и устраивались торжественные церемонии. Карранса послал специальную телеграмму, в которой благодарил за героизм десятилетнего трубача. Президент Конвента Гарса теперь уговаривал сапатистов оставить Мехико и пробираться на север, так как взятие столицы Каррансой было только вопросом времени. Однако когда сапатистское большинство все-таки согласилось уехать на север, пути к отъезду уже перерезала армия Обрегона. Гарса пытался при посредничестве американцев договориться с Каррансой об объявлении Мехико свободным, то есть нейтральным городом. Но Вилья запретил продолжать явно бесперспективные переговоры, которые лишь свидетельствовали о политической слабости Конвента.

В Вашингтоне быстро поняли значение Селайи как переломного момента гражданской войны. 18 апреля 1915 года госсекретарь Брайан выпустил для прессы заявление, где говорилось, что США уже не доверяют тем мексиканским лидерам, на которых они раньше делали ставку. Имелся в виду, конечно, Вилья.

19 апреля 1915 года армия Обрегона выступила из Селайи на север. Через три дня был занят ключевой железнодорожный узел Ирапуато, где еще недавно располагалась ставка вильистов. Последним пришлось прекратить бои против Дьегеса и отступать на север, чтобы избежать окружения. 20 апреля, чтобы окончательно сломить сопротивление деморализованного противника, была объявлена амнистия. В мае Вилья решил дать бой противнику недалеко от города Леон. Теперь уже вильисты устроили оборонительные рубежи на протяжении 20 километров и не стремились атаковать подошедшего Обрегона. Обе стороны ограничивались мелкими стычками, пытаясь нащупать слабые места в обороне противника. Вильистская пресса опять стала публиковать ободряющие сообщения. Подчеркивалось, что Обрегону не удается прорвать оборону вильистов и вскоре Вилья все-таки нанесет сокрушительное поражение Обрегону.

Вилья и Анхелес продолжали умолять Сапату нарушить коммуникации каррансистской армии. Однако Освободительная армия Юга по-прежнему практически бездействовала. В июле Сапата все же нанес удар по тылам Обрегона и даже вынудил Пабло Гонсалеса очистить Мехико, который тот занял 11 июля.

Некоторые генералы Обрегона убеждали своего командующего перейти в решительное наступление, так как в войсках стало проявляться недовольство длительным бездействием. В конце концов, Обрегон нехотя назначил общее наступление на 5 июня. Однако и Вилья терял терпение. Тремя днями раньше он тоже решил перейти в атаку. На поле боя гнили неубранные трупы, и солдаты обеих сторон боялись эпидемий. Вопреки совету Анхелеса Вилья собрал в кулак все резервы и ударил по тылам Обрегона. Первоначально вильистам сопутствовал успех, и они заняли город Силао. Главные силы Обрегона были окружены в районе асиенды «Санта-Анна», и сам он едва не попал в плен.

3 июня вильистский снаряд оторвал Обрегону правую руку Истекая кровью и мучась от невыносимой боли, он приставил к виску пистолет и выстрелил. Однако, к счастью для каррансистов, адъютант командующего накануне чистил оружие и удалил из пистолета все пули. Обрегон выжил, но на время выбыл из борьбы, поручив командование генералу Хиллу Потом генерал вспоминал о ранении, едва не стоившем ему жизни, с черным юмором. Он рассказывал, что, придя в сознание, увидел своих помощников, разыгрывавших между собой его часы.

Вильисты быстро узнали о ранении Обрегона, и это, конечно, подняло их боевой дух. Они кричали недругам из окопов: «Эй, вы, каррансисты, идите к нам и возьмите руку своего Обрегона!» Так и получилось. Чтобы избежать дальнейшего роста боевого духа врага, части Обрегона под командованием Хилла на рассвете 5 июня перешли в контрнаступление. Сам Хилл было хотел отойти, но этому воспротивился генерал Мургуя, потребовавший решительной атаки.

Армия Обрегона ударила по всему 28-километровому фронту вильистов, который был слишком протяженным для измотанной «Северной дивизии». Вильисты не выдержали и стали отступать. Их потери составили более трех тысяч человек. Однако Хилл не смог организовать быстрого преследования: посланная им на перехват кавалерия заблудилась, и Вилья отошел в полном порядке, сохранив артиллерию и поезда. В полдень каррансисты вошли в Леон, но разгрома не вышло. Если бы не настойчивость Мургуи, то бой под Леоном вообще окончился бы отступлением каррансистов, что могло вызвать эмоциональный перелом в войне.

После поражения под Леоном Вилья уже не мог в открытом бою мериться силами с намного превосходившим его численно врагом. Легендарный командир стал подумывать о переходе к партизанской войне. Обрегон сообщал Каррансе, что взятие Леона стало триумфом в борьбе против «предателей Вильи и Анхелеса».

