Народ майя

Автор: Альберто Рус. Перевод с испанского Э. Г. Александренкова

Предисловие

В один из жарких июньских дней 1952 г. по крутой, усыпанной щебнем лестнице, ведущей на плоскую вершину многоярусной пирамиды, которая затерялась среди руин древнего города Паленке в сельве мексиканского штата Чьяпас, медленно поднималась небольшая группа людей. Там, наверху, на фоне бездонного неба и быстро бегущих облаков гордо «парил» изящный белоснежный храм с узорчатым гребнем на крыше. Но вот последние ступени преодолены, и люди, еще не переведя дух после тяжелого подъема, остановились на краю плоской площадки. Отсюда, почти с 23-метровой высоты, открывался изумительный вид на весь древний город, история которого насчитывала без малого десять столетий. Он существовал с конца 1-го тысячелетия до н. э. по конец 1-го тысячелетия н. э.

Расцвет Паленке приходится на V-VIII вв. н. э. Его правители не раз покрывали себя славой на полях сражений. Его архитекторы воздвигали высокие пирамиды и храмы, строили многокомнатные каменные дворцы. Его жрецы изучали небесный свод, проникнув в глубокие тайны мироздания. Его художники и скульпторы воплотили в камне и алебастре свои бессмертные идеалы. Но в конце 1-го тысячелетия н. э. Паленке приходит в упадок. Внутренние неурядицы и нашествие воинственных племен извне подточили его жизненные силы, и город погиб, а его безмолвные руины поглотила сельва.

Паленке был открыт уже в наши дни. Здесь побывали путешественники и ученые из многих стран Европы и Америки. Но самый значительный вклад в исследование истории города внес мексиканский археолог Альберто Рус Луилье, с 1949 г. возглавлявший крупную археологическую экспедицию Национального института антропологии и истории Мексики, занимавшуюся раскопками Паленке. Мы не знаем наверняка, о чем именно думал он тогда, 15 июня 1952 г., стоя на вершине пирамиды «Храма Надписей». О былом ли величии древнего города, или о тех неимоверных трудностях, которые пришлось преодолеть ему и его коллегам на пути к заветной цели? Правда, теперь все это осталось позади. Еще одно последнее усилие — и многовековая тайна пирамиды будет раскрыта.

А началось все это ровно четыре года назад, когда Альберто Рус, выбирая объект для будущих исследований, обратил внимание на почти неизвестный до того архитектурный памятник — «Храм Надписей». После первого же осмотра ученый заметил, что пол этого трехкомнатного здания в отличие от полов других храмов Паленке сложен из больших каменных плит. Одна из них имела по краям несколько отверстий, заткнутых каменными пробками. Видимо, отверстия предназначались для поднятия и опускания плиты.

И действительно, подняв плиту и начав раскопки, А. Рус вскоре обнаружил начало туннеля и несколько ступеней каменной лестницы, ведущей вниз, в глубину гигантской пирамиды. Но туннель и лестница были плотно забиты глыбами камня, щебнем и землей. Для преодоления этой неожиданной преграды потребовалось четыре сезона тяжелого и кропотливого труда. В конце концов коридор уперся в какую-то подземную камеру, вход в которую преграждала необычная, но весьма надежная «дверь» — гигантский треугольный камень весом более тонны. У входа в камеру в неком подобии гробницы лежали плохо сохранившиеся скелеты пяти юношей и одной девушки, погибших насильственной смертью. Искусственно деформированная лобная часть черепа и следы инкрустаций на зубах говорили о том, что это не рабы, а представители знатных майяских фамилий, принесенные в жертву по какому-то особенно важному и торжественному случаю. Только теперь Русу стало наконец ясно, что все потраченные усилия не были напрасными. Он стоял на пороге выдающегося археологического открытия.

15 июня 1952 г. рабочие сдвинули с места массивную треугольную дверь, и ученый с волнением вступил на порог просторного подземного помещения. «Я вошел в эту таинственную комнату, — пишет А. Рус, — со странным чувством, естественным для того, кто впервые переступает порог тысячелетий. Я попытался увидеть все это глазами жрецов Паленке, когда они покидали склеп. Мне хотелось услышать под этими тяжелыми сводами последний звук человеческого голоса. Я стремился понять то загадочное послание, которое оставили нам люди столь далекой эпохи».

Затем яркий свет ручного электрического фонаря прорезал сумрак подземелья, и археолог на мгновенье потерял дар речи, пораженный увиденным. «Из густого мрака, — вспоминает он, — неожиданно возникла картина фантастического неземного мира. Казалось, что это большой волшебный грот, высеченный во льду. Как бахрома огромного занавеса висели изящные фестоны сталактитов. А сталагмиты на полу выглядели, словно капли гигантской оплывшей свечи. Гробница напоминала заброшенный храм. По ее стенам шествовали скульптурные фигуры из алебастра. Потом мой взор упал на пол. Его почти полностью закрывала огромная, прекрасно сохранившаяся каменная плита с рельефами…»

Гробница имела 9 м в длину и 4 м в ширину. Посередине ее стоял массивный каменный саркофаг, закрытый сверху огромной плитой с резными изображениями и иероглифическими надписями. Внутри саркофага находился скелет рослого мужчины средних лет, сплошь усыпанный массой драгоценных нефритовых украшений. На лицевой части черепа лежала изящная мозаичная маска из нефрита и раковин, видимо воспроизводящая внешний облик умершего.

Сомневаться больше не приходилось. Перед Русом покоились останки одного из могущественных правителей древнего города.

Открытие царской гробницы в Паленке стало крупным событием в американской археологии. Впервые на территории майя нашли пышное погребение в каменном саркофаге с великолепными скульптурными украшениями. Кроме того, удалось доказать, что древние мексиканские пирамиды использовались не только как основания для храмовых зданий, но и как места для погребения внутри их наиболее знатных и почитаемых членов общества. Без всякого преувеличения можно сказать, что это был не только триумф археологической науки в целом, но и личный триумф мексиканского исследователя.

Но до этого кульминационного момента в своей карьере Альберто Рус Луилье успел пройти долгий и тернистый путь (1906-1979).

Он родился в Париже. Отец его был кубинцем, мать — француженкой. До 1930 г. жил во Франции. Затем по настоянию отца отправился на Кубу для того, чтобы продолжить свое образование в Гаванском университете. Однако очень скоро молодой студент попадает в самую гущу политических событий, происходивших в кубинской столице в те годы. Он активно участвует в студенческих выступлениях против диктатора Мочадо. Его арестовывают и насильственно высылают в Мексику. Эта страна стала для Альберто Руса второй родиной. Здесь он закончил в 1940 г. Национальную школу антропологии и истории в Мехико и получил диплом археолога. Здесь он под руководством известного мексиканского ученого Альфонса Касо сделал и свои первые шаги в археологии. С тех пор и началась интенсивная научно-исследовательская деятельность молодого Руса. Он стал вести широкие археологические раскопки в зоне майя — в Чьяпасе, Кампече и на Юкатане.

В 1959 г. А. Рус возглавил организованный им семинар, а с 1970 г. и Центр по изучению культуры майя при Национальном автономном университете в Мехико. В 1977 г. его назначают директором всемирно известного Национального музея антропологии.

Прогрессивный ученый, демократ и гуманист, А. Рус Луилье всегда решительно выступал против псевдонаучных и реакционных воззрений в археологии, от каких бы высоких авторитетов они ни исходили. Он, как и многие мексиканцы, сразу же принял и поддержал социалистическую революцию на Кубе. А. Рус неоднократно посещал эту страну, читал лекции в Гаванском университете, помогал готовить кадры специалистов по археологии и истории Латинской Америки. А. Рус был хорошо знаком и с советскими исследованиями о древних майя, высоко их ценил и всячески способствовал их пропаганде в научном мире путем издания статей советских авторов на страницах ежегодника «Исследования по культуре майя» (главный печатный орган Центра по изучению культуры майя).

Перу ученого принадлежит свыше 130 книг, статей и публикаций, наиболее значительные из которых «Кампече в археологии майя» (1945), «Цивилизация древних майя» (1968), «Погребальные обряды древних майя» (1969), «Храм Надписей в Паленке» (1973) и, наконец, «Народ майя: вчера и сегодня» (1981).

Предлагаемая вниманию советского читателя книга Альберто Руса Луилье «Народ майя», к сожалению, ставшая для него последней, — самая полная и всесторонняя работа по археологии, истории и этнографии индейцев майя на сегодняшний день. Автор использовал при ее написании не только результаты собственных исследований, но и достижения других ученых, как мексиканских, так и зарубежных.

Особое внимание уделяет Альберто Рус характеристике классической цивилизации майя (1-е тысячелетие н. э.) — периоду наивысшего расцвета культуры этого народа, который, хотя и привлекает уже более ста лет пристальное внимание ученых разных стран, до сих пор окружен множеством загадок и парадоксов.

И в самом деле: известно, что все великие цивилизации древности возникали и развивались в условиях сухого и теплого климата, в долинах крупных рек, чьи ежегодные разливы повышали плодородие почвы и создавали самые благоприятные возможности для земледелия. Так было в Месопотамии, Египте, Индии и Китае.

И только майя, словно бросая вызов судьбе, на века обосновались в негостеприимной центральноамериканской сельве, выстроив там свои белокаменные города. За 15 веков до открытия Америки Колумбом майя изобрели точный солнечный календарь и иероглифическую письменность, использовали в математике понятие нуля, уверенно предсказывали солнечные и лунные затмения. Они достигли поразительных успехов в архитектуре, скульптуре, живописи и изготовлении керамики. Но вместе с тем их орудия труда оставались крайне примитивными и изготовлялись только из дерева и камня. Майя не знали металлов, колесных повозок, плуга, вьючных и тягловых животных. Вся гигантская программа их архитектурного строительства была выполнена исключительно мускульной силой человека.

«Культура-загадка», «культура-феномен», «уникальное, ни с чем не сравнимое явление» — такими определениями награждают зачастую в своих трудах цивилизацию древних майя некоторые зарубежные ученые, пытаясь оправдать свое бессилие перед познанием истинного характера этой действительно выдающейся и самобытной цивилизации Американского континента.

Еще каких-нибудь 20-30 лет назад в работах самых авторитетных западных исследователей рисовалась вымышленная идиллическая картина жизни майяского общества: мирные земледельцы-общинники благоденствуют под отеческим присмотром правящей элиты — аристократов и жрецов, поставляя им продукты со своих полей и даровую рабочую силу для строительства храмов и дворцов. И все исключительно из глубокой любви к религии и ее служителям.

Эти авторы избегали писать о жизни простого народа — подлинного творца великолепной культуры, зато не уставали восхищаться духовным миром сановников и жрецов, сложностью их религиозных и философских воззрений, богатством познаний в области астрономии, математики и искусства.

Книга А. Руса, почти всю свою жизнь посвятившего изучению древних майя, выгодно отличается от названных выше работ глубиной и широтой содержания, четкостью теоретических и методических позиций. Убежденный материалист, он излагает историю майя в тесной связи с экономической и социально-политической структурой майяского общества, дает анализ классового состава последнего, отмечает его антагонистический характер и рисует близкую к действительности картину развития древнемайяской цивилизации: жестокие и кровавые порядки, которые принесло с собой нарождавшееся раннеклассовое государство, бесконечные войны с соседями из-за спорных земель; беспощадная эксплуатация основной массы населения — рядовых общинников, зависимых людей и рабов, чья жизнь проходила в тяжелом труде на полях и строительстве пирамид. Не менее важна и объективна характеристика современного положения индейцев майя в Мексике, Гватемале и Гондурасе, даваемая А. Русом в его книге. Он справедливо считает, что без коренного изменения социально-политического и экономического положения народа этих латиноамериканских стран трудно решить с демократических позиций и «индейский вопрос», то есть нельзя существенно улучшить жизнь индейцев.

Шаг за шагом раскрывает мексиканский ученый сложную картину былого великолепия погибшей цивилизации. Он тщательно анализирует ее хозяйственную основу — системы земледелия, ремесла, торговлю, технический потенциал (орудия только из дерева, кости и камня), организацию труда. Подробно разбирает А. Рус и различные типы поселений, существовавшие у майя в доиспанское время, — от крохотной деревушки до большого города. Затем следует всесторонняя характеристика социально-экономической структуры майяского раннеклассового общества. И наконец, завершают книгу разделы, посвященные религии, научным знаниям, искусству древних майя и положению их потомков в современном мире.

Уважая опыт и знания своих зарубежных маститых коллег, Альберто Рус, будучи истинным ученым, никогда не скрывал своего критического отношения к ряду высказанных ими положений и концепций. Так, в своей статье «Аристократия или демократия у древних майя?» (1964) А. Рус решительно выступил против идеализации этими авторами общества древних майя, против приписываемой ему демократичности строя, выборности и регулярной сменяемости всех постов и должностей, отсутствия антагонистических классов.

Не отрицая в принципе особых черт культуры древних майя и ее интеллектуальных и художественных достижений, А. Рус подчеркивает, что цивилизация майя была тесно связана с другими индейскими цивилизациями Мексики и Центральной Америки и имела ряд сходных черт с древними цивилизациями Старого Света (Египет, Месопотамия и т. д.).

В отличие от многих трудов западных майянистов главное действующее лицо в книге А. Руса не правящая элита, не жрецы, астрономы и философы, а сам народ, простые индейцы-труженики, руками и талантом которых и было создано все великолепие этой блестящей цивилизации древности.

Достойно уважения и то, что автор, преодолев существующие в буржуазной исторической науке предрассудки, обратился к работам К. Маркса, с тем чтобы полнее и глубже понять социально-экономическую структуру древнего общества.

Вместе с тем книга «Народ майя» содержит и ряд спорных положений, ошибок и неточностей. Большинство из них рассмотрено в специальных примечаниях в конце книги. Однако на некоторых особо важных и принципиальных вопросах следует, видимо, остановиться здесь.

Так, очень выборочно и неполно изложена в работе А. Руса история изучения культуры древних майя. Поэтому ниже дается краткий исторический очерк археологии майя.

До эпохальных путешествий Колумба жители Старого Света вообще не подозревали о том, что за голубыми просторами океанов обитает еще немалая часть человечества. Отдельные случаи доколумбовых плаваний в западное полушарие почти не отразились на знаниях древних географов и ученых. И первые надежные сведения о самобытных культурах американских индейцев появились лишь с началом европейской колонизации Нового Света — в XVI в. Испанские завоеватели, столкнувшись с наиболее яркими цивилизациями Американского континента (в Мексике и Перу), были поражены своеобразной культурой и необычайно высокими достижениями во многих областях знания — математике, астрономии, архитектуре и т. д. Сохранившиеся до наших дней письма, отчеты и воспоминания участников и очевидцев основных этапов конкисты — Кортеса, Берналя Диаса дель Кастильо, Альварадо и других — содержат немало ценных сведений о религии, быте и нравах коренного населения этих областей Нового Света.

Однако ни о каких настоящих исследованиях далекого прошлого индейцев в то время никто и не помышлял. Испанских завоевателей, занятых грабежом колоссальных богатств вновь открытого материка, вряд ли могли увлечь поиски истоков древних языческих цивилизаций. Выжженные солнцем нагорья и долины Центральной Мексики и Оахаки, сельва Гватемалы и покрытые колючим кустарником равнины Юкатана были усеяны тысячами безымянных холмов и руин. И в каждом из них могли скрываться свои Троя, Ниневия или Пергам. Но, ослепленные манящим блеском сказочных сокровищ ацтекских правителей, конкистадоры равнодушно проходили мимо тысячелетних следов индейской культуры, спеша скорее добраться до золотых кладовых Теночтитлана.

Наиболее развитые цивилизации Мексики и Центральной Америки того времени — ацтекская, миштекская и майяская — были вскоре уничтожены конкистадорами, а их богатое культурное наследие безжалостно вытравлено из памяти последующих поколений почти трехвековым колониальным гнетом.

Испанские власти постарались оградить свои американские владения от остального мира непроницаемой стеной всевозможных ограничений и запретов, своего рода «санитарным кордоном». Стоит ли после этого удивляться, что уже через 100-200 лет после конкисты сам факт существования в прошлом высокоразвитых индейских цивилизаций на территории Нового Света был почти полностью забыт. Их пришлось открывать заново уже в наше время. И решающую роль сыграла здесь археология. Причем важнейший ее раздел всегда составляла археология майя.

Со времен Колумба среди руин майяских городов успели побывать конкистадоры, священники, чиновники, путешественники и искатели приключений, географы, этнографы, археологи. И на каждого из них неизгладимое впечатление производила неповторимая и яркая культура этого древнего народа.

В 1576 г. испанский чиновник Диего Гарсиа де Паласио обнаружил в сельве на берегу реки Копан (в Гондурасе) величественные развалины какого-то древнего города. «Я со всем тщанием, — пишет он, — пытался выяснить у местных индейцев: нет ли в их древних преданиях сведений о людях, живших когда-то в этом городе. Но у них не оказалось книг с описанием их древней истории…» Подробный отчет о своей находке Гарсиа де Паласио направил императору Филиппу П. Но и сам монарх и его приближенные пропустили это сообщение мимо ушей.

В конце XVIII в. в глубине сельвы Чьяпаса (Мексика) был найден еще один древний город майя — Паленке (Название этого города, как и почти всех других городов древних майя, носит условный характер и дано испанскими колонистами или современными исследователями часто по каким-либо случайным признакам. «Паленке» (исп.) — «изгородь», «ограда», «огороженное место»), покинутый жителями еще в IX в. н. э. Собственно говоря, обнаружили город индейцы. Они-то и сообщили о таинственных белокаменных зданиях, затерявшихся в лесной чаще, местному священнику. А уже от него узнали о древних руинах и представители испанской администрации.

В 1773 г. Паленке посетил капитан Антонио дель Рио, который впервые обследовал центральную часть огромного города и кратко описал его наиболее выдающиеся архитектурные памятники. В 1822 г. отчет дель Рио был переведен на английский язык и издан в Лондоне. Но даже занимательный рассказ испанского офицера о своих открытиях в мексиканской сельве не вызвал заметного резонанса в ученых кругах Европы. Правда, именно эта книга вдохновила позднее американца Джона Ллойда Стефенса на поиски забытых городов майя. В 1839 г. он отправился в Гондурас на поиски Копана. Его сопровождал в этом смелом предприятии одаренный английский художник Фредерик Казервуд.

Шел XIX век — время величайших археологических открытий. И тот, кто имел хоть немного честолюбия и романтического воображения, спешил к берегам Средиземноморья и Ближнего Востока. Среди них были Шампольон, Ботта, Лэйярд, Шлиман — открыватели исчезнувших древних цивилизаций. Теперь их имена известны всему миру.

Однако американским древностям долго не везло. Многие ученые упорно считали тогда, что индейцы никогда не выходили в своем развитии за рамки варварства, и поэтому, дескать, искать в Новом Свете руины каменных храмов и дворцов — сущая бессмыслица. Заслуга Стефенса как раз в том и состоит, что он бросил смелый вызов этим устаревшим косным взглядам и, несмотря на все трудности и лишения, стоявшие на его пути, победил.

Он сумел побывать не только в Копане, но и в Паленке, Ушмале и добром десятке других заброшенных городов древних майя. Позднее Стефенс изложил результаты своих путешествий и открытий в увлекательной и яркой книге, а поразительно точные рисунки Ф. Казервуда придали ей документальную достоверность.

Учитывая тот огромный эффект, который произвели на ученых Европы и США находки Стефенса, можно с полным основанием утверждать, что именно он положил начало археологии майя.

По следам первопроходцев к руинам забытых майяских городов отправились другие путешественники и исследователи: француз Дезире Шарнэ, англичанин Альфред Моудсли, австриец Теоберт Малер, американцы Альфред Тоззер и Эдвард Томпсон. Эти экспедиции второй половины XIX в. открыли новую страницу в изучении культуры майя, показав всему миру оригинальный и яркий характер погибшей индейской цивилизации. И все же это было только начало. Планомерные археологические раскопки памятников древних майя начались только в 20-30-х годах нашего века. С тех пор научные учреждения и отдельные специалисты Мексики, США и некоторых европейских стран продолжают вести систематические исследования наиболее значительных городов майя: Копана, Киригуа, Вашактуна, Чичен-Ицы, Пьедрас-Неграс, Майяпана, Тикаля, Сейбаля, Бекана, Цибилчальтуна, Альтун-Ха, Лубаантуна и многих других.