И все же Вилья хотел попытать военного счастья еще раз и решил остановить Обрегона под городом Агаускальентес. Сдать этот город, место, где родился Конвент, без боя значило признать окончательное и бесповоротное поражение. Перестав рассчитывать на Сапату, Вилья направил в тыл Обрегону два конных отряда под командованием Фьерро и Кануто Рейеса, чтобы перерезать коммуникации каррансистов с Веракрусом. Фьерро блестяще справился с задачей и разобрал несколько десятков километров железнодорожных путей. Он соединился с Сапатой и захватил стратегически важный город Пачуко. Именно тогда испуганный Пабло Гонсалес приказал очистить Мехико. Если бы этот рейд был совершен в апреле перед битвой под Селайей, то военное счастье могло бы улыбнуться Вилье. Однако теперь «Северная дивизия», понесшая громадные потери, была уже только тенью былой мощной армии. Узнав, что боеприпасы противника подходят к концу, Обрегон отдал приказ о генеральном наступлении, и остатки вильистской армии 10 июля были вынуждены очистить Агуаскальентес. Вилья ожидал атаки с юга, где и находились позиции каррансистов, но Обрегон обходным маневром вывел часть своей армии в тыл противника и атаковал Вилью с севера. Бегство вильистов было столь быстрым, что бойцы Обрегона успели доесть еще не остывший обед, приготовленный для их противников.

За гражданской войной в Мексике по-прежнему внимательно следили американцы. Президент США Вильсон недолюбливал Каррансу, и поражения Вильи его никак не радовали. Глава Белого дома, называвший Каррансу «невозможным» политиком, решил, как и в 1914 году, попытаться добиться компромиссного окончания гражданской войны. Помимо негативного отношения к Каррансе у американцев были и более веские причины для посреднических усилий. В Европе бушевала Первая мировая война, принявшая затяжной характер. Симпатии Вильсона были полностью на стороне Антанты, и он лишь ждал удобного случая, чтобы убедить американское общественное мнение вступить в войну. Но для этого был необходим прочный мир на южной границе. Вильсон боялся, что немцы могут поставлять в Мексику оружие и с территории этой страны досаждать США, если те вступят в войну.

В апреле 1915 года Вильсон отправил в Мексику очередного эмиссара, судью Дюваля Веста, который был убежден, что ни одна из противоборствующих сторон не может выиграть войну чисто силовыми методами. Вест считал, что у США есть три альтернативных варианта действий в отношении Мексики. В первом случае надо было признать одну из воющих сторон и оказать ей всяческую помощь. Во втором варианте следовало найти некоего альтернативного кандидата в президенты, приемлемого для всех враждующих партий и групп. Наконец (сам Вест склонялся именно к этому варианту), можно было просто признать временным легитимным президентом одного из министров свергнутого в феврале 1913 года правительства Мадеро. Вест в качестве первого из американских представителей добрался до Морелоса и встретился с Сапатой. Последний просил, чтобы его делегацию приняли в США на высоком уровне и посланцы Освободительной армии Юга сумели проинформировать американских политиков о целях мексиканской революции. Однако в Вашингтоне решили не злить без нужды окрепшего после Селайи Каррансу и во встрече отказали, сославшись на нейтралитет в гражданской войне.

2 июня 1915 года Вильсон для поддержки миссии Веста направил всем воюющим сторонам в Мексике необычайно резкую по форме ноту, в которой призывал в кратчайшие сроки договориться о прекращении огня. В противном случае США примут меры, чтобы «помочь Мексике спасти себя». Карранса, естественно, отверг американскую ноту. Вилья дал понять американцам, что не возражает против компромисса. Публично он заявил, что по-прежнему готов одновременно с Каррансой покинуть Мексику, если это поможет восстановить мир.

Конвент отреагировал на посреднические усилия США 15 июня. Он предложил каррансистам на месяц прекратить все боевые действия. За этот срок восстановленный в своем первоначальном составе Конвент должен был избрать временного президента и правительство из 9 министров, представляющее все противоборствующие стороны. На время переговоров каждый из военных командиров должен был сохранить контроль над территорией, которую он занимал к тому времени. Инициативу Конвента Карранса, теперь уже рассчитывавший добиться полной и безоговорочной победы, тоже отверг.

Между тем в мексиканском политическом пасьянсе неожиданно появилась карта, которую все еще недавно считали полностью битой.

Уехавший летом 1914 года в испанскую эмиграцию бывший диктатор Уэрта явно томился в Барселоне без дела. Сначала он охотно раздавал интервью испанским газетчикам, которые называли его «ацтекским генералом» и считали жертвой американского империализма. (Сама Испания только недавно, в 1898 году была разгромлена американцами, и янки там ненавидели.) Посетил Уэрта и родину предков своей жены – Страну басков. Но в начале декабря 1914 года отставной президент неожиданно наведался в британское посольство в Мадриде и пожаловался на слишком холодную испанскую зиму. Он просил разрешения переехать на остров Ямайку, в то время – колонию Великобритании. В Лондоне раскусили причину, побудившую Уэрту сменить климат, и вежливо отказали, предложив обосноваться на Канарских островах.

В феврале 1915 года к Уэрте в Барселоне обратился сотрудник германской разведки капитан фон Ринтелен, который ранее работал и в Мексике, и в США и хорошо ориентировался в тамошних делах. От имени самого кайзера Вильгельма II германский эмиссар предложил Уэрте деньги в обмен на то, что он снова придет к власти в Мексике и будет проводить дружественную Германии политику. Немцы тоже предполагали вступление США в войну на стороне Антанты и хотели иметь в Мексике базу для своих подводных лодок. Уэрта пока ничего не обещал, но собеседники договорились поддерживать контакт и в будущем.