Проблемы, загадки одна сложнее другой сопровождают нас на протяжении всего знакомства с культурой майя. Ирония судьбы состоит в том, что об этой величайшей цивилизации древности, о которой написаны горы книг и статей и которую изучают вот уже более ста лет, нам до сих пор известно ничтожно мало. Мы не знаем имен правителей, военачальников, жрецов и мыслителей майя. До сих пор не прочитаны до конца иероглифы, высеченные на многочисленных стелах, рельефах и алтарях.

Ученые не могут пока с уверенностью ответить даже на такие важнейшие вопросы, как происхождение классической цивилизации майя, особенности ее социально-экономической структуры, характер политического устройства и, наконец, причины драматической гибели майяских городов в конце 1-го тысячелетия н. э.

Не представляет в этом плане исключения и книга Альберто Руса. Вот почему те идеи и факты, которые приводит в своей работе мексиканский исследователь, явно нуждаются в дополнении и корректировке.

У истоков майяской цивилизации. В старинном эпическом повествовании «Пополь-Вух» майя-киче из горной Гватемалы есть рассказ о сотворении мира. В нем говорится, что руками великих богов в незапамятные времена были созданы земля, солнце, луна и звезды. Боги населили Землю различными растениями, животными и птицами, а затем сотворили из кукурузного теста первых людей — предков майя.

Во всей доиспанской литературе Америки это одно из немногих упоминаний о происхождении индейцев. Однако ни древние легенды, ни отдельные археологические находки пока не могут помочь нам пробиться сквозь ту пелену неизвестности, которой окутаны истоки древнейшей майяской цивилизации. И все же именно археология дает ученым путеводную нить, которая ведет к решению проблемы.

Если мы обратимся к наиболее ранним находкам, то увидим, что на большей части равнинной лесной зоны майя (полуостров Юкатан в Мексике и область Петен в Гватемале) первые следы пребывания человека появляются лишь в самом конце 2-го тысячелетия до н. э. В горных же районах майя (Чьяпас в Мексике и Гватемальское нагорье) имеются памятники, восходящие еще к периоду первоначального заселения Нового Света — к 12-10-му тысячелетиям до н. э.

Исходя из собственных данных, лингвисты подсчитали, что предки майя появились на нагорьях Чьяпаса и Гватемалы не позднее середины 3-го тысячелетия до н. э., то есть еще до образования на континенте самых древних оседлых земледельческих культур. Не исключено, что именно с этими племенами связано последовательное введение в хозяйство и распространение важнейших сельскохозяйственных растений доколумбовой Америки — некоторых разновидностей кукурузы, фасоли и тыквы.

Отсюда вполне логично было сделать вывод: на рубеже 2-го и 1-го тысячелетий до н. э. земледельцы майя, испытывая нехватку новых земель, спустились с нагорий и приступили к широкой колонизации почти безлюдных до того равнин на юге Мексики и севере Гватемалы.

Еще один поток переселенцев пришел в эти места, по мнению некоторых ученых, с запада, с южного побережья Мексиканского залива, из области загадочных ольмеков. Усилиями этих пришлых групп при продолжавшемся интенсивном и благотворном влиянии соседних народов и была якобы создана к рубежу нашей эры та блестящая цивилизация, которую мы называем классической культурой майя.

Однако новейшие археологические открытия в зоне майя заметно изменили эту стройную на первый взгляд гипотезу, внеся в нее существенные коррективы. Прежде всего выяснилось, что лесные равнинные области — ядро будущей майяской цивилизации — отнюдь не были безлюдными и заброшенными до прихода земледельцев-колонистов нагорий Чьяпаса и Гватемалы.

Широкие исследования археологов США на побережье Белиза (экспедиция, возглавляемая известным археологом Ричардом С. Мак Нейшем) выявили там десятки древних стоянок охотников, рыболовов и собирателей, относящихся к докерамическому и доземледельческому периоду от 9000 до 2000 г. до н. э.

При раскопках гигантской карстовой пещеры Лольтун на полуострове Юкатан (Мексика) под слоями обитания ранних земледельцев с керамикой около 2000 г. до и. э. удалось обнаружить почти метровое напластование со следами жизни людей докерамического периода — с характерными каменными орудиями для охоты.

Как известно, оседлый образ жизни и земледельческое хозяйство окончательно сформировались в Мезоамерике к началу 2-го тысячелетия до н. э. Во всяком случае в горных областях майя это было именно так. А что же происходило в лесной равнинной зоне на юге Мексики, в Белизе и на севере Гватемалы? Неужели первые земледельцы пришли туда только тысячу лет спустя, на рубеже 2-го и 1-го тысячелетий до н. э.?

В конце 70-х годов английский археолог Норман Хэммонд при раскопках древнего поселения Куэльо на севере Белиза совершенно неожиданно обнаружил в глубине земли почти трехметровый слой с ранней керамикой и остатками легких хижин из дерева и глины. А внушительная серия из более чем 30 радиоуглеродных дат позволила достаточно уверенно отнести время существования этого поселка земледельцев майя к 2000-1000 гг. до н. э.

Почему именно земледельцев? Потому что в ходе исследований были найдены многочисленные каменные зернотерки. Была найдена и сама кукуруза — в виде обуглившихся, почерневших от времени початков и зерен. И хотя мы не знаем точно, на каком языке говорили древнейшие обитатели поселка Куэльо, вся их материальная культура — формы керамики и лепных глиняных статуэток, характер жилищ, погребальный обряд — была, бесспорно, майяской. Она продолжала успешно развиваться и в последующие времена, вплоть до начала классического периода цивилизации майя.

Таким образом, процесс освоения лесной зоны предками майя выглядит сейчас куда более сложным, а время значительно более ранним, чем считалось прежде. Однако факт широкого переселения майяских земледельцев с гор на равнину в течение 2-го тысячелетия до н. э. пока никем серьезно не отвергается.

Все вышесказанное позволяет предполагать, что лесные равнинные области майя в целом были заселены и освоены не позднее конца 2 — начала 1-го тысячелетия до н. э. выходцами из горных районов: с запада (из Чьяпаса) и с юга (из Гватемалы, Сальвадора, Гондураса). Далее раннеземледельческая культура, принесенная предками майя в сельву Петена и Юкатана, развивалась самостоятельно. Именно на ее основе и сформировалась на рубеже нашей эры блестящая цивилизация классического периода. Это доказывается преемственностью в развитии ключевых элементов местной культуры: в керамике, архитектуре, погребальном обряде, мотивах искусства и т. д.

Однако это отнюдь не означает, что равнинные майя «взращивали» свою великолепную культуру в полной изоляции от внешнего мира. Напротив, этот процесс проходил в постоянном и творческом общении с соседями, родственными майя и во многих отношениях более развитыми, чем они.

Загадки майяского земледелия. Долгое время считалось, что майя испокон веков культивировали у себя самую примитивную форму земледелия — подсечно-огневую, которая требовала больших массивов свободной земли, поросшей лесом, и частой смены выжигаемых участков в связи с быстрым истощением плодородия почв. Такое земледелие, по подсчетам ученых, не могло обеспечить пищей сколько-нибудь значительное население. Как же в таком случае у майя появились многолюдные и процветающие города? Почему они существовали на одном и том же месте непрерывно в течение сотен лет? В результате последних исследований удалось установить, что подсечно-огневое земледелие майя при всех его внешних минусах не было столь примитивным и малоэффективным, как это представлялось на первый взгляд. Уже в глубокой древности жрецы разработали весьма совершенный солнечный календарь, точно регулирующий сроки основных земледельческих работ: вырубка леса, его выжигание, сев в начале сезона дождей, уход за посевами, уборка урожая. Майяские земледельцы путем длительных опытов и отбора сумели вывести гибридные, высокоурожайные сорта основных сельскохозяйственных пищевых культур — кукурузы, бобовых и тыквы. Наконец, ручная техника обработки небольшого участка в лесу и сочетание на одном поле посевов нескольких культур (например, кукурузы и фасоли) позволяло долгое время сохранять его плодородие. Кроме того, возле каждого индейского жилища имелся приусадебный участок с огородом и фруктовыми деревьями. Не требуя особого ухода, такое дерево, как рамон (хлебное дерево), давало множество питательных плодов, способствуя тем самым оседлому образу жизни рядового крестьянина-общинника.

Но и это еще не все. Сейчас уже твердо установлено, что майя в 1-м тысячелетии н. э. знали и другие, более интенсивные формы земледелия. На юге Юкатана и в Белизе на склонах каменистых холмов найдены искусственные земледельческие террасы с особой системой увлажнения почвы. В Петене и в бассейне реки Канделярии (штат Кампече, Мексика) археологи обнаружили следы орошаемого земледелия в виде каналов и так называемых приподнятых полей — искусственно сделанных длинных грядок земли, полузатопленных водами реки или озера.

Подобные земледельческие сооружения, весьма напоминающие знаменитые «плавучие сады» ацтеков («чинампы»), были способны давать огромные урожаи и практически обладали неистощимым плодородием. По подсчетам ученых, такое земледелие вполне успешно решило пищевую проблему в обществе древних майя, обеспечивая в среднем не менее 700 человек на 1 км2 площади. Все это во многом объясняет загадку «экономического чуда» одной из наиболее ярких цивилизаций доколумбовой Америки.

Древние майя: рабовладение, феодализм или азиатский способ производства. Альберто Рус Луилье в своей книге неизменно подчеркивает классовый антагонистический характер майяского общества, выделяя в нем четыре основные социальные группы: знать (духовную и светскую), торговцев, рядовых общинников и, наконец, рабов. Особенности социально-политической структуры цивилизации древних майя он пытается объяснить на основе концепции «азиатского способа производства», использовав для этой цели некоторые работы К. Маркса. А. Рус, так же как и большинство советских исследователей, считает, что древнемайяское общество весьма близко по характеру ранним государствам Ближнего Востока (Двуречье, Египет и др.). Вместе с тем мексиканский ученый, на наш взгляд, несколько преувеличивает роль религии в качестве важнейшей движущей силы в развитии классической цивилизации майя и неправильно считает основной формой местной государственности теократию, т. е. полное господство в обществе жреческой (духовной) элиты.

Поднятые в книге А. Руса вопросы относятся к числу важнейших и наиболее спорных проблем современной исторической науки. И это со всей очевидностью показали недавно прошедшие как в нашей стране, так и за рубежом среди ученых-марксистов дискуссии «об азиатском способе производства». Не имея возможности сколько-нибудь подробно осветить ход и результаты этих научных дебатов, отсылаю читателя к монографии В. Н. Никифорова, где достаточно полно и непредвзято излагается суть вопроса. Здесь же следует напомнить, что идея о наличии на Древнем Востоке особого «азиатского» способа производства, бесспорно, высказывалась классиками марксизма в ряде их ранних работ.

К. Маркс и Ф. Энгельс, изучая генезис капиталистического общества, естественно, не могли не заинтересоваться и теми странами, которые не вступили еще на путь развития капитализма, прежде всего восточными. К глубокому анализу истории Востока они приступили лишь с 1853 г. Используя научные данные тех лет, К. Маркс в рукописи «Формы, предшествующие капиталистическому производству» в предварительной форме изложил свои взгляды на особенности социально-экономической структуры восточных стран. В конце 50-х годов в предисловии к «Критике политической экономии» К. Маркс впервые дал четкую формулировку закономерной смены способов производства во всемирной истории: «В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации» . Для «азиатских» обществ, по мнению классиков марксизма, было характерно наличие замкнутых и самообеспечивающихся сельских общин, сильной государственной власти — в лице царя, деспота, правителя, стоящей над этими общинами, и отсутствие частной собственности на землю.

Однако после выхода в свет работ Г. Маурера, М. М. Ковалевского и особенно американского этнографа Л. Г. Моргана «Древнее общество», а также в результате изучения всех появившихся в 70-х годах научных материалов К. Маркс и Ф. Энгельс термин «азиатский способ производства» больше в своих трудах не упоминают. Позднее, анализируя процесс исторического развития, они пришли к выводу о том, что в докапиталистический период общество проходит три последовательные стадии развития, три формации: первобытнообщинную, рабовладельческую и феодальную.

В 60-х годах XX в. французские историки-марксисты в серии статей вновь вернулись к концепции «азиатского способа производства», как бы дав импульс новому этапу широких научных дискуссий по данной теме. «Азиатский способ производства», согласно Ж. Шено, характеризуется сочетанием производительной активности сельских общин и экономического вмешательства государственной власти, которая одновременно эксплуатирует общины и управляет ими. Коренное отличие азиатского деспотического государства, по его мнению, состоит в том, что оно само является организатором производства. Основное противоречие такого общества — не противоречие между классами, а противоречие между государством и общинами.

В итоге последовавших в конце 60 — начале 70-х годов оживленных научных дискуссий сторонникам «азиатского способа производства» так и не удалось сколько-нибудь убедительно доказать его реальное существование в странах Азии, Африки и Латинской Америки. Таким образом, прежняя «пятичленная» схема всемирного исторического процесса (первобытнообщинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, коммунизм) полностью сохраняет свое значение и с известными модификациями и уточнениями по-прежнему служит надежным теоретическим оружием в практической работе современного исследователя.

Большинство советских ученых-американистов считает общество древних майя раннеклассовым, принадлежавшим к рабовладельческой социально-экономической формации.

Вопрос о социальных порядках майя в классическую эпоху (1-е тысячелетие н. э.) — один из наиболее трудных и запутанных вопросов доколумбовой истории Америки. Это объясняется и необычайной сложностью самой проблемы, и скудностью источников, освещающих ее. Большинство зарубежных исследователей признают, что в III-IX вв. н. э. общество майя было классовым и что в майяских городах преобладала теократическая форма правления. Это означает, что во главе государства стояла могущественная каста жрецов, которой подчинялись все другие социальные слои и группы (светская знать, ремесленники, торговцы, земледельцы).

Однако недавно некоторые археологи и этнографы США выдвинули новую точку зрения, согласно которой у древних майя не было никаких антагонистических классов: каждый член общества мог быть избран со временем на любую, даже самую высокую государственную должность, а уровень жизни рядового землевладельца в целом почти не отличался от жреческого.

Есть мнение, что у майя в древности господствовали «феодальные порядки грубого и простого типа» .

Прежде чем ставить вопрос о возникновении классового общества у майя и о формировании государственной власти, необходимо, учитывая крайнюю малочисленность наших источников о классическом периоде, ясно представить себе характер уже сложившегося майяского общества и государства в X-XVI вв. н. э.

Это тем более полезно, что поздние этапы истории майя сравнительно полно освещены в испанских и индейских хрониках. Анализ археологических и письменных данных этой эпохи показывает, что к моменту появления в Новом Свете испанских завоевателей на территории майя существовало несколько небольших государств. Между этими государствами (или «провинциями», как их называют в испанских хрониках) велись бесконечные войны с целью захвата добычи и рабов.

Вся полнота власти внутри «провинции» сосредоточивалась в руках светского правителя — халач-виника. Его должность была наследственной. Кроме общего управления своим государством и руководства его внешней политикой халач-виник осуществлял верховную военную власть и исполнял некоторые религиозные функции. Помимо обширных плантаций фруктовых деревьев и какао, находившихся в полной собственности правителя и обрабатывающихся рабами и разного рода зависимыми людьми, он получал также дань с подвластного ему населения.

Судя по ранним хроникам в XVI в., общество майя было классовым. Оно разделялось на три больших класса: знать, общинников и рабов. Жрецы составляли особую прослойку внутри знати. «Жречество играло огромную роль в общественной жизни, так как в его руках были сосредоточены не только религиозный ритуал, но и научные знания и искусство. Верховный жрец, бывший советником халач-виника, назначал жрецов в селения, и те в свою очередь были советниками батабов» . Следовательно, жречество, несмотря на все свое влияние, не являлось единственной господствующей силой в обществе.

В целом социальный строй майя имеет много общего с древневосточным обществом на ранних этапах его развития (Шумер, Египет, Индия и др.). Как и на Древнем Востоке, мы находим у майя достаточно развитое рабовладение наряду с сохранением преобладающей роли общины, расслаивающейся на зажиточных и неимущих членов.

Для классического же периода (III-IX вв. н. э.) мы располагаем почти исключительно археологическими данными. Испанские и индейские источники хранят полное молчание относительно событий ранее X в., а многочисленные иероглифические тексты, высеченные на каменных рельефах, стелах и алтарях майяских городов, к сожалению, полностью пока не прочитаны. Естественно, что одного археологического материала для реконструкции характера государства древних майя явно недостаточно. Вот почему столь большое значение имеют ретроспективно рассмотренные здесь сведения письменных источников более поздней эпохи. Несмотря на свою специфику, социальные порядки майя классического периода в целом были близки тем, что существовали на полуострове Юкатан в XV-XVI вв.

Анализ археологических данных показывает, что уже с первых веков нашей эры у майя наблюдается значительное классовое расслоение. Величественные каменные храмы и дворцы резко контрастируют с убогими хижинами рядовых горожан и земледельцев. Пышные гробницы знати с драгоценными украшениями и человеческими жертвами, с одной стороны, и скромные могилы простого люда — с другой, красноречиво говорят о той глубокой социальной пропасти, которая отделяла правящую верхушку от остального населения.

В богатом классическом искусстве майя обращают на себя внимание довольно часто повторяющиеся мотивы. Речь идет об изображениях персонажей высокого ранга в пышных одеждах, вычурных головных уборах, с различными регалиями и атрибутами власти. На наш взгляд, это правители городов-государств — халач-виники. На светский характер этих лиц указывают такие атрибуты власти, как троны, скипетры, щиты, различные предметы вооружения. О том, что трон был непременной принадлежностью именно царя, лишний раз доказывает изречение из эпоса майя-киче «Пополь-Вух»: «Там же они достигли величия, там поместили свои блестящие троны и царские сиденья, и там распределили они полагающиеся почести среди царей» .

Многочисленные сцены триумфа на памятниках классического искусства майя (царь-победитель и т. д.) свидетельствуют о военном характере царской власти у майя. В то же время увеличенные размеры фигуры правителя по сравнению с остальными персонажами подчеркивают божественный характер и несокрушимую мощь царской власти. Если мы обратимся к искусству древних цивилизаций Старого Света, то без труда найдем там множество близких по характеру мотивов, причем некоторые из них сопровождаются надписями, не оставляющими никаких сомнений в назначении указанных предметов искусства — прославление власти правителя, царя, фараона. У майя, как и у народов Древнего Востока (Месопотамия, Египет, Индия, Китай), в эпоху становления классового раннерабовладельческого общества, видимо, существовала характерная форма государственного правления типа восточной деспотии. Ее особенностями были важная роль общины во всех сферах жизни и идеология обоготворения царя. Последняя служила мощным орудием порабощения рядовых общинников и подчинения их правящей элите аристократов и жрецов.

Загадки погибших городов. VII-VIII вв. — время наивысшего расцвета классической цивилизации майя, ее «золотой век». Правители многочисленных городов-государств ведут успешные боевые действия на западных и южных границах страны. Караваны вездесущих торговцев майя проникают в самые отдаленные уголки Мексики и Центральной Америки, вывозя оттуда зеленый камень нефрит, яркие перья тропических птиц, бобы какао, соль и обсидиан. Бурно развиваются различные ремесла, небывалой высоты достигает искусство. Казалось, ничто не могло угрожать благополучию этой великой страны.

Но происходит непонятное. К концу IX в. на большей части территории низменных лесных районов майя (Северная Гватемала, Белиз, Южная Мексика) жизнь в городах затухает или вовсе прекращается. Зодчие перестают строить новые храмы и дворцы. Скульпторы не возводят больше резных стел и алтарей с календарными датами. Прекращаются научные изыскания. Замирают многолюдные и шумные рынки. Приходят в запустение пышные царские дворцы.