В том же месяце Уэрту навестил Энрике Криль. Он рассказал, что жесткая политика Каррансы вынудила десятки мексиканских политических деятелей самой различной ориентации эмигрировать в США. Паскуаль Ороско готовит с американской территории вторжение в Мексику, но его движению не хватает знаковой фигуры, вокруг которой сумели бы объединиться политики – от Васкеса Гомеса до Мондрагона. На эту роль, по мнению Криля, и мог бы претендовать Уэрта. К тому времени под влиянием Первой мировой войны в Техасе образовались тайные политические организации местных жителей мексиканского происхождения, которые стремились вновь присоединить утраченные в ходе войны 1846–1848 года территории к Мексике. Тех американцев, которые не пожелают воссоединения со старой родиной, предполагалось уничтожить. Таким образом, Уэрта, по словам Криля, мог бы не только примирить Мексику, но и объединить ее население достойной национальной сверхзадачей – возвращением незаконно отторгнутых американским империализмом территорий. Подобное развитие событий было бы, естественно, и в интересах Германии: война на южной границе не позволила бы Вашингтону принять участие в мировом конфликте в Европе.

Уэрта доверял военному таланту Ороско и принял предложение Криля. Об американской армии Уэрта был самого невысокого мнения, в то время как немцев уважал. Он рассказал Крилю о визите Ринтелена, и оба решили принять финансовую поддержку Германии. В марте 1915 года Уэрта, не скрываясь от прессы, отплыл в США и 12 апреля уже был в Нью-Йорке. Правительство Каррансы и вильистский агент единогласно потребовали не пускать Уэрту в США, но американцы все же приняли бывшего диктатора. Тому, правда, пришлось поклясться, что он не будет заниматься в Америке политической деятельностью. Возможно, что именно с помощью Уэрты США хотели заставить Каррансу пойти на компромисс. К тому же в Вашингтоне все еще надеялись опять привести к власти умеренные, консервативные силы. С точки зрения Вашингтона и Вилья с Сапатой, и Карранса были слишком уж революционно настроены.

В Нью-Йорке Уэрта установил тесный контакт с германским посольством, что не укрылось от внимания американских спецслужб. В частности, генерал встречался с германским военно-морским атташе Карлом Бой-Эдом и военным атташе Францем фон Папеном, будущим вице-канцлером в правительстве Гитлера. Оба дипломата уже ездили на американо-мексиканскую границу на встречу с Ороско. В мае 1915 года германские агенты разместили на различных счетах в США 895 тысяч долларов для поддержки вторжения сил Ороско-Уэрты из США в Мексику. Сам Ороско держал в Техасе свою революционную хунту и в июне 1915 года ездил в Нью-Йорк на встречу с Уэртой. Он сообщил, что его сторонники уже начали восстание в Чиуауа (среди его руководителей был уже известный нам генерал Инес Салазар, имевший личные счеты с Вильей). К удивлению самого Ороско, восстание развивалось успешнее, чем он предполагал. Лидер «алых» проинформировал, что вдоль границы заготовлены склады с оружием и по сигналу Уэрты он начнет вторжение.

К тому времени немцы закупили для будущего восстания 8 миллионов патронов и заказали еще три миллиона. После начала боев германские подводные лодки должны были доставить в Мексику 10 тысяч винтовок.

Май и июль 1915 года были временем небывалой политической активности мексиканских эмигрантов в США. Многие хотели только одного: убрать из страны и Вилью, и Каррансу. После поражения вильистов при Леоне в Америку приехал и Фелипе Анхелес. Формально для того, чтобы навестить свою семью в Бостоне, а фактически – для встречи с президентом США, которому он надеялся представить свой план мирного урегулирования ситуации в Мексике.

Бывший представитель госдепартамента в Мексике Леон Канова, который присутствовал на встрече Сапаты с Вильей в Мехико в декабре 1914 года, к тому времени вернулся в Вашингтон и стал работать в отделе Латинской Америки госдепартамента. В середине июля 1915 года он направил госсекретарю Лансингу необычное предложение.

Канова сообщал, что провел консультации не только с Вильей и Сапатой, но и с формальным временным президентом Гутьерресом, видными деятелями Католической партии, бывшим военным министром Бланкетом и Мондрагоном, представлявшим интересы Феликса Диаса. Канова предлагал Вильсону назвать имя временного президента Мексики и обещал, что его примут все силы, за исключением Каррансы. Если президент США не возражает, то он, Канова, в течение 10 дней подготовит список наиболее приемлемых политических фигур Мексики, из которых Вильсон сможет выбрать самого подходящего. После этого под знаменами американского ставленника 5 тысяч мексиканских эмигрантов перейдут границу, а затем к ним присоединятся 20 тысяч вильистов и солдат бывшей федеральной армии. Одновременно вспыхнут восстания против Каррансы на юге – на Юкатане и в Оахаке. Будет восстановлена конституция и проведены свободные выборы. Для успеха проекта Канова предлагал снабжать новое политическое движение оружием и боеприпасами, причем на поставки всего этого Каррансе наложить жесткое эмбарго.