«На священных алтарях, — пишет американский археолог Ч. Галленкамп, — не воскуривался больше душистый копал. На широких площадях умолкло эхо человеческих голосов. Города остались нетронутыми — без следов разрушений или перестроек, как будто их обитатели собирались вскоре вернуться. Но они не вернулись. Города окутало безмолвие… Дворы заросли травой. Лианы и корни деревьев проникли в дверные проемы, разрушая каменные стены пирамид и храмов. За одно лишь столетие заброшенные города майя оказались поглощенными сельвой» .

И действительно, на протяжении каких-нибудь 100-150 лет наиболее густо населенная и развитая в культурном отношении область Нового Света приходит в полный упадок. Этот неожиданный регресс в жизни древних майя доказывается прежде всего тем, что в конце 1-го тысячелетия н. э. в городах Южной Мексики и Северной Гватемалы не велось больше архитектурного строительства и не возводились стелы с датами по эре майя. «Причем в некоторых случаях, — подчеркивает Дж. Э. Томпсон, — эти работы были прекращены столь внезапно, что платформы, созданные для того, чтобы служить фундаментом для каких-то зданий, остались пустыми, а в городе Вашактуне стены самого позднего храма остались недостроенными» .

По подсчетам ученых, на рубеже IX-X вв. население Тикаля составляло не более 10% от прежнего. Примерно такая же картина наблюдалась в IX в. и в других городах майя — Паленке, Пьедрас-Неграс, Вашактуне, Сейбале.

Таким образом, вряд ли приходится сомневаться в том, что индейцев майя, живущих в низменных лесных областях Южной Мексики и Северной Гватемалы, в конце 1-го тысячелетия н. э. постигла одна из величайших в древности демографических катастроф. По словам некоторых авторитетных исследователей, здесь в течение одного столетия погибло около 1 млн. человек.

Для объяснения этой грандиозной катастрофы выдвигалось множество самых разнообразных гипотез: землетрясения, резкое изменение климата, эпидемии страшных болезней, крах местной системы земледелия, восстания угнетенных низов против правящей верхушки аристократов и жрецов и, наконец, чужеземное нашествие.

Маловероятно, что города майя погибли в результате землетрясений: почти вся обширная зона лесных низменных областей лежит вне пояса активной вулканической деятельности.

Не выдерживает критики и гипотеза о резком сокращении количества дождевых осадков. Последние геохимические и ботанические исследования в Северной Гватемале показали, что незначительное уменьшение влажности, действительно наблюдавшееся здесь в конце классического периода, не могло серьезно отразиться на развитии культуры майя, а тем более привести ее к гибели.

Версия о повальных эпидемиях малярии и желтой лихорадки, и по сей день опустошающих целые районы Латинской Америки, также несостоятельна, так как обе указанные болезни не были известны в Новом Свете до прихода европейцев.

Одной из наиболее распространенных оставалась до последнего времени гипотеза об общем упадке майяского земледелия, оказавшегося неспособным обеспечить потребность быстро растущего населения. Ее автором является американский археолог Сильванус Г. Морли. Он считал, что к концу классического периода все запасы земель, годных для обработки, были исчерпаны, а их плодородие полностью истощено длительным применением системы подсечно-огневого земледелия. И тогда наступил экономический крах: голод, народные восстания и кризис власти.

Однако последние исследования заставили пересмотреть основные положения и этой гипотезы. Прежде всего был поднят вопрос: действительно ли майя исчерпали свои обширные резервы плодородных земель? Археолог А. В. Киддер (США) установил, что почвы долин реки Мотагуа на западе Гондураса ежегодно обновляются во время паводков и, следовательно, их можно возделывать постоянно. Такая же картина наблюдается и в долинах других крупных рек — Усумасинты, Канделярии, Улуа и др. Кроме того, мы теперь хорошо знаем, что у древних майя помимо подсечно-огневого были широко распространены и другие, более интенсивные способы земледелия: «террасы», «приподнятые поля», дренажные и водосборные каналы и т. д.

Значительной популярностью пользуется до сих пор среди специалистов точка зрения Дж. Эрика Томпсона, объяснявшего гибель классических центров культуры майя внутренними социальными потрясениями — восстаниями угнетенных земледельцев-общинников. Он ссылается при этом на факт умышленного уничтожения или порчи изображений персонажей высокого ранга на рельефах и стелах некоторых майяских городов. Однако тщательное рассмотрение всех этих случаев «вандализма» показало, что они имели место не только в конце 1-го тысячелетия н. э., но и на протяжении всего классического периода.

На наш взгляд, ближе всего к истине гипотеза, объясняющая упадок древних городов майя нашествием чужеземцев. Но и здесь остается еще много неясного. Большинство ученых считают, что б гибели майяской классической цивилизации повинны народы Центральной Мексики — либо тольтеки, вторгшиеся на Юкатан, согласно сообщениям летописей, в конце X в., либо теотиуаканцы, вторжения которых начались в еще более раннее время (VII в.). Некоторые исследователи связывают эту вторую волну чужеземного нашествия на земли майя с племенами пипиль, этническая и культурная принадлежность которых до конца еще не установлена. Во всяком случае в их культуре явственно различимы традиции поздней теотиуаканской и тотонакской культур (специфическая оранжевая керамика, терракотовые фигурки, каменные резные предметы культового назначения — «ярмо» и «топор»). И кроме того, мы знаем, что перед вторжением в зону майя пипиль жили на побережье Мексиканского залива (Веракрус, Табаско).

Экспансия пипиль на территорию майя происходила с 800 по 950 г. н. э. по двум основным направлениям: вдоль реки Усумасинты и ее притокам — на юго-восток (Паленке, Сейбаль, Алтар-де-Сакрифисьос) и по побережью Мексиканского залива — к городам Юкатана.

И все же причины гибели классической цивилизации майя и поныне остаются величайшей загадкой.

Даже гипотеза о нашествии воинственных пипиль не до конца согласуется с известными фактами. Дело в том, что если на северо-западе майяской территории, например в Паленке и Сейбале, последние дни в жизни этих городов действительно совпадают с широким распространением инородного комплекса изящной оранжевой керамики, то дальше к югу, в Петене, такая керамика появляется лишь вслед за упадком майяских столиц, и представлена она довольно малочисленными образцами. Таким образом, не исключено, что появление здесь носителей оранжевой посуды явилось не причиной, а результатом упадка майяских городов в конце 1-го тысячелетия н. э.

Именно поэтому многие авторитетные ученые высказывают сейчас предположение, что гибель классической культуры майя произошла в результате воздействия не одного, а нескольких взаимосвязанных факторов экономического (перенаселение, упадок земледелия, торговли и т. д.) и социального (войны, нашествия извне, восстания угнетенных и т. д.) порядка. При этом вполне возможно, что здесь имел место так называемый принцип домино, то есть начало действия одного какого-то фактора, например нашествие чужеземцев, вызвало к жизни новые кризисы и потрясения (резкое сокращение населения, голод, развал экономики и т. д.). Как известно, основу экономического процветания цивилизации майя в 1-м тысячелетии н. э. составляло интенсивное земледелие с его разветвленной системой оросительных и дренажных каналов, «приподнятых полей» и «террас». Их сооружение и поддержание в порядке требовали колоссальных усилий общества. Они были предметом особой заботы и со стороны центральной власти. Сильно сократившееся в результате войн население было уже не в состоянии в трудных условиях сельвы содержать столь сложные и обширные ирригационные системы. И они погибли, а вместе с ними погибла и местная цивилизация. История человечества знает немало подобных примеров. Когда в XIII в. орды кочевников-татар вторглись в цветущие земледельческие оазисы Средней Азии, большая часть местной оросительной системы была разрушена, и целые области некогда благодатных земель на века превратились в мертвую пустыню.

Заговорившие письмена. В том разделе книги «Народ майя», где речь идет об иероглифической письменности майя и попытках ее прочтения, Альберто Рус упоминает и работы советского этнографа Ю. В. Кнорозова. Однако он так и не дает четкой оценки исследований ученого, не называет важнейших его трудов.

Необходимо сказать, что уже первая публикация Ю. В. Кнорозова вызвала интерес не только у советских специалистов, но и в научных кругах Европы, США и Латинской Америки. Дотоле никому неизвестный молодой ученый из «далекой России» убедительно доказывал в своей работе, что письменность древних майя относится к иероглифическим системам письма и, следовательно, передает звуковую речь. Он утверждал, что сохранившиеся до наших дней рукописи и надписи майя можно дешифровать, прочитать и перевести на любой другой язык. И это были отнюдь не голые декларации. За каждым выводом автора стояли продуманные и четко изложенные аргументы.

Но вскоре за рубежом появилась статья маститого американского профессора Дж. Эрика Томпсона, в которой он, в крайне резкой форме «прорецензировав» работу Ю. В. Кнорозова, категорически отрицал наличие в письменности майя фонетических знаков, а потому отвергал и любую попытку найти ключ для дешифровки майяских иероглифов. Дело в том, что Томпсон и его так называемая календарная школа понимали под «дешифровкой» произвольное «толкование» вырванных из контекста знаков, а не их прочтение. В подобном подходе к исследованию попросту смешивались два разных понятия: «дешифровка» и «интерпретация». Первое из них означает отождествление иероглифов со словами языка майя, а во втором случае имело место лишь толкование значения отдельных знаков, не дающее их точного словесного эквивалента, а только «объясняющее» их смысл.

В 1963 г. вышла в свет фундаментальная монография Ю. В. Кнорозова «Письменность индейцев майя», где содержались факсимильные тексты всех сохранившихся иероглифических рукописей майя (XII-XV вв.) Дрезденской, Мадридской и Парижской, подробно излагались принципы их дешифровки, основы майяской грамматики, словарь старого языка юкатанских майя и каталог иероглифов.

Изучение неизвестной древней письменности — длительный и сложный процесс. Здесь следует двигаться постепенно, поэтапно, прочно закрепляя за собой достигнутые рубежи. Отождествление знаков письменности не означает еще, что мы можем читать и переводить тексты. Например, хорошо зная буквы латинского алфавита, нельзя читать тексты на финском, венгерском и норвежском языках. Для этого нужны словари упомянутых языков, знание их грамматики и лексики.

Точно так же было и в случае с майяскими письменами. До тех пор пока не составили и не издали словари, не изучили грамматику и лексику индейцев майя эпохи конкистадоров (XVI-XVII вв.), трудно было прочитать и рукописи. Большая заслуга в составлении и публикации нужных словарей принадлежит Центру по изучению культуры майя в Мехико, который много лет возглавлял А. Рус. С этим Центром советские ученые поддерживали и поддерживают постоянные и полезные контакты. Столь же необходимым для успешного продвижения вперед было и создание каталога всех иероглифических знаков майя.

Наконец все трудности остались позади. В 1975 г. появляется новая книга Ю. В. Кнорозова — «Иероглифические рукописи майя», в которой впервые в мировой практике даны чтение и перевод (на русский язык) майяских иероглифических текстов XII- XV вв. И хотя работы Кнорозова ныне получили широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом, необходимо еще раз отметить огромный личный вклад советского ученого в исследование культуры древних майя, в дешифровку и прочтение их письменности. «Ирония интеллектуальной истории, — отмечает профессор Иельского университета Майкл Ко, — состоит в том, что известие о дешифровке письменности майя пришло не из США, Англии или Германии, которые имели почти полную монополию на изучение майя в течение прошедшего столетия, а из Советской России — от ученого, который вдохновляется в своей работе идеями марксизма-ленинизма» .

Видимо, специалисты в области лингвистики смогут в дальнейшем по достоинству оценить поистине подвижнический подвиг ученого. Ю. В. Кнорозов провел гигантскую работу по изучению особенностей языка далекого и малоизвестного нам индейского народа, дал правильную общую оценку майяской письменности как иероглифической, разработал новые и оригинальные приемы дешифровки древних письмен (и не только майя) — метод «позиционной статистики» и, наконец, дал полный перевод на один из современных языков всех уцелевших доиспанских рукописей майя, вновь заговоривших почти пять веков спустя.

Тем самым в научный оборот введен совершенно новый, полновесный исторический источник. Правда, источник этот по своему содержанию весьма сложен и своеобразен. Иероглифические рукописи майя XII-XV вв. являются жреческими требниками (справочниками). «Они содержат подробный перечень обрядов, жертвоприношений и предсказаний, связанных со всеми отраслями хозяйства (земледелие, охота, рыбная ловля, пчеловодство) и касающихся всех слоев населения, кроме рабов. Соответствующие указания даны в виде краткого описания занятий богов. Эти сведения давали основание жрецу совершать обряды, требовать надлежащей жертвы, определять благоприятное время и предсказывать будущее всем — от правителей до новорожденных, используя исторические прецеденты и астрологические данные…» Особенно ценный материал дают рукописи для изучения религии древних майя.

Но, как ни значителен сам по себе для современной американистики факт прочтения нескольких иероглифических рукописей майя XII-XV вв., еще важнее представляются те многообещающие перспективы, которые открывает фундаментальная работа Ю. В. Кнорозова для дальнейших исследований в области майянистики. Дело в том, что перевод рукописей — хорошая база для изучения других текстов майя: речь идет о многочисленных иероглифических надписях некалендарного характера, запечатленных на каменных стелах, рельефах и алтарях, а также на фресках и росписях керамики из майяских городов 1-го тысячелетия н. э.

В настоящее время такая работа уже ведется. Получены первые важные результаты. Не приходится сомневаться, что прочтение иероглифических текстов на сооружениях и предметах, находимых во время раскопок древних майяских городов, позволит в свою очередь довольно быстро вывести археологию майя на уровень археологии месопотамской и египетской. Там, как известно, во многом «скупой» и ограниченный на историческую информацию археологический материал удачно дополняется сведениями прочитанных еще в прошлом веке клинописных и иероглифических текстов.

Все сказанное выше отнюдь не снижает важного значения книги Альберто Руса Луилье «Народ майя». Она написана для широкого круга читателей человеком знающим и увлеченным. Как истинный ученый, А. Рус всегда был нетерпим к пустой сенсационности и фальши в археологической науке, что он и доказал всей своей деятельностью и этой книгой.

Нужно сказать, что по своей общеисторической значимости открытие А. Руса в Паленке вполне сопоставимо с такими крупнейшими археологическими открытиями XX в., как находка гробницы фараона Тутанхамона в Египте или раскопки некрополя шумерских царей в городе Уре (Ирак). Стоит ли удивляться, что этот яркий памятник древнемайяской культуры вскоре привлек к себе пристальное внимание и ученых, и широкой публики. Не прошло и десяти лет со дня выхода в свет первых статей мексиканского археолога о царской гробнице в Паленке, как появились люди, взявшие на себя смелость по-своему «интерпретировать» необычную находку в «Храме Надписей». Так, появилась версия, будто какой-то европейский мореплаватель пересек Атлантический океан задолго до Колумба и принес аборигенам Америки свет высокой культуры, управляя в Паленке в качестве обожествленного монарха. Основанием для этого утверждения послужил лишь один факт — необычайно высокий для индейцев майя рост погребенного в саркофаге «Храма Надписей» человека — 173 см (средний рост мужчин у майя — 155-160 см).

Еще более поразительные измышления по поводу царской гробницы в Паленке появились несколько лет назад. В 1971 г. небезызвестный швейцарский «писатель» и археолог-дилетант Эрих фон Дэникен в своем нашумевшем бестселлере «Воспоминание о будущем» (по которому в ФРГ был позднее снят одноименный фильм) изложил собственную точку зрения на содержание скульптурных изображений на крышке саркофага в «Храме Надписей».

«В 1953 г. в Паленке… — утверждает Дэникен, — найден каменный рельеф, изображающий, по всей вероятности, бога Кукуматца (в Юкатане он называется Кукулькан)… Мы видим в нем человека, сидящего наклонившись вперед, в позе жокея или гонщика; в его экипаже любой нынешний ребенок узнает ракету. Она заострена спереди, снабжена странно изогнутыми выступами, похожими на всасывающие дюзы, а потом расширяется и заканчивается языками пламени. Человек, наклонившись вперед, обеими руками орудует со множеством непонятных контрольных приборов, а левой пяткой нажимает на какую-то педаль. Он одет целесообразно: в короткие клетчатые штаны с широким поясом, в куртку с модным сейчас японским воротом и с плотно охватывающими манжетами. Активна не только поза у столь отчетливо изображенного космонавта: перед самым лицом у него висит какой-то прибор, и он следит за ним пристально и внимательно» .

Не успели еще утихнуть страсти по поводу «космических пришельцев» в стране майя, как у первооткрывателя гробницы в Паленке появился новый, еще более грозный противник. В 1975 г. на страницах журнала «Нэшнл джиогрэфик» два лингвиста из США после анализа изображения на верхней плите саркофага и «прочтения» иероглифических надписей на ней объявили о рождении очередной научной сенсации. Оказывается, в гробнице «Храма Надписей» был похоронен ветхий старец в возрасте старше 80 лет. Его имя «читается» якобы как Пакаль (майяск. — «щит») на том основании, что знак щита встречается несколько раз в надписях на саркофаге. Центральную фигуру, запечатленную на скульптурной каменной плите, американцы предложили считать точным портретом умершего. И, найдя на правой ступне правителя какие-то незначительные искривления пальцев, объявили Пакаля человеком, страдавшим от патологической деформации ног, что было связано якобы с практикой кровосмесительных браков внутри правящей династии Паленке. Они утверждали также (на основе весьма вольной трактовки некоторых иероглифических знаков), что Пакаль был женат уже с двенадцатилетнего возраста — сначала на своей матери, а потом — на родной сестре. При жизни Пакаль был, по словам упомянутых лингвистов, человеком небольшого, почти карликового роста.

Падкие на сенсации телевизионные компании и пресса США и ряда стран Латинской Америки поспешили разнести пикантные «откровения» американских специалистов по всему свету. И почивший почти 13 веков назад правитель Паленке вновь оказался в центре всеобщего внимания.

А. Рус, до глубины души возмущенный ажиотажем, развернувшимся вокруг его открытия в «Храме Надписей», выступил в одном из мексиканских журналов со специальной статьей, дав достойную отповедь фальсификаторам науки.

Но любая сенсация недолговечна. Только подлинно научные открытия и неопровержимые факты способны выдержать проверку временем. Именно на этой основе был заложен фундамент и возведено грандиозное здание современной науки, в которой по праву заняла свое место археология. И среди тех, кто оставил после себя заметный след в истории археологии Америки, находится, безусловно, выдающийся мексиканский ученый Альберто Рус Луилье. Его имя навсегда связано с изучением культуры древних майя и знаменитой гробницей в «Храме Надписей» в Паленке, на территории которого он похоронен согласно завещанию. А богатое научное наследие ученого (многочисленные книги и статьи, раскопанные скульптуры и реставрированные храмы) продолжает служить людям, помогая познавать красоту давно исчезнувших цивилизаций и отличать ценности подлинные от ценностей мнимых.

Введение

История изучения и цели

Возможно, что первой серьезной обобщающей работой, написанной о цивилизации майя, была работа Джозефа Герберта Спиндена, опубликованная впервые в 1913 г. под названием «Исследование искусства майя». Несколько лет спустя вышла книга того же автора, называвшаяся «Древние цивилизации Мексики и Центральной Америки», в которой больше половины содержания отведено культуре майя. Впоследствии, в 1957 г., Спинден объединил обе работы под названием «Искусство и цивилизация майя», добавив к ним краткое предисловие и эпилог. В течение почти полувека эти работы являлись наиболее полными сводками по майяской теме.

Очевидно, что в настоящее время многие из идей, изложенных в них, устарели, так как в то время, когда они были высказаны, интенсивное исследование ареала майя еще не началось. С другой стороны, Спинден, который был главным образом специалистом по эпиграфике, разбирает по преимуществу проблемы, связанные с календарем и астрономией. Ему принадлежит одна из корреляций между календарями майя и христианским, корреляция, которой еще придерживаются многие исследователи. Когда он приступает к описанию исторического развития майя, даты, зарегистрированные на памятниках, и связанные с ними образцы художественного творчества образуют у него основу всех построений и являются почти единственным направлением исследований.