Бросается в глаза, что план Кановы и план, который как раз в то время придумал Уэрта, очень похожи. Вероятно, Бланкет и Мондрагон искусно подтолкнули американского дипломата к выдвижению этой инициативы. Себя Канова видел особым представителем при новом мексиканском правительстве, призванным фактически направлять его деятельность от имени президента США. Вильсон разгадал, кого Канова видит новым мексиканским мессией, и подчеркнул, что, несмотря на все его презрение к Каррансе, он не хочет иметь никаких дел с «мерзавцем Уэртой».

Вместе с новым госсекретарем США Лансингом Вильсон намеревался как можно быстрее «умиротворить» Мексику, готовясь к вступлению в Пер вую мировую войну на стороне Антанты. В этих условиях и Вильсон, и Лансинг собирались предложить воюющим мексиканским сторонам свое посредничество совместно с Аргентиной, Бразилией и Чили, то есть «группой АВС» (по начальным буквам названий этих стран на латинском алфавите). К тому же Вильсон постепенно убеждался в военной силе конституционалистов. 2 августа 1915 года Пабло Гонсалес окончательно занял Мехико. Конвент переехал в городок Толука рядом со столицей, но серьезного влияния на умы в стране уже не оказывал. Все понимали, что после окончательного разгрома Вильи Сапату вместе с Конвентом, как и раньше, быстро вытеснят в Морелос. А Вилья продолжал отступление на север.

К тому времени отношения командира «Северной дивизии» с американцами серьезно осложнились. Вилья чувствовал, что Вильсон при всем показном идеализме готов поддержать в Мексике ту силу, которая предоставит американскому бизнесу больше прав. Еще в 1914 году сам Вилья получил от американского консула в Веракрусе Силлимэна (позднее тот стал неофициальным представителем при Каррансе) секретное письмо, в котором США обещали ему официальное признание в обмен на выполнение ряда условий. В частности, Вилья должен был предоставить американскому флоту право использовать базу в бухте Магдалена (того же некогда требовали и от Порфирио Диаса) и отдавать предпочтение американским компаниям при выдаче лицензий на добычу нефти. Вилья посоветовался с Сапатой, и тот дал своему партнеру полную свободу рук в торге с американцами. Однако условия Силлимэна были настолько кабальными, что Вилья на письмо не ответил. К тому же он вовсе не был уверен, что консул говорит от имени президента Вильсона.

Еще больше разозлили Вилью действия уже упоминавшегося выше Кановы, которому он поначалу доверял. Во время своих переговоров Сапата и Вилья решили казнить бывшего губернатора столичного федерального округа Итурбиде, руководителя столичной полиции и помещика, жестоко обращавшегося со своими пеонами. Канова узнал об этом и решил вывезти Итурбиде в США в своем купе, ссылаясь на дипломатическую неприкосновенность (приговоренный дал американскому дипломату взятку 5 тысяч долларов). Однако солдаты Вильи все же попытались арестовать Итурбиде – потомка мексиканского президента начала XIX века, объявившего себя императором и свергнутого народом. Тот выпрыгнул в окно и добрался до США. Там он, естественно, сразу вошел в контакт с тем человеком, который его когда-то и назначил, – с генералом Уэртой. Вполне вероятно, что Канова видел на посту временного президента Мексики именно консерватора Итурбиде. Последний обещал, что в обмен на кредит в 500 миллионов долларов новое консервативное мексиканское правительство предоставит США полное право контроля над своими таможнями.

Все эти планы только показывают, насколько Канова при всем своем опыте и знании испанского языка не понимал свершившихся в Мексике кардинальных перемен политического ландшафта. Ни Карранса, ни Вилья при всей своей взаимной вражде не допустили бы возвращения к власти одиозных фигур эпохи Порфирио Диаса или Уэрты. Но главное, что такое развитие событий было абсолютно неприемлемо для подавляющего большинства мексиканцев, твердо стоявших на стороне революции, пусть в виде ее многочисленных фракций. Слово «реакционер» к тому времени стало в Мексике ругательным.

Однако Канова, несмотря на прохладное отношение Вильсона к его прожектам, добился поддержки гораздо более консервативного министра внутренних дел США Лейна, благоволившего американскому нефтяному бизнесу, и встретился с Анхелесом. Но тот категорически отказался сотрудничать с такими фигурами, как Итурбиде, Феликс Диас или Мондрагон. Тогда Канова решил отправить к Вилье нового эмиссара, бизнесмена и бывшего адвоката с сомнительной репутацией Киди. Канова полагал, что после сокрушительных поражений от Обрегона Вилья станет посговорчивее.

В сентябре 1915 года Киди добрался в Чиуауа и быстро добился встречи с Вильей (раньше он уже имел с командиром «Северной дивизии» «деловые отношения»). Киди предложил Вилье полное признание со стороны США, если тот назначит консервативное правительство в соответствии с пожеланиями Кановы. Вилья отказался, хотя и был на грани поражения. Сомнительно, чтобы Канова опять действовал от имени Вильсона. Однако Лейн и американские нефтяные бароны ненавидели Каррансу и надеялись, что неопытный Вилья станет игрушкой в руках американского бизнеса, тем более если командира «Северной дивизии» свяжет по рукам и ногам консервативное правительство.

Вилья понял, что американцы хотят сделать из Мексики протекторат. Его отношения с США еще больше ухудшились, в том числе и под влиянием экономических факторов. По мере того как Обрегон наносил Вилье все новые и новые поражения, падал и курс вильистских денег. Даже в Чиуауа многие торговцы не хотели больше их принимать. Истощались и ресурсы для закупки в США боеприпасов. Поголовье скота, который служил главным экспортным товаром вильистской зоны, резко сократилось за время войны. До Селайи Вилья очень осторожно относился ко всем американским предприятиям в Мексике, однако перед лицом тотального поражения он стал требовать налоги и различного рода платежи и с американцев. Так как во время революции американские предприниматели закрыли многие свои горнодобывающие предприятия, Вилья немедленно приказал открыть их (чтобы потом обложить налогами), пригрозив в противном случае конфискацией. Тем не менее вплоть до осени 1915 года американскому представителю при штабе Вильи Каротерсу и различного рода специальным посланникам удавалось отговаривать командира «Северной дивизии» от реализации его планов на практике. Все еще надеясь, что США не признают Каррансу, Вилья шел на уступки.

Когда в августе 1915 года США при поддержке ведущих латиноамериканских государств из группы АВС потребовали от всех мексиканских противоборствующих сторон прекращения боевых действий и заключения компромиссного соглашения, Вилья направил в Вашингтон генерала Анхелеса с миссией ни в коем случае не допустить признания Каррансы.

Анхелес пользовался в американском истеблишменте очень высокой репутацией, и многие в США видели в нем идеальную кандидатуру на пост президента Мексики. Он был революционером, но одновременно умеренным и тактичным политиком. В июне 1915 года госсекретарь США предлагал президенту Вильсону оказать Анхелесу политическую поддержку. В июле Вильсон всерьез размышлял над тем, чтобы предложить именно Анхелеса в качестве компромиссного кандидата для всех враждующих сторон. К этому его побуждали, в частности, неоднократные высказывания самого Анхелеса, отзывавшегося о Вильсоне в восторженных тонах.

Однако в августе 1915 года, после поражения Вильи при Агуаскальентесе, Вильсон не решился принять Анхелеса, чтобы не дать Каррансе повода упрекнуть себя в пристрастности. Тем не менее посланца Вильи приняли начальник генерального штаба Скотт и министр внутренних дел Лейн. Скотт не скрывал своего восхищения от этой встречи и обещал содействовать успеху миссии Анхелеса всеми доступными ему средствами. Лейну Анхелес рекомендовал поддержать в Мексике правительство во главе с членом бывшего кабинета Мадеро, чтобы подчеркнуть преемственность и легитимность власти. В качестве конкретной кандидатуры он предложил Васкеса Тагле, который после убийства Мадеро не примыкал ни к одной из противоборствующих фракций. Если Карранса не согласится, США следует, по мысли Анхелеса, ввести против него эмбарго на поставки оружия и боеприпасов. Нового президента утвердит обновленный Конвент. Причем фракция Каррансы назовет тех своих противников, которые должны быть исключены из членов Конвента. То же самое в отношении сторонников Каррансы сделают и его противники. Соответственно, в Конвенте останутся наиболее приемлемые для обеих сторон депутаты.

Лейн направил меморандум о своей беседе с Анхелесом Вильсону. Но в августе 1915 года американский президент уже был уверен, что Карранса одержит военную победу и его признание неминуемо. Задача американской дипломатии теперь состояла в том, чтобы в обмен на признание добиться от Каррансы наибольшего количества уступок в политической и экономической сферах.

Лейн ухватился за Анхелеса еще и потому, что в июне 1915 года рухнул еще один, консервативный вариант развития мексиканской политической драмы.

24 июня из Нью-Йорка отбыл Викториано Уэрта. Он якобы направился в Калифорнию, но обмануть наружное наблюдение американской секретной полиции ему не удалось: за Уэртой следили постоянно с тех пор, как он вступил на территорию США. Госдепартамент поручил Министерству юстиции не допустить перехода Уэртой мексиканской границы. А именно это и собирались сделать Уэрта с Ороско, встретившись на железнодорожном вокзале – конечно, не в Калифорнии, а в небольшом городке Ньюмэн, штат Нью-Мексико. Ороско встретил генерала у поезда, и оба они были немедленно арестованы спецгруппой из федеральной полиции, пограничной стражи и солдат регулярной армии. Однако мэр города Эль-Пасо, в тюрьму которого перевели задержанных, попросил доставить их на военную базу Форт-Блисс. Градоначальник опасался, что арестантов могут отбить, к тому же не совсем понимал, за что, собственно, арестовали Уэрту и Ороско. На самом деле Министерство юстиции США по просьбе госдепартамента должно было либо добыть данные о незаконной политической деятельности Уэрты, либо продержать его в тюрьме до депортации из страны как нежелательного иностранца.