Что касается изучения искусства, то оно сводится к анализу и интерпретации некоторых наиболее употребительных элементов на рельефах, их композиции и положения в хронологическом ряду, то есть Спинден исследует исключительно мотивы искусства майя как эстетические проблемы сами по себе, рассматривая при этом названное искусство как «конкретное выражение религии».

Социальные корни искусства забыты, общество майя не упоминается, нет также попытки реконструировать историю. Разумеется, народ майя не показан в той панораме майяской цивилизации, которую нам представляет Спинден.

К настоящему времени нет сомнения, что из всех работ о цивилизации майя наибольшее распространение получила книга Сильвануса Грисвольда Морли «Древние майя», опубликованная впервые на английском языке в 1946 г., а на испанском — в следующем году. Даже после многих изданий эта книга, возможно, все еще остается работой, к которой наиболее часто прибегают для консультаций неспециалисты и которая дает наиболее полную картину жизни древних майя.

В этой работе автор собрал всю информацию, которой он располагал, как из испанских хроник, так и из тех документов, что написали после конкисты некоторые индейские авторы, а также информацию, почерпнутую из археологических находок и этнографических исследований.

Он описывает природную среду, физические и психические черты населения, его языки, повседневные занятия, манеру одеваться, культуру (архитектура, скульптура, живопись, керамика и другие ремесла), а также письменность, математику, астрономию, календарь, религиозные верования и обряды и пережитки многих из них в обычаях современных майя, основные аспекты их социальной, политической и жреческой организации.

Если общая картина культуры майя, представленная Морли, достаточно полна и остается приемлемой до сих пор, то его историческая схема, наоборот, целиком неприемлема. Когда он написал работу, его основные идеи об историческом развитии майя фактически потеряли уже ценность благодаря результатам исследований, которые под его руководством проводила известная группа археологов Института Карнеги (Вашингтон). По этой причине после его смерти в Соединенных Штатах была опубликована новая версия «Древних майя», отредактированная Джорджем Брейнердом, в которой сняты все суждения Морли об истории майя, бывшие фактически его личным вкладом в разработку этой темы.

С большой легкостью Морли бросал высокопарные утверждения по вопросам, в то время недостаточно известным, и крепко держался за свои идеи, даже когда новые факты опровергали их. В книге больше субъективных эмоций, чем научной обоснованности. Страстно увлеченный культурой майя, Морли придерживался скорее велений своих чувств, чем строгости научного анализа. Отсюда многочисленные противоречия и несоответствия в его работе.

Уже в начальных положениях его исторической схемы содержатся неприемлемые для нас взгляды. Морли считает, что доказать существование цивилизации майя на определенной территории можно только в том случае, если на ней обнаруживаются «иероглифическая письменность и хронология, единственные в своем роде», а также форма перекрытия зданий, известная как «ложная» арка, или майяский свод. Если же эти элементы отсутствуют (хотя население и говорит на языке майя), эта территория исключается из зоны майяской цивилизации. Таким образом, в зону культуры майя не вошли земли, населенные майя, от горной Гватемалы до побережья Тихого океана. Однако Морли называет «Пополь-Вух» «священной книгой майя-киче», забыв, кажется, что киче жили в районе, где не строились здания с майяским сводом и не найдены иероглифические надписи, подобные юкатанским.

Морли утверждает, что возникновение, рост, расцвет и падение цивилизации майя совершились «без какого-либо влияния внешнего мира», как в идеальной лаборатории, изолированной от внешнего контакта. Поскольку он считает, что майя были изобретателями письменности в этом полушарии, системы позиционной нумерации и календаря (явившегося, по его мнению, результатом их уникального интеллекта) в 353 г. н. э. в Тикале или, может быть, в Вашактуне, он не может допустить, что другая культура, как, например, ольмекская или Монте-Альбан, оставила иероглифические надписи и регистрацию дат в предшествующую эпоху. Следовательно, Морли отвергает даты со стелы «С» из Трес-Сапотес, стелы I из Эль-Бауль и со статуэтки из Тустлы, утверждая, что эти даты выглядят более древними, чем майяские, но он уверен в том, что в действительности они были высечены гораздо позже.

С той же уверенностью, несмотря на очевидность многих найденных изображений, он утверждает, что в скульптуре Древнего царства нет сцен насилия, и предполагает, что изображения, на которых представлены истязаемые пленники, не связаны с военными действиями. Он также категорически отрицает, что в надписях майя идет речь об исторических событиях, поскольку, согласно Морли, в них никогда не упоминались имена мужчин или женщин, а исключительно хронологические, астрономические, религиозные, церемониальные и пророческие вопросы, связанные с датой освящения каждого памятника.

Исходя из посылки, казавшейся удачной, когда он начинал свои исследования, но которую опровергли дальнейшие работы, Морли в 1915 г. выдвинул свою теорию существования Древнего царства, на смену которому пришло около 1000 г. н. э. Новое царство, локализуемое на севере Юкатана. Первое из них вначале ограничивалось центральным районом области майя (плато Петен, реки Усумасинта и Мотагуа, территория нынешнего Белиза), но позже население Древнего царства распространилось на север, проникнув на полуостров Юкатан и основав там колонии. Следовательно, Новое царство получило импульс развития после упадка цивилизации в городах юга, вызванного крахом системы земледелия, за которым и последовало переселение народов на север.

В контакте с пришельцами из Мексики эти народы осуществили подлинное «Возрождение» культуры майя, наиболее важным воплощением которого являются развалины Чичен-Ицы.

С. Морли указывает, что на этом памятнике прослеживаются два четко выраженных архитектурных стиля: первый, чисто майяский, соответствующий VI-X вв.; второй — майя-мексиканский, XI-XIV вв. Однако он не дает ни одного названия чистого майяского стиля и не делает ни малейшего описания признаков того стиля, который был бы связан с приходом в Чичен-Ицу майя из Древнего царства. Причина, по которой он этого не делает, очевидна: это разрушило бы его теорию, которая приписывает контакту с мексиканскими группами появление стиля района Пуук, не имеющего (и об этом он говорит с удивлением) ни одной мексиканской, точнее, тольтекской черты, так как именно стиль Пуук и есть чистый стиль построек майя в Чичен-Ице, возведенных между VI и IX вв. Морли не мог бы утверждать, что в Чичен-Ице этот стиль был чисто майяским, а в Ушмале — обязан контакту с мексиканцами.

Слепое упорство, с которым Морли придерживался своей теории, невзирая на факты, привело его к умолчанию (без сомнения, намеренному) о некоторых исторических источниках и к использованию лишь тех, которые, казалось, поддерживали его идеи. Как подтверждение своего тезиса он цитирует «Чилам-Балам» из Мани, где утверждается, что в катун (двадцатилетие), соответствующий периоду с 987 по 1007 г., был основан Ушмаль мексиканским вождем Ай Суйток Тутуль Шив. В то же время он даже не вспоминает место из «Чилам-Балам» из Чумайеля, где указывается, что к 1544 г. прошло 870 лет с тех пор, как Ушмаль был разрушен и покинут, то есть в 674 г. н. э.; не упоминает он и «Сообщения» монаха Алонсо Понсе, в котором говорится, что в 1586 г. исполнилось 900 лет со времени постройки Ушмаля (686 г. н. э.). Несмотря на противоречивость этих двух сообщений о постройке и разрушении Ушмаля почти в одно и то же время, они помещают Ушмаль в VII в., то есть на три столетия раньше его предполагаемой постройки мексиканскими вождями. Но эти данные не укладываются в теорию Морли, и поэтому он их игнорирует.

Таким образом, не умаляя заслуг Морли в области изучения главных аспектов цивилизации майя, мы можем сказать, что его попытки реконструировать основные линии их исторического развития абсолютно неудачны. Его историческая схема, разработанная почти исключительно с позиций эпиграфики, ложная с самого начала из-за упрощенного тезиса, выдвинутого априори, и лишенная социологических суждений, не может наметить динамику развития майя во времени.

Говоря о работе Морли, мы упомянули вариант его книги, отредактированный Джорджем Брейнердом и опубликованный уже после смерти Морли. Брейнерд, специалист по изучению керамики в группе ученых Института Карнеги, оставил нам краткое изложение своего видения культуры и истории майя, названное им «Цивилизация майя» и опубликованное в нескольких номерах журнала «Отмычка». В нем он лишь в общих чертах описывает основные аспекты культуры и исторические периоды, устраняя или исправляя при этом многие положения Морли. Например, он не исключает нагорье Гватемалы из ареала майя, хотя и указывает на отсутствие в этом районе некоторых базисных элементов майяской культуры. Он отрицает миграцию народов из центральной области на север Юкатана и настаивает на том, что полуостров был заселен с доклассического периода (Историю древних майя, как и историю всей доиспанской Мезоамерики, ученые делят обычно на три больших хронологических периода: до-классический (другие названия — формативный, архаический, средний) — с 2000 или 1500 г. до н. э. по рубеж (первые века) нашей эры; классический — с рубежа (первых веков) нашей эры до X в.; постклассический — с X по XVI в.). Брейнерд отрицает, что стиль Пуук был поздним возрождением культуры майя, вызванным контактом с мексиканскими группами, и, наоборот, считает его собственно майяским проявлением еще в классическом периоде, без каких-либо внешних влияний. Он представляет себе ареал майя как единство, унифицированное в культурном отношении, в пределах которого каждый 32 район развивал свои характерные стили, а не как центр, локализованный в Петене, из которого исходили все идеи и формы. Тем не менее он соглашается с Морли в подчеркивании у майя одержимости ходом времени, календарем и связанным с ним ритуалом, не учитывая при этом возможности того, что надписи могут отмечать и политические события.

Новым для того времени и наиболее интересным аспектом было то внимание, которое Брейнерд уделяет экономическим проблемам для объяснения формирования и функционирования общества майя. Сравнивая конструкции пирамид Теотиуакана и Египта, он пытается определить объем труда, затраченного на их строительство в рабочих днях; обратясь к постройкам майя, он приходит к заключению, что деревни доклассического периода каждая в отдельности не располагали достаточно плотным населением, чтобы поставлять рабочую силу, необходимую для таких работ, и что только в коллективной форме и под единым политическим контролем общины могли возводить свои церемониальные центры. Развитие теократического правительства для организации человеческих ресурсов и управления ими, проведение общественных работ, конкретно — постройка церемониальных центров, технический и научный прогресс, особенно календарь и письменность, все большая сложность религиозного символизма, крупные архитектурные сооружения, великолепие, достигнутое в искусстве, — все это, по Брейнерду, отмечало постепенное движение от уровня культуры доклассического периода к гораздо более высокому уровню классического.

С другой стороны, Брейнерд не считает, что для этого изменения у майя был необходим такой бурный рост численности населения, как в Теотиуакане, полагая, что тяжелые работы на церемониальных постройках могли осуществлять рядовые земледельцы во время длительного сезонного перерыва в сельскохозяйственных работах.

Согласно Брейнерду, все достижения классического периода были стимулированы «институтами, развивавшимися под все более сложным и более широким объединением классического периода». Эти институты были связаны с религиозным комплексом, но Брейнерд не считал, что расширение строительства религиозных центров отрицательно сказывалось на экономике. Он не считал также, что большие ирригационные работы могли вызвать у майя, как и в Старом Свете, рождение и развитие сильной политической власти. Отсутствие таких работ и тот факт, что население было распылено, не имея настоящих городов, выдвигало на первый план другие проблемы; и хотя он признает, что жрецы с их возможностями прогнозировать погоду играли важную роль в земледелии, он не верит, что эта функция оказалась решающей для объяснения несомненного контроля над населением со стороны жречества.

Брейнерд приходит к выводу, что зона майя представляет собой исключение, что ее культурное развитие не укладывается в универсальную теоретическую схему. «Никакой экономический стимул не подтолкнул бы майя к растущему религиозному церемониализму и впечатляющему культурному развитию». Он сомневается в том, что был необходим сильный экономический контроль, ибо полагает, что для общественных работ не требовалось крупных людских ресурсов, так как эти работы могли выполняться в свободное время, которое имелось у населения. Он затрагивает важный пункт, когда подчеркивает, что религия была развита больше, чем экономика, и что заметные успехи в астрономии, математике и других сферах интеллекта, кажется, «не были вызваны или непосредственно подготовлены изобретением новой техники для совершенствования хозяйства». Отметив, что причины интеллектуального прогресса майя, видимо, не совпадают с теми, что были установлены для других цивилизаций древности, Брейнерд приходит к пессимистическому выводу, что мы все еще недостаточно понимаем те факторы, какие определяют интеллектуальный прогресс определенного народа.

Едва ли кто-либо станет отрицать, что Дж. Эрик Томпсон является наиболее выдающейся личностью среди майянистов и что он в своих исследованиях охватил наибольшее число аспектов цивилизации майя: археологию (включая раскопки, изучение архитектуры, керамики и эпиграфики), этнологию и лингвистику, хотя его наиболее глубокий интерес был обращен к письменности. С солидным багажом общей культуры, одаренный ясным умом, Томпсон не ограничивался специализированными исследованиями, а сумел начертать стройную картину истории и культуры майя.

Едва начав заниматься майянистикой, в 1927 г. он публикует книгу «Цивилизация майя», довольно краткое обобщение, в котором, однако, уже чувствуется проницательность автора. Логично, что в ту пору он воспринял в общих чертах историческую картину С. Г. Морли, в том числе идею существования Древнего и Нового царств. Неверная интерпретация исторических хроник, содержащихся в книгах «Чилам-Балам», привела его к ошибочным выводам о захвате Чичен-Ицы и Чампотона первоначально предположительно народом ица и затем шивами. Но относительно возможных причин заката культуры майя центральных районов его точка зрения отличается от мнения Морли. Он считал сомнительными гипотетические мексиканские вторжения, отвергал идею разрушительных земледельческих методов, как и эпидемий и климатических изменений, и особенно отрицал исход населения Древнего царства на Юкатан.

Он выдвигал предположение, что класс жрецов, находившийся у власти, был уничтожен народными мятежами, вызванными жестоким угнетением со стороны режима или попыткой навязать народу религиозные новшества, которые тот не принял. Факт прекращения культурной деятельности (возведение монументов и регистрация дат) он истолковывал как результат изгнания или уничтожения господствовавшего класса. За этим последовали возвращение к простому земледельческому культу, более соответствующему потребностям крестьянских масс, а также постепенная утрата многих знаний и трудовых навыков, как, например, исчезновение расписной керамики и скульптуры.

Работа, опубликованная Томпсоном в 1954 г., «Расцвет и падение цивилизации майя» была более полной и глубокой, с основательной документацией, приобретенной за четверть века раскопок, эпиграфических изысканий и анализа исторических источников. Она стала одной из лучших общих работ о майя.

Можно спорить, удачно или нет намеренно отброшен целый ряд аспектов, считающихся обычно обязательными для книг такого рода (земледелие, торговля, одежда, вооружение, рабство и пр.), и в то же время очерчены с достаточной научной серьезностью, но с некоторой долей фантазии отдельные картины из жизни майя, такие, как религиозная церемония, включающая человеческие жертвоприношения («Послушник»), рабочий день одной пары («Дневной цикл»), работы на строительстве здания («Архитектор в Чичен-Ице»), обычаи, связанные с ухаживанием и браком, смерть и похороны одного майя.

Томпсон попытался объяснить причины возникновения, развития и заката цивилизации майя. Оставив теории Морли, он признает, что цивилизация майя существовала одновременно с другими мезоамериканскими цивилизациями — сапотекской, теотиуаканской, ольмекской, тотонакской — и что между ними поддерживались культурные взаимосвязи. Он даже допускает, что ольмекская культура была, возможно, более древней, чем культура майя, и то, что считалось наиболее майяской чертой — культ стел и запись дат иероглифами, могло возникнуть в Оахаке и на тихоокеанском побережье Гватемалы несколькими веками раньше, чем у майя. Он допускал также, что Петен в силу естественных условий влажных тропиков не был подходящим районом для рождения развитой цивилизации.

В противоположность пристрастности Морли, который безоговорочно приписывал майя приоритет в области всех изобретений и открытий, Томпсон осторожно признавал возможность того, что в Ла-Венте был изобретен знак нуля, и в то же самое время, противореча этому предположению, говорил, что нельзя быть уверенным в том, что люди Ла-Венты использовали позиционное исчисление раньше майя (однако потребность в нуле сопутствует любой системе, в которой значение чисел зависит от их положения). Он упорно «лишал» майя математических знаний, которые, как считается, были их оригинальным творением; при этом, не желая высказаться в пользу какого-либо определенного народа, он предполагал, что культуру Ла-Венты могли создать люди, говорившие на языке майя. Чтобы не давать временного преимущества ни одной из культур (это означало бы лишить культуру майя заслуг творчества), он относил возникновение великих мезоамериканских цивилизаций к одной эпохе как параллельное и более или менее одновременное явление.

Основная идея, которую развил Томпсон в упомянутой работе, состоит в том, что духовные ценности были «более важными, чем материальный успех», и именно они позволили цивилизации майя достичь наивысшего уровня, «культурного успеха». Он утверждал также, что закат майя тоже был вызван в значительной мере неблагоприятными духовными причинами.

Когда ему нужно было обобщить свои идеи относительно динамики истории майя, уточнив пружины, которые ее двигали, ему на ум пришло воспоминание об одном крестьянине майя, с которым он поддерживал дружбу долгие годы и чьи качества (серьезность, верность, честность, набожность, дисциплина, законопослушание, трудолюбие, терпение, любовь к порядку, глубокое чувство уравновешенности) представлялись Томпсону «квинтэссенцией той философии, что воодушевляла культуру майя». Этот характер майя под управлением меньшинства, обладавшего большим воображением и мыслительной энергией, произвел блестящую цивилизацию, единственную (может быть, вместе с цивилизацией Ла-Венты, тоже созданной людьми майя), которая достигла полной зрелости во враждебном окружении густых тропических лесов.

В представлении Томпсона, общество майя являло собой однородное единство, где теократия и народ жили счастливо в пределах космического порядка, механизм которого удалось раскрыть жречеству, которое, будучи связующим звеном между богами и людьми, следило за тем, чтобы подобный же порядок царил на земле. Дождь, посевы, плодородие земли, урожай, все существование человека майя зависели от божественных влияний, а эти в свою очередь связывались с ходом светил, последовательностью календарных циклов, течением времени.

Одна из тем, которую наиболее усердно изучал Томпсон, — философия времени. Он полагал, что «ни один другой народ в истории не чувствовал такого интереса к ходу времени… и никакая другая культура не разработала философии относительно такой специальной темы, как эта тема времени». Размышления Томпсона об идеях майя относительно вечности через их календарную систему «Длинного счета» , о концепции, которая гармонировала с другой, циклической концепцией истории, связанной с возвращением хронологических циклов, не являются чистыми домыслами и отражают с достаточной точностью идеи майя о бесконечном времени, в котором человеческие деяния следуют с той же неукоснительной упорядоченностью, как возникновение и исчезновение небесных тел или уход и возвращение времен года и всех периодов их сложного календаря.

Однако это положение о настоящей философии времени у майя Томпсон воздвигал в большой мере на такой посылке, которую глубокие исследования, последовавшие позже публикации его книги, ставят под сомнение, а возможно, и опровергают. Подобно Спиндену и Морли, Томпсон уверял, что стелы и алтари у майя воздвигались для указания хода времени, так как известны более тысячи иероглифических текстов, в которых речь идет исключительно о движении времени, связанном с положением Луны и Венеры, календарным исчислением и божественными и ритуальными аспектами, содержащимися в этих темах. Он подчеркнул, что ни один текст не восхваляет какого-либо правителя или какое-либо завоевание и что их содержание лишь отмечает философские идеи, в которых календарные циклы, вращения светил и божественные влияния составляли совершенный космический порядок.