Обоих мексиканцев выпустили из тюрьмы под сравнительно небольшой залог (конкретных доказательств их преступной деятельности не нашлось) и поместили фактически под домашний арест. Однако 3 июля Ороско выпрыгнул из заднего окна дома, где их содержали, и, обманув бдительность стражи, скрылся. Уэрту вновь арестовали. И, если при первом аресте к бывшему главе государства отнеслись уважительно, то теперь его посадили в общую камеру с обычными преступниками. Генерал, понимая, что из тюрьмы он уже вряд ли выйдет, терял интерес к жизни. Приехавшая поближе к нему семья была довольно бесцеремонно обыскана, что вызвало письменный протест заключенного Уэрты.

1 сентября 1915 года техасские газеты сообщили, что Ороско и четверо его спутников были убиты полицией штата Техас, когда они расположились на отдых в каньоне Грин Ривер. Причем мексиканцев даже не пытались захватить в плен. Чтобы как-то оправдать стрельбу без предупреждения – ведь Ороско все-таки имел чин генерала соседнего государства, – американцы распространили слух, что эмигрантов приняли за особо опасных похитителей скота. Новость о смерти соратника сильнейшим образом потрясла Уэрту. Он стал много пить. Здоровье его ухудшалось день ото дня, его выпустили из тюрьмы для лечения, и 13 января 1916 года бывший временный президент Мексики умер от цирроза печени после перенесенной операции.

В начале осени 1915 года положение Вильи еще больше ухудшилось. 4 сентября пришлось очистить Салтильо – последний опорный пункт вильистов на северо-востоке Мексики. 19 сентября «Северная дивизия» начала эвакуацию из города своей «боевой славы», Торреона. 28 сентября город был занят войсками каррансистского генерала Мургуи. Вилья рассчитывал на какое-то время укрепиться в своем родном Чиуауа. Он все-таки надеялся, что американцы заставят Каррансу пойти на компромисс.

Между тем уже и в Чиуауа стало проявляться недовольство властью еще недавно столь популярного здесь военачальника. Все бизнесмены ждали неминуемого прихода каррансистов. Если раньше вильистские деньги не только активно ходили по всей Мексике, но и копились на «черный день», то теперь их совсем отказывались принимать. Рабочие и солдаты самой же «Северной дивизии» требовали выплаты жалованья в долларах или золоте. Ни того ни другого у Вильи не было. Однако он все же издал декрет, заставлявший горнорудные компании платить своим рабочим в долларах. У американских хозяев этих компаний доллары, конечно же, были, но и они ждали смены власти и не собирались выполнять указы Вильи, дни которого, казалось, уже сочтены. Тем не менее декрет вызвал зависть к горнякам жеолезнодорожников, которые, пригрозив забастовкой, потребовали той же привилегии и для себя.

Вилья не хотел верить, что его деньги теряют в стоимости из-за его же собственных военных поражений. Он полагал, что финансисты и коммерсанты Чиуауа занимаются целенаправленной спекуляцией, подрывающей покупательную способность вильистской валюты. В столице штата Сьюдад-Чиуауа Вилья посадил самых преуспевающих торговцев в тюрьму на 48 часов и приказал не кормить их, чтобы узники почувствавали на своей шкуре страдания бедных и голодающих соотечественников. Он издал указ о принудительной высылке за границу всех торговцев-иностранцев, чтобы «они искали золото там». С оглядкой на американцев этот декрет был отменен, однако Вилья все же конфисковал товарные запасы многих местных и иностранных торговцев, после чего эти товары были проданы по низким ценам в Чиуауа и Торреоне.

Но все эти шаги, конечно же, не могли остановить падения покупательной стоимости вильистской валюты. Плохо было и с «твердой валютой» Чиуауа – скотом. Американцы по-прежнему были готовы его закупать и даже несколько ослабили свои меры санитарного контроля. Однако самого скота почти не осталось, ведь за счет асиенд мексиканского севера уже два года кормились многотысячные армии. Так как основная масса поголовья экспортировалась в обмен на боеприпасы, цены на которые сильно выросли после начала Первой мировой войны, в самом Чиуауа мясо во многих местах исчезло из употребления. Начался голод.

Отчаяние и моральное разложение охватили «Северную дивизию». Во время войны с Уэртой это была спаянная боевая единица, состоявшая в основном из уроженцев Чиуауа и слепо доверявшая своему командиру, который вел их от победы к победе. В 1915 году в дивизию влились много уроженцев с юга и центра страны, которые просто рассчитывали на скорую победу над Каррансой и ждали в качестве наград земельных участков. Кровопролитные и неудачные битвы весны и лета 1915 года привели к сильному дезертирству именно в рядах недавнего пополнения. Эти люди, как правило, не имели твердых политических взгладов, и Карранса был для них в целом приемлемой альтернативой. Перед уходом из поредевшей армии Вильи многие солдаты напоследок занимались откровенным грабежом, что подрывало репутацию «Северной дивизии», ранее известной своей образцовой дисциплиной.

Но от Вильи отрекались и целые воинские формирования, например бойцы Панфило Натеры, с которым вместе он в 1914 году штурмовал Торреон. Теперь Натера перешел на сторону Каррансы. В начале сентября 1915 года Вилья получил письмо от брата покойного президента Рауля Мадеро, который имел чин генерала «Северной дивизии». Мадеро раньше уже писал губернатору Соноры Майторене, что Вилья после поражения под Селайей и Леоном стал непредсказуемым человеком и постоянно ссорится со своими генералами. Теперь Мадеро решил открыть глаза самому Вилье. Он писал, что солдаты устали и больше не хотят воевать, так как не видят ни малейшей перспективы победы. Причина этого состояния кроется в том, что народ Мексики устал от войны. Единственным выходом для Вильи, по мнению Рауля Мадеро, был немедленный роспуск своих войск и отказ от борьбы.

Написав такое письмо, Мадеро бежал в США и уже оттуда через три недели снова настоятельно рекомендовал Вильи уйти в отставку со всех постов. Его новое предложение чем-то предвосхищало известный лозунг Троцкого: «Ни мира, ни войны, а армию распустить». Мадеро предлагал именно распустить армию, но Каррансу не признавать и его генералам не сдаваться. Непонятно, что должны были делать при таком варианте бойцы и командиры Вильи. Ведь Обрегон считал их предателями и прислужниками реакции, а это часто означало расстрел без суда.

Вместе с Раулем Мадеро армию Вильи покинул и другой брат бывшего президента – Эмилио, тоже являвшийся генералом «Северной дивизии». Справедливости ради надо отметить, что только очень немногие из бывших военачальников Вильи прямо перешли на сторону Каррансы.

Анхелес вернулся из США и доложил о скромных результатах своей миссии. В начале сентября 1915 года американские представители стали сообщать, что Вилья, по-видимому, за что-то злится на Анхелеса и жизнь генерала в опасности. Начали открыто критиковать Анхелеса и многие военачальники Вильи, никогда в душе не доверявшие бывшему генералу федеральной армии. Теперь именно на Анхелеса хотели взвалить вину за катастрофические поражения от Обрегона. Сам Анхелес в сентябре сообщал Каротерсу что он боится американской военной интервенции и если единственным средством ее предотвращения является признание Каррансы, то это придется сделать. К тому времени Анхелес уже и для Вильи не видел иной альтернативы, чем отказаться от борьбы и покинуть страну. 13 сентября Вилья приказал Анхелесу срочно прибыть в Торреон. Американцы опасались физической ликвидации генерала. Однако с ним ничего не произошло, более того, казначей Вильи, его брат Иполито выплатил Анхелесу причитавшееся ему жалованье, и тот 24 сентября переселился в США. Находясь там, Анхелес не сказал против своего бывшего командира ни одного плохого слова. Отставной генерал был человеком честным, а поэтому жил в США очень скромно (денег в «Северной дивизии» он не скопил). При финансовой помощи Майторены он купил небольшое ранчо в Техасе недалеко от мексиканской границы и занялся скотоводством.

Особенно потрясло Вилью предательство Томаса Урбины, которого он знал еще со времен своей бурной молодости. Когда они вместе скрывались от полиции и Урбину ранили, Вилья выходил его. Урбина был человеком, мягко говоря, практичным и не забывал о собственном кармане ни при каких обстоятельствах. Он управлял асиендой «Лас Нивес» от имени «Северной дивизии», присваивая половину доходов. Вилья знал это, однако до поры до времени закрывал глаза на махинации старого друга. Когда Джон Рид расспрашивал простых крестьян об Урбине, то слышал самые разные отклики: от «удачливый делец» до «пули отскакивают от него, как дождевые капли от сомбреро». Рид заметил, что на фронт генерал Урбина со «своей» асиенды не слишком рвался.

Когда военное счастье переменилось, Урбина спрятал в колодце на асиенде 54 золотых слитка, собрал множество ювелирных украшений и стал готовиться к бегству за границу. Вилья после поражений 1915 года стал очень подозрительным, почти во всех былых соратниках видя предателей. Командир «Северной дивизии» и раньше всегда опасался за свою жизнь. На приемах (балы и танцы Вилья очень любил) он часто менялся тарелками со своими соседями. Китайцев Вилья не жаловал, как говорили, за то, что как-то отравился в китайском ресторане. И вот теперь до него дошли слухи об измене Урбины. Вилья немедленно приказал ему выдать начальника штаба Барбоа, который был замешан в нескольких расстрелах без суда. Урбина отказался. Тогда Вилья тайно окружил его асиенду и после упорного ночного боя раненый Урбина был захвачен в плен. Давние друзья долго говорили о чем-то один на один. После этого Фьерро было поручено отконвоировать бывшего генерала Урбину в штаб. Естественно, по пути Фьерро расстрелял своего пленника.

Вилья поручил одному из офицеров найти спрятанные Урбиной сокровища («Северной дивизии» тогда очень нужны были деньги). Офицер слитки действительно обнаружил, но сдал их каррансистам.