Недостаток этой блестящей гипотезы коренится в том факте, что 15 лет назад еще верили, что это в действительности было единственным содержанием иероглифических надписей на памятниках майя, по той простой причине, что тогда умели расшифровывать только даты в разных календарных системах (ритуальная, солнечная, лунная, «Длинный счет» и т. д.), а остальное содержание еще не интерпретировалось. Майя была приписана настоящая одержимость течением времени, создание метафизики времени, когда на самом деле, в силу нашего незнания, мы были в состоянии прочесть на этих памятниках лишь то, что относилось к календарю, и не имели никакого представления о текстах, которые сопровождали даты. В настоящее время благодаря усилиям разных исследователей стало очевидным, что майя посвящали свои стелы, резные косяки и алтари не только ходу времени.

Что касается социальных взглядов Томпсона, то он полагал, что народ был счастлив, имея возможность работать на возведении церемониальных центров, своими усилиями и страданиями прославляя богов и испытывая чувство причастности к труду, который обеспечивал ему не только благоволение божеств, но и собственное материальное обеспечение. Становится ясно, что для Томпсона духовное во всех сферах существования народа майя было главным. Научные успехи, достигнутые жрецами, преследовали не практические цели, а интеллектуальные потребности; астрономия практиковалась не просто как наука, а как средство контроля над судьбами людей; знание действия небесной механики позволяло предсказывать будущее, так как все в космосе является частью извечных циклов; каменные дороги служили не для соединения городов или районов и обеспечения торгового обмена, а для таких ритуальных целей, как религиозные шествия; свод, которым перекрывались здания, был изобретен не для того, чтобы придать большую крепость постройкам и сделать их более долговечными, а был «жертвенным» усилием.

Этот гармоничный порядок, заранее отрегулированный богами, контролируемый теократией и с удовлетворением воспринятый народом, должен был бы существовать вечно, если бы он находился в изоляции от остального мира, но страна майя являлась частью конгломерата народов, племен и государств, насильственно взаимосвязанных. Чуждые влияния и «экзотические идеи» проникнут, развратят, расчленят и, наконец, разрушат чудесный мир майя.

В результате вторжения воинственных племен из Мексики область майя стала подвергаться сильному давлению, несшему новые идеи, новые верования, новых божеств. Правители майя были вынуждены воспринять новые культы, и местные боги майя были оттеснены, что вызвало неудовольствие народа. Как сказал Томпсон, тля вторглась в улей майя. Массы стали сомневаться в своих жрецах. Они устали от ужасного ритма строительства церемониальных зданий и жилищ вождей, от роста паразитирующего класса, для которого нужно было производить больше пищи, от войн для получения пленников, необходимых, по новым культам, для принесения в жертву. Долготерпение народа иссякло, падение режима было лишь делом времени, и оно приближалось неотвратимо. Точно неизвестно, было ли это падение медленным, в результате пассивного сопротивления, или оно совершилось путем физического уничтожения правящей касты, но в течение приблизительно одного века все великие и малые церемониальные центры Петена, Усумасинты и Мотагуа, где цивилизация процветала на протяжении целого тысячелетия, прекратили свое существование и превратились в руины. Власть, вероятно, перешла к крестьянским вождям и колдунам-врачевателям, уровень культуры снизился, и разобщенный народ не смог развить другую цивилизацию. Сельва вступила в свои права. В северных и южных районах (Юкатан и нагорье Гватемалы) пришельцы из Центральной Мексики установили свое господство; у народа были новые хозяева, которым он продолжал платить дань со своего труда, со своего имущества. Боги были чужими, обряды стали более жестокими, правители — более непреклонными. Соперничающие группировки боролись между собой за власть. Дух войны пришел на смену мирной жизни. Культура все больше приходила в упадок. Усилилась политическая дезинтеграция. То, что сохранилось от мира майя, стало легкой добычей новых завоевателей, которые шли теперь с востока.

Итак, для Э. Томпсона движущей силой истории майя были духовные силы. Появление цивилизации майя, ее расцвет и закат, по его мнению, должны интерпретироваться в свете развития религиозных идей, являвшихся стержнем индивидуальной и коллективной жизни народа майя. Причину гибели цивилизации майя Томпсон видит в народных восстаниях, вызванных навязыванием народу новых религиозных концепций, привнесенных завоевателями. Таким образом, его видение исторической динамики народа майя целиком идеалистическое.

Среди работ общего характера о культуре и истории майя вспомним и опубликованную в 1954 г. французским антропологом Полем Риве книгу «Города майя». С самых первых слов с абсолютной честностью автор объясняет, что «это исследование не является оригинальной работой» и он лишь пытался «резюмировать идеи (специалистов), не искажая их», сохраняя единственно «существо фактов». Историческая картина, которую он представляет, дана по С. Г. Морли; мы ее уже проанализировали и подвергли критике. Несколькими годами позже (1959), американский антрополог Чарльз Галленкамп опубликовал работу под названием «Майя. Загадка и новое открытие исчезнувшей цивилизации» . Она представляла собой краткую историю древних майя без претензий на введение в научный оборот новых фактов или собственных истолкований. Как он сам говорит в предисловии к изданию, если имеются противоположные точки зрения среди специалистов, то он их представляет беспристрастно. Его книга, написанная для широкой непосвященной публики, повторяет в основном концепции Морли (Древнее и Новое царства) и Томпсона (философия времени, упадок, вызванный крестьянскими восстаниями, и т. д.).

Считаем необходимым упомянуть здесь швейцарского этнолога-любителя Рафаэля Жирара, который на нескольких тысячах страниц пытался объяснить, как никто другой до него, культуру и историю майя («Эзотеризм Пополь-Вух», 1948; «Чорти и проблема майя», 1949; «Пополь-Вух — исторический источник», 1952; «Вечные майя», 1962; «Майя», 1966). В его работах, во многом повторяющих одна другую, воспроизводятся фотографии современных обрядовых сцен и изображения подобных обрядов на памятниках древних майя. Он считает, что современные обряды связаны с древними и происходят от них.

Согласно Жирару, археология бессильна объяснить историю майя. Нельзя также ждать ее объяснения посредством иероглифических надписей, поскольку они, как говорили предшественники (Морли, Спинден, Томпсон), не содержат никакой исторической информации. Только современные мифы, отражение идей, содержавшихся в древних мифах, которые лишь один Жирар сумел интерпретировать, могут объяснить, что собой являли культура майя, общество майя, история майя.. Пытаться выявить в историческом развитии этого народа универсальные схемы — значит совершить преступление против майянистики, так как майя — уникальный народ; его история не имеет никаких параллелей, его мышление отличается от всех известных форм человеческого мышления. Считать, как это делал Томпсон, что закат их цивилизации вызван народными революциями против интеллектуального класса, — это теория, несовместимая с характером майя. Мыслить категориями борьбы между демократией и абсолютизмом — специфика нашего западного мышления и беспокойного времени, в котором живет сегодняшний мир. Эти проблемы были неизвестны майя. По мнению Жирара, общество майя представляло собой теократическую демократию, настоящее религиозное братство, в лоне которого не могли возникнуть конфликты.

Сцены предполагаемых человеческих жертвоприношений, войн, судимых или пытаемых рабов были неправильно истолкованы исследователями, поскольку такие проблемы были неизвестны майя классического периода. Мы не сомневаемся, что Жирар собрал интересный этнографический материал, особенно среди чорти, но то, как он использовал названный материал, фантазия, с которой он присоединил его к мифам, оставленным майя-киче XVI в., и особенно к истории майя, делают его усилия бесплодными. Историческая картина, которую он воздвиг на основе своих очень личных толкований мифологии, с трудом может восприниматься всерьез.

Самая последняя по времени популярная книга о культуре майя — «Майя» Майкла Ко издана в 1966 г. В ней автор отвергает многие из ошибочных положений прежних классических работ(Спинден, Морли, Томпсон), уже исправленных в результате более поздних исследований. Так, он считает цивилизацию майя неотъемлемой частью Мезоамерики, ольмеков — как возможных изобретателей письменности и способа записи времени, известного как «Длинный счет», и, кроме того, утверждает, что в течение всей своей истории майя испытывали влияние из Мексики. В излишне резкой форме он выступает против вышеназванных авторов в вопросах определения характера общества майя, которое, по его мнению, было, несомненно, классовым, с властью, сконцентрированной у элиты, формировавшей светское, а не теократическое правительство, на чем настаивали прежде. Не согласен Майкл Ко и с определением основы, послужившей для тщательной разработки предполагаемой философии времени у майя. Он допускает, что содержание их надписей могло быть историческим.

Последовательность исторического развития майя Ко намечает, изучая изменения в церемониальных центрах. Когда он доходит до внезапного упадка, который, несомненно, имел место в центральном районе, то лишь констатирует, что «мы только знаем, что произошло», а всевозможные причины, искусно выдвигаемые (истощение почв, эпидемии, вторжения из Мексики, социальная революция, землетрясения, нарушение демографического равенства полов, вторжение тольтеков и т. д.), не больше чем простые домыслы. Приблизительно страницу посвящает Ко этой важной теме. Среди работ, предназначенных для широкого читателя, работа Ко — одна из наиболее серьезных. Возможно, что она лучше других отражает нынешнее состояние археологической изученности майя.

Обращает на себя внимание, что в этом кратком перечне монографий и популярных работ о древних майя нет ни одного имени мексиканца. Однако помимо научных книг на археологические или эстетические темы есть несколько публикаций общего характера, написанных мексиканскими авторами, но, по правде говоря, ни одна из них не выходит за рамки очерка и не вносит новых идей или интерпретаций. Как правило, картина культуры основывается на Ланде, а историческая схема — на Морли или Томпсоне.

Пытаться реконструировать историю майя, исходя из предпосылки, что в силу ее уникальности к ней нельзя применить универсальные схемы, равносильно отрицанию общих представлений о человеке под предлогом того, что каждый человек есть существо уникальное, неповторимое, не сравнимое ни с каким другим. Хотя несомненно, что ни одна культура не идентична другой, нужно также допустить, что ни одна не отличается целиком от других. Поэтому в проблематике майя следует искать те явления, которые встречаются в мировой истории. Разумеется, это не означает механического применения мировых схем, подгонки фактов под заранее установленные определения или категории. Целью должно быть включение во всемирный процесс того особенного, что имеют культура и история майя.

Реконструкция истории майя (лучше было бы сказать, мезоамериканской истории) была осуществлена в основном по результатам археологических исследований. До недавнего времени эти исследования были направлены почти исключительно на наиболее привлекательные следы древней цивилизации: храмы, пирамиды, дворцы, площадки для игры в мяч, гробницы. Но очевидно, что полученная таким путем картина отражает лишь одну сторону культуры майя — материальные проявления, связанные с культом, жизнью и смертью представителей правящего класса, составлявшего меньшинство населения.

Когда читаешь большинство популярных работ, кажется, что у майя были только жрецы, гражданские и военные вожди, высшие чиновники, мудрецы и художники. Народ лишь угадывается в туманной дали; предполагается его несомненное существование, но оно не представляет интереса для историка.

Подчеркнуть участие всего народа майя в создании культуры, уточнить его роль в жизни общества, определить связи с другими социальными группами, установить различные интересы таких групп, участие каждой из них в создании, владении и пользовании благами; уточнить использование научных знаний и искусства, социально-политическую роль жречества; показать исторические последствия внутренних конфликтов, связанных с процессом взаимоотношений в Мезоамерике; характеризовать общество майя посредством универсальных категорий; проанализировать последствия конкисты, колониального периода и современное положение народа майя — таковы основные проблемы, которые мы намереваемся если не решить, то по крайней мере поставить в этой книге.

Мезоамерика

Население Американского континента

В то время как в Старом Свете различные семьи гоминидов начали расселяться еще полтора миллиона лет назад и наш прямой предок homo sapiens существовал уже 200 тыс. лет назад (В действительности появление «человека разумного», или кроманьонца, относится ко времени не ранее 40-30 тыс. лет до н. э.), Американский континент оставался обширным зоологическим раем. Он был еще неизвестен человеку.

Только 35 тыс. лет назад (гипотетическая дата, которую новые находки постоянно углубляют) человек Старого Света открыл и стал обосновываться в Америке, которая для него, без сомнения, была Новым Светом, хотя он этого и не осознавал. Уже не оспаривается происхождение американского человека, его переход из Северо-Восточной Азии по проливу Беринга в ту эпоху, когда этот район был подо льдами и передвижение было легче, чем теперь. Алеутские острова тоже могли служить дорогой между двумя континентами. Считается, что миграции начались в ту эпоху и продолжались в более или менее постоянной форме до 2-го тысячелетия до н. э. Предполагается, что открытие осуществилось как следствие прогрессивного отступания ледовой шапки и перемещения к северу азиатской фауны, за которой шли группы людей, живших за счет нее.

Доистория: палеолит

Считалось, что первыми пришельцами были охотники, но до настоящего времени наиболее древние каменные инструменты, найденные на Американском материке, соответствуют культуре собирателей. Наиболее вероятно, что они были собирателями и охотниками, выходцами из Восточной Азии. Их технологический уровень соответствовал уровню технологии нижнего палеолита (По мнению большинства советских и зарубежных исследователей, культура древнейших обитателей Американского континента соответствовала верхнему палеолиту Евразии (30-10 тыс. лет до н. э.).). Возможно, они были долихоцефалами (Долихоцефальная раса, долихоцефалы — «длинноголовые»: древние обитатели Евразии, черепа которых характеризуются низким сводом, большим откосом лобной кости и сильным развитием надбровных дуг. ), родственными австралийским и меланезийским группам не по прямой линии, а по происхождению от очень древнего населения Азии и Океании. Также из Азии (на этот раз из Сибири) и тем же путем 10 тыс. лет спустя прибыли группы охотников с верхнепалеолитической культурой. Это были брахицефалы (Брахицефалы — «короткоголовые») монголоидного типа. Охотники и собиратели сосуществовали в течение тысяч лет, при этом различие между ними было не хронологическое, а экологическое, так как в соответствии с районами и наличными ресурсами население занималось преимущественно охотой или собирательством, но во многих случаях — без сомнения, в большинстве — одинаково тем и другим.

На многих памятниках найдены каменные предметы, бывшие орудиями этого населения. От тех, кто занимались главным образом охотой, известны различные наконечники копий и дротиков, давшие названия соответствующим культурам: Сандия (25- 15 тыс. лет до н. э.), Кловис (15-10 тыс. лет до н. э.), Фолсом (10- 7 тыс. лет до н. э.), Юма (7-5 тыс. лет до н. э.). Видимо, эти племена были бродячими охотниками на лошадей, мастодонтов, верблюдов и бизонов. С течением времени, но чрезвычайно медленно, орудия дифференцировались, ими стали выполнять различные работы. Помимо наконечников копий и дротиков изготовлялись каменные скребки, песты, ножи и молоты; из кости делали проколки. Возможно, использовались деревянные копьеметалки, что позволяло делать более дальние броски, чем просто рукой.

Мезолит

Позже, в течение нескольких тысяч лет, климат менялся, становясь все более сухим и жарким, это привело к тому, что жара и высыхание пастбищ предопределили прогрессивное исчезновение плейстоценовой фауны, а именно таких крупных млекопитающих, как мамонт, мастодонт, и более мелких, как верблюд и лошадь. Охотиться стали на мелких животных, и собирание растений (фрукты, клубни) приобретало все большее значение. Каменные орудия приспосабливались к новым потребностям, и кроме орудий, получаемых посредством простой оббивки или обтесывания камня, начали изготовлять новые предметы путем шлифования (топоры, ступы, терки и сосуды). Одна из известных культур этого периода — Кочисе в Аризоне. Группы людей обитали в пещерах, ведя полубродячий образ жизни.

Неолит

Собиратели растений должны были наблюдать, что в некоторых условиях зерна, брошенные в почву, прорастали и превращались в растения. От наблюдения природного явления до его намеренной реализации был только один шаг, и возможно, что многие собиратели начали то, что превратилось позднее в явление, названное «неолитической революцией», — производство пищи посредством возделывания растений. Такая «революция» была скорее эволюцией, так как осуществлялась она в течение тысяч лет и преобразовала не только тип питания, но и форму жизни народов. Правда, в значительной мере они продолжали зависеть (хотя все в меньшей степени) от охоты, рыбной ловли и собирательства, но факт обеспеченности достаточным урожаем предопределил большее разнообразие занятий; и действительно, благодаря увеличению свободного времени можно было заниматься новыми ремеслами, как плетением, так и особенно изготовлением керамики. В то же время потребность в уходе за посевами привела к появлению постоянных поселений. Процесс использования растений начался, видимо, за 6 или 7 тыс. лет до н. э. В Кошкатлане (долина Теуакан) раскопки показали, что между 7200 и 5200 гг. до н. э. в пищу употреблялись фасоль, тыква, перец, авокадо и другие растения. Одни из них, возможно, уже возделывались, другие оставались дикими. Среди еще диких растений был маис. На следующем этапе существования того же самого памятника, датируемом 5200-3400 гг. до н. э., уже определенно возделывались маис, фасоль, тыква, авокадо, несколько сортов перца и другие растения. Между 2500 и 1500 гг. до н. э. земледелие стало основным занятием человека, и его продукты давали 70% питания (По мнению Р. С. Мак-Нейша, руководителя раскопок в пещере Кошкатлан (Теуакан), доля продуктов земледелия в пищевом балансе древних мексиканцев составляла между 2500 и 1500 гг. до н. э. чуть более 50%). Именно тогда было начато изготовление емкостей из обожженной глины для хранения и варки пищи. Жизнь народов была уже оседлой, и семьи группировались, образуя небольшие скопления домов или деревни.

Нет необходимости уточнять, что эта медленная культурная эволюция, являющаяся американской доисторией, охватила также территорию, которую мы называем Мезоамерикой и о культурном развитии которой мы теперь кратко расскажем.

Определение и границы

Название Мезоамерика было предложено Паулем Кирхгоффом 30 лет назад для обозначения культурно-географического единства, некоего территориального континуума, в пределах которого развилась культура, в основе однородная, хотя и разделившаяся на несколько региональных в соответствии с лингвистически различными этносами. В момент испанского завоевания ее северные границы были более или менее обозначены реками Синалоа на западе и Пануко на востоке; соединяющая их линия могла проходить немного к северу от рек Лерма, Тула и Моктесума. На юге Мезоамерика охватывала северо-западную часть Гондураса, а также крайний запад Никарагуа и Коста-Рики (По мнению других ученых, южная граница Мезоамерики (как северного района зоны высоких цивилизаций Нового Света) с рубежа нашей эры и до испанского завоевания совпадала с южной границей культуры майя, т. е. проходила по территории Западного Сальвадора и Западного Гондураса.).

В то время как южная граница должна была быть относительно постоянной, северная претерпевала изменения в течение истории, смещаясь дальше к северу в периоды расцвета мезоамериканских культур и сокращаясь и выгибаясь к югу в эпохи, когда их мощь и спаянность уменьшались. На севере Мезоамерика граничила с народами, бывшими охотниками и отсталыми земледельцами, на юге — с передовыми земледельцами южноамериканской традиции.

Особенности культуры

В своем классическом очерке Кирхгофф выделяет несколько подгрупп высших и низших земледельцев Северной и Южной Америки: высшие земледельцы андского региона и частично амазонские народы, низшие земледельцы Южной Америки и Антил, собиратели и охотники континента. Он указывает на элементы, неизвестные в Мезоамерике и представленные у земледельческих народов Северной и Южной Америки, и отмечает те, которые свойственны исключительно исследуемой зоне. Это выращивание какао и магея, использование чинамп («Чинампы», или «плавучие сады», — впервые встреченная испанцами у ацтеков оригинальная система земледелия: возведенные из природного ила на мелководье обширных озер долины Мехико длинные и узкие гряды земли, окруженные с трех сторон водой и удобряемые растительным перегноем), употребление тортильи (маисовой лепешки); применение меча с двумя рядами обсидиановых лезвий и «ишкауипилли» — защитной рубашки из хлопка; существование ступенчатых пирамид, специальных площадок для игры в мяч; наличие иероглифической письменности (Некоторое время назад было высказано предположение о существовании зачаточной письменности в Перу, обнаруженной на зернах бобов (пальярес), погребальных плащах и сосудах (керос).), рукописей, кодексов и карт, календаря из 365 дней, ритуального календаря из 260 дней с циклом из 52 лет. Для этой зоны были характерны также существование календарных празднеств, вера в дни благоприятные и неблагоприятные и многое другое, о чем еще будет рассказано в других главах.