Пока Вилья терпел поражение за поражением, единственным светлым пятном на мрачном военном горизонте вооруженных сил Конвента был генерал Буэльна, который продолжал бить каррансистов в своем родном штате Тепик. Буэльна был единственным студентом, ставшим за время революции генералом. Его военные таланты проявлялись, в частности, в том, что без постоянного притока оружия и боеприпасов ему удавалось наносить поражения войскам Каррансы, численно превосходящим его собственные силы. Однако и Буэльна бежал в США, причем по пятам за ним гнался отряд Вильи, получивший приказ расстрелять очередного предателя. Как и Анхелес, Буэльна был честным человеком. У него не хватило денег даже на покупку маленького ранчо, поэтому бывший генерал приобрел ресторанчик в Эль-Пасо. Но дела его шли плохо: Буэльна не мог отказать ни одному эмигранту из Мексики в бесплатном обеде. Через несколько лет он вернулся в Мексику и был убит во время мятежа против Обрегона, ставшего к тому времени президентом страны.

Осенью 1915 года, несмотря на предательство генералов и дезертирство рядовых, Вилья строил планы новой военной кампании. Прежде всего он приказал разрушить железнодорожные пути, ведущие из Чиуауа на юг, чтобы замедлить продвижение преследовавших его каррансистов. Получив таким образом временную передышку, Вилья решил вместе со всей своей армией, к тому времени сократившейся до 12 тысяч бойцов, перейти в Сонору. Там отряды его союзника Майторены по-прежнему блокировали на границе в районе города Агуа-Приэта отряд сторонников Каррансы: три тысячи человек под командованием Кальеса. Вилья предполагал разгромить Кальеса и, пополнив свои ряды индейцами яки (именно из этих воинственных людей в основном состояли отряды Майторены), двинуться вдоль тихоокеанского побережья на юг, повторяя маршурут Обрегона образца 1913-1914 годов. По пути к Вилье, по его замыслу, должны были присоединиться разрозненные отряды сторонников с тихоокеанского побережья. Кроме того, победа в Соноре призвана была поднять боевой дух армии и обеспечить приток добровольцев. Добравшись до Мехико, Вилья рассчитывал вместе с Сапатой взять столицу штурмом.

Сонора привлекала Вилью и по экономическим соображениям. Этот штат практически не затронула гражданская война. Имея протяженную границу с США, Сонора по-прежнему экспортировала на север продукцию горнодобывающей промышленности. Вилья хотел за счет этих ресурсов наконец выплатить своим солдатам достойное жалованиье. Вдобавок Сонора не имела железнодорожного сообщения с остальной страной, и Вилья полагал, что армия Обрегона сможет добраться туда не скоро.

Все эти планы были вполне разумны, но они не нравились Майторене. Роке Гонсалес Гарса писал Майторене, что «Северная дивизия» деморализована и может представлять опасность для населения Соноры. Кроме того, Майторена был человеком консервативным и опасался, что в Соноре Вилья продолжит практику принудительных кредитов среди тамошнего крупного бизнеса, а также начнет проводить аграрную реформу. Ранее Вилья уже предлагал самому Майторене начать раздел крупных поместий, но тот отказался. Поэтому перед приходом «Северной дивизии» Майторена бежал в США. Своим генералам он дал указание уклониться от похода вместе с Вильей на юг. Если Вилья начнет уж очень сильно настаивать, армия Майторены должна быть распущена и разбита на мелкие партизанские отряды. После бегства Майторены Вилья и его объявил предателем, однако без армии губернатора Соноры рушился весь план его кампании. Все-таки Вилью объединяла с Майтореной ненависть к Обрегону.

9 октября 1915 года конференция ведущих латиноамериканских стран в Вашингтоне высказалась за признание Каррансы. Вилья из последних сил пытался предотвратить дипломатическое признание своего противника. Он дал интервью американской газете «Эль-Пасо Морнинг Таймс» (скорее всего, не предполагая, что это будет его последнее интервью прессе США). Вилья признал, что последний месяц был самым трудным в его жизни и он страшно устал. Однако он, Вилья, никогда не сомневался в своем деле, деле «свободы, человеческой свободы и справедливости… Я тоже был жертвой угнетения… Я очень глубоко ощущал это. Даже когда находился в тюрьме. Я торжественно поклялся, что убегу, атакую эту систему и жестоко накажу ее, так жестоко, насколько смогу».

Признал командир «Северной дивизии» и свою вину за недавние поражения. Это произошло из-за недостатка общей культуры и образования. Он, Вилья, не испытывает вражды к простым солдатам армий Каррансы (к тому времени у каррансистов под ружьем были около 100 тысяч человек). Их обманули. Основным виновником братоубийственной войны Вилья назвал богатые классы, отстаивавшие свое экономическое могущество. Он предупредил американцев, что признание Каррансы не принесет мира и спокойствия Мексике. Одна революция будет сменяться другой (прогноз оказался абсолютно верным). Вилья сказал, что не понимает, почему американцы выбрали именно Каррансу, который до сих пор демонстрировал по отношению к ним в лучшем случае холодную вежливость, и заявил, что никогда не покинет Мексику, даже временно. «Мексика – это моя страна. Я сейчас в Сьюдад-Хуаресе, но это самое северное место, до которого я добрался. Отсюда я не убегу. Я буду жить и буду сражаться».

На следующий день после этого интервью, 19 октября 1915 года США де-факто признали правительство Каррансы. Теперь с юридической точки зрения Вилья и Сапата превращались в мятежников. Если Карранса имел полное право на закупку в Америке оружия и боеприпасов, то такого рода поставки его противникам отныне становились незаконными.