В своей работе Кирхгофф делает вывод, что мезоамериканская культура — это лишь часть более обширной зоны американских культур, происшедших от более древних культур неземледельческих народов, и что элементы, отсутствующие в Мезоамерике, но существующие в Северной и Южной Америке, должны были существовать и в Мезоамерике, но в более раннюю эпоху.

Происхождение

Если 20 лет назад проблема происхождения мезоамериканской культуры могла решаться альтернативно — считать ее автохтонной или, наоборот, привнесенной из Азии, то в настоящее время, по мере того как новые открытия умножают данные о древних горизонтах, эта проблема становится более ясной. В самом деле, зная лишь очень приблизительно этапы, предшествовавшие формированию мезоамериканской культуры, и видя ее в различных зонах уже более или менее развитой, некоторые исследователи, стоя на диффузионистском понимании культуры, склонялись к азиатскому варианту. Сторонниками этой теории были сам Кирхгофф и Мигель Коваррубиас в Мексике, Гордон Экхольм в США, Хейне-Гельдерн в Австрии. Кирхгофф считал такие элементы, как ступенчатая пирамида, привнесенными. Он основывался главным образом на убеждении о том, что передовые математические и астрономические знания майя находились в настоящем «культурном вакууме», если иметь в виду низкий технический уровень американских культур, которые не использовали колесо, плуг и металлургию, как древние народы в Старом Свете. Кроме того, ссылаясь конкретно на календарь, основанный на астрономических знаниях, Кирхгофф считал, что если в Египте он явился результатом необходимости регулировать орошение, используя разливы Нила, то у майя не было никакой сходной потребности и, следовательно, не было причины для появления календаря.

В более поздней работе Кирхгофф добавляет к своим аргументам сравнение ритуального календаря Мексики (майя и ацтеков) с китайским календарем. Это сравнение показывает, что среди 28 названий из Китая и 20 из Мексики есть общие — тигр, собака и змея. Однако если судить объективно, это не подтверждает осязаемой связи между двумя календарями. Кроме того, Кирхгофф предлагает сравнить списки божеств из Индии и Мексики, сгруппированные соответственно функциям каждого из божеств, намереваясь показать некоторую их эквивалентность и таким образом доказать азиатское влияние на религиозные концепции Мексики. И опять его аргументы никак не кажутся нам убедительными, ибо единственно, что дает это сравнение, так это то, что и в Индии и в Мексике почитались божества солнечные (благодетельные) и лунные (зловредные), боги земледелия и воды, огня и войны, плодородия и размножения, разрушения и смерти и одна богиня, которая наряду с другими функциями вершила суд над грешниками. Поскольку речь идет об универсальных концепциях, связанных главным образом с основными хозяйственными занятиями — земледельческими, следовало ожидать присутствия сходных божеств у таких по преимуществу аграрных народов, как народы Индии и Мезоамерики.

Хейне-Гельдерн и Экхольм несколько раз выдвигали предполагаемые доказательства связей, особенно между культурами Юго-Восточной Азии и Китая, с одной стороны, и мезоамериканскими культурами, в частности майя, с другой. Речь всегда шла о предметах (керамике, скульптуре) или архитектурных деталях, имеющих формальное сходство, иногда неясное, а иногда достаточно определенное. Но, проанализировав некоторые из таких «доказательств», мы не сочли необходимым повторять здесь аргументы, которыми мы их опровергли. Наиболее яркое свидетельство, отвергающее, по нашему мнению, правильность этого метода, привел А. Касо на XXXV конгрессе американистов, на том же заседании, где выступил ХейнеТельдерн. Сравнение многочисленных предметов, декоративных мотивов, форм сосудов, фигур на гравюрах и в скульптуре, относящихся к культурам, которые определенно никогда не имели контактов (микенская и сапотекская, французская и ацтекская, норвежская и ацтекская, французская и теотиуаканская, скифская и сапотекская, шумерская и чолултекская, палестинская и сапотекская, этрусская и тотонакская), вызвало у участников конгресса впечатление осмеяния диффузионистской теории, но в действительности методы, примененные Касо, были те же, что и у Экхольма и Хейне-Гельдерна.

Ссылаясь на многочисленные элементы культуры, общие для Старого Света и Америки, которые по сути не что иное, как результаты параллельных явлений, А. Кребер сказал: «В действительности они только возникают от того же импульса, разделяют свойства предметов или природы; они похожи лишь до определенной точки, а в других отношениях различаются во всем»; и относительно сходства между концепциями и духовными творениями тот же автор судил о них как о «некоторых тенденциях, свойственных человеческому уму на определенных направлениях».

Находки в долине Теуакан семян дикого и окультуренного маиса относятся к таким древним датам, как 7-е тысячелетие до н. э. для дикого и 5-е тысячелетие до н. э. для культурного маиса, что не позволяет усомниться в местном происхождении основного растения Американского континента. Наличие в Мезоамерике (Оахака, побережье Мексиканского залива, Тихоокеанское побережье) монументов с надписями, числами и датами, на несколько веков более древними, чем иероглифические надписи майя, делает совершенно ненужным предположение, что мезоамериканский календарь имел своих предшественников в Азии. Касо так закончил свое выступление на упомянутом конгрессе: «Если такие сложные формы знания, как земледелие и письменность, имели, как это было продемонстрировано, независимое происхождение, трудно понять, почему настаивают на том, что изобретения более простые должны были обязательно прийти из какого-либо центра диффузии Старого Света».

По мере расширения наших знаний о ранней истории формативных этапов мезоамериканских культур заполняются лакуны, появляются предпосылки там, где их раньше не было, для объяснения высокого развития, рассеивается тайна, окружавшая первые шаги различных цивилизаций, и все ведет к подтверждению идеи автохтонного развития высоких американских культур, в том числе и мезоамериканской.

Мы не отвергаем, конечно, вклада азиатских пришельцев, которые, разумеется, не прибыли с пустыми руками и с пустой головой. Американская доистория — это, без сомнения, продолжение евроазиатской доистории. Эпоха, когда перестали прибывать в Америку азиатские пришельцы, не установлена с точностью, скорее всего это произошло около 2-го тысячелетия до н. э. Несомненно, что они принесли некоторые элементы культуры, возможно, такие, как керамика (Сходство в форме сосудов, технике их изготовления и декоративных мотивах, обнаруженное между керамикой этапа Вальдивия на побережье Эквадора и керамикой этапа Дземон на островах Японии, настолько заметно и повторяемо, что наводит на мысль о возможном прибытии в Южную Америку между 3-м и 2-м тысячелетиями до н. э. группы японских рыбаков, принесших с собой традиции, которые распространились затем дальше, в том числе и в Мезоамерику. Однако случайное появление мореплавателей на чужом континенте едва ли могло оказать очень сильное культурное влияние на коренных жителей. Чужаки обычно уничтожаются или, если остаются в живых, воспринимают местные обычаи. Скорее всего примитивность этих керамик позволяет говорить об их параллельном создании), обычай окрашивать тела умерших охрой, игра в мяч, и другие обычаи или верования, которые пустили корни и продолжали существовать в мезоамериканских культурах. (В настоящее время версия об японских влияниях на раннюю керамику Эквадора (Вальдивия) окончательно опровергнута и доказаны местные истоки этой гончарной традиции.)

Хронологические горизонты

Если мы отнесем начало мезоамериканской культуры к 2000 г. до н. э., это значит, что ее длительность охватывает 35 веков, которые разделяются на различные периоды и фазы на основе изменений, происходивших в ее развитии. Поскольку эти изменения не совершались одновременно во всех культурах, мы опускаем точные даты различных эпох.

Главные культуры

Порожденные базисной культурой, которую мы назвали мезоамериканской, в разных экологических средах и как результат взаимоотношений между различными народами в течение исторического процесса сформировались культуры, хорошо различимые в своих стилях, но по сути являвшиеся вариантами культуры-родоначальницы.

Классифицируя их географически, назовем основные из них.

Доклассический, или формативный период

Ранний этап. Хозяйственная деятельность все еще основана главным образом на собирательстве, охоте и рыбной ловле, но с прогрессивным увеличением возделывания растений. Начало оседлой жизни небольшими семейными группами. Изготовление одноцветной керамики простых форм, не очень разнообразных, с пластическими орнаментами, а также грубых лепных глиняных фигурок, преимущественно женских. Орудия из оббитого (наконечники копий и дротиков, ножи, скребки) и шлифованного (ступки и зернотерки) камня. Предметы из кости и дерева. Одежда из хлопка и хенекена. Хижины из жердей с кровлей из листьев пальмы или травы сакате в жарких районах, из камня и адобы (Адоба (исп.) — сырцовый кирпич) — в умеренных и холодных краях. Анимистические верования. Культ плодородия и почитание умерших.

Средний этап. Выращивание маиса как основы питания в сочетании с фасолью, тыквой и перцем. Формирование человеческих коллективов в небольших деревнях. Начало строительства церемониальных центров с земляными и каменными платформами в качестве фундаментов для святилищ. Появление специализированных групп для обрядовых церемоний. Изготовление одноцветной керамики разнообразных форм и лепных глиняных фигурок, а также предметов из нефрита. Начало развития скульптуры (гигантские головы и большие алтари). Возникновение божества ягуара (бога дождя).

Поздний этап. Культурная дифференциация в разных областях. Возрастание значения церемониального центра. Строительство пирамид как оснований для храмов-хижин. Развитие скульптуры: каменных стел, на которых высечены различные сцены. Иероглифические надписи с зачаточными письменами. Двадцатичная нумерация из точек и черточек. Числовая система с позиционной величиной знаков. «Длинный счет». Даты в ритуальном и в солнечном календарях. Украшение зданий формованным штуком. Двуцветная керамика. Старый бог (огонь).

Протоклассический, или переходный период

Усиление процесса культурного развития. Оформление собственных черт различных культур. Дифференциация жречества. Начало социального расслоения. Спланированные церемониальные центры. Впечатляющие культовые постройки. Настенная роспись в церемониальных и могильных конструкциях. Стелы с иероглифическими надписями и датами. Наличие в скульптуре важных персонажей. Сосуды на четырех ножках, подставки в виде женской груди и полихромная роспись.

Классический период, или период расцвета

Ранний этап. Значительное техническое, научное и художественное развитие. Возведение крупных церемониальных центров. Изобретение ступенчатого свода, или «ложной арки», у майя. Храмы и резиденции правящего класса с каменными стенами. Украшение помещений каменными рельефами, штуком и живописью. Специальные постройки для игры в мяч. Многочисленные скульптурные монументы с датами «Длинного счета» у майя. Теократическое правительство. Хорошо дифференцированные социальные классы. Политические государства с централизованной властью. Многоцветная керамика разнообразнейших форм.

Поздний этап. Наивысший расцвет церемониальных центров, главным образом майя, и закат других (Теотиуакан). Вершина культурного развития. Необычайный рост строительства церемониальных центров; увеличение разнообразия архитектурных построек (пирамиды, храмы, террасы, площади, дворы, дворцы, святилища, площадки для игры в мяч, гробницы, обсерватории и т. д.). Искусство не только религиозное, но и гражданское (область майя). Теократия и аристократия. Сложная религия с многочисленными божествами. Культуры, хорошо различимые в различных областях. Керамика очень разнообразная по формам, орнаментальным приемам и тематике. Многочисленные глиняные фигурки, лепные или формованные, представляющие божеств, жрецов, гражданских или военных вождей, игроков в мяч, женщин высокого положения, простых людей, животных.

Постклассический период, или период распада

Ранний этап. Прекращение культурной деятельности в крупных классических церемониальных центрах. Давление варварских народов на северную границу Мезоамерики; этнические передвижения из центра Мексики к югу и юго-востоку; внутренняя дезинтеграция из-за социально-экономических причин. Усиление милитаристских тенденций. Возрастание человеческих жертвоприношений. Расцвет новых государств, возникших в результате распада старых крупных центров, и появление смешанных культур. Появление металлургии. Тонкая оранжевая керамика «X» и «свинцовая» керамика.

Поздний этап. Продолжение давления и вторжений на северной границе. Нашествие новых воинственных этнических групп. Постоянные войны. Создание ацтекской «империи». Укрепление городов. Учащение человеческих жертвоприношений. Войны из-за пленников. Расширение торговли. Упадок искусств. Приход испанцев.

Культура Севера

На северных границах Мезоамерики, образуя культурные островки на территории собирателей и охотников, существовали периферийные культуры. В них распознаются элементы, близкие культурам Центральной Мексики и Юго-Запада США. Среди главных центров этих периферийных культур выделяются Ла-Кемада и Чальчиуитес (Сакатекас) и Касас-Грандес (Чиуауа).

Культура Запада

Так называют культуры, существовавшие на территории современных штатов Синалоа, Наярит, Халиско, Колима, Мичоакан и частично Герреро и Гуанахуато. Известны многие предметы, происходящие большей частью из разграбленных захоронений. Это и небольшие фигурки, и настоящие статуи из глины. Их стилистическое разнообразие зависит от района их происхождения. Почти всегда они изображают людей, животных, хижины и даже макеты деревень и сценки из повседневной жизни. Искусство Запада реалистично как в «примитивных» проявлениях, так и в более разработанных стилях; во многих случаях наблюдается тенденция к карикатуре и всегда видны оригинальность и строгость манеры исполнения. Наиболее известная исторически культура — культура так называемых тарасков.

Культуры Центральной Мексики

Рассказы наших читателей

Татьяна

 Отличный музей, пожалуй, самый главный/важный в Мехико-сити. Особо ценно посетить его перед поездками к пирамидам. Большой, но хорошо структурирован. Не забудьте взять карту-схему со стойки рядом с кассой. 

Читать полностью

Именно эти культуры, сосредоточенные во внутренних районах Мексиканского нагорья, привлекли наибольшее внимание исследователей из-за того, что о них имелась информация не только археологическая, но и в значительной мере историческая. Основные культуры, расположенные в хронологическом порядке, мы назовем ниже. Мы исключим этапы, соответствующие доистории, и начнем с того, что считается началом протоистории, то есть с 2000 г. до н. э.

На протяжении последних 2000 лет до н. э. мезоамериканская культура в Центральной Мексике имела столько сходных черт по всей зоне, что ее можно рассматривать как единую. Назовем некоторые центры этой доклассической культуры, почти все расположенные вокруг или поблизости от древних озер долины Мехико: Арболильо, Сакатенко, Копилько, Тлатилько, Куикуилько, Тикоман, Тлапакойя и др. Великой культурой классического периода Центральной Мексики была культура Теотиуакана, которая начала формироваться в последние два-три века до нашей эры и доминировала не только в этом районе, но и распространилась в течение почти тысячелетия до очень отдаленных земель.

Историческое развитие центральной зоны Мексики отмечено насильственным вторжением последовательных волн народов более низкого культурного уровня, находившихся еще на стадии развития охоты, рыболовства и собирательства. Эти народы прибывали с севера, захватывали и разрушали культурные центры, но, оценив преимущества цивилизованной жизни, они постепенно сами превращались в оседлых земледельцев, сливаясь с местным населением, воспринимая его культуру и создавая новую, которая в значительной мере была продолжением предыдущей, но уже с каким-то другим оттенком.

Теотиуакан был разрушен. На смену ему пришла тольтекская культура с центром в Толлане (Тула), которая просуществовала не более трех веков. Тем не менее она оказала влияние на другие мезоамериканские культуры. Ее разрушение в конце XII в. было вызвано новыми вторжениями варварских племен, известных под общим названием «чичимеки». Они, так же как и предшествующие завоеватели, постепенно восприняли цивилизацию покоренного народа. Чичимеки основали города Тенайюка и позже Тескоко. К началу XIV в. в долину Мехико пришли новые варварские племена, среди которых были ацтеки. В короткий срок они подчинили себе все народы Центральной Мексики и создали настоящую «империю», границы которой простерлись на всю Мезоамерику.

Культуры побережья Мексиканского залива

Вдоль Мексиканского залива, за исключением побережья полуострова Юкатан, развивались значительные культуры. Самой древней была культура, называемая ольмекской, или Ла-Вента. Она существовала большую часть доклассического периода и располагалась на юге нынешнего штата Веракрус и на севере Табаско. Эта культура, очевидно первая выделившаяся в Мезоамерике, сыграла, без сомнения, решающую роль в формировании остальных культур.

В центре нынешнего штата Веракрус размещалась культура, называемая тотонакской, наиболее важным центром которой, по-видимому, был Эль-Тахин. Восприняв элементы теотиуаканской культуры, она в свою очередь оказала влияние на другие культуры Мезоамерики. Об этом свидетельствуют многочисленные находки в удаленных местах таких характерных для тотонаков предметов, как ярма и ритуальные топоры.

Еще севернее группа майяской языковой семьи — уастеки, отделившиеся от основного ствола майя в доклассический период, создали собственную культуру с очень характерными признаками.

Культуры Юга

Относительно культур Оахаки мы располагаем обильной археологической информацией. Наиболее значительными из них были сапотекская, у которой удалось проследить длительное развитие и определить основные ее этапы благодаря раскопкам ее крупнейшего центра — Монте-Альбан, и миштекская, развивавшаяся более или менее одновременно с сапотекской, но в горных районах, в то время как сапотекская располагалась в долинах. В постклассический период миштеки захватили эти долины и подчинили сапотеков. Одним из их наиболее известных центров была Митла.

Культура Юго-Восточной Мексики и Центральной Америки

Имеется в виду культура майя, занимавшая огромное пространство — более 400 тыс. км 2 и охватывавшая нынешние мексиканские штаты Юкатан, Кампече, Кинтана-Роо, часть Табаско и Чьяпаса, а также территории современной Гватемалы, Белиза и западную часть Сальвадора и Гондураса. Этой культуре посвящены следующие главы.

Источники информации

Основные источники информации относительно истории древних майя и их культурных достижений можно разделить на исторические, археологические, этнографические и лингвистические.

Испанские исторические источники

Среди наиболее важных свидетельств о народе майя имеются рассказы тех людей, которые участвовали в завоевании и по этой причине стали первыми европейцами, открывшими майя. Еще более важны хроники, написанные теми, кто прибыл в страну сразу же после ее завоевания или немного времени спустя. В большинстве своем они прожили долгие годы среди завоеванного народа и смогли, таким образом, получить из первых рук сведения об обычаях, верованиях, знаниях и в целом об истории майя. Очевидно, что свидетельства конкистадоров, а также идущих следом за ними монахов, посланных осуществить духовное завоевание побежденных, часто грешат если не отсутствием правдивости, то во всяком случае недостатком способностей, а также ограниченностью и предрассудками, свойственными солдатам и монахам той эпохи. Историку, когда он анализирует информацию испанских источников, надлежит оценить все субъективное, что прикрывает и часто искажает упоминаемые реальные факты.

Первые испанцы, вошедшие в контакт с майя, не оставили нам прямого свидетельства об этом контакте и о том, что они узнали о местной культуре. В 1511 г., возвращаясь из Дарьена, экспедиция под руководством конкистадора Вальдивии потерпела кораблекрушение у восточных берегов полуострова Юкатан. Из 15 человек, достигших берега, 13 были принесены в жертву индейцами. Двое оставшихся в живых, Херонимо де Агилар и Гонсало Герреро, каждый по-своему, сыграли особую роль в конкисте Мексики. Агилар, который за 8 лет плена научился в совершенстве говорить на языке майя, был первым переводчиком у Кортеса еще до того, как тот заполучил Малинче (Малинче, или Малинцин, — имя индейской девушки-рабыни, подаренной испанцам и ставшей впоследствии возлюбленной Кортеса. После крещения получила имя Марина. Быстро выучилась испанскому языку и в качестве переводчицы предводителя конкистадоров во многом содействовала его успеху в завоевании Мексики). Она, владея языками чонталь из семьи майя и науа, на котором говорили ацтеки, в переговорах с индейцами дополняла перевод слов Кортеса через Агилара. Герреро был основателем первой смешанной испано-индейской мексиканской семьи; он отказался участвовать в завоевании и даже, по сведениям нескольких хронистов, воодушевлял, организовывал и возглавлял сопротивление захватчикам.

О трех первых экспедициях, достигших Мексики с Кубы, у нас есть рассказы некоторых их участников; главное место занимает повествование солдата Берналя Диаса дель Кастильо, который в старости взялся за перо. Кроме этой информации есть дневник Хуана Диаса, писаря Хуана де Грихальвы, начальника второй экспедиции, а также письма Эрнана Кортеса испанским государям о третьей экспедиции. Информация этих первых хроник хотя и невелика, но не лишена интереса. Из них видно, что чаще всего контакт между испанцами и местными жителями не был ни продолжительным, ни мирным. Из этих документальных свидетельств мы знаем маршруты трех экспедиций, места, где испанцы высаживались, характер (мирный или насильственный) встреч и упоминание, обычно схематичное, некоторых элементов коренной культуры: суда, поселения, дома, храмы и святилища, идолы, одежда и украшения, оружие и военная тактика, орудия труда, продукты натуральные и приготовленные и т. д.

О народах Юкатана наибольшую информацию, несомненно, дает книга Диего де Ланды, написанная в 1596 г., а опубликованная три века спустя. В «Сообщении о делах в Юкатане» де Ланды рассказывается не только об открытии и завоевании новых земель. В книге содержатся сведения по этнографии и истории майя, приводятся географические, климатологические, ботанические и зоологические данные. Вот перечень названий основных глав его труда.

Главные древние постройки.

Управление, жречество, науки, буквы и книги Юкатана.

Приход Тутуль Шив и их союз с сеньорами из Майяпана.

Пороки индейцев.

Способ постройки домов.

Безропотное подчинение индейцев своим господам.

Способы украшать головы и носить одежду.

Еда и напитки индейцев Юкатана.

Раскрашивание и убранство индейцев.

Их опьянение, банкеты, фарсы, музыка и танцы.

Ремесла, торговля и деньги.

Земледелие.

Правосудие и гостеприимство.

Способ счета у юкатеков.

Генеалогия.

Наследование и воспитание сирот.

Порядок наследования у господ.

Браки.

Частые разводы у юкатеков.

Их свадьбы.

Способ крещения на Юкатане.

Манера исповеди.

Воздержания и суеверия.

Разнообразие и обилие идолов.

Занятия жрецов.

Жертвоприношения и пытки.

Оружие юкатеков.

Военные вожди.

Ополченцы и солдаты: обычаи войны.

Наказания.

Воспитание подростков.

Женские одежды и украшения.

Целомудрие и воспитание женщин.

Траур.

Похороны жрецов.

Вера в будущую жизнь.

Счет юкатекского года.

Написания дней.

Празднества.

Жертвоприношения в Новый год.

Объяснение календаря.

Век майя.

Письменность.

Множество зданий.

Исамаль, Мерида и Чичен-Ица.

Что производит земля.

Рыбы, игуаны и ящерицы.

Змеи.

О пчелах и их меде и воске.

Растительность Юкатана.

Птицы земли и моря.

Другие животные Юкатана.

Нет необходимости повторять, что если бы у нас не было «Сообщения» Ланды, наши сведения о древних майя были бы более скудными, чем они есть. В частности, о письменности майя мы знаем только из его сведений. Но, будучи религиозным фанатиком, Ланда безжалостно уничтожил культурные ценности (книги, скульптуры) древних индейцев. Однако «Сообщение» бывшего епископа Юкатана в какой-то степени смягчает его преступление перед историей.

Остальные хронисты XVI в., в трудах которых охватываются области более обширные, чем район майя, дают нам описание жизни других индейских народов. Таковы, например, Бартоломе де Лас Касас, Педро Мартир де Англерия и Антонио Сьюдад Реаль.

К тому же веку относится информация, почерпнутая нами из вопросника, разработанного испанской короной для энкомендеро (Энкомендеро (исп.) — букв. «попечитель», «защитник», «покровитель»; фактически — помещик. Название происходит от слова «энкомьенда» (попечение, защита, покровительство). Это была форма эксплуатации индейского населения в испанских колониях в Америке в XVI-XVIII вв. Указом короля от 1543 г. индейцы, номинально считавшиеся свободными, передавались на «попечение» завоевателям-энкомендерос, которым были обязаны платить оброк, отбывать барщину в имениях и на рудниках), получивших земли на Юкатане. Это «Историко-географические сообщения о провинциях Юкатана». Единообразие данных, собранных из многочисленных юкатекских поселений, предполагает, что большая часть вопросника, разосланного властями, была заполнена Антонио Чи — королевским переводчиком, ибо многие из энкомендеро, если не все, не имели ни желания, ни способностей, достаточных для сбора информации о жизни и обычаях индейцев, которых они только что получили вместе с энкомьендами.

В XVII в. различные хронисты внесли новые добавления в уже известные труды своих предшественников. Среди них нужно упомянуть Диего Лопеса де Когольюдо и Бернардо де Лисану, францисканских монахов (как и Ланда), писавших историю своего религиозного ордена на Юкатане, но посвятивших несколько глав культуре и истории его древних обитателей.

О южной области майя, то есть главным образом о Гватемале, хронисты также писали в XVI-XVII вв. Среди них Лас Касас, Диего Гарсия де Паласьо, Алонсо де Сорита (или Сурита) и монах-августинец Херонимо Роман-и-Самора. От XVII в. у нас есть среди других хроники, оставленные монахом-доминиканцем Антонио де Ремесаль, Мартином Альфонсо Товильей и особенно Франсиско Антонио Фуэнтес-и-Гусманом. К ним следует добавить очень важную работу начала XVIII в. монаха Франсиско Хименеса. Эти хроники менее систематичны в изложении данных, чем хроника Ланды. Они рассказывают главным образом о военной победе испанцев и о более позднем завоевании духовного характера. Однако через рассказы о путешествиях, о завоевании непокорных народов и подчинении их испанскому господству, об основании монастырей и о конфликтах, иногда драматичных, между коренными обитателями и гражданскими и религиозными властями мы узнаем о жизни и обычаях индейцев киче, чоль, лакандонов и других, живших в то время там, где ныне располагаются мексиканский штат Чьяпас и Республика Гватемала.

Индейские исторические источники

Нередко передача творений на родном языке осуществлялась индейцами в устной форме, без какой-либо записи; иногда тексты записывались иероглифическими знаками. Монахи, люди более умные и образованные, чем конкистадоры и энкомендеро, для того чтобы найти путь к душе индейца и обратить его в христианство, выучивали местный язык. Кроме того, монахи научили индейцев писать латинским алфавитом на их собственном языке. Именно благодаря инициативе некоторых монахов XVI в. были спасены важнейшие индейские свидетельства, собранные в ту пору и выражающие, по определению Леона Портильо, «точку зрения побежденных».

При сравнении испанских исторических источников с аборигенными бросается в глаза огромное различие между рационалистическим мышлением европейца, стремящегося понять чуждых ему людей и их культуру (попытка часто бесплодная), и индейским магико-религиозным мышлением, структура которого в основе своей не рационалистическая, а в значительной мере близкая поэтическому началу.

Можно наблюдать, как даже наиболее проницательный испанский хронист видит лишь поверхностную сторону вещей; он пытается уловить на основе собственных понятий и культурных моделей факты, которые он описывает, сравнивая их с другими ему известными, сходными на его взгляд, именно поэтому он часто ошибается в их истолковании. Наоборот, индейский хронист не пытается быть понятым, он лишь выражает себя. Словами собственного языка он высвобождает свои знания, свои воспоминания, свои мысли в той манере, в какой его мышление их получило, сохранило и переработало. Поэтому многие тексты, написанные непосредственно местным хронистом на его собственном языке, хотя и с использованием латинских букв, нам трудно, чтобы не сказать невозможно, поняты Сложность мифологического мира, проявляющаяся в них, становится для нас часто герметически непроницаемой. Однако не все сводится к таинственному, так как индейские источники дают нам обильную и богатейшую информацию и о культуре, и об истории народов майя.

На Юкатане во время конкисты один жрец-прорицатель (чилам, или чилан) по имени Балам (ягуар) стал знаменитым, провозгласив скорое прибытие белых и бородатых чужеземцев, носителей новой религии. По крайней мере так говорится в «Сообщении из Мериды», написанном после конкисты. Но у нас нет возможности доказать, существовал ли на самом деле такой пророк или он был придуман впоследствии для более благосклонного восприятия прихода иностранцев. Позже название книги «Чилам-Балам» было дано всем рукописям, появлявшимся в разных поселениях Юкатана.

Известно, что 18 книг «Чилам-Балам» (только половина из них имеет фотокопии) связаны с поселениями Чумайель, Тисимин, Мани, Калькини, Кауа, Ишиль, Текаш, Тусик и Нах. Некоторые были опубликованы. Документы, которые дошли до наших дней, происходят от копий, сделанных в течение веков их владельцами с целью избежать их потери из-за быстрого разрушения бумаги, на которой они были написаны.

Содержание варьирует от одного «Чилам-Балама» к другому, но многие тексты повторяются в разных книгах, иногда с некоторыми противоречиями. Есть среди них тексты исторического характера, очень краткие, являющиеся простыми упоминаниями о каких-то событиях без большой точности или описания деталей. Они идут в сопровождении дат, записанных так называемым «Коротким счетом» или краткой формой исчисления времени, употреблявшейся на Юкатане за несколько веков до конкисты. В религиозных текстах, возможно наиболее значительных, в некоторых случаях заметно христианское влияние; они отражают процесс синкретизма, начавшийся с самого начала колониальной эпохи. Очень важны также, несмотря на неясность языка, прорицания, связанные с различными календарными периодами (катуны, туны) и прогнозами относительно дней ритуального календаря. Показательны для эзотеричности религии загадки на «языке Суйуа», которые должны были решать кандидаты в жрецы. Есть также тексты, объясняющие календарь майя; другие, несомненно, чужды майя — это история девицы Теодоры и короля Альмансора, арабский рассказ и другие, в которых европейское и индейское объединяются в странном сочетании, как и астрологические тексты, в которых знаки зодиака связаны с болезнями и местными средствами их лечения.

В южной части ареала майя, конкретно у народа киче, осевшего на высокогорье Гватемалы, произошло то же, что и на Юкатане, в результате чего появилась возможность получить ценный документ, записанный в начале конкисты одним безымянным киче, которого научили писать на его языке буквами испанского алфавита. Оригинал документа был затем потерян, но прежде его скопировал и перевел доминиканец Франсиско Хименес, открывший его в начале XVIII в. в селении Чичикастенанго.

«Рукопись из Чичикастенанго», более известная как «Пополь-Вух», или «Книга Совета», без сомнения, транскрипция какого-то кодекса, скорее пиктографического, чем иероглифического (в области киче неизвестны иероглифические надписи), как об этом можно судить из предисловия его автора, упоминающего существование «оригинальной книги, написанной в древности, но сокрытой от взора исследователя».

«Пополь-Вух» дает нам точное и детальное изложение космогонии и мифологии народа киче, выраженное языком, полным поэзии. Описывается сотворение мира, стихий, светил, животных и растений, человека, а также борьба между мифическими героями и силами зла до их божественного превращения в Солнце и Луну. «Пополь-Вух» — это также легендарная история народа киче — от первых четырех людей, сотворенных богами, которые создали их тела из маисового теста, до правителей, находившихся у власти, когда в их историю насильственно и жестоко вторглись солдаты Альварадо. Из этого повествования видно, что культура народов гватемальского высокогорья за многие века до конкисты несла заметную печать мексиканского влияния начиная с периода процветания тольтекской цивилизации. Частые упоминания Толлана (Тулы) и Кецалькоатля обнаруживают контакты, существовавшие между народами Центральной Мексики и горной Гватемалы…

«Мемориал из Сололы», или «Анналы Какчикелей», является для народа какчикель тем же, чем был «Пополь-Вух» для их соседей киче: краткое изложение их истории, написанное людьми их собственного этноса. В написании оригинала на языке какчикель, датируемого концом XVI в., принимали участие несколько авторов из семьи Шахиль, имена которых названы в документе. Позже он был переписан, также на какчикель, испанскими буквами; известная копия содержит даты до 1604 г. В противоположность «Пополь-Вуху» «Мемориал из Сололы» несет мало космогонических сведений, но дает более детальную и полную историческую информацию. История народа какчикель начинается с сотворения первых людей и продолжается почти век спустя после испанской конкисты. В ней заметен параллелизм с историей киче относительно происхождения культуры легендарной Тулы, бросается в глаза часто враждебный характер отношений с киче. Испанское завоевание описано со всей откровенностью, при этом противопоставлены сердечная форма приема пришельцев и жестокости и преступления Альварадо, вызвавшие восстание, которое длилось много лет, пока не завершилось полным подчинением какчикелей. В последней своей части «Мемориал» превращается в дневник общины, в котором различные писцы отмечают такие незначительные для истории факты, как бракосочетания, смерти, земельные тяжбы, землетрясения и другие еще менее важные события.

Археологические источники

Имеются в виду архитектурные памятники, скульптуры, предметы из глины, камня, кости, раковин и других материалов, живопись, надписи, то есть все, что было выработано на территории майя до прихода испанцев. В археологические источники мы включаем также три единственные рисованные «книги», дошедшие до нас (Дрезденский, Парижский и Мадридский кодексы), так как мы не можем их правильно прочитать и потому, что они не содержат, кажется, исторической информации.

Монументы церемониальных центров, обычные постройки, рельефы, настенные росписи, тысячи таких предметов из раскопок, как приношения в храмах, других культовых сооружениях и в погребениях, проливают свет не только на материальную культуру древних майя, но и на многие аспекты их формы мышления, верований и поступков.

‘

Реальная реконструкция культуры майя должна базироваться в значительной мере на археологических находках ввиду того, что исторические источники повествуют только о веках, непосредственно предшествовавших испанскому завоеванию, и, кроме того, они дают информацию часто туманную, если не сомнительную из-за свойственных им противоречий. Благодаря археологии стало возможным определение в общих чертах культурной истории многих центров майя, основных этапов их развития и изменений, происшедших по причине внутренних импульсов или под внешними влияниями. Ясно, что некоторые сферы культуры не оставляют материальных следов, но почти всегда по материальным следам возможно если не получить прямую и надежную информацию, то прийти к вероятным гипотезам, подтверждение которых может быть найдено в исторических источниках.

Этнографические источники

Начав изучать культуру майя (это относится и к другим мезоамериканским культурам), надо иметь в виду, что ни испанское завоевание, ни три века колониального господства, ни полтора столетия республиканской жизни не покончили с этой культурой. Важно помнить, что несколько миллионов человек продолжают говорить только на каком-либо из языков семьи майя и что они до сих пор ведут существование, очень сходное с жизнью их предков. Методы земледелия, типы жилища, пища, нормы поведения, верования, обряды, церемонии и другие многочисленные элементы ежедневной жизни и мышления древних майя выжили и сохранили свою значимость до наших дней. Отсюда — важность этнологических исследований многочисленных групп современных майя.

Совершенно очевидно, что многовековой процесс аккультурации этих групп не оставил нетронутыми древние элементы культуры и этнологу и историку надлежит отделить то, что сохранилось из автохтонных образцов, от того, что привнесено западной культурой.

Лингвистические источники

Итак, на языках майяской группы все еще говорят несколько миллионов человек. Нет необходимости напоминать, что язык — это часть культуры и что по этой причине он включает в себя или отражает многие ее компоненты. Словарь какого-либо языка содержит названия флоры, фауны и других элементов окружающей природы, с которыми связана деятельность народа, а также названия, связанные с используемыми орудиями, с методами работы, с семейной или общественной организациями или с формами мышления. Через изучение языка можно обнаружить культурные изменения, контакты с другими народами и при некоторых условиях сделать заключение о возможном или вероятном историческом происхождении.

Сравнительные источники

Эту главу нельзя завершить, не подчеркнув настоятельной необходимости не ограничиваться источниками, прямо связанными с майя, при намерении реконструировать историю и культуру этого народа. Нужно постоянно иметь в виду, что майя — это не независимый исторический феномен, а неотделимая часть мезоамериканского феномена. Сравнение археологических памятников майя с памятниками других цивилизаций Мезоамерики помогает лучше понять собственно майяские факты.

Область майя

В начале этой главы мы должны уточнить, что под областью майя мы понимаем всю территорию, на которой жили до конкисты — и живут сейчас — лингвистически родственные народы, образующие группу, называемую майяской; исключение составляют уастеки, которые хотя и относятся к той же языковой семье, но отделились от общего ствола еще до образования единой культуры майя и находятся в области, очень удаленной от них. Мы делаем это уточнение, так как некоторые авторы (Морли, Киддер) исключают из области культуры майя любой район, в котором нет некоторых специфических ее проявлений, а именно «иероглифической письменности, и единственной в своем роде хронологии, и, что касается Северной Америки, каменной архитектуры, тоже единственной в своем роде, которая включала применение кровли в виде свода из выступающих камней («ложная арка»)». При таком подходе не должен считаться частью культуры майя район киче, где нет ни иероглифических надписей, ни зданий с майяским сводом, хотя «Пополь-Вух» киче и назван Морли «самой заметной в своем роде работой на территории южных майя».

Для нас область майя охватывает в Мексике современные штаты Юкатан, Кампече, Кинтана-Роо, почти весь штат Табаско и западную половину Чьяпаса; целиком Гватемалу, Белиз и западные окраины Гондураса и Сальвадора. В целом мы определяем ее площадь в 400 тыс. км2, то есть, если сравнить с европейскими странами, она больше, чем Италия, и приблизительно равна Швеции.

Эта территория может быть подразделена на три хорошо различимые физико-географические зоны: южную, центральную и северную. Интересно, что этому естественному делению достаточно хорошо соответствуют культурное деление и различия в историческом развитии. Мы не сторонники географического детерминизма, но несомненно, что географический фактор все-таки сыграл здесь немалую роль.

Южная зона. Ее большую часть занимает Гватемальское нагорье и смежный район Сальвадора; она включает также узкую полосу побережья Тихого океана, ширина которой не превышает 40-50 км. Прибрежная низменность отличается жарким и влажным климатом и растительностью, свойственной тропикам. Но это лишь минимальная часть зоны. Остальная территория образована горными цепями вулканического происхождения; среди них выделяются самые высокие вулканы Центральной Америки — Такана и Тахумулько, превышающие 4000 м.

Между горными цепями простираются долины и плоскогорья с плодородными почвами, в которых рождаются большие реки Усумасинта и Мотагуа и образовались озера Атитлан и Аматитлан. С южных склонов хребтов сбегают многочисленные речушки, пересекающие прибрежную полосу. На нагорье лето обычно мягкое и дождливое, в то время как зима сухая и холодная. Растительность представлена хвойными лесами и высокогорными лугами; в долинах возделываются зерновые, овощи и фрукты.

Фауна включает кошачьих (ягуары, пумы, оцелоты), оленей и других более мелких млекопитающих, а также змей и птиц, среди которых выделяется по своей красоте и ценности перьев кецаль.

Недра этого района богаты минералами, из которых в до-испанские времена использовались главным образом жадеит, пирит, гематиты и киноварь.

Вулканические извержения предоставляли в распоряжение древних майя такие материалы, как туф и обсидиан. Вулканический пепел был главным источником плодородия почв.

Центральная зона занимает межгорные долины и северные склоны горных хребтов Гватемалы и мексиканского штата Чья пас, а также плато Петен на севере Гватемалы, частично штаты Табаско, Кинтана-Роо и юг Кампече. К этой же зоне относится Белиз с его вулканической системой и западная горная часть Гондураса. Эта область прорезана средним и нижним течением Усумасинты с ее многочисленными притоками. Из других крупных рек выделяются Грихальва, Канделария, Ондо и Мотагуа. Гидрографическую систему дополняют многочисленные озера, среди которых наиболее крупные Исабаль и Петен-Ица и лагуны (Пердида, Мирамар, Терминос и др.). Обширные районы заболочены. Климат очень жаркий, а количество осадков наибольшее во всей Мезоамерике. Дожди выпадают почти круглый год, и в некоторых районах среднегодовая норма достигает почти 4000 мм. Большая часть центральной зоны покрыта густой сельвой, где изобилуют такие деревья, как каоба, седрело, саподилья, сейба, рамон, амате, и многие виды пальм. Почвы пригодны для возделывания зерновых, овощей и фруктов; много дикорастущих фруктов.

Фауна, как и флора, богата и разнообразна: ягуары, пумы и другие кошачьи, олени, пекари, обезьяны и мелкие млекопитающие; много ядовитых змей и ящериц; многочисленны виды птиц, такие, как фазаны, дикие индейки, гуакамайи, попугаи, туканы и т. д.; бесчисленны насекомые.

Это район распространения карста. Известняк часто содержит вкрапления кремня. Обширные низменности (Табаско и юго-запад Кампече) образованы морскими отложениями, перекрытыми наносами рек.

Северная зона включает северную половину Юкатана и соответствует территориям штата Юкатан и большей части штатов Кампече и Кинтана-Роо. Она представляет собой широкую равнину, пересеченную идущими с запада на восток цепями холмов, высота которых не превышает 100 м. Поверхностная гидрографическая сеть развита слабо: три небольшие реки (Чампотон на западном побережье, Лагартос на северном и Шельха на карибском); несколько лагун (Коба, Чичанканаб, Окум, Нохбек) и одно озеро — Бакалар. Очень широко распространены карстовые процессы. В самой северной части полуострова, где практически нет поверхностного стока, встречаются бесчисленные сеноты («цонот» — на языке майя), естественные подземные водохранилища, которые открываются, когда в результате эрозии или по другой причине разрушается известняковая кора. Недостаточное количество атмосферных осадков (меньше 1000 мм в год) и бедность почв (известняки часто выходят на поверхность или покрыты всего несколькими сантиметрами гумуса) делают растительность крайне скудной, и она еще более редеет по мере продвижения к северу. Леса становятся низкими и менее густыми, пока не превращаются в чапараль (Чапараль — мелкий колючий кустарник). На крайнем севере Юкатана располагается полузасушливая зона.

Фауна, как и флора, здесь более скудна и менее разнообразна, чем в Центральной зоне. Тем не менее она включает некоторых кошачьих, встречаются олени, пекари и мелкие млекопитающие (кролики, броненосцы), птицы и пресмыкающиеся.

Люди майя

Этнолингвистические группы

Априорное убеждение, что майя уникальный, независимый и изолированный от остального мира феномен, привело известных ученых-майянистов к утверждению, что язык майя не имеет никакого родства с другими языками Мексики и Центральной Америки (А. Тоззер, цитируемый Морли, который в общем-то разделял эту идею). Разумеется, последний в соответствии с его схемой развития цивилизации майя из центра в Петене (Гватемала) утверждал со своей стороны, что «язык «Древнего царства», должно быть, был прародителем современной майоидной группы».

Другие авторы, как, например, Томпсон, также согласны, что язык майя не имеет связей с языками Мексики и Центральной Америки. Они допускают существование двух языков майя (язык высокогорий и язык равнин) плюс 15 диалектов. Однако, по мнению известных лингвистов М. Суодеша и Н. Маккоуна, имеются 28 языков, каждый с одним или несколькими местными диалектами, которые можно объединить в подгруппы согласно степени близости между ними.

Суодеш, один из лингвистов, который наиболее настойчиво и со знанием дела изучал языки американских индейцев, относил майяские языки к группе, названной им «макромайя». В эту группу он включал также следующие языки: ленка и шинка (на первом говорят в Гондурасе и Сальвадоре и на втором — на юге Гватемалы), михе (Оахака) и тотонакский (Веракрус). Кроме того, Суодеш считал, что группа макромайя имела связи с группой, названной им «макроацтекской», в которую входят языки семьи науа, образуя, таким образом, с языками пенути «сегмент обширной сети, охватывающей все полушарие». То есть никоим образом нельзя полагать, что языки майя изолированы в рамках языков Мексики и Центральной Америки, наоборот, они демонстрируют явное родство с языками народов, соседствующих с областью майя, и в меньшей мере и опосредованно — с некоторыми большими лингвистическими группами Американского материка.

Согласно методам сравнительной лингвистики (лексикостатистики), удалось установить вероятный момент, в который каждый из майяских языков отделился от общего ствола. Результаты этого трудоемкого исследования (глоттохронологии) дают следующую картину, в которой указаны приблизительные даты, когда началось отделение основных языков, начиная от гипотетического протомайя.

В пределах области майя — на юге Гватемалы и в Сальвадоре — встречаются группы пипиль, относящиеся к языковой группе науа. Вне названной области находится, как говорилось, уастекская группа майяской семьи.

Распространение основных этнолингвистических групп представлено на карте.

Классификация языков майя по Маккоуну (1956 г.)

Уастеканский:

Уастекский(Веракрус, Потоси)

Чикомусельтекский (исчезнувший)

Чоланский:

Чонталь,

Чоль,

Чортй;

Цельталанский:

Цельталь,

Цоциль,

Тохолабаль;

Чух:

Якальтекский,

Канхобаль;

Мотосинтлекский;

Маме:

Мам,

Агуакатекский,

Ишиль;

Кичеанский:

Успантекский,

Киче,

Какчикель,

Цутухиль;

Кекчианский:

Кекчи,

Покончи,

Восточный Покоман,

Западный Покоман;

Майя:

Юкатекский,

Лакандонский,

Ица,

Моан.

Хронология майяских языков

Физические черты

Описывая физический тип древних майя, С. Г. Мор ли основывался главным образом на исследованиях М. Стеггерды (Морис Стегтерда — известный американский этнограф, осуществлявший в 30-х годах нашего века большие полевые исследования на полуострове Юкатан (изучал хозяйство и быт индейцев юкатеков).) среди современных юкатеков, сожалея при этом, что не были проведены сходные исследования среди остальных групп. Хотя он сам указывал, что «майя высокогорий имеют кожу более красную и блестящую, чем майя Юкатана, и биологически кажутся более чистого происхождения», он заключил: «Тем не менее, если их исследовать по основным критериям: росту, цвету кожи, форме головы и волос, можно заметить, что все группы, говорящие на языке майя, кажутся происшедшими первоначально от одного и того же древнего ствола». Этот вывод идет несколькими страницами ниже сравнительной таблицы различных соматических элементов (рост, головные указатели (Процентное отношение ширины головы к ее длине) и вес), в которой в глаза бросаются не только различия в росте (более 7 см между чонталями и юкатеками), но также и весьма заметная и значительная разница в головном указателе (9 см между мужчинами юкатеками и цоцилями и почти 11 см у женщин тех же групп). Поскольку форма головы — удлиненная или округлая — является одним из наиболее важных признаков в биологической классификации народов, вывод Морли несостоятелен, ибо существует заметная брахицефалия у юкатеков (85 и более) и долихоцефалия (по мнению таких авторов, как Старр и Стеггерда) или мезоцефалия (по мнению Комаса) у некоторых народов высокогорий Чьяпаса (цельтали и цоцили) и Гватемалы (мамы), имеющих головной указатель от 76 до 79. Томпсон, не углубляясь в тему, считает майя «достаточно однородными».

Из исследования Комаса вытекает, что помимо только что названных факторов (рост и форма головы) есть и другие, также указывающие на отсутствие однородности населения майя. Это особенно заметно в лицевых индексах (лица широкие, средние и узкие) и носовых (носы орлиные или широкие). Найденные в крови при серологических исследованиях некоторые элементы указывают на существенные различия; дерматоглифические исследования и изучение отпечатков пальцев и линий ладоней говорят о различиях между группами северных высокогорий и группами южных высокогорий, а также между юкатанскими группами. Несмотря на небольшое число изученных серий, костные остатки, обнаруженные при археологических раскопках, тоже дают вариации, особенно в черепных и лицевых индексах.

Учитывая эти различия, нельзя говорить о едином физическом типе майя для всей области и считать его целиком отличным от остальных мезоамериканских групп. Некоторые группы майя имели и все еще имеют такие специфические черты, как узкий нос, складка эпикантуса (закрывающая внутренний угол глаза) и монгольское пятно (у основания позвоночника). Две последние черты характерны для азиатского населения, конкретно монгольского. На Юкатане также часто встречаются широко поставленные глаза, другое наследие дальнего азиатского прошлого коренных американских народов. Примечательна и относительная длина рук в сравнении с ростом. Так, у майя более длинные руки, чем у других мезоамериканских групп.

Большая часть физических черт населения майя, рассматриваемая в комплексе, уже известна у остальных мезоамериканских народов и у других народов севера, центра и юга материка, а именно: низкий рост, темный (бурый или медный) цвет кожи, глаза цвета темного кофе или черные, волосы гладкие и черные, редкая растительность на лице и теле, плечи широкие, грудная клетка развитая, ноги мускулистые. Ланда описывал майя как «людей хорошо сложенных, крепких и очень сильных». Он добавлял, что они были «кривоноги» (с изогнутыми ногами) по той причине, что в детстве их носили «верхом на бедрах».

Таким образом, в конечном счете как по своим физическим чертам, так и по языку майя должны считаться частью населения Мезоамерики и даже более широких этнических групп и ни в коем случае не должны изучаться как «человек майяский» с одинаковыми физическими признаками, отличающими их от остальных американских народов.

Психические черты

Кажется, что только среди майя Юкатана была осуществлена попытка определить психическую личность человека посредством систематического исследования. Оно было проведено в течение восьми сезонов в 30-х годах в небольшом поселении Пистэ около Чичен-Ицы под руководством М. Стеггерды в рамках исследований Института Карнеги в Вашингтоне, который и опубликовал результаты.

Мы не сомневаемся в серьезности тех, кто провел работу, и, не будучи психологами, едва ли сможем высказать обоснованное мнение о ней. Мы ограничимся изложением выводов, напомнив прежде всего примененную методику:

шкала ценностей, охватывавшая 61 черту характера, была вручена белым лицам, знакомым с майя в их собственной среде, которые высказали свое мнение о майя в целом

сходная шкала была вручена пяти мужчинам майя и восьми метисам, которые оценили и квалифицировали других майя

были упомянуты случаи из повседневной жизни майя и их реакции в различных социальных и психических ситуациях

мужчинам, женщинам и детям были вручены испытательные таблички-тесты с унифицированными графическими изображениями

В первой шкале ценностей, врученной 29 белым людям, чуждым культуре майя, но знакомым с «расой», темы были сгруппированы следующим образом:

энергичность

отношение к самому себе

отношение к среде, неодушевленным предметам и людям

настроение

сообразительность

общие интересы

патологические черты

Из 29 лиц, ответивших на эти вопросы, 20 были членами группы Института Карнеги, среди остальных было несколько миссионеров, почти все — американцы.

Вторая шкала была вручена пяти мужчинам майя (которые собрали мнения других 34 майя) и восьми метисам, проведшим исследование среди 38 майя. Что касается тестов, то они были обычны в Соединенных Штатах; в них нужно группировать и располагать геометрические фигуры с возможно большей быстротой. Сам Стеггерда указывает на неправильность применения подобных тестов к лицам, относящимся к культуре, отличной от той, для которой эти тесты сформулированы; поэтому их ценность для определения умственных способностей майя была очень сомнительна.

В очень краткой форме результаты исследования были следующими:

майя активны, энергичны и трудолюбивы;

настойчивы, аккуратны и очень чистоплотны, они стараются, чтобы их хижины и одежда всегда были чистыми;

бережливы, так как тщательно сохраняют свои урожаи и избегают расточительности;

жестоки с животными и иногда с человеческими существами, когда речь идет о мести за женскую неверность;

консервативны в своих обычаях и враждебны по отношению к прогрессу;

не любители перемещаться, за исключением крайних случаев;

разговорчивы и общительны, любят шутки и развлечения;

доверчивы, бескорыстны, добродушны, очень уважительны к правам других;

отзывчивы к чужой бедности, болезни или несчастьям;

горды, не просят милостыню;

вежливы и дружелюбны между собой и с чужими;

великодушны и гостеприимны;

у них нет склонности командовать, но они с детства ревностно относятся к своей личной независимости;

лишены духа мятежности, тщеславия и эгоизма;

любят справедливость;

мирны и не вздорны, но злопамятны и мстительны, когда оскорблены;

в высшей степени честны;

семейные узы очень крепки, хотя и со слабыми проявлениями привязанности, отцовский авторитет сохраняется даже тогда, когда уже взрослые дети сами становятся отцами семейств;

умеренно или мало озабочены половыми проблемами, так как пары легко расходятся и ревность достаточно редка, хотя, как было сказано, в случае измены месть обиженного мужа может быть страшной;

фаталистичны и религиозны, но более всего суеверны и верят в колдовство;

крайне склонны к алкоголизму часто с опасными последствиями (драки нередко с кровавым исходом);

со средними умственными способностями и без духа новаторства, но очень наблюдательны и с хорошей памятью;

с достаточным воображением, с четко выраженным чувством красоты

Что касается классических тестов, примененных для суждения о степени умственного развития, они дали результаты, неблагоприятные для майя, как взрослых, так и детей, со средними показателями более низкими, чем те, что были получены не у майя, а среди «белых». Стеггерда постоянно подчеркивает, что, по его мнению, такие результаты получились из-за использования несоответствующих тестов, однако, несомненно, должно существовать некоторое различие между умственными способностями майя и «белых».

За исключением некоторых спорных аспектов использованной методики (тесты, признанные малопригодными самим Стеггердой, и то, что часть исследования была осуществлена через переводчиков людьми, мало знающими или совсем не знающими языки майяский и испанский, прожившими на Юкатане 12 лет и имевшими в качестве служащих и рабочих майя, смешанных в большей или меньшей степени с белыми), я согласен почти со всеми выводами, к которым пришел Стеггерда. Однако я не помню, чтобы я видел проявление жестокости к животным или людям, даже в случае неверности жены. Что касается половых связей, упомяну один факт, совпадающий с тем, что писал Ланда относительно легкости, с которой древние майя соединялись и расходились, и с тем, что происходит обычно в случае супружеских ссор. Сторож одной из археологических зон, находившихся в моем ведении, жена которого была, по его мнению, слишком любезна с другим, более молодым сторожем, пришел ко мне просить, чтобы я, как начальник, официально указал его супруге на ее плохое поведение, как я это делал, когда какой-либо служащий не выполнял своих обязанностей. Ясно, что этот эпизод значительно отличается от описываемых Стеггердои страшных случаев жестокой мести со стороны обиженных мужей.

Другие выводы исследования приписывают целую серию поступков современных майя их психическому складу, в то время как на самом деле они являются логическим результатом социально-экономического положения, сохраняющегося на протяжении веков. Какую склонность к управлению могут иметь лица, которые веками находились в подчинении у «белых»? Как они могут иметь бунтарский дух, если всегда знали, что их отцы и прадеды вынуждены были мириться с таким же существованием, будучи обреченными на случайное выживание среди лишений и нужды? Почему надо считать желание говорить на собственном языке, возводить дома, как тысячу лет назад, и одеваться, как до прихода испанцев, отрицательной психической тенденцией, противной прогрессу?

Определяя, главным образом посредством тестов, умственные способности майя как едва средние и подчеркивая, кроме того, блестящие достижения их цивилизации до конкисты, находящиеся в поразительном контрасте с отсутствием у них в настоящее время научных знаний и художественных качеств, Стеггерда совершает великую несправедливость, возможно, в силу недостаточной информации о цивилизации и обществе майя. Без сомнения, он смешивает яркие воплощения в архитектуре, скульптуре, живописи, календаре, письме и т. д. с тем, что должно было быть повседневной жизнью, интеллектуальным уровнем, возможностями познания, творчества и потребления народа майя того времени. Сравнивая древние храмы с современными хижинами, астрономические подсчеты на памятниках с безграмотностью нынешнего населения, великое искусство церемониальных центров с бедной утварью теперешних крестьян, Стеггерда неблагоразумно делает вывод, что «современные майя не являют собой одаренный народ в том, что касается разума». Такое заключение не должно нас удивлять, так как исследование проводилось неверными методами и, сознательно или бессознательно, с чувством расового превосходства.

Техника майя

Природное окружение, несомненно, обусловливает те блага, которые может получить человек, но оно являет собой лишь арсенал сырья и потенциальных сил, которые индивид своим трудом преобразовывает в силы, по-настоящему производительные. В природной среде, по словам Гурвича, человек находит препятствия и благоприятные факторы, которые он преодолевает или использует в своей деятельности, изменяющей и преобразующей природную среду.

Интенсивность и эффективность этой деятельности человека зависит от уровня развития техники. Если мы сравним средства существования, получаемые майя из их природного окружения в доиспанские времена, с тем, как обстоят дела сейчас, то, естественно, мы увидим определенные изменения. Культуры, ранее неизвестные на континенте, такие, как кофе, бананы, сахарный тростник, пшеница, кокос, стали теперь господствующими в сельском хозяйстве Гватемалы и юго-восточных штатов Мексики. Развивается животноводство, введенное европейцами. При современном механизированном оборудовании древесина, и раньше использовавшаяся майя, а также хенекен, из которого они делали предметы ремесла, превратились в важные статьи экспорта. То же самое можно сказать о чикле и других продуктах. Теперь рассмотрим, из чего древние майя получали продукты растительного, животного и минерального происхождения.

Продукты растительного происхождения

В этой подглаве мы ограничимся рассказом об использовании дикорастущих деревьев.

С помощью несовершенных каменных орудий и огня майя могли валить деревья даже с очень твердой древесиной, такие, как чикосапоте, и делать из них балки, слеги, перекладины и столбы для своих построек, рукоятки для рабочих инструментов и оружия, палки для посевов и лодки.

Из коры некоторых фикусовых, предварительно замоченной в воде и превращенной в пульпу ударами специальных молотов, и при помощи естественной смолы, служившей склеивающей субстанцией, они делали бумагу. Бумага служила для изготовления книг, в которых записывались сведения из различных отраслей, и книг, предназначенных для ритуальных целей.

Из высушенных листьев некоторых пальм делались кровли хижин простых людей, а лианы служили для связывания каркаса этих хижин Листья пальм использовались также для плетения циновок и корзин.

Из некоторых деревьев посредством надрезов на стволе получали различные смолы, которые после обработки давали копал, называвшийся у майя «пом». Его жгли, как ладан. Из смол добывали также уле или каучук, используемый для изготовления игровых мячей и маленьких идолов; чикле, применявшееся как жевательная резинка; ликвидамбр, из которого делали душистое косметическое средство. Некоторые древесные породы давали различные красители, например индиго.

Продукты животного происхождения

Здесь речь пойдет не об употреблении мяса в пищу, а о частях тела животных, использовавшихся для различных целей как в своем естественном состоянии, так и в предварительно обработанном виде.

Шкуры оленя, ягуара и пумы служили одеждой; из клыков некоторых животных делали ожерелья, а из костей — музыкальные инструменты (желобчатая кость — флейта) и различные орудия труда — шила, лощила, резцы, иглы и булавки. Рога оленей использовались для игры на панцире черепахи. Из пережженных костей получали черную краску. Шипы ската использовались для ритуальных кровопусканий, а зубы акулы наряду с другими предметами служили приношениями. Из многих моллюсков делали украшения, подвешивая целиком створку как пектораль или изготовляя из кусочков раковины или перламутра серьги, бусы и мозаику. Морские раковины больших размеров служили горнами, а некоторые небольшие — бубенчиками в ожерельях. На побережье Кампече делали украшения из панциря черепах. Для украшения одежды и головных уборов использовались перья птиц. Больше всего ценились перья кецаля. Перьями подшивались также щиты, из них делали веера.

Для окраски тканей майя использовали краску кармин, получаемую из кошенили — червеца, живущего на кактусе нопаль.